Mutabor

      Синяк вдоль скулы тянется фиолетовой полоской, отзываясь тянущей болью при каждой попытке улыбнуться. Хорошо, что улыбаться — последнее, чего хочется Тэхёну.       Выпроводив Соён из комнаты ещё до начала утреннего обхода, ведьмак рывком сдергивает простыни с обеих кроватей, потому что фантомный запах секса мерещится буквально везде. Если б мог, снял бы ещё и шторы, но те наглухо привинчены к карнизу какой-то древней магией. Он собирает постельное белье горкой собственного трусливого позора и выставляет за дверь, чтобы домовые духи подобрали, правда, тут же упирается в широкую грудь макне.       — Чонгу… — договорить не получается в виду крепкого кулака в районе челюсти. — Ахурмел? Вчера было мало?       — Да, — спокойно отвечает Чонгук и, толкнув его плечом, проходит в комнату, позволяя разглядеть, всё это время ожидавшего за спиной, Чимина. Тот его не бьёт, хотя лучше бы да. Это Тэхён понимает, когда ловит на себя острый взгляд темно-карих глаз исподлобья.       — Я ненадолго, — произносит Чимин, убирая руки в карманы джинс. — Полагаю, мне не стоит объяснять, почему ты в ближайшие дни даже не дышишь рядом с Морган?       И снова её имя. Не «меченая», не «добыча», не пространное «она», а конкретизированное Морган. Её имя подозрительно часто звучит в их разговорах.       — Извинишься за свою выходку и будешь держать дистанцию две недели, — безэмоционально, словно зачитывает новые правки в уставе Академии, продолжает ведьмак. — Ещё хоть раз попытаешься протянуть к ней свои руки без её на то согласия, я лично вырву их тебе и вставлю в жопу.       — А не перегибаешь ли ты с угрозами, Чимин-а? — Тэхён складывает руки на груди, неосознанно пряча их, и растягивает губы в квадратной улыбке. — Помнится мне, каждый из нас косячил в своё время и ничего, но отодвигать меня от меченой, — он нарочно дистанцируется от её имени, проводя черту, хотя бы в глазах собственных друзей, — когда до дедлайна осталось чуть меньше месяца? Серьёзно?       — Ты ещё не понял? — лукаво ухмыляется Чимин, который будто только и ждал этого момента, ибо глаза его загораются опасно азартным блеском. — Ты проиграл, Тэхён. Ты прекрасно знал, что Морган в курсе спора, но всё равно решил действовать таким образом. Ты хотел поставить всех в безвыходное положение, но сам оказался в ловушке. Думаешь, она тебя к себе подпустит теперь? Думаешь, после твоих действий она хоть кого-то из нас подпустит к себе? — чужие слова по кромке выкипают утробным, тихим рыком, который продирает Тэхёна до загривка. — Хорошо, если согласится хотя бы пальцем ткнуть на «в теории могла бы, но не в этой жизни». Поэтому две недели — это по-божески, бери и не жалуйся.       — А если я сделаю так, что она сама ко мне придёт?       — С удовольствием на это посмотрим, — как ни в чем не бывало улыбается Чимин. — Особенно после того, что с тобой сделает Сокджин. Кстати, он просил тебя зайти к нему, вас ждут родители на обед.       И Тэхён кивает, хватая с крючка у двери куртку, чтобы поскорее выйти из комнаты, чьи стены неприятно жалят постыдными картинками произошедшего несколькими часами ранее. Правда, кое-что хорошее всё-таки случилось прошлой ночью: в момент, когда небо заваривалось пурпурным кипятком предрассветных лучей, Тэхён вдруг задал себе простой вопрос: тот самый, который никто из его друзей по какой-то причине до сих пор не озвучил — каким образом Сокджин обо всём узнал?       — Игра продолжается, Морган, — тихо проговаривает ведьмак, чувствуя на кончике языка фантомный, но оттого не менее сладкий привкус чужой кожи.       Искренняя, азартная, предвкушающая улыбка расщепляет красивые губы Тэхёна в момент первого стука в дверь комнаты своего старшего брата.       — Хё-ё-ё-ё-н!

