Головокружение

«​​Сегодняшние новости пронизаны тревожной атмосферой. Убийство криминального авторитета Магнуса О’Доннела потрясло всю страну и повергло в хаос столицу», — тараторит пузатый телевизор, чья допотопность может посоревноваться даже с обгоревшим кофейником, из которого разливают кофе в этой забегаловке. — «Полиция настойчиво рекомендует гражданам воздержаться от посещения общественных мест в целях обеспечения своей безопасности. Подробнее о текущей ситуации, прямо из кровоточащего сердца Дублина, расскажет наш репортер Патрик Кингсбери. Патрик?» «Да, Брайан», — выпуклый экран хоть как-то расширяет возникшего в нём тощего бету со слишком увесистым микрофоном в костлявой руке. А ещё — здание мэрии, грозно возвышающееся сзади, и не менее грозно машущую транспарантами толпу. — «Убийство лидера мафии Магнуса О’Доннела привело к дестабилизации ситуации в городе», — деловито вещает бета. — «После этого инцидента мелкие преступные группировки начали активно проявлять себя. На их счету уже несколько десятков ограблений, взломов и поджогов частной собственности. Шестеро омег подверглись сексуальному насилию, трое альф были убиты. Почему мэр города бездействует в это тёмное время? Чего ему не хватает? Ресурсов, смелости, а, может, совести? — бета кривит бесцветные губы. — Слишком много вопросов возникло у граждан и после того, как в сети появились опубликованные анонимом снимки. На них господин мэр проводит время в компании уже покойного Магнуса О’Доннела в элитном клубе «Рочестер», прослывшем центром торговли запрещёнными веществами и предоставления интимных услуг». В прежде статичном кадре начинается движение: стоит громоздким дверям мэрии распахнуться, подскакивающая от возбуждения толпа бросается туда. А именно — к фигуре тучного альфы, спускающегося по лестнице в окружении плотного кольца телохранителей. «Мэр Гилберт! Мэр Гилберт! — верещит бета и, размахивая удостоверением телеканала, как чесноком перед вампирами, протискивается сквозь разъярённую толпу. — Каковы ваши прогнозы? Город катится в анархию? — микрофон, будто дуло пистолета, направлен прямо на заплывшее лицо. — Единственное, что вы в силах сделать — предложить горожанам запереться дома? Правда ли, что беспорядки перекинутся и на другие города? Как вы можете прокомментировать доказательства вашей связи с бывшим боссом мафии О’Доннелом?» «Мы просим всех сохранять спокойствие, — с плохо скрываемой злобой отгавкивается мэр. — Полиция держит ситуацию под контролем. Фрэд!» В следующий миг кадр темнеет и трясётся — резко перекрытый загребущей лапой, очевидно, Фрэда — а затем так же резко переключается обратно: к студии и вылощенному омеге-диктору, изящно сцепившему пальцы в замок. «Мы призываем всех граждан проявлять особую бдительность, — как ни в чём не бывало подхватывает тот, — и сотрудничать с правоохранительными органами, сообщая любую подозрительную активность. Только совместными усилиями мы сможем преодолеть трудности и вернуть город к обычной жизни. Следите за нашими новостями для получения достоверной информации и берегите себя и своих близких. С вами был Брайан Мэллори. До новых встреч». — Проклятые бандиты! — скрученная газета звонко шлёпается о липкую от пролитого кофе клеёнку, а старый альфа с пышными белыми усами сердито машет пальцем телевизору. — Чтоб вам повылазило! — Угомоните его кто-нибудь… — устало вздыхает пухленький омега средних лет, на удивление ловко снующий между столиками с подносом, заставленным посудой. — Помню ту резню, которую эти черти устроили! — возбуждённо продолжает альфа. — Я тогда ещё совсем пацаном был! Но до гроба не забуду… Из каждого утюга только об этом и жужжали! И вот! Снова! — Да ты, гляжу, последние мозги растерял, раз этим вракам веришь! — хмыкает омега-официант. — Политики воду мутят перед выборами — вот и всё тут. Сами шуму навели — сами расхлебают. Зуб даю, явится сейчас какой-то новый — в сияющих доспехах — бывший служака, смелый да матёрый. Наведёт быстренько порядок — все за него и проголосуют. — Молчи, омега! — Тебе кофе на брюки или на лысину разлить? — Политики… — отмахивается немолодой бородатый альфа в клетчатой фермерской рубашке. — Да даже дети знают: политики, мафия, полиция — один чёрт! Авось чего между собой не поделили, вот и прихлопнули друг друга… — Именно! — пышные усы подпрыгивают, когда альфа возбуждённо трясёт скрученной газетой и лысой головой. — Снова резня будет, как в шестьдесят восьмом! Опять всю страну, сволочи, кровищей зальют! — На дворе уж полвека как не шестьдесят восьмой, — закатывает глаза омега и, сунув альфе чашку, всё-таки проливает несколько капель на штаны. — Именно! Сейчас времена похлеще будут… Эй, молодежь! — усатый альфа устремляет взгляд на притихший дальний столик. — А ну-ка, рассудите стариков! Политики козни строят, или мафия бушует? Чего там в этих ваших интернетах пишут? — Пишут, что всю мафию прижали к ногтю ещё лет десять назад, — бубнит громоздкий бритоголовый альфа и, одним глотком допив кофе, поднимается на ноги. — Так что прав ты, папаша. Политики это всё — сами себе предвыборные кампании сочиняют. — Слыхал, Стив, чего парень говорит? — выгибает бровь официант, попутно принимая у альфы деньги за обед. — Старый параноик ты — вот и вся мафия. Тем временем тяжёлый взгляд бритоголового падает на оставшихся за столиком альфу и омегу, и те мигом следуют его примеру, тоже устремляясь к выходу. — Значит, всё правда?! — уже на улице, прижав пальцы к губам, белокурый омега часто моргает густо накрашенными ресницами. — С ума сойти! — Ну и? — напрочь того игнорируя, бритоголовый хмуро смотрит на второго альфу. — Видел, чё по телеку показывают? До сих пор не веришь? — Хрен его знает… — отзывается тот — не менее крупный, но рыжий и веснушчатый — и подгребает притихшего омегу к себе за плечи. — Вот не могли его грохнуть, понимаешь? Печёнкой чую. Такого пули не берут… — Зато взрывчатка — ещё как, — бритоголовый разражается лающим смехом. — Прямо за его железные яйца! В таких городках, как Листоул, есть всего одна заправка, один мотель и забегаловка на всю округу — и чаще всего они, как пчелы в улье, слипаются в общей злачной точке. Такие точки неплохо крышевать — то бишь, рекетировать, но, увы, сейчас Ник находится не в лучшей форме. Сраная делёжка территории окончательно выбила его из седла. И что, чёрт возьми, они делили? Жалкий районишко в таком же жалком Южном Корке! А ведь когда-то Ник заправлял целым кварталом в центре Дублина. Скупка краденого, фальшивая валюта, даже торговля живым товаром… А что сейчас? Ободранный до нитки, втоптанный в грязь — уже десять лет он слоняется по богом забытым окраинам страны, дабы не мозолить глаза парочке О’Доннел-Моран. Вот почему Ник вошкается с этим рыжим сикушником Майлзом. Трусом, который обдумывает, стоит ли идти на дело дольше, чем само дело будет длиться. Но, увы, другого подспорья в этой глуши нет. А отбившегося от стаи хищника быстро загрызут другие. Но теперь на горизонте в кои-то веки замаячил свет. Наконец-то — бессмертный король Дублина свергнут. — Даже копы всё подтвердили, — прислонившись к боку своего видавшего виды пикапа, Ник раздражённо проводит рукой по бритой голове, — в тачке нашли его ДНК. Так что ты, Майлз, если очкуешь — сожми шары в кулак и признайся в этом прямо. — Чё?! — вспыхивает Майлз, в ответ на что омега успокаивающе поглаживает его ладошкой по груди. — Кто это очкует?! Просто у меня есть башка на плечах! Мои кореша из Дублина сказали, что новый босс — псих похлеще О’Доннела… — Насрать! Главное, наконец-то получится свалить из этой дыры. Нравится тебе десять лет в овечьем говне по уши сидеть? Ну и пожалуйста! А я уматываю. — Не горячись. Просто взвесить всё надо. — Я бы так хотел увидеть Дублин… — мечтательно тянет омега, закатывая глаза. — Подождёт твоя хотелка, — рявкает Ник. — Ехать пора. Дела ещё остались. — Мне нужно пять минут! Попудрить носик! — взвизгивает омега и, чмокнув Майлза в щёку, несётся обратно к забегаловке. Дублин… Сколько всего таится в этом слове. Столица. Вавилон криминального мира. Город, где создаются и рушатся репутации. Где деньги обмениваются на что угодно — власть, славу и любовь. Где могущественные альфы курят толстые сигары, разъезжают на неприлично длинных лимузинах и покупают благосклонность омег за золотые побрякушки и французские духи. Неужели скоро всё это будет и у Хью?! — Чёрт! — долетев до закутка с уборными, Хью хватается за ручку двери со знаком «О», но та оказывается закрытой. Если он задержится — Ник будет ворчать. Но этот дубина такой забавный, когда хмурится и скалит зубы… Главное, чтобы Майлз не прознал о том, как они чуть не перевернули пикап Ника в прошлую субботу, когда после парочки бутылок пива случайно оказались на заднем сиденье без штанов, зато со стоящими по стойке смирно членами. Но Хью не стыдно от слова вовсе. В этой глуши прав каждый, кто всюду таскает с собой заряженную пушку — ей-богу, детский сад! — а Хью не дурак, чтобы воротить нос от того, кто может предложить тебе хотя бы выпивку на шару. Ну ничего. Осталось совсем немного. Уж что-что, а убедить тугодума Майлза бросить всё и перебраться в Дублин он сумеет. Эту науку знает любой уважающий себя омега в Южном Корке, иначе тут не выжить. Правильное белье, мастерский минет — и самый сильный альфа готов плясать перед тобой на задних лапках. — Ты там что, заснул?! — барабанит Хью по запертой двери. — Я сейчас лопну! Он заносит кулак снова, но дверь уже распахивается, заставляя хрюкнуть от рвущегося наружу смеха. — Столько там проторчал — хоть бы глаза подкрасил, — прыскает Хью. — Совсем поганка бледная… На! — он сует свой карандаш неказистому пареньку в нелепом капюшоне. — Всё равно у меня скоро штук двадцать таких будет. Из столицы! — Спасибо, но у меня аллергия на косметику. И столицу. Ещё раз смерив двинувшегося к столикам парнишку оценивающим взглядом, Хью щёлкает задвижкой и встречается глазами с отражением в давно не мытом зеркале. Да по сравнению с этой серой мышью, он просто бог! А после того, как освежит цвет волос и подкачает губы — несомненно завоюет сердце, член и кошелёк нового босса мафии, каким бы страшным монстром тот ни оказался. Да чего уж там — завоевал бы даже сердце самого О’Доннела, попади Хью в Дублин раньше. Из-за чего, нет смысла врать, конечно же обидно. Ведь, судя по разлетевшимся после убийства фотографиям, этот Магнус — черноволосый, голубоглазый дьявол — был как раз во вкусе Хью. Но участь омег такова, что приходится притворяться довольными мелкой сошкой, одновременно строя планы, как подцепить рыбу покрупнее. — И в этом наша сила, — подмигивает Хью сам себе, заканчивая красить блеском губы, и наконец-то выскакивает обратно в зал. Неказистый паренёк обнаруживается там же — за столиком с каким-то тестостероновым громилой, вынуждая Хью округлить глаза. А вот