Анатомия безумия

      Участок казался до ужаса чужим, хотя в нем за несколько дней отсутствия ничего толком не изменилось: детективы сновали с отчетами, офицеры громко смеялись на служебной кухне, допивая дешевый кофе, а в коридоре толпились гражданские с нескончаемыми жалобами. В коридоре была переполнена стойка для зонтов, а на протертом грязном полу растеклась приличная лужа.       Джейн вернулась к работе спустя два дня перерыва, а ее напарник ограничился одной ночью спокойного сна без кошмаров, навеянных Фаррером. Капитан Джексон предлагал девушке уйти на больничный, но она отказалась, понимая, что настоящая битва за справедливость развернется не на острове, а здесь, среди формалистов и бюрократов, а оставить своего напарника одного в этом бою ей ни за что не позволит совесть.       Роберт настойчиво игнорировал вопросы напарницы о ходе дела, однако это давало девушке почву для беспокойства, ведь у нее напарника не было бы причин замалчивать подробности без необходимости.       Тем временем Роберт быстрым шагом направился к кабинету капитана, совершенно не замечая ничего вокруг. Он проскользнул внутрь, удерживая громоздкую папку с бумагами.

***

      Роберт поправил ненавистный галстук и сел на дешевый стул, стоявший напротив капитана Джексона, уныло просматривавшего отчеты о проделанной работе. На его лысеющей голове блестели капельки пота, блестевшие под редкими волосами, зачесанными набок.       — Мистер Берн согласился не предъявлять вам обвинение, если вы закончите этот цирк сегодня, — вздохнул капитан, поправляя очки в тонкой оправе. — Это хороший шанс, который мы не можем упустить.       — Это дело — хороший шанс, — настойчиво сказал Роберт, упираясь пальцем в папку. — У нас достаточно доказательств, так что если его адвокаты выкинут добрую часть, уговорив судью признать их недопустимыми, мы все еще сможем выиграть.       — А также с высокой вероятностью вскроется, что вы вели расследование недопустимым образом, вышли за рамки ордера и использовали экстраординарные полномочия без надлежащей причины, — твердо ответил капитан. — Вы с Джейн — чемпионы мира по танцам на граблях. Пока вас не было, мне пришлось разбираться с пресс-центром по поводу того самоубийства и упущенных доказательств в деле. Журналисты обвиняют всю полицию в халатности. Если после такого громкого провала вы попытаетесь возбудить дело против настолько авторитетного человека, мы не выплываем, полетят головы.       — А что вы предлагаете? Отпустить его?       — Отпустить и принести публичные извинения.       — Вы сами видели дело, какие к черту извинения? За что? За то, что обнаружили его пыточную? О, да, представляю себе… Искренне прошу прощения за то, что помешал вам убивать и стравливать людей, такого не повторится, — язвительно произнес детектив.       — Ты ничему не учишься, Роберт. Я изучил материалы и могу с уверенностью сказать, что Берна привлечь не получится. Мы посадим мисс Элвуд, мистера Ирвинга и мисс Стоун оставим на усмотрение присяжных, на этом все.       — Все? — поднял брови Роберт. — Мы с Джейн буквально жизнью рисковали, чтобы…       — Вы рисковали жизнью исключительно потому, что вы — два идиота, — резко прервал его Джексон. — Все ваши действия — сплошное основание для увольнения без каких-либо выплат и пенсии.       Роберт чувствовал, как постепенно в нем закипает гнев, такой силы, какой он не испытывал никогда раньше.       — То есть мы осудим двух пациентов, которые отправятся в другие лечебницы и медсестру, которая стала жертвой мании величия врача-маразматика?       — Придержи язык.       — Где тогда справедливость?       — Справедливость? О ней будешь мечтать ночью перед сном, а не у меня в кабинете. Ты тратишь время, тебе платят не за этот бред, а за исполнение моих прямых приказов. А сейчас я приказываю закрыть дело Берна и сжечь к черту все материалы и предупреждаю, что неподчинение ведет к увольнению со службы. Тебе все ясно?       Роберт молча поднялся со стула и забрал папку со стола. Он ненавидел это бессилие, ненавидел капитана Джексона как воплощение всех пороков текущей системы, ненавидел себя за то, что являлся ее частью.       Ненавидел себя за то, что прекрасно знал, как сложится разговор и пронес диктофон.

