Mutabor

      За две недели Чонгука почти перестаёт удивлять цикличность, в которую вошла собственная жизнь. Утром выловить Морган на женском этаже общежития, сопроводить в столовую, обсудить учёбу за завтраком вместе с ней и Тэхёном, разойтись до обеда по урокам, потом снова уроки, ужин и свободное время обязательно в библиотеке, чтобы после проводить до двери в её комнату. Разнообразие появляется в те дни, когда Морган, поправляя края кофты, твёрдо произносит:       — Мне нужно личное пространство и время.       Разворачивается и уходит.       Судя по докладам птичек — иногда в лес, иногда в спортзал, иногда в сад. В общем-то, ничего криминального, но каждый раз почему-то неприятно щемит в грудине. Может быть потому, что он, в отличие от Тэхёна, ещё не ослеп и чётко видит: Морган маску свою не сняла — всего лишь сменила на другую, — чуть более дружелюбную, но всё также фальшивую, застёгнутую на все пуговицы. Лишь иногда в лесу, иногда в спортзале, иногда в саду она снимает все маски разом.       Чонгук однажды сам убеждается в этом, когда случайно находит её среди пышных и цветущих кустов в оранжерее. Морган откидывается назад, опираясь на руки, которые словно булавки дырявят лавку. У неё прикрыты глаза, улыбка едва трогает губы, а нога дергается в воздухе в такт музыке, льющейся из наушников. Сотканный из наблюдений, личных выводов и предположений образ в голове Чонгука совсем неравномерно трещит по швам и расползается в разные стороны, будто свитер, нитка которого неудачно зацепилась за гвоздь.       Морган больше не хочется сравнивать с ледяным осенним ветром, что беспардонно залезает под куртку и лижет холодом кожу. Теперь хочется подогнать под неё сравнение с водой в озере — стоит себе недвижимо, блестит на солнце и покрывается рябью лишь при внешнем воздействии, когда какой-нибудь случайный прохожий кинет камушек просто так.       Сколько в ней этих камушков? Не разглядеть.       Стоит ему подойти к её берегу, как воду затягивает мутным илом. И от этого в груди ёкает неприятно, заставляет Чонгука развернуться и уйти в спортзал, занять себя очередной тренировкой, чтобы не думать. Не сравнивать.       Не приходить к выводам.