это интересный поворот! Ну, как говорится, свой покупатель найдётся даже на просроченный товар. Да и Хью больше не собирается размениваться на тупоголовых качков из пригорода, у кого за душой нет ничего, кроме сбитых кулаков и двух стволов: в кармане и в штанах. Его ждёт босс мафии, шёлковые простыни и дорогие тачки. О да! Он уже чувствует запах дорогого кожаного салона… — Фермерский бургер, спагетти, клубный сэндвич, — лавируя между столиков на пути к выходу, Хью слышит, как бугай зачитывает нескладному омежке меню. — Выбери хоть что-то. — Я буду то же, что и ты. — Чтобы потом опять ничего не съесть? — Я съем. — Ловлю на слове, — ворчит бугай, когда Хью уже скрывается за главными дверьми. — Иначе лично скормлю всё с ложки. — Ого, угрозы подъехали? — бесцветно отзывается омега. — Ладно, заказывай, что хочешь… А я пойду — мне не дали закончить. — Беру гамбургер с картошкой. И прослежу, чтоб всё слопал. Протесты не принимаются! — угрожающе припечатывает альфа, но, оторвав глаза от липких страниц меню, видит только отдаляющуюся узкую спину. Хлипкая задвижка создаёт в уборной иллюзию приватности. Снова крошечная комнатка с потрескавшимся кафелем и потемневшим полом. Снова покосившийся умывальник и мутное зеркало, отражающее тёмные волосы и некогда голубые глаза — уже давно ставшие такими же тусклыми, как и стекло. Чёрные волосы, синие глаза… Ну просто жалкая пародия на Магнуса! Спектакль, халтурно поставленный из подручных средств учениками средней школы. Всё-таки юмор у судьбы, действительно, слишком специфичный… Капюшон снят, вода включена — теперь наконец-то можно до конца смыть краску, а потом сунуть голову под старенькую сушилку для рук. Этот процесс Уилл проделывает уже во второй раз. Белые корни быстро отрастают и становятся слишком заметными на контрасте с чёрным цветом. А никто не должен узнать его — хотя бы по светлым волосам. — Поделом этим бандюганам! — доносится из зала чей-то приглушённый крик. Наверняка, того самого старичка, который так возмущался во время новостей. — Пусть все там друг дружке глотки перережут! Мы, честные люди, хоть спать спокойнее будем! — Спокойнее… — шепчет Уилл и вдруг резко хватается за голову. Снова перед ним проносится покрытый утренним туманом лес, пылающее от взрыва небо и крики Джонни, велящие бежать — бежать и не оглядываться. Боль в висках и метке пульсирует сильнее, и Уилл оседает на холодный пол. Теперь перед глазами плывут лица, бредут знакомые фигуры, насмешливо неспешным шагом проносится вся жизнь. «Должно быть, выследили нас через телефон!» — сорванный голос Джонни эхом взмывает к верхушкам деревьев, куда устремляется и звонкий треск — это его тяжёлый ботинок в один миг размозжил такой ненужный теперь гаджет. Они бегут, пока конечности не отказывают от усталости. А потом ещё немного. И наконец-то валятся с ног, то ли потеряв сознание, то ли барахтаясь где-то на его краю. Оторвались они от погони или нет? Скинули хвост или всё ещё находятся на мушке? Остатки вопросов смываются волной бессилия, когда Уилл понимает: мир снова накрывает одеяло ночи, а воздух резко холодеет, превращая безбожно сбитое дыхание в пар. — Надо передохнуть, не то загнёмся, — слова Джонни звучат будто отовсюду, а в следующий миг сильные руки сгребают Уилла в охапку. Раскидистые корни дерева, под которые его утягивают, скрывают от лишних глаз, после чего к спине тесно прижимается горячее альфье тело. — Так надо… — выдыхает Джонни рвано и измучено. — Замёрзнем… Больше всего на свете Уилл хотел бы навсегда остаться в этом сне без сновидений. Когда даже страхи и кошмары настолько измотались, что решают благосклонно подарить тебе шаткий, кратковременный, но хоть какой-нибудь покой. Но вскоре ладонь Джонни трясёт за плечо, снова бросая Уилла в ледяной поток реальности: небо в которой черно от беззвёздной зимней ночи. Что значит лишь одно — они проспали не меньше суток. Джонни молчит и, протянув свою огромную медвежью лапу, помогает встать. После чего многозначительно кивает — спрашивая, всё ли в порядке у Уилла, и сообщая, всё ли в норме у него. Сил говорить нет ни у кого. И Уилл не уверен, обретёт ли речь уже когда-либо. Потому что сейчас они — обезумевшие от голода и несчастья звери, чьи джунгли браконьеры сожгли до тла, не оставив ни единой норки, чтобы спрятаться. Они просто двигаются дальше — ни к чему и в никуда. Выросший на пути населенный пункт горит огнями домов и фонарей. Крошечный городишко, из тех, где родители с лёгким сердцем отпускают детей бродить по улицам с утра до вечера, даже не сомневаясь в безопасности. — Стой на стрёме, — первое, что вообще бросает Джонни и, не успевает Уилл разинуть рот, взламывает сигнализацию припаркованной в подворотне машины. Вскоре жалкий писк совести «это преступление!» кажется даже забавным в тепле автомобильного салона, пока потрескавшие до мяса пальцы греются под тёплым воздухом включённой печки. Не спрашивает Уилл и о том, куда Джонни пропадает на целых три часа и откуда возвращается — с новеньким телефоном и курткой набитой чипсами и шоколадными батончиками, торопливо пряча во внутренний карман мелькнувший среди хрустящих упаковок пистолет. «Так надо», — кивает сам себе омега и жадно вгрызается зубами в шоколадку. — Мы не знаем наверняка, были ли они в той машине, — тихо говорит Джонни, вжимая педаль газа в пол, пока Уилл вбивает в телефон выученный наизусть номер Томаса. «Абонент временно недоступен». Даррена. «Абонент вне зоны действия». Киллиана. «Извините, мы не можем установить соединение. Пожалуйста, попробуйте позвонить позже». И наконец-то — с вспотевшими ладонями и замершим сердцем — Магнуса. «Номера, по которому вы звоните, не существует. Проверьте набранный номер ещё раз или свяжитесь с оператором». — Нам нужно в Дублин… — выдыхает Уилл на следующий день, когда Джонни съезжает с главной дороги, чтобы остановиться в небольшой дубовой роще. — Тебя я туда на пушечный выстрел не подпущу, — отрезает альфа, тут же получая презрительное хмыканье в ответ. — Какие-то претензии? — К тому, что ты сдал их с потрохами Эммету? — дрожащим от слёз и злости голосом шипит Уилл. — Что ты… Какие тут могут быть претензии?.. — В Дублин ты не едешь, — хрипло произносит Джонни. — Почему? Если к дому Даррена и Томаса соваться нельзя, мы можем поехать к Киллиану. — Эммет — не дурак. Так что наверняка приставил слежку к каждому, кто хоть немного приближен к верхушке. — Тогда мы должны оставить какие-то подсказки. Может… обьявление в газете? Что-то, что поймут только члены клана. Какой-то шифр… Для Эммета это бы показалось обычным объявлением, но для наших — знаком. — Ну и что, например? — Не знаю… У вас есть какие-то такие символы? Тайный код? — Ты насмотрелся фильмов, малец. — Я предлагаю хоть что-то. — Нет. Ты надеешься, что весь наш клан не перебили. Слова кулаком врезаются в грудь, вышибая воздух из лёгких. — Даже если его и перебили, то не без твоих заслуг, — пальцы Уилла трясутся, а по коже пробегает ток. — Или ты так сильно хотел избавиться от конкурента? Что, надеешься, Томас умер, а Даррен по счастливой случайности остался жив?! — Хватит! — рычит Джонни, но Уилл уже бросается прочь. Пока руки альфы не смыкаются вокруг него железной хваткой. — Не надо так говорить… — бас Джонни гудит прямо над ухом. — Думаешь, я себя не ненавижу? Ещё как! Поэтому не надо… — Какого черта ты со мной возишься?! Просто выбрось меня на обочине! Больше не с кем торговаться за мою голову! Или что, наконец-то проснулась совесть?! — Садись в машину. И не убегай больше, нужно держаться вместе. — Зачем?! — Ты… Ты был Даррену почти братом. Знаю! — Джонни резко опускает голову, когда на языке Уилла уже вертится: «Но это не помешало тебе помочь Эммету меня похитить». — Знаю… И не могу это объяснить. И сказать, что будет дальше, тоже не могу. Просто… Я не хочу, чтобы тебя снова схватили, или ты замёрз в какой-то подворотне. — Значит, всё-таки совесть. — Давай вернёмся к машине и подумаем, что делать. — Поехать в Дублин и удостовериться, что они живы. — Ну и как именно? — Хотя бы увидеть, что в их домах горит свет. Чёрная краска намертво въедается в волосы и, кажется, прямо в душу. Наверное, поэтому Уилл не чувствует совершенно ничего, пока Джонни выжимает полную скорость на трассе, ведущей в Дублин. Всё в разуме и теле замирает в невыносимом ожидании. Готовясь либо возродиться, либо погибнуть окончательно. Они не самоубийцы, чтобы преподнести свои головы Эммету на блюдечке — заявиться под дверь Даррена и Томаса. К дому Киллиана они тоже не приближаются вплотную. Подъезжают на машине, чтобы быстро сбежать, учуяв хоть какой-нибудь подвох. И ночью, чтобы скрыться под покровом темноты. — Проклятье… — вырывается у Джонни, и Уилл готов последовать его примеру. Ни в одном из окон не зажжён свет. Погашен даже вечно горящий фонарь на высоком крыльце. На обратном пути в машине стоит мёртвая тишина — ведь оба и так знают, что вывод напрашивается один. Тот самый, который никто из них за все деньги мира не согласится озвучить вслух. — А если они уже покинули город? — Джонни нарушает молчание только когда заезжает достаточно глубоко в лес и глушит мотор, готовясь к ночлегу. — Эммет ведь не отпустил Магнуса просто так. Он связался с Дарреном, выдвинул свои требования, и Даррен, чтоб его, конечно согласился. — Отдать клан? — хмурится устроившийся на заднем сиденье Уилл. — Но это же вся его жизнь! — Видимо, Магнус для него ещё важнее… — Джонни стаскивает с себя куртку и без всяких комментариев протягивает обхватившему себя за плечи омеге. — Да и гладить Эммета против шерсти, когда ты в его руках — не лучшая идея. Даррен это понимал. — Надеюсь, у них хватило ума просто бросить всё и сбежать… — Скорее, залечь на дно и выжидать момента. Чтобы одним-единственным ударом снести противнику голову… Вот это уже в духе Даррена! — Это правда? — вдруг вырывается у Уилла. — Про вас с ним. — Никаких «нас с ним» нет, — рявкает Джонни и, откинув спинку, кладёт длинные ноги на торпеду. — Ты понимаешь, о чём я. — Ничуть. — Почему ты выбрал Эммета? Те альфы в лесу говорили… — Напомнить тебе, о чём ещё они трепались? Как разложить тебя на земле, чтоб всем хватило места! Всё. Спи. Завтра на рассвете двигаемся дальше. — Сколько у нас осталось бензина? — Не думай об этом. Я всё решу. — Джонни, сколько? — упрямо повторяет Уилл, после чего с водительского сиденья раздаётся недовольный стон. — Нет, теперь я ни на йоту не сомневаюсь, что вы истинные! Километров на тридцать. Ещё есть около сотни евро — так что сможем дозаправиться. Хватит, чтобы умотать достаточно далеко, а там что-то решим. Спи, малец! Впервые Уилл слышит эти новости на заправке где-то в глуши графства Уотерфорд. На его лице почти мелькает блеклая тень улыбки при виде того, как Джонни берёт тот же отвратительный кислый йогурт без добавок, который так обожает Даррен. Но