Головокружение

Стоит солнечный сентябрьский день, когда этот альфа впервые появляется перед художественной академией, а Уилла охватывает одновременно столь сильный трепет и столь необоснованный страх, что хочется тотчас же броситься бежать — или альфе навстречу, или же просто без оглядки. Высокий, крепкий, с суровым угловатым лицом, тяжёлыми угрюмыми бровями и глазами такими холодными, что от одного их взгляда бросает в дрожь. Всё в этом альфе кричит о его силе и превосходстве. И о том, что он всегда получает то, чего желает. — Я твой истинный, — в воздухе, уже успевшем остыть после короткого ирландского лета, гремит низкий голос, от которого по спине Уилла тут же пробегает стайка мурашек. — Что? Боишься меня? Уилл сглатывает: «Да». Но упрямо мотает головой. — Нет. В ответ Магнус лишь, усмехнувшись, выгибает одну бровь и несколько секунд смотрит на него своими ледяными самоуверенными глазами — слишком прямо, слишком волнующе. Совсем как посмотрит на Уилла всего через несколько недель, вкладывая в его ладонь заряженный пистолет, словно ненароком задевая шероховатыми пальцами чувствительную кожу на запястье. И ещё через пару дней, протягивая бокал вина в своей погружённой в тёплый полумрак гостиной или с ошеломляюще равнодушным видом рассказывая о происхождении каждого из своих многочисленных шрамов и ожогов. И Уилла не пугал ни один из них. Его не пугали грубые сильные руки, неуклюже гладящие его по волосам, не смущал и резкий запах сигарет, когда лицо Магнуса оказывалось к нему непозволительно близко, а столь непривыкшие к улыбке губы так и норовили коснуться мочки уха. — Я же тебя насквозь вижу, — полунасмешливо произносит Магнус. — Вижу, что ты не такой беспомощный, напуганный мальчишка, каким зачем-то пытаешься казаться. Редкая улыбка смягчает холод синих глаз, иссеченные шрамами руки становятся нежнее, и Уилл уже готов сложить оружие и сдаться в плен дурманящему рассудок запаху лесной мяты. Но все заканчивается слишком быстро. Звонок от Сэмми, новости о пытках его отца и звериный рык Магнуса, заставляющий напрочь забыть, как дышать. — Решил, что я добрый и хороший?! — рокочет голос альфы, пока его тело вдавливает Уилла в кровать, не оставляя ни шанса на побег. — Да я каждый день задаюсь вопросом, почему до сих пор не нагнул тебя и не отымел, как следовало сделать ещё при первой встрече! Жаркое дыхание на шее. Пальцы, впивающиеся в рёбра так, что синяки не сойдут несколько недель. А затем раскалённая лава расползается по венам, и мир вокруг взрывается и рушится, погребая под своими обломками любые тени былой надежды, едва клыки Магнуса пронзают Уиллу брачную железу. — Ну слава богу… — внезапно доносится откуда-то издалека. — Хоть живой… Сначала появляется боль. Тупая и пульсирующая, вязко растекающаяся от головы по всему телу. Затем возвращается обоняние, а с ним приходит и новый непонятный запах. Тонкий, лёгкий, невесомый. Такой непривычный после нескольких недель в постоянном окружении резкого феромона Магнуса, вытесняющего все остальные. И наконец — смутное осознание чужих прикосновений ко лбу и волосам, неожиданно бережных и осторожных. Веки поднимаются с трудом, и вскоре всё-таки прорвавшийся сквозь зловеще мерцающую черноту взгляд различает чьё-то незнакомое лицо — с чертами аккуратными и тонкими, совсем как аромат лаванды, который, как оказывается, исходит от омеги, сидящего прямо перед Уиллом. Такие лица запечатлели на своих полотнах прерафаэлиты и вдохновившие их мастера Ренессанса и Античности. Но закажи у Уилла кто-то портрет этого лица — он отдал бы предпочтение чёрной туши и перу. Металлическому, острейшему, способному провести самые тонкие и чёткие линии этих дивных миндалевидных глаз — серых, как все грозовые тучи осени — и блестящих тёмно-рыжих волос, небрежно падающих на высокий лоб и выступающие скулы, будто выточенные из мрамора. — Слава богу, — голос омеги оказывается мягким и глубоким. — Ты долго не приходил в себя, я волновался. Не бойся, умоляю! Здесь ты точно в безопасности. В кои-то веки… Невесомое прохладное прикосновение исчезает со лба, и Уилл замечает влажное полотенце в чужих пальцах. — Мне безумно жаль, что тебя пришлось доставить сюда таким варварским способом, — болезненно поморщившись, признаётся незнакомец. — Знаю, мне нет прощения. Представляю, как ты испугался. Но это был единственный способ, Уильям, поверь мне! Свяжись мы с тобой заранее, Магнус бы тут же всё узнал и принял меры. Спрятал бы тебя ещё дальше, и тогда мы бы точно не смогли тебе помочь. — П-помочь? — каждый вдох даётся Уиллу с неимоверным трудом, когда он пытается приподнять налитое свинцом тело, но тут же заваливается назад. — Кто… кто вы такой?.. — Тебе пока не следует вставать, — холодная ладонь аккуратно касается плеча. — Обезболивающее вкололи совсем недавно, оно ещё не подействовало. Судя по всему, метка оказывает на тебя очень негативное воздействие. — На красивое лицо омеги ложится печать горечи. — Мне невероятно жаль. Я сам… прекрасно знаю, каково это — пострадать из-за чужой жестокости. Когда вся жизнь, все планы, надежды и мечты рушатся в один единственный момент… Я понимаю тебя, Уильям, и хочу помочь. Знаю-знаю! — омега вдруг смеётся, вымученно и тихо. — Всё это звучит как по-быстрому состряпанная ложь — подозрительно, неправдоподобно… безумно. Ты в шоке, думаешь, что я какой-то псих, ведь так? Враг Магнуса, который похитил тебя, чтобы его шантажировать, да? Но правда часто сначала кажется именно такой — нелепой и безумной. — Тогда зачем я вам? — шепчет Уилл. — Зачем, если не для шантажа? В голове ослепляющими вспышками восстают события прошедшей ночи, и глаза мгновенно начинает печь от подступивших слёз. Одно воспоминание тянет за собой остальные. Спальня в доме Магнуса. Невыносимый жар растекается от метки по всему телу. А затем внезапные выстрелы и полные паники крики доносятся будто бы через толстое стекло. Томас и Даррен! А что с ними?! Целы ли они?! И даже если так, то не сходят ли с ума от беспокойства?! — Отпустите меня! — вопреки всему Уилл снова пытается сесть. — Отпустите, умоляю! — Да с радостью, но вот куда? — омега поднимает тонкие брови и, скользнув взглядом по шее Уилла, останавливается на воспалённой метке. — К нему? — красивые губы презрительно кривятся. — Неужели не хватило? — Я хочу к брату. Он же места себе сейчас не находит… Внезапно метку снова обжигает огнём, и Уилл до крови закусывает щёки, стараясь сдержать крик, который всё равно вырывается наружу. — Чёрт, настолько больно, да? — звучит взволнованный голос незнакомца, пока задыхающийся от боли Уилл сворачивается в клубок. — Грёбаный ублюдок… Сколько времени уже прошло? Метка не выглядит совсем уж свежей. — Не знаю… Не помню… — Подонок! Тише, Уильям, тише… — спасительная прохлада снова касается пылающего лба. — Совсем скоро должно полегчать. В следующий раз я дам дозу побольше, но между ними должно пройти хоть немного времени. Не знал, что всё настолько плохо… — Кто вы такой? Зачем я вам? — Меня зовут Ренсом. И пожалуйста, обращайся ко мне на «ты» — я ненамного старше, мне всего тридцать. А Магнус… — Ренсом делает глубокий вдох, — сломал мне жизнь. Растоптал и лишил всего, что я имел… И не меня одного. Здесь собралось много людей, которые по воле Магнуса потеряли всё. Те, у кого на глазах пытали, насиловали и убивали их семьи. Чьи дома были сожжены, пока в них находились их дети… — Нет, — ошалело моргает Уилл. — Нет, не может такого быть… — Не знаю, что Магнус тебе наплёл, но разве эта… — Ренсом сжимает челюсти, — язва на твоей шее не говорит сама за себя? Думаешь, он не так плох? После всего, что сделал с тобой? После всего, что сделал с десятками таких же омег?! Прости… — он отводит взгляд. — Прости, ты же только-только пришёл в себя, а я сразу так набрасываюсь… — Чего вы от меня хотите? — Я отвечу на все твои вопросы, даю слово. Но на данный момент тебе правда нужно отдохнуть и набраться сил. — Муж моего брата сейчас беременный, — сипло произносит Уилл. — Ему совершенно нельзя нервничать, и если они уже в курсе, что я… Господи, — комок истерики встаёт поперек горла. — Я хочу к Томасу… Господи, как я хочу к Томасу! Клянусь, я ничего про вас не расскажу! Я же даже не знаю, кто вы такой! Просто отпустите меня, умоляю! — Уильям, — голос Ренсома звучит мягче и будто бы печальнее, а его прохладная ладонь осторожно касается запястья Уилла, отчего тот моментально вздрагивает. — Можно я возьму тебя за руку? Послушай… Я отпущу тебя, если ты этого требуешь — ты здесь не пленник. Но я просто хочу, чтобы ты точно понимал, на что идёшь. Осознаёшь ли ты, что как только выйдешь на улицу, тебя сразу же скрутят люди О’Доннела и приволокут к нему? По позвоночнику Уилла пробегает холод. — Метка — это только начало, — продолжает Ренсом. — И поверь мне, для него она не значит ровным счётом ничего. Ни метка, ни истинность, ни сам дьявол не изменит то, кем является этот человек. Чудовищем. Конечно, ты можешь позвонить брату и заверить его, что цел и невредим. Вернее, — взгляд серых глаз снова останавливается на метке, — что никто из нас не представляет для тебя опасности. Это правда, Уильям. У тебя нет причин