***

      — Рассказывай, — почти что требует Юнги, после четвертой стопки соджу, когда Морган, наконец, заметно расслабляется, но не перестает всё время оглядываться на входную дверь. Ведьмак недовольно цыкает на очередной поворот головы. — Успокойся, они об этом месте не знают. Ресторан принадлежит семье одной из подопечных моей компании — простые люди, всю жизнь прожившие тут. Сюда ходят исключительно местные, причем средний возраст начинается где-то от сорока лет. Молодежь не идёт, потому что локация не самая фартовая — от всех клубов и университетов далеко. Наши не суются по той же причине, да и сам ресторан на территории людей, и чтоб его случайно найти, надо хорошо так заблудиться.       Морган, кажется, такое объяснение устраивает, потому что она перестает хмуриться и кладёт в рот кусочек мяса. Ещё бы говорить начала, а то никакого толка от пьянки не будет примерно совсем, кроме разве что головной боли на утро. Юнги с одной стороны понимает её нежелание разговаривать — чужой человек, которому ещё не факт, что можно доверять, а с другой — она сама себя в такое положение поставила.       — Слушай, — спокойно произносит Юнги, убирая отросшие волосы назад, — я, конечно, не эксперт, но смысл в том, чтобы выговориться в процессе, не? Если переживаешь за меня, то мне твои переживания нафиг не сдались. Я здесь в качестве слушателя и заинтересованного в твоем душевном равновесии лица.       — И зачем оно тебе, Юнги-ши? — выгибает бровь Морган, тыкая палочками в кимчи.       — Чем спокойнее ты, тем больше шансов, что ты сможешь дать отпор мелким засранцам, — признаётся ведьмак, слегка пожимая плечами. — Давай честно, поначалу ты их отбивала ещё на подходе, но со временем начала сдавать и подпускать ближе. Тебе нужно перезагрузиться. Я думал, что физические нагрузки помогут, но видимо, чтоб они сработали, надо чтобы ты сначала обнулилась. Алкоголь и хорошая порция нытья — лучший рецепт рестарта.       — А ты жесток, — с горькой усмешкой откликается Морган и опрокидывает в себя ещё стопку.       — Я реалист, Мор, — от собственного имени девчонку слегка переклинивает в лице до острой гримасы тоски, но Юнги останавливаться не собирается. Не для того они сюда ехали полтора часа, чтобы в многозначительной тишине опустошать запасы ресторана. — Поэтому предлагаю тебе не упрямиться, а открыть свой прелестный ротик и от души пожаловаться мне на то, как сильно они тебя заебали.       Морган секунду-другую молчит, скребя ногтём наклейку на зеленой бутылке, а потом внезапно начинает смеяться. Звонко, от души, с искорками в уголках глаз и запрокинув голову. Юнги даже неосознанно подвисает, любуясь чем-то из ряда вон, но очень красивым.       — Знаешь, Юнги-ши, — неожиданно серьезно произносит ведьма, — при других обстоятельствах я бы вляпалась в тебя бесповоротно. Всё в тебе хорошо: хитрый, умный, проницательный, и есть в тебе что-то, что неосознанно заставляет людей вокруг подчиняться. Но стрёмно пиздец, они ведь если узнают, то раскатают тебя, а меня заставят смотреть. И так во всем: мне нравятся книги — Чонгук подговаривает своих фанаток на вандализм; мне нравится учеба — Чимин ставит меня в группу с самыми тупыми, несговорчивыми и несносными, чтобы я либо всё делала сама, либо тратила силы на бодание с ними.       — А Тэхён?       — А что Тэхён? — Морган брезгливо отмахивается, как от надоедливой мошки. — Он самый безликий из них. Не в том смысле, что он серая мышь, которая меркнет на фоне своих друзей, а в самом худшем смысле. В том самом, когда у человека нет собственного «я», но очень хочется, поэтому он хватает от всех понемногу и получается этакий Франкенштейн. Интеллигентность — не более, чем воспитание и требование родителей. Поступки а-ля отвезти меня к морю за жемчугом — в этом столько Сокджина, что даже смешно. Попытка запугать меня, организовав нападение студентов с других факультетов — Чонгук и его юношеская вспыльчивость, которую он не всегда может обуздать. И, наконец, его вчерашняя выходка — это Чимин, с которым я пока не знакома, но ещё пара моих ошибок, и он меня обязательно познакомит с этим своим альтер-эго. А где он сам? Где настоящее нутро Ким Тэхёна? А оно вот тут, — и тычет пальцем в синяк на лице. — Ребёнок, не знающий как взять то, что очень хочется, и что потом с этим делать, — она сжимает губы в тонкую линию, зависая на пару секунд, а после опустошает очередную стопку. — Так что Тэхён забирает у меня то, что нравится мне больше всего — время. Бесполезно разбазаривает его на пустые выплески эмоций вместо того, чтобы прийти ко мне уже с чем-то конкретным. Двое остальных так и делают: они играют, но точно знают, за что играют, а Тэхён все никак не решит — то ли он мне дружбу предлагает, то ли защиту, то ли потрахаться, то ли встречаться.       