Инстинкт

— Ты не говорил, что привёз девочек, — шипит Сугуру, оттягивая Годжо за плечо немного назад. Тот косит глазами в сторону, строя на лице выражение невинности. Смотрится это ужасно и, наоборот, даже ещё более подозрительно, хотя на самом деле не то чтобы кто-то из них был в обиде или пытался что-то скрыть. Ясно ведь, что Сатору слишком торопился к нему в комнату, чтобы вспомнить за гостей, которых он привёл в свой дом. В клановое поместье, если быть точнее. И вот именно по той простой причине, что Сатору торопился именно к нему, Сугуру, сам Сугуру даже не может злиться на то, что Нанако и Мимико остались под присмотром незнакомых людей практически на два часа. В незнакомом месте. Хорошо, возможно, он немного злится на Сатору — но, увы, действительно немного. Сложно злиться на лучшего друга, когда прекрасно знаешь об отсутствии в его голове здравых мыслей и хоть какой-либо адекватности. — Нанако была упёртой, — немного дуясь, хотя, на самом деле, это сам Сугуру должен здесь дуться и показывать недовольство ситуацией, говорит Сатору. — Пришлось взять мелких с собой. Радости в чужом голосе хватило бы для того, чтобы осушить последние родники Сахары. То есть не то чтобы ноль, а настолько глубокий минус, что точное число даже назвать нельзя. Гето закатывает глаза и, бросая Сатору дуться в одиночестве, оставляет позади, чтобы пройти вперёд и расставить руки. К этому самому моменту на мосту бегут девушки. Они выглядят гораздо лучше, чем раньше, ведь раны снаружи уже давно полностью зажили благодаря Сёко; психологически же те явно слегка напуганы внезапной сменой окружения, настолько, что даже по сторонам смотрят с некой опаской, приближаясь к нему на максимальной скорости. — Ты нас бросил! — кричит Нанако, подбегая к нему и обхватывая руками за плечи со всей своей силой маленькой девочки. Сугуру собрался было что-то сказать в своё оправдание; быстро придумать что-то, что могло бы подойти, но как раз в этот момент вмешивается Годжо: — Сами виноваты! Нечего плестись, как черепахи! И становится ясно, что обвинение было обращено не к нему, а к Сатору. Мимико обнимает его крепче, и Сугуру ласково гладит её по спине, а потом прижимает к себе. Инстинктивно метит обоих малышек запахом, а потом внезапно понимает, что у него наконец-то пропала изрядная доля напряжения, о которой до сего момента он даже не подозревал. Он думал о них, конечно же, и волновался, но что он мог сделать? Нанако и Мимико должны были попасть в систему магического усыновления, а потом оказаться в семье магов, чтобы после, лет через десять, поступить в техникум и продолжить дело уже приёмных родителей; им здорово повезло бы, останься новая семья полностью живой и целой к тому моменту, потому что смерть магов была едва ли не повседневной вещью, а их и без того было мало. Но что мог сделать сам Сугуру? И уж, конечно же, он и подумать не мог, что Сатору привезёт их в клан Годжо. Зачем он это сделал? Почему? Гето волновался за Нанако и Мимико, однако с момента ухода из техникума ни разу не упомянул о них вслух, прекрасно понимая, что иногда пути между людьми вынужденно расходятся, и, видимо, подобная ситуация была именно такой. Он был готов полностью смириться с тем, что близнецы станут чьей-то другой ответственностью — как и должно было быть, потому что кто он такой, чтобы решать или каким-либо образом влиять на их судьбу? — даже если ему, наверное, хотелось это сделать. Хотелось как-то ещё им помочь, сделать так, чтобы девочкам не пришлось в будущем снова лишиться семьи, пусть и по другой причине, а после рисковать и собственными жизнями ради глупой идеологии о помощи тем, кто виновен в создании проклятий. Дело в том, что какие бы мысли — смутные и весьма неясные — ни были в его голове, всё это пришлось окончательно убрать в сторону. Он был беременным. И у него был высокий риск выкидыша. Именно это и было тем, на чём стоило сосредоточиться в первую очередь. То, что он определил своей первостепенной задачей. И Сугуру — он никоим образом не смог бы разорваться, даже если бы захотел. Он просто не мог. Не мог. Как бы противно и ужасно это ни звучало, но ему пришлось смириться с тем, что были вещи, были