бояться. Держи, — в тонких пальцах Ренсома появляется чёрный телефон. — Единственное — прости, но у тебя только тридцать секунд. Это вынужденные меры, чтобы нас не отследили. Но повторюсь: помни, что ты здесь не пленник, а почётный гость. Позвони своему брату, чтобы они с Дарреном не волновались, а затем поспи. Тебе нужно много отдыхать, пока метка не затянется. — Уилл! — в следующий миг неожиданный пронзительный возглас сотрясает стены комнаты. Входная дверь распахнута, а на пороге, будто из-под земли, вырастает омега. Замирает всего на миг и тут же бросается к постели Уилла, хватая его за обе руки. — Уилл! Ты цел! Слава богу, ты цел! Я так волновался, когда тебя принесли… Эта метка… Это просто кошмар! Мне так жаль! Все слова застревают у Уилла поперёк горла. Взгляд его одногруппника, Сэмми Уортона, некогда такой живой и любопытный, теперь стал мутным и пустым, блестящим только от застывших слёз. Ему жаль? Да глядя в эти глаза Уилл готовится услышать только обвинения в свой адрес. Но, словно прочитав его мысли, Сэмми лишь крепче сжимает тёплые ладони. — Ты ничего не мог сделать, — полным горечи шёпотом произносит он, но вдруг, издав громкий, полный боли стон, захлёбывается в судорожных рыданиях. — Никто не мог… Никто… В носу Уилла предательски щиплет, а память подкидывает такие неуместные теперь картины недавних дней. Академия. Стены пропахших красками мастерских, уже успевшие стать родными. Сентябрьское солнце и тыквенный латте перед первой парой из уютного кафе напротив. Бессонные ночи за ненавистным черчением и зубрёжкой отнюдь не ненавистной истории искусства. Слёзы катятся по щекам, унося с собой остатки наивно тлеющей надежды, что всё станет так, как прежде. Что стоит лишь как следует зажмуриться и, распахнув глаза, обнаружишь, что всё вернулось на круги своя. — О’Доннел заплатит за то, что сделал, Сэмми, — голос Ренсома вырывает Уилла из плена мыслей. — Обещаю тебе. — Да… — хрипло произносит Сэмми, смущённо прокашлявшись, а затем всматривается Уиллу в лицо. — Если бы не Рен, я не знаю, что бы со мной было. Пожалуйста, верь нам, Уилл, только вместе мы можем что-то изменить. Я так волновался, когда ты перестал ходить на пары… Это он тебя запер, да? Не выпускал из дома? Уилл вздрагивает, когда в голове возникает уже столь знакомое суровое лицо с волевым подбородком и бесчувственным взглядом, но силой отгоняет дьявольский образ. — Мне пришлось никуда не выходить, — объясняет Уилл. — Я начал получать угрозы и… — Те записки, да! — неожиданно взвизгивает Сэмми, часто кивая. — И тот несчастный кролик… Просто кошмар! Постой, постой… Так ты что, не в курсе? — О чём? Сэмми переводит неуверенный взгляд на напоминающую мраморную статую фигуру Ренсома. — Угрозы, разрезанный холст и прочее, — начинает тот, — это дело рук самого О’Доннела, Уильям. — Ч-что? — Чтобы запугать тебя и заставить по собственной воле переехать в его дом. Начать относиться к нему как к единственному источнику безопасности, защитнику и спасителю. — Постойте… — растерянно выдыхает Уилл. — А те убийства? Те два альфы из академии! Ренсом только молча кивает вместо ответа. — Тоже О’Доннел, — поддакивает Сэмми с выражением одновременного сочувствия и презрения на лице. — Откуда вы знаете? — Уилл сам не может объяснить, что побуждает его вырвать руки из тёплых ладоней Сэмми и до побеления костяшек впиться в край одеяла. — Почему вы так уверены? Откуда это известно? — В клане Магнуса намного больше недовольных, чем он считает. Они и предоставили мне информацию. Источников было несколько, поэтому я могу судить, что сведения достоверны. — Но ведь… — бормочет Уилл, и внезапно его сердце холодеет. — А Даррен?! Даррен был в курсе этого всего?! — Увы, об этом сведений нет, — виноватым тоном произносит Ренсом. — Мне жаль. Но я верю, что Даррен здесь ни при чём. Я надеюсь… Слова эхом звенят в ушах. Если выяснится, что Даррен всё знал — будет ли это означать, что Томас тоже здесь замешан? Нет. Нет, не может быть! Хотя после событий последних недель Уилл готов усомниться в чём угодно… — Мне пора идти, — голос Сэмми долетает до ушей не сразу. — Но я обязательно заскочу к тебе позже. Я так хочу поговорить! Мне страшно не хватало здесь кого-то из прошлой жизни… Думаю, ты понимаешь, о чем я. Шмыгнув носом, Сэмми наконец-то скрывается в коридоре. И, выждав несколько секунд, после того как за ним закрылась дверь, Ренсом переводит на Уилла гипнотизирующий взгляд своих миндалевидных серых глаз. — Его отец мёртв, — говорит он так тихо, что, находись Уилл на метр дальше, уже ничего бы не услышал. — Магнус лично с ним расправился, крайне жестоко… Сэмми прислали его останки. — Хватит… — трясёт головой Уилл, будто пытаясь прогнать возникшие леденящие кровь картины. — Прекратите, прошу… — Прости, Уильям. Но мы и хотим это прекратить — и как можно скорее. Послушай, — Ренсом делает шаг навстречу, медленно и предельно осторожно, — я знаю, что ты напуган. И прекрасно понимаю, каким подозрительным всё это выглядит. Но прошу, чтобы ты выслушал меня и остальных, когда почувствуешь, что готов. Ты даже представить себе не можешь, насколько это важно… Сейчас — позвони Томасу и ложись отдыхать. А завтра утром я приду, и мы всё обсудим. Хорошо? Тридцать секунд. Ровно столько Уилл отчаянно заставляет свой голос не дрожать, слушая дикий рык Томаса, сбивчиво и невнятно обещающий, что его, Уилла, немедленно отыщут и заберут домой. Тридцать секунд — ровно на столько ему удаётся ощутить себя в безоблачности солнечных дней навсегда ускользнувшего из рук детства. Когда на летних каникулах они с Томасом гуляли до лесного озера, и Уилл всегда просил его собрать увесистый букет пушистых камышей. А тот никогда не мог отказать, даже если приходилось лезть по пояс в воду. Звонок окончен. И понимание, что, стоит ему открыть рот, как он разрыдается самым позорнейшим образом, заставляет Уилла, уткнув глаза в одеяло, хранить гробовое молчание. И, кажется, Ренсом тоже об этом догадывается. Коротко и мягко повторяет наставление отдыхать и, бесшумно прикрыв за собой дверь, покидает комнату. Обрушившиеся тишина и одиночество давят сильнее хаоса и шума. Словно охваченному паникой сознанию невыносимо находиться в этой иллюзии покоя. Но, к счастью — и, наверное, по вине медикаментов — сон наваливается на Уилла раньше, чем отчаяние успевает полностью захватить воспалённый ум. Он падает в липкую бездну, пугающую и тёмную, такую же, как глаза Магнуса, когда они смотрели на него в последний раз. И в этой бездне Уилл видит белого кролика, разодранный холст и двух убитых альф, которых он почему-то душит собственными руками. Но потом с запоздалым ужасом осознаёт — перед ним лежат уже остывшие трупы Томаса и Даррена. «Молодец», — мурлычет шёпот Магнуса над ухом, и тело предательски реагирует, подаваясь навстречу — прижимается спиной к чужой широкой груди и тут же чувствует, как мускулистые руки обвивают его, властно притягивая ещё ближе. — «От своих слабостей нужно избавляться. А родные — опаснейшая из них». Пробуждение такое же мерзкое и вязкое, как и не желающие выпускать из своих лап сны. В комнате царят тишина и кромешный мрак. Голова гудит, а метка горит огнём, но Уилл находит в себе силы кое-как подняться с кровати, становясь босыми ногами на холодный деревянный пол. Его разули? Кто? Когда? Одежда осталась всё та же — пижама, до сих пор пахнущая Магнусом, в которой он спал, когда в комнату ворвались какие-то люди. Всё-таки, кем бы ни оказался этот Ренсом на самом деле, сколь бы благими ни были его истинные цели — он по-прежнему останется тем, кто вломился в чужой дом и уволок оттуда человека против его воли. И тем, на кого Уилл всегда так отчаянно хотел быть похож… На таких омег, как Ренсом или Даррен — властных и сильных, расчётливых и холодных, кому не смеют перечить ни чопорные беты, ни зазнавшиеся альфы. Стоит зрению привыкнуть к темноте, Уилл впервые внимательно осматривает помещение. Небольшая двуспальная кровать, высокий шкаф, тяжеловесный письменный стол и деревянный стул с мягкой обивкой на сиденье и спинке. И, конечно же, окно, к которому Уилл подходит, хоть каждый шаг и стоит немалых усилий, однако тут же замирает, поражённо таращась сквозь стекло. Море. Из его окна виднеется море. Чёрное и грозное, негодующее в убогом свете убывающей луны под дыханием осенних ветров. Или уже зимних? Сколько Уилл провалялся в доме Магнуса в лихорадке и горячке? Закончилась ли уже эта проклятая осень? Наступила ли уже такая же не сулящая ничего хорошего зима? Вряд ли он способен ощутить этот солёный морской запах, которым — какая жестокая насмешка судьбы — пахнет и Томас. Но в груди всё равно подло разливается обманчивый покой, а плечи буквально чувствуют прикосновение тяжёлых тёплых ладоней брата, обнимающих и обещающих защитить от всех невзгод. Но Томаса здесь нет. Пора взрослеть. Пора признать, что кроме себя надеяться больше не на кого. Уилл, наученный жизнью в доме Магнуса, знает, что необходимо сделать в первую очередь. Осмотр комнаты на наличие камер занимает много времени из-за слабости и периодических вспышек боли в метке, но, закончив поиск, Уилл не может сдержать удивлённый вздох. Камер