Инстинкт

Сугуру ненавидит больницы. Сугуру ненавидит врачей. Это началось с самого детства. Он рано родился, поэтому его родители всегда очень ответственно относились к здоровью, пожалуй, что даже слишком ответственно, потому что в больнице Гето был каждые три месяца на всех обязательных осмотрах. И, так как Сугуру родился раньше нужного срока, при этом существенно подорвав возможность родить другого ребёнка у матери, он остался единственным, да ещё и болезненным сыном, за которого боялись и которого хотели баловать. К тому моменту, как мать и отец перестали беспокоиться, что он резко заболеет и умрёт от любой заразы, у него были сильно испорчены зубы из-за сладкого, которым его баловали без меры. Сугуру даже не любил конфеты, но ему их давали, и он ел, потому что был тем ребёнком, который по какой-то причине просто совал в рот всё, что ему дают. Оглядываясь назад, вполне вероятно, что это влияние его техники. Он был мал, и даже не все его молочные зубы выпали, но они болели, и их нужно было лечить, поэтому вместо обычной больницы Сугуру несколько лет — до восьми — был вынужден ходить к зубному. Вопреки беспокойству матери, отец продолжал кормить его конфетами. А Сугуру опять продолжал их есть, чем ещё сильнее усугублял собственное положение, даже не подозревая об этом, потому что никто не потрудился объяснить маленькому ребёнку, от чего у него болят зубы и почему их нужно лечить. К счастью, в школе он это выяснил и смог усмирить свои аппетиты. Сугуру также приходилось из-за этих самых аппетитов некоторое время бороться с весом. Опять же, он ел всё, что ему давали, не в силах остановиться, поэтому, конечно же, он набрал в весе. Не сильно, но это было. И опять — больница. Потому что вдруг это не просто ожирение, а вылезшие, позабытые проблемы раннего рождения? Или последствия от кариеса какие? Тут, к счастью, обошлось. Его записали на бокс, он стал сбрасывать вес, вовремя поумерил аппетит, так что эти проблемы наладились. Как и зубы. Но, увы, в семь лет Сугуру начал видеть проклятия. Пробудилась его техника. И его родители, конечно же, не могли не заметить, как он иногда смотрит на монстров, что ходят по дому, по улицам, везде, где есть люди. Они потащили его к одному врачу, потом к другому; потом Сугуру случайно сказал, что видит то, чего не видят другие; врачи здраво предположили, что это всё-таки последствия раннего рождения, что-то вроде шизофрении, а потом направили к психиатру. Сугуру ходил к нескольким психиатрам до тех пор, пока не появился Яга. Яга Масамичи вначале поговорил с ним, объясняя, что то, что он видит, на самом деле реально; Гето честно думал, что окончательно сошёл с ума, потому что было трудно продолжать верить в то, чего не видел никто другой, даже если оно каким-то образом влияло на реальность, что подтверждали все остальные, когда он манипулировал этими самыми монстрами. Но он был под препаратами. Сугуру отказывался их принимать, но их всегда подмешивали ему в еду, а готовить на кухне ему было запрещено — как и иметь острые предметы, ходить после школы гулять, в общем, делать то, что запрещено делать сумасшедшим, каким его считали. И тогда Яга спросил, как подойти с этим к его родителям. Сугуру спросил, возможно ли не говорить им о проклятиях и намекнуть как-то, что его выбрали для поступления в религиозную школу. Учитель, выслушав, не стал задавать никаких вопросов, но тем же вечером пришёл в гости с брошюрами, где рекомендовалась школа в горах. И действительно религиозная. Мать и отец решили, что в его ситуации это просто дар с неба. Ведь именно религия могла вернуть его на путь истинный, раз более ничего не помогает и он продолжает и продолжает что-то видеть — и было сложно не смотреть, не обращать внимания, когда все проклятия в округе, казалось, слетались к нему, словно он был весь обмазан мёдом. В пятнадцать лет Сугуру закончил среднюю школу, поступил в техникум. А в техникуме оказался самый