ситуации, в которых он просто ничего не мог поделать. К его глубочайшему сожалению, данный урок Сугуру пришлось выучить на собственном жизненном опыте. Так почему же — почему же прямо сейчас девочки были рядом? Почему что-то каким-то образом изменилось и теперь они рядом с ним? Как вышло, что теперь он меньше переживает за их будущее, даже если встреча прямо сейчас, несомненно, никоим образом не сделает лучше ни ему, ни самим девочкам, ведь вскоре им придётся уехать? С огромным смятением Сугуру сильнее пометил их запахом, обнял ещё раз, покрепче, а после наконец-то отстранился, чтобы кинуть взгляд на Сатору, и, конечно же, тот ни о чём таком не думал. Он просто привёз девочек, потому что девочки хотели его увидеть. Вот и всё. Сатору не думал о том, что будет после, как сложится их — их всех — дальнейшая судьба. Это было весьма эгоистично. Действовать вот так, не думая. Так эгоистично и так в духе Сатору — и потому Сугуру ничего не мог сказать. Просто — опять же — не мог. Это был Сатору. Просто Сатору; и как бы Сугуру ни было одновременно и радостно, и грустно от этой встречи, он также просто любил всё, что Сатору делал. Поэтому прямо сейчас он просто обнял девочек, отодвинув все мысли в сторону. Встал, улыбаясь и с радостью позволяя им схватить его с двух сторон за руки, переплетая пальцы. Ухмыльнулся, завидев несколько ревностный взгляд Сатору, что, словно дитё малое, явно ревновал к настоящим детям. К тому, что тем прямо сейчас уделяется всё внимание. К тому, что те прямо сейчас сразу с двух сторон заняли место, обычно всегда для самого Сатору доступное. Даже к тому, что Сугуру пометил их запахом сейчас, а его, Годжо Сатору, лишь две минуты назад — преступно много, не так ли? Улыбка на лице Сугуру не могла быть шире, нежели сейчас. — Девочки, вы давно кушали? — спросил он, опуская лицо ниже. — Утром, — мигом ответила Нанако. Сугуру кинул недовольный взгляд на Сатору; тот тут же отвёл по-прежнему ревностный взгляд в сторону. — Сейчас нам подготовят ужин, — вздохнул Гето. — Что бы вам хотелось попробовать? Просите всё, что хотите, Сатору угощает. Сатору обиженно надул губы, но под взглядом девчонок лишь пожал плечами. В самом деле, а как иначе-то?

***

— Ты подумал о том, что будет с девочками? — спросил Сугуру три часа спустя, стоило лишь сёдзе закрыться и погрузить их двоих в некоторую, несколько странноватую, тишину. Сатору посмотрел на него с недоумением. Гето сузил глаза, мысленно отмечая, что несколько непривычно видеть друга так долго без извечных чёрных очков — но на территории клана Годжо было столько разных целенаправленных печатей, что несколько, специально для заглушения воздействия Шести Глаз, были совершенно неудивительны. — А что с ними будет? — спросил Годжо, столь явно не понимая ситуации, что это отдалось в душе Сугуру каким-то странным приступом бессилия. Он прикрыл глаза — буквально на секунду, а после пристально посмотрел прямо в небесную бесконечность. Так, словно пытался не через уши, а через эти самые глаза пропихнуть всё то, что уже должно было быть в чужой голове, но по какой-то причине этого там нет — и теперь это почему-то оказалось его заботой. — Ты привёз их сюда, — сказал он. — Чтобы — что? Потом увести обратно? — Они могут остаться здесь! — спина Годжо выпрямилась на кровати. — Сатору, — с предупреждением в голосе сказал он. — Дети — это тебе не животные. Ты не можешь просто так взять их к себе, а потом убрать, когда они тебе наскучат. — Я не собираюсь никуда их отдавать! — возмутился Сатору. — Они просто соскучились по тебе. Что я должен был сделать? — Ты должен был сказать им, что я сейчас неважно себя чувствую, — попытался Гето. Взгляд Сатору на секунду, не более, стал обиженным; ещё бы, его «красивого» жеста совершенно не заценили. Не то чтобы Сугуру не ценил это; но гораздо больше его волновало не собственное удобство и желание лично убедиться в целости и сохранности детей, а дальнейшее благополучие близняшек, которым прямо сейчас была строго необходима комфортная и стабильная среда с такими же стабильными взрослыми. Взрослыми, которые могут взять на себя ответственность за них. — Тебе плохо? — тут же беспокойно спросил