Конфигурация

Зима 1989

Зима скреблась ледяными когтями за окном, но в кабинете Каверина царила искусственная теплота, от которой меня мутило ещё сильнее. Я сидела напротив него, словно загнанный зверь, готовый вот-вот сорваться с цепи. Мой серый, огромный свитер, кажется, специально был надет на меня так, чтобы подчеркнуть мою нелепость. Он был как извинительный мешок, в котором прячется нерешительная и испуганная девчонка. Мои волосы были распущены и взъерошены, как будто я только что выбежала из горящего дома, а красный от мороза кончик носа придавал мне вид простуженного ребёнка. Каверин, напротив, выглядел идеально собранным. Его костюм был безупречен, как будто только что из химчистки. На его лице не было ни единой эмоции, его глаза смотрели на меня как рентген, и мне казалось, что он видит все мои мысли, все мои страхи, всю мою внутреннюю грязь. Он сидел в своем кожаном кресле, как на троне, словно хозяин этого мира. Его кабинет был образцом порядка и минимализма, словно отражение его внутреннего мира. На его столе не было ничего лишнего, всё стояло на своих местах, словно по линейке. И это меня раздражало. На моей стороне стола, словно издевательский жест, стоял стакан с горячим чаем. Чай, который он предложил мне с такой непринуждённостью, но от которого меня мутило только сильнее. От его аромата, почему-то, меня тошнило. «Словно он знал, что внутри меня бушует ад», – промелькнула мысль, пока я смотрела на этот чай. Каверин молчал, и это молчание давило на меня, как бетонная плита. Он рассматривал меня так, словно я была экспонатом в музее. Я чувствовала, как его взгляд прожигает меня насквозь, и от этого становилось ещё хуже. Он, как профессиональный хирург, анализировал мои слова и был готов в любую минуту меня распотрошить. — Ну что, Лиза, — наконец произнёс он, его голос, как всегда, был тихим и мягким, но в нём звучала сталь, и это пугало меня ещё больше, — готова рассказать мне всё? Я чувствовала, как меня мутит от этих его слов, и я глотнула, стараясь не показывать свои чувства. — Я... Я не знаю, — прошептала я, глядя в стол, и мне стало противно от самой себя. — Правильно ли это... Он усмехнулся, и от его усмешки меня бросило в жар, а потом сразу в озноб. — Правильно ли это? — повторил он, и от этого повторения меня тошнило. — Ты же сама ко мне пришла. Или я ошибаюсь? Ты же сама хотела мне всё рассказать? — Я… — начала я и тут же замолчала. — Да, но… — Но что? — спросил он, и от его пристального взгляда у меня по спине пробежал холодок. Я опустила глаза, не в силах выдержать его взгляд. Он был прав. И от этого мне становилось только хуже. Я знала, что Витя и его друзья — подлые люди. Но мне всё ещё было страшно их выдать. И самое ужасное — мне казалось, что я сама стала такой же, как они. — И что же, Лиза? — его голос становится жёстче. — Ты будешь молчать? Тебя устраивает, как живут люди? Тебя устраивает, что творят эти звери? — Я не хочу ему зла, — произнесла я, словно оправдываясь перед собой. — А он разве жалеет людей? — он резко сменил тон, и его голос стал холодным и резким, как лезвие ножа. — Он что, когда лавку у Аллы отбирал, о людях думал? И тут он бьёт меня по самому больному. Он знает, как меня задеть. — Это не Витя и не его люди отбирали лавку у тети Аллы, — ответила я, пытаясь сохранить спокойствие, хотя её голос дрожал. Мои слова повисли в воздухе, словно камень, брошенный в безмятежную гладь воды. Каверин медленно поднял на меня глаза, и его лицо стало ещё более бесстрастным и отчуждённым. — Что ты говоришь? — спросил он, его тон был ледяным. Сглотнув, я чувствовала, как мое сердце бешено колотится в