большой и технологичный медицинский блок, который можно себе представить. А, и, конечно же, Сёко. Самый лучший доктор нынешнего поколения. Суть в том, что Сугуру всю свою жизнь провёл под препаратами. Сначала его пичкали одним, потом ещё одним, потом другим. В пятнадцать лет он наконец-то оказался впервые открыт для мира, а буквально через полгода, словно ломка какая-то, его потянуло на противозачаточные. Это был продуманный и осознанный выбор, но, тем не менее, таблетки, которые он ненавидел, прописанные врачом, которого он ненавидел, в месте, которое навсегда запомнилось ему адом. Гето просто посчитал, что противозачаточные — не наркотики, что уже хорошо. С его историей приема было бы неудивительно, если бы он подсел, потому что психиатры хотели засунуть его в психушку уже давно. Сугуру бы там и оказался, если бы не родители, которые посчитали, что дома ему будет лучше. Правда, бесследно это не прошло. У него всё ещё была привычка тянуть в рот всё, что ему давали — что подтвердилось из-за Сатору, честно говоря, потому что тот всегда делился всем, широкая и щедрая душа, — а также его организм стал вырабатывать большую сопротивляемость всем препаратам. Иногда бывало, что он ещё не успел ознакомиться с побочками, а тело уже устранило то, что побочки вызвало. Так что купить противозачаточные было той ещё проблемой. Не столько купить, сколько подобрать. Сугуру даже удивился, что не сразу подумал об этом. О том, что организм просто выработал сопротивляемость. В конце концов, три месяца было весомым сроком. В любом случае, больницы. Гето ненавидел их всей душой. Даже если там были просто люди, даже если они просто делали свою работу, даже если все эти психиатры действительно кому-то помогали своим лечением, Сугуру это не принесло ничего, кроме ужасных воспоминаний, ужасного опыта, одним словом, ужаса, когда начинаешь сомневаться в собственном здравомыслии и реальности. Но именно туда ему нужно было пойти. И чем скорее, тем лучше, потому что он понятия не имел, когда именно залетел. Ему необходимо было узнать об этом как можно скорее, чтобы… Чтобы понять, может ли он вообще сделать аборт. Даже если аборт придётся делать в больнице. Под руками не-магов. Маги аборт ему не сделают. Сугуру знал это наверняка. В нём медленно рос будущий наследник клана Годжо, ребёнок с ДНК Годжо Сатору, Сильнейшего мага современности, обладателя техник Шести Глаз и Безграничности. Узнают — запрут в клане, да прикажут рожать. Не то чтобы Сугуру сдастся вот так просто. Но это бы значило пойти против семьи Сатору, во-первых. А во-вторых, против всего остального сообщества магов, став преступником, раз он не выполняет их приказы и враждует с одним из трёх Великих кланов. Поэтому — анонимность высочайшей важности. После сна Сугуру сказал девочкам, что ему нужно отлучиться и сделать кое-что важное, но с ними побудет Сатору, а Сатору можно доверять вообще всё-всё-всё, он ведь тоже часть гнезда, помните? Мы спали все вместе, нам было хорошо, верно? Потом взял задание у Яги. К счастью, Сатору от заданий отказался на ближайшее время — по какой-то причине, в какой-то момент, хотя Сугуру пропустил, когда тот успел это сделать. Неужели тогда, когда он утром с девочками был у Сёко? — так что у Сугуру было задание недалеко от техникума, прям в Токио, а не какой-то глуши или соседнем городе. А уже там он, изгнав проклятие, да не спеша его поглощать на этот раз, немного замаскировался. Переоделся, сменил причёску, припрятав чёлку, надел медицинскую маску на пол-лица, да направился в больницу, тщетно надеясь, что этого будет более чем достаточно. Если и нет, то в ближайшее время он об этом узнает. Но даже если Сугуру и пошёл в больницу, это вовсе не значит, что ему это нравилось или что он этого хотел. Как назло, все ранее исчезнувшие мысли снова вернулись. Обезьяны. Его окружали сплошные обезьяны; больные, любого возраста, здоровые врачи, которые причинили ему