Mutabor

      — Ну и почему я должна была прийти именно в полночь? — невозмутимо спрашивает Морган, когда они оказываются в эпицентре танцпола.       — Во-первых, это эффектный жест, — Чимин раскладывает слова профессорским голосом нарочно, чтобы усилить контраст от собственных движений: рука на талию, крепко сжать, толкнуть на себя, чтобы вмиг стало до неудобного тесно. — Во-вторых, сейчас начнется открывающий Самайн танец. У вас такого не бывает?       — Нет, — хмурится Морган. — Я лучше пойду, не хочу напортачить.       — Нет, — отрезает маг, сильнее к себе прижимая. — Это обычный вальс с передачей партнерши, сообразишь.       — В чем тогда прикол?       — В плане праздника: в том, что вальсировать мы будем между языков пламени, проходя ритуал очищения, — лукаво улыбается Чимин, поправляя складку красной ткани на шее девушки, отчего она дёргается слишком быстро, чтобы этого не заметить.       — А если не для праздника?       Чимин улыбается шире — шёлком этой улыбки сложно не прельститься, особенно если не знаешь, что она значит на самом деле.       — Если не для праздника, то я ужасно хочу, чтобы ты пообщалась со своими новыми друзьями, — он вытягивается вперед, будто хочет прошептать продолжение на ухо, но тормозит чуть ниже у чувствительной точки шеи. На пробу толкается кончиком языка в нежную кожу, сильнее сцепляя руки на талии, чтобы не смогла увернуться, и в ответ получает горячий не то выдох, не то всхлип. — Значит, шея, как чувствительное место? Интересно.       — Что?.. — но слова застревают у корня языка, потому что на этот раз Чимин прикусывает кожу в той самой степени, когда больно и хорошо одновременно, когда «лучше-бы-мне-сейчас-быть-мёртвой». Он не останавливается, почти вгрызается в её шею при всем честном народе, жадно трогая языком, втягивая в себя и отпуская со сладким чмоком. Алое пятно засоса кажется кривым продолжением фальшивого разреза.       — Говорю, мне ужасно любопытно, как ты будешь выкручиваться перед Тэхёном с Чонгуком, что пошла на Самайн со мной, — стоит современной музыке смениться на живую классическую, а языкам магического пламени вспыхнуть в рандомных точках танцпола, как Чимин расставляет руки аккурат согласно вальсу: одну выше на талию, второй обхватить её ладонь и вытянуть в сторону. — Только помни, чаги, что твоё видео — это наш маленький секрет.       Морган до ужасного податливо отзывается на каждый шаг венского танца, мягко следуя за ведущим партнером, будто не он секундой ранее унизил её, а двумя секундам раньше поставил ей метку, словно скотине какой-то. И то ли её покорность, то ли линзы на глазах, за которыми не видно честных эмоций, но происходящее не доставляет того садистского удовольствия, на которое Чимин так рассчитывал, а тупо бесит.       Бесит её взгляд поверх его плеча, бесит гордо задранный подбородок и искривленные губы в усмешке. Бесит настолько, что хочется содрать ногтями с неё каждый слой красной ткани и, наконец, хотя бы так обнажить.       Когда они делают новый разворот, Морган неожиданно прижимается к нему всем телом, наклоняясь к уху и произносит обезличенно, жаляще, зло:       — Сонбэним, а не боитесь, что к концу вечера выкручиваться придётся вам?       И отталкивая её от себя, Чимин видит ту самую трансформацию, до которой им всем ещё идти и идти, но так и не прийти ни в каких лагерях актерского искусства. Какая-то секунда — но высокомерная, знающая себе цену Морган превращается в смущенную, с блестящими глазами от испуга жертву, что так кротко льнет к Тэхёну.       По Чиминовой диафрагме прокатывается щекотка зарождающейся злости, что кроет волнами и заставляет выдохнуть в лицо какой-то загробницы желчное «сука».       Танцующая на цыпочках и шепчущая что-то на ухо Тэхёна, Морган смотрит на него, улыбается опасно-сладко и припечатывает ментальным, безапелляционным — «ещё какая, сонбэним».

