Mutabor

Bangtan Boys (BTS) VIXX
Гет
В процессе
NC-17
Mutabor
Koriolis
бета
ira.gale
автор
Barbaris_Kim
бета
Описание
Неважно сколько у тебя лиц — хребет один.
Примечания
*Мутабор — заклинание смены личности АВТОРСКИЙ ДИСКЛЕЙМЕР: — если вам показалось, что местами очень сильно пахнет Гарри Поттером — вам не показалось, тут много отсылок; — фанфик активно пишется и имеет уже свыше двадцати глав, прочитать которые, а также проследить, как я в прямом эфире натягиваю сову на глобус, делая из слов фанфик, можно в моей донатной ленте ВК: https://vk.com/donut/kg_magic; — умеренно-большое количество нецензурной лексики; — учитывая, что работа ещё пишется, то есть все шансы появления новых меток в шапке работе; — возможен плоский юмор, эмоциональные качели, комбо из бэд-боев, отсылки к любимым фанфикам и внезапное появление оленей (необязательно даже настоящих); — прошу понять и простить.
Посвящение
бетам за непосильный труд и моим донам, без которых я бы в жизни не сдвинулась с мертвой точки, но вы лучшее вдохновение, что у меня было :з
Поделиться
Содержание Вперед

— ПЕРВАЯ ГЛАВА —

      — С этим только папье-маше лепить, — лицо у Юнги кривится ещё больше, когда их неебически полезный завтрак тянется за ложкой полупрозрачной соплёй. Не появлялся в столовке целое лето — не стоило и начинать.       Тяжело вздохнув, Юнги суёт ложку в рот и звонко трещит об неё зубами и последними надеждами на исправление поварих, дёргаясь в сторону от кисельной атаки Чонгука. Возмутиться он не успевает, появившееся в дверях хаори как будто подает напряжение в электрическую цепь ютящихся на одной скамье. Белый цвет — несколько пар глаз схоже заискрились предвкушением и пониманием на уровне телепатии. Тишина закипает тугой спиралью кислорода в столовой Академии магии и магических существ Силла, каждый от первокурсника до выпускника знает, что значит белый хаори.       Раз в десять лет руководство их Академии принимает одного меченого студента японской школы магии Махотокоро, того самого, кто использовал тёмную магию и впоследствии был подвергнут исключению из школы и суду. Если суд каким-то шаманским образом не заключал студента под стражу, то Академия Силла забирала его к себе: не столько, чтобы утереть нос японским «друзьям» и доказать им, как сильно устарела их система образования, сколько чтобы получить финансирование. Ибо каждый гребаный раз меченый белым хаори позора становился студент из богатой и влиятельной семьи магов, а там где деньги переплетаются с влиянием, образуется и оно — высокомерие, за которым вереницей подтягиваются и «правила им не писаны», и честолюбие, и жажда власти, и вертлявость характера, и неспособность поставить себя на одну ступень со всем остальным миром.       В дверях столовой Академии магии и магических существ стоит в своём белом жилете очередное наглядное пособие «Деньги выше закона». Стоит и обещает им всем восхитительный учебный год: громкий, яркий и жгуче-пьяный.       Раз в десять лет руководство их Академии принимает одного меченого студента из японской школы и кидает его в пучину чистого хаоса, который несут в себе учащиеся корейской Академии, перемалывая новеньких в жерновах своих закулисных традиций с одной единственной целью — продемонстрировать собственное пособие «Деньги выше закона, но ниже силы».       — О, Санта-Мария-Лучия-Белладона, — закатывает глаза Чимин, поднимаясь из-за стола магов, где, словно на жёрдочке снегири в боевой готовности, сидят Юнги, Чонгук, Тэхён и Сокджин. Каждый его шаг в сторону новенькой дробится хрустким звуком и отдаётся эхом, а его нарочито громкий, весёлый голос нараспев окончательно убивает затягивающуюся тугой спиралью тишину в столовой. — Только меченых нам и не хватало.       Встав с новенькой плечо к плечу, он тягучим движением оборачивается к ней, размазывается взглядом по чужому лицу и оглушающим в такой тишине шёпотом произносит:       — Добро пожаловать в академию Силла.       Чимин кидает ядовитый смешок в девичью ушную раковину и под шум поднимающихся студентов исчезает из столовой, оставляя новенькую продираться сквозь поток людей, презирающих её исключительно на всякий случай.       На случай незыблемых традиций.       Юнги задирает голову и смотрит на потолок, гадая, высоко ли придётся кому-то падать, как далеко в своей голове кто-то стоит. Он сам с детства забирался на самые высокие деревья, сдирая ладони об острые сучья, и любил прогуливаться по парапетам крыш, раскинув руки, как канатоходец. Вера в бессмертие и собственную исключительность. В стенах Академии многие её лишались, но только меченые в обязательном порядке.       Проходя мимо самую малость растерянной новенькой, Юнги убирает руки в карманы брюк и произносит со знанием дела:       — Кашу не бери — полный отстой.       Произносит не из жалости, а потому что у него есть правило — единожды протянуть руку помощи будущему мертвецу равнозначно плюсу к карме, и сегодня в свою он заполучает ещё один.

