Головокружение

Дверь в комнату приоткрывается лишь на миг. Но его достаточно, чтобы выпустить наружу хмурого и помятого Глена Харриса, несущего в руках осколки разбитой чашки. — Вы теперь за ним ещё и прибираете? — Киллиан отлипает от стены, которую подпирал плечом, и вздёргивает вверх одну бровь. — Удобно гадёныш устроился, ничего не скажешь. — Они острые, — бесцветно объясняет Харрис. — Ещё нападёт на кого-то. Ну, или самому себе вены вскроет, не дай бог. — И пусть вскрывает. Харрис поджимает губы: — Человеческие жизни равны по ценности. — Фрэнк Уоллес, которому Эммет сдал клан год назад, принуждал моего беременного мужа к… — на челюсти Киллиана вздуваются желваки, — к близости. Жизни таких подонков не стоят ни гроша. По лицу Харриса пробегает тень. — Господи… — произносит он несколько секунд спустя. — Остался в этой стране хоть один человек, которому Эммет не успел перейти дорогу? — Сильно сомневаюсь. За углом — где предрассветные тени прячут от глаз то, что хочет остаться скрытым — судорожно вздыхает Уилл. Совсем тихо. Так, чтобы не услышали. Пока Харрис не уйдёт, о его присутствии знать не должны. Раньше — до этого неожиданного соседства под крышей заброшенного отеля — Уиллу довелось общаться с Найджелом от силы пару раз. Когда Киллиан с семейством наведывались в гости к Томасу и Даррену — последний из которых приходился годовалому Райли крёстным. К детям Уилл никогда не питал восторга, свойственного большинству омег. А все разговоры Томаса и Найджела так или иначе сводились к одной теме. Подбор хороших яслей, система образования, детское питание… Или даже будущее клана, которое уже успели положить на хрупкие плечи Райли и ещё не родившихся близнецов. Поэтому — методом исключения — Уиллу приходилось прибиваться к компании Даррена и Киллиана. Чему он, к слову, всегда был несказанно рад. Киллиан является идеальным примером поговорки «не суди о книге по обложке». Забитые татуировками руки и шея — Уилл уверен, что взгляду Найджела предстаёт ещё больше произведений нательной росписи. Длинный, достающий почти до лопаток, хвост светлых волос. Появившийся пару месяцев назад пирсинг в брови. И венчающий эту картину черный мотоцикл, на котором Киллиан, до недавнего времени, рассекал по городу. Рядом с ним Найджел — в своей застёгнутой на все пуговицы рубашке, с аккуратной укладкой каштановых кудряшек и утончённым британским акцентом — кажется примерным гимназистом, к которому прицепился уличный хулиган. А кто знает, может, когда-то так оно и было? — И где они только познакомились? — спросил Уилл Даррена после первой встречи с этой феноменальной парой. — Там какая-то мутная история с лондонской аристократией, секс-скандалом и похищением. В общем, всё как у нас принято. Тогда Уилл растерянно посмеялся. Но сейчас понимает, что мало у кого из клана на вопрос ребёнка: «как вы познакомились с папой?» найдётся цензурная история. Да и как бы звучал его собственный рассказ? «Сначала твой отец меня преследовал, пытался купить дорогими подарками и затащить в постель. Потом чуть ли не все симпатичные альфы в моём окружении оказались заколоты ножом — в чём твоего отца мигом и обвинили. Но сейчас это не важно. А важно как раз то, что из-за возникшей опасности мне пришлось переехать в его дом. Из которого меня незамедлительно похитил его бывший муж. Но, вместо того чтобы прикончить, начал бесстыже приставать и предлагать поквитаться с самим Магнусом. А потом, после моего побега, трёх месяцев скитаний по стране, полыхающей в огне анархии, и абсолютной уверенности, что твой папочка стал обугленным трупом в подорванной машине, мы наконец-то воссоединились и жили долго и счастливо». Нет. При таком раскладе в клане нужно вообще запретить заводить детей! Хотя тот же Киллиан — отец, лучше которого не сыщешь. Носится с Райли день и ночь, как выдаётся свободная минута. Да и увлечённо обнимать краснеющего Пирожка — как Киллиан называет Найджела — он не перестаёт даже при посторонних. За что, конечно, тут же получает в плечо удар маленького кулачка, а в ухо гневное: «Не при людях!». Но и это не мешает альфе уткнуться бесстыжими губами в мягкую щёку, где тут же возникает ямочка от такой сдержанной — британской — улыбки. Теперь же Уиллу стыдно, что за этой улыбкой он даже не думал разглядеть столь жуткую историю с Фрэнком Уоллесом. Хоть тот и был известен омеге лишь из сжатых рассказов Даррена. Сколько же ещё скелетов скрывается в шкафах у членов мафии? Уж точно больше, чем успел поведать сегодня Эммет, у чьей двери и караулят сейчас Киллиан и Харрис. Именно с фигуры второго Уилл и не спускает глаз. Гленн Харрис. Некогда глава убойного отдела и старший комиссар по борьбе с организованной преступностью. Теперь же — изгой по обе стороны закона. Враг для своих и для чужих. Да уж, вот, что происходит с теми, кто выбирает жить по совести и задаёт слишком много вопросов… Спина у него неестественно прямая, как у человека, который не горбится, даже когда лениво пролистывает новости, попивая воскресный кофе. Щёки впалые, как у бенедиктинского монаха, живущего на хлебе, воде и вере в собственное благое дело. А губы сжатые, как у фанатика, присягнувшего ни разу в жизни не очернить их смехом. Поэтому из своего укрытия Уилл решается выйти только когда плечистая фигура — затянутая в кожаную куртку, больше напоминающую военный китель — исчезает за поворотом. Времени немного. Если Харрис отправился выкидывать осколки, он вернётся через считанные минуты. Действовать нужно быстро. — Малец! А ты что здесь забыл?! — от былой злости в голосе Киллиана не остаётся ни следа. Яркие и светлые, как аквамарин, глаза смотрят на Уилла с привычным озорством. Хоть и не без доли беспокойства. — Ну, как ты себя чувствуешь? Такой переполох устроил! Нет, не подумай, что я виню. Но напугал ты всех знатно… Я Магнуса в жизни таким не видел. Только когда тебя похитили. И чего ты вообще вскочил? Ситуация под контролем — отлёживался бы себе дальше. Уилл опускает взгляд, пытаясь сдержать нервную улыбку. При всём желании, «отлёживаться» в той постели точно бы не получилось. Когда он