Алая Предвестница

      Первое воспоминание Ванды напоминает смазанное пятно: её руки упираются в спину светловолосого мальчишки и резко толкают его вперед. Он неудачно падает, разбивая колени об асфальт. Потухший смех эхом проходится по тёмным улочкам Заковии и окончательно стихает в камне зданий, оставляя только вечерний звон.       Взволнованный вздох матери вызывает у Ванды дрожь, плач Пьетро — раздражение.       Рука отца встревоженно сжимает плечо дочери, поэтому она поднимает голову и встречается взглядом с тёмными глазами. Олек не злится за то, что дочь толкнула брата, но ждёт от неё действий для их примирения. Только она ничего не пытается исправить, как того хотят от неё родители.       Ванду будто сковало странное предчувствие и осознание неправильности, неестественности, сомнительности реальности… Осознанность своего Я резко ударяет её по голове, от чего она хватается за голову: не нужно было его толкать, да зачем она вообще это сделала? Ну тыкал Пьетро в неё пальцем, и что? Стоило ли злиться? Почему она вообще здесь? Кто она такая?..       Кадр меняется, и Ванда уже сидит в комнате с Пьетро на год старше — им по пять. Слушает его лепет о том, что антенны на домах нужны для связи с пришельцами, а Солнце — созданный Джином из Алладина шар, который греет мир. Пьетро обожал мультфильм про бедного мальчика из трущоб, ставшего принцем и героем, а Ванда находила эту историю до боли знакомой…       Головные боли теперь преследуют её на каждом шагу, после первого приступа в четыре года на прогулке. Ванда и её родители живут каждый день в надежде, что когда-нибудь эти иррациональные приступы мигреней уйдут и к девочке придёт спасение.       Врачи Заковии разводят руки в стороны, обходясь лишь выписыванием обезболивающих средств и сдачей очередных анализов. Они помогают Ванде, но адская боль начинает накатывать с ещё большей силой с каждой неделей. Девочке начинает казаться, что болит не голова, а сама её сущность…       Пока они сидят в зале и играют с братом, на кухне слышится неспешный разговор родителей. Пьетро всегда был заводилой в их двойке, поэтому он пытается уговорить её пойти на улицу. Только сегодня Ванда отказывается выходить с ним и решает остаться рядом с мамой, чтобы помочь приготовить ей торт на их день рождения. С появлением приступов, ей стало физически сложно быть всегда активной — вялость захватывала тело. Пьетро злится, но почти моментально забывает о сестре, когда отец забирает его на прогулку, после долгих упрашиваний.       Ирина Максимофф нежная и любящая мать, которая всегда старалась быть на одной волне с детьми. Может быть, поэтому Ванда так сильно любила маму: она никогда не задавала вопросов, не смеялась и не отталкивала девочку, когда она без всяких слов подходила к ней за объятиями или порцией ненавязчивых нежностей. Женщина лишь горько кривила уголки губ и прижимала дочь к себе покрепче. Ванда любила маму за эту нежность больше всего на свете.       Отец же всегда одаривал её короткими, но крепкими поглаживаниями по голове. Пьетро часто ревновал отца к сестре за этот жест, поэтому всегда подбегал и выпрашивал порцию отцовского внимания уже лично для себя. Олек Максимофф был примером для гордости и стеной от всех невзгод… гениальный ученый и инженер.       Когда Ванде становилось особенно плохо, она помнила, как он подходил к её кровати, пока она стенала, и читал ей книги, рассказывал как прошел его день и показывал дочери свои разработки в создании защитного экрана, базировавшегося на концепции векторного поля, пытаясь отвлечь дочь от агонии. Иногда помогало, иногда — нет. Ванда всё равно слушала.       В самый последний раз Ванда запомнила его перевод на английский китайских пословиц, которые они вместе пытались понять. Родители грезили моментом, когда смогут переехать из Заковии в Америку, поэтому обучали детей с детства говорить на английском.       — «Дерево желает стоять неподвижно, но ветер не хочет останавливаться» — хорошо звучит, Ванда? — она помнила, что тогда в поту смогла ему только вымученно улыбнуться и получить такую же улыбку в ответ.       Почему же она запомнила только это?       Когда они начинают есть торт на пятилетие близнецов, Ванда впервые полностью понимает, что находится во вселенной КВМ и что эта вселенная не её родная изначально, но, видимо, постепенное пробуждение Я играет свою роль: тело и разум адаптировались к нынешней реальности, но с трудом воспринимают информацию о другой… Возможно, боли были связаны с медленной адаптацией новорождённого мозга к новой информации...       Ей не горячо и не холодно от этой информации, пока «пакет» базовых воспоминаний окончательно не распаковывается и не заражает её тревожностью и абсолютным пониманием наступающего пиздеца.       Альтрон в мультивселенной со всеми камнями бесконечности, распространяющий своё влияние, как вирус; Безумный Танос и Тёмный Орден, медленно надвигающийся на их планету; всесильные маги, боги, мутанты… Разрушенная Заковия, разрушенные планеты и вселенные, Алая Ведьма… Неправильная она.       А после голову разрывает атомная бомба.

