Инстинкт

Нам надо серьёзно поговорить. Именно это написал ему Сугуру несколько часов назад. Сатору крутит фразу так и эдак, пытается вспомнить, мог ли сказать что-то глупое, или он сделал что-то не так, но в голову совершенно ничего не приходит. Ощущение, словно он должен что-то знать, вот только от попытки сосредоточиться и вытащить то, что могло бы быть причиной серьезного разговора с Сугуру, в голове возникает пустота. Он честно старается подумать об этом и найти причину; потом, вынужденный — не сдаться, нет! — временно отступить, отступает, но нервничает. Не то чтобы Годжо Сатору нервничал. Скорее, взволнован! Очень, очень взволнован! Вот только инстинкты, тут как тут, отчего-то затаились, словно предупреждая: «Это важно». А что может быть важного? У них с Сугуру, конечно, всё важное, но что это может быть, чтобы прям… Ну, устраивать всё это? Они не расстаются, думает Сатору отвлечённо, собирая вещи в сумку, чтобы после спуститься вниз из номера отеля, сдать ключи да сесть в предоставленную машину, которая должна будет отвести его обратно. Они не расстаются, напоминает он себе. Сатору не чувствует себя так, словно они расстаются. Он также не чувствует, словно хотел бы расстаться, или если бы в их отношениях было что-то, о чём нужно поговорить. У него и Сугуру очень, очень хорошие отношения! И у них также нет проблем! Ну, Годжо, по крайней мере, не видел никаких проблем, пока Сугуру не написал ему это сообщение. Они редко видятся; часто их встречи сводятся к простому сексу и совсем уже редким разговорам после, если есть силы и время после секса. Сугуру иногда не отвечает на его сообщения о том, где он, или что Сатору в техникуме, но когда они видятся, то Гето всегда ему улыбается немного усталой улыбкой, от которой что-то сжимает сердце Сатору. Годжо в такие моменты хочет просто подарить Сугуру побольше нежности, чтобы тот расслабился и отдыхал. Старался быть хорошим альфой! Но у них слишком много работы. Это не значит, что Сатору не пытается, но это почти бесполезно, когда они видят друг друга, повезёт, если раз в неделю или две. Возможно, у них есть проблемы. Не в отношениях! А проблемы, которые влияют на их отношения — проблемы не «в», а «извне». Это две разные вещи! Но Сатору также абсолютно, на сто — и даже более чем! — процентов уверен, что раз проблемы извне, то это ничем им не грозит. Совершенно. Абсолютно ничем. Во-первых, их отношения гораздо крепче. Они не развалятся от подобного; и даже трещина не пробежит. Сатору и Сугуру любят друг друга слишком сильно, чтобы даже обращать внимание на подобное — так, отметили краем сознания, поняли, что проблема есть, да забили на неё, потому что она совершенно им не мешает и настоящей проблемой, на которую стоило бы обратить внимание, не является. Во-вторых, ну, это временно. То, что они заняты, то, что редко видятся, то, что усталость заставляет порой лечь в кровать раньше, чем написать друг другу и спросить ленивое, немного приевшееся «ты жив?», прекрасно зная, что на той стороне подобное вызывает только улыбку и закатывание глаз. Сатору очень нравится, когда Сугуру закатывает глаза. Они у него немного узкие, такие тёмные, а когда они смотрят на Сатору, то становятся ещё темнее, словно пытаясь утопить его в этой тьме. Годжо с радостью бы ушёл в эту тьму. Ну, то есть, в эти глаза. Если бы мог. Но он не может. Зато он может смотреть в них. Целую вечность! И даже больше! Да-да! Справедливости ради, когда Сугуру закатывает глаза, у него ещё такое мягкое, нежное выражение лица! Сатору вообще любое выражение его лица любит — а ещё больше любит, когда это лицо — вместе со всем остальным телом — рядом с ним. И ещё больше любит, если он может прикоснуться к нему! И — ещё больше! — если он может его поцеловать! Грудь в такие моменты прямо разрывает от всех тех чувств, что накапливаются и накапливаются! Возможно, это тьма из глаз Сугуру перетекает ему в грудь, стремясь удавить. Но Сатору лишь рад! Он бы с удовольствием топился бы вечно, если бы это ощущалось так нежно, так ласково, так невыносимо переполнено любовью! Так что. Да, они не расстаются. Это Сатору просто немного запаниковал. Наверное, из-за фильмов. Сугуру всегда говорит, что он слишком много смотрит телевизор. И пусть прямо сейчас Годжо не смотрел его уже очень, очень давно, подобные сюжеты застряли в нём слишком сильно, вот и вышла немного глупая первая реакция. Сугуру, наверное, сейчас там смеётся над ним. … Ну и хорошо. Раз это Сугуру… И раз ему весело… Даже если смеётся над Сатору… Но он же не злой — даже если он порой злой! И подлый! Жаль только, что отсюда Сатору не видит его улыбки, не слышит этого прекрасного смеха. Не то чтобы Сугуру вообще громко смеётся. Нет, громко он тоже смеяться умеет, но это очень, очень редкое зрелище. Наверное, более редкое, чем появление наследственных техник клана Годжо — а оно случается раз в четыреста лет! Сатору бы знал! Это ведь именно он с ними и родился! Гораздо чаще Сугуру смеётся тихо, незаметно, прикрывая рот ладонью, словно стесняется. И поглядывает ещё на него, Сатору, с блестящими глазами! Сатору не может сдержать вдохновлённого вздоха. Перед глазами так и пробегают моменты, когда Сугуру смеётся, а губы покалывает от желания поцеловать своего человека. Водитель на переднем сидении оглядывается, но Годжо его игнорирует. Он снова достаёт телефон, прокручивая вчерашние сообщения. Боже, почему ты такой идиот Я разве сказал, что хочу расстаться с тобой? Он идиот. Сатору готов сколько угодно быть идиотом, если он идиот