проснулся, простыни всё ещё хранили тепло чужого сильного тела. А запах ледяной мяты, горечью оседающий на языке, заставил позорно уткнуться носом в подушку, чтобы пролежать так несколько минут. Запах мяты, пота, нетерпеливых поцелуев жёстких губ, неумелых ласк мозолистых ладоней… Запах полной и безоговорочной капитуляции Уильяма Макларена. Омеги, зарёкшегося когда-либо вообще связываться с альфами. И теперь ошеломлённо обнаружившего, что его запястья, волосы, ключицы — весь он! — пахнет этой самой проклятой мятой. Навсегда сделавшей его собственный тонкий аромат дождя увереннее и резче. Поясница ныла, между ягодиц пекло. А на душе отчего-то скребли кошки. Очевидно заметившие, что Магнус бросил их одних. Почему это так задело? То, что Магнус не остался. Ведь именно об этом Уилл и просил — всё сделать и уйти. Исчезнуть. Чем он недоволен? Неужели в глубине души надеялся, что скупой на нежности босс мафии разбудит поцелуем, прижмёт к широкой груди и, поблагодарив за волшебные мгновения, принесёт горячий круассан в постель? Какой же бред! Даже в тех робких фантазиях, коварно заползавших в голову исключительно на пороге реальности и сна, руки Магнуса причиняли только боль. А брали Уилла совершенно по-животному — грубо, жёстко, со спины, вдавив лицом в подушку. Однако в реальности всё оказалось… по-другому. Правда Уилл пока сам не понял как. На теле остались синяки, вокруг сосков омега даже обнаружил укусы. Но в груди теплело странное осознание: это всё не знаки грубости. А вот чего именно — уже другой вопрос. Да как вообще можно назвать всё то, что совсем недавно Уилл ощущал собственной кожей? Дрожь чужого могучего тела. Напряжение бугрящихся каменных мышц. Бешеную пульсацию вен, вздувшихся на крепкой шее и покрытых шрамами предплечьях. И хриплое — дикое — дыхание, прорывающееся сквозь бесстыжий шёпот: «Какой ты узкий… Какой сладкий… Как сильно сжимаешь меня внутри…» Уилл готов был убить О’Доннела за это! Потому что по его собственным конечностям тоже разливалась самая настоящая вулканическая лава. А внизу живота скручивался узел от простой мысли: этот суровый и якобы холодный альфа теряет сейчас голову из-за него одного. Из-за Уилла. Но его-то голова по-прежнему находится на плечах. А потому, тряхнув ей, чтобы отогнать непрошенные мысли, Уилл возвращается в действительность. Где на него выжидающе смотрят аквамариновые глаза Киллиана. — Что-то не спится, — омега старается изобразить улыбку, но вскоре бросает жалкие потуги. Глубоко вздохнув, он начинает: — Послушай, Килли, я врать не умею… — Любопытная завязка. — Любопытная — не то слово. Поэтому, вместо того чтобы ломать комедию, попрошу прямо. Впусти меня к Эммету на пять минут. Пожалуйста. Лицо Киллиана сперва растерянно вытягивается, но тут же расплывается в улыбке: — Смешная шутка, малец. Всё, иди отсюда, пока какой-то Даррен не застукал. — Я не шучу. — Солнце моё, да на кой чёрт тебе сдался этот урод? Не успел поблагодарить за похищение? Ну так давай я передам! — Есть вероятность, что мне он хоть что-то расскажет, понимаешь? — Нет, это ты понимаешь, как он опасен? Пусть он не альфа, но старше, выше и сильнее. — Спасибо, что не сказал «умнее», — тихо ухмыляется Уилл. — Это же ты от него сбежал, — острые черты Киллиана смягчает гордая улыбка. — А к нам его притащили за шкирку, как промокшего щенка. И кто дурак? — Мы. Если не узнаем, с кем он на самом деле в сговоре. — Да уж, Магнусу с тобой скука точно не грозит… С какого перепуга ты взял, что Эммет всё тебе выложит? — Мы с ним… — Уилл запинается. — У нас… Вроде как неплохие отношения. Были, — нервный смешок слетает с губ: — Пока я не сбежал, а Джонни не убил четверых его людей. Киллиан поднимает одну бровь. Ту самую, где блестит серебряное колечко пирсинга. — Не знаю, что у вас троих там происходит, — вздыхает альфа, — но не хочу я в это лезть. — Троих? — Тебя, Магнуса и Эммета. — Что? Нет никаких «нас троих». — Ну конечно. Видел я, как вы друг друга глазами прожигаете. И слышал тоже достаточно… — Какое это имеет сейчас значение? Килли, пожалуйста, просто дай мне несколько минут. Не пойму, ты боишься, что он меня задушит, или я его? — Ох, малец, — у альфы не выходит сдержать смех. — И что мне с тобой делать? Свалился на голову… Магнус хоть знает, где ты? Хотя зачем я спрашиваю? Нихрена он не знает, да? — Килли… — И не строй мне глазки! Не подействует. После стольких лет брака с Пирожком у меня к вашим омежьим выкрутасам иммунитет. — А если бы Магнус приказал меня впустить, ты бы послушался? — Его я должен слушаться, даже если он прикажет сигануть с крыши. Кулаки Уилла сжимаются, а голос становится тише, но твёрже: — Значит, я приказываю. — Что? — Я — его омега, — каждое слово Уилл выговаривает предельно чётко. — И я приказываю меня впустить. — Малец, — беззлобно улыбается Киллиан, — это так не работает. — Вот, — Уилл резко суёт своё запястье альфе под нос, отчаянно восстанавливая в памяти поведение Магнуса с подчинёнными. Тон. Взгляд. Движения. — На мне его запах. Точнее, теперь это и мой запах тоже. Согласен ты или нет, но мы с Магнусом связаны. А омега босса — второй человек в клане. И я приказываю тебе дать мне войти. По лицу Киллиана проносится тень сомнения. — Уилл, ты хоть понимаешь, что Эммет сейчас готов на всё? Возьмёт тебя в заложники и глазом не моргнёт! — Значит, дай мне пистолет. — Что? — В случае чего — смогу защититься. Стреляю я, конечно, не так как Магнус, но с двух метров в цель уж точно попаду, не переживай. — Вы с Магнусом — два сапога пара, знаешь? Лежал бы себе сейчас, пускал слюни на подушку, так нет же! И сутки не прошли с тех пор, как ты помирал! А ты уже примчался сюда допросы вести! — Нотации можешь оставить на потом. Прочитаешь вместе с Томасом. — Боже, меня сравнили с этим занудой? Неужели, я старею? — Дай мне пистолет, — спокойно повторяет Уилл, протягивая открытую ладонь. Кожа на ней всё ещё сухая, покрытая трещинами и мозолями после долгих месяцев ночёвок в холодной машине и умываний грубым мылом на замызганных автозаправках. Но именно эти трещины и мозоли стали для Уилла символом перерождения. Как