Инстинкт

Они так и не поговорили. Каждый раз, когда Сатору пытался задать какие-нибудь вопросы о его положении, Сугуру просто переводил тему или прямо говорил, что не хочет говорить, поэтому вскоре Сатору просто перестал спрашивать. Сам Сугуру полностью погрузился в заботу о девочках, а также думал. Думал. Думал. Думал. И думал. И ещё думал. Потому что он понятия не имел, что делать. Простое решение сделать аборт оказалось непростым. Оно теперь просто не казалось подходящим. Но и оставить плод нетронутым, чтобы тот постепенно стал эмбрионом, а после — целым ребёнком в его животе, которого нужно будет родить? Сугуру просто нужно было… нужно было подумать. К счастью, миссии резко закончились. Все пытались прийти в себя после лета, душного, жаркого, невыносимо проклятого лета, после которых ударило небольшим спадом как температуры, так и проклятий. Это было так резко, что все были ошеломлены и ходили, пытаясь прийти в себя. Последнее задание, которое Яга дал ему, было как раз то, после которого он сходил в больницу. У Сатору и того раньше. Даже Сёко отсыпалась в комнате. Про девочек пока что никто не вспоминал. Не было даже уроков, потому что все были слишком вымотаны, чтобы даже притвориться нормальной школой. Это была самая настоящая благодать, длящаяся уже четыре дня. Она казалась немного хрупкой, а потому никто особо не стремился её нарушить. Но Сугуру и она казалась иллюзией. Теперь он прекрасно осознавал, что беременный, что ему надо что-то с этим делать, причём делать быстро, а решения, окончательного выбора, всё не было и не было. Когда Сатору перестал пытаться спрашивать, это было и облегчением, и ужасом. Сугуру был так сильно растерян в том, что ему делать, что даже предоставление личного пространства от Сатору было для него чем-то непонятным. Конечно, они всё ещё были вместе. Они присматривали за девочками, которые постепенно выздоравливали, кормили их, спали с ними в одной комнате, на его кровати. Они просыпались вместе, проводили целый день вместе, а потом засыпали вместе. Иногда Сугуру рвало. Он пытался вспомнить, как есть настоящую еду, но желудок то ли не выдерживал нагрузки, то ли тоже не мог вспомнить, как переваривать еду, а не проклятия, то ли это была беременность. То есть токсикоз? Или что там у беременных? Сатору в такие моменты всегда быстро переводил внимание девочек на что-то другое, чтобы дать ему время. Иногда держал волосы. Поглаживал по спине, осторожно спрашивая, дать ли ему воды. Теперь, когда они снова проводили вместе много времени, у Годжо появилась возможность обратить внимание на то, что Сугуру ничего не ест. Ему пока что не задавали вопросов, но Гето понял, что это спихнули на беременность. Хотя сам он понятия не имел, что было тому причиной. Это действительно могло быть всё, что угодно. Усталый после тяжелого дня, Сугуру засыпал в постели практически мгновенно, стоило только девочкам устроиться между их тел и не двигаться пару минут. А однажды ночью он проснулся. Это был четвёртый день после того, как Сугуру сходил ко врачу — шесть недель и один день, истерически считало сознание, — и, видимо, он достаточно выспался, чтобы теперь просыпаться ночью. Его голова была на плече Сатору. Мимико оказалась между ними, а Нанако — с другой стороны от Сугуру, возле стенки. Гето был в полусне, но с вполне ясным сознанием, просто лежал с закрытыми глазами, впитывая в себя тепло от полного гнезда и присутствия Сатору, которого был лишён практически на всё лето. А потом он понял, что рука Сатору лежит на его животе. Под пупком. Практически невесомо. Пальцы водили по плоскому животу, который лишился своей мускулатуры — он совершенно не заметил, когда это произошло. Чёртово лето, — водил из стороны в сторону, кругами. Было немного щекотно, но приятно. Так успокаивающе. Сугуру даже показалось, что его привередливый