***

      Тэхён тянет её к себе ревностно, остервенело, жадно. Не сразу замечает её огромные глаза с чёрными провалами, вместо привычной стали. Дрожащую нижнюю губу от обиды, что он с силой стискивает её ладонь, — не видит в упор. Всё, что он видит — добычу, что алой нитью скользит меж пальцев подальше от него.       Легкие раскупориваются на трезвый вдох, когда в нос ударяет знакомый запах черешни с миндалём, а под подбородком прощупывается твердость плеча.       — Почему ты не сказала, что пойдешь с Чимином? — лениво спрашивает Тэхён, когда их обдает жаром двух костров, меж которых они вальсируют. — Нет, стой, — тормозит её неожиданно, выпрямляясь и притягивая к себе ближе, чтобы не подпалить платье. — Лучше ответь, почему именно он?       — Чимин-ши пригласил меня первым, — неловко дёргает одним плечом, стараясь увести чужое внимание от собственного напряжения. Не получается, потому что Тэхён смотрит на неё теперь ещё более вопросительно, заставляя коротко выдохнуть и опустить глаза в пол. — Он староста академии, разве у меня был выбор?       — Я ведь говорил, что смогу защитить тебя от всего и всех здесь, — сквозь зубы шипит Тэхён, дергая её от себя и возвращая обратно на место. — Неужели ты не могла мне сказать?       — Он твой друг, я думала — ты знаешь, — она слегка прикусывает губу и снова опускает взгляд. Только вместо того, чтобы в очередной раз разозлиться, Тэхён неожиданно чувствует себя виноватым.       Он вдруг ставит себя на место меченой и четко осознает, что окажись в подобных обстоятельствах сам бы не знал, как лучше поступить, кроме как подчиниться течению. Тэхён выдыхает отсыревший комок злости, натягивает кривую улыбку на лицо и успокаивающе проходится пальцами по чужому хребту. Нагибается к ней и произносит почти ласково:       — В следующий раз говори мне всё, даже если это касается Чимина, поняла меня?       Морган неожиданно льнёт к нему ближе, на целую секунду замирая, укладывает ладонь на его шею, заставляя нервные окончания завернуться тугим узлом, и впивается в ушную раковину колючим:       — Всё-всё могу рассказать про Чимина?       Прежде чем смениться на тусклую загробницу, что прижимается слишком открыто, слишком вульгарно. Слишком.       Что уже успел сделать Чимин?

***

      Юнги любит традиции за возможности. Например, за возможность пощупать, наконец, меченую и попытаться понять, что же в ней всех так заводит, что едва ли не кипяток по коридорам Академии течёт, стоит той появиться. Ладно, дети — они первый раз сталкиваются с такой массированной отдачей на уровне, но Сокджин-то куда?       — Ну здравствуй, агаши, — он держит её мягко, соблюдая необходимую вежливую дистанцию, но не столько потому, что офигеть какой культурный и толерантный к чужим границам, сколько чтобы разглядеть.       Чёрные глаза — явно линзы, — острый подбородок задран кверху в готовности защищаться, тело напряжено, что аж подушечки пальцев зудят от желания ткнуться в него. Юнги шумно ухмыляется, ведя к очередному костру, и с некоторой тоскливой неизбежностью отмечает, как хороша девчонка в свете пламени.       — Меня зовут Мин Юнги.       — Знаю. Ёкояма Морган, можно Мор, но кто бы меня тут слушал с вашими корейскими приставками к именам, — беззлобно поддевает девчонка, заставляя Юнги хихикнуть и понимающе кивнуть.       — Я могу, если хочешь, — мягко, но вместе с тем настойчиво разворачивает её. — Мне несложно, в общем-то.       — Ещё бы, мы с вами, Юнги-ши, первый раз за всё время разговариваем, — улыбка у неё на лице застывает такая, что хоть стой, хоть падай: оскорбление на максималках.       — А у меня был повод с тобой разговаривать, Мор? — слегка наклоняясь к её уху, но не задевая даже волос. Он нарочно держит дистанцию, плотнее загоняя в так ей полюбившуюся схему «я держусь от всех подальше». Интересно, каково это — столкнуться с человеком, для которого целостность собственных границ дороже любой Охоты.       — Ну как же? Я ведь самый главный аттракцион для местных: новенькая, ещё и меченая.       — Меня это мало волнует, я знаю всех предполагаемых покупателей данного аттракциона, и моей фамилии в списках нет.       — А вам бы хотелось, чтобы она там была? — вроде и добродушно, будто подкалывает по-дружески, но в глазах чёрная бездна застыла, покрываясь коркой льда, и Юнги неожиданно становится страшно и весело одновременно.       — Допустим, хочу. Что тогда? — спрашивает он. — В постель ко мне пойдешь за бесплатно? Потому что я не они, — кивок в сторону кружащейся в таком же танце троицы. — Я трахаюсь в удовольствие, а не ради галочки в книжечке побед. Поэтому рыцарем для тебя не стану, другом тем более, мне Сокджина за глаза хватает, и точно мне не в кайф издеваться над тобой, я по другим кинкам угораю. Золотые горы я тебе тоже не дам и даже не пообещаю, нагло соврав. Ну что, Мор, такое тебе подходит?       А она вдруг злорадно улыбается, позволяя заметить, как оплавляются края притворного дружелюбия, с единственной целью — показать, как легко оказывается раскачать Мин Юнги на эмоции выше нуля.       — Так они всё-таки трахнуть меня собираются, — она затягивает слова так, словно сложила весь пазл. — Спасибо за информацию, господин Главный по птичкам, — и пока Юнги ошалело хлопает ресницами, пытаясь сообразить, как она узнала о его роли в работе «птичек», Морган придвигается к нему, демонстративно соблюдая дистанцию в благодарность:       — И, кстати, трахаюсь я исключительно за бесплатно и только с теми, кого сама выбираю, — хлопает его по плечу, огибает текучим движением и бросает перед тем, как исчезнуть за спиной Чонгука. — Но спрашивала я совсем не об этом, на самом деле.       Юнги замирает на секунду, а потом неожиданно запрокидывает голову, громко смеясь. Он вдруг представляет, как троица и даже Сокджин будут стараться — дорогие подарки, интересные свидания, манипуляции разного рода, чтобы в итоге оказаться перед ней на коленях, за секунду до того, как она снимет свой мутабор.

***

      Чонгук перехватывает её через круг после Тэхёна и, в отличие от старших, положенную для венского вальса дистанцию соблюдает с математической точностью. Ведёт её уверенно и вопросами не достаёт, предпочитая вместо этого залипать на золотые украшения в волосах.       — Ты очень красивая сегодня, нуна, — выдыхает, наконец, Чонгук, не сдерживая улыбки.       — А обычно не очень? — хмыкает непривычно строго Морган, заставляя парня стушеваться на секунду или даже две. И пофиг, что чувство дежавю скребётся тупыми когтями о черепную коробку, намекая на то, что такой диалог у них звучит через раз. Что-то в Морган заставляет его волноваться.       — Я не то имел в виду.       — Знаю, я пошутила, — она нервно дёргает плечом, заглядывая куда-то в сторону.       Чонгуку трудно отследить, куда конкретно она смотрит: там сразу несколько претендентов, а с расспросами лезть не хочется совсем — этим пусть старшие занимаются. Всё, чего ему хочется — это насладиться мгновением близости: её запах, прикосновения, улыбки, неловкие разговоры, словно они обычные студенты, которые встретились на празднике.       — Извини, я не привыкла к Самайну такого размаха, у нас всё проще и больше похоже на Хэллоуин.       Ржавый гвоздь реальности скребет нутро изнутри, напоминая о колючей действительности, в которой у них от обычных студентов только школьная форма по будням.       — Не хочешь уйти отсюда? — неожиданно застывает на месте Чонгук, жадно вглядываясь в чёрные омуты её глаз. Даже сквозь линзы можно разглядеть серые обручи радужек, что сейчас всполошились от удивления. — Уверен, Тэхён с Чимином за своей грызней даже не заметят твоего отсутствия, — улыбка на его губах из озорной превращается в какую-то совершенно новую, непривычную и взрослую. Голос опускается на тон ниже, и только блестящие глаза выдают юношеский азарт:       — Я покажу тебе кое-что действительно интересное.       Морган прикусывает нижнюю губу, съедая корку запекшейся фальшивой крови, оглядывается на старших, взвешивая все «за» и «против», но в итоге сдается, коротко кивнув.       Чонгук довольно улыбается, перехватывает её за запястье и тянет через толпу к выходу, под конец переходя на бег. Ему не терпится увидеть её реакцию на то, что он готовил последнюю неделю. Скрупулезно собирал, чтобы прямо сейчас у защитного барьера остановиться, текучим движением скользнуть ей за спину и аккуратно развернуть за затылок, чтобы наверняка увидела. Сначала едва заметную синеватую рябь, потом уловить трескучий звук перед глухим хлопком и, наконец, заметить, как полотно реальности разрывается пополам. Густое, дымчато-синее нутро внутри дыры преломляется, искажается, закручиваясь спиралью, и отзеркаливает точно такую же дыру с другой стороны защитного заклинания.       — Это двери в наш мир и в мир людей, — объясняет Чонгук, упираясь подбородком ей в плечо. — В Самайн границы становятся настолько тонкими, что двери можно не только увидеть, но и пройти через них.       — Красиво, — рваный выдох как лучшее свидетельство её искреннего удивления. Едва заметная улыбка на губах Морган — единственный способ заставить сердце Чонгука остановиться, прежде чем перейти на неестественно бешеный ритм.       Но это всё ерунда в сравнении с тем, какую отдачу он ловит, когда произносит:       — Хочешь зайти?       Слишком резкий разворот головы, изогнутые брови в немом вопросе, словно она боится даже просто поверить в то, что услышала. И почему-то это сильнее всего отдает горечью на языке ведьмака.       — Поскольку Академия находится в центре одного из мощнейших энергетических потоков, в Самайн здесь открываются двери. Обычно это рандомные места, но есть заклинания, позволяющие поставить ловушку в нужной тебе точке, где потом появятся двери. Меня этому научил отец, а его научили в Министерстве Магического транспорта, — он ложится щекой ей на плечо, чтобы лучше видеть лицо, которое с каждой новой секундой всё больше заостряется от предвкушения. — Есть только одна проблема с дверьми: заходя в дверь здесь — ты выходишь в мире людей и наоборот, поэтому прям к себе домой не попадёшь. Но можем сходить в Токио погулять, главное — чётко представь себе место, когда зайдёшь туда. Ну что, хочешь домой?       — Хочу, — пара торопливых кивков, нервно сгибающиеся и разгибающиеся пальцы скорее смешат Чонгука, заставляя коротко фыркнуть куда-то в район её уха и увести в дверь.       Они выходят в тёмном и узком переулке, где пахнет сожжённым во фритюре маслом, алкоголем и сигаретами. Позади них тупик с единственной дверью, а впереди — красно-жёлтые огни улицы, по которой бурным потоком скользит пёстрая толпа. Чонгук с Морган делают уверенный шаг в объятия гудящих людей, быстро сливаясь с массой в своих костюмах. Теперь ведёт Морган, мягко придерживая пальцами ладонь, всё время оборачивается проверить его и слегка улыбается.       — Это район в Харадзюку, я сюда часто выбиралась с однокурсниками, — объясняет ведьма, когда они тормозят у тележки с едой. Она постоянно улыбается, жадно глотает знакомые образы города, впитывает родные запахи, пока Чонгук впитывает её — совершенно другую, отличную от всех её прошлых версий. Он вдруг понимает, что до этого момента вообще её никогда не знал, даже тогда в саду, когда казалось, что она сняла все маски.       