только лишь вред. Равнодушные и безжалостные, которые из-за неверного диагноза могут навсегда перечеркнуть жизнь любого мага, заперев его в психушке или же подсадив на наркотики, что прикрыты названием лекарственного препарата. Сугуру хотел убить всех в этом здании. Его душа яро желала этого; убить всех не-магов и наконец-то избавить мир от проклятий, которые они создают от одного своего рождения. Но он не мог этого сделать. Внутри него было… он был беременным. Внутри него развивалась жизнь, к которой приложил руку — член — Сатору, и именно поэтому пришлось терпеть. Только ради Сатору. Ради себя Сугуру бы не стал сдерживаться, но Сатору? Он просто не мог, никак не мог его подвести. Пришлось прикусить язык едва ли не до крови, заполняя бланк. На его счастье, к вечеру людей было не так уж и много, как это бывает утром, да и для некоторых осмотров можно было не заполнять то, что связало бы его личность. Нет, если бы он сдавал кровь там, что-то другое, для тщательного анализа, то это нужно было бы сделать. Тогда бы у него имелся точный срок и подробное медицинское заключение о здоровье плода. Но Сугуру поступил немного хитрее — он записался на УЗИ. Если ему повезёт и срок окажется маленьким, то плода даже не будет видно. Но если это окажется больше пяти недель, то на экране его покажут. И также именно таким образом он сможет узнать срок беременности, не сдавая никаких анализов. Ему даже не пришлось ждать в очереди. Дверь была открыта, а самое долгое, что нужно было вытерпеть, так это запись на получение талона ко врачу. А ещё — контролировать сильное желание убить всех, кто задавал вопросы, кто смотрел, кто просто был здесь, распространяя вокруг себя отрицательную проклятую энергию, тем самым заражая место и заставляя проклятия рождаться. Но всё это того стоило, когда в конечном итоге врач повернулся к экрану и, улыбаясь, подтвердил беременность: — Середина пятой недели, насколько могу судить. То есть пять недель и три-четыре дня. Никаких патологий нет, воспалений тоже… Осложнений нет, плод хорошо расположен… Пока что один, однако бывают случаи, когда один плод прячется за другим. Сугуру испытал в равной степени и облегчение, и ужас. Облегчение от осознания, что это лишь пятая неделя и у него есть время, чтобы сделать аборт. Облегчение, что нет никаких осложнений и проблем. И ужас, что плод мог быть не один. — Если плод окажется не один, то нужно ли будет делать аборт раньше, чем до восьмой недели? — тут же спросил он. Врач кинул на него в равной степени недовольный и расстроенный взгляд, как будто бы Сугуру волновало его мнение. — Вы не планируете продолжать беременность? Но это же такое счастье — иметь детей! Сугуру вежливо улыбнулся: — Если плод окажется не один, то нужно ли будет делать аборт пораньше? — Но вы уверены, что хотите… — Я не спрашивал вашего личного мнения, я пришёл сюда для консультации с профессионалом, — резко оборвал Гето. Врач расстроенно покачал головой, но наконец-то сообщил, что да, желательно до седьмой недели. Не то чтобы у Сугуру была многоплодная беременность, но раз один плод может быть скрыт другим, то лучше заранее об этом позаботиться. Ему уже невероятно повезло с тем, что он беременный только один полный месяц, а не два и более. Задумавшись, Сугуру не сразу понял, что к нему обращаются с вопросом: — Может быть, вы хотите приобрести снимок УЗИ? Это очень походило на манипуляцию с тем, что, если омега будет смотреть на фото и думать «я не могу его иметь», то рано или поздно она захочет иметь ребёнка и тем самым его оставит. Сугуру не хотел иметь фото. Но он был более чем уверен, что его может захотеть Сатору. Его бы это точно порадовало. С другой стороны, если Сугуру даст фото плода, будущего ребёнка, которого Сатору в конечном итоге не получит, то не сделает ли это его ещё большим мудаком? Показать Сатору, что он беременный, что вот он, живой ребёнок, дать фото, а потом отобрать? При этом оставив