Морган с дотошностью патологоанатома препарирует чужое нутро — безжалостно, остро, обнажая до самой кости. И Юнги позволяет, нарочно не вмешивается, потому что прекрасно знает: сейчас с ним разговаривают её эмоции, желание побольнее укусить и диктуемая гордостью потребность в отмщении, хотя бы дистанционном. Бессмысленно отрицать, что доля правды в её словах сильно выше допустимой нормы, но вычеркни произошедшее вчера — и она бы говорила то же самое, но совсем другими словами. Осознание этого тянет уголок губ вверх в легкой ухмылке.       — …А самое обидное, пожалуй, что я ведь не железная и не слепая, — продолжает чуть громче Морган, выдергивая его из собственных мыслей. — Мне под юбку стремятся залезть три красавчика, если уж говорить объективно. Они бесцеремонно лапают меня, давят на чувствительные точки, будто я какая-то игрушка анти-стресс.       Юнги даже не пытается понять, когда они перескочили с составления психологического портрета на домогательства. Вместо этого он молча,открывает новую бутылку соджу и пальцами двигает её в сторону девушки.       — Нифига я не анти-стресс, я просто стресс и с радостью бы потрахалась. Не с ними, конечно, — морщит нос Морган, слегка растирая ладонью кончик. — Хотя если бы всё крутилось исключительно вокруг секса, я бы давно уже переспала с кем-нибудь из них. Но ведь нет, они ждут, что я не просто лягу под одного из них, а что я покорюсь и позволю залезть мне в душу. Пресвятая хари-кришна, им всего-то надо меня прибить во время Охоты, а они воротят какие-то психологические игры в стиле «Молчания ягнят». Вот скажи, Юнги-ши, — Морган облокачивается на стол, обнимая своё лицо пальцами, — будь у тебя рычаг давления на меня, разве не проще было бы его использовать в нужный момент, а до этого просто отстать?       — У них есть рычаг давления на тебя? — искренне удивившись, уточняет Юнги.       — У Чимина, — кивает ведьма. — В день, когда ко мне можно было прикасаться студентам с других факультетов, один из помощников Чимина заснял, как меня лапает Хонбин. В целом ерунда, и не такой кенселинг переживали люди, но теперь у него есть контакты моей матери, а это опасно. Если она увидит запись в любом виде, хоть с продолжением, где я отбиваюсь от жнеца, хоть без. Итог будет один — она прекратит финансирование и заберет мои документы вместе со мной. Я уже молчу о том, что с ней самой случится, если она узнает, с чем в действительности я имею тут дело.       — Она не знала, куда тебя отправляла?       — Знала, — на шумном выдохе тянет гласные Морган. — Но я дала слово, что всё буду держать под контролем и при любой опасности скажу ей, чтобы она вытащила меня.       — А в действительности ты даже не собираешься говорить ей правду. Почему? — выжидающе щурит глаза Юнги, отбивая пальцами по столу барабанную дробь.       — Зачем её тревожить? У них с отцом и без меня проблем сейчас хватает.       — Чимин запись на телефоне хранит? — кивок и новая стопка оказывается пустой. — Ладно, придумаем что-нибудь.       Морган на его слова только совсем уж по-пьяному смазано расплывается в улыбке со звуковым эффектом «кав-а-а-а-а-а-а-а…ик». Но уже через секунду она выпрямляется, лицо приобретает максимально трезвое и серьезное выражение, а взгляд становится до того темным, густым и решительным, что Юнги против воли напрягается.       — Скажи честно, какова вероятность, что в конце ритуала я умру?       — В процентном соотношении: семьдесят к тридцати, что умрешь, — после долгой паузы он решает не лукавить. Морган глотает правду с порцией соджу, безразличием на лице и коротким «ладно». Только кривой изгиб губ выдает горечь, которой оказывается достаточно, чтобы нутро Юнги перекрутилось в очередном хитровыдуманном макраме сочувствия.       Ну почему именно с ней вечно, как на самом стрёмном из возможных аттракционов — кидает из одной эмоциональной крайности в другую?

