Головокружение

Кажется, что какой-то адский, дьявольский огонь охватывает всю его сущность: забирается под кожу и вплетается в жилы, заставляя кровь вскипать, а целый мир сойтись в одном моменте. Моменте, секунде, мгновении… Где маленькое гибкое тело бьётся под Магнусом, сопротивляясь и выкручиваясь так отчаянно и яростно, будто пойманный в капкан дикий зверь. Но он лишь сильнее вжимает его в матрас и с ещё большим остервенением впивается в тонкую липкую от ледяного пота шею. Проходят бесконечно долгие минуты, прежде чем тщетно трепыхающийся Уилл вдруг деревенеет, а затем, обмякнув тряпичной куклой, наконец-то затихает. Теперь Магнус может беспрепятственно заняться меткой. Он с упоением вылизывает нежную припухшую кожу, порыкивая от удовольствия и отираясь пахом о столь желанные узкие бёдра. Но отчего-то вместо ожидаемого экстаза чувствует лишь выкручивающую внутренности пустоту. Лицо Уилла, судя по всему, потерявшего сознание, всё ещё хранит отпечаток страдания и боли. Мертвенно-бледное, с резко сведёнными светлыми бровями, наморщенным лбом и плотно стиснутыми губами, искусанными до самой крови. И Магнус сам не понимает, почему испытывает жгучее раздражение, просто видя мальчишку вот таким. Он всего лишь сделал то, что должен был — взял уже принадлежащее ему. И пусть Уилл благодарит судьбу, что это не случилось при первой же их встрече. Да и метка, поставленная не во время течки и без вязки, держится не больше месяца. Так, по крайней мере, говорят. Сам же Магнус никогда не испытывал желания пометить омегу: присвоить себе, заявить о праве на него во всеуслышанье, покрыть своим запахом. Но рядом с Уиллом всё случается впервые… Как и впервые Магнус чувствует что-то гадкое и тяжёлое, ворочающееся в груди от одного только внимательного взгляда на эту беззащитную шею. И впервые слышит мерзкий голос в голове, нашёптывающий вещи, которые слышать он совершенно не хочет. Метка выглядит ужасно. Напоминая скорее рану от укуса волка, чем человека — и разодранной покрасневшей кожей, и густой струйкой крови, стекающей прямо на белые простыни в уже успевшее образоваться на них темно-алое пятно. Мальчишка сопротивлялся до последнего. Бился изо всех сил, чтобы помешать Магнусу закончить начатое. Но он всё равно поступил правильно. Это было необходимо. Чтобы утвердить себя, как альфу, вбить это Уиллу в голову, заклеймить, высечь на его коже! «Я — альфа! Какого хрена ты меня не уважаешь?!» — гремит в ушах крик отца из далёкого детства, а воспоминание, резкое и болезненное, прожигает разум подобно раскаленному железу. Как сейчас, перед глазами Магнуса стоит их старенькая крошечная кухонька с облупленной краской на стенах и потрескавшимся кафелем. Пол в осколках разбитого стекла. Папа, сидящий среди них. И его окровавленные пальцы, которые он, сотрясаясь от сдавленных всхлипов, прижимает ко лбу. Тогда Магнус был ещё слишком мал, чтобы заступиться. И нести папе аптечку, когда отец, напившись, наконец заснёт, было единственным, чем он мог помочь. Сколько раз Магнус уговаривал папу поехать в больницу или полицию — и столько же тот затравленно отвечал: «Они не поверят, что я опять ударился о дверцу шкафа» про первых и «это совершенно ничего не изменит, Манни» про вторых. И вот теперь кровь Уилла стекает на простыни из разодранной метки. Той, что наверняка всегда представлялась этому маленькому дурачку символом нежности и вечной, чтоб её, любви. — Проклятье, — рычит Магнус, хватаясь за голову. Он не собирался. Он правда не собирался этого делать, но стоило услышать, что Уилл мечтает о другом альфе, как любые остатки здравого рассудка затмила красная пелена. Хочется немедленно растормошить мальчишку, разбудить, объясниться, расставить все по своим местам. И Магнус уже стискивает худенькое выглядывающее из-за разорванной рубашки плечо, но внезапно отдёргивает руку. Если Уилл откроет глаза и посмотрит на него с отвращением, ненавистью и уже было исчезнувшим из его взгляда страхом, то Магнус предпочтёт хоть ненадолго отстрочить этот приговор. Тишина становится пыткой, а каждая секунда — вечностью. Только скулёж испуганно забившегося под стол щенка действует на нервы, пока Магнус, намочив в ванной чистое полотенце, вытирает им шею Уилла. Он впервые видит его открытую гладкую кожу, плоский живот, трепетно выступающие рёбра, где уже потемнели оставленные им же синяки, и грудь с нежными розовыми сосочками, которые так и тянет немедленно накрыть губами. Но Магнус позволяет себе только с несвойственной ему никогда прежде осторожностью дотронуться кончиками пальцев до одного из них. Какой же этот омега всё-таки маленький и хрупкий. Уязвимый, беспомощный, ломающийся так легко, стоит лишь сильнее надавить. Или это просто Магнус так успешно нашёл все его самые слабые места? А если и нашёл, то почему до сих пор не использовал это в своих целях? Почему действительно не нагнул и не трахнул? Ведь ему не помешали бы ни Даррен с Томасом, ни сам сатана и все силы преисподней. Седьмое пекло… Скатиться бы туда и сгореть живьём… Магнус может лгать любому, но только не самому себе — многолетняя привычка называть вещи своими именами не позволяет ему кривить душой. Почему не трахнул Уилла? Да потому что, видимо, хотел не этого! Иначе поступил бы так уже давно! И как бы стыдно ни было признаться: даже сейчас, когда на тонкой уязвимой шее багровеет свежая метка, он не чувствует ни капли удовлетворения. Как чувствовал, например, увидев, что мальчишка банально рисовал его портрет или улыбался, рассказывая о собаке. Колена касается что-то мягкое и тёплое, и Магнус злобно зыркает на как раз запрыгнувшего на кровать щенка — до сих пор напуганного, но всё равно любопытного. Ну в точности Уилл… — И какого чёрта ты меня не остановил? — усмехается щенку Магнус со всей горечью, роящейся внутри. Ничего. Он объяснит, что это было необходимо. Что так всем станет легче — и в первую очередь самому Уиллу. Ведь Магнус прекрасно знает, кто он: выродок, садист, тиран — кто угодно, но точно не насильник беспомощных омег. Все они отдавались ему по доброй воле. Пусть воля эта и заключалась в жажде его денег, страхе перед его властью или желании его крепкого узла. Но никто никогда не бился под ним в панике и ужасе и не