вечное доказательство того, что этот ребёнок был? Пусть сейчас это даже не ребёнок. Пусть всего лишь плод, набор клеток. — Давайте, — сказал он, всё ещё сомневаясь. — Дорого? Врач назвал вполне приемлемую цену, так что Сугуру лишь кивнул, смотря на экран. Всё было серым, потом чёрное пятно в середине, и вот в середине этого чёрного пятна был сам плод. Небольшой кругляшок, совсем маленький, где-то на четверть чёрного пятна. Просто закорючка. Ну, как будто бы два серых пятна, немного слитые вместе. Два серых пятна вполне могут быть формирующимися клетками головы и тела. Или двумя плодами, которые ещё просто слишком малы, чтобы обозначать их двумя, а не одним. От мысли немного затошнило. Ухнуло что-то ещё из-за ужаса, что вот это вот начинает вполне полноценно паразитировать в теле Сугуру. Полноценно и успешно. Даже более чем успешно — ни патологий, ни воспалений, вообще никаких осложнений, а ведь весь последний месяц он практически ничего не ел, его постоянно рвало, да и состояние у него просто преотвратное. Вот эта вот закорючка — она как те самые таблетки от психиатра. Пусть попала внутрь добровольно, а не насильственно, но всё равно влияет на его тело против его воли. Не совсем добровольно, конечно. Сугуру не хотел, чтобы она была там. Самый настоящий ужас. Сугуру был рад получить фотографию и уйти из больницы как можно скорее, заплатив за приём. Нужно было поспешить и вернуться в техникум, потому что там были девочки — и даже если они были с Сатору, в безопасности, Сугуру всё равно хотел быть рядом с ними как можно скорее, — однако ему также нужно было время, чтобы побыть в одиночестве и осознать всё. Пять с половиной недель. Есть время для аборта. Но. Сугуру достал фотографию, рассматривая мелкую закорючку, что одним лишь своим видом вызывала тошноту. Дело в том, что Сугуру любил Сатору. Вот так просто. И Сатору любил его в ответ — это тоже просто. Они любили друг друга, и пусть прямо сейчас их отношения терпели некоторые сложности из-за загруженности и душного, отвратительного лета, они всё ещё любили друг друга и оба прекрасно понимали, что нужно лишь переждать наплыв проклятий. А потом бы всё наладилось. Вот только Сугуру залетел. Он — беременный. И это вносит уже совсем другие мысли, совсем другое понимание. Раньше они с Сатору не особо обговаривали их будущее. У них и без того было, что обсудить и чем заняться, к тому же им было всего семнадцать, и единственное взрослое, что они делали, так это работали, занимались сексом и предохранялись. То, что последнее не сработало, не означало, что они не приложили много сил. Сатору действительно пытался найти те презервативы, которые не рвутся. А Сугуру действительно много времени потратил на таблетки. На выбор таблеток, их покупку, каждодневные приёмы. Они не виноваты, что ни первое, ни второе просто не подходили. Они поступили по-взрослому: искали альтернативы, пытались найти нужное. В общем, здесь они поступили по-взрослому. Здесь нет ничьей вины, а если и есть, то Сугуру, что он не уследил — но ему было плохо, и ему всё ещё плохо, так что здесь всё плохо. В любом случае, они с Сатору не говорили о будущем. Единственное, в чём они оба были уверены, так это в том, что они будут вместе. Закончат техникум, будут работать — иногда по отдельности, потому что два особых уровня не могут вечно быть вместе, а иногда, если повезёт, миссии будут общими. В представлении Гето они вместе накопили бы денег, купили квартиру, а потом жили вместе долго и счастливо, пока он сам не умрёт через пару десятилетий, потому что маги долго не живут. В представлении Сатору — он мог сказать об этом, даже не спрашивая — они оба съедут из общежития в уже купленную квартиру, которую вместе обставят, будут заниматься миссиями и развлекаться. Сатору точно не думал о детях. А Сугуру детей не хотел. Вот только после того, как Сугуру залетел, совершенно очевидно, что Сатору будет думать о детях. Он будет