Сугуру. Или если они просто два идиота; вечная парочка идиотов. Сатору и Сугуру. Сугуру и Сатору. *) Я тоже скучаю по тебе А как Сатору скучает, кто бы знал. Сатору вздыхает снова, уже не сумев сдержать грусти. Он предвкушает скорую встречу, хотя не может избавиться от разочарования, что она будет короткой и быстрой, потому что работа, кажется, этим летом просто не заканчивается! Но в то же время он рад, так рад, что снова встретится с Сугуру. Они встречались целую вечность — неделю — назад! Всего на один — на целый — час! И он очень, очень взволнован — нервничает; но Годжо Сатору не нервничает, ясно? — тем, что в этот раз всё будет немного иначе. Сугуру хотел поговорить. Серьёзно поговорить. О чём? Вот сегодня и узнаешь. Годжо сверлит сообщение взглядом, разглядывая каждый пиксель, словно они ему ответят. Вот если бы на конце не было точки, тогда было бы сразу ясно, что это не «серьёзный разговор», после которого что-то должно измениться. Тогда это был бы «серьёзный разговор» вроде «давай сделаем нашу жизнь более сексуальной; ты когда-нибудь думал заняться сексом в кабинете Яги?». Сатору сглатывает. Это был очень, очень серьёзный разговор, закончившийся согласием, а после — успешным выполнением миссии. Но если кто-то после подобного продолжит думать, что Сугуру — послушный мальчик, то он просто посмотрит в глаза этому человеку и спросит, в каком месте именно Сатору здесь главный нарушитель? А Гето, конечно же, будет злым и подлым, он просто закивает, говоря, что Сатору непослушный и балованный. Как он это говорит? Ах да: «клановый мальчик». Сатору сглатывает. Он едва сдерживает стон от одного лишь воспоминания, как и в каких ситуациях Сугуру говорит эти слова, но остановить ёрзанье собственного тела не в силах. Никогда эти два слова не казались ему слишком похабными для произношения в присутствии других людей, пока их не стал говорить Сугуру. С его голосом! С этими интонациями! С вкладываемым смыслом! Ну вот как можно быть таким? Сатору с ума сходит, просто вспоминая, как его нагло обзывали на виду остальных! Обзывали так же, как обзывают во время секса! И кто-то продолжает думать, что Сугуру — образец добродетели! Да он просто скрывает свои грехи лучше, чем Сатору! В любом случае… Как бы то ни было, в сообщении от Сугуру на конце предложения стоит точка. ТОЧКА! И там даже не одно сообщение с точкой! Их несколько! Это значит, что не будет сексуального разговора или разговора об отстаиваемых границах («Нет, Сатору, я сам хочу, чтобы ты был таким липучим, не слушай Сёко или всех остальных. Что они вообще понимают в наших с тобой отношениях? Это ведь наши отношения, верно? А мне нравится, когда ты виснешь на мне.»). Хотя, возможно, второй случай как раз подходящий. Но о чём тогда Сугуру хотел поговорить с ним? Чёрт! Так сложно понять! Они ведь так редко видятся, так редко говорят, так редко вместе! Может быть, это и есть тема? Что Сугуру скучает. Сатору тоже скучает. Очень, очень скучает. Он снова вздыхает — и снова игнорирует заинтересованный взгляд водителя. Поскорее бы уже встретиться с Сугуру.

***

Сугуру тошнит дважды. Первый раз это случается во время подъема по лестнице; Сатору, честно говоря, испуган настолько, что из его головы мгновенно вылетают любые мысли о девочках и о предстоящем серьёзном разговоре. Дело в том, что Сугуру сильный. Он является магом особого уровня и, вопреки всему тому, о чём говорили все остальные об омегах, Сугуру сильный физически, готов железно отстаивать свои желания и свои позиции, не «охотится за деньгами» Сатору и даже не «стремится прыгнуть ему в постель». Да, они занимаются сексом, они в отношениях — и да, это начал именно Сугуру, но его заинтересовал именно Сатору, а не Годжо Сатору, наследник клана Годжо, обладатель редчайших техник мира колдовства. Так что это другое. Совершенно, абсолютно другое. И именно поэтому, наверное, вид того, что его рвёт, становится в голове Сатору чем-то вроде резкого треска реальности. Сугуру сильный. Они оба — Сильнейшие. Конечно, Безграничная Техника Сатору и его Шесть Глаз не сравнятся ни с чем другим; но также и Манипуляция Проклятиями у самого Сугуру совершенно другая. Она не такая, как у всех остальных, и без того редких манипуляторов проклятиями, оно что-то совершенное иное, новое, непонятное, что-то такое Сугуровское, что Сатору просто не в силах объяснить более логично и понятно. Это просто… такое. Они оба в некотором роде особенные. И они также никогда не сражались с друг другом в полную силу, чтобы выяснить, кто всё же одержит победу, но Сугуру сильнее его в рукопашном бою; в бою с оружиями; он лучший тактик, потому что его мозг представляет из себя что-то совершенно непонятное и непредсказуемое! Любые наследственные техники Сатору здесь совершенно, абсолютно бесполезны. Поэтому они оба Сильнейшие. Но Сугуру рвёт во время подъема по лестнице. Девочки этого не слышат — его рвёт тихо. Могут только видеть с некоторого расстояния, но Сугуру удачно отошёл, скрываясь за стволом дерева. Это только Годжо видит больше, чем маленькие девочки. Волосы убраны, определённо, отточенным движением, чёрт побери, он вытирал рот привычным движением, опирается на дерево и дышит тоже очень тихо. Сатору поудобнее перехватывает двух занервничавших девочек на руках, но не может отвести своего взгляда от Сугуру. Он слишком сильно шокирован тем фактом, что Сугуру, его Сугуру; что его может тошнить и рвать. Что его рвёт вот прямо сейчас, а Сатору только и может, что стоять и смотреть, как самый настоящий, беспомощный