***

      Обед в родительском доме — это всегда сложно сконструированное представление на манер средневековых приемов, когда разодетый в пух и прах высший свет широко улыбается друг другу, чтоб после при удобном случае смачно харкнуть в спину. Тэхён всё это тихо ненавидит, но стоически терпит. Играет роль хорошего и послушного мальчика, надеясь лишь на то, что на этом его наказание и закончится. Ему нужно подставиться под когтистую лапу старшего брата, позволить выпустить яд, чтобы после выведать то, что действительно важно — ответы.       Он не брыкается, когда отец водит его по кругу, представляя важным людям. Не фырчит, когда видит Соён, которая в какой-то момент становится по другую сторону от него. И не закатывает глаза, когда отец в десятый раз произносит:       — Это мой младший сын, Тэхён, и его невеста.       Позволяет делать с собой всё, чувствуя при этом иррациональное удовольствие мазохиста. Заслужил ведь. Не подумал заранее о том, что охотники одновременно ещё и защитники Морган, готовые при необходимости вонзить клыки даже в своего. Неприятно, конечно, но больше наплевать: чем быстрее они отведут душу, тем раньше он сможет вновь незаметно подобраться к ней, и в этот раз Тэхён будет готов.       Под конец обеда, когда основная масса гостей уже изрядно выпила и перетасовалась по комнатам, Тэхён теряется в коридорах дома, точно зная куда идти. Проходя по давно изученной траектории, он идёт по следу старшего брата: второй этаж до конца, прочертить в воздухе руну и открыть магией потайную дверь в скрытую библиотеку.       Сокджин ожидаемо восседает на подоконнике у распахнутого настежь окна. Где бы тот ни находился, на какую бы чужую территорию ни проникал, в чьей бы постели ни грелся — его место всегда на подоконнике. Приблудившийся кот. Гуляющий сам по себе, ясное дело.       Сокджин оборачивается через плечо, рука с уже давно дымящейся сигаретой нелепо застывает в воздухе, чтобы через секунду уголки губ обняла шальная улыбка — чуть не попался. Тэхёна подходит ближе, чувствуя, как гортань царапает струя табачного смога.       — Хён, — аккуратно, спокойно, пряча подрагивающие от азарта пальцы в карманы брюк, — ты опять куришь?       — Да, — спокойно пожимает плечами Сокджин, не выказывая никаких эмоций, даже раздражения, что бесит ещё сильнее, потому что Тэхён уже насмотрелся на одну такую же. Неужели он не стоит даже самого минимального усилия над собой, когда выдаешь чуть больше равнодушия? — Ваша троица по бабам ходит после этих приемов, а я выкуриваю сигарету — у всех свои методы, чтоб успокоиться. Чего хотел?       — Кое-что спросить.       — Вперёд.       — Как ты узнал где нас искать? — спрашивает прямо, не увиливая, потому что знает — это наименее безболезненный способ выведать нужное у старшего брата.       С Сокджином стоит начинать игру только в том случае, когда наверняка знаешь, что у тебя на руках лучшая из возможных комбинаций. В противном случае ты не только проиграешь, но и останешься с ворохом долгов, которые тот обязательно спросит с тебя.       — Только не ври, что «птички» помогли, потому что я точно знаю, что хвоста за нами не было.       — Не было, — кивает он, со вкусом затягиваясь. — Но у «птичек» спектр услуг настолько широкий, что они смогли пробить мне геолокацию телефона Морган. Дальше всё как-то само собой сложилось, эти ж дураки — организаторы, — ни разу не догадались сменить локацию своих ивентов.       — Хочешь сказать, что она тебе написала?       — Да, — кривит губы в липкой ухмылке Сокджин, отводя взгляд в сторону, чтобы потушить окурок в бокале с недопитым вином. И Тэхён видит: одно микро-движение уголков губ, пара новых морщинок вокруг глаз, которые появляются от насильно широкой улыбки — Сокджин ему врёт.       В детстве чужая эмоциональная закрытость ставила Тэхёна в тупик, натурально вымораживая. В юношестве она конкретно бесила до сжатых кулаков от невозможности прочитать старшего. Ещё через пару лет Тэхён сам неплохо научился скрывать свои истинные эмоции, и тогда чужие начали также поддаваться ему, открываясь всё чаще.       Сокджин не перестал быть закрытой книгой для младшего брата, но один замок тот всё же смог вскрыть. И, глядя сейчас на резкий, будто бросающий вызов, профиль хёна, Тэхён понимает — замок был одним из важнейших, если не единственно ценным. Ведь именно такое выражение на лице Сокджина застыло в день, когда он выгораживал Юнги перед отцом, беря всю вину за разгромленный дом на себя.       — Пойдем, — спокойно произносит Сокджин, шагая к выходу, — отец сейчас будет делать важное объявление.       Тэхён лишь шумно хмыкает, щелкая пальцами в победном «попался», и искренне не понимает, что может быть важнее, чем то, что он только что узнал. Вернувшись в обеденный зал и застав там отца, довольно улыбающегося толпе гостей, он вдруг ощущает неприятный холодок вдоль позвонков.       — …Я несказанно рад, что могу разделить счастье со своими близкими друзьями, объявив о том, что дата свадьбы моего младшего сына наконец назначена! Он и Соён поженятся уже в мае этого года. Вы все, естественно, приглашены!       Кое-что все-таки может быть важнее маленькой победы над Сокджином — его, Тэхёнова, свобода.