змея сбрасывает кожу, так и он обрастает новой. Твёрдой, прочной. Которая просто не может принадлежать заикающемуся, трясущемуся от каждого шороха студенту. Того Уилла больше нет. Он остался в доме на краю обрыва, где впервые встретил человека со ртутными глазами, назвавшегося Ренсомом. — У тебя пять минут, — звучит ответ Киллиана, а рукоять пистолета приятной тяжестью опускается Уиллу в ладонь. — Скоро вернётся этот святой инквизитор. И вот он уже точно погонит тебя отсюда в шею, можешь не сомневаться. Дверь в комнату открывается со скрежетом, и первый шаг Уилла тоже сопровождает скрип старого паркета. Единственное окно распахнуто настежь, впуская в комнату порывы холодного ветра и вид на тонкую полосу рассвета, что, словно рана, кровоточит на по-прежнему упрямо-чёрном небе. Неужели Харрис с Киллианом не боятся, что Эммет сбежит? Ладно, всё-таки тот не дурак, чтобы прыгать с шестого этажа, на котором они сейчас находятся. Хотя в этом в кровавом полумраке Эммет действительно кажется демоном, способным расправить обожённые крылья и взмыть куда-то ввысь. Но только пока глаза Уилла не привыкают к темноте. Стоит этому произойти, как омега подмечает все детали. Теперь тонкий силуэт видится не изящным, а надломленным. Острый подбородок больше не горделиво вздёрнут. Плечи ссутулились, как у поверженного атланта, успевшего расправить их лишь на миг, пока боги не скинули на его хребет ношу ещё более непосильную. А некогда блестящие рыжие волосы спутались и потускнели. — Что, капитан? Принесли новую чашку, чтобы я запустил вам в голову? — безразлично бросает сидящий на кровати Эммет, не глядя в сторону двери. Однако, резко обернувшись, тут же выпрямляет спину и кривит губы в пренебрежительной усмешке. Которая всё равно получается бледной и уставшей — словно появилась там исключительно по привычке. — Надо же, — тянет он. — Только посмотрите, кто удостоил своим визитом мою скромную персону. Главная шлюшка нашего великого диктатора. От неожиданности ноги Уилла словно врастают в пол, не позволя ступить дальше. Но слова не ранят. Лишь сбивают с толку. — Зачем ты так? — как можно спокойнее произносит он, тут же встречая ещё более желчную усмешку. — Серьёзно? Сам лёг под него, а меня спрашиваешь зачем? — Почему тебя так трогает, под кого я ложусь? — Не льсти себе, мне наплевать. — А может, тебя волнует, с кем спит он? Сколько лет ты был его мужем? Тринадцать? Не поверю, что и на это тебе наплевать. — К твоему сведению, его мужем я являюсь по сей день, — оскаливается Эммет. — На бумагах мы не разведены. Так что это ты, Уильям, трахаешься с моим законным супругом. Уилл сжимает зубы. Он понимает, что сейчас происходит — не скованный присутствием Магнуса, Эммет выпускает весь яд, скопившийся внутри. Но ведь так и лечат змеиные укусы? Избавляются от яда и только тогда ждут, когда рана заживёт. — Ну и как тебе? — продолжает Эммет. — Сравним наш опыт? Помню свою первую с ним вязку. Как же мерзко это было — лежать с его членом в заднице, пока он обсуждает с помощником дела по телефону… Прямо в ночь после нашей свадьбы, представляешь? У О’Доннела банковский сейф вместо сердца, а голове — кодекс мафии. Знаешь скольких подчинённых он прикончил за самые мелкие провинности? Так что ты — дурак, если поверил в россказни про истинность и чистую любовь. Чувств у него нет. А омега ему надоедает уже через пару ночей — как только дырка перестаёт быть достаточно узкой. За тринадцать лет я лично был этому свидетелем. Заставал его шлюх прямо в нашем доме. У него хватало наглости даже не уезжать в свои притоны, а трахаться на простынях, которые я сам и выбирал. — У меня нет на его счёт никаких иллюзий и надежд, — холодно отвечает Уилл, хоть под рёбрами что-то и принимается скрестись. — Тогда ради чего весь этот спектакль? Просто секс? Деньги? Если они, то я впечатлён. Как ловко ты обвёл всех вокруг пальца. Притворялся невинной овечкой, а на деле набивал себе цену, чтобы продаться подороже? Браво! — Ты обо мне слишком высокого мнения, — слабо усмехается Уилл. Шаг, второй, третий. И вот он наконец-то опускается рядом с Эмметом на жалобно взвизгнувшую от старости кровать. — Всё куда проще. Тусклый блеск рассвета освещает ртутные глаза. Так сильно пугающие и завораживающие всего каких-то несколько месяцев назад. Теперь же в них тлеет смешанное со злостью бессилие. Эммет устал. Как раненый зверь, который рычит от страха и привычки. Уилл делает глубокий вдох. Откровенность за откровенность. Говорят, это работает. — Помнишь, что было с моей меткой? — спрашивает он. — Хочешь меня разжалобить? — Хочу объяснить, что случилось на самом деле. Мне становилось всё хуже — тело отторгало связь, разрушало само себя. Врач сказал, последствия могут быть необратимы. Вплоть до летального исхода. — Что? — Эммет хмурится. — Тогда и пришлось… согласиться на некоторые жертвы. — Переспать с этим подонком? — Это была вынужденная мера. Взгляд Эммета приобретает странное выражение. — Знаешь, — тихо произносит он, — когда я понял, что ты сбежал, то поклялся убить тебя при следующей встрече. — Так чего ждёшь? — Уилл смотрит прямо, почти не моргая. Правила столь любимой Эмметом игры в кошки-мышки он выучил ещё три месяца назад. И эту партию пройдёт достойно. Хоть и слабо вздрагивает от неожиданности, когда Эммет придвигается вплотную, щекоча кожу своим дыханием и окутывая запахом лаванды. Таким же горьким, как и улыбка на его губах. — Действительно, чего я жду? — шепчет он. — Наверное, перехотел. Когда понял, что если бы ты остался — тебя схватили бы вместе со мной. Нечто в голосе омеги заставляет руку Уилла потянуться к его лицу. И пальцы касаются рыжих волос прежде, чем он успевает себя остановить. — Сильно же они тебя, — Уилл осторожно убирает за ухо упавшую прядь, и взгляду тут же открывается расползающийся по всей скуле синяк. — Сволочи… — Мне сочувствие не нужно. — Я могу предложить не только его. Перехватив запястье Уилла, Эммет отводит его в сторону, а затем внезапно сам касается волос, выкрашенных в чёрный цвет. — Если предлагаешь себя, то я заинтересован, — тонкие пальцы предельно