идиот. Обычно, если Гето называет его беспомощным идиотом, то Сатору радуется и дразнится, что да, он совершенно беспомощный и ему нужна именно его, Сугуру, помощь. Но прямо сейчас эта беспомощность ощущается так, так ужасно. Сатору, честно говоря, так сильно шокирован происходящим, что он даже чувствует вероятность того, что его самого может вырвать. У соседнего дерева, к примеру. Он сглатывает, собирается с духом и неуверенно зовёт: — Сугуру? В ответ ему только махнули рукой, мол, не подходи. Сатору сглотнул снова, думая всё-таки подойти, но тут в его руках шевелится девочка, хватаясь за школьную форму покрепче, и он вспоминает: о, да, на моих руках дети. Две маленькие, испуганные происходящим девочки. Которым уж точно не стоит видеть, как кто-то выплевывает свой желудок. Но им придётся, если Сугуру не станет лучше. Мысли Годжо всё ещё стопорятся. Все они сосредоточенны на одном и том же — Сугуру вырвало. Рвёт. Прямо сейчас. Дело в том, что, ну, Сатору и Сугуру, конечно, Сильнейшие, но они всё же не идеальные. Как сказал Сугуру, они — это просто они, и им не нужно быть идеальными, чтобы быть собой. Так что они совершают ошибки. И Сатору почему-то думал, что Сугуру никогда не рвёт. Что, оглядываясь назад, смехотворно, потому что каждый может почувствовать себя плохо, потому что они лишь люди, а людей может тошнить. И Сугуру, конечно же, тоже. Да что там, самого Сатору тоже рвало! Как когда Сёко принесла собственноручно приготовленный алкоголь из медицинского крыла, и его вынесло с одного глотка так, что он потом неделю пытался отойти от подобного опыта, искренне думая, что умрёт. Или когда он слишком сильно напрягся со своими техниками, которые давят на мозг, а его потом весь вечер было не вытащить из уборной; и Сугуру в тот вечер гладил его спину, говоря, что нужно просто перетерпеть, что всё пройдёт, что он рядом и всё будет хорошо, нужно только подождать, вытерпеть, выдержать. Или когда он просто-напросто объелся, потому что ел на спор и в нём взыграло такое внезапное упрямство что-то кому-то доказать; и потом ему было плохо от собственной недальновидности, а Сугуру снова был рядом, приговаривая, что он невинный клановый мальчик, который жизни не видел, но это ничего, он ведь, Сугуру, рядом. Так что да, Сатору рвало — и Сугуру тоже может тошнить. Они оба люди. Сильнейшие или нет, они могут чувствовать себя плохо. Было ошибкой думать, что Сугуру не может тошнить. Не то чтобы он вообще как-то подумал «Сугуру не рвёт», Годжо скорее просто ни о чём таком не думал, потому что обычно это именно он был тем, кто оказывался в таком положении. Но Сатору всё ещё чувствует себя шокированным, что Сугуру — прямо сейчас — вырвало. И ещё сильнее он теряется, когда Гето после произошедшего просто извиняется, а потом берёт темноволосую девушку, чтобы идти дальше. Словно ничего, совершенно ничего не произошло! Это что только что было? Он повторяет вопрос вслух, но Сугуру не отвечает. Годжо моргает, глядя на удаляющуюся спину, а потом прибавляет шаг, чтобы догнать его, спрашивая, в порядке ли тот. Но, конечно же, Сугуру не в порядке! Озвученный вопрос кажется ему невыносимо глупым, потому что очевидно же, что нет. — Мне уже лучше, — просто говорит Сугуру. Как может быть лучше в такой ситуации? — Тогда что это вообще было? — взволнованно спросил Сатору, совершенно растерянный из-за того, что и как быстро всё происходит. — Тебе плохо? Давай я понесу Мимико тоже. Он чувствует себя совершенно бесполезным. Но Сугуру отдаёт ему девочку, Мимико, кажется, обратно, помогая устроить двух детей на руках. Смотрит на Сатору с чем-то, что сам Сатору не в силах понять и узнать, во взгляде. Что-то тёмное, но не блестящее, а мутное, такое, какие у Сугуру бывают сферы от проклятой техники, что заключают проклятия внутри. Что-то, для Сатору незнакомое. Некоторое время они идут в тишине. Сатору выпускает феромоны защиты, надеясь, что Сугуру это хоть как-то, но поможет — совершенно запоздалая, но единственная подходящая идея, которая возникает в его голове. Они о чём-то говорят, но Годжо не обращает на это внимание. Потом снова идут в тишине. — Я скучал по тебе, — говорит Сатору в конечном итоге, потому что это то, что прямо сейчас сильнее всего хочет выбраться из его сердца. Что он скучал. Что он скучает по Сугуру. Они так давно не виделись и уже так давно просто не были с друг другом, что он не может не скучать. — Я тоже скучал по тебе, Сатору, — неожиданно нежно говорит Сугуру, тем самым тёплым тоном, от которого в груди Сатору тоже что-то теплеет. Они продолжают идти вверх по лестнице, переговариваясь, но теперь Сатору чувствует себя лучше, зная, что Сугуру уже не так плохо, как было несколько минут назад. Он чувствует обеспокоенность, но прямо сейчас всё нормально, и это — главное. А когда большая, горячая ладонь Сугуру обнимает его за талию, то все лишние — и не совсем лишние — мысли покидают его голову окончательно. Прикосновение посылает жар по чувствительным нервам и нежной коже, Сатору невольно подходит ближе, чтобы их тела сильнее прикасались друг к другу. Его талия в руке Сугуру ощущается такой маленькой, а ведь Сатору за лето стал мускулистее. Кажется, для более мускулистого Сугуру это вообще ничто, потому что он обнимает его так, словно Сатору остался тем тонким телом, которое легко сдвинуть в нужную ему, Гето, сторону. Сатору удивляется тому, как он может спокойно идти с двумя девочками на руках, когда Сугуру обнимает его вот так, крепко, чтобы они могли делиться теплом своих тел друг с другом.

