Аффлюэнца

             Самый модный клуб Верхнего Ист-Сайда, время — уже далеко за полночь. Рыжие локоны, бледная кожа в комплекте с худобой, ярко подчёркнутые глаза, модные джинсы, кроп-топ с вырезом совсем не по возрасту и весьма грациозные, несмотря на нетрезвое состояние танцевальные движения — обычный набор Белки в её очередную тусовочную ночь. На дворе стоял 1998-й, за который родители юной леди уже сотню раз вытаскивали её из клубов и столько же запирали дома; и ещё сотню раз проклинали её невыносимый характер, благодаря которому она, собственно, и оказывалась на танцполе вновь и вновь, игнорируя запреты. Сегодня её парень Уголёк, известный в тусовке фотограф, был организатором, а заодно, как бы банально это не звучало, фотографом большого мероприятия и, конечно же, пригласил на него Белку. Сейчас его не было нигде видно, и вообще непонятно, куда он пропал, когда сказал, что пошёл за коктейлями, но девушка не расстраивалась; ведь алкоголь и запрещенные вещества в крови просто не давали ей скучать или тем более грустить.       Ежевика, устало потерев переносицу, прошёл через охрану и направился к барной стойке. Вообще, он был удивлён, как его пропустил фейс-контроль; выглядел он устало и скорее нуждался в уютной постели, чем в шубном клубе, а одет был обычно, можно даже сказать, что невзрачно, однако пропустили его не без помощи его должности. Ежевика был советником вице-президента Огнегрива, у которого и так имелось достаточное количество проблем, некоторые из которых связаны с плохим здоровьем действующего президента Синей Звезды, и многие из правительства советовали ему готовиться к новой должности; однако перед этим нужно было решить дела его пока что живой правительницы; а тут ещё и дочь-бунтарка. Последнее, по крайней мере на сегодняшний день, он доверил Ежевике. Молодой парень в своём возрасте и с учётом того, кто его отец весьма многого добился в жизни — в 24 уже советник, с учётом неоконченного образования, не связанного с политикой, прошёл военную подготовку, имел собственное жильё, был красив собой, подкачан и пользовался успехом среди женщин, однако сам ни в кого не был влюблен и в отношения вступать не спешил, потому что по его мнению они бы тормозили его на пути к его цели — доказать всем, что он не такой, как его отец. Это давалось юноше тяжело; из-за происхождения его не везде воспринимали всерьёз, где-то даже опасались, а смена фамилии на девичью фамилии матери не помогла — Ежевика был обречён на слухи за спиной, похоже, до конца жизни. Однако именно Огнегрив смог разглядеть в парне не его отца, а доброго, преданного, законопослушного гражданина, готового на всё для своей страны и поэтому рискнул устроить своим помощником, что многим казалось таким ироничным; ведь Звездоцап, отец Ежевики совершал на него и Синюю Звезду покушение, всячески пытался претендовать на его место и в целом творил ужасные дела. Сама Синяя Звезда, услышав, чей сын стал немного ближе к власти, едва не сошла с ума, опасаясь получить еще одну пулю в висок, которая бы на этот раз могла попасть точно в цель, и Огнегриву пришлось ещё долго объяснять, что всё в порядке и Ежевика не имеет таких планов, за что последний был ему бесконечно благодарен.       И вот, глубокая ночь, а Ежевика что-то забыл в крутом клубе для золотой молодёжи и прочих непорядочных тусовщиков, хотя планировал сладко посапывать у себя в квартире; спасибо звонку Огнегрива, которым он разбудил его и едва ли не криком заставил приехать сюда и выловить его прекрасную младшую дочурку. Конечно, парень не обижался, зная, что Огнегрив просто очень волнуется и в целом испытывает сейчас постоянный стресс и наутро, как всё уладится, обязательно извинится, но всё же это не сможет компенсировать прерванный сон. Вообще, Ежевика и сам был вхож в некоторые такие клубы; в некоторые — в те, где про него не шушукались и не видели в нём проблемы, однако проводил в подобных местах всего пару часов в какой-нибудь редкий выходной, мало пил и в проблемы старался не встревать; следовательно, он не слишком разбирался во всяких моментах, связанных с тусовками до самого утра, характеризующихся шумом, морем алкоголя, наркотиками и постоянно ощущаемым в воздухе запахом табака и тем более не знал, в каком именно углу заведения могла находиться Белка и, следовательно, ему оставалось лишь надеяться на удачу и искать очень внимательно. Он глядел по сторонам, цепляясь взглядом за каждую, кто мало-мальски мог походить на необходимую ему персону, но безуспешно. Конечно, минимум освещения, большое скопление народа и чрезмерно громкая музыка только всё усложняли — ещё раз спасибо Огнегриву за этот прекрасный квест. Дабы не показаться подозрительным, Ежевика решает подойти к бару, заказать что-то максимально лёгкое, а лучше безалкогольное и, потягивая напиток, надеяться на волю случая.       — Пятьдесят грамм Бакарди, пожалуйста, — что-то щёлкнуло в голове парня и он решил, что неплохо бы слегка расслабиться и взять кое-что покрепче; хотя, учитывая характер Белки, с ней лучше разбираться сугубо в трезвом уме, но было уже поздно — едва улыбчивый стройный парёнек с короткой стрижкой и типичной униформой бармена подал стопку с заветной жидкостью, Ежевика сразу же осушил её, попросив повторить.       Отодвинув от себя стопку и придя в чувства, брюнет слегка одёрнулся, почувствовав, как кто-то положил руку ему на плечо.       — Еже, ты, что-ль? — поворачивается на источник звука и тут же улыбается во все тридцать два, увидев родное лицо.       — Привет, сестрица, — он встаёт с места, чтобы обнять Рыжинку.       Рыжинка была симпатичной кареглазой брюнеткой с окрашиванием в виде нескольких более светлых прядок, которая от природы была блондинкой, как мать, но в раннем подростковом возрасте покрасилась в качестве поддержки отца. Кстати, об этом — она была более лояльна по отношению к Звездоцапу и, как истинная папина дочка, уже лет в десять переехала вместе с ним укрываться от интерпола в Венесуэлу или какую-то подобную страну, где обычно скрываются всякие нехорошие люди, где у него уже успела появиться своя недвижимость и в целом условия для хорошей или, можно сказать, даже богатой жизни, и куда позже перевезли и маленького Коршуна. После восемнадцатилетия она стала чаще появляться в Нью-Йорке, а в качестве страны для проживания выбрала Испанию — чтобы далеко не уезжать от уже успевшей стать привычной культуры. Воспитание гувернанток-мексиканок и честолюбивого отца, а также пусть и редкие, но едкие комментарии по поводу того, чья она дочь всякий раз, когда она приезжала обратно в Штаты на каникулы, превратили её в девушку с закаленным и весьма трудным характером, вроде Белкиного; только Белка стремилась по жизни ничем не заниматься и прожигать отцовские деньги, Рыжинка же была более трудолюбивой; наверное, из-за того, что несколько раз ни с того ни с сего Звездоцап выпинывал её из богатого дома и ей приходилось искать, где и как заработать — а в южноамериканской стране девочку-подростка с двойным гражданством и плохим знанием местного языка брали мало куда. Однако позже, заведя крепкую дружбу с уже упомянутой Белкой и увидя, что творится с разбалованными детьми, Рыжинка была благодарна за такие радикальные меры воспитания, которые сделали её упорной и очень амбициозной леди, привыкшей полагаться лишь на себя и еще больше зауважала отца после осознания данного факта. Вообще, до того, как подрос Коршун, ей казалось, что она — единственный любимый ребенок, и была этим очень довольна. Несмотря на разные взгляды на деятельность Звездоцапа, большое расстояние между ними и как следствие редкие встречи и некоторые различия в характере, Рыжинка с Ежевикой имели тёплые, искренние братско-сестринские отношения.       