Ревность богов

На новом месте Патрокл первым делом искал две точки: травмпункт и кофейню с человеческими ценами. С травмпунктом всё оказалось просто. Он «продан в рабство», как шутят про поступивших по направлению, в поликлинику, так что травматолога найдёт этажом ниже. С кофейней — тоже. Она обнаружилась в проулке, который шёл от поликлиники прямо к отцовской квартире. Цены чуть выше, чем хотелось бы, но ничего смертельного. Патрокл разглядывал чёрные доски с мелом выведенным прайсом под настороженным взглядом девушки в жёлтом платье. Жёлтые цветы украшали столики и стояли в вазонах на подоконниках. Строители явно вдохновлялись пчёлами: на полу чередовались жёлтые и чёрные плитки, столы из тёмного дерева, круглотелая пчёлка в углу доски с прайс-листом. Патрокл даже удивился, когда не нашёл в меню ничего, связанного с пчёлами. — Вам чего-нибудь подсказать? — Спасибо, я пока осматриваюсь, — Патрокл обворожительно — насколько был способен после бессонной ночи в поезде — улыбнулся. — Вы не против, если я позову коллегу? На этот раз Патрокл только мотнул головой: он чувствовал себя варёной рыбой, а не способным говорить человеком. Девушка кивнула и ушла в какую-то подсобку. Последний месяц выдался на редкость паршивым. Сначала — экзамены и аккредитация. Потом — вручение дипломов и попойка, традиционная, но давшаяся Патроклу крайне тяжело. Кажется, под конец вечера бессменный ментор Махаон держал его, чтобы Патрокл не затонул в озере со свежеобмытым дипломом. После этого были утомительная поездка из Эпидавроса во Фтию с тремя пересадками, крайне неловкая встреча с отцом и очередное разочарование, когда Ахиллес так и не появился в сети. После последнего пункта Патрокл утратил всякую надежду на сон и пошёл слоняться по окрестностям. Его не порадовало, что местный эспрессо стоил два обола, а не один, как в ближайшей к их универу кофейне, но выбора нет. Ему надо взбодриться. Он облокотился на прилавок и стал ждать баристу. Из подсобки доносились голоса. — …Кербер тебя жуй, отойдёшь на пару минут… — шикал на крайность знакомый голос. — Ты про «трудовой кодекс» вообще слышала?.. Из подсобки показалась светлая голова. Волосы опять растрёпаны: у Ахиллеса они всегда завивались в крупные кудри, но расчёсывал он их, дай боги, раз в день — и то не утром. Его брови, светлые, как вспышка молнии, взлетели вверх. — Патрокл? — Ахиллес подбежал к стойке и хлопнул ладонями по стойке. — Боже, Пат! Ты хоть бы сразу написал, что приедешь. Я бы отгул взял! — Я писал, — немного заторможено ответил Патрокл. — Ты просто не прочёл. Ахиллес смущённо улыбнулся и почесал затылок. — Моя промашка, я никак за связь не заплачу… ну да ладно. Выбирай, что хочешь. Считай за поздравление с тем, что отмучился. И у меня смена закончится через полчаса, дождёшься? От Ахиллеса всегда исходило столько энергии, что Патрокла сшибало с ног. Так что он только согласился, дождался своего эспрессо — взял обычный вместо двойного, щадя кошелёк друга — и сел в углу. За полчаса он заметил только трёх посетителей. Неплохой результат для Фтии — не самого большого полиса — в нерабочее время. Потом Ахиллес снял с себя фартук, распустил волосы, растрепав их ещё больше, взял Патрокла под локоть и потащил его по кривым, на холм уходящим улочкам Фтии. Это было всё так привычно и сладко, что Патрокл едва не расплакался. Остановился Ахиллес только когда вышел с набережной на поросший беленькими асфоделями холм. Холм спускался к реке и заканчивался песчаной косой. Патрокл помнил, что они часами сидели на этой косе с Ахиллесом. Иногда к ним присоединялась мать Ахиллеса, годами пропадающая в морских экспедициях. Патрокл даже рад, что её с ними нет: рядом с Фетидой даже дышать неуютно. — Ну… как добрался? — спросил Ахилллес. Патрокл смотрел в глаза друга и сомневался, что воды Сперхия могут быть такими же голубыми. — Неплохо, — обтекаемо ответил Патрокл. — Но я не могу спать в поездах. Так что… сегодня я варёная рыба, прости уж. — Я люблю рыбу, — хмыкнул Ахиллес. — А ты как? Сдал свою… теорию музыки? Ахиллес закусил нижнюю губу. — Я… э… бросил училище. Патрокл удивлённо поднял брови. — Я просто… блин, ну это не моё. Бренчать на кифаре, повторять «гнев, богиня, воспой»… — Ахиллес опустил голову и растёр плечо. — Ну в урне я всё это видал, Пат, вот честно. Положа руку на сердце — это было ожидаемо. Ахиллес всегда был слишком живым и ярким; всегда не вписывался. Патрокл, хоть и глубоко осуждал себя, мысленно делал ставки, сколько Ахиллес продержится. Ахиллес продержался три года — на год больше, чем думал Патрокл, зная его ветреность и злословие. — Если тебе после этого стало лучше — я только рад, — примирительно сказал Патрокл. — Теперь ты работаешь в кофейне? — Ага, — Ахиллес тяжело вздохнул. — Не то, чего я бы хотел… но работа непыльная, и на жизнь хватает. Хорошо, что я квартиру не снимаю. Тогда пришлось бы туго. — Зачем тебе квартира… подожди, а что с Пелеем? — немного не понял Патрокл. — Да как обычно. Мы поругались, — хмыкнул Ахиллес. — Мать всё-таки отмазала меня. Отец говорит, мол, «не служил — не мужик» и всё такое, так что я собрал вещи и ушёл к Фениксу. — …жесть. — И не говори. Они сидели, смотря на реку, на то, как по берегам шумели кипарисы и раскидистые ивы. Ахиллес положил голову Патроклу на плечо. Как в далёком детстве. Но если в детстве Патрокл ворчал, то сейчас он не хотел, чтобы это мгновение кончалось. — Мы с отцом с радостью примем тебя. Если с Фениксом что-то будет не так, — сказал Патрокл. — Мило с твоей стороны, но не будет, — убеждённо сказал Ахиллес. — Да и вообще, со мной всё в порядке. — Кроме того, что ты так и не пристроился. — Да иди ты! — Ахиллес цыкнул и беззлобно двинул Патрокла плечом. — Всё у меня в жизни отлично. Особенно теперь. Ты же будешь заходить в обеденный перерыв, верно? Конечно, Патрокл кивнул. Пара лишних оболов — не такая уж большая цена за возможность видеть Ахиллеса.