***

— Учитель! — тянет он, сильнее развалившись на диване в кабинете. — Я хочу выходных! И Сугуру! Яга только вздыхает: — Годжо, — говорит мужчина, посмотрев на него с укором. — Ты, как никто другой, должен понимать, что сейчас это невозможно. Сатору цыкает, впиваясь недовольным взглядом. — Проклятия медленно идут на спад, — вздыхая, говорит Яга. — Возможно, через месяц всё снова придёт в норму. К тому моменту как раз уйдёт жара. Жара и летняя духота в этом году является основным источником недовольства всех остальных людей. Не-магов. Тех, кто выпускает отрицательную проклятую энергию из-за своих эмоций и тем самым создаёт и усиливает проклятия. Как только температура спадёт, не-магам станет легче, они будут менее недовольными, и тем самым проклятий тоже автоматически станет меньше. Возможно, только возможно, что нужно всего лишь перетерпеть месяц. Месяц — это даже многовато, но это было бы в обычном случае. Вполне возможно, что именно целый сентябрь и придётся терпеть, прежде чем проклятий наконец-то станет меньше и у них с Сугуру будут полноценные выходные. Но. Сугуру вырвало. Летняя жара влияет не только на не-магов; на магов — тоже. Сатору не поддаётся воздействию жары, потому что этим летом он наконец-то сумел разобраться с Безграничным барьером, сделав его работу автономной. Другие же маги вынуждены это терпеть. И это то, о чём ему стоило подумать намного, намного, чёрт побери, раньше, потому что Сугуру тоже сражается с проклятиями по жаре, в этой ужасной духоте. У Сугуру нет Безграничного барьера. Конечно, блять, его вырвало. Возможно, что сегодня даже не первый раз. Салфетки он носил с собой всегда, но Сугуру весьма отработанным движением убрал волосы в сторону. Так можно сделать только в том случае, если ты привык, что тебя тошнит. У Сатору живот подворачивается от мысли, что Сугуру этим летом рвало, а он даже не знал. Понятия не имел, пока не увидел лично. Ничего даже не заподозрил — хотя должен был. Годжо видел, что Сугуру чувствует себя не очень хорошо, но все этим летом слишком много работали, были слишком заняты, сражаясь и работая, работая и сражаясь. Он и Сугуру — сильнейшие. Они — партнёры. Они должны быть вместе. У Сатору есть свои слабости. Это был болезненный урок, но он его запомнил — у него есть слабости. Даже если он не знает об этом, это вовсе не значит, что их нет. Или что кто-то не будет сильнее него в чём-то, сделав его преимущество его слабостью. Конечно же, у Сугуру тоже есть слабости. Он ничего не может сделать против удушающей жары. Может быть даже, что есть и другие слабости, но Сатору слишком слеп, чтобы их видеть. Но то, что он увидел, ему не нравится. А увидел он, что Сугуру вырвало. И вырвало явно не в первый раз, значит, это повторяется. От жары людей может стошнить. Лето было действительно жарким. Сугуру, видимо, перегрелся. Во время боя днём немудрено перегреться и получить солнечный удар, тепловой удар — да мало ли что можно получить! И кто знает, сколько раз это происходило! Они всё лето так далеко друг от друга! А Сатору даже ничего заметить не может! И сам Сугуру ему ничего не говорит! И, возможно, что будь ситуация иной — если бы это самого Сатору тошнило — то он бы вытерпел. Это явно то, что прямо сейчас делает Гето — терпит, умалчивая о происходящем. Но это не Сатору стошнило, а за Сугуру он молчать не будет. Возможно, только возможно, что это его бы рвало. Тогда месяц не сделал бы погоды. Но это не ему плохо. А Сугуру. — Сугуру вырвало, — говорит он прямо, отводя взгляд от Яги, чтобы бродить глазами по кабинету. — Этим летом очень жарко, учитель. Кто знает, может, Старейшины решили, что именно сейчас самый подходящий момент, чтобы воспользоваться двумя лучшими козырями, а потом выкинуть обоих? Ведь зачем откладывать сильные карты на потом? Намёк вполне ясен: ездить на них обоим таким образом Сатору не позволит. Яга делает паузу, вздыхает, а потом воцаряется молчание. Сатору качает ногой, поджав губы. Вся эта клановая политика, политика магов, вроде бы нейтралитет техникума, но не совсем нейтралитет, работа Старейшин, политика мелких кланов, отдельных сообществ и групп… Так много всего, и всё это такая морока, что Годжо тошнит. Но иногда в этом есть свои плюсы. Как сейчас, например. Потому что, в самом деле, если на их с Сугуру стороне нет никого, кроме них двоих, то они могут положиться только лишь друг на друга. И раз Сугуру сейчас плохо, то Сатору просто возьмёт всё в свои руки, чтобы решить эти вопросы. Да, проклятий сейчас много. Да, нужно вытерпеть месяц. Но что, если кому-то из них плохо уже сейчас? Что, если это самое «плохо» может в конечном итоге стать ужасной осечкой во время битвы? Сатору верит, что Сугуру не сделает подобного. Он сильный, его не победит какое-то проклятие особого уровня. Но случится может всё, что угодно. Этому ему тоже пришлось научиться — и он чертовски ненавидит вспоминать Тоджи, но он ещё больше ненавидел бы себя, если бы не научился совершенно ничему из своей неудачи. Тогда он тоже был уставшим и самоуверенным. В конечном итоге это стоило Аманай и Курои жизней — и Сугуру почти что тоже. Сугуру не убили только потому, что в его смерти не было никакого смысла — и Сатору до сих пор в ужасе от того, как они оба выжили. Лишь чудом, благодаря невероятной удаче, не иначе. Он верит в Сугуру и его силу — они равны, они оба Сильнейшие, — но случится может всё, что угодно, а Сугуру плохо уже сейчас. И, не может не подумать Сатору, на самом-то деле он тоже не в порядке. Иногда после миссий у него кровь идёт из носа. Не критично, можно легко вытереть пальцем и отмахнуться, ведь он выучил обратную технику и может легко и быстро себя исцелить, но на самом деле именно из-за Безграничного барьера и обратной техники у него и идёт кровь. Проклятая энергия слишком сильно перегружает его тело, его мозг. Он не справляется не с тем, чтобы использовать эти техники, а с тем, что постоянный приток и отток проклятой энергии таким образом просто не может не оставлять следов в его теле. Вреда. Ведь помимо Безграничного барьера и обратной техники он использует и остальные свои техники. Ведь он борется и борется, и борется с этими надоедливыми, жалкими проклятиями, постоянно циркулируя проклятую энергию. Тело Сатору не справляется с этим. Ещё не выработало привычку, чтобы справляться. Как нетренированная мышца. И он тоже ничего не говорил об этом Сугуру. Они оба друг друга стоят, это уж точно. Так