Сатору. — Нет, я хорошо себя чувствую, но, Сатору, — Сугуру вдавил палец в лоб, хмурясь. — Я говорю о том, что Нанако и Мимико ждёт дальше. — А что не так? Ты же сам сказал, что мой клан нормальный. — Я не говорил, что он нормальный, — последнее Сугуру пришлось выделить особым тоном. — Я сказал, что не против остаться здесь, но я уже достаточно взрослый, чтобы решать за себя, а они — нет. Им нужно вырасти, пойти в школу, иметь стабильную среду, чтобы оправиться после всего, что им пришлось пережить. Девочкам нужны опекуны, в конце концов, а что может дать им твой клан? Ладно я, я ношу твоего ребёнка, но как остальные члены семьи Годжо отнесутся к ним? Сатору молчал. Сугуру, высказав часть того, что было прямо сейчас на душе, некоторое время стоял около порога, а потом, не дождавшись какого-либо ответа от Сатору, ушёл в ванну, чтобы сполоснуть лицо — от всего этого ему на какое-то мгновение даже поплохело. «Нужно успокоиться», — напомнил он себе. Гето сделал глубокий вдох и несколько раз промыл лицо почти ледяной водой. Потом ещё глубокий вдох; и ещё несколько раз, пока странная дрожь в теле не ушла. Ему нельзя было волноваться. Нельзя было переживать. Нельзя было испытывать стресс — и негативные эмоции тоже. — Сугуру, — тихо протянули позади. Почти что шёпотом. Гето не открыл глаз и вообще никак не отреагировал, хотя против воли отслеживал каждое действие Годжо. — Тебе нехорошо? — ещё тише спросил Сатору, видимо, не выдержав давления тишины. Выключив кран, Сугуру протёр пальцами лицо, чтобы встряхнуть лишнюю влагу, а только лишь после этого развернулся. — Я в порядке, — сказал он, хотя это было совершенно не так. — Я просто хочу, чтобы ты взял на себя ответственность. Разве это так много? Эти слова внезапно поразили его. Никогда до сего момента ни вслух, ни мысленно Сугуру ни разу не говорил или хотя бы не думал о том, что Сатору — в настолько серьёзных моментах их общей жизни — должен быть более ответственным именно потому, что сам Сугуру не может нести всё это самостоятельно, на одних только своих плечах. — Я ответственный, — тут же отреагировал Сатору с этим привычным эгоцентризмом. — Тогда будь ответственным! — рявкнул он, совершенно внезапно для них обоих. — Сатору, ты не можешь просто таскать Нанако и Мимико — они дети! Я ещё раз тебе говорю: им нужны опекуны, нужна стабильная жизнь! — Клан может позаботиться о них! — тут же громко выпалил тот. Это было очевидно по тону, по тому, как Сатору не думал, а говорил; словно произносил факты, а не делал здравомыслящее и продуманное предложение. «Мне нельзя волноваться», — внезапно подумал Сугуру и сделал глубокий вдох. Он снова прикрыл глаза и отвернулся от Сатору, поддерживая пересечение взглядами через зеркало. — Мне всё равно, как ты это решишь, — твёрдо сказал Сугуру. С весомым нажимом. — Но если ты взял их с собой, то теперь это твоя ответственность, и ты не можешь просто скинуть её на кого-то другого. Он отвёл взгляд и сглотнул. Ведь это именно он взял и привёл их из той деревни, не так ли? Именно Сугуру взял с собой двух девочек, а потом отдал — или почти отдал — под руководство техникума, верно? Ведь это именно из-за Гето, его действий — попустительства — девочек Хасаба дёрнули из Токио аж в Киото, не меньше. Да, это Сатору привёз их сюда — но и изрядная доля вины Сугуру здесь тоже имеется. Сугуру потёр центр лба, сделал ещё несколько успокаивающих глубоких вдохов, как порекомендовали делать многочисленные доктора клана Годжо, а после снова включил холодную воду, чтобы охладить горячие скулы. — Я… Я думал, тебя это порадует, — едва слышно сказал Сатору. Сугуру прикрыл глаза. Сделал вдох. Выдох. Он снова развернулся к Сатору, собрал все оставшиеся силы, которые только существовали в его теле после сего, несомненно, весьма длинного дня, а потом подошёл и положил правую руку на чужое плечо, что было на пару сантиметров выше его собственного. — Я рад, — устало сказал он. — Я был счастлив их увидеть, потому что переживал за них. Я просто хочу, чтобы у них всё было хорошо — и если это будет далеко от меня, то ничего страшного. — Им вовсе не обязательно быть далеко, — тут же сказал Сатору. Он взял его руку