выплёвывал леденящее душу «ненавижу». Никто, кроме Эммета, конечно… От воспоминания о муже, первой брачной ночи и точно такой же рваной метке короткие волоски на загривке встают дыбом. Неужели Магнус снова наступил на те же грабли, оказавшись намертво связанным с омегой, презирающим его всем сердцем? Но если до презрения Эммета ему не было дела, то почему даже простое безразличие Уилла заставляет испытывать гнев и отвращение к самому себе? До конца вытерев уже начавшую подсыхать кровь, Магнус стаскивает с мальчишки остатки разодранной рубашки и укрывает его одеялом. А затем ложится рядом и, что есть мочи прижав обмякшее тельце к себе, вдыхает запах светлых спутанных волос. О да… Он уже поменялся. Теперь Уилл пахнет Магнусом, и каждый будет это знать. Хотя бы месяц, пока метка не сойдёт. Но метка или всё-таки клеймо? Позорное и рабское? Осмелевший щенок неуклюже подползает ближе и кладёт морду Уиллу на ногу, а сердце Магнуса сжимается от мысли, что теперь этот подарок будет ассоциироваться с далеко не светлыми событиями. Проклятье, он не должен испытывать вину! Мальчишка сам его довёл! Прямо в лицо заявил, что хотел бы иметь другого альфу! Пусть скажет «спасибо», что отделался всего лишь меткой! Магнус холодеет, слыша в собственных словах отцовские. «Это ты довёл меня до такого!» — неистово ревел тот, уже занося кулак над скукожившимся мужем. Нет! Магнус — не отец! Он просто не мог поступить иначе! Или всё-таки мог?.. Незнакомое бессилие рвёт внутренности и выкручивает кости, но альфа только продолжает упрямо прижимать Уилла к своей груди и делает то, что ненавидит больше всего на свете — и то, что по жесткой иронии судьбы оказывается единственным, что ему теперь остаётся. Ждёт. Он не имеет ни малейшего понятия, сколько часов проходит в этой изощрённой пытке. И даже не замечает, что небо за окном начинает медленно сереть, когда веки Уилла наконец-то вяло поднимаются. — Уилл! — зовет Магнус, хватая его за плечи, наверное, слишком сильно. Но сейчас кажется, что стоит выпустить мальчишку хоть на миг, тот сразу же растает в воздухе. Взгляд Уилла всё ещё мутный и растерянный, будто он и вовсе не понимает, где находится. Однако уже в следующую секунду его ослабшие после сна руки упираются Магнусу в грудь. — Пустите… — Уилл! — Отпустите меня. Вопреки логике, разуму и истошно кричащему здравому смыслу, Магнус только крепче вжимает его в себя и утыкается губами в ухо. — Уилл, малыш, просто выслушай. Давай обойдёмся без истерик. Ничего же страшного не произошло. Связь от метки уже пульсирует в мозгу, и впервые в жизни плотная кожа Магнуса покрывается мурашками из-за смазанных, но вполне определённых отголосков ненависти и всепоглощающего отчаяния, принадлежащих точно не ему. — Она временная, Уилл, — продолжает Магнус. — Метка временна. Течки у тебя нет, так что сойдёт где-то за месяц. Слышишь? Малыш? Проклятье, да посмотри же на меня! Обхватив ладонями бледное лицо, Магнус силой вынуждает Уилла повернуться, и тут же ужасается тому, насколько пустыми и безжизненными кажутся теперь его глаза. — Рано или поздно это всё равно бы случилось, — решительно заявляет Магнус. — Нельзя же бесконечно меня отталкивать. Мы истинные — с этим уже ничего не поделаешь. Так зачем самим придумывать себе проблемы? Кажется, что вот, ещё секунда, и Уилл ответит, но тот лишь снова упирается ему в грудь в попытке оттолкнуть. Зубы скрипят друг о друга, когда Магнус стискивает челюсти. Седьмое пекло! Прямо сейчас желанный омега лежит в его руках, в его постели, с его меткой на шее и его запахом на себе. Так какого черта Магнус чувствует, что Уилл находится ещё дальше, чем был когда-либо? Какого чёрта всё, чего он хочет — просто увидеть смущённую улыбку и услышать искренний смех? — Я часто бываю несдержанным, сам это прекрасно знаю. — Магнус всё-таки позволяет Уиллу отвернуться, но не отпускает, когда тот пытается встать, а наоборот прижимается всем телом к узкой обнажённой спине. — Если обидел, то прости. Но я не хотел сделать тебе ничего плохого. Ты мой, Уилл… Только мой… Поэтому прекрати наконец сопротивляться. — Знаете, что хуже всего? — вдруг произносит омега таким спокойным ледяным голосом, что по позвоночнику Магнуса пробегает дрожь. — Что я действительно этого не ожидал. Хотя это было так очевидно. Но я, как последний дурак, верил… даже сам не знаю во что. Нет. Нет, только не этот тон! Уж лучше пусть Уилл залепит ему пощёчину, начнёт кричать, скандалить, плакать, отбиваться. Всё, что угодно, только не это полное безразличие на побелевшем лице. — Я не выдержу больше ни секунды рядом с вами. — С каждым тихим словом Уилла Магнус чувствует, будто кто-то плющит его сердце в кулаке. — Мне просто… противно находиться здесь. Так что или вы отпустите меня, или… — Или что? — глухо рычит Магнус, за плечи разворачивая Уилла к себе. — Что ты сделаешь? Седьмое пекло… Хочешь, чтобы я ещё раз извинился? За то, что поставил метку своему омеге?! Хорошо, чёрт возьми. Если хочешь — извинюсь! — Даже он не опустился так низко, чтобы пометить! — вдруг выпаливает Уилл, резко толкая Магнуса в грудь. — А вы… Вы… Вы спросили, хочу ли этого я? Да вы хоть знаете, чего я вообще хочу?! Я для вас — кусок мяса! Не более! — Кто не опустился? — Магнус сводит брови на переносице и видит, как испуганно вытягивается лицо напротив. — Ч-что? — Ты сказал: не опустился, чтобы пометить. — Пальцы Магнуса, как когти, впиваются в Уилла. — Есть какой-то другой альфа? Твой бывший? Но от тебя никем не пахло. — Нет… — Что «нет»? Отвечай на вопрос! Кто этот альфа? Какой-то студент? — Какая теперь разница, если заклеймили меня вы? — отрезает Уилл и неосознанно тянется к метке, будто проверяя, до сих пор ли она там, однако тут же, зашипев, одёргивает руку. — Болит. — Магнус поджимает губы. — Прости, не собирался так сильно. Если залижу её, то станет легче. Он уже наклоняется к его шее, предвкушая, как проведёт по бархатистой коже языком, но Уилл внезапно дёргается, отодвигаясь настолько, насколько позволяет держащая его в ловушке хватка. — Не смейте! — шипит он сквозь зубы. — Не смейте ко мне прикасаться. Да мне и просто смотреть на вас теперь противно! А самое ужасное то, что вы даже не понимаете, почему… Сложно представить, чтобы