желудок немного пришёл в себя и понял, для чего был создан природой — чтобы переваривать пищу, которая в него попадает. Но тишина не продлилась долго. Её нарушил тихий, осторожный шёпот Сатору: — Ну и чего ты привередничаешь? — раздался тяжёлый вздох. — Твой папа так устал и хочет кушать, а тебе вот совсем ничего не нравится. Если бы Сугуру не лежал с закрытыми глазами, он бы не смог устоять на ногах. — Веди себя хорошо, — чуть более требовательно сказал Сатору. Сугуру было так легко представить его с закатанными глазами. — Ты сейчас в самом лучшем, самом безопасном месте. Так что кушай и не жалуйся. О. О, чёрт побери. О, боже, блять. Сатору ночью разговаривает с ребёнком. Который ещё даже не ребёнок, а так, зачаток плода. Сколько он так разговаривает? — Он просто весь в тебя, — прошептал Сугуру, не удержавшись. Гето открыл глаза, видя испуганное выражение лица. Немного виноватое, немного смущенное (без тени румянца, конечно же. Годжо Сатору не краснеет, однако если знать, на что смотреть, то сразу видно, что он смущен), с круглыми глазами, что смотрели на него в ответ. — Я, э, ты чего не спишь? — тут же спросил Сатору. Сугуру всё равно почувствовал, как от его живота незаметно убрали руку. Это было действительно незаметно, если бы он не чувствовал эти прикосновения как лёгкий жар. Его тело, лишившись почти десятка килограмм, теперь мёрзло, а Сатору был таким тёплым. Даже если это было под одеялом. — Ты серьёзно разговариваешь с моим животом? — проигнорировал он вопрос. — Нет, — невозмутимо ответил Сатору. — Я говорю с моим… моей девочкой? Сугуру ответил максимально невозмутимым взглядом, внутренне усмехаясь от мысли, что Сатору хочет девочку. У них в постели прямо сейчас уже было двое девочек. А он хочет ещё одну! — Ладно, — сдался Сатору. — Ну, говорю, и что с того? — Это забавно, — признал Сугуру. Годжо сморщил оскорблённое лицо. Сугуру против воли закатил глаза и улыбнулся, не впервые за четыре дня чувствуя, как невольно расслабляется из-за присутствия Сатору и его выходок. — Хотя немного странно, конечно, — не мог не признать он, вздохнув. Некоторое время они помолчали. Тишина не была напряжённой, так, скорее, немного задумчивой. — Прости, я тебя разбудил? — первым не выдержал Годжо. — Ты в последнее время очень вымотан. Сугуру вымотан всё лето, но он, конечно же, не стал его поправлять. Уже осень. — Наверное, я проснулся именно потому, что немного выспался, — честно ответил он, хотя после почему-то зевнул. Комментарий о собственной усталости он проигнорировал. Они снова немного помолчали. — Как ты себя чувствуешь? — осторожно спросил Сатору. В последнее время он постоянно это спрашивал. В течение дня это могло случиться от десяти до двадцати раз, но Гето было даже немного приятно, даже если он отмахивался от беспокойства. Сейчас он лишь пожал плечами, хотя именно этот раз был тем, когда он чувствовал себя лучше всего. — Сколько ты так разговариваешь? — поинтересовался он, стараясь звучать легкомысленно. Сатору немного поёрзал, словно ему внезапно стало неудобно лежать. — Какое-то время. Значит, это был не первый раз. Значит, это уже какое-то время продолжается. Это значит, что Сатору привязался сильнее, чем Сугуру думал. Его надежда на то, что Сатору привязался лишь к идее семьи, а не к конкретному… набору клеток, немного разбилась. Не то чтобы Сугуру вообще надеялся на это, но… да. В ответ он мог только вздохнуть, не зная, что на это сказать. — Ты думал о том, что будет, если я сделаю аборт? — спросил он. — Значит, ты сделаешь аборт, — спустя несколько секунд тишины ответил Сатору. — Из твоей реакции ясно, что ты хочешь ребёнка, — твёрже сказал Сугуру. Всё ещё очень тихо, шёпотом, потому что девочки спали. К счастью, они сильно выматывались за день, а потому спали как убитые. — Я имел в виду не сейчас, а в будущем. В