их хотеть, потому что он будет хотеть той семьи, про которую уже успел нафантазировать в туалете за пять минут; и пусть Годжо понятия не имел, сколько мороки будет из-за детей, это просто не имело значения, потому что Сугуру знал, что Сатору будет стараться изо всех сил. В любом случае, дети. Очевидно, что Сатору захочет детей. Нет, конечно, он сказал, что если Сугуру не хочет рожать, то ему не нужно этого делать. Что Сатору не хочет, если Сугуру не хочет. Но сколько лет это будет длиться? Всю их жизнь? Всю Сугурову жизнь? Сатору ведь Сильнейший, он будет жить дольше. А потом Сугуру умрёт, а у Сатору появится другой любовник, тот, который даст семью. И Сугуру просто окажется кем-то вроде первой омеги — ни метки, ни брака, ни детей. Так, просто встречались несколько лет. Конечно, Гето прекрасно понимал, что он всё ещё будет в сердце Сатору, сколько бы детей от другой предполагаемой омеги — или девушки — у Годжо бы ни появилось после его смерти. Но всё равно. Это бесило. Бесило, что другая омега даст того, о чём будет мечтать Сатору. То, чего не даст Сугуру. Сугуру прикрыл глаза, делая глубокий вдох. Открыл, оглядываясь по сторонам, но в этом уголке парка не было ни людей, ни даже проклятий, так что он достал фотографию плода, чтобы посмотреть ещё раз. Дело в том, что Сугуру не хотел детей. Вообще. Даже то, что он смотрит на фото, не заставило инстинкты дрогнуть в желании оставить плод. Но Сатору, о, Сатору определённо хотел бы иметь детей. Вот в чём была проблема. И Сатору не виноват в том, что он чего-то хочет. Сугуру, наоборот, поддерживает его в том, чтобы он желал всего, чего только хочет, даже если это — дети. Идея родить собственного ребёнка вызывала тошноту. Но. Идея родить ребёнка Сатору — ничего, кроме лёгкого интереса. Каким будет ребёнок Сатору? С сильной техникой? С этими прекрасными глазами? Мягкими светлыми волосами? А кожа у них тоже будет мягкой и нежной? И как будто бы светиться под лунным светом? А смущаться он будет или эта привилегия, не краснеть, передаётся генетически? В общем, ребёнок Сатору — предполагаемый ребёнок — рвоту не вызывал. Потому что это был Сатору, а Сугуру слишком сильно его любил, чтобы хоть что-то могло вызвать неприязнь. Возможно, только возможно, что в будущем Сугуру бы согласился иметь с Сатору общего ребёнка. Когда им было бы лет по двадцать пять, к примеру. Был бы дом, было бы много денег, они бы наконец-то разобрались с графиками для работы, смогли бы найти тот самый ритм мирной жизни. Это было бы, пожалуй, просто идеальное время, чтобы завести ребёнка — того, кого Сатору бы очень, очень хотел, потому что он хотел бы иметь большую семью, это точно. Но сейчас Сугуру было семнадцать, жизнь была просто отвратительной, и беременен он был именно сейчас, а не через предполагаемые восемь лет. И Сатору, конечно, хотел бы ребёнка и через предполагаемые восемь лет, и сейчас. Хуже всего было то, что если Сугуру сейчас сделает аборт, то Сатору никогда этого не забудет. Их отношения будут полны любви, но станут ли они прежними, как это было до беременности и этого лета? Годжо всегда будет помнить, всегда будет эта мысль где-то на краю сознания, что у них мог бы быть ребёнок. Даже если через предполагаемые восемь лет он снова забеременеет, тогда уже целенаправленно, то Сатору всё равно будет помнить про первую беременность и этот первый плод, который ещё даже не был настоящим ребёнком. Всего лишь набор клеток. Но Сатору, конечно же, будет любить даже эту чёртову закорючку. Эта чёртова закорючка просто станет мёртвым членом семьи, который будет висеть между ними вечным призраком. Мёртвый член семьи, который просто никогда не был живым, чёрт побери, но всё равно будет любим Сатору. Блять. И что ему с этим делать? Логически Сугуру понимал, что он не готов иметь ребёнка. Даже не про иметь ребёнка, а про беременность и роды хотя бы. С другой стороны, он также как никогда чётко осознавал, что он