кто-нибудь другой дерзнул сказать Магнусу подобное. А если бы и посмел — что бы он сделал с этим наглецом. Но хоть, глядя в потемневшие от злости глаза Уилла, альфа и не испытывает ничего, кроме раздирающей душу злости — злость эта направлена на кого угодно, только не на зарвавшегося мальчишку. — Так попробуй объяснить, — шумно выдыхает Магнус. — Я готов выслушать. Давай. Всего на миг черты Уилла искажает непонятная гримаса сомнения и боли, но Магнус успевает заметить её, прежде чем тот отворачивается снова. — Уилл, давай поговорим, как взрослые люди. В ответ слышится лишь горький смешок: — Издеваетесь? Сначала сделали всё, что хотели, а потом «давай поговорим»? «Ты спровоцировал меня сам», — уже вертится на языке, но тут в голове снова раздаются тихие всхлипы папы и крики отца. И Магнус только морщится, словно от удара. — Ладно… — он зарывается носом в волосы у Уилла на макушке, тут же чувствуя, как тот вздрагивает и съёживается в попытке хоть немного отстраниться. — Тогда ответь, кто этот альфа? — Отпустите меня… — Одногруппник? Друг детства? Он, — Магнус с трудом перебарывает желание зарычать, — чуть тебя не пометил? Тишина играет на нервах и даёт волю мыслям — мрачным и одержимым. Неужели у Магнуса имеется соперник? Тот самый благородный честный принц? Способный предложить Уиллу только вшивенький домишко в пригороде и своё большое доброе сердце? Да в гробу Магнус таких видал! Хотя как раз Уилл легко может дать себя облапошить. Если альфа его ровесник — а он наверняка какой-то патлатый студент с татуировкой разбитого сердца под ключицей — то омежка запросто клюнет на стихи о вечной любви и предложения пойти вместе в лес порисовать цветочки и послушать пение птиц. Гадость… — Ответь, — повторяет Магнус, еле сдерживаясь от желания накрыть губами алеющую метку, которая, несомненно, сейчас ноет и болит, требуя внимания. У любого омеги метка — безумно чувствительное место. И если бы всё было правильно, Уилл бы лежал под Магнусом, голый и полностью открытый, доверчиво подставив шею горячему языку и сотрясаясь от сладких стонов. Но, к сожалению, они здесь: где Уилл сжимается в комок, стараясь стать как можно меньше, чтобы даже не соприкасаться с кожей Магнуса своей. — Уилл, если между нами стоит кто-то третий, — не отступает альфа, — то лучше мне узнать об этом прямо сейчас. Вы продолжаете общаться? Ты до сих пор что-то к нему испытываешь? — Думаете, я буду откровенничать с вами после всего, что произошло? Да вы точно сумасшедший… — Можешь не верить, но мне правда жаль. — Магнус дышит прямо на метку, прекрасно понимая, что сейчас чувствует Уилл: желание податься навстречу и отвращение к самому себе за бессилие перед инстинктами. — Не стройте из себя святого, Магнус. Вы жалеете не о метке, а о том, что всё вышло не так, как вы хотели. Магнус может только усмехнуться в ответ. Чёрт, а кролик проницателен. Ну что ж, это только больше убеждает его в том, что Уилл идеально подходит на роль мужа главы клана. Чувствуя ложь и интриги, которые плетутся вокруг, этот малыш будет делиться своими догадками и подозрениями. Естественно, нежась в объятиях Магнуса в его постели. — Хорошо, ты прав, — легко соглашается он. — Я действительно рад, что пометил тебя, и действительно хотел бы, чтобы всё вышло по-другому. Чтобы ты тоже радовался этой метке, Уилл. — Радовался? — Вы, омеги, часто сами не знаете, чего хотите. Поэтому альфе нужно просто вас к этому подтолкнуть. — Подтолкнуть — значит, взять силой? — Уилл резко поворачивается к Магнусу лицом, и тот видит, как темнеют обычно светлые и ясные глаза. — Хотите знать правду о том альфе? Действительно хотите? Так вот, вы в сто раз хуже! Он хоть не оправдывал свои поступки благими намерениями! Хоть не требовал, чтобы я радовался, пока он меня насиловал! Кажется, что эхо после слов Уилла висит в воздухе ещё несколько секунд — будто нарочно не позволяя вдруг оцепеневшему Магнусу решить, что ему послышалось. И эта потеря бдительности становится решающей: мгновения оказывается достаточно, чтобы Уилл вырвался из его хватки и бросился к двери. «Насиловал…» — всё ещё гремит в ушах, пока Магнус кидается следом. Грохочет в висках, пока ошалело оглядывается по сторонам в попытке уловить сладкий шлейф омежьего феромона и мчит вперёд по коридору. Но затем смолкает, безжалостно уступая место абсолютной тишине, душащей за горло неизвестностью. Это не может оказаться правдой! Даррен и Томас обязаны были ему всё рассказать! Мальчишка просто не так выразился! Ляпнул на эмоциях! Но внезапно в памяти встают все затравленные взгляды, беспомощно опущенные глаза, ссутуленные плечи, по-заячьи испуганно бьющаяся венка на тонкой шее… И мучительное осознание вспышкой ярости взрывается в голове, а затем камнем падает вниз, с хрустом ударяясь о рёбра и впиваясь костями в сердце. Неужели какой-то чокнутый ублюдок посмел сотворить такое с Уиллом? С этим удивительным в своей неловкости и искренности омегой. Невинным и чувствительным мальчишкой, который и сам не догадывается, насколько смелым может быть… За двадцать с лишним лет в мафии Магнус видел многое. Как омег пускали по кругу, как должники отдавали собственных детей и мужей в качестве платы, либо же те сами приходили к Салливану и предлагали своё тело вместо выкупа. Но даже намёка на вопрос, нормально это или нет, у Магнуса не возникало. Ведь он живёт в мире, где норм не существует. Где есть только выживание, а побеждающий наследует всё и берёт, что хочет. Омега — вещь, шлюха, игрушка, трофей. Это очевидно, как сама гравитация. Но почему сейчас, глядя на виднеющуюся у лестницы узкоплечую фигурку, к горлу подкатывает тошнота от каждого из этих слов? Обострившийся до предела запах Уилла так и грозится сорвать все тормоза, когда Магнус почти валит его на пол, налетая сзади, и что есть мочи вжимает в свою грудь. Но затем, скрипнув зубами, всё же собирает в кулак жалкие обрывки хвалёной выдержки. — Хватит от меня бегать, — хрипло порыкивает он Уиллу в ухо. — То, что ты сказал —правда? Кто-то действительно… Чёрт… Я убью его. Я убью его, Уилл! — Отпустите! Хоть раз послушайте и отпустите! — Ответь. Кто это сделал? — А вам есть разница? Одним порченным омегой больше, одним меньше, — цедит Уилл сквозь