***

      Для Тэхёна последние две недели октября превращаются в настоящую пытку. Сначала ему не хотелось смотреть в глаза Морган, потому что пугал любой исход прямого столкновения от «о, боже, поздравляю со свадьбой» до «а мне разве не всё равно?». Потом он всё-таки поднимает на неё карие глаза и в груди что-то громко ухает вниз, разбиваясь на мелко-дисперсные осколки надежды. Он не смотрел, потому что так у него был шанс — хотя бы вообразить себе, что ей не плевать.       Но ей:       — Тэхён-ши, я рада за тебя, если это брак хотя бы по согласию обеих сторон, и сочувствую, если нет.       Она снова откупается вежливостью, которой цена — грош.       Морган не меняется и всё так же рядом: отвечает на вопросы, участвует в диалогах с ним и Чонгуком, улыбается каждый раз, стоит ему захватить ей кофе, благодарит, когда он без слов протягивает нужную книгу ещё до того, как она попросит, и иногда очень редко позволяет коснуться себя, не дёргая губы в отвращении. Это оказывается даже хуже, чем он себе представлял в самом плохом из сценариев, потому что ужасно обидно. Потому что он, наконец, не просто понимает или ловит на краю сознания, а конкретно видит.       Видит, что она не примирилась и сделала шаг навстречу, а сменила одну маску на другую.       Тэхён тускнеет с каждым очередным «спасибо» и новой улыбкой. Выдыхает разочарованно, когда она разворачивается и уходит в своё «мне нужен хотя бы час наедине с собой». Тэхён знает от «птичек», что она тратит свои шестьдесят минут на сад, лес или спортзал, хаотично выбирая под настроение. Поэтому если захочешь поймать её где-то — не поймаешь, но он ловит совершенно случайно в спортзале.       У Морган волосы собраны в высокий хвост и можно разглядеть каплю пота на шее. Резкие и вместе с тем плавные движения вокруг тренировочного духа напоминают Тэхёну воду, которую переливают из кувшина в кувшин — пузырится, шумит, льется с бешеной скоростью и брызги обязательно во все стороны. А захочешь собрать в ладони хоть каплю, чтобы банально смочить горло, так она разом сквозь пальцы просочится обратно. Между рёбер пульсирует до искривления губ неприятным осознанием того, что ему её на вкус никогда не узнать.       — Я составлю компанию, — тяжелый, густой бархатный голос заставляет Морган застыть напротив духа и пропустить удар, отлетая назад прямиком в его руки. Тэхён мягко ловит её и разворачивает к себе. — Победитель загадает проигравшему желание, согласна?       — Мне ничего не нужно от тебя, Тэхён-ши, — ну естественно, блять, потому что получить можешь всё (окей, почти), взмахнув ресницами в нужную сторону.       — Зато мне нужно, — он не церемонится и сразу сминает рукав тренировочного ифу, плавным движением проскальзывает под неё и перекидывает Морган, лукаво ухмыляясь.       Она недовольно хмурится от мыслей, смешавшихся с болью и поднимается на одной лишь тяге отомстить, уложив обидчика на лопатки. Но Тэхён, которого с шести лет таскают на тхэквондо, кэндо, кунг-фу и кучу всего другого, из принципа не позволит ей себя победить. Хотя бы на татами, но Морган будет лежать под ним, и она лежит.       