Ревность богов

Подента убило чудовище. Больше Гектор не мог объяснить, почему его раны столь многочисленны и отвратительны. Будто кто-то колол и рубил, колол и рубил, пока от груди ничего не осталось… Гектор насилу оторвал взгляд от изуродованного шурина, сглотнул подступившую к горлу дурноту и бросился дальше. Сквозь оконца дворец освещало красное, тревожное солнце. Фивы стояли до конца. Все защитники за стенами полегли. Гектор бежал и молился, чтобы успеть. Чужие стрелы летели в него, но догнать не могли. Да и стрел тех немного. Даже ахейцы, даже эти заморские демоны выдыхаются. Гектор остановился перед приоткрытыми дверьми в царский чертог. Он толкнул створки и понял, что опоздал. Андроник и Гиппоник, самые младшие из братьев Андромахи, валялись убитыми на ступенях царского места. И сам Ээтион был пригвождён к нему своим же копьём. — Нет… — выдохнул Гектор, едва разлепив пересохшие губы. — Нет-нет-нет… Он приблизился к тестю, которого не смог спасти, чтобы освободить его тело от копья. На не старом ещё, полном зрелой и благородной красоты лице застыло такое животное выражение ужаса, что Гектор едва узнал Ээтиона. Он заглянул ему в глаза, распахнутые и остекленевшие. Говорят, что в глазах мертвеца можно увидеть образ того, кто отправил его душу в Аид. Если это правда, то Ээтиона убила сама тьма. Гектор, чувствуя, как щекам стало жарко, закрыл Ээтиону глаза. Копьё не поддавалось. Оно прошило доспех насквозь, раздробило эбеновое дерево трона и торчало на добрые две ладони с той стороны спинки. Гектор столько раз видел доказательства чудовищной силы сына Фетиды, но столкнуться с ними вот так… это было выше его сил. Сзади послышались шаги. Копьё не поддавалось. Гектор повернулся. Он увидел росчерк света на бронзе меча, который готов был снести ему голову, но этого не случилось. — Патрокл, стой! — похоже, чудовище сегодня решило сыграть в благородство. В последний момент блик отдалился. Гектор сморгнул слёзы, застилавшие взгляд. Он видел перед собой двух воинов. Одного из них, с холодными, как захваченное ахейцами море, глазами он знал слишком хорошо. Второго — высокого, смуглого, припадающего на правую ногу — нет. Он часто видел зелёный щит с веткой оливы и кальмаром, один в один, как на нагруднике Ахиллеса, когда сталкивался в бою с мирмидонцами, но не собирался запоминать всех рядовых в лицо. — Зачем тебе бесчестить себя, убивая со спины? — увещевал товарища Ахиллес. — Сегодня был славный бой. Не пятнай его одной ошибкой. — …ты знаешь, зачем, — тихим, свистящим голосом сказал воин, но меч в ножны убрал. — Это ты убил мужа в коридоре? — спросил Гектор срывающимся отчего-то голосом, глядя на Ахиллеса. Зачем? Ясно, что он. Такую казнь могут совершить только двое: либо он, полубог, либо исполин-Теламонид. Теламонида и его саламинцев Гектор сегодня не видел. Остались, должно быть, сторожить корабли. — Я убил сегодня многих. И в коридоре, и нет. — У него на щите гарпия. Он задумался. Он безразлично смотрел на трупы, лежащие вокруг. В нём не было ни сочувствия — редкий ахеец умеет сочувствовать даже своим, не то что врагам, — ни даже… того естественного отвращения перед