Они садятся рядом.       — Ну что, плохо тебе под крылом Огнегрива, раз пить пришёл? — в своей обычной манере усмехнулась девушка, увидев рядом пустую стопку. Парень никогда не обижался на подобные высказывания, зная, что проживая с детства с самим Звездоцапом под одной крышей, шутить иначе ты уже не сможешь.       — А тебе, что, плохо в Каталонии под вечным солнышком? — отвечая вопросом на вопрос улыбается брюнет.       — Ладно, хорош, не остри, — Рыжинка подзывает бармена и заказывает себе мохито с водкой, — Ты такие места не посещаешь обычно, ещё и один. Колись, беда какая-то или что?       — Да я так… найти надо кое-кого. Ты знать должна…       Тут Ежевику озарило; он выглядел так, будто его ударило током от осознания собственной гениальности.       — Точно! Кого я жду? Можешь подсказать, где Белка?       Рыжинка неподдельно удивляется.       — Хуя ты, на кого глаз положил. Учти, эта малышка даже будучи пьяной тебе скорее по морде треснет, чем с тобой куда-то пойдет, — отпивает напиток, — У неё парень есть.       — Да я не в этом смысле! — фырчит Ежевика, — Мне Огнегрив приказал её найти и привезти домой. Целой и невредимой. Понимаешь? — девушка кивает.       — А… ну, была тут где-то, но не уверена, что у тебя получится с ней договориться.       Отчасти, Рыжинка была права, поскольку знала Белку если не дольше, чем Ежевика, то уж точно лучше, чем он. Любимым местом в Нью-Йорке у неё были всевозможные ночные клубы для такой же золотой молодёжи, как она, которые с недавнего времени начала посещать и юная Белка, в качестве протеста матери. Девушки быстро подружились, несмотря на враждующих отцов, а когда Рыжинка узнала о новой должности Ежевики, то стала активно рекомендовать рыжей подруге своего братца; но та уже отдала своё сердце фотографу Угольку, и вообще, какой-то там советник такую даму как она не интересовал. И да, технически, Белка и Ежевика уже были знакомы через её отца, но не пересекались где-то, кроме работы Огнегрива; и то, только если у рыжей бывало игривое настроение поднадоесть любимому папочке в его кабинете и тот поручал брюнету выгнать её куда подальше; и, соответственно, лично никогда не разговаривали. Парень даже не был уверен, что Белка знает его имя.       — Ну он же меня прибьет, если я этого не сделаю, — смотрит щенячьими глазками на сестру, — Пожалуйста, помоги! Уговори её как-нибудь. Вы ведь не зря у всех папарацци зовётесь «тусовочными подружками».       — Ну он же до-о-о-о-брый, не прибьёт, — спародировав жалобную гримасу брата усмехается Рыжинка, — Ладно, идём, что с тобой поделаешь.

***

             Миновав толпу в середине танцпола, двое направляются дальше, в сторону столиков и вип-залов. Девушка приводит брюнета в один из залов, но тут же меняется в лице, увидев, что Белки там больше не было.       — Вот блять, уже упёрлась, — ругается вслух, — Меньше пиздеть надо было нам… Ладно, погоди минуту.       И только-только Рыжинка засобиралась к выходу, вдалеке показалась рыжая голова в сопровождении накачанных танцоров.       — О! Стой здесь, щас приведу, — брюнетка стремительно догоняет нужную ей компашку.       Возвращается она, к счастью, уже не одна. Её подруга испытывает трудности с тем, чтобы держаться на ногах, ещё и на таких каблуках, а те самые рыжие локоны были растрёпаны. Тем не менее она выпрямляется, старается не шататься и улыбается Ежевике, как старому знакомому; выходит, в какой-то мере он им и был.       — Приве-е-етик! — подаёт руку в знак приветствия, едва не падая в объятия широкоплечего парня, но тут же исправляет это, пытаясь держать лицо, — Рыжи сказала, что у тебя для меня кое-что есть. Это так?       — Привет… Ммм, да. Подарок, от твоего отца, он сказал привести тебя к нему, — выдумывая на ходу отвечает Ежевика.       — Тогда поехали скорее! — внезапно девушка берёт его за руку, направляясь к выходу, — Пока, Рыжи!!! — кричит подруге, посмотрев на неё через плечо. Парень тоже помахал сестре рукой.       Он не ожидал, что это будет так просто. Обычно, по рассказам Огнегрива, который подсылал кого-то другого за его дочкой или даже приезжал сам, вой стоял на весь клуб от того, что Белка отказывалась ехать домой; в машину её затаскивали несколько человек буквально на руках. Наутро скандальные фото с этими интересными сценами появлялись в прессе, но тут же исчезали, ибо Огнегрив сильно пёкся не сколько о дочери, сколько о репутации в данный период своей жизни; Синяя Звезда уже совсем плоха, в любой день ему придётся ступить на пост, он должен быть идеальным будущим президентом, а дочь-тусовщица и, по слухам, немного наркоманка, могла стать жирным пятном на репутации. В общем, Ежевика был удивлён такой покорности. По пути из клуба он быстро набрал водителю, чтобы не терять ни минуты и к моменту, когда они будут на улице, машина уже была на месте ну или хотя бы находилась в дороге, ибо он всё же боялся, что Белка сможет ускользнуть от него.       Матово-чёрная машина, больше похожая на лондонский кэб, была уже подана и Белка с Ежевикой сели на заднее сидение. Точнее, Ежевика сначала утихомирил отчего-то развеселившуюся Белку, затем осторожно посадил её, а затем и сам сел рядом, положив в машину сумку рыжей, которую заботливо передала выбежавшая из клуба в последний момент Рыжинка. Вообще, он планировал водить самостоятельно, но Белке могло стать плохо или, зная её, она могла совершить какой-то манёвр, вроде выпрыгивания из движущейся машины, и он бы не смог её удержать, поэтому запросил водителя, который заботливо отгородил себя от заднего сидения специальной глухой ширмой; похоже, каким-то образом предсказав то, что случится дальше.       Сначала Белка сидела спокойно, лишь изредка ёрзая; затем она стала ближе двигаться к Ежевике, сняв с себя обувь и, как ни странно, топ, оставшись лишь в бюстгальтере и джинсах. Далее, видимо, убедившись, что водитель сосредоточен на дороге и не подслушивает их, повела ладонью по щеке парня, плавно спустившись к шее и затем под футболку, прямо к торсу. Глубоко в мыслях, Ежевика ожидал подобного, ведь многие люди, становясь пьяными, становятся также и сексуально озабоченными, но два важных факта — во-первых, этой рыжей бестии было всего 16, в отличии от него, давно и полностью уже совершеннолетнего, а во-вторых, это дочь человека, на которого он работает, и с ней нужно быть максимально аккуратным, чтобы не лишиться должности. От этого парень будто оцепенел, ничего не предпринимая, лишь глазами прослеживая за движениями рук.       — Почему молчишь? Тебе не нравится? — заплётшимся языком спросила Белка, коснувшись ширинки и слегка сжав нежную область, — Может, мне вот так сделать?.. — в одну секунду пытается расстегнуть ремень на брюках, а в другую — натурально «седлает» Ежевику, прижавшись к нему максимально близко и ёрзая в районе его ширинки.       