груди. Я знала, что сейчас мои слова могут изменить всё, но я должна была сказать правду. — Это не они, — повторила я, мой голос был едва слышен. — Я знаю это точно. — Хорошо, — сказал он, его голос был холодным и отстранённым. — Они не они, он не он — это сейчас не имеет никакого значения в нашем с тобой благом деле, верно? Он не стал ждать моего подтверждения его слов и продолжил давить. — Она же звала тебя на дачу, ты что, забыла? — его взгляд прожигает меня, и я чувствую себя такой никчёмной, что хочется провалиться сквозь землю. — Я… я знаю, — прошептала я, чувствуя, как ком подкатывает к горлу. — Знаешь? — он усмехнулся, словно говоря: «Да что ты можешь знать?». — А толку-то? — Я не знаю, — повторяю я. — Может, всё это напрасно? Может, я ничего не изменю? — Ты ведь понимаешь, что это не так? – произносит Каверин, и его голос меняется, он становится мягким и убедительным, словно гипнотизирует меня. — Да, но… — снова мямлю я. — Тогда чего ты ждёшь? — он смотрит на меня в упор, и меня от этого взгляда начинает тошнить ещё сильнее. — Я могу тебе помочь. Я помогу не только тебе, но и этим людям. — Но что я ему скажу? — мой голос дрожал. — Ты не должна ему ничего говорить, — произнёс он, — просто будь собой. Просто рассказывай мне всё. «И я буду твоей марионеткой», — подумала я и посмотрела на его идеально чистый стол, и меня затошнило от самой себя и от его манипуляций. — Почему ты пришла? — внезапно спрашивает он, и я понимаю, что он меня проверяет. — Чего ты хочешь, Лиза? — Я не знаю, — отвечаю я честно, и от своей честности мне становится ещё хуже. — Я просто больше не могу так. — Так как? — он смотрит на меня, словно изучает бабочку под микроскопом. — Не знаю… Быть марионеткой, наверное, — тихонько отвечаю я. — А сейчас ты марионетка? — спрашивает он, и в его голосе звучит насмешка. — Почти, — призналась я. — Значит, хочешь перестать быть марионеткой? — он выжидал, как будто знал мой ответ. — Да, — уверенно ответила я. — И что ты для этого готова сделать? — его взгляд стал жёстким, как будто он хотел меня пронзить. Я молчу и чувствую, как меня тошнит. Я действительно не знаю. Я просто хочу вырваться из этого порочного круга, но я не знаю как. Я чувствую себя как мышь в лабиринте, и я уже не хочу бежать. Каверин продолжает смотреть на меня, и я тону в этом взгляде. Я понимаю, что я поймана, и что он профессионал. — А как там мама? — вдруг спрашиваю я, сама не понимая, как вырвался этот вопрос. — Светлана? Что с ней? Каверин на мгновение замирает, словно удивлён моей внезапной сменой темы, но быстро берёт себя в руки. — С твоей мамой всё хорошо, — отвечает он, его голос стал более мягким. — Не переживай. Я позабочусь о ней. — Я… я расскажу тебе всё, — говорю я, сдаваясь, и тошнота меня отпускает. — Всё, что узнала. Я начала рассказывать ему всё, что знала о Вите и его делах. О его друзьях, о его схемах на рынке. Я была не в курсе многих вещей, поскольку Витя не делился со мной своими заботами. Я говорила, а он внимательно слушал, не перебивая, и мне было противно от того, как я ему всё рассказываю. Он задавал вопросы, и я отвечала на них, стараясь не упустить ни одной детали, как будто я всё это время только и делала, что ждала, когда меня спросят. Но даже когда я рассказывала, в глубине души меня мутило от самой себя. Я чувствовала себя предательницей. Я предавала и Витю, и себя. Я знала, что он меня использует, что он меня обманывает, но всё равно внутри меня что-то сопротивлялось. Я чувствовала, что попала в ловушку, и что выхода нет. И что Каверин, словно паук, заманил меня в эту ловушку. И от этого мне хотелось просто вырвать.