мёртвым, что из человека нельзя вытравить. Странно искать в полубоге человеческое. — Твой родственник? — спросил Ахиллес. Гектор кивнул. — Он ранил Патрокла. Он заслуживал долгой смерти, но… на что хватило времени. Гектор смотрел на длиннопалые, изящные руки Ахиллеса и не верил, что боги дают чему-то прекрасному способность на омерзительные вещи. Видимо, застывшая в глазах Ээтиона тьма не обманула. Ни человек, ни полубог не должен поступать с такой звериной жестокостью. — Он самый, — прошипел Гектор. — Тот человек был братом моей жены. Эти двое — тоже. А это — мой тесть… — Тогда ты согласен на перемирие, — Ахиллес выдернул копьё из тела Ээтиона так же легко, как рукодельница пропускает иглу через тонкую шерсть. — Тебе есть, кого хоронить. Если бы Гектор не придержал бездыханного тестя, он бы свалился на пол. Гектор смотрел на него, убитого Ахиллесом, и не чувствовал ничего, кроме липкого отчаяния и душащей вины перед Андромахой. Заверял же её, что успеет, что отстоит её Фивы, что она ещё увидит отца и братьев и представит им будущего ребёнка… Ээтион умер быстро и почти безболезненно — копьё попало в сердце. Это больше, чем жестокий сын нереиды дал Поденту. — Обопрись на меня, — вполголоса велел Ахиллес своему спутнику. — Дай я возьму щит правой рукой… И это всё? И эти двое просто уйдут к своим кораблям, насиловать пленных жён, упиваться вдовьими слезами и строить планы на города, которые Троя — величайший из полисов в этой части света — клялась защищать? И он просто позволит уйти этому чудовищу, рождённому даже не нереидой — самой морской пучиной, исторгающей из себя жуткие волны, которые ломают триремы надвое? Гектор вынул меч. Ахиллес, смеясь, одним ударом древка копья вышиб его из рук. — Ты слывёшь благоразумным человеком, Гектор! — сказал он, скривив тонкие губы в усмешке. — Зачем же ты нападешь на того, кого не сможешь победить? — Если ты так силён, что ж не бьёшься?! — выплюнул Гектор. Ему стоило бы склониться, чтобы подобрать меч, но только не сейчас. Только не перед Ахиллесом. — Ты — мой похоронный обол, — сказал он, вмиг заледеневшим взглядом глядя куда-то сквозь Гектора. — Может, когда-нибудь я и воспользуюсь тобой… но не в ближайшее время. Гектор едва не взвыл от бессилия. Патрокл, тем временем, сжал щит правой рукой, а левую закинул на плечи Ахиллеса. Тот вполголоса что-то у него спрашивал. Гектор не слушал. Гектор закрыл глаза Андронику и Гиппонику и думал, как же сказать обо всём этом Андромахе. — Если у кого-то из вас есть родичи в городе, — услышал Гектор голос Патрокла. — Мы будем стоять в западном предместье ещё день. Приходите без страха. Мы не причиним вреда тем, кто захочет их выкупить. Гектор скупо кивнул. Как ему не противно связываться с человеком, который едва не убил его со спины, связаться придётся. Если Клиокаста ещё жива, он обязан её выкупить. Боги не могут быть настолько жестоки, чтобы лишить Андромаху и отца, и братьев, и матери разом. — Хорони своих мертвецов, Гектор, и утешь жену, — безразлично бросил Ахиллес. — На поле битвы мы сочтись успеем. — Сочтёмся… — прошептал Гектор, поднимая свой меч, когда эти двое вышли из залы. — …с вами обоими.