в следующий миг слух улавливает тревожное гудение телевизора, чью громкость тут же увеличивает навостривший уши продавец. «В результате жестокого убийства главы мафиозной организации Дублин столкнулся с новой волной насилия. На данный момент мелкие преступные группировки разгулялись, и риск терактов значительно возрос. Полиция настоятельно рекомендует избегать посещения общественных мест до нормализации ситуации». — Когда такое слышу, всегда радуюсь, что не живу в этом гадюшнике! — задорно восклицает продавец, принимая из рук глухо рыкнувшего Джонни наличку. Но всего через несколько дней, продвинувшись ещё дальше на запад, Уилл с замиранием сердца понимает: сбылись худшие прогнозы. Беспорядки перекинулись и на другие города. Как змеи, расползлись по мирным, тихим улицам. Разбитые витрины, омеги, жмущиеся друг к другу и пугливо озирающиеся по сторонам. И стены зданий, изрисованные анархическими лозунгами и символикой, значение которой Уиллу мрачно объясняет Джонни: — Это знак банды «Гэльский крест». Её членов ещё называют «крестоносцами». Мы выжили их с территории Дублина где-то восемь лет назад. Много наших парней в том побоище ушло… А это, — крепкая альфья рука указывает на граффити в виде угловатой буквы «Н» в рваном круге, — старый герб клана Нортон. — Нортон? В памяти всплывает скрытый полумраком образ Эммета. «Эммет Нортон. Вернее, до свадьбы — Нортон. Пока О’Доннел и Салливан не перебили почти всю мою семью…» — Ничего хорошего это не сулит, — Джонни качает головой, уже успевшей зарасти парой сантиметров густых и неожиданно вьющихся каштановых волос. — Страна скатывается в хаос. Хаос… Неужели без крепкой руки Магнуса всё действительно начало разваливаться на части? Как будто из ада изгнали сатану, и теперь преисподняя так и норовит извергнуться на божий свет. — Тебе мало новостей? — саркастично выгибает бровь Джонни в очередном магазине на заправке. Отмахнувшись, Уилл продолжает перелистывать страницы с объявлениями в газетах, надеясь споткнуться взглядом о что-то стоящее. Что именно? «Продам антикварный ковёр», «Выставка импрессионистов в Уэймонте: Эдвард Мунк и Эгон Шиле», «Пристрою котят породы мэйн-кун в хорошие руки»… — Когда я только приехал в Дублин, мы с Дарреном и Томасом смотрели один фильм, — тихо объясняет Уилл уже в несущейся вперёд — в никуда — машине. — Там преступник вышел на связь с детективом и велел написать ему ответ через рубрику бесплатных объявлений в газете. — Господи, малец… Ну и что ты надеешься там найти? «Дорогой Уилл, если ты жив, приезжай по такому-то адресу. Надеюсь, Эммет не сцапает тебя по дороге». Не смеши меня! Челюсти сжимаются, но Уилл молчит. Ему не нужно одобрение Джонни. Он по крайней мере делает хоть что-то. — Мы заправились и купили три пакета еды, — замечает Уилл в попытке сменить тему. — Я думал, у нас оставалось около тридцати евро. — Нашёл ещё. Валялись на улице, — без тени стыда врёт Джонни, и Уилл просто кивает его словам, уже умело придушив возмутившийся голос совести. Отец бы выпорол его за то, что промолчал, и запер бы на месяц дома. Томас пришел бы в ужас. И почему-то, кажется, только Магнус покачал бы головой и, скользнув по телу голодным взглядом, хрипло выдохнул: «А ты не перестаёшь удивлять, мой ангел». Города сменяют друг друга так быстро, что Уилл перестаёт запоминать названия. Как и номера телефонов, с которых они раз за разом продолжают названивать Даррену, Томасу, Киллиану… Но снова безуспешно. «Перестрелка в самом центре Лимерика», — тревожно гудит включенное радио машины, — «погибло трое человек». «Четверо человек ранено во время ограбления ювелирного магазина», — сообщает телевизор в небольшой закусочной. «Говорят парламент рассматривает идею ввести комендантский час», — возмущается какой-то активист в ток-шоу. — «Значит, нам теперь вообще нельзя будет нос за порог сунуть?!» В какой-то миг Уиллу кажется, что иначе быть и не может. Что это и есть жизнь. Аммиачный запах чёрной краски для волос в тесных туалетах автозаправок. Пистолет в кармане Джонни, возвращающегося на рассвете с новыми банкнотами. Звуки перестрелок на всё больше погружающихся в анархию улицах. А ещё бесконечные объявления глупых газет, и медленно угасающая надежда что-то в них найти. «Продам фарфоровый чайник девятнадцатого века», «Выставка импрессионистов в Уэймонте», «Требуется гувернёр для семерых детей»… И, конечно же, боль в горящей, как раскалённое железо, метке. Почему-то внезапно пробудившейся через несколько недель. Да, недели летят одна за другой: завершая декабрь и нещадно приближая Рождество. В сочельник которого Джонни уходит на пару часов, чтобы вернуться с небольшой искусственной ёлкой подмышкой и ведёрком жареных куриных ножек за пазухой. — Ты с ума сошёл?! — истерично смеётся Уилл, наверное, впервые за последние два месяца, глядя на то как альфа заваливается со своими трофеями в машину. — Зачем нам ёлка?! — Рождество — это святое, — неожиданно серьёзно заявляет Джонни и ещё более неожиданно растягивается в улыбке, кривой и какой-то неумелой. — И повод прибухну́ть… С Рождеством, малец, — неловко произносит он, протягивая появившееся из ниоткуда пиво. И, принимая нагретую тёплой альфьей рукой банку, Уилл резко осознаёт то, что отрицал все эти недели. У них не осталось больше никого. Им некому доверять, некого любить. Они одни против целого мира. Бегут, сами забыли куда. Время не ползёт, а несётся. И январский снег — что прежде никогда не выпадал на вечно зелёных долинах, где круглый год пасутся овцы — хоронит последние надежды выйти с Томасом на связь. Руки продолжают тянуться к каждой увиденной газете, а глаза — прочёсывать узкие строчки. Но теперь ещё и до боли знакомые образы мерещатся Уиллу повсюду. Широкие плечи Томаса, тёмные кудри Даррена, длинный небрежный хвост Киллиана. И синие, выточенные из глыбы льда глаза видятся в лице каждого прохожего. Наверное, именно из-за них метка и вспыхивает новым витком боли. На этот раз более нещадным и жестоким, чем когда-либо. Уилл падает в бред, в лихорадку и горячку, но выныривает опять, вытаскивая самого себя за волосы, чтобы снова рухнуть во тьму. Боль почти сводит его с ума, становится частью тела. Настолько, что в какой-то момент организм просто перестаёт её ощущать. Как долго он провалялся на заднем сиденье машины рядом с таким непривычно растерянным Джонни, Уилл не знает. Знает лишь, что волосы отрасли почти на сантиметр, брюки начали нещадно спадать с бёдер, а те самые вечно зелёные долины уже покрыты не снегом, а набухшими, в обещании распуститься, бутонами полевых цветов. Неужели скоро расцветёт весна? — Больше меня так не пугай… — хрипло просит Джонни, качая забавной кудрявой головой и протягивая обессиленно лежащему на сиденье Уиллу пачку печенья и пакетик клубничного молока. — Будем теперь тебя откармливать. Может, достать какие-то лекарства? Хоть что-то, что поможет. — Ничего не поможет. Вернее, только альфа — сам понимаешь, какой. Но это всё равно что ничего… — Понял. Честно говоря, никогда не сталкивался с истинными, так что без понятия, как это всё у вас там происходит. Ну, за исключением Даррена, конечно же… — Ты правда ждал, что Эммет отдаст его тебе? — с пугающе равнодушной усталостью вдруг спрашивает Уилл. И на лице Джонни, не прикрытом сейчас извечной хмурой маской, сразу проступает ответ, понятный безо всяких слов. — Ясно… — Уилл горько усмехается. — Прикончил бы Томаса, а Даррена забрал бы силой, да? Связал, закрыл в четырёх стенах, чтобы не сбежал, и… что? Клялся бы в любви? Изнасиловал? А что сделал бы с детьми? — Воспитывал, — неожиданно сипит Джонни, а затем с отчаянным рыком запускает пальцы в волосы. — Чёрт! Он… Он был для меня всем! Я пришёл в клан куском собачьего дерьма. На меня никто даже, как на человека, не смотрел! А Даррен что-то во мне увидел… Талант, хватку — хрен знает что! Но он поверил в меня. Принял в клан, хоть Магнус и был против. Потом доверил пару парней, небольшой отряд. Научил всему, что я знаю. Для меня он ведь был бетой все эти десять лет — но чихать я на это хотел! Омега, бета… Да хоть альфа! Я бы всё равно относился к нему так же… Но как, чёрт возьми, подкатить к бете? Я же и с омегами ужасен! А с Дарреном — с его умом и железными яйцами — сам чувствовал себя тупым омежкой в течку. Десять лет я просто смотрел на него, разинув рот, как полный идиот, и не решался даже рыпнуться в сторону какой-то там долбаной романтики. А когда раскрылось, кто он на самом деле, оказалось, что местечко уже занято… Его успели прибрать к рукам. — Прибрать к рукам?! Даррен сам выбрал Томаса! Джонни ядовито фыркает: — Они — истинные. Здесь выбора нет, тебе ли не знать. Но я не хотел, чтобы всё так получилось… Эммет, пропади он пропадом, каким-то образом просёк, как мне срывает крышу. И пару месяцев назад объявился с предложением. Заманчивым. Слишком… — Помочь ему в обмен на живой товар? — морщится Уилл. — Ты не альфа — тебе не понять! — рявкает Джонни. — После десяти лет с Дарреном бок о бок… После того, как я на своей спине волок его с простреленной ногой в больницу… После того, как мы вместе похоронили стольких товарищей, почти братьев… И отдать его какому-то проходимцу?! Знаю, что ты скажешь! Естественно, вступишься за него — вы же семья… Но пораскинь мозгами. Даррен, с его холодным умом и расчётливостью — думаешь, он сам был счастлив, когда его просто накрыло гормонами, заставляя бездумно кинуться на первого встречного? — Если бы Даррен видел в тебе партнёра — у него было десять лет, чтобы сделать первый шаг. Или хотя бы намекнуть. А с Томасом он не из-за гормонов. Он счастлив, нашёл свою вторую половину. И ты тоже её найдёшь, я уверен. Но просто не в Даррене… — Говоришь так, будто не сомневаешься, что они живы. Слова Джонни выплёскиваются в лицо ледяной водой, но Уилл только сжимает кулаки. — Не сомневаюсь. «Экскурсия на овечью ферму. Дегустация сыра и тёплые носки в подарок!», «Массажные услуги (исключительно для альф)», «Выставка импрессионистов в Уэймонте: Эдвард Мунк и Эгон Шиле»… Уилл уже на память заучивает эти несчастные заголовки. Какие-то появляются лишь разово, какие-то повторяются из выпуска в выпуск. — Почти три месяца прошло, — чуть слышно замечает Джонни, стоит Уиллу взяться за очередную газету на очередной заправке. — Хоть тридцать три. «В эфире программа «Острые вопросы»!» — тарахтит где-то на фоне радиоприёмник. — В сегодняшнем выпуске: Выборы мэра Дублина снова отложены из-за серии терактов. Кому из политиков это выгодно и почему? На пост главы по борьбе с организованной преступностью назначен Гленн Харрис, бывший начальник убойного отдела. Поможет ли опыт в схватке с безудержной стихией анархии, либо же комиссар Харрис тоже предложит нам просто запереться дома? И вот у нас уже есть первый звонок в студию! Слушаем вас!» — Седьмое пекло… — внезапно вырывается у