Аффлюэнца

      Остролистая, с теннисной ракеткой в руке и в теннисном коротком платье Lacoste выходит на корт на заднем дворе их дома. Потягивается, потом берёт мячик в руки, подбрасывает его ракеткой; тренируется, пока ожидает отца. Наконец, появляется Ежевика, такой же бодрый, с ракеткой, в рубашке-поло того же бренда и шортах. Он улыбается дочери, взглядом приглашает её начать игру. Остролистая любила теннис, особенно с отцом, хотя ещё слегка неумело управлялась, но схватывала всё на лету и очень старалась. Ей нравился их совместный, пускай и такой редкий семейный досуг, а ещё теннис казался ей очень престижным спортом богачей — по типу гольфа или верховой езды; ей нравилось также всё, что подтверждало её высокий статус в обществе и банковский счёт родителей. Было солнечно, тепло, а главное, маловетренно, ведь ветер — главный враг тенниса. Потом они пойдут ужинать рёбрышками на гриле, выпьют по стакану свежевыжатого сока, обсудят последние новости и планы. После ужина Остролистая направится к себе в комнату, перечитывать Кодекс законов, перед этим потрепает братьев по голове, сказав пару шуточек, затем позвонит Ледосветик или Искре, которые наверняка предложат ей пойти на какую-нибудь вечеринку, а та с радостью согласится. Она выложит сногсшибательное селфи в свой Инстаграм, не давая скучать подписчикам, быстренько соберётся и поедет на своём тёмно-зелёном Ягуаре в модный клуб, и выложит оттуда ещё пару историй в Снепчат. Домой вернётся ближе к утру, пьяная, но безмерно счастливая, плюхнется на кровать.       — Остролистая, милая, просыпайся, — откуда-то среди её идеальной жизни прорезался голос няньки-домработницы.       Черноволосая приоткрыла глаза, пощупала себя и подушку под своей головой и с ужасом поняла, что всё произошедшее ей только что приснилось. Ну конечно, отныне в реальности всё не сможет быть настолько волшебно! Она застонала от отчаяния и вновь уткнулась лицом в подушку.       — Не хочу, — пробормотала она.       — Но нужно, милая. Тебе нужно быть на заседании Воробья, ты сегодня его главный свидетель, не забыла? — заботливо прощебетала женщина, поглаживая девушку по спине, — Не заставляй маму с папой нервничать, у них и так достаточно поводов для этого.       Наконец, Остролистая подняла на неё голову.       — Это точно будет стоить того? — от чего-то спросила она.       — Конечно.

***

      Приближающийся конец мая в последние дни совсем не радовал погодой. Капал мелкий, эдакий «мерзкий» дождик, который то переставал, то неожиданно начинал лить, изредка задувал северный ветер. Кажется, что погода предчувствовала, какой вердикт вынесут Воробью. Если не сегодня, потому что явно это не последнее заседание по делу; то в ближайшие пару заседаний уж точно.       Стройным рядом около здания суда выстроились машины и кабриолеты важных людей, что приехали сегодня. Папарацци у входа уже держали наготове камеры, репортёры стояли рядом. Эррера-Файер, как и в тот день дачи показаний в полиции, приехали на разных машинах, но от чего-то не открывали двери, чтобы пройти в суд. Хотя выходить наружу не хотелось в принципе; не то из-за погоды, не то из-за обстоятельств. Остролистая осторожно выглядывала в тонированное наглухо окно, наблюдая, как разные свидетели и прочие участники следствия по очереди заходили внутрь. Кого-то из них папарацци «щёлкали» особенно активно, кого-то не очень. Она шумно вздохнула.       — Почему мы вообще должны сюда переться? — проворчала она, даже не заметив, что этим тоном только что спародировала одного из братьев. Забавно.       — Мы же Воробью не чужие люди. Вся наша семья должна тут присутствовать, — ответил Львиносвет, — Ты не знаешь, бабушка с дедушкой по итогу приедут или нет?       Девушка повернулась к брату.       — Они тут что забыли-то?       — Ты серьёзно сейчас?       — Абсолютно. Это место не для дедушки. У него дела поважнее есть, — в голове у неё вдруг возникло недавнее воспоминание о том, как Огнезвёзд подарил ей эксклюзивное издание Кодекса, — Страной управлять, а не смотреть, как судят малолетку.       — Если Воробья щас загребут, то ты своим ворчанием будешь его замещать? — усмехнулся Львиносвет, — Успокойся уже. В конце концов, зря ты что ли несколько часов выбирала эту блузку с юбкой и цветастый платок, которые тебе так идут?       Остролистая еле заметно улыбнулась.       — Ты как всегда знаешь меня лучше всех. Но я по-прежнему не хочу выходить.       — Нам нужно, Остри. Мы собираемся выходить, — обратился он уже к водителю.       Тот вышел из машины, прихватив с собой два элегантных чёрных зонта, раскрыл их и открыл дверцу машины на заднем сидении. Он помог Остролистой выйти, подав ей руку, и потом начал держать над обоими раскрытые зонты, следуя за ними весь путь. Толпа из прохожих и папарацци сразу же заулюлюкала, пытаясь подойти как можно ближе, но не могла из-за выстроенного небольшого ограждения вдоль дороги к суду. Какая-то журналистка чуть поодаль вела свой репортаж, вовсю рассказывая на камеру выдуманные подробности ужасного расследования, которое началось совсем недавно; в общем, выполняла свою обычную работу. В целом, было очень шумно. Толпа не затихала ни на минуту, фото и видео делались каждую секунду, ведь каждый вышедший из машины человек был интереснее и известнее предыдущего. Гул голосов, среди которого иногда слышались фразы по типу «Скажите, он правда его убил?», «Почему он утопил собственного кузена?», «На сколько лет его посадят?», «Он сможет поступить в колледж после такого?» и прочая скандальная туфта. Заинтересованные взгляды, желающие выпытать каждую деталь и подробность. Безумная усталость от всей этой мишуры и популярности.       Наконец, все нужные люди прибыли в зал и начали занимать свои места. Вообще, этот зал и во время любого другого заседания имеет два ряда в той секции, где сидели простые наблюдатели — причастные или хоть как-то знакомые с делом, но не участвующие в судебном процессе, однако сегодня это деление на ряды было каким-то особенным. На одном, ближе к окну, расположились все приближенные и понятые семьи Роуван. Их было достаточно много — такое ощущение, что Роуваны специально пригласили народу побольше, даже, наверное, каких-то дальних родственников позвали; неужели надеются таким образом выиграть? На втором ряду ближе к двери сидели, соответственно, все, кто хоть как-то относился к Эррера-Файер. Ну прямо две стороны — добро и зло, не иначе. Только вот где добро, а где зло, ещё предстояло разобраться.       Далее, перед сидениями простых наблюдателей, расположились два стола — со стороной обвинения и стороной защиты. Со стороны защиты уже сидел Воробей вместе с адвокатом. Одет он был, к счастью, в обычный чёрный костюм, а не в эту противную оранжевую робу преступника. Сердце Остролистой сжалось при его виде. Выглядел он, конечно, не замучено, однако явно казался уставшим от всего происходящего. Она с Львиносветом сели в зале наблюдателей. Рядом с ними расположились Белка с Ежевикой, но как только заседание начнётся, он перейдёт к Воробью в качестве законного представителя несовершеннолетнего. Мать с отцом о чём-то переговаривались, но и Львиносвет с Остролистой не теряли времени зря. Они чуть-чуть пообщались с сидящими позади Искрой, Голубкой, Иглогривкой и Пеплогривкой, а потом повернулись в сторону наблюдателей семьи Роуван, и начали в пол голоса ехидно обсуждать каждого сидевшего там.       — Блин, смотри, какая стрёмная юбка у той тётки, — тихо рассмеялась девушка.       — Они их с улицы подобрали, что ли? — прошептал ей в ответ парень, — Один хуже другого.       — А у того мужика чёрти что на голове.       — Он наверное прямиком из пятидесятых годов, не переодеваясь, вышел из портала и сразу в суд пошёл.              Сама же Остролистая выглядела роскошно — над своим образом она хлопотала целый вечер. На ней была шёлковая дизайнерская блузка чёрного цвета, такая же полуоблегающая юбка с небольшим вырезом справа, прикрывающая колени, на голове был завязан цветастый шёлковый платок Дольче Габбана, волосы спрятаны под платок, лишь с несколькими выглядывающими прядками у лица, на лице большие чёрные солнцезащитные очки для пущего пафоса и ярко-красная помада на губах, на ногах изящные лодочки со знаменитой красной подошвой. Конечно же, в силу своей несносности, Остролистая просто не могла одеться по-другому. Создавалось впечатление, что сейчас проходит не суд, а похороны, на которых Воробей являлся очень богатым погибшим при загадочных обстоятельствах стариком, а Остролистая — получившей всё его наследство вдовой, старательно изображавшей печаль.; не хватало ещё бумажного платочка, которым девушка бы вытирала несуществующие слёзы утраты. Львиносвет оделся чуть попроще — такой же чёрный костюм, как и у обвиняемого, только в более расслабленном варианте — галстук другого цвета и завязанный не так крепко, на рубашке не были застёгнуты первые две пуговицы, пиджак у костюма также не был застёгнут; что-ж, хотя бы не в джинсах и футболке.       — Не рубашка, а уродство.       — Ты бы видела лицо Светлоспинки! Как помидор! Щас взорвётся! — оба прыснули от смеха.       Белка медленно повернулась к детям, которые так были увлечены, что не заметили её. Она старательно делала вид, что не слышит их, но её терпению пришел конец.       — Слушайте, вы, — также тихо, но очень угрожающе прошипела она, — Вы совсем больные обсуждать других в суде? Заткнулись живо. Остролистая, я с тебя твои очки сниму и сломаю прям здесь, если ты сама их с себя не снимешь, — брат с сестрой сели поближе к матери, промолчав в ответ, и старались от стыда не смотреть матери в глаза. Девушка, как и было сказано, убрала аксессуар, положив сложенные очки себе на колени.       Двери зала открылись в очередной раз.       — Это был воспитательный момент, Белка? — неожиданно на весь зал вопросила вошедшая со стаканом кофе в руке и в сопровождении охраны Рыжинка, очевидно, издеваясь над женщиной, — Правильно, приструни этих нахалов наконец, пока они двух моих оставшихся детей не утопили, — она с некой гордостью села рядом с дочерью и отпила напиток.       Белка промолчала ей в ответ. Она и так была на пределе. Женщина накрыла лицо руками, прижалась к Ежевике, бормоча что-то вроде «Эти дети меня однажды доведут до психушки».       — Рыжинка, что это значит? — крикнул он в ответ сестре, поглаживая по спине тихо всхлипывающую Белку.       — Ой, брат, знаешь, просто твоя жена плохо воспитала ваших детей, — с наглой улыбкой ответила она, демонстративно отвернувшись от Ежевики.       — Причём тут это? — не понял он.       — Слушай, я не собираюсь при всём честном народе обсуждать тонкости материнства, — отмахнувшись закатила глаза женщина.       Их перекрикивания и вправду выглядели странно, хотя многим присутствующим, безусловно, было интересно хоть одним глазком подглядеть в семейную драму; или подслушать, если быть точнее. Дальнейшего разговора не сложилось ещё и потому, что судьи и жюри приказали замолчать и встать всем присутствующим. Заседание началось. Светлоспинка оперативно прошла к своему столу стороны обвинения, шепнув что-то своему адвокату, и кинула ненавистный взгляд на Ежевику, который прошёл к столу, где сидел Воробей, в качестве представителя несовершеннолетнего.       — Суд рассматривает уголовный иск Светлоспинки Роуван к несовершеннолетнему обвиняемому Воробью Эррера-Файер. Обвинитель утверждает, что обвиняемый причастен к совершению преднамеренного убийства погибшего десятого мая две тысячи девятнадцатого года Огнехвоста Роуван. Мы готовы начать заседание, выслушать обе стороны, а также всех свидетелей. Передаём слово стороне обвинения.       «Что за бред?! Какое к черту преднамеренное убийство? Что эта сумасшедшая им наговорила?» — вне себя от злости думала Остролистая. Её начало морозить, когда она вспомнила, какое тяжкое наказание дают за эту статью; которое не смягчит даже возраст Воробья.       Светлоспинка поднялась со стула и начала, нервно хватаясь за рукав блузки, говорить.       — Я, Светлоспинка Роуван, уроженка города Нью-Йорк штата Нью-Йорк и гражданка Соединённых Штатов, очень ценю добропорядочность, семейные ценности и уважаю закон. Я и моя семья были глубоко оскорблены поступком моего кузена, ныне обвиняемого Воробья Эррера-Файер, который намерено совершил убийство моего погибшего брата. Десятого мая две тысячи девятнадцатого года он не просто позволил ему утонуть, но поспособствовал этому, утопив его специально. Я считаю, что обвиняемый должен понести наказание максимальной степени тяжести за совершённое уголовное деяние, — она села обратно.       — Спасибо. Приглашаем сказать своё слово мать погибшего, Рыжинку Роуван.       Рыжинка убрала свой стакан с кофе и встала рядом с дочерью.       — У меня есть версия, что обвиняемый не совершал убийство намеренно, однако он не оказал должной помощи моему погибшему сыну, вследствие чего он и погиб, и должен понести наказание именно за это.       Жюри активно перешептывались между собой. Удивительно, что сторона обвинения имела разные версии, хотя об этом стало известно ещё во время дачи показаний.       — Благодарю. Вы можете занять своё место, — тем не менее Рыжинка села не обратно в зал обычной аудитории, а там же, где сидела Светлоспинка, и активно её успокаивала, — Мы готовы выслушать адвоката обвиняемого.       