нет. Или они спрятаны поглубже… Он решает, стоит ли поискать потщательней или всё-таки пойти на поводу снова накатившей сонливости и лечь в постель, как вдруг шум в коридоре заставляет резко подскочить. Шаги. Определённо чьи-то тихие шаги прямо за дверью. Неужели Ренсом пришёл в комнату, будучи уверенным, что Уилл спит? Истрёпанные, словно оголённые провода, нервы делают своё дело — страх и злость за долю секунды жгучим коктейлем вскипают в крови, и Уилл, импульсивно схватившись за дверную ручку, дёргает её на себя. Чего он ожидал — не ясно даже ему. Но, видимо, точно не того, что дверь окажется незапертой. Потому что, когда она распахивается, впуская в комнату холодный ветерок, гуляющий по коридору, изумлению Уилла нет предела. Ренсом не стал запирать его на ключ? Не боится, что он сбежит? Какой же странный человек… Безмерно странный… — Кто здесь? — неуверенно спрашивает темноту мигом подрастерявший смелость Уилл. — Ренсом? Сэмми? Но ответом служит лишь жуткая, замогильно неестественная тишина. И вдруг мороз пробегает по коже. Торопливые шаги снова эхом раздаются в воздухе, и какая-то неясная фигура, как призрак, мелькает вдали коридора и тут же скрывается за углом. Он видел. Он точно это видел! Страх острыми клыками вгрызается куда-то в затылок, и Уилл захлопывает дверь, молнией бросаясь обратно к постели — как можно дальше от жуткого тёмного коридора. Святые небеса… Почему он так испугался? Был ли кто-то там за дверью на самом деле? Если да, то почему он просто не ответил? Даже если это не Сэмми и не Ренсом? Привиделось? Но Уилл явно слышал шаги и видел силуэт… Закруженный водоворотом тревожных мыслей, он проваливается в не менее тревожный сон, в котором на этот раз видит всего лишь два лица. Взволнованного, обещающего немедленно отыскать его и забрать домой Томаса. И, к сожалению, Магнуса — держащего безжизненное тельце белоснежного кролика в перепачканных кровью руках. — Я должен сделать тебе укол. Разрешишь? — Ренсом появляется утром, как и обещал, и его мягкий аромат лаванды в сочетании с острыми ртутно-серыми глазами будто гипнотизируют, заставляя внимать каждому слову. — Это облегчит боль, пока мы не найдем что-то более действенное. — Более действенное? — все же переспрашивает Уилл с подозрением. — Ты не единственный омега, которого пометили против его воли. В последние годы появилось много препаратов, ослабляющих действие связи. Разумеется, при условии, если ты будешь на это согласен. — А у меня есть выбор? — Послушай… Как я уже сказал, ты здесь не пленник и можешь уйти в любой момент. Но сейчас ты банально не способен даже дойти до первого этажа. И всё это из-за гребаной метки, которую поставил тебе тот ублюдок! Прости… Ренсом стискивает свои длинные пальцы в кулаки, и на душе Уилла вдруг начинает что-то мерзко и противно скрестись. Что за бред?! Этот человек похитил его! Пусть даже — как он заверяет — с благими намерениями… Тем более! Всем известно, в какое пекло ведёт эта выстланная благими намерениями дорога. «Седьмое пекло», — горько усмехается Уилл в своих мыслях. И всё же, неужели он только что почувствовал… вину? Нет. Нет, Уилл не позволит себе нырять в это болото снова. Сколько раз он винил себя за то, что случилось с ним два года назад. Сколько упрекал, сколько ненавидел… Но почему сейчас Уилл опять чувствует себя так странно? Наверное, всё дело в этой проклятой метке, вытягивающей из него все соки и напоминающей о своём существовании при каждом выдохе и вдохе… — Хорошо. — Уилл невольно морщится, действительно ощущая в метке усиливающуюся пульсацию, и поворачивается, робко оголяя одно плечо. — Делайте укол. И прошу вас, — коротко откашлявшись, будто это должно придать ему сил, он старается наскрести всю уверенность, на которую сейчас способен, — перейдём скорее к делу. Что именно вам от меня нужно? Хотите сказать, что не намерены шантажировать Магнуса, используя меня? — Намерен, — неожиданно честно отвечает Ренсом и в тот же самый миг вонзает иглу в открытое плечо. Укол длится несколько секунд, и вскоре омега продолжает: — Шантажировать его с твоей помощью я определённо намерен. Ты — единственная его слабость, Уильям. Единственный способ его контролировать. — И когда вы получите от Магнуса то, что хотели — вы отпустите меня? — Конечно. — Хорошо, и чего вы хотите? Денег? Сколько? Магнус отдаст за меня много, я ув-верен, — говорит Уилл, но голос его предательски содрогается в конце. Губы Ренсома сжимаются в тонкую полоску, а сам он лишь задумчиво кивает и вдруг, поднявшись на ноги, приближается к окну. — Здесь душно. Можно? — спрашивает он, и в следующий миг впускает в комнату солёный и холодный морской воздух. В глазах Уилла замирают слёзы. Такая иллюзорная — такая невыносимая близость Томаса рвёт внутренности и выкручивает нервы. — Ты никогда не хотел отомстить своим обидчикам? — внезапно вкрадчиво произносит Ренсом, заставляя Уилла, торопливо смахивающего влагу с ресниц, растеряться ещё больше. — Я-я… У каждого человека иногда бывают мысли о мести. — А, например, альфе по имени Максвелл Харт который воспользовался тобой во время твоей течки два года назад? Нечто обрывается в груди Уилла и камнем падает в живот. Кажется, он даже забывает, как дышать. В голове начинают мелькать воспоминания: чёрные от похоти глаза, противное влажное дыхание на шее, сильные и цепкие, как когти огромной хищной птицы, пальцы, безжалостно срывающие одежду и жадно скользящие по обнажённой коже. И мерзкое похрипывание: «Хороший мальчик… Не крутись… Не дёргайся…», которое Уилл столько лет пытался вырезать из памяти, как раковую опухоль. Но оно всё равно подкрадывалось к нему в темноте каждой бессонной ночи. — Я на своей шкуре знаю, через что тебе пришлось пройти, — речь Ренсома тихая, но чёткая, а взгляд твёрдый и прямой — словно копьё, насквозь пронзающее плоть и кость. — Потому что прошёл то же самое. И именно поэтому я считаю, что могу помочь тебе. А ты — мне. — Что вы от меня хотите? — шепчет Уилл, не в силах унять дрожь — ни в руках, ни в голосе. — Зачем вы меня мучаете? Что вам нужно? — Я хочу, чтобы ты меня понял. Вот. Просто взгляни. Прежде чем онемевший Уилл находит хоть какой-нибудь ответ, ему уверенно суют в руки телефон. Хочется сразу же оттолкнуть его, но в следующий миг взгляд сам цепляется за экран. И Уилл больше не может отвернуться — даже если бы захотел. Он сразу узнаёт его. Магнуса. Такого знакомого, такого привычного. Отзывающегося в сердце чем-то родным и безопасным, пока Уилл находится здесь — в присутствии человека, который мягко улыбается ему и клянётся, что не тронет. Но от которого кожа покрывается мурашками, а волосы на загривке предупреждающе встают дыбом. Пальцы и глаза Уилла сильнее впиваются в телефон. О да, он не забыл ни единой детали этого внушающего первобытный страх и восторженный трепет образа. Всё тот же идеальный дорогой костюм, наверняка стоящий столько, что хватит прокормить небольшую голодающую страну. Всё та же расстёгнутая верхняя пуговица воротника белоснежной рубашки, открывающая мощную жилистую шею. Те же идеально-небрежные чёрные, как смоль, волосы, в изящной простоте зачёсанные назад, словно нагло говоря всем окружающим: «Мне не нужно даже стараться, чтобы произвести на кого-то впечатление». А его Магнус производил. О, да… Ещё какое… Память не даст Уиллу соврать — он видел, как выглядит Магнус в своей постели. Даже заспанный и помятый, домашний и уютный — насколько это вообще возможно для босса мафии — Магнус вызывал ужас и восторг. Магнус был хищником от головы до кончиков пальцев. Да, чёрт возьми, Уилл помнит каждую морщинку на его лице. Каждый из этих ужасающих шрамов, которые, как он сейчас понимает, отпугнули бы любого нормального омегу. «Беги! Этот альфа убийца и садист! Держись от него подальше!» — должен был бы вспыхнуть красный тревожный огонёк внутри. Но только вот Уилл, видимо, не нормальный омега. Даже не так… Ненормальный! Абсолютно чокнутый! Потому что шрамы Магнуса до сих пор видятся ему в беспокойных, но сладких снах чуть ли не каждую ночь. И в этих снах Уилл задумчиво водит пальцами по бугристой огрубевшей коже. Пальцами, а иногда губами… Движение на экране заставляет вернуться в реальность. Теперь в кадре вместе с Магнусом, как тени в комнате с зажжёнными свечами, возникают ещё фигуры. Более низкие, более хрупкие и субтильные — Уилл сразу узнаёт в них омег. Полуобнажённых и готовых. Угодить, услужить, ублажить… Ну конечно, к этому Магнус и привык — что каждый омега только рад сам раздвинуть перед ним ноги. Хотя каждый Магнусу не нужен. Любой из омег на видео запросто мог бы блистать на постерах голливудских блокбастеров или сражать наповал, грациозно шествуя по красным ковровым дорожкам. Челюсти сжимаются, зубы скрипят друг о друга. Но когда Уилл уверен, что больше не выдержит, и уже готов отбросить телефон, как ядовитого паука, — в кадре появляются новые фигуры. Теперь Уилл видит ещё около пяти таких же дорогих костюмов, обтягивающих мускулистые альфьи плечи. На экране мелькают тлеющие окурки толстых сигар в крепких пальцах с увесистыми гербовыми перстнями. Сверкают тяжёлые золотые часы на широких запястьях, поблёскивают