нежно подхватывают один локон. — Это маскировка? Ужасный оттенок — совсем не твой… Неужели так боялся, что я найду? — Тебя следует бояться, — просто соглашается Уилл. — Почти все, кто недооценивал тебя — трупы. Хриплый смех заполняет комнату: — Чёрт возьми, а я правда по тебе скучал… В последний раз мы виделись тем самым утром — после поцелуя. Я спросил всё ли хорошо, ты бессовестно соврал, что да. А потом сбежал. Даже грёбаной записки не оставил. Обида в голосе Эммета звенит столь отчётливо, сколь отчаянно он пытается скрыть её за злостью. И теперь — в кровавых сумерках едва зародившегося рассвета — Уилл понимает, что может читать по лицу этого омеги, как по одной из хорошо знакомых ему книг. Страх, злость, отчаяние. И боль. Вот что Уилл видит между ресниц ртутно-серых глаз. — Ты правда думал, что я останусь? — спрашивает Уилл. — Мне казалось, мы с тобой нашли общий язык. — Шутишь? Ты меня похитил. Один из твоих людей пытался меня убить, а остальные — изнасиловать в том дрянном лесу. — Что?! — Эммет захлёбывается воздухом. — Я ничего не знал. — Значит, ты не знал, каких людей вербуешь в свой клан. — Всё обошлось? — Только благодаря Джонни. — Проклятье, — затравленно рыкнув, Эммет вдруг запускает пальцы себе в волосы. — Я понимаю, зачем ты здесь, Уильям. Но роль переговорщика-соблазнителя ты проворонил, когда начал вонять О’Доннеллом за километр. Даже не трать силы на допрос. — Лишь на миг Эммет касается шеи Уилла, пробегаясь по самому крупному засосу. — Тебе наоборот их нужно восполнять. Ты глуп, если веришь, что это был ваш первый и последний раз. Когда зверь вгрызается в добычу, то уже её не отпускает. — Мне кажется, мы слишком много говорим о Магнусе, тогда как речь идёт о нас с тобой. Мы на одной стороне в этой войне, Эммет. У нас одни и те же цели. — Боюсь, ты обо мне тоже слишком высокого мнения, дорогой. Какие бы амбиции ни терзали меня раньше, теперь одна у меня цель — спасти свою шкуру. А О’Доннел только и ждёт, когда я сболтну лишнего. Да и Даррен с твоим братцем охотно подержат меня за горло, пока Магнус будет выпускать кишки… Так что уж лучше я обеспечу себе хоть какую-то отсрочку — пусть даже в несколько дней. — Никто не выпустит тебе кишки, за это я могу поручиться. — Да ладно? Думаешь, один раз переспал с ним и уже держишь его на коротком поводке? Даже с обычным альфой такое не пройдёт. А О’Доннел уже больше двадцати лет не просто остаётся живым в этой грёбаной мясорубке, но ещё и сумел взобраться на самую верхушку. Хотя теперь и это не имеет никакого значения… — Имеет, — внезапно схватив чужую руку, Уилл прижимает её к своей щеке. — Я знаю, всё, что ты говорил мне в том доме на берегу, не было ложью. То, что ты хочешь сломать систему, принцип «сильный пожирает слабого». — Ох, мой милый, ты так ничего и не понял. Когда слабых много — они могут разорвать сильного на части. — Значит, ты собрал вокруг себя слабых, чтобы отнять у Магнуса клан? — В гробу я видел его клан, — выплёвывает Эммет, вырывая руку. — Стайка подонков, сживших со свету мою семью. Такую же стайку подонков, сживших со свету других… — Эммет, мы можем дать тебе защиту, — почти шёпотом произносит Уилл. — И месть. — Защиту и месть, — омега фыркает. — Видимо, тупость действительно передаётся половым путём… Тебе бы о своей защите сейчас думать! О’Доннел может сколько угодно делать вид, что до сих пор крепко держит этот мир за яйца, но всё давно не так. Война уже проиграна. Он — труп. И ты тоже, если останешься с ним. Беги, Уильям. Беги из страны. Из Европы. В Штаты или на острова — как можно дальше. — Ты недооцениваешь Магнуса и Даррена. — Нет, это ты недооцениваешь… его, — Эммет запинается, будто кто-то внезапно вцепился ему в горло. — Ты даже представить себе не можешь, с кем имеешь дело. — Так расскажи мне. Чего ты так боишься? Объясни. Эммет не отвечает. Смотрит на Уилла — долго, пристально, даже не моргая. А затем снова касается его лица, задумчиво и молча гладя кончиками пальцев кожу вокруг шрама. — Я знаю, что тебе пришлось пережить, — говорит Уилл, позволяя ледяным пальцам скользить по его коже. — И понимаю тебя, наверное, как никто другой. Но чего понять точно не могу — так это какого чёрта мы с тобой притворяемся врагами, тогда как на деле должны быть союзниками. — Должны, — хрипло соглашается Эммет. — Я предлагал тебе союз. Но ты сбежал. — А сейчас вернулся. И предлагаю его снова, уже сам. Стань моим союзником, Эммет. Ты нужен нам. Ты нужен мне. — Что здесь происходит? — раздаётся так внезапно, что Уилл чудом не подскакивает, и так холодно, что по коже ползут мурашки. Глен Харрис. Со своей неестественно прямой спиной, удушающе тяжёлым взглядом ореховых глаз и неожиданно возвращающим в детство запахом горьких полевых трав возвышается над Уиллом грозной статуей в католическом храме. — Капитан, ну я же почти соблазнил его на поцелуй, а вы всему помешали, — Эммет театрально закатывает глаза, и Уилл впервые видит, как каменная маска Харриса даёт трещину. На острых скулах альфы вспыхивает румянец, губы поджимаются, а взгляд на долю секунды смущённо утыкается в пол. Тем не менее прежнее самообладание Харрис возвращает себе быстро. Сверля Уилла глазами, Харрис ставит на прикроватный столик тарелку и поворачивается к Эммету: — Поешьте. А после этого — я жду объяснений, что здесь творится на самом деле. Омега кривится: — То, что вы мне пытаетесь скормить последние три дня, и едой назвать трудно. — Мы в бегах, если вы не заметили. — Да что вы говорите? — А это — овсянка. Её ест даже Лори. — Для меня ваше чадо, знаете ли, не авторитет. Кстати, вы совсем с ним не похожи. Вы уверены, что ваш омега не ходил налево? И вообще, где он сам? Покорно ждёт своего героя дома и нагуливает на стороне новых спиногрызов? Лицо Харриса снова становится совершенно нечитаемым. — Наверное, нагуливает, — сдержанно кивает он. — Но только уже не со мной, — длинные пальцы берутся за край тарелки. — Не хотите есть — не надо. — Да погодите вы, — перехватив его запястье, Эммет упрямо забирает тарелку себе. — Серьёзно? Вас, такого примерного зануду, кто-то кинул? В