Остролистая знала этого мужчину; Кристиан Коулз, в свои пятьдесят — успешный адвокат, специализирующийся на уголовных расследованиях, выигравший десятки, если не больше, дел, а теперь — их семейный адвокат, которого наняли за кругленькую сумму. Правда, девушка не помнила, родители сделали это специально для дела Воробья или же просто на всякий случай, чтоб был; у каждого обеспеченного человека должен быть свой адвокат, в конце концов.       — До событий десятого мая текущего года мой подопечный не имел планов совершить убийство погибшего, а также не был с ним в ссоре. Экспертиза, дача показаний и беседа с психиатром доказали, что мой подчинённый также находится в здравом уме и осознаёт происходящее, не имеет психических заболеваний и склонностей к совершению убийства. Уважаемые судьи, во время обсуждения вы сможете подробнее ознакомиться с результатами судмедэкспертизы и допроса, — он достал бумаги из папки и положил их на стол, — Также, мой подопечный оказал возможную первую помощь утопающему, которая оказалась неэффективной, но не потому что мистер Эррера-Файер ему навредил, а потому что на тот момент погибший уже был мёртв.       Зал ахнул. Очевидно, это стало новым витком в деле.       — Этого не может быть! Он нырял за ним несколько раз! Если бы Огнехвост уже был мёртв, то Воробей даже не смог бы его найти, поскольку тот сразу бы опустился на дно! — едва ли не кричала Светлоспинка.       — Сейчас не ваша очередь говорить, мисс Роуван, — сказал судья, стукнув молоточком.       — Понимаете, мисс Роуван, своими словами вы только что подтвердили произошедшее и доказали невиновность обвиняемого, — в противоположность девушке, адвокат оставался спокоен, — Ещё до того, как мой подопечный подплыл к погибшему, тот был мёртв, поскольку, согласно судмедэкспертизе, смерть наступила за несколько минут до появления мистера Эррера-Файер из-за остановки сердца. Соответственно, мой подопечный уже не мог ничего с этим сделать, однако пытался, и этим он просто не мог навредить погибшему, или тем более дать утонуть, ведь он уже утонул к тому времени. На этом у меня пока что всё, — мужчина сел на своё место.       — Спасибо. Предоставляем слово одному из свидетелей, Остролистой Эррера-Файер, которая сегодня согласилась выступить на стороне защиты.       Защищать брата, пускай и не в качестве адвоката, для девушки было большой честью. Она еле как напросилась представлять его интересы и репетировала свою речь вечерами. Ей так хотелось приблизить их сторону к победе своими усилиями!       — Мы очень давно знаем семью Роуван и уважаем их, поэтому совершение моим братом подобного деяния — попросту невозможно. Он не мог желать погибшему вреда, а тем более воплотить свои желания в жизнь. Воробей — человек высоких правил и культуры, он не смог бы опуститься до такого, да даже по отношению к любому человеку на планете, не говоря уже о кузене. Я присутствовала в тот день у реки и видела всё своими глазами. Обвиняемый действительно пытался помочь и вытащить погибшего, но это попросту не могло быть возможным по причине уже наступившей смерти последнего, как было упомянуто ранее. Я считаю, что Воробей должен быть полностью оправдан, а обвинение его в убийстве по неосторожности или тем более в преднамеренном убийстве — ложь и провокация. Обращаясь к стороне обвинения — вы садите невиновного человека за решётку, совершая таким образом не менее тяжкое преступление чем то, которое вы приписываете моему брату, — она повернулась в сторону Рыжинки и Светлоспинки, — На этом у меня всё, — она также гордо вышагала обратно к своему месту, получив восхищённое «Молодец!» от Львиносвета.       — Сторона обвинения, Вам есть что сказать?       — Да, есть! — начала Светлоспинка, — Мне кажется, что у обвиняемого были свои скрытые мотивы, которые подтолкнули его к убийству моего покойного брата. Вы плохо проверили этого человека, и возьмите мои слова на заметку, с ним действительно что-то не так!       «Да это у тебя с головой непорядки, а не у Воробья!» — злобно подумала Остролистая, — «Причём подтвержденные! Почему суд вообще берёт во внимание слова психически больной?» — её тошнило от несправедливости.       — Мисс, но была проведена полная проверка, которая будет продолжаться вместе с расследованием.       — Здесь явно что-то не так! Вы все можете думать как угодно, но лично я буду настаивать на своём — он убил его! — парировала девушка.       