тонкостенные бокалы с янтарной жидкостью, переливающейся в томном свете канделябров. Но и появление новых альф оказывается даже близко не финалом этого странного и жуткого кинофильма. В следующий миг в комнату вваливаются ещё два человека, волочущие что-то за собой. Кадр слишком темный, и Уилл не сразу может разглядеть, что это. Но когда картинка светлеет, его словно прошибает током. Ещё один омега. Дрожащий, задыхающийся от рыданий и не дающего сомкнуть челюсти кляпа. Отчаянно пытающийся прикрыть свою абсолютную наготу — хотя бы свести вместе колени. Однако, верёвки, жуткими чёрными змеями оплетающие всё его тело, не позволяют этого сделать. Они намертво фиксируют конечности в неестественном положении — со слишком сильно сведёнными за спину руками и широко расставленными согнутыми ногами. Отчего, когда один из альф толкает омегу ногой, валя на бок, всеобщему обозрению предстаёт его призывно выпяченная промежность. Даже на маленьком экране телефона Уилл видит, какие страшные фиолетовые кровоподтёки оставляют эти жгуты на нежной коже, и без того покрытой укусами, засосами и синяками. Видит, как стекает слюна по подбородку бьющегося в истерики омеги. И какими дикими, плотоядными улыбками искажаются лица обступивших его альф. Те одобряюще хохочут — Уиллу даже слышется чьё-то «ну наконец-то нам привезли мясо» — но всё-таки вопросительно поглядывают на по-прежнему величественно стоящего в стороне Магнуса, лениво потягивающего виски без единой эмоции на лице в окружении облепивших его прекрасных гибких тел. Связанный омега тем временем затравленно всхлипывает и отчаянно пытается отползти назад, на что один из альф тут же грубо хватает его за волосы и плюёт прямо в лицо. «Собаке было велено сидеть и ждать!» — скрипит его грубый, прокуренный голос, и Уилл покрывается ледяным потом от макушки до самых пят. Нет. Магнус не может просто закрыть на такое глаза. Не может просто промолчать, не может хладнокровно стоять и смотреть на этот ад! Но в следующий миг и без того жалкие обломки мира Уилла рушатся до основания. Эта кривая насмешливая ухмылка — та самая, которую Уилл находил такой милой и особенной. Именно она играет на губах Магнуса, когда он с полным безразличием кивает только того и ожидавшим альфам. — Хватит! — Уилл с отвращением швыряет телефон на одеяло. То, что творится на экране дальше, он не способен вынести… Сердце бешено стучит в груди, а в глазах застывают обжигающие слёзы — вот только печали или злости? Ненависть выкручивает жилы, оплетает собой каждую кость, вливается в кровь и охватывает всё естество. Как Магнус мог? Как ему хватило совести это позволить? А, может, ещё и принять участие? Нет, этого Уилл не хочет знать ни за что на свете… Этот человек — его истинный. Этот человек — чудовище. — Я же и так согласился, — еле слышно выдавливает Уилл, поднимая на Ренсома затуманенный взгляд. — Зачем вы мне это показали? Зачем?! Я же и так был согласен на шантаж! — злые слёзы всё же стекают по щекам. Злые — теперь не осталось никаких сомнений. — Думаете, я и так не знаю, кто он?! Думаете, я сомневался?! После всего, что он сделал?! — Уильям, мне очень жаль, — мягкий голос Ренсома звучит совсем близко — Уилл даже не замечает, как тот опускается рядом на постель и осторожно кладёт ладонь ему на плечо. — Но я пытался показать, что есть ещё очень много омег, которых так или иначе покалечил Магнус. И многие из этих омег находятся здесь. — Что? — Мы собрались тут с одной целью — положить конец этому кошмару. Но даже если добиться свержения Магнуса с места главы клана, на этот трон быстро заберётся кто-то другой. Не уступающий ему в жестокости и извращённости. Поэтому любой переворот надо делать быстро — пока на тёплое местечко не сбежались все крысы, которые отсиживались рядом с главарём долгие годы. Внезапная догадка, как молния, пронзает Уилла. — Вы сами хотите занять это место? — Не я, а мы, — отвечает Ренсом. — Ещё в древности эти идиоты-альфы только и делали, что ломали друг другу хребты в глупых соревнованиях за первенство, — он тихо фыркает. — В то время как омеги сообща растили детей, собирали еду и вели хозяйство. Понимаешь, о чём я? Лавандовый запах становится насыщеннее, и в какой-то миг у Уилла появляется ощущение, что этот феромон и миндалевидные глаза снова сумели повергнуть его в транс. Но в следующий миг огонь, вспыхнувший в самой глубине чужих зрачков, заставляет Уилла напрячься. Пусть Магнус — чокнутый садист. Но поверить в то, что Ренсом хочет взять власть над кланом, чтобы установить в мире новый порядок всеобщей любви и дружбы? Ренсом, похитивший Уилла из его постели! Ренсом, говорящий сейчас о перевороте — буквально революции! Может быть, два года назад Уиллу и хватило бы наивности принять это за чистую монету… Но не теперь. Теперь, выбирая между двух зол — Магнусом и Ренсомом — Уилл выберет самого себя. Ведь, наверное, всё, что он понял за эти страшные два года — то, что мы живём в мире, в котором больше некуда бежать, ища спасения. Спасителей здесь не осталось. Из любого болота и оврага придётся вытаскивать себя самому. И что-то подсказывает Уиллу, что из этого дома его выпустят не скоро. А значит, лучше играть по предложенным хозяином игры правилам. — Хорошо, — тихо и неожиданно твёрдо произносит Уилл, всей душой надеясь, что у него получилось не залиться краской. — Я готов выслушать ваш…твой план. Если предложение про перейти на «ты» всё ещё в силе. Деревянные ступени тихо поскрипывают под ногами, но грохот сердца в ушах заглушает все звуки. Не то спасенный, не то похищенный, не то мессия, не то жертва для обряда — Уилл спускается по лестнице прямиком в гостиную, как никогда отчётливо ощущая навязчивый запах лаванды за своей спиной. Ренсом, будто тень, почти бесшумно ступает следом. Как готовый подставить плечо телохранитель — и в то же время, как конвой, не спускающий глаз с заключённого, способного сбежать в любой момент. После ещё одного дня отдыха и первой инъекции препарата, ослабляющего действие метки, Уилл по крайней мере не чувствует постоянное дыхание Магнуса на своей коже. Однако голова по-прежнему тяжелая, а мысли залиты каким-то густым, неповоротливым туманом. И потому Уилл, хоть и настроенный предстать перед новыми знакомыми решительным и смелым омегой, сумевшим выскользнуть из цепких лап страшного тирана — пусть и не без чужой помощи — с ужасом осознаёт, что перед глазами плывут пятна, сердце заходится барабанной дробью, а дыхание предательски учащается, предвещая накатывающую, как волны цунами, паническую атаку. И он уже готов отдаться этим водам, как вдруг прохладная рука Ренсома ободряюще сжимает его ладонь, а ртутно-серые глаза вселяют в душу странное, граничащее с бесчувствием, спокойствие. Вдох. Выдох. Он справится. Он сильнее, чем думает. Сейчас нет места чувствам и эмоциям. Нет пути назад. Дверь в гостиную открыта, и, затаив дыхание, Уилл переступает через порог. В просторной светлой комнате около двадцати омег, бет, альф — и взгляд каждого из них устремлён только на Уилла. На несколько секунд в воздухе виснет гнетущее молчание, вынуждая того заволноваться — должен ли он первый что-нибудь сказать или подождать, пока Ренсом его представит. Как вдруг тишину рушит громогласный голос: — Вот он, мой герой! Омега, который не дал самому О’Доннелу! Надеюсь, этот урод там загнётся от спермотоксикоза… Уилл растерянно смотрит на низкорослого, но непропорционально мускулистого альфу, совершенно беззастенчиво ржущего, сидя на развёрнутом задом наперёд стуле. — Мэл, заткнись! — тут же шипит миловидный, несмотря на болезненную худобу, омега с крашеными в платиновый блонд волосами. — Ты его смущаешь… — Его не так легко смутить, Кейси, — улыбается Ренсом, грациозно опускаясь в глубокое кожаное кресло и кивком указывая Уиллу на соседнее. — Но он такой… невинный, — белокурый Кейси сочувствующе оглядывает фигуру опустившегося на сиденье Уилла, и тот вдруг чувствует себя зверушкой в зоопарке. — Бедный… В таком возрасте и попасть к этому подонку! Но теперь тебе нечего бояться, Уилл. Здесь ты в безопасности. — Верно, мы своих в обиду не даём, — поддакивает какой-то бета с тёмными волосами. Другой омега вбрасывает свой ответ в общий галдёж, а Уилл исподтишка рассматривает присутствующих, слабо кивая улыбнувшемуся ему Сэмми и скользя взглядом дальше. Большинство здесь омеги — красивые, юные, немногим старше его. Но сердце Уилла сжимается, когда он замечает у одного из них огромный шрам, рассекающий всю щеку от виска до подбородка. Неужели это сотворил Магнус? Какой кошмар… Чего ещё Уилл не знал о человеке, в чьём доме жил? И в чьей постели спал… Омега со шрамом поднимает глаза, встречаясь с Уиллом, и тот, смутившись, торопливо отводит взгляд. — Я с четырнадцати лет работал в борделе, — вдруг слышится чей-то бесцветный голос, и покрасневший Уилл осознаёт, что он принадлежит тому самому омеге. — И шрам получил именно так, как ты думаешь, да. Уилл заставляет себя спокойно посмотреть в его некогда безупречное лицо. — Простите, я не хотел вас обидеть. — Всё в порядке, рассматривай сколько влезет. Я привык — многим альфам почему-то нравилось трахать урода. Правда, уже не