зубы, и Магнус рывком поворачивает его к себе. — Что ты несёшь?! — А что, считаете, вы чем-то отличаетесь? — В голубых глазах мутным стеклом застывают злые слёзы. — Я верил вам. Верил, что вы не такой, каким кажетесь. А вы оказались хуже в сотню раз… Не хочу вас больше видеть! Знать вас не хочу! Вот бы проснуться и понять, что эта глупая связь просто исчезла, и никакой вы мне не истинный! Уилл истошно бьётся в похожих на тиски объятиях, выкручиваясь и вырываясь, но внезапно обмякает, повиснув у Магнуса плече. — Уилл?! — он встряхивает мальчишку, но тот не отвечает — лишь слабо шевелит пересохшими и вдруг побелевшими губами. — Уилл! Ответь! Проклятье… Только сейчас Магнус осознаёт, насколько горячая на ощупь кожа под его пальцами и какой горечью стал отдавать прежде сладкий запах феромона. Что-то не так… Что-то, чёрт возьми, совсем не так! — Седрик! — ревёт Магнус на весь дом, и требуется не больше нескольких секунд чтобы на первом этаже раздался хлопок двери. Ещё один хлопок, торопливые шаги на лестнице, а вскоре и сам бета, взъерошенный и неожиданно растерянный — Магнус сжимает челюсти: значит, всё-таки слышал крики Уилла — появляется в коридоре. — Мистер О’Доннел? Что-то слу… — Вызывай врача. Немедленно! Уилл походит на безжизненную сломанную куклу, когда Магнус подхватывает его на руки и мчит обратно к спальне. Ладони ощущают лихорадочный жар, исходящий от кажущегося теперь особенно хрупким маленького тельца, а по мышцам прокатывает незнакомая судорога, стоит наконец-то опустить Уилла на кровать. Капли пота на потерявшими любые краски лице. Беззащитная шея, изуродованная снова кровящей, похожей на рубец меткой. И в груди поднимается чувство, что Магнус никогда прежде не испытывал. Его выкручивает, рвёт на части, ломает пополам, пожирает заживо. Разве так должно быть?! Да, пока связь от метки устанавливается, омеге может стать плохо. Но тот же Эммет просто провалялся в постели пару дней, а никак не падал без сознания! — Врач приедет через четверть часа, — голос Седрика звучит словно сквозь плотную толщу воды, в то время как Магнус ни на миг не отрывает взгляда от следов, что сам оставил на горле Уилла. Не только метка, но и уже успевшие налиться тёмным синяки… Неужели он схватил его так сильно? Не может быть. Не собирался ведь душить всерьёз! Всего лишь припугнуть — показать, кто главный! Минуты ползут, будто стрелки часов прилипли к циферблату, и Магнус так же не может сдвинуться с места даже на сантиметр, пока за спиной не раздаются негромкие шаги, а нос не улавливает чужой невнятный, почти неощутимый запах. Немолодой врач оказывается бетой с длинным хрящеватым носом и вытянутым сухим лицом, которое сразу недобро морщится, едва он видит метку. — Она временная, — хмуро бросает Магнус, инстинктивно рыкнув, стоит затянутым в латексные перчатки узловатым пальцам осторожно коснуться шеи Уилла. — Вы уверены? — Конечно, чёрт возьми, уверен! Он не в течке, да и я его даже не повязал. — Не знаю, мистер О’Доннел, но одно могу сказать точно: выглядит она, как постоянная. — Он мой истинный. Может, дело в этом? — Может, — задумчиво бормочет врач, приподнимая с груди Уилла одеяло. — Истинность вообще явление непредсказуемое. Двадцать лет назад все учёные пели ей оды, а сегодня ищут пути, как от неё избавиться. Некоторые безумцы даже уверяют, что уже нашли… Мистер О’Доннел, мне необходимо полностью осмотреть вашего омегу. — Делайте всё что нужно. Он оставил слишком много синяков. На рёбрах и плечах, шее и запястьях. И как бы глупо это ни было — ведь подобные следы просто смешны в сравнении с теми увечьями, что Магнус наносил другим — от одного их вида на светлой порозовевшей коже хочется немедленно сгрести Уилла в охапку и… Что? Объяснить, что он не специально? Пусть силой, но вытрясти непонятно почему кажущееся теперь таким необходимым прощение? Хотя бы тихое «ничего страшного», вынужденное «всё в порядке»? «Всё в порядке, Манни», — так просто и глупо приговаривал папа, пока тот, испуганный и десятилетний, прикладывал лёд к его разбитому лбу. — «Ничего страшного. Главное, что у меня есть ты. Мой чудесный, добрый мальчик…» — Судя по всему, организм отказывается принимать метку, — слова врача выдёргивают из мучительных воспоминаний, — пытается с ней бороться. Признаюсь честно, впервые встречаю подобное в своей практике. Да и не уверен, был ли такой опыт у моих коллег… Всё, что мы можем сейчас сделать — это дать ему стандартные медикаменты от жара и ждать, когда они подействуют. Если до завтра состояние не улучшится, зовите меня снова. — До завтра? — рявкает Магнус. — Но ему плохо прямо сейчас! — Увы, мистер О’Доннел, боюсь, специальной таблетки для его состояния не существует. Могу только посоветовать вам находиться рядом. Феромон истинного альфы всегда благотворно действует на омегу. Даже если тот сам этого не хочет… В одно мгновение Магнус хватает бету за грудки и хрипит прямо в лицо: — Да ты хоть понимаешь, с кем говоришь? — П-простите! — испуганно лепечет тот. — Я всего лишь констатировал факт… Диагноз… Омега не хочет, чтобы связь установилась, вследствие чего и началась лихорадка. Но природа есть природа, поэтому если вы будете находиться рядом, его телу должно стать легче. Такова физиология! Простите… Лекарства, оставленные на случай, если лихорадка не спадёт, лежат на прикроватном столике, а Магнус, утробно рыкнув, грузно плюхается на кровать в ногах Уилла. Тонкое одеяло очерчивает контуры изящных лодыжек и острых коленей, делая соблазн коснуться их слишком сильным. И альфа не может этому противиться. — Глупый мальчишка… — шепчет он в тишине опустевшей комнаты и вдруг, наклонившись, утыкается лбом в худенькое бедро. — Почему ты молчал? Почему не сказал всё сразу? Воображение рисует жуткие картины. Мерзкие огромные ручищи, хватающие Уилла за хрупкие запястья и жадно шарящие по всему телу. Острые клыки, терзающие нежную молочную кожу. А через секунду трепыхающийся мальчишка уже придавлен к стенке громадной потной тушей, пока одна грубая ладонь крепко держит его за шею, а вторая — проталкивает член в панически сжавшееся отверстие между ягодиц. Ох, с каким удовольствием Магнус спустит с этой туши шкуру. С какой радостью переломает каждый палец на