Это совсем не то, на что Чонгук рассчитывал, устраивая вылазку. Ему просто хотелось хоть немного поразить её, кольнуть скорлупу с другой стороны — отличной от той, куда бьют его хёны. Оставаясь в стороне, он давно заметил, что с Морган надо на языке незамысловатой простоты. То, что у других вызывает взволнованные вздохи и «это так красиво», у неё максимум вопросительно вздёрнется бровь. Зато то, на что другие не обратят внимания — её обязательно зацепит. Придя к этому выводу, он честно надеялся всего-то заработать себе плюс в глазах Морган, чтобы после обернуть в свою пользу. Ибо азарт раскатать её по периметру, одержав в итоге верх, даже не над старшими, а над достойным соперником, — он никуда не делся, наоборот, налился соком жизни, пуская корни всё глубже.       Но вот она перед ним как на ладони. Её острые края стачиваются, голос становится звонче и ярче, улыбки честнее, движения на уровне привычек, когда тело машинально повинуется заученным наизусть алгоритмам: увернуться, остановиться, посмотреть в сторону. Это совсем не то, на что Чонгук рассчитывал.       Морган дома и Морган в Академии — две полярно-разные личности, словно на одну из них натянули заклинание мутабора. Интересно, на какую?       — Зайдем в один бар? Его держит ведьма, которая готовит очешуительные коктейли, — девичий голос звучит для Чонгука переливом колокольчиков, который тормозит его. Вокруг всё неестественно замирает в кинематографическом слоу-мо, сужаясь до единственной точки — её веселого, расслабленного лица, с подрагивающими ресницами. Он кивает, потому что простое «идём» застревает костью поперек пересохшей глотки — слишком много впечатлений на один квадратный миллиметр обычно холодной и неприступной Морган.       В баре душно, шумно и ни одного магического существа, кроме них и владелицы, что встречает их в образе охотницы за нечистью: корсет, рубашка с рюшами на рукавах и кожаный пояс, набитый кольями, серебряными кинжалами и двумя склянками со святой водой. Ведьма узнаёт Морган и протягивает им два шота, улыбаясь лукаво.       — Мор-сан, ты, наконец, привела ко мне красивого друга. Выпивка сегодня бесплатно.       — Не друг он мне, — фыркает Морган, опрокидывая в себя содержимое рюмки. Чонгук её действия до последнего отзеркаливает, размазывая по нёбу клубнично-мятный привкус настойки, переплетающийся с едким «и ты мне не подруга, но самая желанная добыча», пока меченая продолжает, слегка ёрзая на стуле:       — И вы, Рейко-сан, ещё ни разу не угощали меня даром. Всегда только говорите, а потом в конце я вижу счет с неприлично большим количеством цифр.       — Не сегодня, — хмыкает хозяйка, кивая в сторону оживившейся толпы девушек, что так и липнут взглядами к Чонгуку, но подойти пока не осмеливаются. — Неприлично большое количество цифр сегодня будет, но только у меня в кассе, благодаря твоему «не друг он мне».       — Ох уж эта магия чеболей, — закатывает глаза Морган, нисколько, на самом деле, не оскорбившись такому вниманию к своему спутнику, что, если честно, совсем немного оскорбляет самого спутника. Примерно до резкого:       — А что не так?       — Брось, словно ты не видишь, как в Академии перед тобой расступаются и каждая вторая лезет на стенку от неприкрытого желания разложиться под тобой, — едко кривит губы ведьмы.       Чонгук уже было набирает воздуха в грудь, чтобы что-нибудь ответить, как Рейко-сан, ловко переключаясь на корейскую речь, прерывает его.       — Так ты ещё один друг Морган из Академии Силла? Тебе тоже стало скучно дома?       — Ещё один? — Чонгук разворачивается к меченой, прищурив глаза с целью выцепить из мимики лица хоть что-нибудь, но, видимо, даже выпившая Морган отличается безупречной выдержкой.       — Я была здесь с Санхёком, — скороговоркой тараторит девушка, опустошая, кажется, третий шот. — Пойдём танцевать?       