Сначала, как он и представлял: прикусывая губу от негодования, тяжело дыша от попыток вырваться, а потом… потом начинается настоящий ад. Морган за мгновение превращается в невероятно послушный пластилин, позволяя валять себя, как угодно. Её движения становятся нарочно медленными, но плавными. Она не старается причинить боль, наоборот — ласково касается пальцами, прижимается телом и, чёрт возьми, краснеет, горячо выдыхая в лицо. Низ живота стягивает горячим и тяжелым от такой Морган.       Тэхён плавно проскальзывает у неё под рукой, крепко перехватывая и заламывая за спину. Прижимает к своему торсу, но она вжимается ещё сильнее, запрокидывая голову ему на плечо, чтобы снизить давление, когда он хватает её второй рукой за шею. Она разворачивает лицо и то ли специально, то ли случайно, но мажет губами по шее, пуская вдоль позвоночного столба кусачий взвод мурашек. Тэхён прикрывает глаза и шумно втягивает носом воздух, но там сплошь черешня и горький миндаль. Он выпускает её, толкая от себя и, прочистив горло, произносит:       — На этих выходных Самайн, будет настоящий костюмированный праздник.       Тэхён хватает её обеими руками за шею и чувствует, как пальцы горячит от ощущения учащенной пульсации под ними. Она пытается двинуться вперед, прогибаясь в спине, но он подсекает её снизу, роняя на пол и укладывая руку поперек груди. От происходящего становится дурно, и Тэхён уже не старается не смотреть, не думать, не чувствовать. Он жадно смотрит на её лицо, горящие скулы. Думает о том, как блестят её глаза и почему голос становится до пронзительного глубоким.       — Знаю.       Но самое главное — Тэхён чувствует, как собственное тело непроизвольно толкается пахом вперед, а Морган, оказываясь внезапно ужасно раскрытой, — подаётся, блять, навстречу. Её руки ложатся на его плечи, обводят их, переходят на шею, слегка оттягивая ворот футболки. Пальцы касаются загривка, волос, щекочут и возбуждают.       — Моё желание: пойти с тобой на Самайн, — аккурат в её губы, чтобы ни грамм кислорода между ними не протолкнулся, только слова, но Морган решает иначе. Решает прямо сейчас скользнуть языком по своей нижней, задевая и его. Тэхёна дёргает в этот самый момент чисто на инстинктах, он ловит её язык, сталкивает со своим и впивается поцелуем. Липким, въедливым, горячим, пронизывающим до самого нутра. Морган не сопротивляется, даже тянется к нему, заставляя под веками искрить от восторга, но всё исчезает с первым колючим укусом и резким толчком.       Тэхён всё-таки оказывается на лопатках под ней, чувствуя, как сильно она сжимает его бёдрами, и не сдерживается, проводит ладонями по ним вверх. Коварное, нечистоплотное ощущение в основе своей, распускающее щупальца самоистязание, до зуда щекочет чувствительными усиками где-то в подвздохе, как наказание за слабость, которую он ей показал.       — Прости, Тэхён-ши, но у меня уже есть пара на праздник, — она улыбается краешком губ, поднимается на ноги, в последний раз сладко и от души проезжаясь по возбужденному члену, который он даже не пытается скрыть под спортивными штанами.       Морган уходит, а Тэхён вязнет в молчании, сжиженном до асфиксии, подбирающейся к горлу колючей проволокой из ярости и возбуждения.