Уилла, отчего Джонни давится кофе, только что купленным в дешёвом автомате. — Что? — Седьмое пекло! — Да что, чёрт возьми, такое?! Уилл сильнее впивается в газету, оставляя на ней царапины от ногтей. — Нашёл… — Что?! — в одну секунду Джонни оказывается рядом и выдирает бумагу из рук. — Где?! — Вот! Смотри… — «Выставка им… импре…» — запинаясь, читает альфа, — «импре… сионистов…» Тьфу! Ну и? Ничё не понял. — Импрессионистов! Это направление в живописи. А дальше указаны фамилии художников. Видишь?! Эти художники как раз-таки экспрессионисты! Совсем другое направление! Понимаешь?! — Малец, ты, кажется, устал… — Как до меня не дошло раньше?! — Уилл чуть ли не подпрыгивает от возбуждения. — Я вижу это объявление уже почти три месяца! И каждый раз текст один и тот же! Это знак! Даррен знал, что я обращу внимание на ошибку! Сто процентов! — Послушай, дружище… Я знаю, тебе хочется, чтобы они оказались живы… — Выставка в Уэймонте, — не унимается Уилл. — Где этот Уэймонт? Далеко? — Названия даже такого не слышал. — Нам нужно туда! — Уилл! — гремит Джонни и, опустив свои тяжёлые ладони ему на плечи, пристально заглядывает в лицо. — Послушай. Это не они. Это просто глупое объявление о глупой выставке. — Ошибка сделана намеренно! — Ошибка сделана, потому что в таком зажопье, как Уэймонт, никто не видит разницы между империалистами и экспрер… экспер… Тьфу! — Джонни, пожалуйста, — шепчет Уилл, хватая его за руку. — У нас же всё равно нет плана. Едем, куда ветер подует… Так чего нам стоит заскочить в Уэймонт? Карие глаза альфы смотрят с сочувствием и жалостью. Но немного погодя — уже с неподдельной злостью мечут молнии, пока на мощных челюстях зло ходят желваки. — Напомни-ка, какого хрена я вообще слушаюсь такого сопляка, как ты? — рявкает Джонни, тем не менее выкручивая руль, чтобы завернуть на трассу «N-86». Ведущую на запад. Ведущую в Уэймонт. — Потому что, хочешь не хочешь, а я — омега одного твоего босса и шурин второго? — слабо усмехается Уилл. — Ага. Спасибо за объяснение. Календарь показывает первый день весны, когда они добираются до места. Городка настолько далёкого, что это, скорее, полуостров, омываемый океаном с трёх сторон. И впервые за эти бесконечные месяцы Уилл задаётся вопросом: «Куда ехать дальше, если дальше — только океан?» — Прошу, не говори, что собираешься ходить по улицам и просто выкрикивать их имена, — желчно бросает Джонни — особенно недовольный, потому что кто-то раскупил его любимый йогурт в трёх ближайших магазинах. — Можешь не переживать, — огрызается Уилл. Дешёвая пиццерия на окраине становится прибежищем, чтобы собраться с силами и мыслями. А действительно, как он планирует поступить теперь? Да, город небольшой, но как найти в нём тех, кто, наоборот, всеми силами пытается скрыться? На следующий день Уилл кожей чувствует опасность, на которую идёт, когда садится на скамейку главной площади и просто ждёт. Час, два, пять… А вечером, голодный и продрогший, плетётся обратно к выжидающему в укрытии Джонни. — Не сходи с ума, — вздыхает тот. — Поздно, — усмехается Уилл. Поздно. Видимо так теперь и будет: он и Джонни, Джонни и он. В бесконечной дороге и погоне. Ворующие деньги и продукты. Коротающие дни до смерти, наконец-то подарящей покой. — Если его и здесь не будет — разнесу эту дыру к чертям! — ворчит Джонни, распахивая дверь под обшарпанной вывеской «Продукты». — Малец, не отставай! В магазине тепло и сухо, и Уилл позволяет себе вздохнуть, глядя, как Джонни уверенным галопом несётся к молочному отделу. Альфы… А ещё сравнивают омег с детьми! — Это последний! — внезапно доносится рёв Джонни из-за стеллажей. — Мне нужно! — Он же для беременных, дубина! — раздаётся крик в ответ. Быстрым шагом минуя ряд с печеньем, Уилл лицезреет действительно странную картину. Как некий альфа в капюшоне хватается за увесистый блок йогуртов, а Джонни хватается за альфу. И в следующий миг срывает с него капюшон толстовки. Каждую мышцу в теле Уилла простреливает электрическим разрядом, едва он встречается с чужими глазами — поразительно светлыми, вечно смеющимися на хитром, как у лиса, лице. — Ах ты, патлатый засранец… — ошалело выдыхает Джонни, тогда как Уилл уже, словно обезумевший, бросается вперёд. — Кил…! — рвётся из самой груди, но длинная альфья ладонь мгновенно зажимает рот, не дав закончить. — Потише с именами, — торопливо предупреждает Киллиан и сгребает в самые крепкие объятия, которые, когда-либо у Уилла были. — Живой… Чёрт… Живой… — лихорадочно бормочет альфа, утыкаясь носом в чёрную макушку. — А волосы-то какие… Чтоб мне провалиться! Косишь под Даррена? — Кошу, — с истеричным смехом всхлипывает Уилл, понимая, что впервые за эти три месяца по его щекам текут дарящие облегчение слёзы. — Все под него косят, ты же знаешь… — Ага, особенно теперь. Наш герой почти на сносях… — Он жив?! — взвизгивает Уилл, но тут же сам закрывает рот рукой и сбивчиво шепчет сквозь пальцы. — Он жив?! А Томас?! А… Магнус? — Да живы, все живы. От этих оболдуев так просто не избавишься… Но давайте-ка лучше поскорее куда-то свалим, ребята. Обстановка здесь, несомненно, романтичная, но обсудим всё в местечке поукромнее. Только куплю нашему роженику этот несчастный йогурт. А то он меня с потрохами сожрёт, если вернусь без него… Уилл ещё никогда не оглядывался так часто. С трудом поспевая за шагами длинноногого Киллиана — чья рука по-прежнему обхватывает его дрожащие от волнения плечи — омега чуть не выворачивает шею в неясно отчего вспыхнувшей панике, что за ними прицепилась слежка. Словно до этого они с Джонни слонялись в тумане между явью и пусть страшным, но всё же бестелесным сном. И лишь с появлением Киллиана все призрачные тени обрели самые реальные кости, плоть и кровь. Тем временем рука альфы тянет в сторону — в узкий переулок, где вскоре привыкшему к темноте взгляду Уилла открывается спрятанный во мраке мотоцикл. Хах… Да, Киллиан даже в бегах не может без верного железного коня. Где-то за спиной хмыкает Джонни: — А ты, наша рок-звезда, я гляжу, в своём стиле. Ещё и гитару, небось, тут же припрятал? — Когда у тебя киллеры на хвосте — два колеса удобнее четырёх, — расплывается в ослепительной улыбке Киллиан, а в следующий миг со всего размаху впечатывает кулак Джонни в нос. Раздаётся хруст. А сразу за ним — дикий рёв, одновременно с которым Джонни хватается за лицо, пачкая пальцы в брызнувшей фонтаном крови. — А киллеров было дохрена! — рычит Киллиан, и Уилл осознаёт, что никогда не видел столько бешеной ярости во всегда ребячливых глазах. — Нас всех чуть не перебили! — очередной удар приходится Джонни в бровь. — За сколько ты продал наши задницы?! Да ещё кому, чтоб я сдох! Кулаки Киллиана врезаются в виски, лоб, челюсть — но Джонни даже не отворачивается. Словно специально подставляет лицо под острые костяшки — обретая долгожданное наказание, смывающее с души грехи. — Хватит! — не выдержав, кричит Уилл. — Килли, прошу! Он же помог мне! Не надо! — Он — подонок! — в омегу упирается бешеный взгляд Киллиана. — Подонок. Но помог мне сбежать от Эммета и не умереть с голоду за последние месяцы. — Чёрта с два это воскресит всех, кого прикончили благодаря его стараниям! Билл погиб из-за тебя! И Филлип! И Майкл! И ещё чёртова прорва людей! Которых ты, ублюдок, лицемерно называл друзьями! Братьями! Последние слова заглушает внезапный звон разбитого стекла и пронзительный визг сигнализации. — Чёрт, — тут же хмурится Киллиан. — Крестоносцы. — Та самая банда? — напрягается Уилл. — Да, малыш. Пора валить. Запрыгивай на байк, — Киллиан кивает в сторону мотоцикла, а затем зло глядит на Джонни. — А ты… Пусть Магнус решает, что делать с твоей двуличной рожей. Жди в городе. И не вздумай бежать! Мы тебя хоть в аду достанем. — А чего ж тогда последние три месяца так и не достали? — сплюнув кровь, ухмыляется Джонни, на что лицо Киллиана мгновенно перекашивается от злости. — Благодари бога, что Уилл сейчас здесь! Иначе твои мозги уже запачкали бы эту стену! Можешь не сомневаться! — Джонни, я поговорю с Магнусом, как и обещал. — Уилл с жалостью смотрит на альфу. Успевшего стать ему напарником, соратником… Наверное, почти другом. И внезапно бросается к нему, чтобы, обвив руками напряжённое туловище, прижаться к груди и вдохнуть резкий запах хвои. — Спасибо тебе за всё, — торопливо шепчет Уилл. — Я бы без тебя не выжил. — Не за что, малец, — Джонни неловко похлопывает его по спине своей медвежьей лапой, но затем всё же сгребает в охапку и ерошит дыханием волосы: — А я бы без тебя окончательно свихнулся. Холодный ветер хлещет по щекам, хоть как-то приводя в себя. «Это не сон. Это не сон», — как одержимый, повторяет в голове Уилл, прижимаясь к спине Киллиана и вдыхая запах его феромона — яблочного, одновременно сладкого и кислого, как сам альфа — пока мотоцикл мчит сквозь темноту по вымершей дороге. Как цирковой зверь, привыкший к плети жестокого хозяина, боится выйти из клетки, даже если дверь открыта, а сторожа рядом нет. Точно так же боится и Уилл — поверить, чтобы не быть потом избитым плетью разрушенных надежд. Это подвох… Иллюзия счастья и свободы — которая рассыпется в один момент… Но не рассыпается. А наоборот: вот Киллиан круто сворачивает с трассы; вот, миновав узкую ухабистую дорогу, сворачивает снова — в лес; и вот перед глазами растерянного Уилла вырастает здание. Высокое, старое и мрачное, наверняка построенное еще в 70-х и словно замороженное с тех самых пор. Мотоцикл припаркован под самим входом. За широкими дверями уже слышен чей-то топот и возбуждённые голоса, а в следующий миг руки Киллиана поднимают Уилла с сиденья и ставят на покачивающуюся под ногами мощёную дорожку. — Заброшенный отель, — объясняет альфа. — Бьюсь об заклад здесь прикончили кого-то, как в «Сиянии», — он подмигивает. — Короче, всё, как мы любим. Ответить Уилл не успевает, даже если бы и знал что. Ведь через долю секунды снова оказывается оторванным от земли и до хруста костей сжатым в поистине медвежьей хватке. Хватке, которую он не перепутает ни с чьей другой… Солёный морской запах вышибает остатки самообладания. Нет, нет, нет! Не может этого быть! Вот это уже точно сон! Тот, чью смерть он отрицал так неистово и рьяно. Но в конце отчаялся уже настолько, что почти в неё поверил… Томас здесь. Живой, тёплый, и Уилл может слышать, как бешено бьётся сердце в его груди. — Уилли… — голос Томаса дрожит, и омега может поклясться, что по щекам брата сейчас текут такие неподобающие альфе — и уж тем более бывшему морпеху — слёзы. Но затем кто-то подлетает сзади. И, чувствуя насыщенный запах сирени и знакомый холод узких ладоней на своих плечах, Уилл понимает: Даррен Моран, грозный мафиози, прижимается к его спине и тоже шмыгает носом. — Не раздавите малыша, — смеётся Киллиан, но никто будто бы не слышит. Ведь Уилла стискивают только крепче и поднимают от земли всё выше. — Живой… Живой… — бормочут