***

      Джейн слушала гневную тираду Роберта, тихо допивая латте с кокосовым сиропом. Она жутко скучала по обыденным вещам, которые прежде не ценила, поэтому последние два дня в перерывах между посещениями врача старалась наверстать упущенное: есть бельгийские вафли в закусочных, отсыпаться под мягким одеялом и просматривать последние новости мира в соцсетях. Это было жутко бесполезным занятием, однако она ничего не могла с собой поделать.       — Это все было зря, — сокрушался Роберт. — Все, что мы делали. С тем же успехом мы могли положиться на удачу, сразу ткнуть пальцем в любого психа и забрать его под суд. Ровным счетом ничего бы не поменялось.       — Для справедливости нужна власть, — резонно заметила Джейн. — Наша проблема только в том, что мы ее лишены.       — О, к тебе окончательно вернулся голос. Не знаю, скучал ли я по твоим философским замечаниям.       — Скучал по возможности меня перебить, — укоризненно пробормотала девушка. — Мы можем добиться суда над Берном, но для этого придется рискнуть всем.       — Ты хочешь обнародовать доказательства? — уточнил детектив.       — Что еще остается? Если Джексон блокирует нам нормальный путь, придется искать обходной. Если не выйдет, будем вместе работать в кофейне, я знаю, что это твоя тайная мечта, — слабо улыбнулась она.       Роберт скучал по этому. В участке он не мог найти себе места, погрузился в работу с головой, однако вся его мотивация разбивалась о гнетущую реальность, где никто не понимал, какими усилиями досталось все то, что поместилось в папку. Ни одна живая душа в участке и представить не могла, как это рядовое дело изменило двух детективов. По правде говоря, они сами этого не понимали, не заметили, как постепенно стали кем-то другим. Сейчас они сидели на служебной лестнице, Роберт докуривал сигарету, а Джейн бесцельно вертела в руках опустевший картонный стаканчик.       — Все или ничего… — задумчиво проговорил детектив.       — Нет. Выбор другой. Мы можем остаться теми же неудачниками, занимающимися мелкими делами, или показать капитану Джексону, что мы достойны большего. Я понимаю, что это тяжелое решение и сложно выбрать верный путь, когда шагаешь в неизвестность, но помни, что я с тобой.       — Спасибо за твои неисчерпаемые мотивирующие цитаты, но я ничего не собираюсь показывать или доказывать, — отрезал он. — Если мы публикуем собранный материал и связываемся с журналистами, я буду добиваться отставки Джексона. У меня не вышло в прошлый раз, выйдет сейчас.       — Ты так и не рассказал, что именно случилось, — вдруг сказала девушка. — Я ни за что не поверю, что ты решил обвинить его в коррумпированности только для того, чтобы занять место.       — Ты слишком глубоко подобралась, Джейн, — усмехнулся Роберт.       — Колись. Мы теперь напарники по преступлению, так что терять уже нечего.       — Ты настоящая пиявка… — покачал головой мужчина, однако сдался. — Еще в самом начале, когда мне доверяли неплохие дела, я помогал детективу с делом об организованной преступной группы. Это был почти картель, занимавшийся транзитом запрещенных препаратов через границу с Британской Колумбией. В самом начале нам не было это известно, мы думали это очередная шайка, приторговывающая домашней синтетикой. Тот детектив работал под прикрытием, а я нет. Я был вроде как мальчиком для битья. Когда дело забрало ФБР, наша схема пошла не по плану и капитан Джексон решил сохранить анонимность того двойного агента, а мне пришлось выступать перед прессой с заявлениями, и единственной защитой было фальшивое имя в сводке новостей. Не могу сказать, что для наркоторговцев это стало какой-то преградой, потому что спустя неделю мне на почту начали поступать угрозы. Я жил с невестой в Куин Энн, район хороший, заборов нет, даже двери иногда не запирались… Не знал, что такое вообще возможно в Сиэтле. Моя невеста… Мария… — Роберт на миг остановился, переводя дыхание. — Она часто оставалась одна. Тогда она работала из дома, переводила тексты на испанский и немецкий. В общем, в один день она мне сообщила, что заметила странных людей, ошивавшихся прямо у входной двери. В тот же день я попросил временное убежище, потому что беспокоился за безопасность. Капитан Джексон сказал, что сможет предоставить только охрану, исключительно на то время, когда я буду дома, или в мое сопровождение, так как с невестой мы еще не успели заключить брак и юридически она не являлась частью семьи. В отпуск он меня также не отпустил… Марию убили. Когда я вернулся домой, дверной замок был сломан, а ее тело лежало прямо посреди кухни. Я не знал, что делать…       — Роберт… — тихо проговорила Джейн, положив руку на плечо напарника.       — Прошло уже достаточно времени, так что у меня нет права расстраиваться, но я ненавижу Джексона. Если у меня появился шанс хоть как-то отомстить ему — я это сделаю, потому что раньше был слишком труслив и неопытен, чтобы довести дело до конца.       — У тебя есть полное право злиться и грустить, время его не отнимает, — вдруг сказала девушка. — Ты сам знаешь, что забыть не получится никогда, но убрать из повседневной жизни можно только с помощью здоровых механизмов преодоления.       — Дай угадаю, у тебя в качестве факультатива был курс психологии?       — Сарказм, отстраненность и избегание — не совсем здоровые механизмы, — продолжила Джейн, проигнорировав очередной комментарий напарника.       Роберт усмехнулся и покачал головой и воткнул окурок в железную ступеньку. Он отчего-то ощутил себя крайне странно, в его груди теплилось какое-то теплое, но давно забытое чувство, разобрать которое он не мог. Одновременно хотелось сказать неимоверно много и молчать еще несколько часов. Хотелось застыть в этом моменте, когда все проблемы вдруг отошли на второй план, а жизнь на пару мгновений показалась не такой уж беспросветно безнадежной, однако время неизбежно утекало сквозь пальцы.       — Знаешь… — медленно начал Роберт. — Прости меня.       — За что? — нахмурилась Джейн.       — За многое. Наверное, я не должен был вести себя как последний придурок, когда тебя привели в отдел.       — Неожиданно, — в откровенном замешательстве проговорила девушка. — А с чего такой порыв?       — Очень странное чувство появилось… Благодарности, что ли. Не знаю, в себя прийти не могу после этого всего. Вроде обычное дело, а меня не покидает ощущение тошноты. От самого себя тошнит. Не могу выкинуть из головы Дейва.       — Дейва?       — Да… Вроде как я должен ненавидеть его за тот случай… И я ненавидел. Но потом понял, что не его, а себя. Я снова чуть не опоздал, — Роберт подбирал слова, стараясь хоть как-то объяснить напарнице хаос, творящийся внутри.       Он знал, что Джейн его непременно поймет, потому что это было так в ее духе: проникаться чужими проблемами, ставить себя на место другого человека и жалеть всех и каждого на своем пути. Такой она была: слегка непутевой, не всегда рациональной, но искренне и до раздражения жертвенной. Это было то, что бесило Роберта в самом начале, однако сейчас он понял, что ему этого не хватало. Она была полной противоположностью, но каким-то чудесным образом это не мешало работе, а делало ее более гармоничной. Нет, мужчина до сих пор был уверен, что полиция — не история Джейн, однако он понимал, почему она избрала такой путь. Пусть она была не лучшим детективом, но она старалась сохранить в себе тот огонь, что Роберт сам годами тушил лишь оттого, что его собственный погас.       — Это не твоя ответственность, — покачала головой девушка. — Уж о чем не стоит думать, так обо мне. Я, знаешь ли, сама позаботиться о себе могу.       — Да-да… Насчет Дейва… Я не хочу, чтобы он сел. Из всех пациентов он больше всех достоин нормальной жизни.       — Не нам решать, кто и чего достоин.       — А я так думаю. И…       Роберт замялся, пребывая в ужасе от того, что пришло ему в голову.       — Я не собираюсь предъявлять ему обвинения, если ты об этом. Капитан Джексон узнал о ситуации, когда я попросила два отгула, и сразу предложил ускорить и упростить дело, но я отказалась. Он не был особо рад.       — Я не об этом. Я знал, что ты не станешь, — хмыкнул Роберт. — Ты слишком предсказуема. Если годами наши доказательства просто выкидывали из дела… Почему бы нам в этот раз просто… Не придержать некоторые из них?       — Не боишься ответственности за это решение?       — Не боюсь, но ощущаю, — твердо проговорил детектив.