616

0-03-2

ᎮᎧᏦᏗፚᏂᎥ ᎷᏁᏋ, ૮Ꮒ𐐆Ꭷ 𐐆Ꭹ ᎷᎧፚᏂᏋᏕᏂ

      Ванда стонет, хватается за голову и на глазах у родителей и брата падает на пол, погружаясь в смутные видения и знания, которые когда-то принадлежали ей-прошлой. Звон падающих на пол приборов оглушает. Она сама не замечает как начинает выть и хныкать.       На её памяти голова никогда так сильно не болела. Во всяком случае сейчас, в отсутствие сторонних болезненных факторов, резкая, сверлящая её затылок головная боль, была страшнейшим из возможных приговоров…       — Ванда! Ванда, милая, что с тобой?! — девочку обеспокоенно взяла на руки мать. Она нежно провела по голове дочери рукой, пытаясь привести её в чувство, но все было бесполезно: детское тело прошибла судорога, на кожу полезла холодная испарина, глаза взмокли от слез.       Обезличенные данные перегружают детский мозг, пока отец хватает ключи от машины с тумбочки, берёт дочь на руки и пытается выйти на улицу. Но красное марево окружает их всех быстрее, чем он успевает выйти из дома с ребёнком на руках. Оно поглощает Пьетро, Ирину и Олека, превращая их в молекулярную пыль вместе с половиной дома, выбивая окна в соседних зданиях и заставляя всё вспыхнуть алым пламенем хаоса. Огненный взрыв убивает ещё семь человек, помимо семьи Максимофф, но Ванда этого уже не узнает…