голоса, и Уилл не в силах различить Даррен это или Томас. Он просто тонет в смешении их запахов, в тепле их объятий и благодарит бога, что в этом огромном страшном мире он всё-таки не один. У него есть семья. Хоть оба родителя мертвы, хоть не заполнили любовью сердце, просто нуждающееся в одобрении, вместо возложенных больших надежд. У Уилла есть те, кто принимает его любым. — Идём скорее внутрь, — слова Томаса доносятся сквозь шумящую в ушах кровь, а Уилла уже тянут куда-то дальше. Кажется, что всё видится ему через пелену. Скрипучие двери, покрытые темнотой, узкие коридоры, лестницы с проломленными ступеньками… Взгляд успевает цепляться только за детали, будто освещённые узким лучом фонарика в кромешном мраке. А может и не «будто»? Ободранные обои, треснувшая плитка, обвалившаяся штукатурка… И внезапно — глаза. Синие, острые, словно выточенные из льда, добытого из грозных айсбергов самого северного полюса. И Уилл больше не может видеть ничего, кроме этих глаз, пронизывающих прямо до костей и нервов. — Уилл… Слишком много всего вспыхивает в сердце от одного лишь звука этого хриплого голоса. Слишком много — слишком ярко. Охватывая пламенем и сжигая дотла. Метка принимается неистово пульсировать, словно крича слепому хозяину, что его альфа наконец-то здесь. Альфа, одно касание губ которого пошлёт по телу волны сладкой дрожи. Альфа, способный подарить безопасность и защиту. И ничего, что прежде успел принести унижение и боль. Но какой омега с этим не сталкивался, верно? Уиллу требуются все силы, чтобы не кинуться Магнусу на шею и, уткнувшись носом в широкую грудь, позорно не залить слезами рубашку. Благо руки Томаса придерживают надёжно, не давая упасть — просто на пол или Магнусу в ноги. Ведь не удовлетворённая вниманием альфы метка начинает жечь ещё сильнее. — Уилл? — повторяет прокуренный баритон, а сам Магнус, хмурясь, делает шаг вперёд, попадая в свет лампы, одиноко свисающей на голом проводе с покрытого плесенью потолка. Теперь Уилл может разглядеть его во всей красе. И широкие плечи — обтянутые не привычной рубашкой, а футболкой, подчёркивающей каждый изгиб бугрящихся мышц на груди и бицепсах, — и волосы, без извечно идеальной укладки, небрежно спадающие на лоб. А седины в них стало больше… Была ли она ещё тогда, в подвале, а Уилл просто не заметил? Или появилась за эти страшные три месяца? Вместе с морщинами, проступающими отчётливее и резче, которых точно не было в доме Эммета. Ведь кончики пальцев Уилла до сих пор помнят каждый сантиметр его грубой плотной кожи, когда скользили по ней в полной темноте. Как и тело, к сожалению, тоже помнит последнюю встречу слишком ярко. Именно поэтому по спине бегут мурашки, стоит Уиллу просто бросить быстрый взгляд на плотно сомкнутые губы, тут же снова ощущая на себе их касания. Слишком требовательные — слишком необходимые. — Ты… жив, — всё, что может выдавить Уилл, и альфа улыбается в ответ — криво, горько. — Вот теперь — да. Наверное, Магнус не был бы Магнусом, не сократи он между ними расстояние и не схвати Уилла за руку. И не поднеси её к своим бесстыжим губами — чтобы оставить такой же бесстыжий, но до невыносимого нежный поцелуй в самом центре открытой ладони. Прямо на пересечении всех линий — жизни, любви и разума — каждую из которых Уилл давным-давно вручил этому бессердечному и жестокому альфе. Как только они впервые встретились взглядами в прихожей дома Даррена… Когда Уилл был ещё обыкновенным студентом, приехавшим поступать в университет, а Магнус — грозным боссом его брата. Который в этот самый миг вырывает Уилла из рук Томаса и, нагло прижав к каменной груди, окутывает своим запахом: мяты и сигарет. Кажется, он начал курить больше… И сигареты по запаху, будто бы другие… Ну конечно — где ему достать в лесу свои любимые, что стоят как месячная аренда квартирки Уилла? Да и его собственный феромон изменился — стал ещё резче, ещё сильнее и грубее… — Убей меня, если хочешь, — хрипит Магнус и совершенно неожиданно падает на колени, чтобы, обхватив руками бёдра Уилла, уткнуться лбом ему в живот. — Но больше я тебя не отпущу… Никогда, никуда… Это я виноват. Не уберёг тебя. Три месяца… Я даже подумать боялся о том, где ты. Что с тобой делают… Кажется, все вокруг исчезают в липком, как кровь, тумане. Остаются только Уилл и Магнус, последние выжившие после конца света. Пальцы одной руки зарываются в чужие волосы, и, наверное, не вцепись Уилл другой в каменные альфьи плечи — рухнул бы вниз со своих позорно подкосившихся ног. Это неправильно. Это ужасно. Это сводит с ума. Магнус был мёртв, а теперь восстал из небытия. Но что это меняет? Всё равно он остаётся тем, кем был ещё при жизни — холодным и безжалостным карателем, рушащим судьбы, даже не задаваясь вопросом: правильно это или нет… Уилл должен чувствовать к нему лишь ненависть. Но, как там, в подвале, эта ненависть смешалась со страстью настолько сильно, что уже не разделишь — так и сейчас по щекам предательски стекают слёзы боли и облегчения. — Встань… — шепчет Уилл, отчаянно стараясь спрятать дрожь в голосе. Магнус подчиняется на удивление быстро. Тут же став на голову выше, глядит своими сводящими с ума глазами и окутывает срывающим тормоза феромоном. Но, когда снова сжимает руки Уилла в своих, омега понимает — что-то не так. Теперь Уилл явно чувствует шероховатость под своими пальцами. А, опустив глаза, удостоверяется — бинты. Ладони и пальцы Магнуса полностью перевязаны плотными медицинскими бинтами. — Что случилось? — нахмурив брови, Уилл поднимает их руки выше, а затем снова встречается с льдистыми глазами. — Да так… Играл с огнём. — Он вытащил двух человек из горящей машины! — слышится голос Даррена. — Заработал ожоги третьей степени. Не надо строить из себя скромника, Магн! Не то я решу, что у тебя окончательно снесло крышу… — Той самой машины? — тихо спрашивает Уилл и получает от Магнуса утвердительный кивок. — Но что тогда произошло? Как вы все остались живы? — Машины было две, — отвечает альфа, — чтобы отвлечь внимание Эммета. Мы с Томасом сделали крюк, двигались со стороны Атэнри, а из Дублина выехали наши парни. Мы не были уверены, заглотит ли Эм приманку, но так шансы, что тебя хоть кто-то заберёт, в любом случае удваивались. Сообщить всё по телефону не получилось — появились подозрения, что нас прослушивают. Увы, ни один из этих планов не сработал… Волос Уилла касаются забинтованные пальцы, неумело-нежно перебирая пряди. — Необычно, — замечает Магнус. — Маскировка, — слабо усмехается омега. — Я догадался. Неожиданно наклонившись, Магнус утыкается носом ему в макушку и делает шумный вдох. Метка мигом вспыхивает от желания, а щёки — от смущения. Но почему? Ведь в том проклятом подвале Уилл сам творил вещи посерьёзнее! Седлал, тёрся, прижимался… Позволял чужому настойчивому языку то проникать в рот, то скользить по коже, чтобы облизать метку, словно настоящий дикий зверь. — Ты пахнешь альфой, — раздаётся над ухом глухой рокот, и Уилл чувствует, как запах мяты угрожающе сгущается. — Киллиан сказал, вы были вместе с Джонни… — в груди Магнуса начинает зреть рык. — Он ничего тебе не сделал? — Ничего, кроме помощи. Омега внутри хочет броситься оправдываться: «Мы просто целых три месяца спали в одной машине! Вот запах и прицепился! Ничего не было!» Но Уилл прикусывает язык. Он дал ответ. Джонни ничего не сделал. А даже завяжись между ними что-то на самом деле — Магнус не имеет права в это лезть. Однако Магнус и не лезет. Словно считав настрой Уилла, боится — как бы странно ни было говорить это в отношении О’Доннела — начинать очередную ссору. Ведь ссор между ними и так было достаточно… — Джонни просто слишком сильно запутался, — негромко добавляет Уилл. — Прямо как я. — И в чём же ты запутался, малыш? — последнее слово звучит непривычно неуверенно. Будто Магнус сомневается, имеет ли право звать Уилла так после всего, что было. — В себе. И в тебе. — Так, может, у меня получится помочь? Мне кажется, всё просто. Ты наконец-то здесь. Осталось прикончить парочку подонков в Дублине, и после этого мы сыграем свадьбу, — грубые пальцы осторожно касаются щеки, словно ждут, оттолкнут их или нет. Но когда Уилл не отстраняется, в холодных глазах Магнуса загорается огонёк надежды. — Я буду сдержаннее, мягче. Как сейчас… сдерживаюсь, чтобы не схватить тебя и не поцеловать. Скажу честно, это всё происходит со мной впервые… Раньше с омегами всё было иначе — только по-животному, для секса, удовлетворения потребностей… — Меняй тему, — вдруг кашляет в кулак Даррен. — Но теперь всё не так! Ты… — ладони Магнуса обнимают лицо Уилла с обеих сторон, заключая в ловушку — не оставляя выбора, кроме как смотреть в его голодные глаза. — Ты другой. А с тобой становлюсь другим и я. Не могу отрицать — это пугает, даже злит. Но иначе я теперь не могу. И я буду сдерживать свой паршивый характер, Уилл. Как сдерживал, когда ты забрался в мою постель… На этот раз Томас заходится нервным кашлем где-то в стороне, а Даррен шепчет ему: «Спокойно, алабай». — …даже тогда тебя не тронул, — продолжает Магнус. — Хоть не могу тебе передать, как хотел. Случай с меткой, он… непростителен. И ничего подобного никогда не повторится, клянусь жизнью, Уилл. — А что будет с кланом? — вдруг спрашивает тот. — С кланом? Мы прикончим Эммета, и я верну себе власть. — И всё будет, как раньше? Магнус уже было готовится кивнуть, но тут же морщит лоб: — К чему ты клонишь? — К тому, — Уилл силой заставляет себя не отводить глаза, — что клан насиловал и убивал людей. В таких количествах, что и подумать страшно. — Малыш… — И не надо говорить, что я просто молод и глуп. Надеюсь, даже в девяносто лет не начну считать, что убийство и насилие может быть оправдано хоть чем-то. Особенно деньгами и властью, построенной на страхе и крови… В комнате воцаряется мёртвая тишина, которую вскоре нарушает Даррен: — Уилл, ты же видишь, что творится сейчас в стране. И когда у власти стояли мы, такого и близко не было. — Если я не прав, Дарри, то исправь меня… Но всё это же и было. Только происходило за закрытыми дверьми — в борделях, вип-клубах, на заброшенных заводах, — Уилл опускает голову и шепчет совсем тихо: — Или где вы там ещё убивали своих должников и насиловали омег, которых те отдавали вместо платы… — Послушай, — Даррен рвано вздыхает. — Этот мир живет по своим законам. Я тоже от них не в восторге! Но… мы никогда этого не изменим. Так пусть лучше всё происходит за закрытыми дверьми, чем вырвется на улицы. Из двух зол выбирают меньшее. — Меньшее зло имеет свойство со временем перерастать в большое. Всегда. Даррен захлопывает рот, не находя ответа. А Магнус хрипло смеётся и смотрит на Уилла одновременно нежно и лукаво: — Наконец-то ты начал говорить то, что думаешь на самом деле. — Я говорил это и раньше, — как можно ровнее произносит Уилл. — Просто ты не слышал. И если не