Бедняга ничего не понимал; совсем. Разве можно вот так отдаваться почти незнакомцам? Конечно, он не планировал ничего плохого по отношению к ней, и хотел лишь доставить её целой и невредимой домой, а если бы на его месте был кто-то отбитый и не такой надёжный? Ежевика продолжал представлять, что это всё сон и воздействие алкоголя на юный, бурный гормонов организм и ничего не делать, несмотря на то, что его тело, не знавшее секса весьма долгое время, в ответ на такие действия среагировало соответствующим образом. Он нервно сглотнул и начал часто дышать, когда Белка покрыла поцелуями его шею. Почему, ну почему ей не могло исполниться хотя бы восемнадцать, и это происходило бы не в тесной машине под покровом ночи, и сама она была бы трезвой?!       — Белка… — он совсем теряется, когда рука с аккуратным маникюром дотрагивается до плоти не через штаны, а уже через нижнее белье и решает, что пора прекращать; осторожно отталкивает девушку от себя, вытаскивая её руку из такого неприличного места, — Что ты делаешь?       — Ну ты такой красивый, и… Я не знаю, — она от чего-то хихикает, — А я что, некрасивая? Ты не хочешь меня? — рыжая внезапно берёт его ладонь и кладёт её себе на грудь, но, не заметив энтузиазма, добавляет, — Или это потому что я еще маленькая?       Если он так и продолжит молчать — то точно станет изнасилованным, а наутро еще и уволенным. Поэтому Ежевика решает, что поддерживать диалог — здравое решение. Может, в ходе него ему удастся отговорить девушку.       — Знаешь… да, ты слишком юна, а ещё очень пьяна, твой отец может меня с позором выгнать, и ты можешь пожалеть об этом потом, как и я, хотя, очевидно, мы оба этого хотим, — Ежевика не ведает, что несёт; слова сами идут на ум. Что-ж, предельная честность — неплохая тактика.       Свободной рукой она зажимает его лицо, заставив посмотреть прямо в глаза, в которых плясали игривые чёртики.       — Я всегда хотела, чтобы такой классный взрослый мужчина как ты стал моим первым. Но увы… Поэтому, может, хотя бы сейчас? Ну подумаешь, не совсем первый, — всё это время она продолжает движения, внимательно наблюдая за реакцией, — Кстати, у нас были бы красивые дети, — Ежевика не вслушивается в этот поток бессознательного; даже не потому, что ему приятно, а потому что он пытается абстрагироваться до того момента, когда это всё закончится.       Белка проводит языком где-то в районе шеи, вызвав мурашки.       — Что, даже не поцелуешь? — возвращается к пристальному рассматриванию лица парня, — Пожалуйста… — прикасается губами к уголку других губ, ожидая, что будет дальше.       Ежевика осторожно отстраняется, пытаясь убрать руку с ширинки. Белка прекращает двигать ею, но не убирает.       — Ну пожалуйста!       — Белка, нам правда нужно прекратить, — резко проговаривает он, стаскивая с себя девушку, — Ты правда ничего не понимаешь и не видишь проблемы?       Она усмехается.       — Не вижу, — её ярко-зеленые блестят в этом полумраке, она возвращается на своё нагретое местечко на коленях у Ежевики, — Совсем не вижу. Готова поклясться всем своим гардеробом, что не пожалею, и что об этом никто не узнает… Никто, — подчёркивает голосом последнее слово и прикасается губами к губам Ежевики, сминая верхнюю и пытаясь проникнуть вовнутрь языком.       Инстинкты и небольшое количество алкоголя в крови заставляют его повиноваться и ответить на поцелуй. Эта бестия наверняка ему соврала, и утром он вновь вернётся к статусу безработного после большого скандала, ну а пока… Ежевика осторожно пробует её, слегка поддаёт свой язык вперёд у неё во рту; ощущает на его кончике какой-то крепкий алкоголь. Белка крепко хватает его за затылок и прижимает к себе, другой рукой приподнимая футболку. Оставляет эту затею, снова спускается к ширинке и сжимает чувствительную плоть через боксеры, заставив Ежевику едва слышно застонать. Их поцелуи жаркие, нетерпеливые, пошлые, будто бы предчувствуют страстное продолжение; выжимают из друг друга все соки. И тут уже не разобрать — это всё из-за имеющихся чувств или же из-за количества выпитого, а, может, вкупе. Впрочем, разобрать не получится — парень теперь уже решительно отпихивает Белку от себя.       — Нет… нет, — он мотает головой, будто бы происходящее — дурной сон, который ему хочется отогнать, — Нет… Мы должны прекратить.       — Еже, милый, что не… кх, — фраза выходит сбивчиво из-за икоты, — Что не так? — пытается положить ладонь на щеку, но встречает сопротивление.       — Не называй меня так. И нам не нужно этого делать, ты понимаешь? — поправляет волосы.       Перед её глазами всё плывет еще больше; она даже не поняла до конца, что ей только что отказали.       — Можно я прилягу? — в ответ слышит усталый вздох.       Она кладёт голову ему на плечо, пока парень суетливо застёгивает ширинку, услышав, как закрылась дверь переднего сидения; это значило, что они уже прибыли на место.       — Одевайся, — говорит ей он, но Белка уже прикрыла глаза и не слышала его. Это было очень невовремя…       Замечательно; значит, ему придется самому натягивать этот ужасно маленький тесный топик с вырезом, не оставляющим пространства для фантазии на полуспящую всё еще пьяную Белку, а также обуть ей её каблуки. Он решает оценить обстановку, приоткрыв окно автомобиля. Машина стояла на дороге, прямо у семейного особняка Огнегрива. В поле зрения никого не было, даже водителя, а в доме свет горел только из одного окна; возможно, там была комната Листвички, сестры Белки, спокойной, в отличии от младшей сестрёнки юной барышни, не имеющей проблем ровно ни с чем. У неё был лишь один недостаток — привычка засиживаться допоздна за всякими заумными книжками, либо, что было чуть реже, за любовными романами, представляя, что у неё непременно будет также. Однако сейчас Ежевику волновала не Листвичка, а Белка, задремавшая у него на плече. Зрелище милое; но Огнегрив не должен будет увидеть её полуголой, иначе подумает неладное и будет совершенно прав.       Парень закрывает окно и начинает осторожно надевать на Белку предмет одежды. Он даже не был уверен, туда ли суёт ту руку, и другую… Потом, кажется, увидел, что надел топ не той стороной. Спустя пару минут с этим было покончено, он застегнул ремешки на каблуках и начал выходить из машины. Придерживая собой дверцу, он осторожно, пытаясь не разбудить, потащил к себе Белку и взял её на руки. Едва Ежевика успел это сделать, девушка успешно очистила желудок прямо на лужайку, заставив парня машинально отойти, чтобы ничего не попало ему на обувь и штаны, и придержать бедняжке волосы. От такого она просыпается и виновато глядит на брюнета.       — Прости… прости… — скомкано говорит она, потирая глаза. Тот лишь молча еще раз подхватывает её на руки, закрывает дверцу машины и несёт по направлению к дому. У входной двери уже стояла разгневанная Песчаная Буря.       — Спасибо тебе, Ежевика, — с каким-то виноватым выражением лица говорит мать, следуя за юношей, пока тот несёт Белку в её комнату, — Впервые её довезли до дома так быстро и без скандалов. Я сомневалась насчёт тебя, — тут она выпрямилась и серьезно посмотрела Ежевике в глаза, — но это было зря. Ты славный парень, я скажу об этом Огнегриву — за такое он в долгу не останется.