***

      Сокджин стоит, приварившись лопатками к каменной кладке, в узком и тесном пространстве между двух корпусов. Тонкий сквозняк, предвестник шквального ветра, поднимает с пыльной дорожки сор. Он мелкими хлопьями взвивается вверх, пойманный в полосу сонного осеннего луча, пока ведьмак мысленно отсчитывает одну минуту за другой, мечтая, чтобы новенькая вытащила себя из столовой до того, как во дворе грянет очередная иерархическая бойня вожаков.       Белый хаори вытекает из проёма, словно молоко из банки — громко и разбрызгивая капли по стенкам стакана и за его пределами. Совсем соплячка, — думает Сокджин, устало прикрывая глаза и шумно вздыхая.       — Стой, — негромко, но достаточно грубо, чтобы она услышала и затормозила. — Меня зовут Ким Сокджин, и я староста факультета магов. В мои обязанности входит провести тебе экскурсию по стратегически важным местам.       Меченая оборачивается и позволяет старосте увидеть своё лицо разборчиво и четко, до каждой мелкой детали. Он видел её в столовой, когда Чимин приветствовал новенькую согласно обычаям, но тогда она отпечаталась невнятным комком в сигнальной одежде, а теперь… теперь она похожа на живого человека. Мягкие черты лица, огромные глазищи оттенка талого льда, несуразный нос кнопкой, волосы чернющие, непослушным гнездом собраны в пучок, и пурпурные губы на бледной коже — ни туда и ни сюда, не азиатка, но и не европейка, словно мало быть меченой, она ещё и метиска.       — Ёкояма Морган, лучше Мор, — наклоняется слегка, — очень приятно. Мне экскурсия не нужна, самое важное место — столовую, — я уже нашла, дальше как-нибудь сориентируюсь. Спасибо, Ким Сокджин-ши.       Ещё и дура, словно всего остального недостаточно, чтобы её распяли те, кто вот-вот выпадет сюда, во двор, и отодвинет в кои-то веки грызню за власть подальше, накидываясь на свежее мясо.       — Т-ц, — цокает Сокджин, ловко цепляя меченую за шкирятник. — Ты, кажется, совсем не понимаешь куда попала, детка, — коленом легонько толкает её вперед. — Ну ничего, я тебе сейчас всё объясню.       — Отпустите, Сокджин-ши, — шипит Морган, шкрябая по дорожке ботинками. — Я, по-вашему, в школе ни разу не была, что ли? Разберусь как-нибудь.       — Ага, аж два раза, — фырчит тот, продолжая царапать холодными пальцами девичий затылок. — В такой школе ты не была, поверь. Это тебе не Япония, где ты год за партой торчишь в обществе таких же магически озабоченных, нет. Тут буквально все, кого ты только можешь себе представить.       Морган кидает на него «я вас не понимаю Сокджин-ши» взгляд, и он кривит полные губы в снисходительной «щас всё сама увидишь» усмешке. Толкает её небрежно в корпус, минует холл и утягивает в коридор, где пестрая толпа в чогори бурно текущей рекой льётся вдоль стен. Сокджин наклоняется к её уху, бесцеремонно нарушая личные границы, не позволяя отдалиться от себя и на миллиметр, просто потому что ему важно, чтобы она услышала и запомнила.       — Цвет индиго — маги или наши с тобой однокурсники. Зеленый — перевертыши, — он слышит, как девчонка выпёрхивает судорожное «твою-мать» в одно слово. — Да, те самые перевертыши, которые в любую секунду могут обратиться в какое угодно животное и хорошо, если просто укусит первокурсник. Те, что постарше, могут ужалить таким ядом, что хрен потом виноватого найдешь. Бордовые — факультет кайдзю, или просто вся та нечисть, что скопилась на страницах мифологий от кумихо с имуги до Мокоши. Чем больше иностранцев мигрирует в Корею, тем с каждым годом разномастнее факультет кайдзю. Эти самые близкие к нам, потому что некоторые, в отличие от перевертышей, могут не только обращаться в животных или какую-нибудь нечисть, но ещё и колдовать в четко обозначенных историей рамках. Ну сама понимаешь, чай не первый день в этом мире живёшь, — от усталости Сокджин вальяжно устраивает подбородок на её плече, лениво поглядывая на удивленное лицо меченой. — Ну а чёрные — это загробники, то есть всякие жнецы, ангелы, демоны. Короче, все те, с кем ты будешь иметь дело, когда мы в конце года размотаем тебя на ленточки.       — В смысле? — разворачивается к нему Морган, с глазами размером по монете каждый.       — Да шучу я.       Нет, не шутит.       Сокджин ухмыляется шумно в чувствительное место между ухом и шеей, нехотя отлипает от такого внезапно удобного плеча и толкает её вперед.       Он объясняет ей про классы для занятий, про расписание, про нашивки на тесьме чогори.       —… Каждая нашивка это курс, одна — первый, две — второй и так далее.       — Зачем это?       — Потому что, как ты успела заметить, у нас тут кого только нет, — сбоку в самом настоящем животном оскале разевает свою пасть голова тигра в зеленой рубахе, дразня гортанным рыком новенькую. — На первом курсе с одинаковым успехом может оказаться и шестнадцатилетний пацан, и столетний пульгасари. У нас, конечно, всё проще: магов в Академию принимают с шестнадцати лет, поэтому ты по возрасту автоматически попадаешь на шестой.       Дальше Сокджин рассказывает про общежития, в разных корпусах для каждого факультета и добавляет «потому что перевертыши с кайдзю бывают на редкость агрессивными выдумщиками». Морган ничего не уточняет на этот раз, механически двигаясь по заданной старостой траектории. Она вообще больше ничего не спрашивает, только напрягается сильнее с каждым новым словом. Сокджин влёгкую считывает это по мурашкам на натянутой коже затылка, но не останавливается — продолжает напирать информационным потоком: уроки, правила Академии и, наконец, традиции.       — Думаю, ты успела заметить по приветствию — меченых, залетевших сюда по квоте благотворительности, у нас не любят, мягко говоря, — они останавливаются возле входа в класс немного в стороне от галдящей толпы цвета индиго. Сокджин огибает её, чтобы смотреть в лицо, но руку с затылка всё также не убирает, словно ей было куда от него бежать. — Я не знаю и, честно говоря, мне неинтересно, что ты сделала, чтобы получить белый хаори. Зато я знаю, что твои родичи отвалили невообразимо много бабла, чтобы засунуть тебя сюда и не оставить на уровне «гадального салона». И за один этот факт тебя здесь все и будут ненавидеть. Я не говорю уже о том, что такие, как ты, нарушают хрупкий баланс нашей эко-системы, покупая себе за деньги вторые шансы, — указательный палец против воли разгибается и скользит вдоль девичьей кожи, ощупывая нежность под подушечкой, оглаживая выпуклый позвонок. — Не жди приветственных вечеринок, не обольщайся, когда увидишь улыбку в свою сторону или дружеский жест — это всё мишура, потому что, как только подвернется удачный момент, кто-нибудь обязательно воткнёт тебе нож в спину.       Морган, гнущая всё это время голову к полу, вдруг неожиданно вскидывает её, смотрит открыто, но сквозь него, и это раздражает Сокджина. Кажется, взгляд раскалывает внутренности до ледяной крошки, что застыла у неё в глазах.       — И вы, Сокджин-ши? — в голосе столько грубого вызова, что легко могло бы оттолкнуть своей свинцовой тяжестью, но Сокджин только кривит губы, скользя языком по сухой кожице на них. — Вы тоже воткнёте мне нож в спину?       Она ещё и храбрая, словно всего остального, блять, было недостаточно.       — И я, — кивает тот и в последний раз мажет пальцами по шее, запоминая теплоту чужой кожи. — Чогори получишь после второго урока в деканате, до общежития тебя проводят однокурсницы. И мой тебе последний совет: ты для нас для всех пушечное мясо, но для Пак Чимина — того, кто приветствовал тебя в столовой, — особенно. Рядом с ним лучше всегда держи свой язык за зубами, если не хочешь раньше времени оказаться на столе у загробников.       Меченая сглатывает очевидно саркастический комментарий, но в итоге лишь вздёргивает подбородок и со в стократ преувеличенной любезностью цедит:       — Спасибо за экскурсию, Ким Сокджин-ши.       Ещё и гордячка, но тем интереснее будет переломать её, растерев в труху и гордость, и храбрость, и дурость, а после любоваться результатом, если выживет, конечно. Сокджин хмыкает собственным мыслям, протягивает руку и заправляет непослушную прядь её волос за ухо, игнорируя лёд в глазах напротив, об который легко можно порезаться, коснись он пальцами не волос. Он разворачивается и, коротко кивнув Чимину, уходит на урок истории магического Корё.