***

      Сокджин все две недели привычно смотрит. Ощупывает взглядом лепнину выраженных девичьих скул, острую линию подбородка, тонко очерченный нос и неправдоподобно глянцевое, даже на ощупь, лицо Морган. Её тело — декоративное нэцке, слишком изящное, чтобы ожидать от него реальной угрозы. Эта шёлковая девочка подмигивает лунными серпами глаз — дразнится, говорит шелестом опадающей вишни, смеётся в узкую ладошку и совсем не фонит угрозой, но Сокджин всё равно её чувствует.       — Она мне не нравится, — тыкает указательным пальцем в направлении меченой Сокджин.       — Врёшь, — фыркает Юнги, не разгибаясь из положения «лицом в стол или отвалите, я сплю».       — Да, — обессилено вздыхает, — вру.       И вновь цепкий взгляд на Ёкояма Морган. Имя, как сорная трава, переплелось европейско-японскими корнями в скороговорку, превращая всяк произносящего в змееуста. Бесит, если честно, но ворочать на языке из раза в раз не мешает.       Морган сама по себе похожа на сорняк, который единственный пророс на грядке и теперь всё время цепляет взгляд на себя, а ты проходишь мимо и думаешь каждый раз «уберу его завтра, сегодня других дел полно». Но дел никаких нет, а корни она пускает основательно, со знанием дела.       — Она мне не нравится, — произносит Сокджин, когда Морган скрывается в саду. — Чего она там делает?       — Медитирует на цветы? — предполагает Юнги и отворачивается в другую сторону.       Голова заполнена шелестом страниц — в библиотеке нехарактерно много народу, желающего подтянуть хвосты перед праздником. А взгляд опять липнет к Морган в окружении её ручных псов. Сейчас она не похожа на сорняк, скорее на воду — говорит что-то быстро, смеётся заливисто, движения эти её сумбурные, похожие на неугомонный поток горного ручья. В запаре явно, вон как трясёт учебником по трансфигурации и шипит на Тэхёна, который руками разводит.       — Она мне…       — Не нравится, слышали уже, — заканчивает за него Юнги, собирая стопку из книг, чтобы уютно устроить на неё голову и уснуть.       — Куда она сегодня пойдет, в спортзал или в сад?       — В лес, «птички» говорят, что чаще всего по четвергам она выбирает лес, — друг откладывает учебник в сторону и придирчиво разглядывает другой. Сокджин иногда всерьез подумывает предложить Юнги написать брошюру на тему «Правильный выбор книг или на каких удобнее всего спать». Данное произведение определенно имело бы успех. Вон, у Хакёна какая глубокая вмятина на всё лицо, потому что учебник по маг-ботанике за шестой курс в слишком твёрдом переплете и с острыми углами. Надо было брать за пятый, там мягкая прошивка и название не выбито, никаких следов бы не осталось. Интересно, а на каких книгах спит Морган?       Сокджин дёргает головой, распугивая дурацкие мысли, и с едкой насмешкой про себя отмечает, что за годы дружбы с Юнги и сам вполне может написать такую брошюру.       — Вечером увидимся, — поднимается из-за стола и уходит к себе в комнату.       Морган как по часам выходит из общежития на вечернюю прогулку, на что Сокджин лишь хмыкает. Ловит её за капюшон толстовки и тянет на себя, заставляя удариться лопатками о его грудь. Он свободной рукой втискивает в раскрытую сумку свою тетрадь и нагибается к уху.       — Удачи на контрольной по трансфигурации, — насмешливый шёпот разбивается на осколки и заставляет её дернуть шеей в сторону.       Сокджин отпускает также быстро, как и поймал, разворачивается и идёт к выходу, но она хватает его за рукав. Тормозит у двери и мнётся несколько секунд, не рискуя оторвать свой взгляд от пола. Может, на младших и работает этот жест умильной нерешительности, но Сокджину он кажется ужасно неестественным. Она уверена в том, что делает, и точно знает, что говорить, а это промедление ничто иное, как выбор наиболее подходящей моменту маски, за которой никто не разглядит правды.       — Я не просила об этом, — сквозь зубы каждое слово, толкает ему в грудь обратно несчастную тетрадь. — Заберите.       — Не хочу, — убирает руки в карман брюк Сокджин, уверенный в том, что она не станет портить единственное, что уважает — знания.       — Зачем вам это? — теперь Морган смотрит ему в глаза, но от этого нисколько ни лучше, потому что взгляд — ледяной.       — Хочу помочь.       — Зачем?       — Просто так.       — Так не бывает, — кривая усмешка разрезает плотно сжатые губы. — Не здесь.       — И то верно, — кивает Сокджин, отворачиваясь в сторону, словно перебирает варианты. Тетрадь всё также прижата к груди и всё, что он об этом думает — стоило выбрать мягкий переплет. Сокджин наклоняется к её лицу слишком близко, слишком легко, будто и нет никакой руки между ними. Он беспощадно сокращает расстояние между их губами, оставляя пару жалких сантиметров для одного на двоих вдоха, чтобы:       — Ты мне не нравишься, но мне очень нравится заставлять тебя чувствовать себя некомфортно.       — Почему? — она смотрит прямо ему в глаза, не отвлекаясь и нисколько не смущаясь, и это кажется Сокджину настоящим откровением.       Она вот такая — не сорняк и даже не вода — стихия. Разрушающая всё подчистую стихия, которая завораживает не своей красотой, а величием, и которую ужасно хочется себе подчинить, даже если точно знаешь, что в процессе умрёшь. И Сокджин, который никогда не любил рисковать понапрасну, отодвигается от неё, улыбаясь мягко.       — Человек показывает своё истинное лицо в самые дискомфортные для него моменты, — он делает ещё один шаг назад и тетрадь со звонким шлепком падает на пол. — Не хочешь — не бери, я просто решил помочь.       Сокджин уходит, будучи уверенным в том, что стоит её прихлопнуть собственным равнодушием, как он вернётся в себя прежнего — любопытного ко всему, кроме неё, чей смысл существования — методичное начисление побед на собственный счёт в игре за власть. Но ничего ровным счетом не меняется, когда он понимает, как горит затылок от желания развернуться на лестничном пролёте и посмотреть, как Морган подбирает с пола тетрадь.       — Она мне не нравится, — цокает тихо Сокджин, всё-таки оборачиваясь через плечо.       — Она тебе так сильно нравится, что даже не нравится, — хмыкает из-за угла Юнги и отцепляет себя от стены, уходя обратно на свой этаж, насвистывая дурацкую мелодию.