с плеча и неловко стал мять пальцы. — Я имел в виду то, что сказал. Мой клан хорошо позаботится о них, если это нормально, конечно. Они останутся здесь, с тобой, и вы сможете видеться каждый день! — Они не животные и не игрушки, — повторился Сугуру, но это звучало как-то слабо. Потому что Сатору был прав; если сам Сугуру остался здесь и если он планирует воспитывать в клане Годжо их ребёнка; и если сам Сатору здесь был зачат, родился и вырос, то почему не могут остаться и девочки? Раз сам Сатору говорит, что они могут это сделать — что о них позаботятся в клане Годжо. Иметь за спиной великий клан — величайшая редкость. Даже если к девочкам не будет такого же отношения, как к благословлённому наследнику, то это всё равно большая удача и большое подспорье на будущее. А их дальнейшее будущее было его самым большим сомнением. Потому что как только они немного подрастут, как только им исполнится пятнадцать, так же, как и сам Гето, девочки пойдут в техникум. Токийский, Киотский — не велика разница; они поступят на обучение и будут вынуждены ходить на миссии и бороться с проклятиями; будут вынуждены вступить в круг постоянной борьбы с… Сугуру вдавил большой палец в лоб, чувствуя лёгкую боль в одной точке. Он услышал шевеление Сатору и подумал, что желает прямо сейчас остаться один. Без Сатору или девочек, что прямо сейчас находились в соседней комнате; без Кейко-сан или Ямады-сама, без слуг, врачей или других мимопроходящих членов клана Годжо. Это относилось не конкретно к клану Годжо — будь он в техникуме, то непременно бы заперся в своей комнате, чтобы побыть в одиночестве. Но в клане Годжо у Сугуру не было комнаты. Он, конечно, мог бы выгнать отсюда Сатору; а мог бы сам уйти и занять любую другую гостевую комнату этой части поместья, что принадлежала главе клану и в которой они с Сатору теперь оба жили. Но точно также, как ему хотелось быть одному, прямо сейчас он совершенно точно не хотел быть в одиночестве. Присутствие Сатору являлось тем, о чём он думал с тех самых пор, как Сатору ушёл — потому что Сатору всё ещё учился в техникуме, всё ещё выполнял эти дурацкие, совершенно бесполезные миссии, которые никому пользы не делают; Сатору завтра снова уедет по делам и снова непонятно, когда они смогут увидеться в следующий раз, потому что прямо сейчас, сегодня, тот просто привёз вещи самого Гето. Да ещё и девочек с собой прихватил, но так, скорее уж по пути, чем действительно целенаправленно. Поэтому — да, ему совершенно не хотелось прямо сейчас куда-либо уходить от Сатору. Ведь он прекрасно понимал, что вскоре им и без того придётся вновь расстаться на весьма неясный срок. Погруженный в собственные мысли, Сугуру далеко не сразу заметил, как Сатору подошёл к нему ближе. Чужая рука осторожно провела запястьем по шее, помечая феромонами и успокаивающим запахом, и он, вдохнув его поглубже в свои лёгкие, смог, пусть и совсем немного, но почувствовать себя лучше. Запах весьма весомо напоминал — Сатору здесь, рядом. И даже если сам Сатору был причиной некоторого его стресса, он всё равно одним своим присутствием успокаивал. Сугуру открыл глаза, снова натыкаясь на бездонные омуты. В его душе прямо сейчас были такие непонятные эмоции, которые даже описать нельзя; всего сразу и понемногу, а хотелось просто взять и расплакаться и в то же время ни в коем случае не плакать, а так, просто обнять Сатору за его тонкую талию, словно какую-то мягкую игрушку, да прижать к себе посильнее, не обращая внимания на попытки вырваться. Если эти попытки вообще будут. И Гето, будучи в этом непостоянном, странном урагане чувств, опустил голову вниз раньше, чем успел это понять. Он никогда не опускал рядом с Сатору голову вниз. Он вообще никогда и ни перед кем не опускал голову. Всегда держал подбородок вверх, распрямив плечи и выпрямив спину, гордый и целеустремлённый, сильный и решительный. И что от Сугуру осталось? Ни убеждений, ни стремлений, ни силы, ни гордости. Всё пропало. Испарилось, словно ничего и не было. Внезапно для себя он шмыгнул носом — стало тяжело дышать. В горле появился большой и горький комок, от которого глотнуть воздух внутрь стало ещё тяжелее; а потом тело Сугуру против