Внезапно Иглогривка, сидевшая в зале аудитории, начала чувствовать накатывающую панику вместе с невозможностью контролировать своё тело. Если это просто лёгкая паническая атака, то она сможет её пережить, и это не перетечёт в приступ. Однако дальше она начала задыхаться и окончательно потеряла над собой контроль, забывшись в небытие, что означало одно — дело плохо. Многие в зале вскрикнули от испуга, ведь эпилептический припадок — зрелище не для слабонервных.       — Врача! Врача! — трепещал кто-то из зала, когда Иглогривка начала падать на пол. Её быстро подхватила подбежавшая к ней Листвичка и начала оказывать первую помощь. Вообще, очень повезло, что она тоже здесь присутствовала; на территории суда был дежурный врач, однако кто-то с медицинским образованием прямо в зале заседания был ещё более полезен, ведь он может помочь почти сразу, без всякого промедления и ожидания. Женщина попросила освободить лавочку, где сидели остальные и где сидела сама девушка, подложив той под голову, которую повернула набок чью-то мягкую большую сумку. Взглянула на свои наручные часы и стала сидеть рядом с ней, ожидая, когда приступ закончится. Спустя две минуты девушка лежала уже более менее спокойно, но не открывала глаза; пены из её рта почти не вытекало за всё это время. Листвичка осторожно протёрла ей рот и ожидала, пока та более менее придёт в сознание. Присутствующие в это время обсуждали это между собой. Конечно же, этого никто не ожидал, и судебный процесс был прерван. Судьи в это время удалились на первое обсуждение. Остролистая, как и многие, жалобно смотрела на бедную Иглогривку, представляя, какого ей.       — Припадок длился всего три минуты, можно не вызывать, — сказала Листвичка, когда кто-то спросил у неё, нужно ли позвонить в скорую.       Иглогривка медленно открыла глаза и тут же зажмурилась. Ощупала себя.       — Почему я лежу? У меня был припадок или обморок? — спросила она.       — Да, дорогая, припадок. Но всё нормально, ты ничем не ударилась и ничего себе не повредила. Тебе нужно домой, — тихо ответила женщина, — Как себя чувствуешь? Тебя нужно проводить до машины?       — Покажите мне какое-то количество пальцев перед лицом и спросите, сколько их, — Иглогривка знала себя и своё тело слишком хорошо, и умела определять, как припадок на неё повлиял и насколько у неё спуталось сознание после него.              Листвичка показала ей четыре пальца.       — У меня всё плывет.       — Звёздное племя… Давай выйдем из зала, я тебя провожу, — она помогла девушке встать и они вышли в коридор.       Несмотря на то, что всё еще немного плыло перед глазами и голова кружилась совсем чуть-чуть, Иглогривка уже могла идти, правда, её шпильки усложняли задачу. Она немного пошатывалась, как пьяная, и опиралась на женщину, которая была её на голову ниже, слишком сильно, заставляя ту согнуться в сторону, что было не очень удобно; но та терпела, прекрасно зная, что мало кто восстанавливается после припадка в ту же секунду, даже если тот был коротким. Они дошли до ближайшего сидения в коридоре.       — О…обувь… — прохрипела девушка, часто-часто моргая, пытаясь таким образом вернуть себе чёткость зрения и заставить головокружение отступить.       Листвичка быстро смекнула, что к чему, и сняла шпильки с ног, аккуратно поставив их рядом.       — Ты можешь говорить? — обеспокоенно спросила она.       — Со мной всё нормально, просто… Говорю же, всё плывет. Мне нужно время на восстановиться. Я сама дойду до машины попозже, возвращайтесь в зал, — она придала своему голосу спокойствие.       Женщина и не собиралась вставать с места, оглядывая девушку.       — Я не могу смотреть боковым зрением, но ощущаю, что вы ещё здесь. Правда, идите. Всё со мной нормально.       — Тебя опасно оставлять тут, да и моё присутствие на суде необязательно, поэтому мне лучше тебя покараулить.       — Блин, да у меня препарат сильный, поэтому припадки случаются всего раз-два в год. Повторного быть не должно, вы зря волнуетесь, — со вздохом ответила Иглогривка.       Листвичка решила — такую упорную мадам нужно чем-то завлечь, или же заговорить.       — Со скольки лет у тебя эпилепсия?       Иглогривка медленно повернула голову на женщину.       — Это вы вовремя спросили.       — Ну правда. Когда у тебя был первый приступ?       — Не помню, лет в семь, наверное, — с минуту подумав, ответила девушка, — Я тогда испугалась своей первой фотосессии для детского модного журнала, в который меня пропихнула мама, потому что очень много народу было на съемочной площадке. Что это был за скандал вообще… Маму обвинили в том, что она эксплуатирует больного ребёнка в жестоком модельном бизнесе, а она тогда знать не знала о диагнозе. Впрочем, как и я. Впрочем, как и все, — выдала она.       — А разве это не противопоказание? — не поняла Листвичка, — На фотокамерах вспышки, на подиуме много света, везде всё мигает, провоцирует приступы, разве нет?       — Ну я очень хотела наряжаться в красивые наряды, а мама очень хотела на мне заработать, поэтому нет ничего невозможного. Плюс у меня самая лёгкая форма и сильный препарат, как я сказала до этого. Всё корректируется и не мешает мне жить особо. Хотя да, порой спровоцировать приступ может что угодно. Раздражённость или нервозность, например. Кстати, это удивительно, что кто-то, как вы, может так быстро и главное правильно оказать первую помощь. Спасибо, — подметила она.       — Не стоит, — чуть смутилась женщина, — И странно, что ты не знаешь, что у меня у единственной из семьи медицинское образование.       — Почему именно медицина?              Это был ответный интерес на интерес Листвички о болезни Иглогривки. Она погрузилась в воспоминания, обдумывая ответ.       — Ох… не знаю, будет ли тебе это приятно. Это связано с твоей погибшей сводной старшей сестрой. Ты знаешь о ней?       — Ласточка? Ну, папа рассказывал, гордился, что я такая же красивая модель как и она. Правда, видно, что он боится, что закончу также трагично, — проскальзывает что-то вроде усмешки, — И как это связано?       — Понимаешь, я видела её смерть своими глазами, потому что моя сестра Белка дружила с ней и мы все присутствовали на той вечеринке и… Это произвело на меня огромное впечатление. Я наблюдала за действиями врачей «скорой», которые её забирали, и почему-то решила, что хочу также.       — Но с учётом вашего происхождения, вы бы явно не стали работать на «скорой» в Нью-Йорке.       Что верно, то верно.       — Да. Я очень долго готовилась к экзаменам, и каждый раз меня не устраивал результат. Я пересдавала несколько раз, получая каждый раз балл всё выше и выше и, наконец, когда результат меня удовлетворил, приступила к учёбе в Гейдельбергском университете. Германия, если что. Во время учёбы поняла, что меня интересует не практика, а теория — и начала писать научные работы. Защитила докторскую, всё в таком духе, выпустила ещё пару трудов, выучила таким образом немецкий, вернулась в Штаты, чтобы заниматься медицинской благотворительностью и исследованиями. Ну и знания, само собой, остались какие-никакие, по крайней мере хватает для первой помощи, как видишь. Ещё мне постоянно предлагают руководящие должности в местных больницах, но помыкать людьми, сидя в кресле — совсем не моё, — она легко улыбнулась.       Кажется, девушка оживилась от такого разговора. Она была рада поближе познакомиться с тётей своего избранника и поговорить вот так наедине; без пафоса; тепло и душевно.       — Воробей тоже хочет поступать туда. Как вы думаете, он будет хорошим врачом?       — Он будет хорошим врачом, — улыбнувшись шире, вторит Листвичка, только теперь уже в абсолютно утвердительной форме, — Они там все такие же. Циничные и ворчливые. И будет потом людей резать, либо консультировать и лечить, а не как я, одни работы писать.       Иглогривка представила Воробья в строгом белом халате, с ручкой за ухом и сигаретой в руке во время перекура на специальной лавочке в укромном уголке какой-нибудь клиники, где он мог бы работать. У него был бы свой красивый, просторный кабинет — возможно, он стал бы главврачом. А потом она вспомнила, что ему ближе, и представила его, держащего в руке специальный скальпель, рядом с только что привезённым на каталке телом с белой биркой на ноге, накрытым такой же белой простынкой. Тихо посмеивается из-за своей фантазии.       — Что такое? — удивляется Листвичка.       — Да ему в патологоанатомы надо, вы чего, — прекращает смеяться, но улыбка не сходит с лица, — Самое место.       Листвичка смекнула, что сейчас можно перевести разговор в другое русло и поинтересоваться про Воробья и их отношения подробнее.       — Кстати, есть у вас какие-то планы совместные? Может, он тебе ещё про что-то говорил, помимо медицинского?       Иглогривка смотрит куда-то наверх, даже не зная, что сказать.       — Для начала мне он нужен на свободе и без обвинений в убийстве. А там всё решится.