никогда не будет готов, сколько бы лет ему ни было. И было очень легко осознавать, что не имеет значения, когда он родит Сатору ребёнка. Именно «родит Сатору», потому что это было бы для него, потому что Гето любит его слишком сильно, чтобы рожать, не имея ни капли любви к чему-то, что родил он сам. Через восемь лет он будет ходить на миссии. И сейчас он ходит на миссии. Через восемь лет у него будет дом — но Сатору готов купить дом для ребёнка уже сейчас. Через восемь лет у него были бы деньги — но у Сатору эти деньги были всегда. Вот и всё. Разница лишь в том, что если он не родит сейчас, то это будет просто настоящий, мёртвый ребёнок, пусть только для Сатору. И, конечно же, Сатору дал своими словами понять, что это полностью выбор Сугуру, но… Но как Сугуру мог это сделать, когда на кону были отношения с Сатору? Не в плане разрыва, хотя и об этом тоже стоило бы подумать, а в плане вечной памяти вот этой вот закорючке. Сатору будет любить его, даже если он сделает аборт. Но Сатору также всю оставшуюся жизнь будет чувствовать горечь, что первая беременность прервалась. И логически Сугуру, как ни пытался, не мог увидеть разницы между тем, чтобы рожать сейчас, и тем, чтобы родить через восемь лет. Возможно, он был бы более опытен в жизни, более собран. Но от этого не более готов, это уж точно. Значило ли это, что сейчас он не хочет рожать по тем же самым причинам, по которым не хотел бы рожать через предполагаемые восемь лет? Но тогда у Сатору никогда не будет ребёнка. Того, кого он хотел бы иметь, потому что Сатору теперь определённо, совершенно точно прямо сейчас тоже думает о маленькой версии себя. А родить маленькую версию Сатору — это даже не так уж плохо. Это даже хорошо. Это… Маленький Сатору был бы избалованным и милым. И если причины не рожать те же самые, что и в предполагаемые двадцать пять, то надо рожать, потому что он стал бы рожать в эти самые двадцать пять. И если он родит, то у Сатору никогда не появится этой горечи вечной скорби по набору клеток, которые даже не были ребёнком. Но… Но Сугуру не хотел этого? Его тело изменится. Он станет толстым и неуклюжим, выскочат многочисленные проблемы с ранним рождением, ему придётся кормить грудью; и это только первое, что приходит в голову. Рвота и токсикоз вообще не страшно, это для Сугуру даже привычно. А вот то, что у беременных мочевой пузырь сходит с ума — это его отдельный ужас, от которого мурашки бегут по телу табунами. И не только тело — он, наверное, морально не готов. Но он также прекрасно осознаёт тот факт, что он никогда не будет готов, сколько бы лет ему ни было. И если единственное, что его прямо сейчас останавливает, это возраст, то… То надо рожать? Сугуру бережно убрал фотографию. Он оглянулся, но в парке по-прежнему не было никого, так что можно было уделить себе и своим мыслям ещё немного времени. Руки у него тряслись. На самом деле, роды ради Сатору — это действительно мелочь, если так подумать. Тело Сугуру претерпевало гораздо более сумасшедшие и болезненные процессы, начиная с самого рождения, поэтому роды не были страшными. Гораздо более пугали последствия беременности, но и они, если так подумать, вполне логичные, в нём ведь развивается и растёт самый настоящий, будущий ребёнок. Так что… Ну, беременность и роды страшны, это верно, но Сугуру прекрасно осознаёт, что ради Сатору готов пойти и не на такое. Но… Если совсем честно, то немного страшно. Сугуру придётся стать… домашней омегой? Сидеть дома с ребёнком, пока Сатору ходит на миссии. Или даже не в доме, а в клане Годжо, где к нему будут относиться не более, чем к рожающей омеге. Вот это — это было невыносимо. Надо… Это надо обдумать. Рожать ребёнка только потому, что он хочет сделать Сатору счастливым, не очень хорошая идея. Сугуру должен в первую очередь подумать о себе, потому что его здравый смысл и без того трещит по швам, чтобы так легкомысленно отбрасывать собственное благополучие.