***

Губку прикладывать к ране было на редкость неприятно, но лучше так, чем истечь кровью. Здорово его зацепил тот фиванец… Патрокл шипел, пока Ахиллес, стоя перед ним на коленях, бинтовал его ногу. Шипел он не только от боли, но и от досады, что ничего не вышло. Он ведь мог закончить всё за один удар! Голова Гектора слетела бы с плеч, Троя лишилась бы «щита», и Ахиллес был бы спасён от смерти, которая — если верить его матери, которая вряд ли стала бы лгать — наступит вскоре после того, как он убьёт Гектора… — Эй, — Ахиллес, не поднимаясь с колен, взял Патрокла за подбородок и заставил его посмотреть на себя. — Мы сегодня одержали победу. Ты одержал. Почему ты такой мрачный? — …если я воюю — это не значит, что мне нравится убивать и смотреть на грабежи, — вздохнул Патрокл. — И к тому же… зачем ты меня остановил? Ахиллес состроил недовольное лицо. Он сел на ковёр и положил голову на здоровое бедро Патрокла. На его коже русо-золотые волосы Ахиллеса казались светлыми, как расцвеченные солнцем облака на рассвете. — Сам знаешь, что Гектор достоин уважения больше, чем многие наши цари! — Ахиллес недовольно цыкнул — он, верно, мыслях был на унизительной делёжке, где лучшие куски опять отойдут Агамемнону и его микенцам, которых сегодня и близко не было. — Тебе бы этого не простили. Будь это какой-нибудь рядовой, они бы посудачили и забыли. А вот так убить богоравного Гектора… Пат, да это же самоубийство в глазах людей! — Если ты убьёшь Гектора — это будет твоим самоубийством. Настоящим, — мрачно напомнил Патрокл. — Я понимаю, что это судьба и её не избежать… но я просто не могу. Знать, что ты сделаешь что-то — и тебя не станет… это такая пытка, Ахиллес, что лучше бы меня забили камнями за Гектора. Лишь бы я твоей смерти не увидел. Ахиллес молчал. Патрокл, чувствуя, как потяжелело в груди, стал перебирать его волосы. Стал напоминать себе, что сейчас он сидит в их шатре во временном лагере, что они захватили Фивы Плакийские, откуда на их фланг постоянно делались налёты, что без постоянной опасности войны на два фронта всем будет гораздо легче… но это не помогало. Это не помогало, ибо Патрокл чувствовал под пальцами тепло кожи Ахиллеса. Пока Гектор дышит — это тепло обязательно сменится холодом. И останется только отстричь кудри и лить, как вдовица, слёзы над погребальным костром. А потом вернуться в постылую, умершую без Ахиллеса Фтию, заглянуть Пелею и отцу в глаза и сказать: «Я оставил под Троей своё сердце». И как-то жить дальше, страдая от раны более страшной, чем Патрокл получил сегодня — и получит когда-нибудь. — …слушай, ну… — Ахиллес прижался к его ладони щекой и потёрся, как одна из их собак. — …я ценю это, но… давай начистоту. Я обречён с тех пор, как родился. Вся эта война — один большой подарок мне на… зачатие, получается? Я правда не хочу, чтобы ты страдал из-за всего этого, но… как я могу разочаровать богов и не принять такой-то дар? — Не вижу здесь ничего смешного, — буркнул Патрокл. Он попытался отнять руку, но Ахиллес, схватив его за запястье, не дал этого сделать. — Тогда не мешай смеяться мне. Я-то вижу. Он замолчал. Молчал и Патрокл, неспособный справиться с горечью. Он был так близко. Если бы Ахиллес не остановил его, не дёрнул на себя — голова Гектора слетела бы с плеч, и судьба бы пошла по другому пути, и они вернулись бы домой и встретили старость в объятиях друг друга… …ничего этого не случится. Не до тех пор, пока Гектор дышит и может пасть в гуще схватки, случайно попав под копьё Ахиллеса. Патрокл знал, что никому попытки уйти от судьбы не помогали. Даже во Фтии рассказывали о слепом царе Эдипе, да и Париса, вроде бы, тоже пытались сжить со свету… но Патрокл — человек. А люди глупы, упрямы и с радостью вырвут все ногти, занимаясь сизифовым трудом, лишь бы не признавать, что ничего не могут сделать. — Пообещай мне, что ты не тронешь Гектора, — вздохнул Патрокл, продолжив перебирать локоны Ахиллеса. — Даже не приближайся к нему в схватках. Просто… видишь Гектора — и займись чем-нибудь другим, хорошо? Дай другим прикончить его. — …Мойры сейчас хохочут, но ладно, — Ахиллес прикрыл глаза, всем видом показывая, как несерьёзна просьба Патрокла. — Обещаю, что не трону Гектора и буду стараться его избегать. А ты ешь гранат, а то губок не напасёшься. Тебе почистить? Так перескакивать с дум о судьбе на заигрывания мог только Ахиллес.