***

      Чимин размазывается внимательным взглядом по спине меченой: линия роста волос, лопатки под хаори выгибаются острыми крыльями, пальцы, вечно убирающие прядь за ухо и скользящие ниже по шее, чтобы размять. Залипательно, если бы не один удивительный факт — она спокойна, как гребаный танк. Её сначала в коридоре зажали в незаметное, но очень плотное людское кольцо, которое волной дотащило до определенного — нужного Чимину — места, а ей хоть бы что.       Может, Сокджин забыл ей объяснить всё?       Только вот Сокджин никогда ничего не забывал.       Рука непроизвольно тянется к её волосам с целью схватить, дернуть на себя и распять на столе, а после мучительно долго изучать каждый миллиметр, но Тэхён дёргает его руку назад и качает головой:       — Ни хера, хён, — шипит змеёй. — Ты правила знаешь, пока жребий не раскинут, пальцем её трогать нельзя.       Чимин фыркает, плотнее губы сжимая, и думает, что иногда традиции — это такое дерьмо. Правила, судьба, случай — всё это сказки для малышей, чтобы те вели себя ровно так, как того от них ждут родители, учителя, общество, в конце концов. Пак Чимин сказки с самого детства не любит, предпочитая брать всё в свои руки и иногда, как сейчас, в буквальном смысле.       Он нехотя перекатывается на стол, складывая голову на парту, и решает, что лучше бы ему от греха подальше уснуть, чем пялиться всю пару на её затылок.