***

      Следующие две недели превратились в сущий ад. Роберт связался со знакомыми журналистами, которые ведут колонки о криминальных новостях и на условиях анонимности предоставил им некоторые материалы из дела. Утечка не была чем-то необычным, поэтому капитан Джексон даже не сразу понял, что это было первым шагом масштабного плана по совершению правосудия. Когда повторную просьбу о возбуждении уголовного дела против Берна отклонили, детективам не оставалось ничего, кроме как использовать свое главное оружие — запись разговора с капитаном. После ее опубликования ни у кого не оставалось сомнения, кто был информатором. Капитан Джексон моментально обратился к своему начальству с готовыми приказами об увольнении Роберта Палмера и Джейн Рид за нарушение служебной дисциплины и разглашение служебной информации, однако прежде предстояло провести дисциплинарное слушание с шефом полиции. Такие обвинения навсегда закрывали дорогу в правоохранительные органы любого штата и легко настроить руководителей против детективов.       Слушание назначили достаточно быстро, а в социальных сетях нарастало недовольство по поводу работы полиции, которая все чаще и чаще подвергалась критике. Люди обсуждали аудиозапись в гневных постах, в коротких репортажах местных новостей и новостных изданиях. Роберт даже не ожидал, что подобная ситуация, казавшаяся достаточно обыденной, способна вызвать такой широкий резонанс в массах.       Джейн поправляла парадную форму перед входом в конференц-зал, а ее напарник по несчастью сидел в кресле ожидания, постукивая пальцами по подлокотнику.       — Волнуешься? — спросил детектив.       — Нет, — солгала Джейн.       В последнее время она все чаще задумывалась, что с ней станет, если она лишится работы всей ее жизни, единственного занятия, дарившее ей смысл на протяжении нескольких лет. Она не пыталась убежать от этой мысли, что день ото дня казалась не просто вероятностью, а неизбежным будущим.       — Удивлен, что мы дошли до такого момента, — вдруг сказал Роберт. — Думал, ты сломаешься гораздо раньше.       — Я была на грани, — призналась девушка. — Но я поняла, что, если я сдамся, ничего не изменится. И я не хочу жить в мире, где мы просто умываем руки от ответственности.       — Ты серьёзно? Система сломана. Всегда была. Мы тут просто штопаем её изнутри. Мы будто пытаемся починить пробоину в космическом корабле с помощью скотча.       — Может быть. Но если никто не попытается её исправить, тогда зачем мы вообще этим занимаемся?       — Детектив Палмер, детектив Рид, — внезапно произнес секретарь слушания, выходя в коридор. — Вас ожидают.       Они переглянулись, одновременно выдохнули и шагнули вперед, осознавая, что их судьба, вероятно, уже решена, а сейчас им предстоит лишь принять ее с достоинством. Роберт уже втайне принял самый худший возможный исход и продумывал экстренный план спасения от уголовного преследования.       За длинным столом сидело несколько мужчин в форме, каждый из них уже был в достаточно преклонном возрасте.       — Интересно, каково Джексону быть самым молодым в компании? — еле слышно прошептал Роберт еще на пороге.       Секретарь косо взглянул на детективов, однако не подал вида, что слышал нечто неуважительное по отношению к руководству. Джейн испуганно обернулась и покачала головой, давая понять, что сейчас совершенно не в настроении для шуток, для Роберта же такое настроение было каждый раз, когда он изо всех сил убеждал себя и окружающих, что им не овладевают негативные эмоции.       — Добрый день, — поздоровалась девушка, однако никакого ответа не последовало.       — Сегодня, двадцать второго сентября две тысячи двадцать четвертого года, мы заслушиваем дело о дисциплинарной ответственности в отношении детектива Роберта Палмера и детектива Джейн Рид, находящихся на службе подразделение расследования преступлений, — громко произнес секретарь.       Шеф полиции — седой худощавый мужчина с суровым взглядом и серьезным лицом, которое, как показалось Роберту, даже стареть боялось — поднялся с места и прочистил горло. Он поднял со стола два листа, на каждом из которых виднелась печать.       — Приговор вынесен, — пробормотал детектив.       — Решением дисциплинарной комиссии в составе шефа полиции Уилсона, заместителя шефа полиции Дерби, мэра Сиэтла Харелла детектив Джейн Рид и детектив Роберт Палмер освобождаются от дисциплинарного наказания в виде увольнения, а также освобождаются от временных дисциплинарных взысканий в виде лишения значка и табельного оружия. Приказом шефа полиции предусматривается возбуждения уголовного дела против Лоуэлла Берна, собранные материалы необходимо отправить прокурору в течение семи дней.       Роберт, не веря услышанному, взглянул на капитана Джексона, однако тот сохранил тот же невозмутимый вид. Вполне очевидно, что он был уже осведомлен о принятом решении, однако детективу хотелось уловить хотя бы тень досады или разочарования.       — Вы можете быть свободны, — равнодушно произнес шеф полиции.       — Спасибо, — ошарашенно проговорила Джейн, отходя на шаг назад.       Лишь когда детективы очутились за дверью, они смогли позволить себе выплеснуть всю радость от облегчения, наступившего после затяжного уныния и напряжения.       — Мы… Победили? — сдавленно спросила девушка.       — Наверное… — нахмурился Роберт. — Но ты не расслабляйся, у нас впереди суд.       Теперь он мог сказать эти слова с предвкушением.