посмевших тронуть его мальчика руках. Осталось только дождаться, когда Уиллу полегчает, и вытрясти из него хотя бы имя этого ублюдка. И вот тогда он, как настоящий дикий зверь, притащит своей паре истерзанную добычу. Ни разу Магнус не задумывался о том, что чувствует омега во время секса, но сейчас скрипит зубами, осознавая, какую боль испытал тогда Уилл. Конечно, их первый раз представлялся Магнусу страстным и несдержанным, ведь о каком терпении может идти речь, когда он наконец-то дорвётся до столь желанного тела? Но он бы вылизал дырочку Уилла так, чтобы тот не мог больше ничего — только бессильно течь на простыни и выгибаться у Магнуса в объятиях. Наверное, он бы даже опустился до минета. Взял бы в рот — что не делал ещё ни для кого — лишь бы Уиллу стало хорошо. Лишь бы пали все стены между ними. Лишь бы Уилл беспомощно впивался ногтями в его плечи, скуля, как новорожденный щенок, и сам ёрзал своей восхитительной попкой навстречу, стыдливо прося поскорее взять его целиком. Тихий всхлип будто бы за волосы вырывает Магнуса из-под воды, заставляя резко вскинуть голову и посмотреть на Уилла. Послышалось или нет? Омега всё ещё лежит под одеялом: беспомощный и безжизненный, с уже успевшей выступить на шее свежей кровью и синяками, что Магнус сам ему и подарил. Какая же он мразь. Сволочь. Выродок. Такой же, каким был его отец… Сможет ли Уилл когда-либо опять ему довериться? Сможет ли однажды просто смахнуть в прошлое всё, что Магнус натворил? Вроде бы на сегодня была назначена какая-то встреча, может, даже несколько. Но любые дела почему-то кажутся глупыми и бессмысленными, стоит только различить невнятное сбивчивое бормотание сбоку. Всё же не послышалось. — Уилл! — Магнус тут же бросается к нему, заглядывая в кажущееся теперь на несколько лет старше измученное лицо. — Уилл, ты слышишь меня? Веки омеги по-прежнему опущены, но губы слабо шевелятся, будто в попытке что-то сказать. — Боль… но… больно… — Где именно больно, Уилл? Где? — Шея… — всхлипывает тот. — Горит… Не могу… Я больше не могу… Магнус морщится, снова скользя взглядом по набухшей метке, но внезапно, стиснув челюсти, придвигается к ней вплотную. Он не сомневается ни секунды. Ни в том, что, когда Уилл придёт в себя, окончательно его возненавидит. Ни в том, что, несмотря на это, сейчас омега сам неосознанно поднимает ему навстречу острый подбородок и подставляет горло. Просто физиология, как сказал врач. Инстинкты и рефлексы. И Магнус заставляет себя ни на миг не забывать об этом, проводя по шее Уилла языком и слыша, как жалобно скулит тот в ответ на столь простое действие. — Тише, малыш… — Пальцы альфы сами зарываются в светлые волосы, перебирая спутанные прядки. — Сейчас полегчает… Дыхание холодит влажную от слюны кожу, и, лизнув метку ещё раз, Магнус наконец-то жадно припадает к ней губами. Наверное, это безумие. Наверное, он уже давно двинулся рассудком и валяется где-то в смирительной рубашке. Но мир вдруг взрывается всеми возможными красками, кружась в водовороте и унося куда-то за собой, а тело наливается чем-то легким и тяжелым одновременно. Кожа Уилла под его языком. Гладкая и шелковистая. А сам омега — невинный, нежный, хрупкий, пахнущий так, что любой мгновенно определит, кому он принадлежит –вздрагивает, то затравленно постанывая, то замолкая и беспомощно скуля. Уиллу приятно — и от одного этого факта Магнус понимает, насколько тесными тут же становятся его брюки. «Просто физиология», — внезапно безжалостно вспыхивает где-то на краю сознания, будто ножом рассекая пополам бурлящее красками блаженство и реальность с её промозглым ранним утром начала ноября. Физиология. Точно. Уилл ни за что не льнул бы к нему сам, ни за что не стонал бы так искренне и сладко. Но каково же это на самом деле? Чувствовать один трепет, разделённый на двоих. Ощущать, что на поцелуи неумело, но открыто отвечают, а о бёдра смущённо трутся затвердевшим от взаимного желания бугорком. Нет, Магнусу мало… Мало того, что Уилл лежит сейчас под ним. Недостаточно номинального наличия метки и символического присутствия этого омеги в его постели. Даже если Магнус всё-таки им овладеет — он хочет большего, чем просто очередной узкой дырки, плотно обхватывающей его член. Теперь ему нужно всё. Острые коленки, дрожащие от каждого прикосновения. Маленькая ладошка, ищущая его руку, чтобы сжать, пока Магнус жадно вбивается в податливое тело. Тёплые объятия, которые Уилл дарит ему, встречая дома после изнурительного дня. И пусть не признания в любви — Магнус не наивный сопляк, чтобы ждать такого, — но хотя бы тихое «ты нужен мне», прошёптанное на ухо перед сном. — Зачем ты сопротивляешься? Прими меня, Уилл. Просто прими. Я же дам тебе всё, что ты захочешь. Сделаю всё, что ни попросишь… — В последний раз лизнув метку, Магнус со странной надеждой заглядывает в его лицо. — Легче? Или до сих пор болит? — Ненавижу… — вдруг с трудом срывается с губ Уилла, и волосы у Магнуса на холке встают дыбом. — Как же я вас ненавижу… Злость вскипает в венах, но альфа силой заставляет её стихнуть. — Ты никуда не денешься, — как можно спокойнее произносит он, замечая, что Уилл жмурится, явно пытаясь сдержать слёзы. — Неужели думаешь, что я тебя теперь отпущу? Рано или поздно, Уилл, но ты меня примешь. — Наклонившись ближе, Магнус поворачивает его к себе за подбородок. — Не сопротивляйся. Прошу. Ты же такой умный мальчик… — Был бы умным, держался бы от вас подальше, как и говорил мне Сэмми. — Детка… — Замолчите. Не смейте больше меня так называть. Одна слеза всё-таки предательски стекает по щеке Уилла, и Магнус не сдерживается, тут же снимая её поцелуем. — Нет! — вскрикивает омега уже отчаянней и громче, неуклюже выставляя перед собой дрожащие кулаки. — Не прикасайтесь! Я буду драться! Не трогайте меня! Магнусу нестерпимо хочется накрыть плотно сжатые губы своими, но паника и боль в расширенных зрачках внезапно заставляют его отстраниться. — Хорошо, — соглашается он, снова замечая, как нехорошо вспыхивают скулы Уилла, а глаза начинают по-нездоровому блестеть. — Прости. Я останусь рядом, на случай если станет хуже, но не буду тебя трогать. Так сгодится? — Думаете, я теперь поверю хоть одному вашему слову? — Уилл, мне правда жаль, что я сделал тебе