воли задрожало, и в следующее мгновение он понял, что его глаза очень сильно слезятся, а потом- А потом у него вода потекла. Прямо по лицу. Он чувствовал, как жидкость в глазах накапливается. Как постепенно её становится всё больше и больше; как она собирается и, не в силах оставаться на месте, что было слишком мало, чтобы удерживать всё это, покатилась вниз. Прямо по его похудевшему лицу. Раз. Второй. И ещё. А потом её стало так много — а дышать Сугуру стало нечем; и плечи у него затряслись. Сугуру затошнило. Это была другая тошнота, не физическая; тошнота, вызванная самим собой, от того, как он внезапно стал выглядеть в собственных глазах. От того, кем он был — чем он был. И он стоял. С этой опущенной головой. И по лицу текла вода — текли слёзы. Самые настоящие, блять, слёзы, хотя Сугуру не плакал много, много-много лет. Гето не плакал даже когда Рико умерла. Гето не плакал даже когда ему сказали, что Сатору умер. С его глаз не скатилось ни единой слезинки, даже когда он в тринадцать лет внезапно понял, что его просто напросто травят какими-то наркотиками — и кто! Его собственная мать, что считала его сумасшедшим! А Сатору — Сатору — он стоял и просто молча пялился на него. А Сатору — Сатору — он стоял и пялился своими голубыми глазами. И Сугуру даже не мог поднять свои уставшие руки, чтобы вытереть эти блядские слёзы, которые просто не останавливаясь текли по лицу. И текли. И текли. И текли. А Сатору ничего не делал. Но слёзы не могли течь вечно. В какой-то момент они просто закончились. И Сугуру, по-прежнему стоя с опущенной головой, не смог найти в себе сил даже просто поднять голову. Он сказал всего одно слово: — Уходи. Потому что уже не было никаких сил. Потому что было уже всё равно. Потому что он устал. Сатору вздрогнул. Сильно и резко, словно был слишком ошеломлён происходящим — и, скорее всего, так и было, — но Сугуру действительно, действительно устал. — Уходи! — закричал он так громко, что эхо пронеслось по большой ванной комнате. Годжо молча поджал губы и тут же вышел, до последнего на него смотря, словно впервые в жизни видел плачущего человека. Какой-то частью сознания Сугуру понимал, что, скорее всего, действительно впервые. Но прямо сейчас ему было всё равно. Он просто стоял. Долго стоял на одном месте, смотря в какую-то точку на полу, а потом, едва найдя в себе сил развернуться к зеркалу, посмотрел на собственное отражение, встречая красные глаза, бледные губы, серую кожу и сухие, запутанные волосы. Если бы мог, он бы снова заплакал — от жалости к самому себе. Но всё, что прямо сейчас был в силах сделать Сугуру, так это смотреть. Смотреть, даже если хотелось как можно скорее отвести взгляд в сторону. Даже если хотелось это самое зеркало разбить вдребезги, на столь мелкие осколки, что даже Сатору не сможет их увидеть. Даже если ему было плохо от того, что он смотрел, он всё равно смотрел, слишком оцепеневший, чтобы понять — нужно не смотреть. Нужно развернуться и уйти. Но в голове после всего — было слишком пусто. Но тело было слишком слабым. Сугуру на секунду прикрыл глаза. А в следующий миг открыл их уже будучи на кровати. Рядом сидел Сатору. Кто-то что-то говорил, кто-то что-то делал. Всё это проносилось мимо его сознания. Перед глазами был деревянный потолок. Высоко-высоко. Гето смотрел на него, кажется, целую вечность, прежде чем медленное моргание стало слишком тяжёлым. Глаза сами собой закрылись, позволяя темноте охватить сознание. Он снова открыл глаза. Было ощущение, что прошло минимум несколько часов и, скорее всего, так и было. Слишком уставший, чтобы думать или двигаться, Сугуру снова смотрел в потолок. А потом — снова уснул. Следующий раз вышел другим. В следующий раз он не открывал глаза, а просто чувствовал себя. Себя. Своё тело. Иллюзорное спокойствие, в которое по какой-то причине верилось — и которое он даже не осознавал, что оно просто навеяно долгим и глубоким сном. В этот раз он понял, что его аккуратно метят запахом. Было странное ощущение полусна, от чего создавалось впечатление, словно метят каждую минуту, но Сугуру вскоре стал осознавать, что метят не так часто. Может быть, раз в час-два. После третьего раза он