Спустя три месяца

      В зале суда было удивительно шумно: присяжные рассаживались по местам, бросая уставшие взгляды на собравшихся журналистов. Удивительным образом развернувшийся процесс попал под пристальное внимание прессы, что, с одной стороны радовало детективов, с другой же, они никак не могли избавиться от давящего чувства нервного предвкушения. На этом заседании исследование доказательств закончится чтением показаний Жаклин Элвуд, ныне приговоренной к пожизненному тюремному заключению, перекрестным допросом самого Берна и выступлением сторон. Это будет заключительный аккорд перед вынесением решения. Роберт знал, что на кону стоит не только свобода доктора, но и нечто личное, о чем своей напарнице он сообщать пока не хотел, хотя и знал, что она догадывается.       Джейн сидела рядом с детективом, нервно поглядывая на время.       — Сегодня предпоследнее заседание у Дейва и Сильвии, — прошептала она. — Может, нам стоит разделиться?       — Зачем? — нахмурился Роберт. — Мы сделали, что смогли. На судью мы уже повлиять не сможем. Придем на следующее и заслушаем приговор. А ты что, переживаешь за них?       Джейн не стала отвечать, ее взгляд был прикован к Лоуэллу Берну, сидевшему рядом со своим адвокатом. Без халата, в обычной одежде, доктор выглядел как совершенно обычный старик: взгляд слегка потерянный и отстраненный, опухшие пальцы чуть трясутся, а сухие губы нервно поджаты. Казалось, что за несколько месяцев он успел состариться еще на несколько лет и сейчас выглядел куда более немощным, чем в клинике, однако девушка не позволяла игле жалости проткнуть сердце, потому что она прекрасно помнила, на что был способен Берн. В глазах Джейн он был одним из опаснейших преступников — фанатиком, свято и всецело верящим в праведность и правильность собственных поступков. Он был из тех, кто собственные суждения и идеалы ставит превыше любых законов и, тем более, морали.       В одно мгновение Джейн озарила простая, очевидная и до боли справедливая мысль: она сама была такой же. Она сама не единожды преступала закон, веря лишь своим ценностным ориентирам. Девушка сама решила, виновен ли Берн, ей не нужно было правосудие, потому что, как оказалось, правосудие и справедливость — понятия далеко не всегда синонимичные. Она сама стал линчевателем, стала тем, кого презирала. Джейн медленно повернулась к напарнику, гадая, вспоминал ли он за последние месяцы их разговор на острове, когда Роберт так яростно осуждал то, что делал сейчас сам. Он, почувствовав взгляд, обернулся к напарнице. На его измученном лице промелькнула тень улыбки. Лишь сейчас девушка заметила, как сильно похудел Роберт, как осунулись щеки, появились первые тонкие морщинки. В его взгляде не было осуждения, лишь понимание, будто он мог влезть к ней в черепную коробку и с легкостью узнать все мысли.       Охваченная минутным хаотичным ужасом Джейн лихорадочно перебирала в памяти события минувших дней. Калейдоскопом у нее перед глазами пронеслись отрывистые сцены прошлого. Она запуталась. Вмиг она перестала понимать, что творит, а былая решимость испарилась. Жаклин, несомненно виновная в двух смертях, уже была приговорена, пациенты, не осознававшие последствия своих действий, ждали суда.       Но кто в этой истории Берн?       Можно ли считать его злом во плоти, миссионером? Или, быть может, он всего лишь жертва системы, не терпящей инакомыслия?       Справедливо ли винить его в том, что он верил в свое дело, верил в то, что намерения и действия его благие? Собственноручно он не причинил вреда никому, его имя никогда не мелькало в отчетах, он оставался в тени и отдавал приказы, погруженный в изучение природы ментальных расстройств. Можно его сравнить с фашистом, отдающим приказы из штаба, или с ученым, пожертвовавшим всю свою жизнь во имя науки?       Джейн окончательно потерялась, но больше всего ее пугало то, что однозначных ответов быть не могло. Это дело находилось в той самой ненавистной серой зоне, когда восприятие зависит от точки зрения. .       — Роб, — тихо проговорила она. — Что, если мы ошиблись?       Мужчина сжал руку своей напарницы и поджал губы.       — Если мы ошиблись, нам придется с этим жить, потому что уже слишком поздно.       Джейн могла бы возразить, могла бы сказать, что они могут сознаться в том, что скрыли от прокурора слишком много деталей, но она понимала, что в таком случае наказание ждет не только ее и Роберта, но и Дейва с Сильвией. Детективы не стали рассказывать о случае нападения, потому что этот аргумент адвокаты Берна вполне могли вывернуть и сослаться на систематическое неподчинение сотрудников клиники, чтобы оправдать своего подзащитного. В таком случае, доктор, вероятнее всего, отделался бы лишением лицензии, а Дейв никогда бы не вышел из клиники. Роберт помогал судмедэкспертам в составлении заключения, делясь наблюдениями о состоянии тела на момент осмотра. Он сообщил им, что никаких гематом не было, так они с Джейн скрыли доказательства участия больных в заговоре Жаклин, оставив ее голословной. Обвинить Сильвию и Дейва на основании одних только показание не позволяло разумное сомнение, так что они были спасены, однако если сейчас сознаться в фальсификации, все пойдет крахом.       Они совершили не одно преступление, надеясь, что так будет лучше.       Они ничем не отличались от Берна.       — Что мы натворили… — прошептала Джейн, прикрывая глаза.