Она не дожидается ответа, просто обхватывает его руку и тянет в центр небольшой площадки, где кучкуется не один десяток опьяневших людей. Чонгук только сейчас, поднявшись со стула и глотнув разгоряченного воздуха, чувствует, как голову приятно кружит от выпитого, а нутро гудит от желания более тесных прикосновений, и губы горят так, что хочется то ли глотнуть воды, то ли впиться жадно в такие же горящие, но чужие. Он мажет расфокусированным взглядом по Морган, отмечая в ней те же симптомы: улыбка по краям лукавая, тягучая; глаза блестящие, движения плавные. Она обхватывает его затылок руками и притягивает к себе, чтобы столкнуться лоб в лоб.       — Что мы выпили? — слегка хмурится Чонгук, укладывая пальцы на девичью талию.       — Кажется, флирто-шот, — тянет носом воздух вдоль его скулы, выдыхая аккурат ему в ухо.       Удивление вытесняет эффект коктейля и заставляет машинально отстраниться. Первый раз за вечер Чонгука раздражают её линзы, за которыми не видно настоящих глаз Морган, уж в них-то можно было бы разобрать, врёт она или нет.       — Серьезно? Ты, будучи со мной, выпила флирто-шот?       — А почему бы и нет? — пожимает плечами, не переставая двигаться равномерно в такт приятной музыке. — Час безобидного флирта, который ещё никому не мешал, зато можно полностью расслабиться от такого коктейля. Тем более я верю, что ты не сделаешь со мной ничего, что я бы не одобрила в трезвом уме.       В переливающемся рыжем свете танцпола, в красном платье её движения завораживают особенно сильно. Она будто вся переливается — плавно и с громыханием его сердца о рёберную клетку. А может, и не сердце так гулко бьётся, а может, это то самое тупое и оголтелое, что Морган не одобрила бы в трезвом уме. Но что-то точно заставляет Чонгука отпустить с поводка свой контроль и наклониться к ней ближе, придавливая к полу низким голосом.       — Откуда такая уверенность, нуна? — где «нуна» больше ни разу не уважительное обращение к девушке старше, а хулиганская издёвка.       — Ты же не дурак, чтобы совершать одну и ту же ошибку дважды, Чонгук-а? В этот раз я ничего не смогу забыть, — и ему ужасно хочется в этот момент стать тем дураком, который совершает одни и те же ошибки дважды, а то и трижды, потому что воспоминание о сворованном поцелуе затягивает петлю желания туже.       Он пальцами давит на её затылок, притягивая к себе, чтобы тело к телу, губы в губы и словами шкрябать по нежной кожице.       — Так может, оно и к лучшему, больше не сможешь убежать от меня?       — А ты так уверен, что убегаю я именно от тебя? — её ухмылка покрывается едва заметной паутиной трещин: горечь, тоска, обида, злость. Такая же накрывает нутро Чонгука, заставляя прикрыть глаза и шумно выдохнуть, сквозь крепко сцепленные зубы. — Я стою тут, с тобой, рядом, и никуда не бегу.       Последние слова выглядят, как попытка прикрыть подорожником огнестрельную рану — подозрения уже разметались по черепушке Чонгука, словно глиттерная пыльца, что сыплется на них с потолка. Они ещё недолго танцуют, запивая прогулку энергетическим шотом и возвращаются обратно в Академию, пока их потерю не заметила администрация. Беспричинно и глупо хихикают до самого входа в зал, где Морган тормозит, кланяется и выталкивает привычное:       — Спасибо большое за вечер, с меня кофе.       Будто он не знает, что цена этому кофе пятьсот вон в ближайшем автомате Академии. Хоть сейчас поверни за угол и ткни на кнопку «американо».       На языке Чонгука вязнет фантомное, горькое послевкусие кофейной жижи и чужого вопроса, что так и остался без ответа плавать в воздухе токийского танцпола. Он вытаскивает мобильник, когда Морган растворяется в уже изрядно поредевшей толпе студентов, и отправляет в групповой чат короткое: «надо поговорить, сейчас».