***

Ахиллесов наперсник выпил у троян столько крови, что Гектор не поверил своему счастью, когда он грянулся на колени. Вспышка света, едящего глаза — и вот доспех с волнами и кальмаром упал в грязь. Шлем покатился, марая гребень из белого волоса бурым и красным… Пока Гектор, забыв обо всём, бросился к Патроклу, того успели пронзить копьём в спину. Жаль не в сердце, как его любовник сделал с Ээтионом. Но хорошо, что в спину — воистину, боги всем воздают по заслугам! И когда он попытался встать, истекающий кровью, Гектор не дал ему этого сделать. Жало его копья устремилось в низ живота. Медленная смерть. Как раз та, которую Ахиллес хотел для Подента. — Что, Патрокл? — победа кружила голову: нет ничего слаще, чем триумф над тем, кто этого по-настоящему заслуживает. — Думал, троянских жён ты пленишь так же легко, как фиванских? Не при моей жизни! Ты останешься здесь кормом для воронов. «А голову отсечь и на пику, — подумал Гектор. — Достойное погребение для такого, как он». — …славься, Гектор… — и этот безумный, исторгающий из себя тёмную кровь человек смеялся ему в лицо. — Легко тебе славиться, когда… безумием меня поразил Зевс, доспехи сорвал Аполлон и кто-то… ещё ударил в спину… воистину, достойная победа!.. Пусть насмехается. Мёртвым и растащенным на куски вороньём он скалиться не будет. — А что твой Ахиллес? — спросил Гектор, глядя на коленопреклонённого врага — должно быть, этот вид Ахиллес лицезрел каждую ночь. — Решил убить меня твоими руками? Видимо, велел не возвращаться без доспехов, сорванных с моего трупа!.. Соизмерял бы ты силы, безумец. Патрокл закашлялся. Лицо его приняло — наконец-то — страдальческий вид. Почти виноватый. — …хотел бы я, чтобы ты сегодня пал… под чьей угодно рукою… — Патрокл прикрыл глаза; его голос сорвался в надломленный шёпот. — Я сделал всё, что мог, но… похоже, это и правда судьба… ты всё-таки умрёшь от рук Ахиллеса… Он замолк, и замолк навсегда. Гектор выдернул копьё. Тело повалилось в грязь. В распахнутых глазах застыли слёзы — те же, что душили Андромаху, когда Гектор видел её в последний раз.

***

— Прости меня… прости… прости… Ахиллес, облачённый в этот новый, гремящий и сковывающий, как материнская забота, доспех, сидел у одра и исступлённо целовал окоченевшие кисти. Патрокл пал. «Пал наш Патрокл», — и с тех пор, как уста Антилоха исторгли эти ужасные слова, мир Ахиллеса раздробился на осколки. И он сам раздробился. Часть осколков ушла к Гектору вместе с пелеевым доспехом и священной кровью на его копье, часть — вылилась слезами, разъевшими щёки. А самый главный осколок лежал на одре. В застывшей маске лица — скорбь разлуки. Автомедон тронул Ахиллеса за плечо. — Нужно выходить, — сказал он. — Ахиллес, пожалуйста, успокойся. Нам нужно выходить. Тебя ждут. После битвы наплачешься. Он не двигался. Он всё ещё целовал руки Патрокла и плакал — по нему, по себе и по их обещанию. Ахиллес знал, что не сдержится. Он не просто убьёт Гектора — он вырвет у него зубами кадык, он разрежет его на куски и будет скармливать патрокловым псам, он достанет из его груди гнилое сердце и запихнёт ему в глотку… Он схватит свой похоронный обол. — Прости, Пат… — Ахиллес, всё-таки поднявшись на ноги, прислонился губами к его холодному лбу. — Я не сдержу обещание. Я не могу дышать, пока Гектор топчет землю. А потом дышать мне будет незачем… ты же не хотел видеть, как я умираю? Радуйся этому. Ты не увидишь. Патрокл больше ничего не увидит.