больно. — Больно? Вы пометили меня без моего согласия! Вы хоть понимаете, что я сейчас чувствую? Представляете, каково это? Я… я будто перестаю существовать. Будто растворяюсь в вас — в человеке, который ни во что меня не ставит. Который… — Уилл с отвращением морщится, — только и думает, о том, почему до сих пор меня не нагнул. — Это не так. — Магнус с силой хватает его за запястье, но выпускает, стоит услышать тихий болезненный стон. Проклятые синяки… — Я сказал это на эмоциях. Если бы хотел, то давно бы так и сделал. — Какое облегчение. — Позволь мне доказать. Дай шанс всё исправить, Уилл. — Делайте, что хотите, — безучастно отвечает тот, отворачиваясь к стене. — Всей душой надеюсь, что рано или поздно я вам просто надоем. Лихорадочный тревожный полусон утаскивает Уилла почти сразу, а уже успевший спасть жар возвращается где-то через час. Бесконечно длинный час, наполненный лишающей рассудка тишиной, перебиваемой только прерывистым тяжёлым дыханием, и мыслями — такими же тяжёлыми и сводящими с ума. Сперва Магнус видит, как дрожат хрупкие плечи, а затем и всё тело под одеялом сотрясает крупная дрожь. И, дотронувшись до взмокшего лба Уилла, альфа с трудом сдерживает рвущийся наружу рёв отчаяния. Уиллу плохо из-за метки — его метки. Разве так должно быть? Разве истинность создана природой не в подарок человеку? Или это просто Магнус может лишь рушить и ломать? Быстро откинув одеяло, он устраивается у Уилла за спиной и, оплетя руками и ногами, делится своим теплом. Омега рефлекторно прижимается сильнее и трётся носом о ключицу, но Магнус не позволяет себе утонуть в уже начавшей растекаться в груди сладостной трясине. «Ненавижу», — единственное слово, которое он достоин получить в ответ. Единственное. С которым теперь ему придётся смириться. Остаток дня тает в ранних сумерках, пока Уилл то проваливается в небытие, то снова всхлипывает, не в силах терпеть обжигающую боль. Его голова инстинктивно запрокидывается, и тонкая шея сама подставляется Магнусу под губы. А альфе, кроме этой безмолвной просьбы, больше ничего и не нужно. Он тщательно вылизывает метку, до судороги в мышцах желая скользнуть ниже по ключицам и прикусить нежный маленький сосок. Но ничем не прикрытое презрение в потухших голубых глазах отрезвляет получше пощёчины или ушата ледяной воды. Ночь кажется спасением, даря глупую надежду, что, покрыв темнотой весь мир, спрячет и Магнуса от его мыслей. Однако Уилла снова колотит в лихорадке, а отёк вокруг метки и не собирается сходить — и отчаяние почти заставляет Магнуса начать молиться, чтобы наутро мальчишке стало легче. Но на рассвете он только проклинает всех богов. На лбу Уилла снова выступает липкая испарина, а сердце бьётся так громко, что Магнус слышит его даже за собственным рычанием. — Я не могу… Шея… Умоляю… — жалобно хныкает Уилл в полубреду, и тело опять реагирует донельзя однозначно. Член нетерпеливо ноет в брюках, пока язык скользит по пульсирующей коже едва поджившей метки, но сейчас Магнусу тошно от собственных желаний. Врач приходит сразу по звонку, выглядя ещё более обеспокоенным, чем накануне, и хмурится ещё сильнее, осматривая Уилла. — Почему ему не становится легче? — свирепо порыкивает Магнус, и не думая выпускать узкую вспотевшую ладошку из своей руки. — Боюсь, я пока не могу дать вам чёткого ответа… — А хоть что-то сейчас ты сделать можешь?! Пока я тебя твоими же кишками не придушил! Чёрт, да чего ему стоит засадить этому шарлатану пулю промеж глаз или швырнуть в подвал, чтобы научить уму-разуму?! Но тут Уилл беспокойно ворочается во сне, и Магнус только поправляет одеяло, сползшее с его плеч. — У тебя есть три часа, — хрипит Магнус, буравя врача глазами. — Не придумаешь, как ему помочь — пойдёшь на корм собакам. Через отмеренное время на пороге появляется незнакомый омега. Довольно молодой и неожиданно высокий, он с решительным выражением лица проходит в комнату, сразу протягивая визитку, и вопрос «а ты ещё кто такой?» застревает у Магнуса в горле, стоит посмотреть на плотный глянцевый картон. «Питер Ллойд. Дублинский Университет. Кафедра репродукции и генетики». — Мой коллега сообщил мне о проблеме вашего омеги, — прямой и твердый взгляд Ллойда без тени страха упирается в Магнуса. — Я доктор наук в области биологии, как раз занимаюсь исследованиями феномена истинных. Позволите? То ли это уверенный голос неожиданного гостя, то ли очередной сдавленный стон Уилла, раздавшийся за спиной, но что-то заставляет Магнуса кивнуть и отойти в сторону, открывая путь к кровати. — Значит, метка была поставлена без его согласия? — в лоб спрашивает Ллойд, и костяшки Магнуса хрустят, когда он непроизвольно сжимает кулаки. — Без. — Полового акта после этого не последовало? — Нет. — Понятно. Увы, насильственные метки встречается намного чаще, чем хотелось бы. Но, позволю заметить, не каждый омега впадает в подобное состояние. — Опустившись на стул рядом с постелью, Ллойд заглядывает в вяло приоткрывшиеся глаза Уилла. — Здравствуйте, меня зовут доктор Питер Ллойд. Сейчас мне нужно осмотреть вас, чтобы, понять, как именно я могу помочь. Вы разрешите провести осмотр? — Правда? — вдруг удивлённо выдыхает Уилл. — Питер Ллойд? Я же слушал ваши лекции про истинных… Это вы? — Подозреваю, что так, — улыбается омега. — Как я могу к вам обращаться? Осмотр занимает не более десяти минут и, вколов в плечо Уилла какую-то прозрачную жидкость, Ллойд наконец-то отводит Магнуса в сторону и, понизив голос, говорит: — Молитесь богу, чтобы метка сошла за пару недель. Иначе, я не знаю, что будет с мальчиком. — В каком смысле? — Организм отказывается её принимать и всеми силами с ней борется… — Мне уже это прошлый шарлатан говорил! — раздражённо перебивает Магнус. — Скажи хоть что-нибудь толковое! — …в результате чего разрушает себя сам, — упрямо заканчивает Ллойд, сверкнув холодным презрением во взгляде. — Метка уже стала его частью, и пытаясь причинить вред ей — он причиняет вред всему телу. — Думаешь, метка может остаться? — Во-первых, будьте добры обращаться ко мне на «вы». А во-вторых, по всем признакам метка постоянная. Но будем надеяться на чудо. — А если не сойдёт? Что тогда? Если… — Кулаки Магнуса сжимаются снова. — Если он простит меня? Время и не