будущем ты захочешь ребёнка? — Если ты хочешь, то и я хочу, — легко ответил Сатору. Это было приятно услышать, хотя и не являлось ответом. Впрочем, настоящий ответ Сугуру уже знал. Знал ещё до того, как спросил. — Что, если я не хочу детей? — тихо спросил Сугуру. — Ни сейчас, ни в будущем. Сатору молчал подозрительно долго, но потом обнял крепче, прижимая к телу: — Я хочу быть с Сугуру, — более чем ясные слова. Сугуру тоже просто хотел быть с Сатору. — А что, если я хочу ребёнка? — спросил Сугуру, заманивая его в ловушку. Сатору громко сглотнул. — Я бы тоже хотел ребёнка с Сугуру. — Что тогда будет, если я его оставлю? Годжо снова поёрзал. Гето спокойно дал ему время, чтобы собраться с мыслями. — Тогда у нас будет ребёнок. — И всё? — спросил он, делая голос немного разочарованным. Альфа мигом клюнул на приманку: — Ну, мы будем жить вместе. Вот только ответ снова вышел разочаровывающе коротким. Впрочем, Сугуру мог работать и с этим. — В клане? — Ну, если ты хочешь… — А если я не хочу? — Тогда не будем. — Но разве наследники Годжо не должны расти в клане? — Ну да, наверное… Они замолчали. — Я, кстати, хотел спросить, — вздохнул Сугуру. — У ребёнка тоже будут техники, как у тебя? — Нет, — тут же ответил Сатору. — Пока жив я, у моих детей не будет совмещения техник, так как это не передаётся от отца к детям. Хотя какая-то отдельная техника — да. Может быть, у них будет больше проклятой энергии. Или вообще не будет. Обезьяны? Его с Сатору ребёнок будет… не-магом? Да как это вообще возможно? — Десять Теней такие же, кстати. — При чём здесь Зенины? — Ну, это ведь такая же наследственная техника, — пожал плечами Сатору. Сугуру всё ещё был ошарашен тем фактом, что его с Сатору ребёнок может родиться не-магом. Тем, кто будет не уничтожать, а создавать проклятия. Но… Но Сугуру не мог найти в своём сердце даже капли злости. Может быть, небольшое ошеломление или разочарование, что от их союза не родится маг, но… Но это же ребёнок Сатору. Маленький Сатору. А на Сатору, маленького или большого, Сугуру не мог держать ни зла, ни разочарования. — Так… что ты решил? — осторожно спросил Сатору. Сугуру не ответил. Между ними снова повисла тишина, каждый думал о своём. Ну, Гето думал о своём, заново перестраивая весь свой внутренний мир и самосознание, в очередной раз переворачивая всё с ног на голову, а Сатору, наверное, просто терпеливо ждал его ответа, в то же время не настаивая, чтобы дать ему личного пространства на подумать. А потом Сугуру просто вздохнул, когда в голове что-то просто… щелкнуло. Снова перестроилось, немного пришло в себя. Несомненно, сказывался отдых. Присутствие Сатору рядышком. Беременность и гормоны. Еда. Даже две девочки, которые сейчас лежали рядом, обнимая его с двух сторон. Было просто очень, просто нереально злиться и ненавидеть кого-либо, когда ты в таком положении и тебя обнимают. Не то чтобы все его чувства по отношению к обезьянам ушли, но… Стало немного проще. Он просто… Пришёл к пониманию или же принятию, что не-маги были, есть и будут, и это не так уж и плохо, если мир допускает вероятность того, что ребёнок Сатору может быть не-магом. Потому что Сатору тоже создан этим миром. Миром, где живут не-маги, отвратительные и создающие проклятия, но… Здесь также был Сатору, так что — терпимо. Гето сглотнул, но после поморщился, чувствуя только сухость в горле. Он слегка пошевелился, но дети продолжали крепко держать его во сне. — Принеси попить, пожалуйста, — обратился он к Сатору. — Да, конечно, — мгновенно отозвался тот, осторожно пытаясь вылезти. — Воды? — Холодной, — тут же сказал Сугуру. Вышло чуть более нагло и требовательно, но Сатору только улыбнулся. А когда тот вышел из комнаты, то его мысли снова вернулись к теме… плода. Нет, назвать то, что есть сейчас внутри его тела, ребёнком, Сугуру не мог ещё даже мысленно.