***

      Ежевика уже успел понадеяться, что то происшествие в машине ничего не значило, и что Белка о нём забыла на следующее же утро и сдержала своё слово, никому ничего не рассказав; у него продолжалась своя жизнь, у неё, как он слышал от Огнегрива за обедами, тоже; такая же безбашенная, гламурно-богатая, с подростковыми выкрутасами и вечеринками, но последние, к слову, уже были не такими шумными и Белка возвращалась домой не под утро и не вусмерть пьяная. Пересекались они также редко, даже несмотря на то, что Песчаная Буря теперь была рада видеть его в их доме и он стал появляться там немного чаще. До одного дня.       Это было начало апреля и Белкин семнадцатый день рождения. В первую половину дня подразумевалось празднование в особняке семьи Файер, как и обычно — с парочкой родственников, друзьями семьи, шариками по всему дому, кейтерингом и до скрежета в зубах милой улыбчивой Белкой, одетой во что-то нарядное и только и успевающей принимать дорогие подарки один за другим и выслушивать восхищения типа «как ты выросла!». Во вторую же половину, конечно, в модном клубе или ресторане, арендованном специально под торжество, где был бы большой вкусный торт в половину Белкиного роста с забавной, нецензурной надписью и воткнутыми в него длинными пиротехническими свечами и собрались бы все её друзья и знакомые её возраста, а одета она была бы во что-то более развязное. Да, родители определённо любили свою дочь, раз устраивали ей такие праздники; хотя в последнее время она и её образ жизни это их главная головная боль.       Сейчас был полдень, первые гости уже начали подъезжать. Их список был весьма внушительным, а из-за того, что празднество пришлось на выходной день, почти все смогли найти время приехать и поздравить юную леди. Именинница тем временем вовсю крутилась перед зеркалом, после того, как ей сделали последний завиток на кудрях; выглядела она настоящей зефирной принцессой — нарумяненные розовые щёчки, помада в тон румянам, что-то блестящее на глазах с длинными-длинными ресницами, струящиеся рыжие кудри, которые аккуратно ложились на спину и хрупкие плечи, на бледной шее висело шикарное колье; подарок матери, а на голове была маленькая тиара с переливающимися камушками. Правда Белка была пока что одета в домашний короткий шелковый халат с перьями, а не в воздушное платьице, но и тот в силу своего нежно-розового цвета, фактуры ткани и обилия страусиных перьев на длинных рукавах выглядел довольно празднично. Оставались последние штрихи и она будет готова выйти к гостям и сразить всех наповал.       — Приглашённые уже начали собираться, — после короткого стука домработница высунула голову из приоткрытой двери, — Когда вы будете готовы, мисс?       — Как только, так сразу, — небрежно бросила девушка, даже не поворачиваясь на голос и продолжая смотреть на себя в зеркало, позируя, — Лучше позови Ежевику в зал с пианино, если он уже приехал.       Дверь за домработницей тут же закрылась. Белка усмехнулась про себя, подойдя к окну и задвинув шторы на нём; кое-какие планы на этого юношу у неё уже имелись. Она представила его в чём то-нарядном, вроде строго пиджака и рубашки, и закусила губу в предвкушении. Конечно, он почти ежедневно бывал в таком виде — того требовала работа, — однако девушка надеялась, что ради её дня рождения он приоденется еще пуще прежнего. Так какие же чувства она испытывала к брюнету? Однозначно сказать сложно; скорее, по большей части это был лишь интерес, сексуальный — всякий раз, когда она видела эти подкачанные руки, симпатичное лицо с очерченными скулами и тёплый взгляд тёмно-карих глаз, то хотела немедленно отдаться Ежевике прямо на ближайшем столе; и она была безмерно счастлива оказаться с ним наедине в той машине и отчасти выполнить своё желание. Хотя в глубине души Белка прекрасно понимала, что это неправильно, ведь, в конце концов, у неё уже есть парень; однако по правде говоря, тот уже изрядно поднадоел ей в последнее время. И если раньше рыжая не считала Ежевику своей ровней, из-за того, что он лишь какой-то там советник, а её Уголёк — аж целый фотограф, имеющий доступ к любой тусовке и морщилась, когда Рыжинка настойчиво предлагала ей в женихи своего брата, то теперь смотрела на него совсем по-другому; у советников, по крайней мере, продвижение по карьерной лестнице куда интереснее, чем у фотографов. Уголёк, к тому же, и по характеру не очень подходил упрямой, взрывной Белке — он быстро сдавался и вообще был на её фоне какой-то мямлей; Ежевика же… раз он выдерживает вечные сплетни за спиной, что преследуют его буквально с рождения и успешно справляется со своими обязанностями, заслуживая похвалу самого Огнегрива, то, значит, выдержит и Белку — со всеми её тараканами в голове.       Отогнав посторонние мысли, Белка обула тапочки с пушком в тон халату и решительно направилась в тот самый зал с пианино. Юркнув между коридоров, убедившись, что её никто не заметил, она зашла внутрь, тихо закрыв за собой дверь. Услышав шаги, Ежевика, сидевший на диване, обернулся.       — Белка? Что-то случилось? — спрашивает с ноткой беспокойства в голосе.       На секунду девушка мешкается у входа; затем, вспомнив свой невероятный план и набравшись смелости для его выполнения, грациозной поступью прошла к пианино. Облокачивается на него, едва ли не ложится; поднимая одну ногу чуть вверх, сгибая её и до неприлия обнажая соблазнительные изгибы бедёр — короткий халат скрывает совсем мало. Слегка запрокидывает голову, открывая взору шейку, жаждущую страстных поцелуев, гладя себя по ней, спускаясь постепенно всё ниже. Наслаждается собой, представляя удивлённое лицо Ежевики.       Ежевика встаёт с дивана, действительно обомлев от подобного зрелища. Конечно, этого и стоило ждать от Белки, которая две недели назад вовсю соблазняла его и даже отчасти добилась своего в машине; но он не ждал того, что девушка осмелится вести себя так в доме, полном людей, где их в любой момент могут застукать. И сегодня Ежевика был вполне себе трезв и осознавал последствия, поэтому попадаться на эти уловки и рисковать не собирался. Хотя… А что он сам чувствовал к Белке? Для него она была лишь дочерью уважаемого человека, к которому он был приближен, и не более. Однако было в этой рыжеволосой, симпатичной, вечно смеющейся бестии что-то эдакое, что несомненно привлекало и заставляло остановить на ней свой взгляд, разглядывая то, как по-разному лучики закатного солнца подсвечивают её локоны и как сияют эти прекрасные глаза цвета скошенной травы от услышанной хорошей новости. Да, для Ежевики Белка действительно была красивой, притягательной, особенной… но слишком юной леди. При любых других обстоятельствах; не мелькай она в его поле зрения настолько часто или, например, будь это какая-нибудь Листвичка или вообще совершенно другая девушка, скажем, третья дочь семейства Файер; то он бы ни за что не позволил бы себе посмотреть на шестнадцатилетнюю… простите, теперь уже семнадцатилетнюю девушку как-то иначе, кроме как на формирующегося подростка со сложным характером и по совместительству дочь человека, на которого он работал. И правда — возраст всё тормозил, и даже их разное положение в обществе мешало куда меньше, хотя также удручало.       — Слушай, не нужно, — срывается с сухих губ.       Белка приподнимает голову и смотрит выразительно. Да что уж греха таить — Ежевика хотел её; слишком пьянили эти движения, этот нежный вид, который еще немного — и совсем не будет скрывать ткань халатика и игривые чёртики в глазах; но он должен сдержаться, хотя бы сегодня.       — А ты можешь тогда… — пальчики скользят к груди, касаются ткани и осторожно приоткрывают с обеих сторон любопытное зрелище в виде еле заметной маленькой ложбинки; совсем немного, ещё оставаясь в рамках приличия, но достаточно для соблазнения, — подойти поближе, — она же в свою очередь облизывает губы, не оставляя их сухими, пробуя на вкус помаду и представляя, как её пробует и Ежевика.       Когда-нибудь такие игры сведут его с ума. Бархатный голос повторяет:       — Просто подойти поближе.       Как заколдованный, парень осторожно приближается к девушке, оставаясь на некотором расстоянии. И даже это расстояние не помешало рыжеволосой босой ногой дотронуться до пресса Ежевики, ощупывая его где-то там под рубашкой, спускаясь всё ниже. Специально приподнимает халат, давая знать, какого цвета нижнее белье на ней сегодня; хотя едва ли эти две ниточки с кружевом вообще походили на него. Ежевика нервно сглатывает, находя в себе силы отойти только тогда, когда нога добралась до ширинки.       — Белка, зачем? — он придаёт своему голосу серьезность, но она даже не спугнула Белку, а будто бы наоборот, и заставила улыбнуться хитро-хитро, — Я сейчас просто уйду и сделаю так, чтобы мы больше никогда не имели возможности пересечься.       Рыжая опускает ногу обратно.       — Но какая у тебя причина, чтобы не взять это молодое, горячее, жаждущее тебя тело прямо сейчас и прямо здесь? — в голосе сквозит чистым любопытством.       От такого вопроса в штанах стало тесно.       — Огромное количество людей в доме, наличие у тебя парня, твой отец и самое главное — твой возраст, вместе с моим нежеланием быть осужденным обществом и уволенным. Этого достаточно? — по такой интонации кажется, будто его начинает раздражать Белка.       — С Угольком я расстанусь, местечко можем найти потише, папа ничего не узнает, а семнадцать — очень близко к восемнадцати. Может, пересмотришь своё решение? — однако её это ничуть не смутило; улыбается уголком губ. Поправляет локоны у лица и готовится отодвинуть халат в районе груди ещё дальше.       — Обойдешься, — безразлично кидает он, стараясь не смотреть на девушку и уже собирается уходить.       Белка с таким же напускным безразличием проводит пальчиком по крышке пианино.       — А может тогда поцелуешь хотя бы? — говорит как будто между делом, невзначай; заставляет обратить внимание на себя.       Ежевика уже близок к выходу из комнаты, но останавливается, поворачиваясь обратно.       — Всё-таки у меня сегодня день рождения, — тихо хихикнула.       Поцелуй — лишь поцелуй. Ничего больше; даже за рамки закона не выходит. Он и сам не против прикоснуться к этим губам, в конце концов. Решает порадовать именинницу и извиниться за грубость. Возвращается обратно, осторожно касается девичьей руки где-то в районе предплечья и прижимается своими губами к чужим; в ответ получает страстное проникновение языком в рот и поглаживание по волосам.       Если бы всё было так красиво и просто, то это было бы чем-то ненастоящим! У зала слышатся шаги, а после дверь открывается и туда заходит хрупкая девушка, на вид возраста Белки и очень-очень на неё похожая, но с блондинисто-золотистыми волосами.       — Белка, не говори мне, что ты ту… — фраза обрывается, когда Листвичка, разглядывая зал в поисках сестры и заходя в него, находит её, занятую интересным делом, — Великое Звёздное племя!       Ежевика отрывается от неё, как ошпаренная утюгом рука от предмета своей раны и быстро поправляет свои взъерошенные Белкой волосы.       — Я лишь проспорил. Не думай ничего такого, — кидает он, даже не смотря в сторону сестёр и спешно удаляясь из комнаты.       Листвичка испытывает спектр эмоций, переваривая произошедшее. Да кто же был замечен с ней целующимся — сын Звездоцапа, пусть и вхожий в их дом, ещё и на порядок старше! Он должен был проиграть действительно серьезный спор, раз позарился на дочь вице-президента; так она размышляла, поскольку, несмотря на своё показное дружелюбие, ни за что бы не позволила даже банально прикоснуться к себе кому-то, кто был сыном такого ужасного человека и ещё и обладал не очень высокой должностью, не говоря уже о чём-то большем. Конечно, Белка стелилась под кого угодно — чего стоил один Уголёк, но вот Ежевика в этом параде определённо был самым необычным; в плохом смысле.       — Держи язык за зубами, как ты обычно это делаешь, — бросает Белка, завязывая халат обратно и вставая с пианино.       — Знаешь, я сейчас просто думала, что хуже — твоё увлечение Угольком, кокаином или этим Ежевикой, — причитала она, пока сёстры уходили из зала по направлению к комнате Белки, — и пришла к выводу, что Ежевика переплюнул тех двоих!       Листвичка спешно провожает её к гардеробу.       — Поспеши, пожалуйста, все только тебя и ждут. И обнови помаду на губах.

***

      Листвичка не была какой-то там частой посетительницей тусовок и тем более королевой клубов, а ещё скептически относилась к окружению сестры; последняя намеревалась это исправить сегодня ночью — это было подарком Листвички ей.       Вытащить сестру из дома было настоящим достижением, которое было окончательно получено после того, как блондинка покорно села с ней в машину. Белка ликовала и уже рассказывала интересные подробности о каждом своём друге, не забывая расспрашивать Листвичку в ответ, мол, что она сама думает о том или ином человеке. Та отвечала общими фразами и весьма вяло, но один человек из всей этой массы её всё-таки интересовал. Грач Фейзер.       Немного отдалённый от всех остальных из-за своих увлечений, связанных с его принадлежностью к актёрской династии, но такой же проблемный, как Белка, непробивной, как Рыжинка, слегка угрюмый, как Ураган и любитель хорошо потусить или употребить что-то запрещенное как вся оставшаяся компашка. Как-то пару раз она его видела, да и в целом знала его по заголовкам в новостях, в основном скандальным, и внешне он ей очень нравился и своей отстранённостью временами напоминал Листвичке саму себя. Он был не самым высоким — может, 170, максимум 175, не самым накаченным — фигура у него была поджарая, не самым порядочным — вместе с Белкой сидел на коксе, курил, беспорядочно тратил деньги и никого не слушал, хвастаясь тем, что он единственный сын в богатенькой семье, однако его голубые; такие насыщенно-голубые, каких Листвичка еще ни разу не видела глаза, вечная ухмылка на неплохом личике с резкими чертами, руки с проступающими венами и волосы цвета смолы, уложенные «шторкой» заставляли её мечтать об этом юноше, игнорируя любые недостатки. Грач был мерзавцем; но каким прекрасным. Правда один его минус всё же не давал Листвичке покоя и был, пожалуй, самым главным в её понимании — у него имелась девушка.       А что это была за девушка! Их пара буквально являлась одной из самых красивых в Голливуде. Ласточка Хидден — девятнадцатилетняя топ-модель с идеальным платиновым блондом, вздёрнутым носиком, такими же как у Грача искрящимися голубыми глазами, пухлыми губами и обворожительной улыбкой; а ещё очень высокая и стройная. Листвичка и сама была не дурна собой, но очень завидовала Ласточке, считая ту своим идеалом — более худой, более высокой, статной, грациозной, стильной и, конечно, имеющей в качестве парня такого красавца, как Грач. Они встречались недолго, так ещё она была старше него, но они казались такими искренними, такими влюблёнными, что их любовь буквально боготворили — ну прямо сказка. Она радовалась, когда ей удавалось хотя бы недолго поговорить с ней, «прикоснуться» к своему идеалу; а такая возможность предоставлялась относительно часто, так как Ласточка была подругой Белки, а её отец, Крутобок — старым другом их отца Огнегрива. Внутреннее соответствовало внешнему — блондинка была не только привлекательной наружности, но также и обладала добрым сердцем и невероятным дружелюбием. Однако, несмотря на хорошее отношение к девушке, Листвичка где-то в глубине души грустила и завидовала ей; ведь Грач никогда не посмотрит на такую, как она, и лишь Ласточка была ему ровней. Поэтому оставалось лишь мечтать, томно вздыхая, и представлять себя и Грача на месте безумно влюбленных друг в друга героев очередного любовного романа, понимая, что в жизнь эти сюжеты никогда не воплотятся.       Белка с Листвичкой уже прибыли на вечеринку, заставив папарацци с их многочисленными фотокамерами и разных зевак столпиться у входа в клуб и не давая даже спокойно выйти из машины. Вспышки камер, ослепляя, следовали за сёстрами по пятам, оставив их в покое лишь внутри клуба. Конечно, нехорошо назначать встречу и потом самому же на неё опаздывать, но именинницу Белку и её вечеринку это не касалось. Под шумную музыку она с Листвичкой прошли к уже давно приехавшим гостям и те, улюлюкая и вовсю приветствуя сестричек начали дарить подарки, не забыв о приятных словах и комплиментах. Листвичка держалась слегка в стороне, лишь скромно здороваясь с гостями, пока не заметила на себе чей-то взгляд. Повернув голову, девушка увидела рассматривающего её Грача и буквально не поверила своим глазам; неужели она настолько редкий гость на тусовках, что её вот так без стеснения оглядывает сам Грач, объект её внеземной любви и фантазий, который обычно максимально равнодушен ко всему, что не относится к Ласточке, съёмке фильмов и наркотикам? Может, однажды она осмелится заговорить с ним и спросить причину такого интереса; а пока она помогает сестре сложить подарки в отдельный угол, чтобы забрать их утром, и старается не думать о прекрасном юноше.       Как и любая Белкина тусовка, эта проходит не менее весело и шумно. Пока Белка с Грачом уходят за другой стол, чтобы занюхнуть по дорожке, у них завязывается разговор.       — Знаешь, я даже не подозревал, что у твоей сестры такие классные буфера, — Грач вытирает нос и ложится на спинку дивана, — А то она всё в бесформенных балахонах ходит.       Белка закатывает глаза.       — Закрой рот, пока я это всё не передала Ласточке и оставь Листвичку в покое.       Юноша в ответ на это натурально смеётся. Подлец.       — Завидуешь, что у тебя и близко нет такой же груди? — рыжая ударяет его вбок.       — Правда, не надо. У неё, понимаешь, секс только дай Боже после свадьбы, а свадьба лет в тридцать. Она тебе не даст при любом раскладе, — смотрит на него, — В конце концов, я ж реально обижусь и всё расскажу Ласточке, а её отец тебя вышвырнет в ближайшую мусорку.       — Не вышвырнет. А твою сестрёнку, как бы ты не хотела, я уже мысленно трахнул и взял себе на заметку.       Белка злобно встаёт с дивана.       — Не смей к ней прикасаться и вспомни, что у тебя есть девушка — живая, здоровая и пока что в отношениях с тобой! — спешно забирает со стола кредитку и уходит к подругам.       Девушка оставляет Грача наедине со следами белого порошка на столе и своими мыслями, среди которых промелькнула одна весьма навязчивая.       