***

      Две недели.       Чимину нужно подождать две недели, где скрупулёзно выверенный режим — превентивная мера от дышащей в затылок шизы. Подчинить себе собственных демонов — это признать их существование. И Чимин, скрипя жемчужными зубами, точно знает, где у него ломко, где тонко до прозрачной мембраны, через которую вот-вот прорвётся потусторонняя тень.       Он смотрит за Морган неотрывно. Жадно наблюдает, оплавляя щёку в оскале, когда узнаёт, что теперь ей нужно время наедине. Она продержалась в целостности целых полтора месяца, пустив первую трещину лишь сейчас. Это достойно восхищения, но у Чимина для неё только новые преграды.       Время тянется тяжелым грузом монотонных событий: уроки-уроки-уроки-Морган.       Чимин ловит её за две недели всего лишь два раза, один из которых в субботу перед Самайном, когда их отпускают в город за костюмами. В магазине аксессуаров Морган тарабанит по стеклянному прилавку и лениво мажет взглядом по стенам, но стоит ему зайти внутрь, как всю безмятежность смывает с её лица.       — У меня для тебя есть два желания, — он облокачивается о прилавок и улыбается лукаво, убирая прядь волос ей за ухо. — Во-первых, я хочу, чтобы ты надела красное на Самайн. Во-вторых, придёшь через полчаса после начала — ровно в полночь.       Морган привычно сжимает губы в тонкую полосу, но не отшатывается назад, не дёргается, и вообще не подает никаких признаков страха и отвращения. Видимо, треугольник медитаций «сад-спортзал-лес» работает неплохо, жаль только, что и он ей скоро не поможет. Дождавшись от неё равнодушного «хорошо», Чимин выходит из магазина, мысленно давая отсчет последним суткам.       На часах его/её судного дня остаётся сорок минут, когда Тэхён за его спиной помогает Чонгуку вносить последние штрихи в костюм, нанося фальшивые ссадины на лицо и руки. Младший в красно-белом футуристичном костюме разбившегося гонщика выглядит внезапно взросло и хищно, в противовес мягкому Тэхёну, который предпочёл восточный халат с ручной вышивкой и образ предсказателя.       — А ты кто? — спрашивает Чонгук, разглядывая Чимина через зеркало. Специально выкрашенные в серый на грани голубого волосы, темная накидка ханбока, распахнутая и обнажающая белую рубашку, и пояс с множеством ножей.       — Убийца, — хмыкает Чимин, убирая в ножны последний клинок, перепачканный кровью.