согласен со мной, знай — выходить замуж за убийцу и насильника я не намерен. Кажется, температура в помещении падает градусов на десять. А хватка рук Магнуса — поистине железных, и никакие ожоги этому не помеха — становится сильнее. — Убийцу и насильника? — он хватает Уилла за талию, резко тянет на себя — хотя куда уж ближе? — вдавливает в своё тело, будто хочет раздавить. Завладеть. — Так вот что ты обо мне думаешь? — Магнус! — гремит Томас, но Уилл осаждает его одним лишь взглядом. — Не влезай, — отрезает он, после чего снова скользит глазами по лицу истинного: по вздувшейся на лбу вене, ходящим желваками и плотно стиснутым губам, чьи поцелуи уже ему знакомы. — Ты убиваешь и насилуешь. Кем ещё тебя считать? Магнус криво усмехается: — Хорошо. Я — чудовище? Да. Но я не убил ни одного невинного человека, Уилл. Это были такие же насильники и подонки, как я сам. — Ты не понимаешь, о чём я говорю… — Так объясни мне, чёрт возьми! — Ты — насильник и подонок, но ещё ты — мой альфа. И если тебя убьют — каково будет мне? Так откуда тебе знать, скольких омег ты оставил вдовцами? А детей сиротами! С чего ты взял, что ты — Господь Бог и имеешь право вершить правосудие? Решать, кто невинный, а кто нет? Если человек против вашего рэкета, то он заслуживает быть подвешенным вверх ногами на мосту? А если омега влез в долги, его можно, как вещь, продать в бордель? Да не будь я твоим истинным и братом мужа Даррена — ты бы поступил со мной иначе? Если бы не проклятая связь, я уже полгода как валялся бы связанным в каком-то притоне после того, как отказал тебе… Скажешь нет? Или прижми меня за горло к стенке Сэмми Уортон со своими дружками, вымогая деньги. Что бы ты сделал? Пришёл бы на помощь, как пришёл сейчас? Ты такой добрый — вернее пытаешься им быть — исключительно потому что по прихоти природы мои феромоны подходят под твои. Разве я не прав? Наконец-то он всё высказал. Всё, что кипело в груди с тех самых пор, как открылась правда про настоящую «работу» Магнуса и Даррена. Пусть Уилл и выпалил это в лицо человеку, который почти воскрес из мертвых. По крайней мере для него… Но все мы смертны, а жизнь коротка, и Эммет набирает силу. Поэтому Уилл не знает, будет ли у него второй шанс на этот разговор. Пытаясь унять сбившееся дыхание, он смотрит на Магнуса. Чьё лицо, вопреки всем ожиданиям, растягивает в поистине глупой улыбке. — Я — твой альфа? — только и произносит тот. — Что? — Ты сказал, что я — подонок, но ещё и твой альфа. — Конечно, ты мой альфа, чтоб мне провалиться! — вспыхивает Уилл. — Посмотри на мою чёртову шею! Томас уже во второй раз заходится нервным кашлем, а Даррен успокаивающе хлопает его по спине и говорит: — Думаю, мудрым решением будет отложить этот разговор. Все устали, все на нервах… Уилл, я проведу тебя в спальню. Попробуем найти ту, где есть электричество. Оно тут в дефиците… Томас, — Даррен бросает на мужа внимательный взгляд и понижает голос: — Следи, чтоб этот псих не наворотил делов… — Этот псих всё слышит! — рявкает Магнус. — А Уилла я могу отвести и сам. Ты пока свяжись с Харрисом, сообщи новости и узнай, как обстоят дела. — Харрисом? — переспрашивает Уилл. — Тем самым полицейским, который расследовал убийство? — Ага, его задница теперь просиживает кресло начальника. — Вообще-то, — хмыкает Даррен, — только стараниями этой самой задницы нам и удалось спасти от Эммета наших. — И сами бы справились. — Не справились. — Иди займись делом. — Значит, у вас есть какой-то план? — произносит Уилл с надеждой. — Скорее стратегия, — вдруг отвечает голос Киллиана, с интересом наблюдающего за развернувшейся перед ним сценой и разве что не жующего попкорн. — Эти три месяца мы работали над вербовкой людей Эммета, — объясняет Магнус. — И что нам удалось понять — за ним стоит кто-то покрупнее. Не мог этот истероид сам запугать стольких людей… — Всё верно, — кивает Уилл, — когда он выпил лишнего, то проговорился, что у него сильный покровитель. — Когда выпил лишнего? — глаза Магнуса угрожающе блестят, и он понижает голос, чтобы слышал только Уилл. — Я надеюсь, этот урод не выторговал у тебя и второй поцелуй? — Ревнуешь? — неожиданно для самого себя спрашивает омега, видя, как на челюсти Магнуса вздуваются желваки. — Волнуюсь. — Что я уйду от тебя к твоему же мужу? — Уилл… — голодным волком гарчит Магнус. — Больше поцелуев не было. Доволен? — Буду доволен, когда новым моим мужем станешь ты. — Мне кажется, я дал чёткий и ясный ответ. Или босс мафии не привык слышать «нет»? — Ты ходишь по острию ножа, мой ангел. — Рискну. Всё равно вторую метку ты уже мне не поставишь. — Ты стал наглее. — И я безмерно этому рад. А сейчас… хочу впервые за три месяца поспать в кровати. И всё-таки думаю, что лучше пусть меня проведёт Даррен. В воздухе небольшой спальни летает пыль, а вместе с ней — призраки прошлых постояльцев. Время остановилось в тяжёлых портьерах, причудливых узорах на почти содранных обоях и продавленном пружинистом матрасе. Но родные запахи — Томаса, Даррена, Киллиана… — уже успевшие напитать каждый дюйм этого отеля, затмевают всю его жуткую хтоничность. Хоть леденящий душу и пьянящий разум запах мяты, кажется, перебивает все другие. — Увы, душ работает только один, — говорит Даррен, подперев плечом дверной косяк. — На этом этаже, в конце коридора. Задвижка есть, не переживай. Если что — зови меня или Томаса, мы покараулим. — Для меня наличие душа — уже роскошь, — кисло улыбается Уилл. — Три месяца с горем пополам мылся из умывальника на автозаправках. — Впечатляюще. Ещё постарайся не включать здесь слишком много ламп за раз. — Их тут всего две. — На самом деле, лучше вообще их не включать, — виновато усмехается Даррен. — Есть вероятность, что всё в этой дыре замкнёт к чертям собачьим. Но когда нас это пугало, да? Я хотел спросить… Откуда шрам? Пальцы инстинктивно касаются уже зажившего росчерка на щеке. — Не смог поделить Магнуса с его бывшим, — отвечает Уилл. — Я прикончу Эммета… — Другим бывшим. Подозреваю у Магнуса их много — и встреча эта не последняя. — Тогда уже вмешаюсь я! Но, кроме шрама, ты… в порядке? Во всех смыслах этого слова и насколько «в порядке» можно быть в долбаных бегах. — В порядке… — задумчиво бормочет Уилл, проводя ладонью по покосившемуся столу. — Пусть будет «в порядке». Джонни очень мне помог. — Как же это в стиле альф! — громко фыркает Даррен. — Сначала нагадить, а потом рваться помогать! Но ещё я тут посчитал… — Что? — Ты был с ним три месяца. У тебя не начиналась… Чёрт, — Даррен тихо смеётся, — никогда не думал, что об этом так сложно говорить. Всё-таки сказывается отсутствие у меня младшего брата… — Я понял, — слабо улыбается Уилл. — Нет, течки не было уже давно. Сначала таблетки, а потом мой организм, наверное, решил вообще заблокировать эту функцию. Когда получил метку — от греха подальше. — Ну, почувствуешь хоть малейшие изменения — говори. Придумаем, куда тебя упрятать. Не дай бог накроет в самый неудачный момент. Магнус под боком — всё равно что ядерная бомба… Он не Томас — терпеть не будет. Если, конечно, — карие глаза Даррена смотрят серьёзно и внимательно, — ты сам не хочешь провести с ним течку. Кровь резко заливает щёки, и Уилл уже собирается заявить громкое «нет!», как вдруг осекается и качает головой: — Я уже сам не знаю, чего хочу, Дарри… — Даже так? Ясно… Мне показалось, что-то произошло между вами, пока он был в плену. Возможно, конечно, что просто показалось… — Я залез на него, — взгляд Уилла блуждает по комнате, лишь бы не встречаться с чужим — слишком внимательным. — Приставил нож к горлу и… начал обжиматься, — нервный смешок вырывается сам: — Всего-то. — Хотел бы я на это глянуть… — хохочет Даррен. — Давно пора стукнуть этого оболтуса по лбу его же ложкой. — А ты теперь, смотрю, не так уж и против наших отношений? — Я и раньше не мог быть против — выбор же только за тобой. Просто я знал Магнуса десять лет. Знал слишком близко. И видел, что человек он… скажем так, не самый святой. Но за последние месяцы моё мнение изменилось. Не то что бы кардинально, но всё-таки. — Неужели, он стал святым? — саркастично поднимает бровь Уилл, но Даррен без тени насмешки качает головой. — Увы, иногда человека меняет только огромное горе. Таких людей, как Магнус — точно. — Может, таких людей, как я — тоже. На лице Даррена появляется печальная улыбка. — Значит, вас точно связывает не одна только истинность. Ложись спать, Уилл… Уже поздно. Тем более надо набраться сил перед завтрашней встречей с Аланом, — Даррен подмигивает. — Он здесь?! — изумляется Уилл. — Все здесь. В Дублине началась настоящая бойня. Тех, кто не присоединился к Эммету, стали просто вырезать. Поэтому мы забрали всех своих родных. Найджел и Райли тоже тут. И омеги некоторых членов клана, которые остались нам верны. — Много людей ушло к Эммету? Поджав губы, Даррен коротко кивает: — Много. Вскоре, в уже опустевшей комнате Уилл ложится на кровать и смотрит в потолок. Тело еле двигается от усталости, но в уме роится слишком много мыслей. Он дожидается глухой ночи, когда за тонкими стенками стихают любые шорохи и звуки. Смех Найджела — наверное, Киллиан рассказал ему свою очередную шутку. Ворчание Даррена и бесстрашные попытки Томаса его успокоить. А затем — подозрительно резкое затишье, означающее лишь две вещи: либо Даррен наконец-то придушил мужа подушкой, либо Томас заткнул того поцелуем. Что срабатывает всегда. Уилл успел это заметить. «Интересно сработало бы это с Магнусом?» Совершенно безумная мысль проносится в мозгу, и прежде чем Уилл успевает отогнать её, как пчелу, севшую на уже надкусанное яблоко, в воображении возникают картины. Не менее безумные. В них они с Магнусом спорят о какой-то мелочи — в какой цвет красить стены в гостиной, какую картину повесить в спальне — и когда лицо альфы почти напоминает по цвету помидор, Уилл прижимается к нему всем телом и оставляет на губах невесомый, просто издевательски невинный поцелуй. «Это запрещённый приём…» — руки Магнуса мгновенно смыкаются на талии, словно говоря: пути назад нет. С этим альфой вообще никогда нет пути назад. Каждый шаг становится роковым. — «Крась стены в этот грёбаный оливковый… Будь по-твоему…» — зло порыкивая, бросает Магнус, а в следующий миг губы Уилла сминают таким же злым, нетерпеливым поцелуем. Почему кажется, что именно так бы всё и было? Что на самом деле грозного босса очень просто «уломать», если найти его слабые места? Тем более некоторые из них уже известны… — Уилл, ты окончательно чокнулся, — раздражённо вздыхает он и резко встаёт с кровати. Вряд ли в душе кто-то будет — отель всецело погрузился в сон. А Уиллу надо смыть три месяца бесконечного бега с тела. И слишком много непрошенных мыслей из его дурной головы. Ледяной водой. Ледяной, как глаза Магнуса… Хватит! Почему он не может контролировать эти мысли?! Почему они то и дело вспыхивают в уме — так