в борделе. Меня вышвырнули на улицу, сразу после того как я «испортился». И именно там, на улице, мне и приходилось дальше находить себе клиентов. И знаешь, что самое страшное? В тёмных глазах омеги вспыхивает странный нездоровый блеск, а сам он упирается локтями в колени, наклоняясь ближе. И хоть его стул находится на приличном расстоянии, по спине Уилла пробегает дрожь тревоги, пока тот продолжает: — Самое страшное — это когда рядом с тобой, изуродованным фриком, останавливается дорогая машина. Это означает конец. Не стоит бояться дешёвых ржавых минивэнов с подвыпившими рабочими, нет. Им достаточно, если ты хорошенько отсосёшь и попрыгаешь на их отростке пару-тройку минут. Всё. Но эти чокнутые богачи… Ты никогда не знаешь, сколько зубов у тебя останется после встречи с ними. Зубов — или пальцев… — Джим, хватит, — спокойно, но твёрдо пресекает Ренсом, и омега со шрамом послушно закрывает рот. — Уильяму и самому есть, что рассказать. Но сейчас мы собрались здесь, чтобы обсудить наши планы. Хочу всех обрадовать, — серые глаза останавливаются на Уилле. — Хоть он и не был обязан это делать, но Уильям согласился нам помочь. Присутствующие одобряюще гудят, кто-то пару раз хлопает в ладоши, а острые и тонкие черты Ренсома теплеют от улыбки. Но тут же меняются до неузнаваемости, стоит ему снова заговорить, теперь уже ни на секунду не отворачиваясь от Уилла: — Я хочу, чтобы О’Доннел исчез с лица Земли. Но будет достаточно, если он передаст мне контроль над кланом, все оффшорные счета, легальный, теневой бизнесы и прочее. А потом — испарится, желательно без следа. Для его же блага… О’Доннел из тех людей, которые понимают только язык силы и боли. Что ж, мы заговорим с ним так, как он привык. Если ты готов выслушать мой план, я им поделюсь. Не скрывая никаких деталей, как и обещал. От тебя, Уильям, мне нужно в первую очередь доверие. — Понимаю, — слабо кивает тот, стараясь выглядеть уверенным и расслабленным, хоть нахлынувшие воспоминания опять тянут его на дно. Образ Магнуса, словно из ниоткуда, вырастает в мыслях. Он стоит на пороге дома Томаса и Даррена — отважно выдерживая на себе испепеляющий взгляд первого и удушающий запах гари после кулинарных экспериментов второго — и буравит Уилла видящим насквозь взглядом. «Что я должен сделать чтобы ты перестал меня бояться?» — Магнус горько улыбается — криво, искренне. — «Да, я привык вести переговоры, которые обычно заканчиваются в пользу того, кто первым успеет выхватить пистолет. Но я никогда тебя не обижу. Что бы ты там ни надумал в своей богатой на фантазию голове — я никогда не сделаю тебе больно». Ложь. Всё ложь. Наглая и бесстыжая. И Томас чувствовал это с самого начала. А Уилл поступил, как самый настоящий бунтующий подросток — пошёл и сделал всё наоборот. Магнус лжец. Но глядя в серые, как небо перед грозой, глаза Ренсома, Уилл может сказать только одно — к его горлу подкатывает тошнота страха, а кожа покрывается ледяным потом. Этот омега пугает до чёртиков. Словно плотоядный цветок, приманивающих глупых мух своей броской красотой. — А, Джонни! — внезапно восклицает Ренсом, вынуждая всех присутствующих обернуться к двери. — Наконец-то ты приехал. Ну же, проходи! Мы как раз в самой гуще обсуждений. На пороге возникает человек, чей образ слишком примечателен, чтобы забыть, даже если видел его всего раз в жизни. Плечи, занимающие весь дверной проём, бритая под ноль голова, короткая густая борода и кривой, сломанный в нескольких местах нос. У Уилла отвисает челюсть. Даррен упоминал, что этот альфа служит в клане около десяти лет и является чем-то вроде его доверенного лица — ближайшего после Киллиана. Выходит, и Даррен не так уж хитёр, раз его смогли обставить, подослав шпиона прямо в тыл? А сколько ещё крыс, помимо Джонни, так же ловко затаилось в клане, выжидая момента, чтобы ударить в спину? Надо предупредить Даррена и Томаса… Надо срочно их как-то предупредить! Хмурый взгляд из-под кустистых бровей останавливается на Уилле — конечно, Джонни тоже его узнал. И в этом взгляде можно прочитать слишком много и слишком мало одновременно. Раздражение, злость и — неожиданно — глубокую, безысходную тоску и, кажется, вину. Не удосужившись даже посмотреть на остальных присутствующих, Джонни решительным шагом направляется к Ренсому и, наклонившись, глухо бубнит что-то на ухо. — Серьезно? — так же тихо отвечает Ренсом, однако сидящему поблизости Уиллу удаётся что-то разобрать. — Арестовали?.. Понял… А что Даррен?.. Ясно… Смотри в оба. Чтобы они не раскусили тебя раньше времени. — С близнецами всё в порядке? — неожиданно спрашивает Уилл, снова кожей ощущая на себе два десятка удивлённых взглядов. Почему-то Джонни выглядит, как пойманный за курением школьник. Будто нарочно изо всех сил прячет свои тёмные глаза от Уилла, но всё же угрюмо кивает куда-то в пол: — В порядке. — А Томас? Он… — Мне пора, — сухо отрезает Джонни и, круто развернувшись, за несколько секунд пересекает своими широкими шагами комнату, чтобы скрыться за дверью. — Прости его, Уилл. — Узкая и длинная ладонь Ренсома ложится на плечо. — У Джонни сложный характер. Конечно, с твоим братом всё хорошо. Я просто не мог об этом не узнать! Какая ложь. Наглая, наглая ложь… — Спасибо, — натянув фальшивую полуулыбку, выдавливает Уилл. — Я очень это ценю. Рассвет не близок. В спальне тихо и темно. Но Уилл здесь не один — он точно это знает. Как и то, что его схватят сильные, напоминающие лапы огромного бешеного зверя, руки и грубо опрокинут на кровать. Этот альфа действительно похож на дикого медведя, хоть его лицо и нельзя разглядеть из-за балаклавы, закрывающей всё, кроме рта и жадных синих глаз. «Пикнешь — прикончу», — шипит голос, который Уилл, как ни пытается, не может распознать, а в следующий миг к шее прижимается ледяное лезвие ножа. «Это сон… Это просто сон…» — бормочет Уилл, зажмурившись, но тут же чувствует, как первая струйка крови начинает лениво стекать по коже, устремляясь к белоснежным простыням. «Что я тебе сказал?!» — рычат прямо в губы, пока свободная рука неизвестного уже цепляет край футболки Уилла, чтобы за секунду распороть. — «Чёрт, какие розовые сосочки…» — тяжело выдыхает альфа. — «Я даже не думал, что ты и здесь будешь такой нежный… Разрешишь мне с ними поиграть, малыш?» «Магнус, умоляю… зачем?..» — сквозь слёзы выдавливает Уилл, и замечает, как придавившее его огромное тело цепенеет, превращаясь в неподвижную каменную глыбу. «Ты узнал», — не спрашивает — утверждает Магнус. «Конечно, узнал…» Хватка ослабевает, а холод лезвия исчезает, перестав царапать кожу. «Уилл, прости». «Отпусти меня…» «Нет. Нет, даже не проси!» Попытки выкрутиться и выползти из-под тяжёлого тела заканчиваются ничем — Уилла лишь сильнее прижимают к себе, на этот раз спиной к груди, перекатившись на бок, и утыкаются губами в шею. «Даже не проси… Ненавидь меня! Проклинай! Бей! Убивай! Но не проси уйти. Я не уйду, Уилл. Никогда. Ты должен быть моим, слышишь? Только моим». «Какой же ты дурак… Я уже был твоим! Ты же мог сделать всё по-другому… Всего пара ужинов, пара вопросов о том, что я люблю, чего боюсь, из-за чего смеюсь, а из-за чего плачу… И я бы сам к тебе пришёл, Магнус! Но ты решил купить меня. Жизнь не сводится к сексу и деньгам! Иначе богачи не сходили бы с ума! Иначе не прыгали бы с крыш своих пентхаусов, накачавшись наркотиками!» «Проклятье, малыш… К чему эти разговоры? Ты же знаешь, это всё равно ничего не изменит. Ты — мой. И какого чёрта ты согласился помочь ублюдку Ренсому? Скажи, что это не так. Скажи, что собираешься надуть его». «Это моё личное дело, Маг…» Договорить Уиллу не дают. Хватка возвращается на шею, и становится такой жёсткой, что, Уилл не сомневается: секунда — и он услышит хруст собственных костей. «Маленький засранец, — Магнус опять вдавливает его в кровать и в своё тело, обжигая горячим дыханием губы. — Ты хоть понимаешь, как опасен этот человек? Хоть соображаешь, в какое пекло суёшься?! Я убью тебя раньше, если ты на это пойдёшь… Оттрахаю так, что будешь умолять не останавливаться! А потом убью… Чтобы ты не прикончил себя сам в этой грёбаной войне». «Ну так оттрахай! — с вызовом выплёвывает Уилл. — Давай!» «Уилл…» «Тем более это всего лишь глупый сон! Господи, я же так старался тебя ненавидеть…» «Уильям…» «А ты приходишь, и снова рушишь всё, что у меня есть! Дай мне тебя ненавидеть, Магнус! Прошу! Мне легче ненавидеть тебя, чем любить… Чем признать, что идеально подходящий мне партнёр — насильник и садист. Признать, что я всё равно тянусь к нему, зная обо всём, что он сделал. Это сводит меня с ума! Поэтому умоляю, Магнус, дай мне просто тебя ненавидеть!» — Уильям, проснись! Обрывки мыслей, сна, реальности — всё смешалось воедино, но Уилл отчаянно пытается привести их в порядок, как разбросанные кусочки пазла. Проснуться. Ему надо проснуться. Рецепторы оживают. Вот, такой родной и милый сердцу запах Томаса — это наверняка ветер из приоткрытого окна. И аромат лаванды — гораздо отчётливее, насыщеннее, ближе. Значит, Ренсом здесь. Ренсом… Уилл поднимает отяжелевшие веки и, как и ожидал, встречается с металлической ртутью в окантовке чужих густых ресниц. Ренсом смотрит на него