***

      Мор втягивает шею в плечи и воровато оглядывается, двигаясь по тропе вдоль южной стены общежития зелёных. Сбоку изумрудная вязь леса, сквозь которую проглядываются синие лоскуты моря, воздух сырой и тёплый, а под ногами ворох ещё не совсем жухлых листьев приятно хрустит. В полуразрушенной беседке, находящейся у самых ворот Академии, вальяжно растянувшись на каменном выступе, Хосок жуёт стебель ромашки.       — А чего не завтра пришла? — беззлобно поддевает перевёртыш.       — Скажи спасибо, что вообще пришла. Я думала, Чимин с Тэхёном до второго пришествия не спустят с меня глаз, — отмахивается Морган.       — Это они пока только смотрят, вечером жребий бросят и тогда-а-а-а-а, — тянет гласную Хосок, выплевывая ромашку, а лицо при этом у него такое лукавое, такое скользкое, что хоть сейчас в аферисты записывай. — Тогда ты будешь жалеть, что они больше не смотрят.       — Хорош запугивать, я прекрасно знала, на что шла.       — Ни хера ты не знала, — подскакивает с места Хосок, меняясь в лице за секунду. От беззаботности не остается и следа, только плотная печать серьезности. — Думаешь, они тебя за косички пару раз дёрнут, юбку задерут и всё? Они будут планомерно доводить тебя психологически и физически. За полгода они вымотают всю твою нервную систему, чтобы к моменту «охоты» ты годилась только для ритуала, в конце которого и помрёшь. Думаешь, почему меченых берут раз в десять лет? Потому что ровно столько нужно времени, чтобы закрыть дело и замять все слухи. Никому невыгодно, чтобы за пределами Кореи знали, что уважаемая Академия и её студенты раз в десятилетку проводят жертвоприношение, предварительно устраивая тут почти что голодные игры.       — Не каждый меченый, приходящий сюда, погибал, — Морган заметно хмурится, пряча руки в карманы брюк.       — Да, потому что руководство Академии всё-таки иногда вмешивается в дела своих студентов, чтобы окончательно не потерять финансирование от несчастных родителей. И это всегда происходит рандомно, никто не знает, по какому принципу они решают, стоит ли спасать меченого или нет. Может, родня отваливает денег, а может подкидывают монетку, — Хосок разводит в стороны руки, пытаясь лишний раз показать ведьме, в какое же дерьмо она залезла, и, кажется, это работает — Морган оседает в плечах, тычась тоскливым взглядом в бетонный пол беседки. Перевёртыш шумно выдыхает весь свой гнев и продолжает уже более мягко:       — Не тупи и будь аккуратна, но самое главное — лишний раз масла в огонь не подливай. Покажи им страх, пусть они, а особенно Чимин, поверят тебе, и, возможно, тогда у нас появится реальный шанс обвести их вокруг пальца.       — Гос-с-с-с-споди, почему все так акцентируют внимание на Чимине? — Мор закатывает глаза. — Свет клином на нём сошёлся, что ли?       — Потому что при всей своей милой внешности, он — самая главная заноза, — снисходительность в тоне Хосока так и прорывается на каждом слове. — О чеболях слышала?       — Это типа местная «золотая молодёжь»? Наследники всякие?       — Ага, — кивает перевертыш. — Пак Чимин — один из главных чеболей в магическом мире. Его семья частично управляет Академией, сидит в Министерстве Магических Дел, плюс у них имеются свои корпорации в мире людей. Соедини всё это с соответствующим воспитанием и характером натуральной змеи.       — Бля, — присвистывает ведьма, натягивая на лицо насмешку, как единственно доступный механизм защиты. — Прямо чистое зло во плоти.       Хосок смотрит на неё несколько секунд и неожиданно кривит губы в опасной усмешке:       — Хуже, Мор. Пак Чимин гораздо хуже.
Вперед