***

После разговора с Кавериным я чувствовала себя так, словно меня пропустили через мясорубку. Тошнота не отступала, а в голове всё перепуталось. Слова Каверина о том, что «мы примем меры в отношении их деятельности», его ледяной взгляд и эти проклятые деньги, которые он мне дал, всё это вызывало во мне отвращение и страх. Я понимала, что натворила. Я предала Витю, и меня тошнило от самой себя. Меня мутило от того, что я стала такой же, как они, и мне срочно нужно было бежать. Я выбежала из кабинета Каверина, словно из огня, и, не оглядываясь, помчалась домой. Меня трясло, но я старалась держать себя в руках. Как только я захлопнула дверь своей квартиры, меня накрыла истерика. Но я заставила себя успокоиться. И начала, словно робот, собирать вещи. Мои руки дрожали, когда я кидала в старый, потрёпанный рюкзак свою одежду, книги и фотографии, как будто бросала в бездну. Я чувствовала, что не могу взять с собой ничего, что связывало меня с прошлым. На тумбочке я нашла ручку и какой-то клочок бумаги. Рука дрожала, когда я начала писать прощальную записку Вите. Я не знала, что ему сказать, да и не хотела ничего объяснять. Просто нацарапала несколько слов: «Прости, Витя, я больше не могу так. Прощай». Я бросила записку на видном месте, зная, что он всё равно ничего не поймёт. Пока я собиралась, меня опять затошнило. Я еле сдержалась и выпила воды. Потом я взяла телефонную трубку и набрала номер Ангелины. Старый аппарат с диском отсчитывал секунды моего бегства. — Алло, — услышала я её мягкий, но в то же время бодрый голос. — Ангелина, это Лиза, — мой голос дрожал, а голова начала кружиться, — можно я приеду? — Конечно, Лизка, — ответила она без колебаний. — Что-то случилось? — Потом расскажу, — ответила я, чувствуя, как внутри всё сжимается от тошноты, — скоро буду. Я бросила трубку, схватила рюкзак и выбежала из квартиры. Холодный ветер обжёг моё лицо, но я не чувствовала холода. В голове крутились слова Каверина, его обещания «разобраться» с этими подонками и его деньги, которые жгли карман. Я понимала, что они грязные и что я от них избавлюсь при первой возможности. Но я понимала, что, наверное, я всё-таки поступила правильно. Но в то же время я всё ещё чувствовала вину, и меня опять замутило. Я понимала, что я запуталась, но я не могла вернуться назад, и я собиралась использовать этот шанс. Я быстро добежала до остановки и села в старый, скрипучий автобус. Я смотрела в окно на мелькающие мимо огни и пыталась понять, что же мне делать дальше. Я чувствовала себя потерянной и одинокой, но в то же время во мне росла какая-то неясная надежда. «Ангелина, наверное, всё поймёт, — думала я, — и она мне поможет». И я почувствовала, как внутри меня что-то начинает меняться. Я почувствовала усталость и поняла, что я, наверное, не выспалась. Я знала, что у Ангелины сейчас никого нет, и понимала, что она меня примет. И с ней я смогу всё обдумать и построить какой-то план, что делать дальше. Но меня преследовало чувство, что я не должна была так поступать. Я понимала, что этот побег — лишь временное решение, и что мне нужно будет придумать, как жить дальше, но сейчас всё было как в тумане. Когда я приехала к Ангелине, то увидела её уже в окно, она уже меня ждала. Как только я открыла дверь, то почувствовала запах её духов. Запах её духов, который так нравился мне раньше, сейчас вызвал у меня приступ тошноты. Но Ангелина ничего не спросила, а просто обняла меня, и я почувствовала себя в безопасности, хоть и ненадолго. «Что дальше, Лиза?» — вертелось в голове, пока я переступала порог её квартиры. И я понимала, что дальше точно всё будет по-другому, но пока что меня просто тошнило.