смог приоткрыть глаза, снова упираясь взглядом в потолок. От чувствительной шеи тут же убрали руку, чтобы переместиться на ближайшее запястье. Возле ног Сугуру почувствовал странную тяжесть. Было немного неудобно, но вполне терпимо. Голова чувствовалась лёгкой, а успокаивающие феромоны Сатору приносили удовлетворение, в котором хотелось раствориться навечно. Сугуру сглотнул, моргая, а потом повернул голову в сторону, где его держали за руку. Там сидел Сатору. Рядом, возле кровати, но не на ней. Осторожно переплетя пальцы, он смотрел прямо на него; немного более бледный, чем обычно, гораздо менее уверенный, а оттого и непривычный. Словно какой-то незнакомец, а не всегда самоуверенный в себе, привычный для Гето, человек. — Сугуру, — тихо позвал тот. Потом — долгое, нервное молчание. — Как ты себя чувствуешь? Сугуру медленно моргнул. Слабо и несколько обезличенно он понял, что, видимо, потерял сознание от накала эмоций, потому что воспоминание обрывалось на том, как он стоит в одиночестве, в ванной. — Ничего не болит, — медленно сказал он, всё ещё пытаясь прийти в себя. — Что случилось? На секунду Сатору отвёл взгляд в сторону, словно ему было стыдно. — У тебя подскочили гормоны и чуть не случился выкидыш, но врачи сказали, что пока что смертельного риска для тебя или ребёнка нет. Пока что всё хорошо. «Пока что» — обратил внимание Сугуру. — Извини, — внезапно для себя сказал он, хотя отдалённой частью сознания прекрасно понимал, что в произошедшем не было ни капли его вины. Или вины Сатору, если на то уж пошло. Не было в этом вообще ничьей вины, просто так внезапно сложились обстоятельства; тем не менее, ему нужно было по какой-то причине извиниться за произошедшее, слова сами рвались сорваться с языка. — Не извиняйся, — мгновенно сказал Сатору, не давая ему и рта раскрыть. — Это я виноват, что ты разнервничался и всё это случилось, поэтому не смей извиняться. Это я должен просить прощения. Чужие плечи опустились вниз. Сугуру почувствовал, как в его руке поджались чужие пальцы; они были холодными и немного вспотели от чужих нервов. — Ты тоже не виноват, — сказал он. — Просто так сложились обстоятельства. Рука Сатору сжала его крепче. Сугуру ответил тем же. На мгновение он прикрыл глаза, а потом сделал глубокий вдох и выдох, пытаясь сбросить с себя ужас пережитого. Всё хорошо. С ним. С ребёнком. Всё — хорошо. — Да и вообще, я на пустом месте устроил какую-то истерику, — поджал Сугуру губы. Ведь, на самом деле, почему он вообще разозлился и так сильно, совершенно внезапно, расчувствовался? Да, будущее близнецов было важной темой, над которой нужно было думать уже сейчас, не откладывая это на потом, которое неизвестно, когда ещё наступит, однако это вовсе не значило, что внезапная смена обстановки, в каком-то смысле, сделает им только хуже. Наоборот, сменить обстановку — снова, ну и что? Ведь теперь это настоящий дом, а не старое общежитие техникума — более чем полезно. Да и сам Сугуру ведь действительно был рад их видеть, как и они — его. — У беременных такое бывает, — тихо сказал Сатору. Под его взглядом, всё ещё немного бледный, он тут же объяснился: — мне врачи так сказали. Ну, что беременные более эмоциональны и не всегда могут это контролировать. Единственное, что мог ответить Сугуру, так это всего лишь одно слово: — Да. — После, не желая признаваться в чём-то, в чём он даже не бы уверен, добавил: — наверное. Осторожно он опустил глаза вниз, видя двух девочек, что заняли не так уж много места на кровати, обнимая его с двух сторон. А потом снова посмотрел на Сатору. Тот облизнул сухие губы и осторожно погладил его по руке. — Я не должен был уходить, — тихо сказал Сатору. — Я был тем, кто прогнал тебя, — также тихо сказал Сугуру. — Мне жаль. Я не должен был этого делать. — Ты плакал, — сказал Годжо таким тоном, словно случился внезапный конец света. Это не могло не вызвать улыбку на лице Гето. Притянул руку к себе, он заставил Сатору наклониться ниже, чтобы потереться щекой о чужое угловатое плечо. На его губах была лёгкая улыбка, когда они пересеклись взглядами. — Не уходи в следующий раз. Выражение лица Сатору было совершенно точно не спокойным, но он кивнул.