***

      Берн с трудом стоял за стойкой, сложно было сказать, что именно его так подкосило: плохие условия в изоляторе или стресс последних месяцев. Он старался держаться уверенно и сохранить флер интеллигентного высокомерия, присущего докторам-теоретикам, однако дрожь в теле и нервные взгляды по сторонам выдавали с головой. Исход дела не был предопределен, присяжные явно сомневались, метались из стороны в сторону, не в силах принять однозначное решение, однако винить их в этом было бы неправильно.       — Вы утверждаете, что ваша методика работает, — проговорил прокурор. — Вами было представлено два свидетеля, которые проходили у вас лечение, оба, по заключению эксперта, полностью дееспособны на данный момент, однако стоит напомнить присяжным, что в клинике «Фаррер» на момент окончания расследования содержалось двести двадцать шесть человек. Исходя из несложных математических вычислений можно заключить, что методика сработала менее, чем на одном проценте больных. Почему вы продолжили свои варварские эксперименты?       — Протестую! — тут же подал голос адвокат, приподнимаясь с места. — Ваша честь, в формулировке использовано некорректное слово.       — Протест принят, — устало произнесла пожилая женщина и грозно взглянула на прокурора. — Переформулируйте.       — Почему вы не остановили экспериментальную программу несмотря на отсутствие результатов?       — Прогресс не линеен. Порой на пути встречаются неудачи, погрешности, исключения… Теории требуют масштабной работы и проверки всех гипотез неоднократно и в различных условиях. Я делал то, о чем поклялся, когда получил диплом.       — Вы говорите о клятве Гиппократа?       — Да. Я говорю о настоящей клятве, а не о том, во что она превратилась в наши дни, — покачал головой Берн и прикрыл глаза. — Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и своё искусство. Я ни в коем случае не буду делать сечения у страдающих каменной болезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом. В какой бы дом я ни вошёл, я войду туда для пользы больного, будучи далёк от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами. Что бы при лечении, а также и без лечения, я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена, преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому, — четко проговорил он и слабо улыбнулся. — Я соблюдал каждое слово, видел истинный замысел, а вы растоптали его, извратили. Спрашиваете ли вы врачей, проводящих прерывание беременности или эвтаназии, о клятве Гиппократа? Не думаю.       — В таком случае, нам стоит обратиться к закону, — недовольно проговорил прокурор.       — Демагог, — раздраженно прошептал Роберт.       — Объясните мне и всем присутствующим, включая присяжных заседателей, в чем смысл вашей теории и всех экспериментов?       — Современная психиатрия движется в рамках симптоматического лечения. Мы подавляем проявления болезни с помощью нейролептиков, антидепрессантов, транквилизаторов, не вникая в её истинную природу. Однако психические расстройства — это сложные нейробиологические состояния, корни которых уходят гораздо глубже, чем принято считать. Моя гипотеза базируется на том, что каждое расстройство имеет критическую фазу — так называемую точку невозврата. В этот момент болезнь становится необратимой и определяет все последующие когнитивные, поведенческие и физиологические изменения пациента. Чтобы понять, как эта точка достигается, необходимо изучать болезнь в её «чистой» форме, без вмешательства медикаментозных или терапевтических факторов. Для этого я использовал метод деконтаминации терапевтического процесса. Это означало отказ от традиционного лечения у определённых групп пациентов. Они наблюдались в динамике, что позволяло фиксировать стадии прогрессии расстройства. Кроме того, я применял стрессорные воздействия, чтобы вызвать активацию скрытых симптомов. Это включало электросудорожную терапию и фармакологические препараты, усиливающие психопатологические проявления. Эти методы вызывали усиление продуктивной симптоматики, включая галлюцинации, бред и аффективные расстройства, что дало нам уникальную возможность задокументировать изменения в когнитивных и эмоциональных структурах. Данные, собранные в ходе исследований, подтверждают мою теорию: влияние внешних факторов, таких как травма, изоляция и стресс, напрямую связано с прогрессией заболеваний шизофренического спектра, а также биполярных и параноидных расстройств. Более того, мои выводы дают основания полагать, что именно эти факторы могут быть точкой отсчёта необратимого патологического процесса. Могу ли я быть обвинён в излишней строгости? Вероятно. Но я всегда руководствовался не жаждой славы, а стремлением расширить границы науки. Эти исследования, хотя и вызывают споры, помогут разработать терапевтические подходы, способные предотвращать необратимые состояния. Позвольте подчеркнуть: все мои действия находились в рамках научной практики и были направлены на достижение высшей цели медицины — спасение жизней. Без смелых экспериментов мы остаёмся в плену догм, а психиатрия — во тьме.       — Доктор Берн, вы заявили, что все ваши действия были направлены на достижение научных целей и проводились в рамках закона. Верно?       — Да, это так.       — И для этого вы получили письменное согласие от пациентов или их законных представителей?       — Совершенно верно.       — Однако, согласно показаниям некоторых пациентов, они не были полностью осведомлены о методах, которые вы собирались применять. Например, пациент Дейв Ирвинг утверждает, что ему не сообщили о возможных побочных эффектах препаратов, которые вызвали у него галлюцинации и суицидальные мысли. Сильвия Стоун также подтвердила, что в согласии на прохождение экспериментальной программы не было ничего об электрошоковой терапии.       — Мы разъясняли все аспекты лечения в доступной форме.       — Доктор Берн, вот текст информированного согласия, подписанного мистером Ирвингом, — прокурор подхватил со стола листок и положил его на стойку, прямо перед врачом. — Здесь сказано: «Цель лечения — улучшение состояния пациента». Ничего о применении препаратов, усиливающих симптомы болезни, или о намеренном отказе от традиционного лечения. Это правда?       — Да, но подобные детали описываются в исследовательской документации.       — Доктор Берн, вы считаете, что пациент с параноидным психозом, находящийся в состоянии стресса, способен самостоятельно оценить риск участия в таком эксперименте?       — Мы также получали согласие от их опекунов.       — И как вы представляли это опекунам? Как исследование, которое может навредить их близким, или как безопасное лечение?       — Мы всегда подчёркивали, что это экспериментальная программа.       — Но вы не уточняли, что отказываетесь от традиционного лечения или применяете стрессорные методы, такие как электросудорожная терапия, которые усиливали симптомы?       — Это было частью нашего научного подхода.       Прокурор усмехнулся, явно ожидая, что допрашиваемый захочет использовать именно эти аргументы. Мужчина отошел на несколько шагов и продемонстрировал на большом экране фотографии, сделанные Эриком на полароид, а также снимки пациентов и их травм после задержания.       — А эти фотографии — тоже часть вашего научного подхода? Это пациенты, участвовавшие в ваших экспериментах. Вы хотите сказать, что они знали, к чему приведёт их согласие?       — Побочные эффекты были временными…       — Временными? Пациент, нанесший себе увечья, и пациент, который за время так называемого лечения приобрел новое психическое расстройство, как следует из ваших же отчетов, — это временно? Или это результат вашей манипуляции с согласием и бесчеловечного обращения?       Берн стиснул челюсти и отвернулся, по залу прокатился возмущенный возглас, эхом отразившийся у внезапно встрепенувшихся присяжных. Показ демонстративных материалов — лучший способ продемонстрировать жестокость преступления и вернуть утомленных присяжных к размышлениям.       — Уважаемые присяжные, доктор Берн получил согласие, но он скрыл правду. Он использовал уязвимых людей, манипулируя их доверием и отчаянием, чтобы оправдать свои эксперименты. Это не прогресс. Это предательство человеческой морали.       — В мою защиту должен был высказаться один мой подопечный, но, к сожалению, он не сможет это сделать ни сегодня, ни завтра, ни спустя много лет, потому что сейчас он лежит на холодном столе морга и никогда больше не увидит свет. Эван Моррисон написал обо мне в предсмертной записке с благодарностью за то, что я не сделал того, то совершили врачи в…       — Данное доказательство недопустимо и не относится к делу, — тут же сказал прокурор.       — Протест принят, — согласилась судья. — Не продолжайте, иначе вам, доктор Берн, придется покинуть зал суда.