***

      В такси Юнги укладывает Морган бережно, почти ласково, изо всех сил стараясь не потревожить пьяный сон, пока она в царстве Морфея борется не то с зомби, не то с качками, строго приказывая «чтобы к семи… ик… был целый качок у меня… ик… в кабинете». Мысленно откладывает удивление на тему чужой бурной фантазии, глотая свежий вечерний воздух и отбивая «птичкам» сообщение, чтоб те организовали пустой коридор в общаге. Тасканием девчонки на своём горбу он никого не удивит, точно не в Корее, где каждая новая дорама диктует моду на очередной физический контакт: кабэдон, покатушки на спине, тягание за запястье и так далее по пассивно-романтичному списку. Просто Юнги сам выпил немало и в таком состоянии бодаться с наследниками натурально лень.       Он садится в машину и мгновенно натыкается на вполне осознанный и трезвый взгляд. В самом начале, когда он её первый раз увидел в столовой, то подумал, что этим взглядом серых глаз можно одинаково легко генерировать лёд и душить котят. При более близком знакомстве Юнги понял: Морган — стандартная отличница, со здоровой тягой к жизни, а аура «осторожно, злая собака» — так, нелепая случайность, продиктованная обстоятельствами. Сейчас, разделив с ней еду и выпивку, в тусклом свете лампочки на заднем сиденье такси он видит в чужой серости глаз непривычную мягкость, идущую трещинами более темного и глубокого цвета неуверенности.       — Можно? — абстрактно спрашивает Морган, разлепляя губы. Юнги почему-то прекрасно понимает суть вопроса, молча кивнув и позволив девушке приткнуться к его боку. — Забавный факт: ученые доказали, что тридцать минут объятий в день здорово повышают показатели гормона счастья, нормализуют состояние нервной системы и делают просто приятно. Мне хватит и трёх минут.       У Юнги на внезапный факт (наверняка от британских ученых) не менее внезапно скрипит что-то отдаленно напоминающее сердце. Етить через колено, во что он вляпался? Нет, во что она его вляпала? А себя? Снова хочется спросить, зачем ей всё это нужно, но уже не с профилактическим любопытством, а серьезно и даже сердито. Встряхнуть её, крепко обхватив за плечи, вцепиться взглядом и спросить: «оно действительно того стоит?». Вместо этого он сжимает губы в тонкую линию и отворачивается к окну, стараясь не дышать её терпким запахом черешни и миндаля. Какой смысл спрашивать, если он и так догадывается о том, что ответом будет короткое «стоит» и тотальная уверенность, граничащая со слепой верой, в собственной правоте.       Морган отлипает от него, как по часам, ровно через три минуты. Неловко и смазано поднимается, слегка встряхивая головой в попытке прогнать алкогольный дурман, и очевидно не справляется с задачей, потому что через секунду шипит очаровательно недовольное «ай-ик-щчь». Плёнку недовольства неаккуратно комкает ползущая на губы Юнги улыбка. Он обязательно посердится на неё потом, когда она не будет забавно оттопыривать нижнюю губу и скрести обивку сидения ногтями.       Очередной поворот на шоссе притягивает Морган магнитом обратно в объятия Юнги, как бы тонко намекая на недостающие двадцать семь минут, а внезапным бонусом на линию челюсти падают её тёплые губы. Мир не замирает, не схлопывается, время не останавливается. Они не зависают в моменте тягучего взгляда глаза в глаза и нигде не ёкает от внезапно обрушившихся чувств. Но жилы по каким-то неведомым причинам мгновенно натягиваются на остов Юнги, пока ожог нечаянного поцелуя расползается зудящим покалыванием под кожей.       — Извини?       — Да.       Что «да» никого не волнует. Вопрос вообще не поставлен бинарной формой ответа, но у Юнги на всё и везде ответ положительный, чисто на всякий случай. Вопросительный сколиоз её позвонков на его сухой ответ горбится под тупым углом в попытке подняться и приткнуться в другой угол машины. Юнги мысленно уговаривает себя, что это всё алкоголь, момент её слабости и его человечности по отношению к уязвимому человеку в конкретной точке времени… И вообще, мир же не схлопнулся, и сейчас, когда он одним слитным движением по-хозяйски притягивает её к себе, заставляя уткнуться носом в шею, тоже ничего не схлопнется.       