встревоженно и напряжённо. Будто знает всё, что снилось Уиллу — будто слышал каждое слово, видел каждую деталь. — Ты кричал, — глухо произносит тот, протягивая стакан воды. — Всё в порядке? В комнате по-прежнему темно, только зажжённая ночная лампа у кровати даёт слабый оранжевый свет. Сделав жадный глоток и наслаждаясь тем, как вода смачивает пересохшее горло, Уилл только рассеянно кивает в ответ, но затем почему-то решается спросить: — Вас тоже мучили кошмары? — Не «вас», а «тебя», — мягко исправляет Ренсом, забирая стакан и убирая его на прикроватный столик. — Да, мучили. — А потом перестали? — Нет, не перестали. И вряд ли перестанут… Мне просто пришлось научиться жить заново — с кошмарами и пробуждениями в холодном поту в четыре часа утра, со страхом близости и отвращением к альфам… Я просто принял себя. Смирился с тем, что я теперь такой. И мне стало легче. Прошлое не изменить, оно будет преследовать нас до самого конца. И худшее, что можно сделать, — это бежать от него. Пока я пытался притворяться, что со мной всё в порядке, или проклинал самого себя за то, что мне хотелось придушить каждого альфу, подмигивающего и свистящего мне вслед, я тратил все свои силы на эти жалкие потуги. А потом — научился черпать силу из моих кошмаров. Если захочешь, научишься и ты. Рука Уилла невольно тянется к метке, ощущая под кончиками пальцев горящую кожу. — Болит? — Ренсом хмурится, а Уилл кивает. — Чёрт… Выдержишь ещё пару часов? И тогда можно будет сделать новую инъекцию. А пока — вот, — Ренсом вдруг протягивает Уиллу телефон. — Что? Зачем? — Ты, наверное, хочешь снова позвонить Томасу. Сказать ему, что всё по-прежнему в порядке. — Это… — ошарашенно начинает Уилл, не зная, что ответить. — Очень мило с вашей… с твоей стороны. Спасибо. Ренсом улыбается — одними уголками губ, тогда как серые глаза остаются холоднее северного ветра — а затем вдруг подаётся вперёд, и щёки Уилла вспыхивают от смущения. Мягко и осторожно, Ренсом приподнимает его подбородок своими длинными пальцами, вынуждая встретиться глазами и не позволяя отвести взгляд. — Всегда пожалуйста, Уильям, — непривычно севшим голосом произносит Ренсом. — Не стесняйся просить меня, если тебе что-то нужно. Что угодно, слышишь? Рассеянный кивок — всё, на что способен Уилл. Он не помнит, о чём говорил с Томасом, и что тот говорил ему. Только после того, как Ренсом покидает комнату, обещая вернуться утром для укола, Уилл осознаёт, что почти не дышит, а сердце бешено колотится о рёбра. Что за странные чувства вселяет в него этот человек? Хотя вопрос должен быть в другом: кто этот человек вообще такой? Омега, пострадавший из-за Магнуса? Ладно, таких оказалось немало. Но у него определенно есть влияние — иначе как он собрал вокруг себя эту оппозицию? Может, за всем стоит его богатая семья? Или Ренсом и до появления в его жизни Магнуса был кем-то вроде лидера? А вдруг он являлся главным в борделе, где работали все те несчастные омеги? Хотя на кого, а на обитателя борделя — пусть и самого престижного — Ренсом совершенно не похож. Скорее уж на бывшего оперного певца или танцора балета, который приглянулся влиятельному альфе и был доставлен ему в качестве подарка от театра… Шум в коридоре отвлекает от раздумий, и Уилл смотрит на настенные часы. Надо же, он на целую вечность неподвижно завис в одной позе… Но Ренсом должен прийти только утром, а сейчас к горизонту ещё даже не начал подкрадываться рассвет. Скрип половиц под дверью. Тихие шаги. А в следующий миг дверная ручка медленно поворачивается, впуская в комнату тощую фигурку. Внутренности Уилла сковывает страхом. На пороге, как вкопанный, замирает тот самый платиновый омега Кейси, а его и без того круглые глаза кажутся теперь по-кукольному огромными на чересчур худом лице. — Ой… Я… Прости, не та дверь, — сбивчиво тараторит он, неловко примижая к себе руки. — Я шёл к Мэлу. То есть… Прости. Уилл не успевает и рта раскрыть, как Кейси снова юркает за дверь в темноту коридора, оставляя наедине с растерянностью и ещё большими вопросами. Что ж, стоит признать — даже во время общего сбора было заметно электричество, искрящее между Кейси и тем коренастным альфой. А то, какой короткий шаг разделяет желчные пререкания от ночных визитов в чужую спальню, Уилл узнал на собственном опыте. Рассвет наваливается тяжёлым грузом, не предвещая ничего хорошего. Следующие дни проходят в зеркальном отражении предыдущих — разве что короткие вылазки к морю вместе с Сэмми разбавляют серость тусклых будней. Тот то без умолку лепечет что-то на совершенно праздные темы, то резко затихает в угрюмой молчаливой меланхолии. И постоянно, вытаращив глаза, пялится на пластырь, заклеивающий брачную железу, едва начавшую затягиваться на шее Уилла. Пялится, но при этом ничего не говорит. Только через неделю, когда они снова сбегают на скалистый морской берег и, умостившись на одном из больших почерневших камней, подставляют лица лучам скупого зимнего солнца, Сэмми находит в себе смелость спросить. Хотя, скорее, пропищать, словно опасаясь, что его услышат и тотчас же накажут. — А каково это? Когда тебя… — Метят? — холодно заканчивает Уилл, видя, как омега смущённо заливается румянцем. — Прости! — торопливо машет маленькими ладошками Сэмми. — Понимаю, если ты не хочешь это вспоминать. — Я не знаю, как это происходит у других, Сэмми. Мне было… — Уилл опускает голову и принимается ковырять песок носком ботинка, — горячо. Очень горячо. Будто меня целиком окунули в кипяток. — Господи! — Сэмми прикрывает рот рукой. — Кошмар! — Но ещё… — Что? Уилл всматривается в чужие выжидающе-распахнутые глаза и не сомневается — он пожалеет о своих словах. Ну и пусть. Он хочет рассказать и, возможно, хочет жалеть. Глубоко вздохнув, Уилл начинает: — Я почувствовал такое странное… удовлетворение, что ли? Которое не чувствовал ещё никогда. Я почувствовал, что нужен. Очень нужен — безумно, до сумасшествия… Что за меня готовы убить, если придётся. И почувствовал, что во всей моей жизни есть какой-то смысл. Это ужасно, наверное… Внезапно Сэмми шмыгает носом, а по его бледной щеке скатывается слеза. — Ужасно то, что мы считаем это «ужасным», — нервно тараторит он, спотыкаясь через слово. — Мы боимся даже подумать о полном доверии альфе, о том, чтобы просто положиться на него и отдаться чувствам. А кто в этом виноват? Мы? Они? А есть ли разница? Ужасно — всё, Уилл… Всё, что творится сейчас в мире — ужасно. А дальше будет только хуже… — Не будет, — неожиданно резко припечатывает Уилл, крепко сжимая замёрзшие пальцы Сэмми своими. — Во все времена люди были уверены, что вот-вот наступит конец света. И что? До сих пор не наступил. Как-то выжили, как-то справились… Значит, справимся и мы. — Ты хороший человек, Уилл. Мне жаль, что мы не так близко дружили в академии. И жаль, что с тобой всё это случилось. О’Доннел, метка… — А мне — нет, — с необъяснимой злостью отрезает Уилл и в ответ на удивлённый взгляд Сэмми уже спокойнее добавляет: — Потому что иначе я бы продолжал, как последний идиот, верить, что у нас с ним может быть какое-то будущее. — А ты действительно верил? Вопрос виснет в солёном морском воздухе, и ветер уносит его дальше — над бушующими водами, куда-то за горизонт. Уилл не отвечает, а Сэмми больше не требует ответа. — Через три дня, — голос Ренсома целиком заполняет погрузившуюся в благоговейную тишину гостиную. Точно король без короны, он грациозно восседает в своём излюбленном кожаном кресле, а остальные, будто притихшая свита, с трепетом и опаской внимают каждому слову. Сейчас Уилл отчётливо видит эту осторожность в чужих глазах. Не парализующий всё тело страх, с которым прислуга и члены клана смотрели на Магнуса, нет. Скорее, это что-то сродни тому чувству, когда ты встречаешь лохматого пса на улице и не знаешь — стоит ли подойти к нему и погладить, либо же бежать без оглядки, пока тебе не вспороли ногу клыками. — Шейн, сколько времени тебе потребуется, чтобы добраться до места? — спрашивает Ренсом альфу с резким выступающим подбородком и острым хрящеватым носом. — От Дублина? Я домчу за полтора часа. Если не нарвёмся на копов, конечно. И если О’Доннел не выкинет ничего по пути. — Не выкинет, — бесстрастно отзывается Ренсом. — Знает же, что от этого зависит благополучие Уильяма. Завяжешь ему глаза, если хочешь — заклеешь рот, чтоб не нёс пурги, и дело с концом. Уилла передёргивает, и ему самому сложно объяснить, почему именно. — Я бы глянул на О’Доннела с затычкой во рту, — усмехается развалившийся на стуле Мэл. — И в заднице, — мерзко хихикает омега со шрамом на лице. — Тихо, — равнодушно осаждает Ренсом, и в комнате больше не слышно даже шороха. — Уильям должен быть в церкви до вашего приезда. Дорога отсюда займёт около часа? — В сторону Ленстера? Не меньше. — Хорошо, — кивает Ренсом и, повернувшись к Уиллу, кладёт руку ему на колено, а затем улыбается одной из своих самых сладких и самых пугающих улыбок. — Твой дебют близок, дорогой. Это будет блестяще. Три дня. Всего три дня до первой встречи с Магнусом. Первой и последней. Три дня. Говорят, ровно столько душа не покидает тело после смерти. Но Уилл догадывается, что его дух уже давно вышел за пределы