жизни не поверю! Да все омеги текут по альфам в погонах. — С вашей легкой руки я их больше не ношу. — А я в чём виноват? — Всего-то устроили анархию в стране. Никогда не думал, что скажу это, но я скучаю по О’Доннеллу. Он был хотя бы предсказуем… — Тогда какого чёрта вы торчите здесь и раздражаете меня, а не его? — Пойду к нему, как только вы поедите и намажете синяки. — Харрис вытаскивает из кармана куртки тюбик с мазью. — Держите. — Не сахарный — не растаю. — О’Доннел сжал крепко. Да и упали вы не очень хорошо — на бедре синяк тоже может остаться. — А чего это вы о моих бёдрах думаете, капитан? — Эммет по-кошачьи улыбается. — Может, ещё и сами хотели бы намазать? Уже во второй раз скулы Харриса розовеют, а губы поджимаются, но он только коротко бросает: — Что хотите, то и делайте. — Не могу. Меня держат в плену у мужа и его любовника, — серые глаза прищуриваются, вновь останавливаясь на Уилле. — Хотя последнего, кажется, я интересую больше. Что не может не радовать. — Это я заметил, — холодно сообщает Харрис. — Мы здесь об альфах болтаем, знаете ли, — Эммет пожимает плечами. — Точнее о том, как вы плохи в постели. Думаете, что достаточно только вбиваться посильнее, и дело с концом. — Если вы намереваетесь смутить меня и вынудить уйти, то я вас сильно разочарую. — Да ладно, капитан, я не настолько наивен. Вас смутить сложнее, чем кажется. Всё-таки в больнице вы так внимательно разглядывали меня без одежды. — Я осматривал побои, — отвечает Харрис, багровея. — Сделаю вид, что поверил. Уилл слабо улыбается. Как же плохо Магнус знает своего одноклассника. Называл роботом, но вот, пожалуйста — и эмоции, и чувства. Хотя это скорее заслуга Эммета. Тот даже холодильник заставит впасть в истерику. — Уилл, вас проводить до комнаты? — слышится вопрос, и омега встречается с Харрисом глазами. Полынь. Всё-таки этот альфа пахнет горькой лесной полынью, которая чем-то напоминает уже столь знакомый холодящий запах мяты. И этого оказывается достаточным, чтобы в сердце Уилла зажглась надежда, подтолкнувшая произнести: — Мистер Харрис, спасибо за заботу. Но я буду очень благодарен, если вы оставите нас наедине ещё на несколько минут. Это очень важно. — Во-первых, давайте без «мистеров», — глубоко вздохнув, Харрис устало потирает переносицу. — Просто Глен. А во-вторых, толку от вашего пистолета, когда он в заднем кармане? Вы до него и дотянуться не успеете, если Эммет сейчас нападёт — он сидит слишком близко. Да и сможет выхватить его первым. — Я не буду держать его на мушке, я ему доверяю, — спокойно отвечает Уилл, хоть по коже и пробегает дрожь — Эммет действительно запросто может выхватить пистолет. Но, направив на него дуло, о разговоре по душам можно забыть сразу. — Этому законнику просто не нравятся нетрадиционные отношения, — Эммет демонстративно опускает ладонь Уиллу на колено. — Вот и пытается нас разогнать. Но не трудитесь, капитан, мы с Уильямом уже всё обсудили. Если я скажу ещё хоть слово — О’Доннел спровадит меня на тот свет за ненадобностью. — Пусть только попытается, — хмуро сообщает Харрис, делая шаг вперёд. — Вы всё ещё под моим надзором. — Пуля может пробить и двоих, если постараться. О’Доннел стрелять умеет. — А троих? — вдруг спрашивает Уилл. — Я заступлюсь за тебя перед Магнусом. Мне он не откажет. — Это ты так думаешь, мой дорогой. — Сейчас или никогда, Эммет, — Уилл сжимает его руку в своей. Он не даст задний ход. Только не после всего, что было. — Из этой комнаты мы выйдем или врагами, или союзниками. Третьего не дано. — Как ты повзрослел, — Эммет смотрит нежно и печально, словно лаская взглядом. Который в следующий миг омрачается прежним выражением — боли и вины. — Говорят всё, что нас не убивает, делает сильнее, — голос омеги хрипнет. — Но на самом деле оно мутирует и пытается прикончить снова. — О чём ты? Эммет прячет глаза, и Уилл внезапно сам обхватывает ладонями его лицо, заставляя глядеть прямо. Он ступает по тонкому льду. Один неверный шаг — и уйдёт под воду. Но Уилл будет продолжать идти. — Если ты думаешь, что я манипулирую, — начинает Уилл, — играю на твоих чувствах, чтобы вытянуть правду — ты ошибаешься. Я действительно знаю, что ты пережил. Знаю, что творится у тебя внутри. И хочу помочь. Обещаю, я договорюсь с Магнусом и Дарреном. Тебе дадут уйти и начать новую жизнь, клянусь. «Так же как Джонни, который валяется сейчас в подвале?» — с упрёком спрашивает голос в голове. Ртутно-серые глаза скользят по лицу Уилла, изучая, словно видят его впервые. А затем поднимаются на Харриса, замершего в нескольких шагах, кажется, даже не дыша. — Я скажу, если капитан выйдет, — с ледяным спокойствием произносит Эммет. Там, где Магнус уже давно бы рявкнул стальное «исключено», Харрис заменяет ответ молчанием. Высокий лоб альфы хмурится, губы и челюсти сжимаются, а взгляд скользит по комнате, задумчиво, но быстро. Будто в поисках чего-то, что он так и не находит, ведь несколько долгих секунд спустя Харрис наконец кивает. — Я вернусь через три минуты, — сухо сообщает он, постукивая пальцем по часам на широком жилистом запястье. — Ровно. Стоит двери закрыться, как пальцы Эммета сжимают руку Уилла с такой силой, словно хотят переломить. — Я не шучу, — тараторит Эммет так, что Уилл не узнаёт его голос. — Беги. Даже не вздумай в это лезть. Ты смотришь на Магнуса, как на всесильного спасителя, но он уже проиграл. Подумай о себе. Есть человек, проверенный, который сможет переправить тебя через Ирландское море в Уэльс. Я оставил эту лазейку для себя на всякий случай. Но, видимо, уже его упустил… Тебе нужно только добраться до Карнсора. Это почти безопасно. Безопаснее, чем оставаться в этой проклятой стране. Когда О’Доннел сцепится с… с ним, то в опасности окажешься в первую очередь ты. — С кем сцепится? Кто он? Скажи, умоляю. Глаза Эммета темнеют, но он всё же медленно тянется к своей одежде, чтобы внезапно обнажить живот и грудь. С губ Уилла слетает судорожный вздох. Алое зарево рассвета освещает белоснежную кожу. Некогда гладкую и нежную, теперь же — исполосованную свежими порезами и зигзагами медицинских швов. На животе, вокруг