***

      Спустя три часа и нескольких переговоров судей и жюри, было вынесен вердикт. С Воробья сняли убийство, однако оставили неумышленное причинение вреда здоровью. Таким образом, наказанием для него будет всего три месяца за решёткой и не в строгих условиях, поскольку он все ещё несовершеннолетний. За примерное поведение, конечно, его могут выпустить и куда раньше; это плюс, поскольку так он сможет начать новый учебный год вовремя, вместе с братом и сестрой. Ещё час ушёл на оспаривание вердикта, однако позже пришли к выводу, что это устраивает обе стороны — и раненую трагичной смертью сторону обвинения, и ничего не понимающую сторону защиты; ни рыба, ни мясо.       Остролистая вернулась в свою комнату абсолютно подавленная и выжатая как лимон. Ей не дали толком попрощаться с братом и сразу же забрали того, оставив на сердце девушки ещё больше шрамов, чем могло бы быть, если бы у них было время нормально попрощаться. Конечно же, она драматизировала; по крайней мере, по мнению Белки. «Ты ведёшь себя так, будто бы беднягу забрали на пожизненное! Я видела его камеру лично, она отличается от его комнаты лишь своим местоположением и цветом обоев. У него самые лучшие условия и я подсуечусь, чтобы он вышел раньше, чем через три жалких месяца». Ей не нравилось ни одно слово в этом потоке речи. Очень заметно, как мать подсуетилась — в итоге брата всё равно забрали, а Остролистая чуть ли не в зале суда разорвала их адвоката прямо в клочья, как и хотела, если они вдруг проиграют дело. И это «вдруг» случилось, заставив Остролистую тихонько плакать в прижатую к телу подушку; чёрта-с два она теперь будет доверять Белке.

***

I could be girl, unless you want to be man I could be sex, unless you want to hold hands I could be anything, I could be everything I could be mom, unless you want to be dad

      Ужасно несправедливым казался вынесенный Воробью вердикт и Искре тоже. Тем не менее, времени рефлексировать над произошедшим и горевать по кузену у неё не было; после заседания она заехала домой, привела себя в порядок и осмелилась, перед тем, как уехать в клуб, отдать матери деньги — почти всю сумму. Это было недальновидный поступок, поскольку ни один 16-летний подросток не заработает всего за ночь такую сумму, работая официантом первый день, и она бы обязательно начала что-то подозревать и допытывать дочь, однако этого не произошло — в ответ пришло лишь сухое «спасибо», от которого Искра закатила глаза и ничего больше. Ну ничего, когда она заработает ещё, сдаст на права и купит себе классную машину, то мать точно увидит в ней потенциал и целеустремлённость и оставит эту противную Голубку уже в покое. А пока Искра заступила на смену в «Сумрачном Лесу».       Народу в будний день, очевидно, было куда меньше, чем в выходные, но девушка всё равно не унывала. Красивых шоу на шесте по будням не устраивалось, в эти дни танцовщицы работали лишь в приват-комнатах или развлекали пьяных безработных тусовщиков, которые кидались в них купюрами, снимая видео в свои соцсети. Искра выпила уже два алкогольных мохито, но интереса к ней никто не проявлял, даже когда она расхаживала по залу, поэтому сейчас она сидела у барной стойки, покачивая ногой. Костюм у неё сегодня был огненно-красный — тонкие перчатки в сетку без пальцев, короткие облегающие шорты и сетчатый топ-бюстгальтер; и красивая ажурная маска, закрывающая глаза, конечно же. В общем-то, скука смертная, а самое ужасное — никакой прибыли. Коршуна сегодня на рабочем месте не было, поэтому не факт, что он выдаст ей её фиксированную «зарплату», как и обещал. Хотя, наверное, стоило его поискать? С такой мыслью она соскочила с места и пошла к кабинету мужчины, молясь, чтобы её не заметила Кленовница и не отчитала за то, что та ушла с места в рабочее время. Наткнулась взглядом на уже знакомые картины на стене, постучала в дверь; удивительная тишина. Она прислонилась ухом, пытаясь выслушать хоть что-то, но счетно. Похоже, там никого не было. Чёрт.       Ни на что не надеясь, Искра дёргает ручку и удивляется, когда та поддается, и дверь абсолютно спокойно открывается — внутри, тем не менее, никого не было. Это было чем-то странным. Девушка осторожно, будто не веря происходящему, оглядывает кабинет в сотый раз за те месяцы знакомства с Коршуном. Проходит дальше; не замечает важную деталь — недотлевшая сигара покоилась в пепельнице на столе, и это были не сигариллы, которые курил мужчина — а именно сигара. Зачем-то открывает дверцу одного из шкафов, что стояли позади рабочего места, и с детским любопытством рассматривает всё, что там лежало. В основном бумаги, заметки, рабочие документы, была даже большая записная книжка в красивой чёрной обложке; ничего такого, однако Искра хваталась за всё, что было связано с Коршуном также, как человек хватает ртом воздух, когда его душат, и поэтому её это в некоторой мере восхитило. Вертит в руках ту самую записную книжку, не решаясь заглянуть, что же там написано.       — Милашка, тебя не учили, что нельзя брать чужие вещи без спросу?       Раскатистый бас появляется в комнате буквально из ниоткуда; не было слышно даже шагов; а, может, девушка просто настолько увлеклась. Искру парализует, когда она понимает, что голос принадлежал не Коршуну.       — Я повторяю свой вопрос, — громкий, неприятный кашель.       Голос продолжает стоять в дверях, а Искра не осмеливается повернуться на него. Насколько она знала, никто из приближённых Коршуна, помимо неё; какая гордость; не мог заходить к нему в кабинет — догадок о личности незнакомца почти не было. Она поняла только то, что это был мужчина на порядок старше Коршуна. Разве только…       — Я не понял, — личность резко подходит к ней и разворачивает к себе лицом, больно хватая за плечи, — Ты рыба, или просто глухая? Чё забыла тут?       Записная книжка падает из рук, а дыхание будто останавливается. Её держал Звездоцап. Да, мать твою, тот самый. Похожий на дядю Ежевику, только ещё более широкоплечий, с суровым, а не добрым взглядом, заметной трёхдневной щетиной и с небольшой проседью в волосах. И шрамами — как же много их было.       — Я… — чуть ли не пищит Искра. Это всё, что ей удаётся сказать; жалеет сто тысяч раз, что вообще посмела зайти в кабинет.       — Чё ты? Шалава, убирайся отсюда, — он чуть ли не кидает побледневшую девушку в сторону выхода, — Если ты на вызов к моему сынку, то жди в коридоре и не смей даже смотреть в сторону этого кабинета, — добавляет он, хлопнув дверью прямо перед носом Искры. Она чувствует, как вот-вот грохнется в обморок.       На ватных ногах отходит подальше, уперевшись в стену и больно стукнувшись затылком об неё же. Шкрябает позади себя ногтями, держится за что-то невидимое, пытаясь найти какую-никакую опору, но в итоге буквально скатывается вниз на пол. Сидит на корточках, закрыв лицо руками, отходит от шока и пытается понять, реально ли вообще это. Блин, его же постоянно сажают на пожизненное примерно с того момента, как он совершил покушение на Синюю Звезду! Но старый, зараза, выкручивается, видимо; хотя вряд ли этому мужчине с его брутальным видом можно дать его настоящий возраст; его выдаёт лишь та самая проседь. Ей не верилось, что глава криминального мира стоял настолько близко к ней, ещё и хватал за плечи, на которых остались красные отметины, а потом, возможно, появятся синяки. Она точно не принимает участие в съёмках «Крёстного отца?»       — Искра? — уже теперь другой, знакомый голос выбивает из забвения. На него она поворачивается чуть смелее, чем на тот страшный бас, и убирает руки от лица, которое было таким же испуганным, как у загнанной хищником в угол дичи; что-то подобное как раз таки и произошло.       Коршун подходит к ней ближе.       — Ты что тут делаешь? — не понимает он.       — Там… в кабинете… — не осмеливается произнести имя вслух.       Впрочем, за Искру говорит открывшаяся дверь.       — Отец, да ну нахуй. Предупредил бы хоть, — мужчина подходит и обнимает Звездоцапа, — Она тут что делала? Что произошло?       — Да я у тебя хотел спросить, — исполин отходит от него на шаг назад, — Ты ахуел что ли, прямо в мой клуб своих шлюх приводить? У тебя дома нет? — возмущается он, — На крайний случай открой свой собственный клуб и ебись там, с кем хочешь, а в моём не смей, понял меня?       Искра тщетно избегает сурового взгляда мужчины.       — Твою налево, это одна из наших стриптизёрш, я ничего с ней никогда не делал. Я понятия не имею, что она здесь забыла.       — Тогда, может, она начнёт уже говорить самостоятельно? — не унимается Звездоцап, — А то забилась, как мышь в угол, и молчит, хотя разодета как последняя проститутка. Ещё блокноты твои смотрит. Поймал её с поличным, — он подбирает брошенную записную книжку с пола и демонстрирует.       Коршун вздыхает.       — Бля, да ты своим появлением тут всех, наверное, распугал, а такую невинную пташку тем более. Я с ней наедине поговорю, — он подходит к Искре, хватает её за руку, заставляя подняться с пола, и начинает уводить прочь.       — Невинную? — смеётся им вслед старый мужчина.