***

      Спустя несколько часов затянувшихся допросов и споров, детальных разборов собранных доказательств, пришло время последнего слова.       — Ваша честь, уважаемые присяжные, сегодня здесь судят не только меня, но и саму науку, её границы и её цену. Я провёл свою жизнь, пытаясь найти ответы на вопросы, которые общество слишком боится задавать. Почему одни люди ломаются под гнётом своих болезней, а другие — нет? Почему у одних работает лечение, а у других — оно лишь усугубляет страдания? Эти вопросы не имеют простых ответов. И если мы, как общество, не будем стремиться к их пониманию, то останемся во власти тьмы, страха и невежества. Я признаю: мои методы были жёсткими. Возможно, слишком жёсткими для далеких от медицины людей. Но позвольте спросить: а что наука вообще достигла, оставаясь в пределах дозволенного? Мы пользуемся вакцинами, созданными ценой человеческих жизней. Мы наслаждаемся комфортом технологий, за который платили тяжёлым трудом и страданиями. Почему же тогда я, пытаясь спасти будущее тысяч людей, становлюсь в ваших глазах чудовищем? Мне говорят о правах пациентов. Но разве права тех, кто ещё не родился, кто однажды может быть спасён от безумия благодаря этим исследованиям, не стоят хотя бы малой жертвы? Я не хотел причинять вред. Я хотел увидеть болезнь в её истинной форме, чтобы однажды дать миру ключ к её пониманию. Но, кажется, я ошибся. Не в науке, а в том, что общество готово услышать и принять правду. Вы осудите меня. Я это понимаю. Но знайте: мои идеи не умрут со мной. Они переживут этот суд. И однажды кто-то снова задаст те же вопросы, что задал я, и, возможно, найдёт на них ответ. Своё слово я сказал. Ваше решение будет только вашим.       Берн закончил выступление с самодовольной полуулыбкой, однако он еще не знал, что спустя час присяжные вынесут вердикт по пяти обвинениям из шести возможных, признавая его виновным в преступной халатности, бесчеловечным обращением с пациентами, нарушении медицинской этики, нарушении прав человека и манипуляции с согласием. Совокупный срок тюремного заключения составил двадцать пять лет без права на условно-досрочное освобождение, штраф суд определил в размере четырехсот тысяч долларов, а слушание об определении компенсации жертвам и их семьям было перенесено на другой день.