что месяц можно вытерпеть. Но вытерпят ли они? Сатору и Сугуру слишком сильно работают на износ, это лишь вопрос времени, кто из них совершит какую-нибудь ошибку; а за одной легко последует и другая. Так что его вопрос довольно прост: Старейшины планируют убить их двоих из-за перенагрузки этим летом? Иначе он подобный наплыв срочной и важной работы объяснить не в силах. Ведь неужели никто не понимает, что им с Сугуру плохо? А что они будут делать через год? Два? Три? У них уже есть кто-то, кто возьмёт на себя роль Сатору? Роль Сугуру? Другие маги особого уровня уже выучились? Готовы брать бразды правления? Нет? А чего же вы тогда так легко готовы избавиться от единственного, что держит особые уровни под контролем? Как будто это лето единственное такое! Ха! Насмешили! Зимой будет так же! Следующим летом будет то же самое! И через два года, и через пять, и через десять! Поэтому да. Этим летом очень жарко, учитель, неужели Старейшины решили убить нас обоих именно сейчас? У них что, уже есть полноценная замена? — Два дня, — говорит Яга, вздыхая. — Неделю минимум, — давит тоном Сатору, продолжая смотреть в потолок, не двигаясь с места. — Годжо! — громче говорит мужчина, призывая к порядку. — Ля-ля-ля, — кривляется Сатору. — Яга-сенсей, я всё прекрасно понимаю, люди мрут, как мухи, потому что они слабы, проклятия не заканчиваются, но, серьёзно? Они постоянно умирают. Зимой тоже постоянно кто-то умирает, а следующим летом они тоже будут умирать. Это не изменится, как бы сильно мы ни работали на износ. Вопрос лишь в том, когда умрём мы с Сугуру, а это, я считаю, гораздо важнее, чем всё остальное. Итак. Неделя. Люди всегда умирали, будут умирать из-за проклятий. Это факт, который никто и ничто не сможет изменить; сильные лишь вынуждены тратить свои силы, бесполезно сражаясь за то будущее, в котором это изменится. Но это не изменится, и Годжо знает об этом как никто другой. Будь здесь Сугуру, он бы непременно вмешался, чтобы что-то сказать. Что-то вроде «сильные должны защищать слабых, Сатору», как он делал это всегда, когда у них заходил спор о сильных, слабых, проклятиях и не-магах, которые их создают. Но его здесь не было. А учитель ничего не сказал. С помощью Шести Глаз Сатору видит, как мужчина сжимает переносицу, прикрыв глаза в раздражении. — Что ты хочешь, чтобы я сказал на собрании Старейшин? — спрашивает мужчина. Если бы тот мог, то непременно развёл бы руками в стороны, показывая, что его пост слишком низкий и нестабильный, чтобы спорить с подобным и ставить кому-то условия. Особенно тогда, когда его собираются повысить до поста директора. — Так и скажите, — закатывает Сатору глаза. Вообще-то он бы никогда не сказал, что Сугуру рвёт. Он не стукач и не выдаёт чужой слабости, особенно когда это Гето, но однажды ему было плохо и собрание Старейшин хотело отправить на какое-то задание именно его. И тогда Сугуру пошёл к Яге, они о чём-то поговорили, и Гето каким-то образом отправился на задание вместо него, страдающего мигренью из-за работы с новой возможностью техники. А потом оказалось, что Сугуру прямо сказал — Сатору страдает от головных болей, освободите его от заданий по состоянию здоровья. И это каким-то чудом сработало! Сатору ведь на задание не пошёл! Так что Сатору делает сейчас то же самое! Сугуру плохо? Плохо! Ну так пусть по состоянию здоровья не идёт на задания! Возьмёт перерыв! Баш на баш. — Что сказать? — спрашивает Яга, звуча подозрительно. — Что одного из нас вырвало, а у второго кровь носом идёт из-за перенагрузки мозга, не переставая, — честно говорит Сатору и впервые за долгое время поворачивает голову к Яге. — Что мы по состоянию здоровья вынуждены получить временное отстранение от заданий, потому что иначе в морге будут уже тела магов особого уровня. Что два дня — слишком мало, что нам нужна минимум неделя. Конечно, если не случится совсем уж непредвиденного случая. Учитель некоторое время молча смотрит на него. Потом сужает глаза: — Почему никто из вас не сообщил сразу? — Потому что всем плохо, — говорит Сатору, тоном подчёркивая это «всем». — Мы не особенные в этом плане. Но к ним будет особенное отношение, потому что они — незаменимые. Это не говорится вслух, но это более чем ясно. Яга вздыхает, но наконец-то кивает. — Ладно. Я попытаюсь договориться. — О, — «неожиданно вспоминает» Сатору. — Вы давно видели Сёко? Выражение лица учителя — нечто бесценное. Ещё бы. Ему за смерть Сёко голову открутят; она ведь единственный маг, который может использовать обратную проклятую технику на других людях. Потому за пределы техникума её и не пускают почти никогда, а особенно сейчас, когда проклятия встречаются чуть ли не на каждом шагу.

***

В гораздо более приподнятом настроении Сатору возвращается в общежитие, когда это случается во второй раз. Начинается всё сразу, практически в ту же секунду, как он поворачивает в сторону кухни, прекрасно зная, что там находятся Сугуру и девочки; как раз в этот момент сам Гето выходит, закрывая за собой дверь. Он опирается о стену, прикрывает рот рукой. Стоит бледный и с закрытыми глазами, дыша осторожно и не сильно глубоко. Годжо сразу понимает, что Сугуру плохо. Он ускоряет шаг, на полпути обеспокоенно зовя того по имени: — Сугуру? Имя звучит не слишком громко. Если это солнечный или тепловой удар, чем, как думает Сатору, это является, то громкий голос сделает только хуже, а он хочет помочь Сугуру. Его руки, словно живя отдельной жизнью, неловко парят возле чужого плеча, когда он не может решить окончательно, стоит ли трогать кого-то в таком состоянии. Приветствуется ли прикосновение в данной ситуации. Он понятия не имеет, может ли прикоснуться к Сугуру. Это такая непонятная, неизвестная территория, потому что обычно Гето никогда не бывает плохо. Сатору может быть плохо, и Сугуру ему помогает; но Сугуру тоже может быть плохо, а Годжо понятия не имеет, что делать в подобной ситуации, потому что обычно ему не бывает плохо. Такое происходит впервые. Обычно он не то что Гето не помогает, он просто никому не помогает, если кому-то плохо. А он хочет помочь, просто не знает, как. Сугуру медленно поднимает веки. Его рука отстраняется ото рта, губы приоткрываются, словно собираются что-то сказать, а потом его глаза расширяются ещё больше, и Сатору толкают в сторону. Годжо не успевает отреагировать на толчок в сторону. Ни отодвинуться, ни даже обидеться, что его так резко убрали в сторону, словно он