такое лечит. Красноречивое осуждение в глазах Ллойда заставляет Магнуса напомнить себе, что после всего случившегося он просто не может пристрелить человека прямо при Уилле. — В случае худшего развития событий, — всё-таки вздыхает врач, — придётся поместить Уилла в клинику, где мы будем следить за его состоянием. Или же совсем избавиться от связи. Но это в худшем случае, повторюсь. — Как это, избавиться? — хмурит брови Магнус. — Это тестовые разработки, но, если связь будет разрушать Уилла и дальше, думаю, вы сами согласитесь с тем, что лучше его от неё освободить. — Стой. Связь? Связь истинных? Но как с ней вообще можно что-то сделать? Это же природа, чёрт её дери. — Пока мы провели эксперимент только с одной парой, но он прошёл успешно. — Даже слышать об этом не хочу, — угрожающе рычит Магнус. — Уиллу станет легче, я это гарантирую. Как его альфа. — Как его альфа вы должны были задуматься обо всём до того, как разодрали ему шею. — Да как ты смеешь… — Я оставлю вам ампулы с препаратом, — отрезает Ллойд. — Если состояние не улучшится — сделайте инъекцию и сразу же звоните мне. Визитка у вас есть. И ещё… Попробуйте обратиться к психотерапевту. — Ему это поможет? — Не Уилл. Вы. Руки так и чешутся вцепиться этому нахалу в горло, но Магнус только выплёвывает: — Хочешь сказать, мне нужен мозгоправ? — Посмотрите на то, что вы сделали со своим омегой, и попытайтесь сами ответить на вопрос. Это всё, мистер О’Доннел. До встречи. Подозреваю, что скорой. За ночь Уилла скручивает от боли всего лишь два раза. Но Магнус не знает, радоваться этому или нет, ведь к утру приступы стихают настолько, что мальчишка просто терпит, стиснув зубы, и не позволяет приблизиться к нему ни на сантиметр. — Зачем ты врёшь? — Альфа пытается дотронуться до светлых волос, но Уилл только отшатывается в сторону. — Я же вижу, что больно. — Разве вам не нужно никуда идти? — голос омеги всё ещё слабый, а дыхание тяжёлое. — Наверняка, в клане уйма дел. Седьмое пекло, а ведь Магнус действительно напрочь забыл обо всём на целых двое суток. И причина лишь одна… Мальчишка проник в него, как смертоносный паразит, от пяток до затылка. Поселился в голове, задурив её, и впрыснул в кровь свой яд, парализуя волю и разум. Так что, наверное, это не Уилл, а сам Магнус бьётся сейчас в лихорадочном бреду и покорно ждёт смерти от его рук. Что ж, теперь кажется, из этих рук он примет даже яд… Неужели он настолько спятил? Когда позволил этому омеге разрастись в груди и затопить сознание? Когда стал готовым бросить всё под его ноги, отказаться от чего угодно? И даже не во имя жажды обладать и утоления животной похоти, а ради всего одной искренней улыбки. Возможности хоть ненадолго откинуть в сторону оружие, протянуть руки и сказать «иди сюда», точно зная, что к тебе доверчиво пойдут навстречу. Без угроз и принуждений, не ожидая выгоды, просто прижмутся щекой к щеке. В какой момент всё это стало казаться единственным, что имеет значение в нескончаемой череде однообразных пропахших табаком и кровью дней? Хватит. Пора взглянуть правде глаза. А именно — смириться с тем, что Магнус знал с самого начала: такую мразь, как он, невозможно полюбить. И синяки на рёбрах, горле и запястьях Уилла это прекрасно подтверждают. Вскоре омега, обессилев, снова проваливается в сон, и лишь тогда Магнус наконец-то выходит на балкон, подставляя пылающее лицо ледяному ветру. Телефон показывает десятки пропущенных звонков — большинство от Киллиана. И быстро нажав на иконку с именем, Магнус рявкает в трубку: — Выкладывай. — Босс, мы нашли его, — из динамика тут же льётся торопливая речь, — третьего студента, Кеннета Спайка, который исчез. Парень напуган, как течный омежка в криминальном районе, так что развязать ему язык труда не составило. — Отлично. — Дрожь нетерпения пробегает у Магнуса по коже. Наконец-то хоть какая-то зацепка. — Что-нибудь дельное он выдал? — В том-то и дело, что намолол много, но не ясно ничего. Судя по всему, он думает, что его похитили какие-то барыги наркотой. Но ещё… — Наркотой? — Обрывает Магнус и задумчиво трёт успевший зарасти щетиной подбородок. — Что ж, пусть думает и дальше. Видимо, студент крупно влип на бабки. — Босс, но есть кое-что ещё. Спайк упомянул имя Уилла. — Что? — Пальцы сжимают телефон с такой силой, будто вот-вот погнут метал. — Нёс что-то очень неразборчиво, почти в паническом бреду, и… — Что именно он сказал?! — Что долг выплатит его одногруппник Уилл Макларен. Позвоночник прошибает электрический разряд. Долг? Эта шваль пыталась втянуть его мальчика в дилерские разборки? — Я выезжаю. — Магнус инстинктивно обнажает удлинившиеся клыки. — Следи, чтобы он не откинул копыта. — Будет сделано. Простите, но ещё мне раз двадцать звонил Даррен… Я ничего не сказал ему о Спайке, как вы и приказали, но он спрашивал, не разговаривал ли я в последние два дня с Уиллом. — Проклятье, совсем про них забыл… — раздражённо шипит Магнус и, сбросив звонок, тут же принимается искать номер заместителя. Ну, конечно, Даррен и Томас, будь они неладны! Удивительно, что эта сладкая парочка — Аид и Цербер, чтоб их! — до сих пор не взяла штурмом дом. Правду говорят, беда не приходит одна. Но, видит бог, Магнус, сотню раз испытавший на собственной шкуре чёрное чувство юмора судьбы, никогда не терял бдительности. До того момента, как позволил вскружить себе голову одному мелкому, но такому упрямому омеге… — Алло, Дар? — Какого чёрта Уилл не отвечает?! — гремящий голос заставляет моментально скривиться. — Он немного приболел. Ничего страшного. — Что?! О’Доннел, ты в курсе, что о таком нужно говорить сразу? — А ты в курсе, что он давно совершеннолетний?! Вы не его опекуны. Да и заботятся здесь о нём как следует… Ворчание Даррена не прекращается, но Магнус уже не слушает, набирая в лёгкие побольше воздуха, чтобы задать который день терзающий его вопрос. А Даррен найдёт на него ответ, в этом даже нет сомнений. Ведь такой хитрый засранец, как он, наверняка успел сунуть свой длинный нос и в трагичную историю Уилла. — Дар, скажи правду, ты… — Это Даррен? — сладкий аромат вдруг окутывает сознание, и любые слова смывает из мыслей этой опьяняющей волной. Магнус резко оборачивается. Прямо за его спиной, обнимая себя за плечи и