***

По возвращении в техникум первое, что спросил Сатору, было: — Как всё прошло? Сугуру сглотнул и опустил взгляд на девочек, которые тут же его заметили и нерешительно подошли. Он опустился вниз на колени, прикрывая глаза, чтобы немного собраться с мыслями и обрести ту уверенность, которой у него совершенно не было. Обнял их покрепче, прижимая к телу и выпуская успокаивающие феромоны. — Вы уже кушали? — спросил он, отстраняясь. Невольно в голове возник вопрос — а когда он сам ел в последний раз? Был уже вечер. Он не ел утром, проспал обед, вчера в рот тоже не попало ни капли. Живот отозвался слабой болью, но даже не заворчал. У него не было сил, чтобы подавать сигналы о голоде. — Ещё нет, — сказал Годжо, хотя Сугуру спрашивал не его. Гето проигнорировал его, обращая внимание на девушек. Те, помедлив, отрицательно покачали головой. — Голодные? — спросил он следующее. Поглядывая друг на друга, девочки снова отрицательно качнули головой. Сугуру приподнялся с пола своей комнаты, сделал шаг вперёд, чтобы закрыть дверь, а потом огляделся, пытаясь понять, как действовать дальше. — Что вы делали, пока меня не было? Девочки смущенно пожали плечами, словно не решались говорить. Сугуру посмотрел на Сатору, молча пересылая ему вопрос; тот вынырнул из тех мыслей, что занимали его голову, да поспешил ответить, заметив на себе пристальное внимание: — Смотрели мультики. Все четыре часа, что его не было? Мультики? Четыре часа? Сугуру хотел было сказать, что так делать нельзя, однако не смог подобрать слов. И вовсе не из-за возмущения, а потому, что не хотел ругать Сатору при маленьких девочках. Те могли испугаться даже такой незначительной лекции о воспитании. Да и, если подумать, чем ещё они могли занять детей? Это техникум. Здесь нет игрушек или детских книжек, на улицу им выходить, поди, было боязно, а больше в комнате особо заняться и нечем. — Да? — спросил он вместо этого. — Какие? Нанако нерешительно упомянула о русалочке, а, приободрившись от его кивка, рассказала немного больше. Сугуру уже несколько раз видел этот мультик, но ему было легко послушать о том, как сильно это понравилось Нанако. Потом он обратил внимание на Мимико. Та заметила это не сразу, тихонько наблюдая за сестрой, но, заметив, неуверенно улыбнулась, говоря: — Мне понравился «Питер Пен». Лицо Нанако окрасилось возмущением, но она ничего не сказала вслух. Гето принял это за прогресс, так что кивнул. — Сейчас я приму душ, а потом вернусь к вам обратно. Хотелось как можно скорее смыть с себя этот мерзкий гель для УЗИ. Сатору смотрел на него довольно пристально, но ничего не спросил. Он вообще был очень, очень тихим, настолько непривычным тихим, что Сугуру это нервировало, но он тоже ничего не сказал — не при детях, которые, увы, сейчас имели главный приоритет. К счастью, душ не занял много времени, а когда он вернулся, девочки смотрели уже другой мультик, так что у него получилось тихонько лечь, немного улыбаясь на их волнение от его присутствия, а потом посмотреть на экран Саторовского ноутбука. Ноутбук, поди, стоил целое состояние. У простых людей таких не было, но Годжо был богатым. — Сугуру, — нерешительно начал Сатору, пробираясь поближе к нему. Гето тут же перевёл на него взгляд. — Всё хорошо? Сугуру некоторое время помолчал, пытаясь проанализировать собственные ощущения. С плодом было всё хорошо. С медицинским осмотром тоже. А с ним? — Всё хорошо, — просто сказал он, хотя на самом деле всё было не очень хорошо. Он устал и опять хотел спать. Вроде бы хотел есть, но от мысли о еде было тошнотворное чувство. Фотография УЗИ была в желудке одного из его проклятий. Тем не менее фото так сильно врезалось в его память от того, как долго он на него смотрел, что теперь Сугуру мог легко воспроизвести картину как с закрытыми, так и с открытыми глазами. Чёрный круг. Внутри — два небольших серых пятна. Сатору подобрался поближе, как мог, когда между ними было двое детей, чтобы их плечи соприкасались. Выпустил поярче феромоны защиты и собственничества, явно пытаясь таким образом приободрить его. Немного прокашлялся, прежде чем шёпотом спросить: — Какой… срок? Гето некоторое время помолчал. Сказать ему, что пять с половиной недель? Или не сказать? — Я не хочу говорить об этом сейчас, — внезапно даже для себя сказал он. Слова просто… вырвались. Годжо отстранился, словно испугался собственной настырности, но Сугуру не отпустил. Прижался ближе, опираясь головой на плечо, чтобы принять позу поудобнее и потеплее для сна. Больше никто ничего не сказал. А потом Сугуру уснул.