***

      Джейн старалась выглядеть уверенно, старалась не смотреть в сторону Сильвии Стоун, ее отрешенной матери и удрученного адвоката. Дело девушки выделили в отдельное, так как накануне медицинская экспертиза показала, что ее болезнь не дает основание признать ее недееспособной, а потому ответственность за свои действия она должна нести в полном объеме.       — Ваша честь, уважаемые члены суда, сегодня я стою перед вами не просто как детектив. Я здесь как человек, который прошёл через это дело и научился сомневаться, бояться и надеяться, — громко произнесла Джейн, игнорируя противное потрескивание микрофона. — Дело Эрика Фисбера — это не просто история об одном преступлении, это зеркало нашей системы, нашего общества и, в конечном счёте, нас самих. Мы видели, как психическое заболевание и изоляция превращают человека в затворника в собственной голове. Мы столкнулись с ложью, патологией, манипуляцией, но разве это всё, чем являются эти люди? Или они стали такими, потому что мы отвернулись от них? Сильвия Стоун совершила преступление, и ее действия необратимы. Мы не можем вернуть Эрика его семье. Но мы можем сделать выбор, чтобы подобное не повторилось. Убийство не произошло в вакууме. Это была цепь событий, где общество, система здравоохранения и сама клиника «Фаррер» сыграли свою роль. Это место было создано как прибежище для нуждающихся, но стало ловушкой. Неудивительно, что из нее вырвались монстры. И я говорю не о мисс Стоун. Эрик Фисбер, Жаклин Элвуд и Лоуэлл Берн причастны к череде кошмаров, которые таила в себе клиника. Кошмаров, от которых не получится сбежать. Своими действиями эти люди поставили беззащитных пациентов в безвыходное положение, заставили обратиться к худшим качествам, что были у них, чтобы спасти свою жизнь. Я не пытаюсь оправдать преступление. Однако я хочу напомнить всем, что наказание — это не конец. Оно должно быть началом пути к переменам. Мы можем наказать убийцу, но если система останется неизменной, мы просто ждём следующего убийства. Кто-то другой станет жертвой, кто-то другой станет преступником. Правосудие — это не просто наказание за ошибки. Это урок, который мы должны выучить, чтобы однажды нам не пришлось больше его преподавать. Я знаю… — она запнулась, на время убирая текст подготовленной речи. — Я знаю, что работала над этим делом не одна. Мой коллега, Роберт Палмер, может не согласиться со мной, но я верю в существующую систему. Она не безупречна, но и не безнадежна. Сегодняшний день, последние судебные решения доказывают то, что справедливость достижима и сегодня, здесь, не будет осужден человек, которому пришлось прибегнуть к необходимой обороне. Кто-то мог бы сказать, что моя вера в людей слепа, однако это не так. Сегодня я прошу вас, уважаемые присяжные заседатели, увидеть не только обвиняемую. Я прошу вас увидеть всех нас: наши страхи, наши предубеждения и нашу ответственность. Мы все можем создать мир, где такие трагедии станут редкостью. Давайте не отводить взгляд. Давайте делать выводы. Ради памяти всех жертв. Ради всех тех, кто ещё может быть спасён, — закончила Джейн и отошла от стойки.       В звенящей тишине, нарушаемой щелчками камер, девушка прошла к своему месту, где ее уже ждал напарник. По его лицу сложно было понять, доволен он речью или нет.       — Слишком пафосно, — прошептал он. — В стиле Берна.       — В стиле Сильвии, — ответила Джейн.       Пациентка призналась, что вступила в сговор с Жаклин, чтобы убить Эрика, однако ей двигала не месть, а животный страх за собственную жизнь. Несмотря на все обстоятельства, это не было «классическим» примером необходимой обороны, однако Джейн надеялась, что суд, рассмотрев все доводы, придет к верному решению, потому что в этой череде сломанных судеб был один корень — фанатик, слепо верящий в свой идеал.

***

      Джейн сидела на скамье напротив пустого зала суда. Судьи ушли, присяжные вынесли свой вердикт, и все участники дела разошлись, оставив её одну в этом безмолвном пространстве. Она смотрела на стол, где ещё несколько дней назад сидел доктор Берн, безучастно глядя на всё вокруг, а сегодня была Сильвия, еле скрывавшая рвущиеся наружу слезы.       Это дело должно было стать очередным шагом в карьере, ещё одной историей о торжестве или провале правосудия. Но что-то изменилось. Оно оставило на ней отметину — словно часть тьмы клиники «Фаррер» проникла внутрь и укоренилась где-то в глубине.       Дело было завершено. Но ответы, которые Джейн искала, казались ей туманными. Что есть зло? Простое безумие, вызванное сломанным разумом? Или нечто большее, нечто куда более хладнокровное и расчётливое?       Слова Берна всё ещё звучали в её голове. Он говорил о науке, о прогрессе, но за этой маской скрывалась простая истина: он не видел в людях людей. А ведь самое страшное, что подобное мышление не ограничивается стенами психиатрических клиник или научных лабораторий. Оно повсюду.       Джейн вздохнула и поднялась. Она знала, что завтра начнётся новый день, но осадок этого дела останется с ней навсегда. И теперь, уходя, она понимала, что это дело раскрыло ей не только чужие тайны, но и её собственные страхи.       Они говорили, что эта клиника — пристанище для сломленных. Говорили, что за её стенами обитают лишь те, кого общество боится, кого оно отвергло. Болезнь. Безумие. Эти слова словно метки, клейма, которыми удобно объяснять всё, что нам непонятно. Но теперь Джейн знала правду. Зло не всегда скрывается под маской болезни. Оно не всегда бредит, не всегда ломает себя в припадке ярости. Иногда оно ходит среди нас — хладнокровное, рассудительное, способное прикрыть свои преступления благими намерениями и сложными словами.       Зло — это не только те, кто кричит во тьме. Это те, кто строит тьму, заставляя других жить в ней.       В конце концов, монстры не прячутся под кроватью. Они за соседним столом. Они те, кому мы доверяем, кому даём власть над собой. И, самое страшное, они выглядят как мы.       Их не остановит решётка или диагноз. Их остановит только тот, кто наконец решит смотреть им в лицо, даже если увидит в их глазах собственное отражение.       Самое опасное зло — это то, которое умеет убеждать, что оно не зло вовсе.