просто-напросто мешал, когда он просто хотел помочь и не знал, как помочь. В любом случае, все подобные мысли уходят в ту же секунду, когда Сугуру открывает дверь туалета, а потом Сатору снова слышит звуки рвоты. О. Ох. Сатору нерешительно сглатывает, прежде чем пойти вперёд и зайти внутрь ванной комнаты. Закрывает дверь, находит Сугуру, а потом, пытаясь вспомнить, что делал Гето в ситуации наоборот, подходит ближе, чтобы поднять волосы. Пряди по бокам, спереди, сзади, даже эту крутую, вечно дразнящую чёлку. Волосы Сугуру сухие и немного высохшие. Не блестят, замечает внезапно Сатору, потускнели. А шея, замечает он с каким-то внезапным ужасом, шея у Сугуру тонкая. Сугуру — он мускулистый. Не толстый, а накаченный, причём не слишком сильно. Сугуру как борец, потому что, по его словам, он занимается спортивной борьбой, и не только ею, с самого детства. Так что увидеть внезапно, что шея у Сугуру тонкая — это для Годжо самое страшное. И сейчас, когда он держит волосы Сугуру, он внезапно вспоминает, как всего месяц назад, когда он наконец-то смог найти равновесие в своих техниках, чтобы не умирать от усталости и вышедшей из-под контроля проклятой энергии, он тоже обратил на это внимание. На то, что Сугуру похудел — и Гето тогда просто сказал, что его жара доконала. У Сатору немного трясутся пальцы, когда он думает о том, сколько заданий выполнил он, Годжо Сатору, с Безграничным барьером. И что почти столько же заданий выполнил этим летом Гето Сугуру, но уже без барьера. И без обратной проклятой техники. Во рту одновременно слишком много кислой слюны, но и сухо. Сатору слышит, как Сугуру тошнит, и в то же время ему тоже становится плохо, потому что это то, о чём он должен был подумать, то, на что он должен был обратить внимание. Гето похудел. По его лицу это было совершенно незаметно. А ещё они так давно были вместе, так сильно, так постоянно далеко друг от друга. Они почти не видятся, почти не разговаривают, встречаются очень редко и чаще всего только для того, чтобы сбросить лишний адреналин и стресс от работы, просто дать друг другу возможность дышать, чтобы потом идти работать дальше. Это было так быстро и так сильно сосредоточено на том, что они делают, что он совершенно не обратил внимание на физическое состояние Сугуру. Он нажимает на кнопку слива, пока Сугуру осторожно отодвинулся в сторону, медленно и будто бы аккуратно дыша. Чёрные глаза закрыты. Сатору всё ещё держит чужие волосы — совсем ломкие на концах. Когда тот наконец открывает глаза, первое, что спрашивает Сатору, это: — Позвать Сёко? Молча и медленно Сугуру отрицательно качает головой. — Ты заболел? Насколько помнит Сатору из того, что знает (а знает он не так уж и много), после солнечного или теплового удара должно быть легче, если человек находится в прохладе. На что техникум никогда не жаловался, так это на внутреннее оснащение. Самые лучшие продукты на любой вкус, самые передовые технологии медицины; телевизоры в общежитии, большие комнаты, полностью, качественно работающие кондиционеры. Все три Великих клана периодически делают щедрые пожертвования, как только приходит их очередь. Клан Годжо в последние три года — особенно щедро. Чтобы наследник клана Годжо ни в чём не нуждался. Так что в общежитии прохладно. Могло ли Сугуру стать плохо из-за слишком резкого перепада температур? Пока Сатору думал об этом, Сугуру встал, чтобы подойти к раковине и прополоснуть лицо. Убирает волосы в сторону, держит какое-то время руки под явно холодной водой, а потом поворачивает кран, убирает лишнюю влагу. Вздыхает и поворачивается к Годжо. — Сугуру? — нерешительно спрашивает он. — Сатору, — говорит Сугуру, но потом останавливается, чтобы сделать глубокий вдох. — Я… Я беременный. Сатору так ошеломлён, что на какое-то время в его голове образуется вакуум. А потом, ошеломлённое и запоздалое: «О, так это не тепловой удар». — Тебя поэтому э, ну? — его рука взмахивает в сторону унитаза. — Да, — просто говорит Сугуру. Годжо моргает. В голове по-прежнему пустота. Гето. Сугуру. Беременный. Бе-ре-мен-ный. Беременный. Он беременный. Сугуру беременный. — Ты беременный, — шевелятся его губы в конечном итоге. — Ты беременный. Это… Это ведь наш ребёнок, да? — Конечно, это твой ребёнок! — тут же шипит Сугуру, и Сатору мгновенно понимает, что сказал что-то не то. — Нет, я не это имел в виду! — Он снова взмахивает руками. — Просто… Это наше. Сугуру беременный, снова проносится мысли в голове, у них будет ребёнок, думает Сатору. О, понятно, почему его стошнило. Беременных ведь тошнит, верно? Точно, Сугуру же только что сказал ему, что именно поэтому он плохо себя чувствует. Это… токсикоз? Сатору не уверен, но он знает, что это то, что происходит у беременных. Их тошнит, потому что внутри них медленно растёт маленький ребёнок. Ребёнок. Маленький, очень маленький ребёнок. Его с Сугуру ребёнок. Сатору и Сугуру ребёнок. Ребёнок. Живое, маленькое существо. — Но мы, мы же это? — удивляется Сатору, ошеломлённый. Он даже не может осознать, о чём спрашивает. — Да, — говорит Сугуру. — Может быть, моё тело выработало к ним иммунитет, и поэтому они не сработали. Я всё лето пил одни и те же, так что… Он не заканчивает, но Годжо понимает. Если пить одни и те же противозачаточные, то тело вырабатывает к ним иммунитет — он сам спрашивал об этом у Сугуру, когда заметил, что пачки лекарств постоянно разные, а тот легко ответил, пожимая плечами, прежде чем проглотить капсулу, запивая водой. — О, — просто говорит он, всё ещё ошеломлённый осознанием, что у него и Сугуру будет ребёнок. Настоящий, живой, маленький ребёнок. — Я, э, я могу потрогать? — спрашивает он, пытаясь действовать осторожно. Сугуру смотрит на него. Сатору неловко смотрит в ответ, потому что он действительно хотел бы потрогать живот, даже если логически он помнит, что видел его максимум несколько дней назад и тогда всё было вполне в порядке; ничего… выпуклого, потому что, видимо, их ребёнок ещё настолько мал, что ему не нужно много места в животе Сугуру, чтобы тот стал выпячиваться вперёд, делая его круглым. Гето вздыхает, но, видимо, решает проявить милость, потому что его руки подымаются вверх, чтобы расстегнуть школьную форму. — Он плоский, — тем не менее говорит Гето. — Сатору, ты видел его пару дней назад. И трогал. Сатору всё равно трогает. Его пальцы покалывает от желания снять очки и посмотреть лично, на тот случай, если он сможет увидеть больше, если сможет смотреть