пупка, темнеет с десяток ожогов — маленьких и круглых, явно оставленных сигаретами. — Красиво, да? — скалится Эммет. — Если не хочешь такое же — кончай играть в героя и уноси ноги из страны. Это не твоя война. — Моя. Потому что страдают мои близкие. Думаешь, я сбегу, просто кинув остальных на произвол судьбы? Томаса, Даррена, их детей… — А от тебя будет очень много толку, конечно, — желчно цедит Эммет. — Будет, если ты скажешь мне имя того, кто это с тобой сделал. — Уилл осторожно накрывает чужие руки, всё ещё сжимающие края одежды. — Он больше не посмеет тебя тронуть. Никто не посмеет — ни он, ни Магнус, я обещаю. Ладони опускаются на ссутуленные плечи Эммета в попытке притянуть ближе и обнять. Но тот, вопреки всем ожиданиям, резко отстраняется. В глазах цвета грозового неба вспыхивает стыд. Именно он. Откуда-то Уилл точно это знает. Ведь как раз его столько раз видел в зеркале за последние два года. — Любой на твоём месте уже давно бы меня возненавидел, — хрипло замечает Эммет. — Всё думаю, кто же ты — лжец или дурак… — Может, есть третий вариант? — Какой же? — Просто я понимаю: ты прошёл слишком многое, чтобы вешать ярлыки «расстрелять» или «помиловать». Горько усмехнувшись, Эммет качает головой: — Если расскажу тебе всю правду, то ты точно меня проклянёшь. Каким бы глупым или добрым ни был. Ох, как бы я хотел соврать, что ничего не знал, Уильям… Но мне стало известно обо всём непозволительно рано. Сжав чужие пальцы и ощутив их дрожь, Уилл придвигается ближе. — Давай я сам решу, кого мне ненавидеть. Поверь, такие люди есть. И, не хочу тебя обидеть, но ты до их уровня не дотягиваешь. — Уголки губ Эммета дёргаются вверх, но не более. Уилл продолжает: — Расскажи мне, что случилось. Прошу, чтобы там ни было — раздели это со мной. — Разделить… Ты просто не понимаешь, о чём говоришь, — растерянный взгляд блуждает по лицу Уилла, и Эммет судорожно вздыхает. — После убийства Фрэнка я прятался как крыса по подвалам. Люди О’Доннела гоняли меня по всей Европе, пока не выжили. Думаю, ты знаешь, что я залёг на дно на островах. Переезжал так часто, как мог, чтобы меня не засекли. Но он меня нашёл. Было два часа ночи — как сейчас помню. Телефонный звонок, голос изменён. Но я сразу понял, что это альфа. По этой высокомерной интонации, наверное. Вечно она у них такая — снисходительная… Сперва он сказал, что тоже пострадал от О’Доннела. Что хочет отомстить, восстановить справедливость. Обещал дать мне всё, что нужно, любые деньги, охрану, покровительство. Сам понимаешь, мне тогда нос воротить не приходилось… Я вернулся в страну, организовал незамысловатую слежку. Всё вышло даже лучше, чем я ожидал. Ведь у Магнуса появился ты. Идеальное слабое место. — И ты решил выманить меня, убив тех студентов? — Понятия не имею, о каких студентах вы все твердите, — раздражённо бросает Эммет. — Капитан тоже не унимается. В больнице спрашивал раз пять. Никого я не убивал. Студентов — точно… Записки с угрозами посылал, да, признаю. Мёртвого кролика тоже. Надеялся напугать, отогнать от О’Доннела, который крутился рядом сутки напролёт. Но потом Джонни всё устроил. Ещё один влюблённый идиот… Магнус уехал, сигнализацию отключили, охрану отвлекли. Вот и все дела. Хотя завербовать Джонни было задачей ещё той… Сначала я думал, он станет проблемой. Но бутылка виски и болтливый бармен в пабе творят чудеса, — Эммет тихо смеётся. — Джонни поведал ему такую трагичную историю — про любовь к боссу, беременному от другого. А бармену хватило пары купюр, чтобы выдать это мне. Чёрт, а я теперь разболтал всё тебе… — Джонни уже сам мне всё рассказал. — Да? Ну и дурак. Таким не хвастают. По уши втюхаться в того, кто на тебя и не взглянет никогда… Хотя чем я лучше? Пускаю слюни на истинного собственного мужа. До чего же жалкое зрелище. Уилл пожимает плечами: — Не более жалкое, чем я, когда меня только к тебе приволокли. — О нет, ты не был жалок. Сломлен — да. Но твои глаза… Горели ненавистью так, будто ты вот-вот кинешься и раздерёшь голыми руками каждого, кто подойдёт. Только кто-то вбил тебе в черепушку, что ты слишком слаб для этого. Даже сейчас ты смотришь так же, хоть сам, наверное, не замечаешь. — Могу и кинуться, — Уилл тихо усмехается, — если ты не перестанешь менять тему. На бледных губах Эммета появляется вымученная улыбка: — Да, я оттягиваю собственный приговор. — Не будет никакого приговора, прошу, поверь мне. С Магнусом я разберусь. Так что давай поскорее закончим неприятный разговор, и я принесу тебе из кухни что-то более аппетитное, чем овсянка. По рукам? Внезапно лицо Эммета оказывается так близко, что Уилл чувствует его нервное дыхание на своей коже, видит тонкие морщинки под уставшими глазами. Столь похожими сейчас на небо перед бурей. — Я вырос среди людей, у которых было всё, Уильям. И мне прекрасно известно, какую скуку они испытывают. Невыносимую. Толкающую на самые дикие, бесчеловечные вещи. Замолкает Эммет так же резко, как и начал говорить. Но Уилл не смеет издать ни звука. Откуда-то он знает: время задавать вопросы прошло, сейчас опасно даже дышать. — Мой дядя любил стрелять в прислугу ради развлечения, — Эммет отводит взгляд. — Другой — заставлял их совокупляться на его глазах. Просто от скуки. Но это… детские забавы, по сравнению с тем, что творят другие. Не мафия, нет. Те, кто должен блюсти закон, защищать простой народ от таких чудовищ, как моя семья, как О’Доннел, Салливан или Фрэнк. Ты даже не представляешь, что они творят… И снова в воздухе повисает невыносимая тишина. Заставляющая сердце грохотать в ушах, а кровь вскипать в венах. — Тот, о ком ты спрашиваешь, занимает высокую должность, — теперь Эммет шепчет, словно напуганный, что кто-то услышит, — очень высокую. Но главная его сила в другом. Он организует поставки… развлечений. Для политической и военной верхушки, — Эммет сглатывает. — Предоставляет им не только омег, но и бет, и альф. Чаще всего несовершеннолетних. Сильно несовершеннолетних… Его статус и влияние помогают всё скрыть. Но главное то, как много власти он получает над своими «клиентами» в итоге. Только самоубийца будет