Тем временем уже подвыпившая Ласточка, что для неё несвойственно, успела каким-то образом поспорить, что целой и невредимой перебежит одну из оживлённых дорог не по пешеходному переходу и на красный цвет. Белка вернулась лишь к тому моменту, когда она вместе с гостями уже собрались выходить на улицу.       — Куда вы намылились, твою мать? — с усмешкой спрашивает она.       — Хочешь посмотреть? — Рыжинка берёт ей под руку и выводит из клуба.       Листвичка тем временем вернулась к столику с очередным безалкогольным коктейлем. По правде сказать, на этом празднике жизни она едва ли не единственная оставалась в здравом рассудке; её ум не был затуманен ни алкоголем, ни наркотиками, и даже табаком от неё не пахло. Она удивилась, увидев, что все куда-то испарились, но тем не менее села, потягивая сладкий напиток. Время тянулось бесконечно долго, а коктейль был допит так быстро, что захотелось в туалет; туда она и направилась. По пути её перехватывает чья-то бледная рука.       — Ну привет.       Листвичка таращится на того, кто её задержал, потеряв дар речи. Надо же, Грач! Наверное, она уже отрубилась, а всё происходящее сейчас — просто её сон, ведь такого не могло произойти наяву. Она открывает рот, пытаясь что-то сказать, но приоткрытый рот тут же встречает ладонь Грача.       — Тише, тише. Слушай, ты мне так понравилась в своём платье… На твою грудь просто невозможно не пялиться. Разрешишь потрогать?       У блондинки подкашиваются ноги, но Грач тут же ловит её, не давая скатиться вниз по стене; убирает ладонь с её рта. Девушка не знала, куда себя деть и как вообще реагировать на такое заявление, ещё и от парня её мечты — не так она представляла себе их первый разговор наедине. Боже, а вдруг сюда придёт Ласточка! Что она подумает о ней? Листвичка очень уважала её и не хотела настраивать ту против себя лишь из-за того, что её паренёк решил полапать грудь одной знакомой. Однако Ласточка вместе с остальными была занята совсем другим делом и во всём клубе они остались практически одни.       — Может, скажешь хоть что-нибудь? Или я тебя напугал? — он с интересом разглядывает её лицо, подмечая удивительное сходство с сестрой и останавливает взгляд на розоватых приоткрытых губах.       — Г-грач… Что это значит? — только и может выдавить она.       Парень усмехается.       — Ты сама всё только что услышала. Не притворяйся — что я сказал, то и значит. Ни больше, ни меньше, куколка, — опять улыбается этой своей улыбочкой горячего нахала.       — Я… не хочу… — Листвичка и сама не верит тому, что отказывает самому Грачу; но ситуация, в которой она оказалась, ужасно напугала её. В конце концов, она не распутная Белка, чтобы кто-то, кто не являлся её мужем или хотя бы парнем, лапал её за грудь в каком-то там клубе, а та не возражала. Впрочем, и груди-то у Белки особо не было — но общая суть та же.       Кажется, Грач слегка погрустнел из-за отказа.       — Ты уверена? — он всё-таки осторожно прикасается ладонью к одной груди, но не сжимает, — Блин, да нельзя прятать такие аппетитные дыньки.       Собрав всю волю в кулак, Листвичка решительно убирает его руку резким движением и выбирается из его хватки, которой он прижал её к ближайшей стене.       — Отстань! Я не собираюсь предавать Ласточку! — она бежит прочь, к выходу из клуба. Требовалось срочно подышать свежим воздухом, пока её не начало мутить от смешанных чувств.       Отдышавшись, девушка оказывается около мусорного бака и высокого железного забора — она нечаянно вышла через черный вход. Услышав чьи-то громкие голоса, возню и звук сирены «скорой помощи», она быстро направляется к главному входу, где, предположительно и был источник звука. Увидев на дороге чьё-то окровавленное тело, Листвичка едва не вскрикивает от испуга. Рядом стояло несколько машин, на одной из которой виднелись бледные капли крови и около которой суетливо ходил какой-то мужчина, давая показания приехавшей «скорой» и полиции; компашка Белки, вместе с ней стояла рядом и также общалась с полицией. Рядом несколько папарацци быстро делали снимки будущей сенсационной новости во всех деталях, хотя их настойчиво прогоняли. Очевидно, дело плохо.       — Что такое?! — в панике спрашивает она у Медуницы, подбежав к ней.       — Ласточка… её сбила машина, — она тихо всхлипывает, — По нашей вине!       Казавшееся безжизненным тело девушки выглядело не очень. Лужа крови лежала рядом, под ней, продолжая становиться всё больше, пока медики крутились около неё, пытаясь, видимо, установить признаки угасающей жизни; одна из конечностей была вывихнута так жутко, что, кажется, было видно кость, на лице, ногах и руках многочисленные кровоподтеки и синяки. Одна из туфлей лежала откинутой где-то далеко, в противоположной стороне. Лишь платиново-блондинистые волосы были почти не тронуты и лежали красивыми волнами, выделяя Ласточку в этой темноте; будто ей их специально так уложили — например, для съемки в какой-нибудь остросюжетной драме, где она была трагично погибшей или серьезно раненой главной героиней. Но, увы, это была реальная жизнь, а не фильм, и Ласточка не актриса. Наконец, Листвичка отрывает свой взгляд, когда санитар оперативно поместил её на носилки и он вместе с еще несколькими санитарами понесли её в карету скорой; носилки все также пропитались багровой кровью.       — Как? Почему? — спрашивает, еле дыша от волнения.       — Это был наш спор, — Медуница не выдерживает и плачет; Листвичка подставляет ей своё плечо и обнимает, — Такой глупый спор! Я так боюсь за неё! — девушка утыкается поближе в плечо.       Понурая Белка подходит к ним.       — Врачи не дают никаких шансов, а Крутобок вместе с моим отцом будут в ярости, что я за ней не уследила, — опускает голову, — Я даже не хочу представлять, что будет дальше. Потому что дальше ничего хорошего… — вслед за Медуницей угождает в объятия сестры. Листвичка и сама сейчас едва не расплачется.       — Но что это был за спор, где ей пришлось броситься под машину? И откуда тут вообще быстро движущийся транспорт в два часа ночи?! — тем не менее её распирало от любопытства и ей было совершенно ничего непонятно; неужели Ласточке действительно суждено погибнуть вот так легко и очень-очень глупо?       Рыжая подняла голову.       — Я ничего толком не знаю. Пришла, а девочки просто меня отвели на улицу, сказав, что Ласточка поспорила, что сможет быстро перебежать проезжую часть не по пешеходному переходу.       Крутобоку, конечно, не позавидуешь — наверняка он лишь недавно оправился от смерти любимой жены, что умерла при родах, рожая их второго ребёнка — красавицу Ласточку; а теперь он потерял и её, как одно из напоминаний об умершей жене — сама Ласточка, разумеется, не знала своей матери, но была её точной копией и гордилась, когда кто-то это упоминал. Вообще, любая смерть это всегда печально, — а смерть таких молодых, красивых и перспективных девушек, ещё и при нелепых обстоятельствах — вдвойне.       — В какую больницу её повезли?       — В Метрополитан госпиталь, кажется, — глухо отзывается Белка.       Рыжинка, закончившая разговор с полицией, подошла к компании.       — Чего вы до сих пор стоите? Нам разве не нужно ехать в больницу тоже? — она оглядывает всех.       — Да, точно… — Белка отрывается от сестры и подходит к первому попавшемуся такси, стоявшему у дороги, недалеко от клуба. Она что-то говорит водителю в открытое окно, вероятно, разъясняет, куда нужно ехать, затем возвращается обратно.       — Я сейчас вернусь, возьму деньги и всех разгоню. Клуб закроют на оставшееся время, так что утром спокойно если что вернёмся за вещами. Садитесь пока, — она показывает взглядом на машину и, не дожидаясь ответа, бежит ко входу в клуб.       Белка возвращается со своей сумочкой и в компании понурого Грача. Листвичка видит его из окна машины и ёжится; ей стало противно, что буквально минут десять назад он приставал к ней, а сейчас изображает обеспокоенного за жизнь своей девушки любящего парня! Она с облегчением выдыхает, когда Грач вместе с её сестрой садится в другое такси, которое начало следовать сразу за ними; они хотя бы не будут ехать в одной машине.       — Девочки, почему вы позволили ей выбежать на дорогу вообще?! — не унималась Листвичка, положив свои ладони в ладони сидевших по обе стороны от неё Рыжинки и Медуницы.       — Всё должно было пройти хорошо. Эта машина на огромной скорости взялась будто бы из неоткуда, — хрипло прошептала Медуница, шмыгнув носом, — Ни один нормальный человек в такое время не будет тут разъезжать, давя на газ под двести в час!       — Я понимаю вину водителя, но Звёздное племя, к чему был тот идиотский спор? На что она могла проспорить?       — Скорее забавы ради. Мы просто перебирали все игры с выпивкой, какие знали, и остановились на выдаче заданий за проигрыш. Ласточка вот не смогла за тридцать секунд выпить пять стопок водки, — ответила Рыжинка, абсолютно спокойная; Листвичка её спокойствия не понимает совершенно.       Блондинка непонимающе уставилась на освещаемую автомобильными фарами дорогу, что виднелась впереди.       — Она же и не пьёт вообще, зачем ей такое давать! А теперь, возможно, не выживет. Вы этого добивались? — злобно прошипела Листвичка.       — Не говори такого. Всё должно быть хорошо.