ярко, что напрочь ослепляют? Видимо, ещё и оглушают. Потому что слух не сразу улавливает шум воды, доносящийся из-за двери общих — насколько же старый этот отель! — душевых. Аромат мыла, без всяких примесей и отдушек, лишь на секунду маскирует всеобъемлющий мятный запах. Но этой секунды достаточно, чтобы Уилл вошёл внутрь и, как громом поражённый, замер прямо на скользком мокром кафеле. Тугие струи воды бьют по бугрящимся мышцам на покрытой жуткими шрамами спине, крепким мускулистым бёдрам и… обнажённым упругим ягодицам. Разгорячённый и совершенно голый, Магнус стоит под душем, как чёртов античный бог, нагло сошедший с картин эпохи Ренессанса. И также нагло и бесстыже Уилл таращится на его могучее литое тело, не в силах отвести взгляд. Дыхание перехватывает, кровь устремляется к щекам, ушам, а самое страшное — к паху. «Отвернись! Закрой глаза! Беги!» — вопят остатки здравого смысла, но и они затравленно смолкают, стоит Магнусу закинуть голову, подставив лицо горячей воде, и скользнуть своими огромными ладонями по груди и животу, размазывая мыло. А затем остановить руки в самом низу. Уилл готов провалиться сквозь землю — прямо в пресловутое седьмое пекло. Но какого-то чёрта продолжает стоять истуканом и смотреть, как напряжённые мышцы перекатываются под плотной кожей, когда Магнус упирается одной рукой в стену, а второй… Нет, не может быть! Не может он этого сейчас делать! Однако локоть повёрнутого спиной альфы начинает двигаться — неторопливо, но ритмично — а ладонь явно лежит на том самом месте, куда кровь нещадно приливает и у Уилла. «Отвернись!» — визжит совесть, но ступни словно врастают в пол. Глухие порыкивания срываются с губ Магнуса, и Уиллу почему-то представляется, как тот прикусывает их в попытке сдержать стоны. Как тяжело вздымается широкая грудь, как поджимается рельефный пресс, пока рука… Ох… — Тебя папа не учил, что подглядывать неприлично? — раздаётся сиплый голос, и Уилл вспыхивает до самых корней волос. Но к собственному ужасу обнаруживает, что ноги по прежнему налиты свинцом и прилеплены к земле. Теперь Магнус расплывается в ухмылке. Обернувшись через плечо, но всё ещё продолжая стоять спиной, скользит по его фигуре почерневшими глазами. — Неприлично — оставлять дверь в душ открытой, пока решаешь заняться рукоблудием! — с неожиданным раздражением бросает в ответ Уилл. — Рукоблудием? — голос Магнуса такой рокочущий и хриплый, будто прямо в ухо мурчит огромный разнеженный на солнце тигр. — Неужели ты таким не занимаешься? — Было как-то не до этого… — Тем не менее ты не уходишь. Уилл сглатывает. Верно. Не уходит. А почему — ответа у него нет. — Седьмое пекло… — шумно выдыхает Магнус и, выключив воду, срывает висящее рядом полотенце. Через долю секунды оно уже обвязано вокруг мускулистых бёдер, а в глаза Уилла всматриваются другие — голодные и тёмные. — Повторяю, малыш, — пугающе спокойно, Магнус начинает двигаться прямо на омегу, — ты искушаешь судьбу. И меня. — Я-я… я зашёл сюда случайно… — лепечет попятившийся назад Уилл. — То есть… Не знал, что тут кто-то есть… Магнус прав. Как можно быть таким идиотом? О чём он только думал, когда стоял и пялился на голого взрослого альфу? Такое даром не пройдёт… Да и сейчас Уиллу давно пора отвести свои бесстыжие глаза. Ведь теперь, когда Магнус приблизился вплотную — так, что протянет руку и сомкнёт на шее пальцы — Уилл может видеть каждую несчастную капельку, стекающую по его телу. С влажных чёрных волос по неровным шрамам на груди, к каменному животу вниз — чтобы исчезнуть где-то под полотенцем… Которое всё-таки повязано на бёдрах слишком низко — открывая чёрную дорожку волосков, бегущую от пупка к паху — и топорщится совершенно недвусмысленно, намекая, что альфа до сих пор возбуждён. И возбуждён сильно. — Я пойду… — бормочет Уилл, но чужие пальцы уже впиваются в локоть. — Ну, уж нет. Поздно. Раз кролик прискакал сюда — должен быть готов к последствиям. Омега сглатывает, прежде чем произнести: — Ты обещал, что будешь ждать. — Значит, мне всё-таки есть чего ждать? — Не цепляйся к словам. — А я прицеплюсь. Мне есть чего ждать, Уилл? Седьмое пекло… — хватка на локте вдруг ослабевает, — ну вот, ты опять дрожишь. — Ничего подобного, — заявляет действительно побледневший Уилл. — Ага, храбрись-храбрись… Но бояться правда нет причины. Я просто хочу поговорить. — Мне кажется, мы уже обсудили всё сегодня вечером. Даже больше, чем следовало… — Например? — Например твоё: «Убьём Эммета и сыграем свадьбу». — И в чём проблема? — Ты никогда не видел, как делают предложение? — прищурившись, Уилл искоса поглядывает на широкую ладонь, успевшую подняться с его локтя к плечу и теперь поглаживающую большим пальцем ключицу. — Кольцо будет, не переживай. Самое лучшее. — Да при чём тут кольцо… Ты даже не спросил согласен я или нет — просто поставил перед фактом. — Я… Но… — лицо Магнуса никогда прежде не выглядело таким растерянным. — Ты же мой омега. Очевидно, что ты должен стать моим мужем. К чему тратить время на пустые разговоры? — Ясно. Всё запущеннее, чем я думал. — Хочешь, чтобы я встал на колени и спросил опять? — Честно? Сейчас я просто хочу в свою комнату. — Уилл, ты станешь моим мужем? — Нет. — Ответ не принимается. — С тобой просто невозможно разговаривать… — Но всё же ты это делаешь, — скользящие всё выше пальцы Магнуса невесомо пробегаются по шее. — Тебя ко мне тянет, и сопротивляться ты не можешь. — Знаешь что… Уходи отсюда и дай мне наконец спокойно принять душ. — Я могу покараулить, чтобы никто не зашёл. — Обойдусь. Уилл почти отодвигает Магнуса в сторону — если бы мог физически пошатнуть эту гору — и неожиданно нагло направляется к душу, как вдруг его беспардонно хватают за плечи. Спина встречается со стеной. Руки прижаты к ней же по обе стороны от головы. А пульс, кажется, испугавшись, просто убегает — так как сердце без признаков жизни замирает в груди. Тело Магнуса, всё ещё мокрое, но горячее, как кипяток, придавливает бетонной плитой, давая ощутить твёрдость мышц и… того, что скрыто полотенцем. — Не бойся, — вдруг тяжело выдыхает альфа. Хватка становится нежнее, но руки Уилл пока опустить не может из-за крепких пальцев на запястьях. — Не бойся, я ничего не сделаю. — У тебя биполярное расстройство? — шипит Уилл, когда гнев наконец-то вытесняет страх. — Советую сходить к врачу — провериться. — И проверять не надо, — смеётся Магнус. — Началось на свадьбе Даррена, когда впервые уловил твой запах. — Тогда пей лекарства и оставь меня в покое. — Знаешь, — альфа оказывается слишком близко к губам Уилла, — последнего, кто говорил со мной в таком тоне, я… — Что? — голос предательски дрожит, но Уилл заставляет себя выдавить: — Убил? — Честно? Последнего — избил до полусмерти. Пару недель назад — ко мне тогда лучше было не подходить… Мы искали тебя по всей стране. Я так боялся, что какие-то ублюдки из очередной распоясавшейся банды похитили тебя и продали в первый попавшийся бордель. Или оставили себе… Я бы именно так и поступил. Не смог бы выпустить из рук настолько лакомый кусок. — Как ты умудряешься говорить мерзости и комплименты одновременно? — Поверь, малыш, это я ещё стараюсь. Наконец-то одна рука Уилла обретает свободу, но прежде замершее сердце пойманной птицей бьётся о рёбра, едва Магнус касается его лица. Большой палец скользит по тонкой полоске шрама на щеке — той самой, который оставил его же фаворит. Пусть бывший, но что-то внутри Уилла негодующе сжимается от одной мысли, как пахнущие сигаретным дымом губы прижимаются к шее другого омеги, а сильные ладони оглаживают чужие бёдра. — Я бы полюбил тебя даже без истинности, — произносит Магнус. — Ты искренний, честный… сложный. И мне это нравится. То, какая тоска и злость видна за твоей улыбкой. — Любишь поломанные вещи? — Ты не поломанный. — Ты плохо меня знаешь. — Тогда хочу узнать, — горячая ладонь перемещается ниже и, покрывая собой всю грудную клетку, ложится прямо на солнечное сплетение — на сердце. — Всего тебя. Дай мне шанс, Уилл. Мы заложники собственных судеб, но я постараюсь бороться — и со своей, и с твоей. — Ты сказал, что будешь держать себя в руках, — дыхание Уилла позорно срывается, едва вторая ладонь Магнуса скользит по его боку к талии, — но они уже слишком далеко. — Далеко… Помню, как раньше ты вздрагивал от каждого моего прикосновения, — судя по всему Магнус не думает отстраняться ни на сантиметр. — Да чего уж там прикосновения… Просто когда я подходил слишком близко. Но теперь ты не дрожишь. — Отпусти меня. — Не хочу. Чёрт, Уилл, как же я этого не хочу… — Магнус утыкается носом ему в висок. — А хочу держать тебя сутки напролёт. Обнимать днём, подминать под себя ночью. Целовать твою шею, — шероховатые пальцы, словно вторя словам, пробегаются по отчаянно пульсирующей венке, — ключицы, плечи… Всего тебя. Я помню каждое слово, которые ты сказал в том дрянном подвале. И понимаю, чего ты теперь ждёшь от альф. Но я не причиню тебе боли. Больше никогда. — Губы Магнуса находят метку, но не касаются — только щекочут тяжёлым порывистым дыханием. И каждая частичка в теле Уилла подло жаждет податься навстречу. — Всё изменилось за эти месяцы. Прежнего меня больше нет. Он умер. А я родился заново. — Магнус… — почти всхлипывает Уилл, вжимаясь в стену, словно надеясь в ней исчезнуть. Чтобы не чувствовать этих губ, не вдыхать этого запаха, не видеть этих глаз, что смотрят прямо в его самые постыдные желания. — Я ведь уже всё тебе сказал… — Что ты никогда не будешь моим? Тогда тебе придётся повторить это ещё как минимум миллион раз, малыш. Потому что я никогда не соглашусь. — Мы с тобой живём в разных мирах… — Ну так я введу тебя в свой. Ты встанешь рядом со мной, будешь управлять кланом. Не превратишься в бесправную красивую игрушку босса, если это тебя пугает. У тебя будет всё, что только захочешь. Деньги, власть, возможности — построить карьеру художника, помогать сиротам, больным, бездомным… У тебя буду я. Весь. Я твой со всеми потрохами, Уилл… Ты можешь вертеть мной, как тебе вздумается. И знаешь что пугает меня больше всего? Я сам этого хочу. — Сейчас я расскажу тебе, как всё будет на самом деле… — шепчет Уилл, всеми силами сопротивляюсь жару чужого тела и пьянящему феромону. — Мы сыграем свадьбу, ты продолжишь творить тот ужас, что творил все эти годы, а я… Сначала буду протестовать, отчаянно пытаться повлиять на тебя, хоть что-то изменить. Но потом — и это самое страшное — смирюсь. Начну закрывать глаза всё чаще и чаще. Отворачиваться, гнать от себя слишком неприятные мысли, переключаться на другое — шопинг, путешествия, коллекционирование картин. Может, даже время от времени буду кидать тысячу-другую долларов на благотворительность. Чтобы очистить совесть. Так все и живут. И так жить просто и приятно. Но не всегда «правильно» и «просто» идут вместе… Иногда нам приходится выбирать. И выбор этот — самое