ссориться с тем, кто продаёт тебе постельную игрушку из детского дома. И может за секунду пустить по всем новостям твои фотографии, обеспечивающие дорогу за решётку. А фотографий у него много, поверь мне. И вся его элитная клиентура это знает. Представляешь, как крепко он держит их за горло? Министры, сенаторы, генералы… Только одного не хватает, верно? — глаза Эммета поднимаются на Уилла, и по коже омеги проходит ледяная дрожь. — Подмять под себя ещё и преступный мир. — И для этого ему понадобился ты, — не своим голосом выдавливает Уилл. — В яблочко. — Но как же анархия в стране? Все те банды, которые вышли из-под контроля! Значит, у него ничего не получилось? — Они не вышли из-под контроля — наоборот, начали делать то, что им было велено. И как только исполнили свою роль — их с лёгкостью придушили. — Новый мэр, — осеняет Уилла. — В новостях только и говорят, как ловко он разогнал преступность. — А ты соображаешь. — Так это он? Эммет мотает головой: — У кого больше власти — у солдата, держащего в руках автомат, или у командира, отдающего ему приказы? Мэр — всего лишь марионетка. — Солдат может направить автомат на кого угодно, — глухо возражает Уилл. — В том-то и дело, что не может. Ты до сих пор не хочешь признать, что люди — просто тупоголовый скот. Трусливый и замученный. Напуганный настолько, что не ступит и шагу в сторону без разрешения. — Как же тогда в мире происходили революции? — Революции устраивали серые кардиналы. Руками челяди, которую и расстреливали на баррикадах. Прямо как меня, — Эммет криво усмехается, — когда швырнули на растерзание полиции. — Дали им мишень для всех обвинений. — Чтобы побыстрее свернуть дело, именно так. Беспорядки в стране больше не нужны — мэр уже выбран, через пару лет начнёт баллотироваться в парламент, а может, и в президенты. Люди глупые — запомнят его, как того, кто победил страшного босса мафии, утопившего улицы в крови. И плевать им, правда это или нет. Внезапно в памяти Уилла всплывает прошлая ночь: тесная спальня, где воздух горячий от запаха дождя и мяты, а глаза Магнуса блестят огнём в кромешной тьме. — Видишь, этот шрам? — альфа опускает руку Уилла на рваный след на своей шее. — Тот урод действительно был психом — пытался перерезать мне глотку. Мы устроили облаву на его дом. Он торговал детьми, продавал их всяким богатеньким извращенцам в Штатах. Когда мы его накрыли — в подвале сидело не меньше десяти. — Магнус рассказывал про одного человека, — Уилл с трудом выговаривает слова, глядя на омегу перед собой: на спутанные рыжие волосы, на торчащие ключицы и болезненно впалые щёки, — который продавал детей в Америку. Эммет медленно кивает: — Не только в Америку, как ты теперь знаешь. Это только один из поставщиков. О’Доннел знатно спутал им карты пару лет назад. Но на настоящий след так и не вышел. Просто прихлопнул мелкую сошку, которая делала грязную работу. Ноги сами заставляют Уилла подскочить и подлететь к окну. Дрожащие руки упираются в подоконник. Но ни холод улицы, ни запахи только просыпающейся весны не помогают прийти в себя. Небо, всё ещё чернильно-синее, не посветлело даже на минуту. Хоть Уилл готов поклясться, что этот ужасный разговор продолжается уже не меньше часа. — И ты всё знал? — тихо спрашивает он, всматриваясь в темноту. — Знал и просто закрывал глаза? — Не с самого начала, но узнал довольно быстро. Я предупреждал, что ты меня возненавидишь, Уильям… Уилл молчит, пока в голове мелькают испуганные лица. Совершенно незнакомые. Но это не важно. Ведь ужас в их расширенных зрачках он знает, как свои пять пальцев. — Кто он? — Уилл наконец-то оборачивается, упирая глаза в Эммета. Крики юных альф, омег и бет, которых силой волокут к зажравшимся богачам, стоят в ушах, и ногти Уилла до царапин впиваются в подоконник. — Назови его имя. — Уезжай. Прошу, уезжай, пока не стало слишком поздно. — Речь сейчас не обо мне. И даже не о Томасе и Даррене. Речь о сотнях детей. Эммет закусывает губу чуть ли не до крови. — Такой же упрямый, как и Магнус… — вздыхает он. — Посмотри, где он в итоге оказался. Хочешь такую же судьбу? — Моя судьба уже такая же. Но не думай, что я дурак и хочу бросаться на того альфу с голыми руками. Мне нужно просто имя. В ушах завывает ветер, когда Эммет внезапно поднимается и подходит вплотную. Тут же становясь на полголовы выше и вынуждая Уилла отклониться назад, уперевшись бёдрами в подоконник. Всё тот же ветер бьёт уже в спину. И на секунду в голове проносится испуг: Эммету достаточно лишь слегка толкнуть, чтобы внизу распласталось тело, пролетевшее шесть этажей. — Ты уже знаешь его имя, Уильям, — голос Эммета звучит еле слышно, и на секунду Уиллу кажется, что это просто шелест деревьев за окном. Однако странное выражение серых глаз говорит обратное. И заставляет дрожь охватить всё естество Уилла. — Т-ты, — язык почему-то перестаёт слушаться, — ты сказал, он занимает высокую должность. Какую? — Послушай меня, просто уезжай. Беги. Забудь всё, как страшный сон. — Какую должность, Эммет? Прорвавшийся сквозь ночь рассвет растекается по небу, как кровь из вскрывшейся раны. И серые глаза Эммета становятся рубиновыми, когда он судорожно вздыхает, прежде чем ответить: — Адмирал военно-морского флота. Пол уплывает у Уилла из-под ног. Мир принимается вращаться. Не может быть. Этого просто не может быть. — Как его зовут? — Уилл слышит свой голос откуда-то издалека. — Ты должен уехать. — Как его зовут?! Голос срывается на крик, и дверь с грохотом распахивается, впуская внутрь взволнованного Харриса. Но Уилл уже не разбирает, что тот говорит. Лишь эхо слов Эммета, которые он всё-таки произнёс, жутким гулом звенит в ушах: — Его зовут Максвелл Харт. Адмирал Максвелл Харт. От запаха в зале суда кружится голова. Резкий, аммиачный, специально нейтрализующий все феромоны, чтобы ничто не повлияло на приговор судьи и беспристрастие присяжных. Но двенадцать пар глаз начинают прожигать Уилла ещё до того как его адвокату дают возможность выйти на трибуну. «Шлюха… Сам крутил задом, а теперь хочет выкачать с порядочного альфы деньги». «Он же, ко всему прочему, был в