***

      Когда компания добралась до палаты пострадавшей, около неё уже нервно расхаживал Крутобок. Огнегрив с Ураганом сидели подле него на стульях ожидания.       — Белка Файер, какого чёрта?! — никогда ещё дочь не видела отца таким злым, хотя она творила разные по степени идиотства вещи, которые выводили Огнегрива из себя, — Что происходит на твоих вечеринках, что оттуда увозят твоих полумёртвых подруг?! — он встал со своего места и подошёл к дочери. Его глаза метали молнии, хотя можно было сказать, что мужчина был скорее напуган и переживал за друга.       — Папа… Там не ездило машин, во всём виноват тот водитель! — сжавшаяся от такого тона разговора миниатюрная Белка выглядела еще меньше.       — Ты вообще уже берегов не видишь. Всё, я отправлю тебя в частную школу в Швейцарию, хотя не хотел этого до последнего. Так мы хотя бы будем спокойны, что ты исправишься и не будешь устраивать вечеринки, на которых калечат людей, — отчеканил он.       Эти слова прозвучали для юной бунтарки ужасным приговором, на её глазах выступили слёзы. Крутобок внезапно подошёл к нему, положил руку на плечо.       — Не нужно. Она ни в чём не виновата, не ругайся, — тихо сказал он, — Сделанного не воротишь, — отчаяние слышалось в его голосе.       Белка так и продолжила стоять, испуганно сжавшись, а Огнегрив, кинув на неё в последний раз злобный взгляд, отошёл вместе с другом в сторону, переговариваясь с ним о чём-то. Вдруг из одного из коридоров показался Ежевика, держа в руках стаканчики с водой.       «Ну конечно, и верный пёс моего отца тоже здесь» — надменно заметила рыжая, начиная понемногу отходить от испытанных эмоций, — «У него вообще есть личная жизнь?».       Парень отдал по стаканчику Крутобоку с Огнегривом, заметил Белку и подошёл к ней.       — Что произошло? Всё так сумбурно, все нервничают, я ничего толком не понял, — начал он.       — Ласточку на моей вечеринке сбила машина, чего непонятного? — огрызнулась та.       — Она же… должна выжить? — чуть тише уточнил брюнет.       — Я тебе что, на врача похожа?! — взорвалась Белка, — Хотя какая разница, всё равно в Швейцарию уезжаю, в исправительную колонию для девочек!       Глаза Ежевики расширились.       — Что? Почему?       — Иди лучше дома проспись, чтобы не задавать больше тупых вопросов, — она уходит от него к подругам.       Все присутствующие резко оборачиваются, когда дверь операционной открывается, и оттуда выходит хирург.       — Доктор! — подбегает к нему Крутобок, сжав стаканчик в руке так, что тот превращается в пластмассовое ничто.       — Мистер Хидден, верно? — уточняет он.       Мужчина кивает головой.       — Ваша дочь скончалась, не приходя в сознание. Множество несовместимых с жизнью травм и переломов, сломанный позвоночник и огромная потеря крови, которую не удалось восполнить из нашего банка донорской крови. Приношу свои соболезнования.

***

      Произошедшее разделило жизнь Белкиной компашки на «до» и «после».       Во-первых, больше вместе они не собирались. Огнегрив, ставший уже полноправным президентом страны Огнезвёздом после смерти Синей Звезды, как и обещал, сразу после похорон Ласточки отправил Белку заграницу, в швейцарскую школу-пансионат для девочек; теперь их с Песчаной Бурей взор радовала только покладистая умница и тихоня Листвичка, решившая под впечатлением от случившегося податься в медицину. Соответственно, нет лидера — нет и собранного коллектива.       Во-вторых, каждый будто бы за один день повзрослел и многое для себя понял. Рыжинка хотела было насовсем переехать в Каталонию, ведь теперь в Нью-Йорке её ничего не держало, да и веселиться всю ночь напролёт в клубах как-то больше не хотелось, однако она встретила своего будущего мужа, Рябинника, и нашла причину задержаться в Большом яблоке; Звездоцапа арестовали в очередной раз, но теперь любящая дочь не поддерживала его, поскольку пересмотрела свои взгляды. Ежевика стал ещё ближе к власти, пугая этим общественность. Ураган сделал предложение своей девушке Речушке, уроженке Норвегии, которая активно поддерживала его после смерти сестры, потом они переехали на её родину, сыграли там свадьбу и стали жить вместе. Грач совсем закрылся в себе, а после передоза вкупе с нервным срывом попал в рехаб, пробыл там целый год, и после вёл себя уже не так распутно и скандально, как раньше, и даже пробовал поступить в актёрское; всё-таки, одной принадлежности к актёрской династии недостаточно для участия в большом кино.       Касаемо Ежевики — больше с Белкой он не общался и связь они поддерживали ровно никак. Его это расстроило, ведь даже об её отъезде он узнал лишь от Огнезвёзда, и то невзначай, и поэтому стал отвлекать себя работой; но увы, ни работа, ни многочисленные короткие романы не смогли вывести Белку из его мыслей. Он и не понял, в какой именно момент своей жизни успел вот так по-мальчишески втюриться в эту бессовестную рыжую нахалку. Ему даже показалось, что к её восемнадцати, когда она вернётся домой, он не выдержит и попросит у её отца руки и сердца дочери. Правда, самой Белке на Ежевику, кажется, было наплевать, но он будет достаточно настойчивым и по итогу добьётся своего.       Возвратилась девушка где-то через девять месяцев, отучившись заграницей один учебный год. Такое возвращение многим показалось весьма триумфальным и неожиданным, ведь не весь высший свет Нью-Йорка знал, по какой именно причине она уехала из страны и просто думал, что Белка решила попробовать учиться не в своей стране; точнее, почти никто, кроме «своих» и не знал, потому что опять же — Огнезвёзд дорожил репутацией. Правда, дочь он всё-таки любил и поэтому пожалел её. В честь этого Песчаная Буря устроила в их доме целую вечеринку, будто бы извиняясь таким образом за их с мужем решение сослать Белку подальше с глаз долой. Не вышло — рыжая закатила истерику прямо там и весь вечер просидела у себя в комнате, не выходя оттуда и ни с кем не разговаривала. Про вечеринку и возвращение Ежевика пока что не знал, поскольку был в отъезде на то время и только летел обратно в Нью-Йорк в самолёте. На следующее утро ему нужно было что-то взять в особняке семьи Файер, и когда он зашёл на кухню, то увидел долгожданное зрелище. Белка сидела, уныло пихая в рот свой завтрак, а когда Ежевика на неё наткнулся, то та начала прожигать его взглядом, в котором читалось совершенно ничего. Она просто уставилась на него, не переставая есть. Он начал смотреть на неё в ответ, но не выдержал; испугался, что с ней что-то случилось — психически уравновешенные люди так не пялятся; поэтому нарушил эту немую сцену тем, что подошёл к ней, поинтересоваться.       — С возвращением, получается, — с лёгкой улыбкой сказал он непринуждённо.       Она подняла на него голову, теперь уже с удивлением на лице.       — Что тебе нужно?       Ежевика не ожидал такого вопроса в лоб, ведь надеялся просто завести дружескую беседу и расспросить девушку про её жизнь в Швейцарии. Но, судя по всему, не стоило лезть в эти дебри.       — Э-э… Ну, я просто не ожидал тебя увидеть. Что нового? — что-то совсем бредовое вылилось из его уст.       — Я тебе не подружка, чтоб мы сейчас тут болтать начали. Иди подлизываться к моему отцу, или кричать всем, что ты отличаешься от Звездоцапа, или какие там у тебя ещё обязанности, — она уставилась обратно в свою тарелку, давая понять, что в дальнейшем разговоре не заинтересована.       Ежевика быстро вышел из кухни, подумав про себя, что рыжая просто не в настроении для разговора; да кто вообще утром бывает в настроении для разговора? Как-нибудь попозже он поинтересуется у Белки, как она провела эти девять месяцев, за которые он, признаться честно, соскучился по ней просто ужасно. Однако шанс для диалога не предоставился ни на следующий день, ни через неделю, когда предположительно Белка должна начать отходить от эмоционального потрясения в виде пансионата для девочек. Она либо отмахивалась от ответа, либо намеренно избегала юношу — в общем, молчала, вводя парня в тотальное недоумение. А спустя ещё неделю, когда Огнезвёзд пригласил Ежевику поужинать со своей семьёй, заговорила.       — Пап, а что он тут делает? — начала Белка, взглядом указав на Ежевику, едва им успели подать первые блюда.       — Дочь, ты чего? — удивился мужчина, — Ежевика мой приближённый, замечательный человек, и между прочим волновался за тебя, пока ты была в отъезде. Вам стоит поговорить.       На лице Белки возникло отвращение.       — Фу, пап, какое говорить, если я до него даже дотрагиваться не хочу? Ты совсем? — по такому тону разговора стало очевидно — девушка на что-то серьёзно обижена.       — Ты как с отцом разговариваешь? — встряла Песчаная Буря, — И вообще, прояви уважение к Эррера. В конце концов, он нам нравится.       — А мне он не нравится, чё непонятного? — вскрикнула она, поднявшись со стола, — Ходит за мной по пятам, в друзья мне набивается, а потом как его папаша Синей Звезде, пулю в висок попробует пустить!       — Белка!!! — едва ли не взвизгивает мать, — Не смей даже упоминать имя того человека!       — Белка! — строго воскликнул Огнезвёзд, — Что за бред? Ты с чего такое взяла?!       Листвичка, прикрыв рот рукой, молча наблюдала за происходящим. Ежевика не знал, куда себя деть; Белка своими высказываниями затронула сразу все неприятные ему вещи.       — В общем, я к еде не притронусь, пока он будет тут находиться, — с такими словами она стремительно покинула стол и ушла наверх к себе.       Внезапно Листвичка осторожно наклонилась к Ежевике, что сидел рядом с ней.       — Ты должен ещё раз попробовать с ней поговорить, — еле слышно посоветовала она, — Она обиделась, но в целом выслушает тебя. Шанс есть.       — А ты-то откуда знаешь? — он не воспринял её слова всерьёз.       — Слушай, если не хочешь её совсем упустить, то лучше делай как велено. В конце концов, это моя сестра, я многое о ней знаю, — раздражённо ответила Листвичка и тут же выпрямилась, продолжив есть.       Парень всё еще не очень понимал, к чему она это сказала, но понял, к чему она клонит — Белке он небезразличен. Очевидно, обида — это тоже чувство. Быстро доев, он поблагодарил хозяев дома и пошёл туда, где предположительно скрылась Белка. Она, конечно, серьёзно его обидела в ответ, но что-ж, можно и перетерпеть.       — Белка, слушай, — осторожно стучит в дверь, — Точнее, выслушай меня. Обещаю, пулю в висок не пущу.       Стоит у двери пару минут, и уже не на что не надеется, как вдруг ему открывают.       — И?       — Ты на что-то обиделась, верно? Просто скажи, на что именно, и я постараюсь это исправить и извинюсь! Если честно, меня ранит твоё молчание, и я хотел бы его прервать. Я не напрашиваюсь к тебе в друзья, если ты этого не хочешь, то мы не будем друзьями, но давай хотя бы не будем врагами. Посчитай меня слюнтяем, но ради твоего прощения я возложу к твоим ногам мир, — он говорил так быстро, будто бы действительно боялся её упустить, что она сейчас хлопнет перед ним дверью и больше никогда не откроет.       Рыжая молчала.       — Пожалуйста, Белка! Скажи хоть что-то!       — Ты прав, — отрезала она.       В его медно-карих теплится надежда.       — Ты прав в том, что ты слюнтяй, — продолжает, но без злобы, — И да, я обиделась. Здорово, что ты догадался.       — Что я сделал не так?       Опускает голову вниз, обдумывая, говорить или нет.       — Эти месяцы ты мной никак не интересовался, ничего не присылал. Я подумала, что тебе на меня стало всё равно.       Только и всего! Только и всего! Он понял оплошность со своей стороны, но не верил, что причина обиды настолько простая.       — Уголёк вон сотню писем написал, я ни одно не открыла, потому что на них был написан не твой адрес. Даже неинтересно было.       — Звёздное племя! Прости меня. Ты не предупредила, я только потом узнал, что тебя сослали, но не сказали, куда. Ты слышала от Огнезвёзда… Я действительно спрашивал у него про тебя.       Вдруг Белка подходит к нему ближе и обнимает.       — Только тебе не всё равно на меня. Как оказалось. А те друзья из моей компашки… — в груди неприятно засаднило, когда она представила, как те развлекались без неё, или даже радовались её отъезду, — Да пошли они.       Из-за разницы в росте она обнимает скорее не его самого, а его широкую грудь. Прислушивается к быстрому сердцебиению; убеждается в искренности.       — Ты слишком неожиданно запала мне в душу. Я не мог это оставить просто так, — гладит её по волосам.       Вместо ответа Белка поднимает на него голову, приподнимается на цыпочках и будто зовёт парня в долгий поцелуй. Конечно же, он не сопротивляется.

***

      В этот же день Белка звонит Угольку и расстаётся с ним без объяснения причин. Ещё долго они с Ежевикой не афишируют свои отношения близким и друзьям, и ещё дольше — общественности, и обо всём становится известно лишь тогда, когда на тонком пальчике начинает блестеть роскошное помолвочное кольцо. Они оба не ожидали, что всё закрутится так быстро, но оба были не против. Обе семьи и со стороны жениха, и со стороны невесты рады приближающейся свадьбе, возлюбленные безмерно счастливы и даже ехидные разговорчики и сплетни, мол «Ежевика решил подмазаться к власти не только через Огнезвёзда, но и через постель его дочери» не мешают их идиллии.       Так и создалась семья Эррера-Файер.