***

      У загробницы глаза дохлой рыбы — мутные, карикатурно-серые из-за линз. Зато губы пухлые, красивые, четко очерченные сигнально-красной помадой с блеском. Волосы чёрные с седыми прядями и платье пёстро-огненное, подпоясанное платком с цветами: кажется, метила она во Фриду Кало, но промахнулась с бровями — у художницы она была одна, сплошная. И Фрида наверняка так не прижималась задницей к мужскому паху, как загробница, хихикая что-то в воздух.       С другой стороны, Чимину и не нужна Фрида Кало.       Он лениво отвечает на флирт. На пробу касается ладонью бедра, когда они садятся отдохнуть и перекусить что-нибудь — сопротивление ниже нуля, поэтому рука движется выше под подол платья, нагло щупая кожу. Уже более участливо танцует по третьему кругу студентку, и молча кивает на её игривое:       — Может, уйдём отсюда?       Чимин роется в картотеке памяти на предмет её имени, пока она оставляет липкие следы помады на шее по пути до его спальни. В голове пусто, поэтому он не находит ничего лучше, кроме как обозвать сначала рыбкой в коридоре. Потом птичкой-синичкой в гостиной, когда она снимает халат его ханбока и финальной «кисой» добить уже в спальне, стоит ей опуститься на колени перед ним.       Помада у неё оказывается устойчивой в той же низкий степени, что и липкой — размазывается красной прерывистой линей по всей длине члена. В другой ситуации это позабавило бы, но в данном случае скорее бесит, потому что в висок стучит совсем дурная мысль: «у неё помада наверняка не липкая».       Чимин вплетает пальцы в волосы загробницы, задавая собственный ритм и толкается бёдрами вперед до сдавленных стонов, но под веками пустота. Внизу ничего не тянет от желания, только механически гудит, но стоит слегка приоткрыть створки, чтобы подпустить один конкретный образ и всё нутро стягивается в гармошку со скрипучим «вжи-и-и-и-к». Чимин рыком прогоняет картинку, толкаясь загробной Фриде в глотку, и напряжение ледяной водой смывает к отметке «минус один возбуждения из десяти».       Тоскливая мысль о том, что теперь эта сука вмешивается в его секс, разжижает внутренности до желеобразного состояния. Он лениво вытаскивает телефон из кармана, не позволяя загробнице прерваться, и читает сообщение от Чонгука. Хмыкает шумно, про себя отмечая, что заграничное свидание макне пошло не по плану снова, и опускает голову вниз, выходя из студентки.       — Рыба-киса-птичка, — пальцы ласково ведут вдоль линии челюсти, большой оттягивает нижнюю губу, — у нас есть пять минут до того, как сюда придут мои друзья. Ты уж постарайся, чтобы мне захотелось оставить тебя дожидаться меня для полноценного грехопадения.       И рыбы-киса-птичка искренне старается, отдается процессу вся — до упора насаживается, почти что трется носом о низ живота, гортанно стонет с членом во рту, помогает себе руками, толкает иногда головку за щеку, чтобы поднять свой блядский взгляд вверх. Чимин даже гладит её по голове в одобряющем жесте, но всё равно запрокидывает голову назад, упираясь в стену, и плотно закрывает веки. Ему уже настолько плевать, настолько хочется тупо кончить, что он позволяет себе вообразить на собственном члене другие губы, которые бы плотно-туго сомкнулись вокруг головки; втянутые щеки с румянцем, блестящий даже сквозь черные линзы взгляд из-под полуопущенных ресниц и коленно-преклонная поза перед ним.       Бля-я-я-я-а-а-ть.       Он кончает, с оттяжкой толкаясь в горячий и влажный рот, ударяя кулаком по стене, как раз когда дверь в гостиную распахивается, впуская друзей, а вместе с ними и неприятную реальность. Ту самую, где очень плохая копия Фриды Кало, закатив глаза, глотает все до последней капли, оставляя липкую пленку от дешевой помады на члене.       — Хрен с тобой, — застегивает ширинку Чимину, вздыхая. — Хочу кое-что проверить, так что сиди тут смирно и тихо, пока я не вернусь.       И перед тем как выйти из спальни, он ласково ерошит ей волосы, словно собаке какой-то.