на мир более открыто, поэтому он не отказывает себе в жгучей потребности посмотреть так, как он хочет посмотреть. Он приподымает очки, но, ожидаемо, не видит ничего, что указывало бы на ребёнка. Логично, ведь тогда бы он увидел его те самые несколько дней назад, когда они встретились в последний раз. «Сугуру похудел», — одновременно с этим отмечает Сатору. Сугуру действительно похудел. Сатору внезапно понимает, что он сбросил не менее десяти или даже пятнадцати килограмм, встав тем самым на один уровень с самим Сатору. Исчез этот каменный и сильный, загорелый пресс, который он так сильно любил трогать руками и облизывать языком. Это беременность? Разве беременные не должны, наоборот, набирать вес, будучи в положении? Так и должно быть? Или это из-за работы? Он замечает на себе взгляд Сугуру, который приподнял тонкую бровь. Очнувшись, Сатору легко объясняет, что Шесть Глаз могут видеть проклятую энергию плода — впрочем, как и сам плод, как только тот становится более… просто более, — но только после восьмого месяца, когда обычно проклятая энергия становится достаточно развитой, чтобы просто быть. Как только Сугуру застёгивает кофту, он спрашивает: — Как ты себя чувствуешь? — Устал, — выдыхает Гето. Вздох действительно звучит усталым. — Девочки ждут меня на кухне. Мы сейчас ляжем спать. Некоторое время они молча смотрят друг на друга. Сатору легко подмечает небольшие синяки под глазами Сугуру, проявившуюся, пусть и не слишком ярко, худобу. Измождённость. Сухость. Словно он не то что не ест, а просто не пьёт достаточно — или что солнце успевает выжигать из него воду раньше, чем та может полноценно насытить организм. Наверное, понимает Сатору, это всё сразу. И работа, и беременность — всё это, тем более в таком изнуряющем темпе, когда даже сам Сатору невероятно устаёт, очень, очень тяжело. Неудивительно, что Сугуру выглядит хуже и что ему плохо. Ему тяжелее, и всё же он каким-то образом справляется; и Сатору просто не понимает, не может осознать, насколько Сугуру сильный, чтобы выдержать подобное. Сколько силы надо иметь, сколько выдержки, чтобы справиться? Он работает, как Сатору, с техниками, которые не защищают его так, как Сатору, и в то же время его тело бросает как минимум половину сил на то, чтобы их ребёнок мог не только появиться, но ещё и расти. Развиваться. Годжо всегда знал, что Сугуру сильный, но прямо сейчас это осознание настолько велико, что это даже трудно полностью принять. «Он такой сильный», — ошеломлённо проносится в его голове. Да, Гето устал. Но он такой — он такой сильный. — Ты хочешь этого ребёнка, — говорит внезапно Сугуру, прерывая все его мысли. — Ты не хочешь? — быстро спрашивает Сатору, пытаясь убрать любое выражение лица. Сугуру… не хочет? Но почему? Это ведь… это же их ребёнок, верно? — Нам семнадцать, — говорит Гето, с удивлением и неким напором, словно пытаясь защититься от него, Сатору. — Сатору, мы всё лето работали без продыху, мы даже не закончили техникум! Даже если я его рожу, то где мы будем его растить? В общежитии? У нас нет дома, нет денег, нет времени. Мы слишком молоды; я слишком молод, чтобы внезапно становиться… кем? Папой? «Сугуру устал», — осознаёт Сатору, как никогда ясно. Ему тяжело. Его вырвало. Он работает по жаре. Он выкладывается практически в три раза больше, чем Сатору, но каким-то образом всё равно умудряется справляться со всеми задачами, при этом ни разу не показав собственный упадок сил, не жалуясь ни на что. Но это не может длиться вечно, и Годжо слышит это в чужом голосе. То, как он говорит, тяжело и глубоко: «Сатору, мы всё лето работали без продыху», — подчёркивает его внутреннюю, скрытую усталость. Сугуру устал. Стоило мысли проскочить в голове, как Сатору немного выпрямился, стараясь, чтобы это было незаметно. Потому что если он устал, то это вина только лишь Сатору, что он не заметил этого раньше, не помог, не утешил. Яга даст им неделю отдыха. Этого мало, так чертовски, преступно мало, но эти дни у них будут. Сатору сделает так, чтобы ничто не прервало отдыха Сугуру; Гето отдохнёт, ему станет лучше. А ребёнок… — Я куплю дом, — говорит Сатору, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. — И у меня есть деньги. Сугуру никогда не принимал его деньги. Он был невероятно упрямым в том, чтобы их статусы в финансовом состоянии никогда особо не подчёркивались, а если и делал это, то скорее в шутливой и игривой форме. Он разрешал платить за себя в кафе; но потом платил первым в следующий раз. Он разрешал покупать себе одежду; но потом клал её в гардероб Сатору, словно совершенно не понимал, что одежда куплена для него. Если Сатору намекал на то, что у него есть деньги и он может себе что-то позволить — чтобы купить это самое что-то Сугуру, — то тот просто смотрел на него, приподняв бровь, а потом легко и просто говорил что-то вроде: «Ну, не у всех нас есть богатый клан за спиной». После подобных слов покупать что-то было бы просто неправильно. Сугуру гордый. У него нет таких денег, как у Сатору, но это не значит, что у него совсем нет денег, вот и всё. Но, конечно, у Сугуру, наверное, нет денег, чтобы купить дом и обеспечить ребёнка. Ребёнок появился незапланировано. Сатору крутит эту мысль. Незапланировано. — Я… — говорит Сугуру. Его голос звучит очень, очень растеряно. — Я… Мне надо подумать. Сатору за несколько секунд приходится переосмыслить очень, очень многое. Он прекрасно знает, что его воспитание не такое, как у большинства людей. Выросший в клане и оказавшись в техникуме, он даже не сразу мог понять, как много информации прошло не только мимо его воспитания, но и просто мимо его головы, потому что воспитание сделало его таким, что он мог случайно не обратить внимание на многие вещи. Такие, например, как секс. Как деньги и статусы. Годжо далеко не сразу осознал, что есть разница между ним и другими наследниками кланов, которые находятся в почти таком же положении, как и он — там, оказывается, идёт борьба за власть, которую клан Годжо опустил, потому что их традиции требуют полного подчинения обладателю Шести Глаз и Безграничности, то есть ему. Есть разница между клановым воспитанием и богатыми детьми. Есть разница между богатым и средним классом. Если разница между средним и низшим. Между людьми в столице и других городах; городах, где свои высшие, средние и нижние классы. Города — и деревни. И Сугуру — он как раз из деревни. Как он сказал? Маленькая точка на карте Японии, где