***

Он всё ещё не хотел рожать. Однако прямо сейчас мысль о беременности уже не вызывала столько отвращения, как раньше. Вероятно, виной всему то, что он заново переосмыслил само значение беременности, ведь раньше у Сугуру никогда подобной возможности не было. Раньше он постоянно терял связь с реальным миром, будучи под препаратами. Там особо некогда было думать о смысле жизни и тому подобном. Возможно, это гормоны. Возможно, нет. Но Сугуру не мог отрицать, что стал иначе относиться ко всему… этому. Из-за Сатору. Это было определённо из-за Сатору. Во всех отношениях именно он был виноват, что Сугуру думает об этом, переосмысливает всё это, меняет вообще всё, что, как он думал, будет его жизнью. Гето даже не мог сказать, что ему это не нравится. Он ведь сам, в конце концов, думает о том, что ему делать, сам меняется. Возможно, что это взросление? Когда внезапно снимаешь розовые очки и понимаешь, что мир на самом деле вовсе не такой простой, как тебе казалось раньше. Вот и у Сугуру прямо сейчас то же самое. Причём не только беременность же, а, наверное, вообще всё? Он иначе относится к еде. Немного иначе смотрит на Сатору. Иначе думает вообще обо всех людях. По-другому осмысливает лето. Легче относится к смерти Хайбары. Внимательнее и заботливее, что ли, принимает двух маленьких девочек, которые почему-то всё ещё остаются с ним и Сатору, хотя их уже должны были забрать — но не то чтобы Сугуру хотел, чтобы их забрали. Инстинкты хотели, чтобы дети были рядом. И то, что дети рядом, тоже начинает понемногу влиять на него. Гето начинает мысленно отмечать, когда их кормить, когда укладывать спать, помогает принимать душ и мыть волосы, сушить и завязывать, одевать одежду и водить к Сёко, чтобы та осмотрела раны. Он начинает понимать, что заботиться о детях — даже двух — не так сложно, как он думал, это будет. Заботиться о двух девочках, на самом деле, довольно просто. Возможно, это из-за того, что они пережили, возможно, они просто слушаются Сугуру, потому что он их спас, возможно, они просто немного боятся, потому что их судьба до сих пор неизвестна. Но заботиться о них просто. И если заботиться о двух девочках просто, то и с одним ребёнком он должен как-то справиться? Сугуру не кажется самому себе будущим образцовым родителем, но он считает себя достаточно ответственным. Более чем ответственным, в отличие от многих других родителей, чьи дети в конечном итоге оказываются очень сильно травмированы и отправлены в детский дом. Конечно, две девочки — это не младенец, которого придётся самостоятельно родить, но… Но. Ребёнок же не всегда будет младенцем, верно? И Сугуру будет не один. С ним будет Сатору. Определённо, Сатору всегда будет рядом, ведь это их ребёнок. Беременность — страшновата, но терпима. Побочки — можно пережить. Роды — не самое страшное, что с ним случалось. Забота о младенце — немного страшновато сделать что-то не так, но он будет не один. А ребёнок — ну, если он получит небольшие травмы, то это естественно. Дети падают и царапают коленки, а если родители не дают детям каких-то травм по типу «мы с твоим отцом занимаемся сексом», то жизнь будет даже немного скучной. Возможно, Сугуру был бы счастливее, если бы он сделал аборт и тем самым избавил себя от подобного опыта. Он явно был бы счастливее. Но он должен быть менее эгоистичным и учитывать не своё счастье, а его с Сатору счастье. Не счастье Сатору, а его с Сатору счастье. Это сложнее, но теперь, после нескольких дней напряжённых мыслей, Сугуру не может не отметить, что он скорее склоняется к тому, чтобы оставить ребёнка. Он был бы счастливее без детей. Но Сатору был бы счастливее с детьми, а когда Сатору счастлив, то Сугуру тоже счастлив. И он будет намного счастливее, если Сатору будет счастлив. И он достаточно сильно любит Сатору, чтобы рождение ребёнка ничего не испортило в их отношениях. Так что это скорее да ребёнку, чем нет. Хотя он всё ещё не может не сомневаться. Он сомневается. Ему немного страшно быть беременным, рожать и воспитывать ребёнка, он всё ещё не может не обдумывать эту идею «внезапного отцовства», его голова буквально опухает от всего этого, что может делать его немного вялым к реальности. Наверное, именно поэтому он ничего не говорит Сатору. Он ещё не уверен в своём решении, и у него ещё есть немного времени, поэтому он не торопится говорить что-то вслух. Сказать что-то, озвучить свою мысль — это как принять окончательное решение, к которому он ещё совершенно не готов. Вполне возможно, что сделать