***

      — Как ты себя чувствуешь, Ванда? Мы очень за тебя переживали, — обычно словам женщин в халате хочется верить, но не в этот раз, потому что у Ванды есть понимание: почему произошел взрыв в их доме и что врачи не приводят детей в закрытые подземелья замков, где напичкано всякое медицинское оборудование!       Она чувствует, что пока не привязана ни к чему, но встать с кровати не может из-за изнеможения и слабости. Голова начинает повторно гудеть, а виски простреливает боль.       — Где… моя семья… — онемевшими губами просипела девочка, всматриваясь в глаза медсестры.       — Милая, тебе нужно успокоиться…       Ванда почувствовала, как вспыхнувшие злые эмоции поднимают из глубин её души целую бурю силы. Женщина-врач почти моментально меняет выражение лица, когда детские глаза окрашиваются в алый.       — …скажите… мне!       — Мне жаль, но твоя семья… никто не выжил.       Ванда отводит взгляд и всматривается в потолок. Комок в горле застревает в глотке. Девочке физически становится тяжело дышать.       После такого-то взрыва магии Хаоса, никто не мог… Это она… Она их убила…       Ванда дрожащими руками хватается за голову и сворачивается в клубок на кровати. Ни мама, ни папа, ни маленький Пьетро… Их больше нет! Она убила свою семью! Убила единственный шанс на нормальную жизнь! Убила всё тепло, которое ей давали! Убила людей! Пальцы сжимают виски, боль колет голову сильнее, но Ванда продолжает шептать себе как мантру: «Убила-убила-убила! Убийца родственников!»       Девочке не приходится даже играть шок, потому что её с головой захватывает горе и страх. Она плачет, пытаясь вжаться в спинку железной кровати и отказывается верить в то, что стала убийцей своей семьи, и в то, что она осталась абсолютно одна! Одна! Абсолютно одна!       «Добрая» женщина в халате пытается её успокоить ласковыми поглаживаниями, но, замечая красные всполохи вокруг и злые алые глаза ребёнка, прожигающие её, спокойно отходит от кровати. Почти моментально Ванде вкалывают успокоительное и снотворное против её воли. Она царапается и кусается, но двое мужчин в военной форме быстро подавляют маленький бунт.       Истерика сходит на нет через пять минут под действием лекарств, но самое ужасное — её клонит в сон со страшной силой. Ванда всё ещё сопротивляется, когда в комнату заходит мужчина в костюме бежево-зеленого цвета с красным галстуком и со странным металлическим значком на пиджаке в виде орла.       — Доктор Лист, — женщина уважительно склоняет голову и передаёт вошедшему в комнату мужчине свой планшет.       Глаза Ванды слезятся и закрываются, но она всё ещё слышит чужие голоса и чувствует как её тело начинают перекладывать, фиксируя руки и ноги.       — Ванда Максимофф, пять лет. Предположительно манипулирует молекулярной полярностью, обладает телекинезом и пирокинезом, — доктор подошёл к телу на кушетке, и Ванда, прежде чем отключиться, увидела его тень над собой, — Код 32… на анализы… и повторный осмотр… в комнату 2… обнуление не требуется… возраст подходящий…       Дальше была только тьма.

***

      В следующий раз, когда Ванда просыпается, рядом никого нет. Она пытается встать, но с запозданием из-за лекарств понимает, что прикована к постели. Тело простреливает болью, а онемевшие конечности едва шевелятся. Но почти сразу же спинка её кровати начинает приподниматься, давая девочке рассмотреть белую обшарпанную комнату. Одновременно с этим она ощущает присутствие в горле трубок, мешавших ей говорить, и иголок от капельниц в руках и ногах.       Страх подкатывает к горлу, когда спинка выпрямляется и она видит перед собой доктора. Он держит в руках планшет, но всё своё внимание сосредоточивает на девочке.       — Ванда, зови меня доктор Лист, — глаза Ванды слезятся, но она упрямо продолжает смотреть в глаза мужчины, который продолжает что-то говорить, — Сейчас ты находишься в специализированном реабилитационном центре на моём попечении. Мы скоро отключим тебя от всех аппаратов, но мне нужно знать, понимаешь ли ты меня.       Девочка медленно моргает. Слезы скатываются по её щекам, но она не чувствует ровным счётом ничего. Её опять напичкали чем-то? Но зачем все это, если она в порядке? Чего эти люди от неё хотят?       — Твои семья погибла в результате взрыва газа. Ты чудом осталась цела.       Мама, папа, Пьетро. Убила их… Я их убила. Рвущиеся наружу слова заставляют девочку сморщиться от трубки в горле. Дыши, дыши, дыши!.. Можно сделать вдох? Трубки! Эти чертовы трубки мешают!       Ты виновата во всём!       Виновата…       — Спокойно, Ванда, — улыбнулся доктор, поправив подушку под её головой и краем глаза следя за датчиками, — Мы позаботимся о тебе. Я позабочусь о тебе с этого дня, хорошо?       Ванда поджимает губы и устало прикрывает глаза. Она все ещё не в состоянии думать разумно, но доктор Лист воспринимает этот жест, как согласие, которое ему и нужно.       Ванде все равно: горе резало её слабое сердце и заставляло давиться удушьем. Хотя она не имела права горевать по людям, которых убила… Не могла же она быть настолько лицемерной, чтобы погрузиться в это чувство с головой и потерять себя? Только Ванда больше ничего не понимает: что ей делать? Как ей жить дальше?       От её семьи ничего не осталось, ничего, кроме пыли. Ей больше нечего защищать: ни улыбки, ни слез, ни голоса.       Только пыль…       Как можно искупить такой грех?