Ревность богов

Стан ахейцев сходил с ума. Простаивание в Авлиде, среди зелёных лугов и мёртвых волн, заставляло ум заходить за разум. У зрелых мужей – потому что их держали непонятно где, оторвав от домашних очагов, и ничего не давали взамен. У юнцов – потому что они хотели убивать. Пока что «убивать троянцев», но, если бездействие затянется, желание сократится до простого «убивать». И миг этот не так далёк, как смел надеяться Патрокл. – Я одного не пойму, – Патрокл, едва не попав лезвием по пальцу – он чистил яблоко: у местных кожура дубовая, прокусить невозможно, – всё-таки отложил нож. – Зачем тебе в это лезть? Неужели ты и правда собрался жениться? – Нет, конечно! – Ахиллес вздёрнул подбородок с таким видом, будто Патрокл нанёс ему смертельное оскорбление. – Уж точно не на дочери Агамемнона. Я лучше оскоплю себя, чем породнюсь с этим апатовым выродком!.. Ахиллес сделал пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться и не разразиться гневной тирадой. Патрокл не сомневался, что услышит её, как только лагерное безумие кончится. Агамемнон слишком больно наступил на гордость Ахиллеса. Но пока Агамемнон остаётся их доблестным вождём, пусть и с непростительными замашками восточного «царя царей», Ахиллесу придётся терпеть. Не забывая при этом плакаться Патроклу, конечно. – Тогда какая тебе разница, что будет с девушкой? – Я не собираюсь плыть среди людей, которые будут считать меня подлым убийцей… – Ахиллес нахмурился. Это могло бы выглядеть грозно. Но Ахиллес был бледен, у него тряслись руки. Это в каком-то извращённом смысле утешало Патрокла. Значит, Ахиллес понимал, во что ввязывается. В отличие от всех остальных. – Не глупи. В Троаде все забудут об этом после первой же битвы. – ...но я-то не забуду, – цыкнул Ахиллес. Он вдруг поднялся – его шатало – и положил руки Патроклу на плечи. Ахиллес придвинул своё лицо близко-близко. Патрокл видел по глазам, как он храбрился, хотя сам был на грани слёз. Ахиллес редко плакал от боли или от обиды. Но от несправедливости – почти всегда. – Пат, послушай, – попросил Ахиллес дрожащим голосом. – Я просто не могу остаться в стороне, понимаешь? Они же заколют её. Как животное! Как бы Ахиллес не печалился, Патрокл не мог позволить себе разделить его чувства. Только не сейчас – не когда по стану шагает кровавое безумие. На поле брани Ахиллеса защищать не нужно. Но в мирное время? Он просто дитя, которое не знает ничего, кроме войны – ведь он был рождён, чтобы умереть под стенами Трои. – Менесфий уже собирает людей, – напомнил ему Патрокл. – Феникс пытался их успокоить, но ничего не вышло. Если ты уйдёшь к Клитемнестре, тебя просто забьют камнями по пути. – Пусть сперва догонят! – фыркнул Ахиллес. Но ему страшно. Конечно, ему страшно – а кто бы не боялся, ополчись на него собственная рать? Впрочем, страх никогда не останавливал Ахиллеса. – …притащи мне два беотийских щита и одевайся, – сказал Патрокл. – Я не собираюсь смотреть, как тебя убивают. – Пат… – Ахиллес поднял брови. – Что «Пат»? – Патрокл обречённо усмехнулся. – Не знаю, что там наплели Мойры, но у нас одна судьба на двоих, Ахиллес. И я не собираюсь оставаться в стороне. Он коротко поцеловал Ахиллеса в уголок губ. Потом тот всё-таки отправился за щитами. Патрокл в это время надел доспех, взял копьё подлиннее – он не собирался подходить к этим бесноватым близко – и, когда Ахиллес принёс щиты, стал прилаживать к ним козьи шкуры мехом наружу. Он мог только молиться, чтобы мех погасил часть удара и не дал камням расщепить дерево в основании. Метал-то в любом случае погнётся. Когда Ахиллес вышел, увенчанный гребнем из бледных конских волос, Патрокл бросил ему один из щитов. – Как выйдем из шатра – беги и не оглядывайся, – Патрокл взвесил в руке копьё: как будто эта проверка могла его спасти там, в море безумия. – Как в истории про Орфея и Эвредику? – …я не планировал сегодня уходить в Аид, но как скажешь, – Патрокл передёрнул плечами. Их поджидали. Патрокл чувствовал это и раньше – слишком настойчиво галдели за пологом шатра. Но видеть искажённые Момом-насмешником лица тех, с кем ты вчера делил пищу и чашу кислого вина… это оказалось больно. Глаза мирмидонян, вчерашних братьев по оружию, упёрлись в них с Ахиллесом. Вчера Ахиллес был их царём. Сегодня – страшнейшим из ренегатов. Как непостоянна душа человеческая! И ведь нет ни одного бога и ни одной богини, кто расскажет, что творится в голове у ближнего твоего. Сколько не лей вина и не спрашивай у оракулов – а об этом тебе не поведают ни Олимпийцы с золотых тронов, ни даже Ночь с её мрачным супругом. – Приветствуем, царь! – из толпы выделился один – Менесфий, это кривое отражение Ахиллеса. – Что же ты, пошёл за невестой? Прикажешь свадебный пир готовить? – Я прикажу тебе заткнуться, – холодно выплюнул Ахиллес. – А иначе вырежу тебе язык. Если ты хочешь нахлебаться крови, то есть способ быстрее и богоугоднее, чем заколоть девушку, как козу! – Коза она там или нет, её хочет Артемида. А мы хотим наконец-то уплыть отсюда, – вторил ему другой голос – кажется, Пизандр. – Мы не ищем ссоры. Просто позволь божьему промыслу идти своим чередом. И зачем Ахиллес только время тянет? Видно же – народ обезумел. Мирмидонцы не успокоятся, пока не хлебнут крови – чужой или своей. И если придётся всё-таки её пролить… – Последнее предупреждение, – Патрокл встал перед Ахиллесом и выставил щит. – Мы не отступим, но и первыми лить братскую кровь не станем. Если вы хотите остановить Ахиллеса, вам придётся пройти через меня. Ахиллес наконец-то взялся за ум и бросился вперёд – мимо полей Нестора и Диомеда, к стану Атридов. В него полетел камень; Патрокл бросился вбок и принял удар щитом. Щит выдержал. Значит, выдержит и Патрокл.