тленной оболочки — едва он пересёк порог этого дома. Он был ни жив, ни мёртв. Не грустен, и не счастлив. Он существовал, как тень, которая зачем-то всё ещё продолжает свой земной путь, хоть ей уже давно открыта дорога в лучший мир. Этой ночью он не просто не может заснуть — стены давят, а чернота за окном, кажется, вот-вот выбъет стёкла и заползёт внутрь. В Уилла. Прочь из дома. Прочь из этих стен. Ему нужен воздух — срочно, иначе он задохнётся. Не удосужившись сменить пижаму на что-то потеплее, а лишь торопливо набросив на плечи подаренное Ренсомом очевидно дорогое кашемировое пальто, Уилл сбегает вниз по лестнице. Простор холла на первом этаже, ветерок, гуляющий по коридорам — и Уилл наконец-то может сделать глубокий вдох, а затем, вдруг оперевшись о ближайшую стену, прислоняется к ней лбом и заходится беззвучным истеричным смехом. Заговор против босса мафии… Шантаж… Грядущие переговоры, которые будет вести он… Он! Уилл — желторотый студент художественного ВУЗа, без пяти минут социофоб, готовый навечно запереться в крошечной квартирке и носа не высовывать за дверь. Возможно ли, чтобы уверенность передавалась воздушно-капельным путём? Если так, то Ренсом своими дьявольскими речами вдохнул в Уилла дерзость, о которой он раньше не осмеливался и мечтать. Или не вдохнул, а только пробудил то, что давно дремало где-то в глубине? Кулаки сжимаются до хруста в костяшках, и Уилл вдруг отчётливо ощущает в правой руке холод оружейного ствола. Конечно, его там нет. Но он навсегда останется в памяти — как и те мгновения, когда Магнус накрывал держащую пистолет ладонь Уилла своей и обдавал горячим шёпотом шею. Сколько Уилл уже провёл здесь, в логове Ренсома? Будто тот омега из старой ирландской легенды, по глупости принявший приглашение эльфийского короля погостить в его дворце всего три дня, но подло обманутый и, сам того не ведая, вернувшийся в родной посёлок спустя сто лет, чтобы найти всех своих близких давно погибшими. И снова эти проклятые три дня… А если все глупые легенды — правда? Если и Томас с Дарреном давно состарились и умерли? Если Магнус уже сто лет как нашёл себе другого? И скончался в своей до абсурда огромной постели в окружении целой свиты подхалимов и детей от каждого любовника, выжидающих, как бы выгрызть себе из завещания кусок пожирнее? Тряхнув головой, дабы скинуть остатки истерики, Уилл поворачивается в сторону дверей, ведущих на задний двор. Как вдруг занесённое лезвие ножа проносится в милиметрах от его лица. — Твоего папашу в зад! — раздаётся рядом змеиное шипение, и рефлекторно отскочивший в сторону Уилл обезумевшими от испуга глазами всматривается к черноту. Та самая тощая фигурка, которая уже когда-то проскользнула в его спальню, заверив, что это была ошибка. И которую Уилл — сейчас он это понимает — чуть не поймал в коридоре в самую первую ночь. Ещё сильнее похудевший и похожий на призрака белокурый Кейси впивается в него полным ненависти и презрения взглядом, решительно выставив перед собой огромный кухонный нож. — Нет уж, в этот раз, я всё закончу! — искажённый гневом и отчаянием шёпот Кейси глухим эхом раздаётся в коридорах, а сам он, замахнувшись во второй раз, попадает прямо в висящую за головой Уилла картину. — Из какой дыры ты вообще выполз?! Какого хрена тебе надо было влезть и всё испортить?! Сердце бешено гремит в висках, а волны адреналина заставляют тело Уилла трястись, будто в лихорадке. Любые мысли исчезают из головы. Кроме дико пульсирующей: «выжить». — Магнус был не так уж плох! — неистово рычит Кейси, размахивая ножом, как настоящий маньяк из дешёвых фильмов ужасов. — Ты во всём виноват! До тебя всё было в порядке! Он бы выкупил меня! А потом объявился ты — дырка поновее — и я стал не нужен! Он бы забрал меня оттуда, если бы не ты! Новый выпад, и несколько густых алых капель падают на пол из рассечённой щеки Уилла. — И даже то сраное чучело тебя не напугало… — оскаливается Кейси. — Что, самому понравилось скакать на члене за бабло?! — Кролик… — ошарашенно срывается с губ Уилла. — Это был ты… — Какого чёрта здесь происходит?! — гремит крик Ренсома в темноте, а через несколько мгновений Уилл видит его самого. Босого и не успевшего даже накинуть рубашку на обнажённый торс, но зато крепко держащего в ладони уже направленный на Кейси пистолет. — Идиот, ты что, последние мозги потерял? — цедит Ренсом сквозь стиснутые зубы. — Тупой, неблагодарный ублюдок… Я вытащил тебя из такой дыры, что ты должен целовать мне ноги до конца жизни! — Думаешь, можешь смотреть на всех, как на говно, раз был замужем?! — словно загнанный в капкан зверь, свирепо взвизгивает Кейси. — Да я сам был без пяти минут мужем! Пусть и вторым. Ясно тебе? — Кейси презрительно усмехается и, будто самое гнусное на свете оскорбление, выплёвывает: — Ренсом. Или правильней будет назвать тебя… Уилл вскрикивает, едва воздух сотрясает выстрел. Взвинченные нервы не выдерживают. Наверное, этот образ до самой смерти будет преследовать его в кошмарах: бледное, как мел, лицо Кейси с распахнутыми стеклянными — кукольными — глазами и аккуратной багровеющей дырочкой почти в самом центре лба. Тяжёлый нож с грохотом вываливается из обмякшей руки, после чего на пол падает и Кейси. Тело Кейси. — Надо срочно обработать рану. Чёрт знает, где он прятал этот нож. Уильям? Уильям! Вздрогнув, Уилл поднимает невидящий взгляд. Ренсом стоит совсем близко, держа его лицо в своих ладонях и внимательно рассматривая порез на щеке. Обнажённые острые плечи и длинная тонкая шея находятся прямо напротив, но сейчас чужая нагота, что смутила бы Уилла в любой другой момент, даже не отпечатывается в сознании. Ведь он впивается глазами только в одно место на молочно-белой коже Ренсома — обычно предусмотрительно прикрытое воротником. Уже заживший поверх брачной железы след альфьих зубов, в точности повторяющий дьявольский узор метки, что алеет сейчас на шее самого Уилла. — Ты меня слышишь? Наконец-то чувства, звуки, запахи — всё обрушивается на него одной большой волной, неумолимо возвращаясь в тело. Густой аромат лаванды и касания большого пальца Ренсома, которым тот мягко гладит Уилла по скуле, заставляют рефлекторно отшатнуться. Этот человек чокнутый. Он убил Кейси. И Уилл может легко последовать за ним, если Ренсом заметит, что он что-то заподозрил. — Я так испугался, когда он напал, — стараясь придать голосу максимум наивности, выдавливает Уилл. — Я даже не понял, что произошло… Голова кружится… — У тебя шок. — Рука Ренсома покровительственно опускается на плечо и подталкивает к лестнице. — Это пройдёт. Нужно сделать что-то с твоей щекой, а то останется шрам. Это бред. Это всё происки его больной фантазии. Муж Магнуса мёртв. Он не может оказаться жив и в подполье организовывать переворот. Но эта метка… Чёрт возьми, Уилл! Мало ли омег пометили насильно?! Остаток ночи Уилл не спит. То и дело неосознанно касается заклеенного пореза на щеке и раз за разом прокручивает в мыслях слова Кейси, пытаясь найти в них новый смысл. Но всё сводится лишь к одному. Ренсом — это Эммет. Примчавшийся по велению Ренсома и вопреки сопротивлениям Уилла всполошённый и пугливый врач подтверждает: шрам останется. — Мягкие ткани повреждены слишком глубоко, — после нескольких минут молчания наконец-то говорит он, беспокойно поджав тонкие губы. — Увы. Отражение в зеркале с интересом всматривается в Уилла, пока он так же всматривается в него. И внезапно — оба расплываются в странной злой улыбке. Ну и пусть. Ну и отлично. Возможно, будь у него шрам раньше, его бы не тронул тот ублюдок два года назад. Возможно, его не тронул бы и Магнус… Как проходят оставшиеся три дня, Уилл не сумеет вспомнить, даже если от этого будет зависеть его жизнь. Шум, галдёж, незнакомые альфы, деловито снующие по дому, при виде которых Уилл круто разворачивается и улепётывает в другую сторону. Всё. Больше в памяти нет ничего, кроме багрового пятна, вытекшего на ковёр изо лба Кейси. И более блёклого, но не менее кровавого следа на шее Ренсома. Или Эммета?.. Его наделённое античной красотой лицо светится от поистине зловещего восторга, когда он приносит в комнату Уилла чехол с дорогим костюмом в вечер накануне операции. — Ты будешь неотразим, — почти мурчит Ренсом, доставая вешалки с иссиня-чёрными пиджаком, брюками и рубашкой. — Зачем всё это? — бесцветным голосом спрашивает Уилл. — Какой смысл? Ренсом равнодушно пожимает острыми плечами. — Я имею слабость к театральности. О да, Уилл действительно лишь кукла из детского театра — марионетка, управляемая ловкими пальцами кукловода. Но он всей душой надеется, что Магнус не окажется таким же. Проклятье, Уилл ненавидит самого себя, но не может перестать молиться всем богам о том, чтобы этому ублюдку хватило ума никуда не ехать. Просто проигнорировать выставленные Ренсомом требования. Просто плюнуть и дальше жить своей жизнью. Он же бесчувственная сволочь. Бездушный подонок, который — нет никаких сомнений! — уже давным-давно забыл о каком-то там несчастном Уилле. Нашёл себе нового тонкого и звонкого омежку и кувыркается с ним каждую ночь, чтобы стереть воспоминания из головы и запах Уилла с простыней. — Он совсем маленький, — чужое