***

      — И давно ты с ней общаешься у нас за спиной, хён? — вместо приветствия лениво и одновременно агрессивно спрашивает Чонгук, усаживаясь в кресло.       — Чего? — смаргивает остатки липкого и больше неприятного оргазма Чимин, заправляя назад волосы.       — Думаю, наш макне хочет узнать, с какого перепугу меченая пошла с тобой на Самайн, если ты к ней за два месяца даже толком не подходил, — взгляд Тэхёна устремлен на полупустой стакан в его руках, где жидким янтарём переливается скудное содержимое. — И, знаешь, мне тоже это очень интересно. В сказку о том, что она просто взяла и согласилась, я не поверю.       Чимин начинает постепенно понимать весь смысл её слов про оправдания. Он-то думал, что она максимум пощекочет ему нервы, но последствия оказываются куда более серьезнее. Пусть Тэхён с Чонгуком не рычат, не бросаются с кулаками и даже не требуют штрафных санкций, но он лучше прочих знает: все они злятся не громко. Это в мире людей гуляет поверье о том, что счастье любит тишину. В их мире у чистой, без лишних примесей, агрессии на тишину монополия.       — Я предложил, она согласилась — это правда, — пожимает плечами Чимин, убирая руку в карман брюк. — Правила я не нарушал: пальцем к ней не прикоснулся.       — Будто тебе это нужно, — презрительно кривит губы Тэхён. — Ты ей угрожал.       — Даже если и так, я не выходил из выпавшей мне роли злодея. То, что она не сказала об этом, говорит лишь об уровне её доверия к вам спустя два месяца, — что-что, а переводить стрелки Чимин умеет лучше всех. — Если мы собрались только за тем, чтобы пристыдить меня, то может перейдем к главному — наказанию?       — Так наказывать все-таки есть за что? — оскалившись, поддевает его Чонгук.       — Нет, но вам же хрен докажешь, проще смириться, — задумчиво произносит Чимин, делая вид, что разглядывание узорчатого ковра занимает его куда больше, чем разговор.       — Какое самопожертвование, сейчас расплачусь, — не унимается макне, расплескивая яд. — Вы, оба, задрали её до такой степени, что она шугается любой близости с нами. Я понимаю, что нам её надо вымотать, но мы вроде как пытаемся сделать так, чтобы она сама нам отдалась на заклание. А как это сделать, если один угрожает ей, а второй устраивает групповое изнасилование?       — К чему ты ведёшь? — мрачно спрашивает Тэхён, продолжая раскачивать бурю в стакане в прямом смысле слова.       — У нас осталось два месяца до промежуточных экзаменов и зимних каникул. Первый кто сможет не просто трахнуть её, а вернется с каникул в отношениях с ней, — тот забирает себе артефакт и роль «рыцаря», — спокойно предлагает Чонгук. — По неделе каждому в ноябре, когда двое других не вмешиваются. Как раз курсы разделятся на учебные группы, ваша задача записаться в разные с ней. В декабре уже каждый сам за себя.       — В качестве доказательств что будем предъявлять? — уточняет Чимин, краешком губ улыбаясь.       — Горячее видео в Сеуле на нашей базовой квартире, плюс официальное объявление на всю Академию об отношениях с Морган сразу после каникул, чтобы наверняка, — угрюмо хрустит костяшками макне, неожиданно поймав себя на том, что первый раз произносит её имя вслух.       — Идёт, — утомленно соглашается Тэхён, для которого вся ситуация уже давно начала превращаться из игриво-азартной в напряженную настолько сильно, что даже опасно.       — Если ты не против, — Чонгук кивает Тэхёну, — пусть Чимин пойдёт первым, а мы на его ошибках поучимся, заодно и накажем.       — Валяйте, — он с громким стуком ставит стакан на стол и поднимается, молча выходя за дверь подальше от того, что душит — от картинок того, как однажды за дверью спальни Чимина или Чонгука будет ждать не очередная глупая дурочка, а одна конкретная и совсем не дурочка.       — Хён? — вопросительно выгибает бровь младший, глядя в упор на Чимина.       — Ну я же сам согласился на наказание, так что идёт, — усмехнувшись, староста школы поднимается со своего места и возвращается в спальню, где уже изрядно обнажившаяся пародия на Фриду Кало ждет его в постели.       Чимин никогда не считал нужным ставить палки в колеса друзьям, особенно когда знал наверняка, что победа будет за ним. И прямо сейчас делать исключения тоже не собирается — пусть попробуют, а он посмотрит. Ведь играть с Морган оказывается куда интереснее, чем он ожидал.       — Ну что, киса-рыба-птичка, готова ко второму раунду?