все люди всё про друг друга знают? Почти как клан, но только там все — отдельная семья? Что-то такое. В любом случае, Сатору знал о том, что есть разница между ним и всеми остальными — и не только из-за великих техник — но лишь после дружбы с Сугуру он смог понять, как это на самом деле. И вот это самое воспитание, теперь, когда ему приходится очень тщательно, очень вдумчиво заглянуть в глубины себя, чтобы посмотреть на все те года, что он прожил, чтобы найти то, что заставляет его думать обо всём этом — вот это вот воспитание пропустило тот факт, что кто-то может не хотеть детей. То есть, он прекрасно знал, что кто-то может не хотеть ребёнка. Это понятно. Но Сатору впервые с подобным сталкивается и впервые вынужден об этом думать. Осознавать. Обдумывать. И делать это приходится быстро. Потому что это происходит прямо сейчас, и он просто не может оплошать. Потому что это очень, очень, чёрт побери, важно. Итак, так осторожно, как только может, он спрашивает: — Ты не хочешь? Для Сатору не совсем понятно, почему Сугуру может не хотеть ребёнка, но он также это понимает. Сугуру сам сказал: им семнадцать, у них нет дома, нет денег. За исключением того, что в клане возраст не имеет значения, дом Сатору может купить, а деньги у него есть. Так что эти моменты Сатору не понимает. Но он понимает другое: он понимает, что Сугуру устал. Его рвало. Он похудел. Он работал всё лето, а через неделю у них снова будет куча заданий, ждущих своего часа, чтобы разобраться, потому что лето затягивается, и по прогнозам погоды это будет длиться весь сентябрь. Сатору сложно поставить себя на место другого человека, но он пытается, и он понимает, или, по крайней мере, думает, что каким-то образом осознаёт, почему Сугуру может не хотеть ребёнка. Сейчас у них просто всё слишком сложно. Но Сатору может решить и это. Это… это не будет просто, но он может это решить. Ведь если Сугуру беременный — то это многое меняет. Он бы сделал это в любом случае, если бы только знал! Даже если Сугуру не был беременным, Сатору всё равно постарался бы всё уладить! — Я не знаю, — говорит Сугуру, прерывая его мысли. Это тягуче и немного растеряно, но с каким-то весом. — Я сам узнал всего несколько часов назад. — Сам? — удивляется Сатору. Как люди узнают, что они беременные? Сатору понятия не имеет. — Инстинкты подсказали, а потом я сделал тесты. Все три положительные… Я ещё никому не говорил. И ты не говори. — У тебя сильные инстинкты, — говорит Сатору очевидное. У Сугуру они сильнее, чем у него. — Сугуру, я… Начинает Сатору, но замолкает. Чужое лёгкое мычание приободряет его продолжить: — В кланах, если омега беременна, то всегда рожает, — говорит Сатору прямо. Это звучит некрасиво и неправильно, но это то, что есть. Да. В кланах омеги и женщины всегда рожают, понимает вдруг Сатору. У них просто… просто нет выбора? Они просто должны рожать. Но… Но это же Сугуру? — Но я не хочу, чтобы ты рожал, если ты этого не хочешь, — говорит Сатору. Он действительно не хочет, чтобы Сугуру рожал, если Сугуру этого не хочет. Сатору мало что понимает в этом. Он до сих пор не может осознать и полностью понять, почему Гето не хочет, но… он понимает. На каком-то инстинктивном уровне он понимает и принимает этот выбор. Любой выбор, который сделает Сугуру. Тем не менее… Это ребёнок. Их ребёнок. И не сказать последнее слово Сатору просто не может: — Но если ты хочешь, — звучит голос. Сатору он кажется каким-то неуверенным, поэтому он пытается исправить ситуацию. — То я всё сделаю. Он ни за что не заставит Сугуру оставить ребёнка и рожать, если тот не хочет. Но если тот хочет, то Сатору сделает всё. Всё, что угодно. Потому что это их с Сугуру ребёнок. А они с Сугуру — они… Сугуру для него… Сугуру, он, он — он семья Сатору. И — и иногда в семье появляются дети, и семья становится больше, и Сатору хотел бы, чтобы их семья была большой, даже если до этого дня он никогда об этом не думал. Но если их семья не станет больше, то это вовсе не значит, что семьи совсем не будет. Ведь Сатору и Сугуру всё ещё будет вместе! А они — они семья! И Сатору любил бы их семью, какой бы она ни была, большая или же маленькая. Ведь он просто любит Сугуру. Он любит Сугуру. Очень, очень любит. — Я… — начинает Сугуру, тут же привлекая всё его внимание. — Мне надо подумать. И… Я не знаю, какой срок. Последнее слово мигом привлекает его внимание. — Срок? — спрашивает он, не понимая контекста. — Если срок больше восьми недель, то аборт сделать нельзя, — говорит Сугуру. — Я мог забеременеть в любой момент летом. Мы… Мы работали. О. Сатору не знал об этом. Ну, он слышал про аборт — кажется, кто-то в клане шептался об этом, желая его сделать, но не в силах, потому что в клане всегда рожают, — но не знал, что это можно сделать только в том случае, если ребёнку в животе меньше восьми недель. И, конечно же, Сугуру прав. Они работали этим летом. Лето — это больше восьми недель, а если Гето узнал только недавно, то это может быть больше восьми. И тогда… тогда Сугуру придётся рожать, даже если он не хочет? Это… это несправедливо. Сугуру ведь не хотел бы, но ему нужно будет это сделать? Сатору этого не хочет. Срок должен быть больше восьми недель. А иначе что будет с ними? Их семьёй? Он не хочет, чтобы что-то такое случилось. — А, — слабо говорит он, потому что действительно чувствует слабость при мысли, что Сугуру придётся рожать ребёнка тогда, когда он этого не хочет. — Ясно. Сатору хотел бы сказать что-то ещё. Что-то… Ну хоть что-то, потому что даже ему кажется, что это звучит как-то неправильно. Что всё это — неправильно. — Я могу что-то сделать? — спрашивает он. — Спасибо, — говорит Сугуру одновременно с ним. «За что «спасибо»?», — мимолётно удивляется Сатору. Но не спрашивает, потому что одновременно с этим Сугуру, впервые за весь их разговор, улыбается. Это значит, что Сатору хоть что-то сделал правильно. — Мне нужно сходить в больницу так, чтобы это было анонимно. Там я сдам анализы и узнаю, каков срок беременности. Но для этого мне нужно, чтобы ты посидел вечером с девочками, хорошо? — Да, конечно, — мгновенно соглашается Сатору. Сугуру нужно сделать это быстро, потому что если ещё нет восьми недель, то это значит, что время на исходе. В то же время он не может не спросить: — А с тобой нельзя? Сугуру явно сдерживает нежный вздох. — Нет. Сатору старается не показывать, что это его расстраивает. Судя по взгляду Сугуру, получается у него не очень.