течке. Вот чего ему дома не сиделось? Сам виноват! Знаем мы таких!» Томас крепко держит Уилла за руку, когда на экране одна за другой мелькают фотографии его обнаженного тела: побои, синяки, укусы, стежки швов между ягодиц… Всё на оценку толпы — как оказалось, жаждущей его крови. «Да все они такие!» — звучит из-за двери общественной уборной, куда Уилл выходит во время перерыва. — «Говорят, что любят по-жёстче, а потом — в суд!» До Томаса Уилл добирается на негнущихся ногах и тут же виснет на крепком плече, чтобы позорно не рухнуть на пол. «Томми, умоляю, давай уйдём», — лихорадочно шепчет омега ему в ухо. — «Я больше не могу. Умоляю. Я хочу домой». Удар молотка. Объявление приговора. И — по причине недостатка доказательств — полное оправдание адмирала Максвелла Харта, чей голодный взгляд Уилл ловит на себе на выходе из зала заседаний. По позвоночнику ползёт липкая дрожь. Кожа снова ощущает на себе прикосновения шероховатых пальцев. Но суд окончен, а Томаса выгнали из флота. Поэтому больше Уилл никогда не столкнётся с этим альфой. Никогда, кроме воспоминаний и кошмаров. Первые мучают днём, вторые — ночью. Но и те, и другие невыносимые настолько, что Уилл распахивает в своей комнате окно. Восьмой этаж. Вроде бы низко, а вроде бы и высоко. Пока не проверишь — не узнаешь. Ветер бьёт в лицо, размазывая слезы, остужая боль в груди, обещая сладкое забвение. Но руки брата успевают схватить раньше, чем Уилл делает шаг в пустоту. Затем следует лечебница. Пансионат в лесу для таких же поломанных как он. Даже сквозь туман таблеток Уилл пытается высчитать, во сколько же обошлись Томасу дружелюбные улыбки врачей, одноместная комната с видом на озеро и прогулки на лошадях раз в неделю. А когда рядом с ним появляется бета, затянутый в дорогой чёрный костюм, Уилл всё понимает. Брат впутался туда, куда не следовало. Но чего омега не ожидает, так это что Даррен сожмёт его ладонь и, глядя прямо в глаза, признается: «Мне тоже было восемнадцать, когда всё случилось. Два альфы в университете. Загнали в угол… Не дай этому тебя сломить, Уилл. Ты на самом дне, можешь мне не рассказывать — я знаю. Но оттолкнись от него и всплывай. Всплывай, Уилл. Да, после такого невозможно жить как раньше… Но представь, будто бы в твоей руке оказался нож. И вскрыть себе вены или взять и перерезать глотки своим обидчикам — решать только тебе». Даррен как всегда прав. В его руке оказался нож. И все попытке пресечь собственную жизнь не увенчались успехом. Пора испытать другой путь. Как же глуп был Томас, думая, что правосудие даст Уиллу облегчение. Ему не нужна справедливость. Ему нужна кровь. Тело всё ещё помнит каждое прикосновение грубых мозолистых рук, поцелуи, царапающие щетиной, клыки, впивающиеся под кожу. Как же хочется вырезать эти образы, как вырезают опухоль из мозга. И Уилл вырежет. Нож в руке становится её частью — когтями вросшими под кожу, в сами кости. Словно зверь, он идет на запах в полной черноте, но темнота его больше не страшит. Он сам — тень в зеркалах, эхо в тишине, кошмар, приходящий прямо перед рассветом. Наконец-то нужная дверь, и Уилл бесшумно скользит внутрь. Силуэт альфы полускрыт во мраке, но Уилл видит мерно вздымающуюся грудь, слышит глубокое ровное дыхание. Максвелл Харт, неужели ты совсем не боишься, раз так беспечно спишь в своей постели сном невинного ребёнка? Чужая кожа плотная и грубая. Но кровь из-под неё сочится так легко, что зверь внутри Уилла не может удержаться — язык слизывает несколько капель, после чего губы зачем-то крадут с других жестокий поцелуй. И в этот самый миг альфа распахивает глаза. Крепкие руки перехватывают кисти, пытаясь выбить нож, опрокидывают на спину. Нет, так быстро Уилл не сдастся! В нём есть сила, он откуда-то это знает. Словно уже делал это прежде — боролся и побеждал. Всего лишь замахнуться. И ещё раз. И ещё. Чтобы капля чужой тёплой крови наконец-то попала Уиллу на лицо. — Ты что творишь?! Уилл! Затылок больно бьётся о твёрдый пол, а сверху наваливается тело — тяжёлое, горячее, обдающее резким и холодным запахом, который Уиллу уже откуда-то знаком. — Это же я! Уилл! Его придавливают всё крепче, полностью лишая возможности шевелиться — бороться, нападать. Мята. Лесная. Дикая. Дикая, как этот альфа — прямо сейчас прижимающий Уилла к холодному полу, пока кровь течёт из глубокого пореза через всё его лицо. — М-магнус? — срывается с губ, и чернота в уме спадает, как тени исчезают в комнате, в которой резко зажгли свет. Глубокий вдох. Но выхода почему-то нет. Воздух замирает где-то в горле, сдавливая его невидимыми тисками, и по телу пробегает волна страха. Неужели так он и умрёт? Задохнётся здесь, на этом дрянном полу. — Смотри на меня, — голос Магнуса, сиплый и неожиданно дрожащий, звучит словно сквозь толщи океана. Такого же синего, как и его глаза, намертво впившиеся в Уилла и каким-то странным образом не позволяющие даже моргнуть. — Не отводи взгляд, слышишь? Я здесь. Я здесь, всё хорошо… Дыши. Вдох, выдох… Вместе со мной. — Магнус… — вырывается со всхлипом, и Уилл понимает, что снова может дышать и плакать. — Господи, Магнус… — слёзы обжигают кожу, но чужие губы сцеловывают их раньше, чем те скатываются вниз. — Я-я… Я ничего не понимаю… Я не хотел… Господи… Кажется, губы Магнуса повсюду — на подбородке, щеках, скулах, лбу и шее. Изгоняют поцелуями всех демонов, заползших в Уилла вместе с произнесёнными Эмметом словами. — Я ничего не понимаю, — как обезумевший продолжает бормотать омега. — Боже, ты же весь в крови… — пальцы трясутся, когда он тянется ими к чужому лицу. — Я не хотел… Боже, клянусь, я не хотел… — Всё хорошо, — выдыхает Магнус, хоть в его голосе никогда не было столько тревоги, как сейчас. — Я здесь… Я рядом… Губы сминают новым поцелуем — непривычно неуверенным и нежным, со сводящим скулы привкусом металла. И только тогда Уилл понимает, что тряслись у него не только пальцы, но и всё тело. Узел в груди медленно развязывается. Никакого зала суда. Никакой лечебницы. Никакого Максвелла Харта. Только кровь Магнуса, стекающая по его лицу. И нож, по-прежнему намертво зажатый в ладони Уилла.