мучительное, что только можно представить. Тяжёлые тёплые ладони обнимают лицо Уилла, вынуждая поднять подбородок и посмотреть вверх — прямо в два дьявольских омута синих глаз. — Ты выбираешь не между «правильно» и «просто», — говорит Магнус. — Ты выбираешь своё счастье. — Это слишком тонкая грань — между любовью к себе и слепым эгоизмом. И стирается она невероятно легко. Так, что не успеешь и моргнуть. Поэтому мы и живём именно в таком мире. Потому что слишком много людей отводят взгляд от беззакония. Живут, делая вид, что их это не касается. Но рано или поздно — обязательно коснётся. — Ты точно мой личный ангел… — усмехнувшись, альфа качает головой. — Только вот пришёл ты, чтобы спасти мою душу или забрать — неясно. — Мне не нужна твоя душа, Магнус. — А мне твоя нужна. — И ты считаешь это нормальным? — Нет. — Спасибо, хоть правда… Что-то непонятное побуждает Уилла коснуться чужих ладоней. Отняв их от своего лица, он всматривается в жуткий узор ожогов и тихо спрашивает: — Они болят? — За три месяца успели затянуться. Но если поцелуешь — станет лучше. — Ты неисправим… — Всего один поцелуй. Неужели жалко? — Жалко. Я и близко не такой добрый, как ты себе там нафантазировал. — О, поверь, фантазировал я много… — Так, может, узнаешь меня получше и вообще передумаешь брать в мужья, — усмехается Уилл. — И не надейся. Ладно, сегодня обойдусь без поцелуя. Всё равно почти зажило — как видишь, уже могу даже рукоблудствовать. — Повторюсь, ты неисправим… — Но почему-то ты до сих пор не сбежал. — Может, потому что ты вдавливаешь меня в стенку? — Может, — оскаливается в улыбке Магнус и в следующий миг прижимает кисть Уилла к своим губам. — Но я буду убеждать себя, что ты просто хочешь побыть со мной подольше. — Этот разговор начинает утомлять… — Потому что давно пора его закончить и наконец-то перейти к действиям. — Именно. Поэтому я пойду в душ, а ты — спать. — Только если обещаешь мне присниться. А завтра утром я сделаю тебе предложение ещё раз. — Я отвечу «нет». — Тогда повторю в обед. И вечером. И миллион раз, пока не согласишься. — Дело твоё. Только Даррен будет недоволен, что ты занимаешься чёрт-те чем. — Переживёт. — Отпусти меня. — А когда-то мы обязательно будем принимать душ вместе… — О’Доннел, не испытывай моё терпение. — Я рискну, мой свирепый кролик. Уилл уже почти примиряется с мыслью, что остаток ночи проведёт зажатым между холодной стеной и горячим телом. Однако стальная хватка наконец-то разжимается, выпуская на свободу — ну точно кролика из клетки. — Сладких снов, мой ангел, — ладонь Магнуса пытается в последний раз погладить по щеке, но Уилл успевает увернуться. — Пока будешь в душе, думай обо мне. Только оставшись в долгожданном одиночестве и простояв несколько минут под ледяной водой, Уилл может собрать в кучу жалкие обрывки мыслей. Нужно было сбежать сразу! Как только Уилл увидел чужую обнажённую спину! Нужно было не витать в мыслях, а услышать, что за дверью течёт вода! Ведь что будет потом, если даже после простого разговора с Магнусом наедине, тело потряхивает, в промежности пульсирует, а анус — какой стыд! — кажется, увлажняется от смазки… После простого разговора и пары минут наблюдений за крепкими альфьими ягодицами. И тем, как мускулистая рука неспешно гоняет член… Какой стыд! Стыд! Стыд! Даррен прав… Нужно быть осторожнее, а не беспечно разгуливать по тёмным коридорам, когда вероятность наткнуться на Магнуса — как оказалось, даже голого! — слишком высока. Вот же извращенец — ведь специально не запер дверь! А войди к нему Даррен? Или, того гляди, Томас? Уж тот сразу распустит кулаки и покажет, где на двери находится задвижка! Метка на шее болит, не одаренная вниманием истинного, но Уилл заставляет инстинкты если не замолчать, так хотя бы стихнуть. Но как долго он ещё сможет им сопротивляться — главный вопрос… Опять-таки, Даррен прав: не накроет ли Уилла течка во время очередного ночного душа? Когда гормоны к чертям снесут крышу, а Магнус окажется рядом и будет так рад ему помочь. Пьяному от похоти, сходящему с ума от жажды, дрожащему и бесстыдно мокрому из-за позорно текущей задницы, которую он сам же будет старательно выпячивать для альфы… Хватит! На сегодняшнюю ночь — хватит. Только после рассвета, когда все демоны уползают вслед за темнотой, Уиллу удаётся бессильно рухнуть в сон. Поверхностный и тревожный, пропахший мятой и грубо оборванный чьим-то громким воплем. — Пустите меня к нему! Бедный мальчик! — Папа, угомонись! Уилл успевает лишь разлепить опухшие глаза, как дверь в его комнату с грохотом распахивается. Несущейся кометой внутрь врывается омега. Немолодой, но явно молодящийся. С крашеными в платиновый блонд волосами и татуажем на уже тронутом морщинками, но всё ещё красивом лице — так похожим и непохожим на Даррена одновременно. — Мой бедный мальчик! — с надрывом всхлипывает Алан, и Уилла который раз за сутки заключают в крепких тисках объятий. — Когда Даррен, паршивец такой, всё мне рассказал, я был в ужасе! Они и тебя в свои грязные дела втянули! Несчастный ребёнок! А этот Магнус… Он мне сразу ой как не понравился! Бандит бандитом! Дикарь дикарём! — Я стою здесь, — звучит низкий голос, и всё ещё окутанный остатками сна Уилл различает выросший на пороге широкоплечий силуэт. — Думаешь, из-за этого я начну говорить что-то другое?! — с воплем, достойным величайших драматических актёров, возмущается Алан. — Я не твои лизоблюды, которых ты запугал! Даррен всё мне о тебе выложил! — Большую часть информации ты выпытал угрозами, папа, — недовольно бросает возникший в дверях Даррен. — Вы только посмотрите на его шею! — продолжает Алан. — Да я это животное к моему мальчику и близко не подпущу! — А они с Томасом, явно, между собой ладят, — Магнус бросает на Даррена невесёлый взгляд. — Души друг в друге не чают… Сидят на кухне, пекут пироги и перемывают мне кости. Папа, да отпусти ты его! Задушишь ведь! Объятия Алана всё же становятся менее пылкими, и придавленному Уиллу удаётся даже сделать короткий вдох. Как внезапно на кровать залетает маленькое рыжее пятно. — Терри! — вскрикивает Уилл, уже атакованный влажным тёплым языком заметно подросшего щенка. Как же он про него забыл?! Ну, конечно… Ведь успел побыть с Терри лишь день, пока всё не случилось. Метка, похищение, Эммет, побег… — Я не мог его оставить, — обычно суровое лицо Магнуса смягчает редкая улыбка, которой он удостаивает лишь Уилла. Именно такая играла на его лице прошлой ночью. А сейчас, при свете ярких солнечных лучей, заставляет недавние события ударить прямо в голову — хуком профессионального боксёра — а кровь в смущении прилить к щекам. — О да, ты же известный борец за права животных, — прыскает со смеху Даррен, разрушая всплывшие в памяти образы. — Между прочим, исследователями доказано, — начинает Алан, прожигая Магнуса взглядом, — что большинство серийных убийц очень любили животных. Так что принести собачку в дом — ещё ничего не значит! — Мистер Моран, — устало вздыхает Магнус, — за что вы меня так ненавидите? — Ты втянул моего сына в преступный мир! — Да забирайте его обратно. Вам все только «спасибо» скажут. — Ах, «спасибо»?! — шипит Даррен, в точности повторяя тон родителя. — Да я лёг в больницу всего на пару дней! И за это время ты умудрился поставить Уиллу метку, прозевать его похищение и сдать клан своему чокнутому муженьку! — Я вообще не доверяю тем, у кого было больше одного мужа, — со знанием дела кивает Алан. — У тебя у самого второй муж, пап. — Он пока только жених! И я — другое дело. Я — вдовец! — Я тоже думал, что вдовец, — хмуро замечает Магнус, а Алан кривит подкрашенные губы. — Потому что сам с мужем и расправился? Магнус раздражённо поворачивается к Даррену: — Ты что, во все детали его посвятил?! Омега разводит руками: — Он угрожал похитить близнецов и назвать их Эбенейзер и Фицуильям. Таким я рисковать не мог, прости. — Алан? — в комнате становится тесно, когда в неё заходит Томас. — Вас ищет Альфред. — А в чём дело? — Не знаю. Но говорит, срочно. Алан смазано чмокает Уилла в щеку, оставляя след от розовой помады. Вот это омега старой школы — даже в лесу, в разваливающемся на глазах отеле при полном параде с макияжем и укладкой… Затем бросает многозначительный взгляд на Даррена, испепеляющий — на Магнуса и пулей вылетает в коридор. — Его же никто не ищет? — спрашивает Даррен, едва Томас закрывает дверь. — Конечно, нет, — слабо улыбается тот. — Вот именно благодаря таким вещам я всё ещё с тобой не развёлся, алабай! — А я думал, ты ждёшь рождения детей, а потом сбежишь от всех нас в Южную Америку. — Я размышляю над этим вариантом. — Дарри, это он только делает вид, что понимает сарказм, — тихо смеётся Уилл, почёсывая разомлевшего щенка за рыжим ухом. — А потом ведь ещё неделю будет ходить надутый. — А я один в шоке, что наш моралист вообще соврал Алану? — ухмыляется Магнус. — Моралист… — Даррен закатывает глаза, но всё же устало виснет на мускулистом плече мужа. — Видел бы ты какие эксперименты в постели мне предлагает этот святоша! — Умоляю, — Уилл закрывает руками лицо, — дождитесь хотя бы пока я выйду… — Прости, — тут же осекается Даррен. — И особенно — за Алана. Не дали тебе даже толком проснуться… — Как он отреагировал, когда узнал про мафию? — Как всегда — слишком эмоционально. Но, уверен, будь он помоложе, уже вступил бы в клан, чтобы держать в страхе город. Как сейчас держит школу, где работает… Ладно, мы уходим. А ты спокойно вставай, умывайся, принимай душ — всё, что тебе там нужно. Нет, судьба точно имеет с Уиллом счёты. Иначе почему Даррену нужно было сказать именно про душ? И именно когда Магнус стоит в комнате, заполняя её своим проклятым запахом и смотря на Уилла своим режущим без ножа взглядом. Так, словно омега не укутан в старенькое изъеденное молью одеяло, а абсолютно голый, призывно раскинувшись, лежит на белоснежных простынях… Нет! Гони эти мысли, Уилл! Гони их прочь! К счастью с головой нырнуть в непрошеные фантазии не даёт бьющий по нервам звук. — Харрис, — вытащив из кармана жужжащий телефон, объясняет Даррен и тут же принимает вызов. — Алло, Глен? Магнус кривится, будто видит в тарелке с обедом таракана: — С каких это пор Харрис стал для тебя «Гленом»? — Ага, — сдвигает светлые брови Томас, — с каких это? — Да, Магнус рядом, — игнорируя двух альф, произносит Даррен. — Включаю громкую связь. Выкладывай. — О’Доннел, ты меня слышишь? — говорит из динамика Харрис. — К сожалению. Что случилось? — Мы нашли омегу, — голос полицейского глухой, севший, вибрирующий от напряжения. — Полуживого, со следами пыток на теле. Честно говоря, врачи удивлены, как он так долго протянул без помощи… — Я омег не избивал, — отрезает Магнус. — Отсиживаюсь в лесу, сам знаешь. — Знаю, — отвечает Харрис, подозрительно запнувшись. — Но мы сняли его отпечатки. — И? — И судя по ним — это твой бывший муж. Эммет О’Доннел.