***

Справедливости ради, кофе в «пчелиной» кофейне — Патрокл так и не удосужился запомнить её название — оказался вкусный. И компания приятная. Ахиллес чередовал смены с девушкой в жёлтом платье. Её звали Гипподамия. Она была миловидной и говорила тихо и вежливо даже с уличными котами. Патрокл как-то подумал, что увидь отец её вместе с ним — плешь проел бы со своими «вы чудесно смотритесь», «когда вы сходите на свидание» и «вот такую жену твоя покойная мать для тебя и хотела». Иногда они с Гипподамией сплетничали об Ахиллесе. Оказалось, что они встречались два месяца. Ахиллес тогда проходил практику в оркестре местного театра, Гипподамия — играла второстепенные роли по протекции отца. Но Ахиллес отговорился загадочным «моё сердце принадлежит другому», поэтому они с Гипподамией просто иногда ругались, как старые супруги, но не больше того. Интересно, кто этот «другой». Патрокл, как друг, вряд ли должен таким интересоваться, но… Но это же Ахиллес. С волосами цвета солнца, голубыми, как тёплое море, глазами и стройными, но потрясающе сильными руками — не зря же на рыбалке он подсекал и за Патрокла, и за Фетиду. К тому же, Ахиллесу явно незнакома концепция отделения личного от профессионального. Иногда это приводило к курьёзам. — Дай мне кофе такой же чёрный, как моя душа, — сказал как-то раз Патрокл. У него было оправдание: он только что закончил суточное дежурство в стационаре и ненавидел всё. Кроме Ахиллеса, конечно. Ахиллес всегда и везде был исключением. И вместо того, чтобы про себя посмеяться над избитой фразой клиента и приготовить Патроклу заслуженный ристретто, Ахиллес вполне серьёзно сказал: — Ты уверен, что хочешь банку ванильного сиропа, залитого молоком? Спустя три дня — на очередной медицинской попойке, которую он якобы «не переносил» — Патрокл плакался в плечо заведующей отделением, что не поцеловал Ахиллеса прямо за прилавком.

***

В тёплые ноябрьские дни, светлую скорбь Деметры, они пошли на рыбалку. Патрокл дождался Ахиллеса из его кофейни. Гипподамия, уже выучившая его вкусы, всегда держала для него чашку крепкого кофе с одной частью молока. Ахиллес такой внимательности не проявлял. Зато болтал, как в последний раз, когда делал Патроклу напиток — и всё равно, сколько клиентов ещё ждёт. Они снова сидели на берегу Сперхия. Ахиллес улыбался. Это в глазах Патрокла стоило целого мира. — Знаешь… ты, когда приехал, сказал, что я не «пристроился», — Ахиллес показал пальцами кавычки. Он, в отличие от Патрокла, прирождённый рыбак. Вкопал удочку в песок так, что леска даже не дёрнулась — и сидел себе, обхватив руками колени, раскачиваясь взад и вперёд. — Ага, — Патрокл пожал плечами: он не собирался отрекаться от правды. — Что-то изменилось? — Ну… нет, на самом деле. Я знал это всегда, но почему-то говорю только сейчас. Ахиллес положил руку на затылок Патрокла. Рыба, которая почти заглотила наживку, испугалась дрогнувшей лески. — Я хочу пристроиться к тебе, — вдруг сказал Ахиллес. — Провести эту жизнь с тобой. Понимаешь? Понимал Патрокл или нет, времени на ответ ему не дали. Ахиллес, всегда бывший смелее, поцеловал его. И это, положа руку на сердце, лучший момент в жизни Патрокла.