Разве что его хребет от чужого горячего дыхания, прицельно бьющего под ухо.       — Ученых надо слушаться, они ерунды не скажут. Ещё двадцать семь минут, — вслух произносит Юнги последнее и самое хлипкое, не выдерживающее никакой критики, оправдание собственному поступку.       — Спасибо, — размазывает буквы по его шее Морган, не делая лучше, но хотя бы перестает бороться с бессердечной сукой-гравитацией и засыпает, наконец, позволив ему выдохнуть.       Выходя из такси, предварительно аккуратно уложив голову Морган на сиденье, Юнги чувствует приятную усталость в затекших мышцах и лёгкость в башке, хотя он не спал ни разу и, кажется, даже не дышал, потому что хватка у ведьмы железная. Он лениво потягивается и не замечает, как зажмурившись, улыбается широкой улыбкой с дёснами.       — Ты чё такой довольный? — подозрительно хмурится Намджун, дежуривший сегодня на проходной.       — Ничего, — пожимает плечами Юнги. — Просто в кои-то веки ученые не напиздели.       У старосты кайдзю на лице отпечатывается с десяток вопросов, сложность которых варьируется где-то между «с чего вдруг вечно хмурый ведьмак такой довольный» до «что ещё, блять, за ученые и что ты курил?». Юнги отмахивается лениво, шумно хмыкнув. Ему бы самому узнать ответы на каждый из этих вопросов.       — Поможешь вытащить нашего капитана команды? Мне ещё надо успеть отнести её в общагу, пока наследники не хватились.

***

      Первая реакция, когда в понедельник Тэхён видит грязно-жёлтое пятно на её скуле — протянуть руку вперёд и коснуться кончиками пальцев размытого контура синяка. Он успешно давит в себе это желание и демонстративно, с едва различимой ухмылкой на губах, сцепляет руки у себя за спиной в жесте «я тебя не трону», который в их ситуации кажется больше насмешкой, чем обещанием реально не трогать. Морган на это молчаливое представление презрительно кривит губы, усталым движением зачесывая волосы назад.       — Ты пила? — не выдержав, всё-таки тянется к ней ближе и принюхивается, нарушая не просто дистанцию в два шага, а её личное пространство.       — Не твоё дело, — цедит сквозь зубы, выставляя ладонь вперед, чтобы отодвинуть его от себя. — Чего хотел, сонбэ?       — Извиниться.       Лопатки жгут любопытные взгляды студентов, но реальные дыры выжигают только две пары конкретных глаз — так сторожат его Чимин с Чонгуком, готовые при любом лишнем вздохе затянуть фантомный поводок и накинуть намордник. В самом деле, они думают, что он её разложит прямо тут, в коридоре?       — Я бы хотел извиниться, — облизывает пересохшие губы Тэхён. — Я повел себя недостойно и неразумно. Мне казалось, что тебе будет интересно взглянуть на ритуал, но не предусмотрел, что суккубовский выплеск будет таким мощным, и я не сдержусь. Мне очень жаль, прими пожалуйста мои извинения, Морган-ши.       Поклон — четкий, прямой, под углом в девяносто градусов, со стороны может показаться, что ему действительно жаль. Вот только Морган не смотрит на него со стороны, а смотрит внутрь.       — Не-ра-зум-но, — по слогам повторяет за ним меченая, упираясь стеклянным взглядом поверх его согнутого хребта куда-то вглубь коридора, где у класса копошатся первокурсники с зелеными галстуками. Секунда, две, три и она проморгивается, снова глядя на Тэхёна. — Да нет, это было дофига разумно и с конкретным прицелом на то, чтобы трахнуть меня, лишь бы я никому другому не досталась.       Голос у неё настолько ровный, что звенит не в ушах, а опасно в груди. Он выпрямляется, напрягаясь, и слегка хмурится в безуспешной попытке разглядеть хоть одну эмоцию на её лице, и по ней, как астрологи по созвездиям, вычислить следующий шаг. Морган — синоним к «закрытая книга», — оттягивает уголок губ вверх и делает шаг к нему, задирая голову, чтобы наверняка глаза в глаза.       — Я вам призналась, что знаю про ваш спор, а вы вместо того, чтобы открыто спросить, кого я выберу, отчего-то решили дальше разводить эту мышиную возню.       — И кого бы ты выбрала? — сквозь пересохшие голосовые связки продирает слова Тэхён, не смея оторвать от неё взгляда. Он уже сейчас не столько знает, сколько интуитивно чувствует — для него всё закончится плохо.       — Не тебя, — припечатывает с буддийским равнодушием Морган, и это настолько неожиданно, что выбивает воздух из лёгких полностью, и он позволяет ей приблизиться ещё больше. Позволяет приподняться и коснуться кончиком носа его, позволяет прошипеть в губы. — Ты мне противен.       Впервые Тэхёна тревожит не столько собственная реакция на отказ, сколько сам отказ. Настолько он просто ей дается, что нет никаких сомнений в том, что заставь они её выбирать, и его бы не было даже в листе «потенциально возможно, если других кандидатов нет». Оказывается, отказ — это не про детскую обиду, когда сжимаешь кулаки, топаешь ногой и искренне не понимаешь почему. Оказывается, отказ — это про боль, которая мириадами иголок выворачивается изнутри тебя, заставляя кровоточить густой, неразбавленной, первородной яростью.       Все уже разошлись по своим занятиям, и только они остаются стоят недвижимо с двумя дрессировщиками неподалёку, поэтому Тэхён действует быстро. Магической руной отделяет Чимина с Чонгуком — это не остановит их, но задержит и даст время на то, чтобы схватить меченую за запястье и утащить в туалет на другом этаже. Он, не церемонясь, толкает её в стену и, судя по чуть сморщившемуся носу, делает ей больно. Хорошо, приятно и очень мелочно, но в первую очередь хорошо.       Главное, не потерять контроль окончательно, потому что если он перейдёт черту, то назад уже точно не сможет вернуться. Страх напополам со злостью бурлящим потоком несётся по венам, не обещая ничего хорошего и пробуждая нечто очень тёмное, что проистекает от самого ядра дробленного в крошку сердца. В последний раз, когда с Тэхёном случилось нечто подобное, он почти разрушил чужую жизнь. Хочет ли он разрушать жизнь Морган? Нет. Хочет ли он реально сделать ей больно, отыгрываясь за всё то, что он по её милости жрал последние пару месяцев? Нет. Сможет ли он остановиться, если начнет? Вряд ли.       — Ты правда такая дура или все-таки прикидываешься? — шипит ведьмак, обхватывая длинными пальцами девичью шею, чтобы было проще контролировать каждый её вдох. — Я, может, и не самым хорошим способом, но хотел помочь тебе, защитить. Да, я бы тоже с этого кое-что поимел, но это закон природы — во всем нужен баланс. Окей, ты мой порыв не оценила, я это понял, принял и пришел извиниться, а ты что? Где же твоя хвалёная вежливость, Морган? Почему от вежливой суки осталась только сука? Надоело притворяться?       — Вежливость, — она царапает его руку, давясь от нехватки кислорода, — кончилась, когда ты залез ко мне в трусы, сонбэ.       Последнее звучит особенно ядовитой насмешкой. Поразительно, что будучи буквально прижатой к стене, она позволяет себе так с ним разговаривать. Невероятно бесит, потому что где-то внутри это ещё и восхищает. Давит на хребет подлой мыслью о том, что именно такой и должна быть девушка, не просто знающая себе цену, а не стесняющаяся её продемонстрировать, ибо уверена — никто не потянет. Это тоже бесит, потому что правда не потянет. Простая в основе своей мысль, а закручивает в такую эмоциональную воронку, что короткие ногти неосознанно впиваются в кожу, оставляя глубокие лунки.       Он ведь знал, чувствовал нутром, но всё равно поддался и теперь позорно мироточит перед ней не израсходованными чувствами, что так и не смогли найти правильный путь к её сердцу. Тэхёну кажется, что он слышит, как хрустит его первая, настоящая и такая сильная влюбленность, перемалывает хрящи, завязывает узлами жилы и обращается в невнятное существо, жадно клацающее зубами с единственной целью «сожрать».       — У меня тоже кое-что кончилось для тебя, Морган, — улыбка больше напоминает сумасшедший оскал. — Терпение. Розовые очки сняты, баста — больше не будет заискивающего перед тобой Тэхёна, который всё ждёт, когда же Морган соблаговолит пойти с ним на свидание, пока она в это время лижется с первым встречным.       — Не интересно, — не дает ему договорить Морган, фыркает прямо ему в лицо, откровенно издеваясь. — Твоё настоящее лицо уже видела — скукота. И прямо сейчас, держа меня за горло, ты лишь подтверждаешь это. Что ещё ты там придумал: шантаж, новый спор, бартер, договор, дружба с привилегиями? На всё один ответ — нет.       Пальцы с каким-то исступленным наслаждением сдавливают сильнее. Пусть она запоминает, привыкает к этому ощущению беспомощности и нехватки кислорода, потому что Тэхён собирается держать её за горло всегда. Потому что он осознанно переходит границу, будучи уверенным в том, что обязательно об этом пожалеет, но позже. Когда возбуждение от собственной власти и агрессивная лихорадка спадут, позволяя раскаянию накатить удушливой волной.       — Уверена? — ледяной тон его голоса действует на неё отрезвляюще, это заметно по прояснившемуся взгляду серых глаз, который вновь становится напряженно цепким. — Может, ещё передумаешь, пока есть время?       Он так долго держался и не сдержался.       Наклоняется к ней, ведя носом вдоль виска, зарывается в волосы и втягивает густой запах, чувствуя на языке горький вкус миндаля. Так пахнет цианистый калий, и Морган идеально подходит этот запах — запах отравы.       — Хотя кого я обманываю? Времени у тебя больше нет, — смешок теряется в каштановых волосах. — Слушай меня внимательно, Морган, и запоминай. Нет больше никакого спора. Я не Чимин, который дергает за ниточки, испытывая манипуляторский кайф от того, что доводит свою жертву до выбора, который нужен ему. Я — не оставляю выбора, и для тебя исключений тоже не будет, — он резко отстраняется, но руку с чужой шеи не убирает. — Я знаю про ваш маленький спектакль на троих: ты, Юнги и Сокджин. Знаю, что мой хён, прилетев к тебе на помощь, в первую очередь выгораживал своего дружочка, который очевидно тебя зачем-то защищает. Мне крайне интересно зачем, но я, так уж и быть, не буду копать глубже не только потому, что не хочу наткнуться на банальное «мы трахаемся в любовь», но и потому что мне капец лень сраться с Юнги из-за какой-то дырки, — ведьмак отпускает её окончательно, брезгливо вытирая руку о штанину форменных брюк. — Не будет обещаний защиты и красивой жизни рядом со мной, потому что теперь ты просто ляжешь под меня и будешь делать так, как я скажу. В противном случае я раздавлю Юнги. Мне будет жаль, но я сделаю это и ткну пальчиком в тебя, чтобы он знал, кто виноват в проблемах его семьи. В субботу тебя будет ждать машина, и только попробуй в неё не сесть. Тебе ведь не понравилось, как я схватил тебя за шею? А Юнги, думаешь, такое понравится? А твоей маме? А твоему отцу? Ведь я за них возьмусь в первую очередь, заставляя тебя смотреть, как ломаются все, кто для тебя дорог или ценен, просто потому что ты не пожелала сломаться, когда был шанс.       Тэхён разворачивается, выходит из туалета, едва не зарядив копающемуся в магической защелке Чонгуку по носу, и бросает тихое «она вся ваша».       Позволяет себе выдохнуть только выйдя на улицу и глотнув прохладного воздуха. Он всё сделал правильно, — это то, что Тэхён говорит себе, оглядываясь на корпус Академии позади себя. Да, он мог бы мягче, толерантнее, вежливее, в конце концов, но зачем? Всё, что он успел узнать о Морган за эти несколько месяцев — честность она ценит достаточно высоко, чтобы понять, что именно сегодня Тэхён ни разу не слукавил. Не сгладил острый угол слов, не пожалел, подумав о чужих чувствах, и перестал юлить, честно признаваясь в собственной желаниях. Остаётся лишь надеяться на то, что за шелухой из агрессии и ярости Морган не заметила, как его разбивает страхом потерять её безвозвратно.       Лучше ей никогда не знать, что своим коротким «нет» она способна разрушить его до основания.       Морган действительно отрава, и Тэхён отравился, даже не попробовав на вкус.