аборт — лучшее решение, а гормоны и то фото с УЗИ всё же испортило ему мозг. Или Сатору, говорящий ночью с его животом. Или что-то ещё. Кто знает, что сейчас творится с его телом. Сугуру он, ну, он растерян. Он даже не знает, может ли он просто спросить у кого-то совета. Кажется, что чем больше он думает, тем меньше реальных, логических мыслей «за» и «против» в его голове, как будто всё просто сливается из-за волнения. Вся проблема в том, что ему даже не с кем об этом поговорить, кроме Сатору, а говорить что-либо Сатору он не хочет. Но кто ещё, кроме Сатору? Мать? Отец? Яга? Сёко? Нанами? Гето в какой-то момент серьёзно обдумывает последний вариант, но в конце концов приходит в себя. Кенто сейчас переживает слишком многое, и даже если отвлечение может помочь, секрет собственного положения слишком высок, чтобы обсуждать его вслух с кем-то, кроме Сатору. Да что там, даже Сатору говорить о беременности — уже риск. Никогда не знаешь, кто и где может подслушать и услышать, а кому — донести на него. Может, всё же аборт? Но точно ли он хочет аборт, или он просто зациклился из-за какого-то случая в детском саду, а потом просто был не совсем в себе, чтобы переосмыслить и посмотреть на проблему, на эту тему, более здраво? Именно взрослым взглядом? Оставить… плод? Но точно ли он хочет оставить? Или в нём просто слишком много мыслей и слишком много нерешенных проблем, с которыми он понятия не имеет, как разобраться, чтобы нормально взвесить все варианты и не испортить себе и Сатору жизни неверным решением? Он ведь даже не уверен, что сможет любить этого ребёнка. Он будет любить в дитё Сатору, а не самого ребёнка, что является просто огромной разницей. Вот только он ведь что-то чувствует к девочкам? К Нанако. К Мимико. Сугуру не сказал бы, что любит их, но единственная любовь, которую он чувствует, это его любовь к Сатору, а девочки ему скорее нравятся. Но это самое нравится — буквально самое близкое к тёплым чувствам, что он только может испытывать. И он может испытывать это самое «нравится» к ребёнку. Но будет ли этого достаточно? Однако же, Сатору будет любить ребёнка. Возможно, что любви Сатору будет хватать за двоих. — Ты хмуришься, — внезапно звучит голос сбоку. Сугуру поворачивает голову, чтобы увидеть Годжо. Тот смотрит с вопросом в глазах, но ничего не спрашивает. Он в последнее время вообще не спрашивает, о чём думает Сугуру, но это лишь из-за того, что и без того понятно, о чём все его мысли. О беременности. О плоде. Этой закорючке мелкой, внезапно засевшей в его теле, да успешно паразитирующей. Ни патологий, ни воспалений, ни осложнений. Прекрасно развивающийся, здоровый плод. Если бы только не в его теле. Сколько проблем можно было бы избежать, не появись тот внезапно в его теле. На слова Годжо он ничего не отвечает, только пожимает плечами, прежде чем повернуть голову обратно на улицу. Шесть недель и три-четыре дня. Сегодня девочки впервые вышли на улицу. Это ровно неделя с тех пор, как он спас девочек, ровно неделя, как он узнал, ровно неделя, как знает Сатору. Ровно неделя, как он сделал УЗИ. Если у него двойня, то пора делать аборт. Сугуру сразу сообщил врачу, что у него возможна двойня. Двойные плоды — это генетическое, а его отец является младшим братом из близнецов, поэтому у Сугуру действительно может быть не один плод, а два. Он до сих пор прекрасно помнит, что на фото УЗИ было два серых пятна. Да и врач тоже предупредил, что иногда один плод может быть скрыт за другим. Сатору больше ничего не говорит, только садится поближе, чтобы плечи касались друг друга. Гето невольно припадает головой к его плечу, а потом, внезапно чувствуя сильное желание обняться, кладёт руку на чужую талию, чтобы обнять. Альфа немного дрожит — он всегда немного смущается, когда его обнимают за талию, — но потом расслабляется, тоже придвигаясь поближе. Их феромоны нежности и любви смешиваются с друг другом. Сугуру мимолётно задаётся вопросом, изменился ли его запах, но потом он откладывает эту мысль. Запахи меняются после третьего месяца, когда плод становится полноценным эмбрионом. Ему до этого ещё слишком рано. Почти столько же, сколько он беременен. Девочки играют во что-то, иногда поглядывая на них. Сугуру спокойно сидит, чувствуя, как его немного клонит в сон из-за удобства и просто прекрасного чувства чужого тела. Сатору испускает что-то защитное и собственническое, от чего веки сами собой опускаются, утягивая в сон ещё сильнее. Он невольно зевает, прежде чем сдаться, закрывая глаза.