прикосновение обжигает щёку. Ренсом, словно тень, откуда ни возьмись вырастает рядом и снова скользит кончиками ледяных пальцев вокруг проклятого пореза. — И расположен удачно — сможешь легко прикрыть волосами. — Не хочу, — мотает головой Уилл, будто ненароком сбрасывая с себя нежеланное касание. — Мне нравится. Пусть все видят. Пусть все видят, что его пытались убить, а он выжил. Что ж, вероятно, у Уилла тоже есть слабость к театральности. Вот и славно… Покрытые мхом стены, словно шепчут тайны, насквозь пропитавшие их за века молчания. Кажется, в ушах Уилла стоят вопли несчастных омег, насильно выдаваемых здесь замуж за богатых стариков, рыдания детей, хоронящих родителей, и родителей, хоронящих детей. Эта церковь похожа на обитель нечистых сил, ловко прячущихся под личиной праведности. И Уиллу становится жутко от того, что он чувствует себя частью этого места. Одной из химерных скульптур каменных ангелов, расколотых пополам корявыми сквозными трещинами, будто не выдержав рвущихся наружу собственных грехов. И душа Уилла действительно раскалывается на две части, когда тяжёлые двери со скрипом открываются, и внутрь входит сопровождаемый конвоем альфа. Радоваться или ненавидеть? Броситься навстречу или убежать прочь? Обвить руками или задушить? Вот он. Здесь. Прямо перед ним. После стольких мучительных дней и бессонных ночей, тянувшихся не меньше вечности. И, проклятье, как же он прекрасен. Как падший Люцифер, как позорно восставший из пепла сатана с обугленными, выжженными крыльями. И сейчас Уилл точно знает — будь он одним из ангелов, без раздумий сиганул бы с Небес вслед за ним. Но как же он себя за это ненавидит… За то, что даже несмотря на убойную дозу препарата, подавляющую действие метки, хочет упасть в объятия, пахнущие леденящей саму душу дикой лесной мятой. За то, что его рука всё-таки дрожит, направляя на Магнуса пистолет. — Уилл, — начинает этот идиот, упрямо продходя вперёд и напрочь плюнув на грозно направленные прямо в него дула. Идиот… Какой же идиот… Зачем он сюда приехал?! — Ничего не бойся, — продолжает Магнус. — Чем бы они тебе ни угрожали, я… — Я не боюсь, мистер О’Доннел. Уиллу требуются все силы, чтобы не отводить взгляд от его лица. С недельной щетиной на совсем запавших щеках — болван, он хотя бы что-то ест?! — с отросшими, беспорядочно разметавшимися по высокому лбу чёрными волосами, в которых стало ещё больше проблесков седины. Этот Магнус до абсурда не похож на свой обычный образ. «Уходи. Умоляю тебя, сейчас же уходи. Забудь обо мне, разворачивайся и убегай!» Уиллу известно, что должно сейчас случиться. И его сердце рвётся на мелкие куски, когда он в последний раз встречается с горящими глазами Магнуса, прежде чем того подло бьют по голове тяжёлой рукоятью автомата, и он без сознания валится на пол. Такой простой план. Такой простой и глупый. «Альфы всегда тупеют, когда речь идёт об их омегах», — хмыкнул тогда Ренсом, но Уилл понадеялся, что на этот раз он ошибётся. Однако теперь тело Магнуса грубо хватают двое альф и с искажёнными злорадством и презрением лицами волокут к машине. А Ренсом выходит из-за полуразрушенного алтаря, как истинный антихрист, и шепчет Уиллу на ухо: — Умница. Хороший мальчик. Вот и всё. Конец. Пат. Но, дай бог, что не войны, а только одной битвы. Пусть и которой подряд… — Сегодня у нас большой праздник, — в торжественно освещённой свечами гостиной Ренсом поднимает в воздух свою изящную кисть, держащую бокал кроваво-красного вина. — Мы наконец-то сможем сделать с О’Доннелом всё, что он когда-то сделал с нами. — Да? — вены на лбу обычно столь беспечного остряка Мэла вздуваются от гнева. — Даже то, что он сотворил с моим братом?! — Разве я выразился неясно? — Ренсом вздёргивает тонкую бровь. Он говорит со своей свитой, но взглядом впивается в Уилла, и только в него одного. — Всё, что О’Доннел сделал с нами. В его глазах — серых, как закалённая огнём и кровью сталь — плещется слишком много вопросов. «Ну и что ты на это ответишь? Будешь среди первых рядов, жаждущих вгрызться О’Доннелу в глотку? Или возмутишься? Заявишь, что это бесчеловечно и жестоко, как от тебя все и ожидают?» Лениво покачивая бёдрами, Ренсом подходит ближе и протягивает Уиллу свой бокал. Сверкающий в адском пламени тысячи свечей, он кажется действительно наполненным кровью. И Уилл, жадно припав к нему губами, выпивает эту кровь до дна. Горечь и желчь на языке — о да, наверное, именно такой была бы кровь Магнуса на вкус. — Ты собираешься идти к нему прямо сейчас? — спрашивает Уилл. — Нет, — расплывшись в сытой кошачьей улыбке, Ренсом забирает пустой бокал. — Сейчас он валяется в подвале. Очнулся в машине, и парням пришлось его… успокоить. А я хочу чтобы он был в полном сознании, когда поймёт, куда попал. И как сильно просчитался, поставив не на ту карту. Взгляд Ренсома снова скользит по телу Уилла, и необъяснимый липкий страх стайкой мурашек бежит вдоль его позвоночника. — Ты не шестёрка, Уильям, — лицо Ренсома оказывается всё ближе, а дыхание почти касается губ. — Ты — Джокер. — Кажется, я переоценил свои силы, — выпаливает Уилл и тут же торопливо добавляет: — с вином. Это было слишком много. — Какой невинный, — пальцы Ренсома подхватывают прядь пшеничных волос и заправляют за ухо. — Довести тебя до спальни? — Нет. Нет, я… я хочу побыть один. Тот ещё выдался день. Мне нужно отдохнуть. Пламя свечей и дрожащие тени пляшут на бледном лице Ренсома, делая его похожим на персонажа древних легенд. Эльфийского короля, заманившего глупого омегу в свои подземные чертоги. И Уилл готов поклясться, Ренсому прекрасно это известно, когда он величественно кивает: — Ты заслужил отдых. Все чувства словно выцвели на солнце, истлели, завяли, поблёкли. Уилл пугающе спокоен, когда идёт по лестнице. Не вверх — вниз. На цокольный этаж, где расположена кухня и где лежат свежезаточенные ножи — такие красивые, такие блестящие, чьи рукоятки так идеально ложатся в его узкую омежью ладонь. Теперь он понимает Кейси. Прелестнейшее оружие, прелестнейшее… Вино слегка шумит в ушах, лишь нагоняя большую уверенность — Уилл не слышит звуков остального мира, беснующегося в ликовании и полыхающего в огне. Слышит только стук своего сердца и шарканье собственных шагов, пока он спускается в сырой, пропахший плесенью подвал. Затем — тяжёлое сиплое дыхание за деревянной дверью, а после и обманчиво весёлое позвякивание наручников на покрытых засохшей кровью крепких жилистый руках. — Ну и какая шваль решилась сюда припереться? Его голос. Деланно непринуждённый, ехидный, самодовольный. Уилл не сомневался — только смерть заставит этого альфу встать на колени и покорно склонить голову. Смерть или сам Уилл. Глаза привыкают к темноте, и теперь он видит его изломанное могучее тело, полулежащее на каменном полу. Запястья прикованы наручниками к ржавой железной трубе над головой, глаза туго завязаны широкой толстой повязкой, изрезанная одежда открывает бугрящиеся от напряжения мышцы. Такой сильный и обессиленный в то же время. Поверженный в бою титан. Аид, заключённый в собственном загробном царстве. — Ты там чё, любуешься? — презрительно выплёвывает Магнус, вынуждая нахмуриться: «почему он не узнал запах?» Уилл сильнее вглядывается в темноту. Точно, измазанные кровью губы и подбородок — сломан нос. Уколы Ренсома действуют, но Уилл ощущает всё. И мускусный запах иссеченной сеткой шрамов блестящей от пота кожи, и аромат спутанных чёрных волос, и, кажется, даже вкус сигарет на пересохших губах, жадно хватающих воздух. Шаг. Ещё шаг. Считанные сантиметры отделяют Уилла от того, чтобы быть заживо растерзанным этим посаженным на цепь бешеным зверем. И Уилл, готовый к смерти, протягивает руку. Сперва медленно, осторожно — пальцы скользят по самым кончикам волос, очерчивают уши, спускаются до подбородка. Даже в темноте видно, как тело Магнуса напрягается, будто от удара током, и так же резко обмякает, с отчаяньем смертника всецело отдаваясь воле дразнящей его ладони. — Уилл!.. — захлёбываясь воздухом, выпаливает Магнус. — Уилл!.. Ты пришел… И снова Уилл молчит. Наслаждается тем, как ластится дикий зверь к его руке, как отчаянно льнет навстречу, заставляя железо наручников жалобно скрипеть, натягиваясь под немалым весом. — Уилл, я… — Молчи, — грубо отрезает он. — Заткнись. — Ненавидишь меня… — упрямо и горько усмехается Магнус. — Ненавижу. Тонкие омежьи пальцы зарываются в отросшие волосы на затылке и внезапно, резко стиснувшись в кулак, дёргают вниз. Голова Магнуса закинута, шея уязвимо открыта. А Уилл в один миг седлает его бёдра. Лицом к лицу. Глаза в глаза. Пусть и завязанные — Уилл тоже был слепым всю свою жизнь. — Проси, что хочешь, — отчаянно выдыхает Магнус. — Проси — я сделаю всё! — А ты больше ничего не можешь, — безжалостно шепчет Уилл прямо в умоляюще приоткрытые губы. — Даже посмотреть на меня. Даже дотронуться. Лезвие ножа взмывает вверх. Как делал Магнус в его недавнем сне. Но только это не сон. Осталась только реальность. Кошмарная, туманная, дьявольская. Реальность, в которой Уилл вжимает нож в шею Магнуса — до выступающих капель крови на огрубевшей после частого бритья коже. И рука Уилла впервые совершенно не дрожит.