***

      Выходя из спальни старосты школы, Тэхёну приходится заставлять себя шагать. Ему кажется, что он первый раз за все шесть лет не хочет идти на Самайн, потому что знает — там будет Морган и нужно будет держать себя в руках. То есть не разорвать её спутника на куски, не выпотрошить и не избить до потери пульса за то, что она ему улыбнётся, когда тот подаст ей руку, например, приглашая на танец.       Танцы.       Блять.       Там будут эти гребаные танцы. На изнанке век сразу же рисуется картина того, как чьи-то длинные пальцы обхватывают талию Морган крепко, по-хозяйски, и ведут её в ритме музыки, заставляя то ли смеяться, то ли дышать быстро-горячо-влажно на ухо, прямо как Тэхёну в зале.       Он честно пытался узнать у «птичек», кто пригласил её, но они сами ничего не знали, отговариваясь «кроме вас, вокруг неё никто не вьётся». И Тэхён принялся смотреть, вычислять — Чимин или Чонгук. Всё сводилось к младшему, потому что Чимин почти с ней не контактировал и по правилам их договора, не мог к ней прикасаться. Не сказать, что его трогает факт того, что она пойдет на бал с Чонгуком, — он его просто выводит.       Внутри что-то нервно сжимается и сваривается в кипятке каждый раз, когда Морган улыбается на шутку Чонгука. Касается пальцами его локтя. Ерошит волосы и снова, блять, улыбается.       И если бы можно было умереть от взгляда, Морган была бы мертва уже раз сто.       Но хуже всего было даже не признание самому себе в том, что он не просто бесится от того, что его опережают в гонке, а натурально ревнует. Хуже этого было только сегодняшней ночью, когда он проснулся с её именем, бьющимся в висках, весь мокрый, возбуждённый, с колотящимся где-то в районе живота сердцем.       Тэхёну снилась Морган, горячая, льнущая к нему, растекающаяся перед ним. Лежала под ним и дышала. Тяжело дышала, выгибаясь под его прикосновениями, позволяла целовать себя, кусать нежную кожу шеи, оставлять следы. Яркие, кричащие о принадлежности ему пятна. Он водил ребром ладони по её промежности, наслаждаясь хрустом её позвонков и стонов.       Морган выстанывала, почти молила. Так, как и должна была с самого начала. Она стонала его имя — Тэхён. Не «Тэхён-ши», не набившее оскомину «сонбэ», а просто Тэхён. Как надо: с тихим шипением, но очень ломко на начальном «тэ».       Он едва не разодрал себе глотку, когда проснулся и по голове ударило осознанием, что увиденное лишь воображение. Он сцепил зубы и прижал ладони к лицу, жмуря глаза с такой силой, будто пытался выдавить что-то… кого-то. Её. Из своих мыслей.       Но она до сих пор там.       Поэтому, войдя в главный зал, красиво украшенный к празднику, Тэхён подходит к столу с выпивкой и залпом опустошает стакан, в котором виски на два пальца. Второй он цедит уже медленнее, со вкусом. Мониторит взглядом разряженную толпу, но не находит её. Ни в палатке с гадалкой, ни за столиком, ни на танцполе, ни у магического костра, через который с визгом прыгают семикурсницы. Её нигде нет.       — Где Морган? — спрашивает сердитый Чонгук, которому пришлось отбиваться от однокурсницы.       — Я думал, она с тобой, — честно и слегка растерянно признаётся Тэхён.       — Она сказала, что её уже пригласили, — младший в образе гонщика хмурится ещё сильнее и отворачивается. Тэхён отслеживает траекторию чужого взгляда: Сокджин со своей неизменной на таких мероприятиях однокурсницей Хэвон, Чимин в компании кайдзинки вовсю флиртует, Санхёк танцует с загробницей, и нигде, ни с кем нет Морган.       — Видимо, её главный партнер на этот вечер — какая-нибудь книжка, — закатывает глаза Чонгук, полагая, что их в очередной раз обвели вокруг пальца.       Часы отбивают полночь, оповещая о том, что Самайн официально вступает в силу, и на лестнице появляется она. Без книги.       Традиционное, китайское одеяние для невесты красного цвета, богато расшитое золотыми нитками, тянется огненным шлейфом за Морган. Чёрные волосы хитро переплетены с целой конструкцией из заколок, которые в итоге соединяются в единый головной убор. Золотая маска на один глаз вплетена в волосы сбоку, и притягивает взгляд к неестественно бледному, мёртвому лицу. Тэхён замечает черные, как провалы, линзы на глазах, красную линию на губах и кровавый разрез вдоль шеи. До того натуральный, до того уродливый, до того символичный, что внутри всё застывает.       — Сука, — выдыхает Чонгук рядом с ним и тычет экраном мобильного телефона старшему в лицо.       Тэхёну приходится сморгнуть несколько раз, кое-как поймать в фокус буквы и, наконец, прочитать: «Мои два месяца закончились, и я официально вступаю в игру». Он прикрывает веки, слегка опуская голову, и сжимает губы в прямую линию. Тэхён уворачивается от тычков Чонгука в бок, потому что ему не надо смотреть, чтобы увидеть, как возле лестницы убитую невесту ловит её убийца.

***

      Крепко сжимая её ладонь, Чимин наклоняется к ней интимно и шепчет в ухо, цепляя губами мочку:       — Больше красного тебе идёт только кровь, чаги.