топчась на холодной плитке босыми ногами, стоит Уилл. — Дайте, — просит он тихо, но неожиданно уверенно. — Я сам с ним поговорю. Не проронив ни слова, Магнус подхватывает омегу на руки и стремглав заносит обратно в тепло комнаты. А усадив на кровать и неожиданно послушно отдав телефон, плюхается на колени и принимается недовольно растирать в своих ладонях ледяные ступни. Вот же беспечный маленький болван! Или специально хочет заболеть ещё сильнее?.. — Дарри, всё в порядке, — голос Уилла мягкий и спокойный, и Магнус наслаждается его ласкающим звучанием. Которое больше никогда не услышит по обращению к себе. — Просто немного простыл, вот и отсыпался пару дней. Нет, — голубые глаза пристально смотрят на альфу, — он ничего не натворил. Не переживай, у нас всё хорошо. А ты как себя чувствуешь? — Глупое самопожертвование, — тихо бросает Магнус через несколько минут, наконец-то забирая телефон. — Рассказал бы всё как есть — они бы уже таранили дверь, пытаясь тебя отсюда вызволить. — В отличие от вас, мистер О’Доннел, я думаю не только о себе. Беременность протекает сложно, нервничать Даррену нельзя. — Мистер О’Доннел? — Магнус непроизвольно скалится. — А разве вас не так зовут? — Ты должен звать меня по имени. — Ничего я вам не должен, — отвернувшись, чуть слышно отзывается Уилл. — Седьмое пекло… Хорошо. Называй как хочешь. Хоть «эй, ты» или «придурок», если от этого тебе станет легче. — Легче мне станет, если я проснусь у себя дома, а наша с вами связь окажется просто страшным сном. Я слышал, что говорил доктор Ллойд. Учёные уже научились с этим справляться. У вас много денег, вы и не такое можете себе позволить. — Только через мой труп! — Пальцы сжимаются вокруг всё ещё лежащей в них лодыжки. — Говорят, этот вариант тоже подходит. — Не будь таким жестоким. Уилл безразлично пожимает плечами. — Вы сами хотели, чтобы я перестал быть наивным дурачком. Спасибо за урок. — Уилл, что я должен сделать? Увидел бы кто-то Магнуса сейчас: как он сидит на коленях перед омегой, будто провинившийся преданный пёс перед хозяином, и внезапно прижимается губами к тонкой коже на верхней стороне его стопы. — Что вы творите?! — Уилл дёргается от неожиданности, пытаясь освободить ногу. — Всего одно твоё слово, — язык Магнуса скользит по выступающей косточке на щиколотке, — и я сделаю что угодно. Что угодно, слышишь? — Прекратите, — цедит Уилл сквозь зубы. — Мне ничего от вас не нужно. Сколько же Магнус мечтал об этих хрупких уязвимых лодыжках. Как притянет за них лежащего на кровати расслабленного мальчишку, как закинет их себе на плечи и будет вылизывать и целовать поджавшиеся пальчики, двигая бёдрами Уиллу в такт. Но сейчас он может лишь покорно разжать руки, чувствуя себя побеждённым в схватке зверем, побитым и униженным. Слишком много вопросов так и норовят сорваться с губ. Какого чёрта ты ничего не рассказал? Кто с тобой это сделал? Если притащу к тебе того ублюдка, захочешь ли ты сам пустить ему пулю в лоб? Но глаза Уилла смотрят с ледяным презрением, да и Магнусу уже давно пора в штаб. А он точно не хочет оставлять своего омегу одного после такого разговора… — Я должен отъехать ненадолго, — начинает Магнус. — До вечера. А потом мы можем всё спокойно обсудить. — Кажется, что-то похожее я уже слышал — буквально два дня назад. Хотя метку вы мне уже поставили. Что ещё может случиться, да? — Уилл… — Уезжайте. Сами сказали, я отсюда никуда не денусь. — Давай поедем завтра к морю? — вырывается у Магнуса. — Хочешь? Понимаю, тебе уже осточертел этот дом. Прогуляемся по набережной. Возьмём с собой охрану. И твоего щенка. Как там его… Тедди? Тори? А хочешь, попрошу прислугу принести его сейчас сюда? Внезапно связь взрывается в мозгу смазанной вспышкой отчаяния и боли. — Хватит, — хрипит Уилл. — Прекратите пытаться быть добрым. От этого ещё хуже. — Хорошо. — На челюсти Магнуса играют желваки, когда он резко поднимается. — Тебе нужно побыть одному. Но, если станет плохо — сразу зови Седрика или набирай меня, понял? У тебя ведь есть мой номер телефона? Да и вообще, звони мне по любому поводу. — По какому ещё поводу я могу вам позвонить? — губы Уилла выгибаются в горькой усмешке. — Если соскучусь? — Рад, что ты снова шутишь. — А я рад, что вы тоже понимаете, что скучать по вам я не буду. Вы, кажется, спешили. — Ты точно в порядке? Если снова почувствуешь себя… — Уезжайте. Мотор ревёт, пока Магнус выжимает полную скорость, чтобы скорее добраться до штаба. Чтобы потом скорее вернуться домой… Хотелось бы поступить так, как всегда: просто разозлиться, легко смять в кулаке все ненужные чувства, все сожаления и разрывающую внутренности тоску. Но разве Магнус способен теперь представить свою жизнь без запаха тёплого майского дождя и аромата масляных красок, прилипшего к волосам Уилла? Волосам, в которые так приятно уткнуться носом, забывая обо всём… Ведь от мысли, что его постель снова станет холодной, пахнущей лишь им самим, сигаретами и алкоголем, Магнусу хочется немедленно развернуть машину, примчаться к мальчишке и, взяв его лицо в свои ладони, как самый жалкий идиот, вымаливать прощение. — Спайк как раз пришёл в сознание, босс. — Уставший и заметно осунувшийся Киллиан встречает у входа. — К допросу всё готово. Но думаю, обойдётся без пыток — пацан напуган так, что без умолку мелет всё подряд. Смысла только в этом ноль. — До смысла докопаемся. — Хищно кривит рот Магнус. Пытать или не пытать — решать уже ему. Ведь если этот слизняк хотел втянуть в свои проблемы Уилла, Магнус лично вырвет ему плоскогубцами все зубы. Тяжёлая металлическая дверь со скрипом открывается, впуская в сырость и полумрак подвала, и пьянящий запах чужого страха тут же наполняет лёгкие до краёв. О да. Этот жалкий выродок, съёжившийся сейчас на каменном полу, уже почти наложил в штаны. Дай бог, разговор будет коротким. — Босс, — почти синхронно кивают четверо альф-громил, стоящих по углам, но взгляд Магнуса уже прикован только к небольшому столу с поблескивающими в тусклом свете ламп остро заточенным лезвиям разномастных ножей. — Знаешь, кто я такой? — небрежно интересуется он, скидывая с плеч пиджак и закатывая рукава рубашки. — Умоляю, не убивайте! — Спайк тут же подползает ближе, пытаясь ухватить Магнуса за ботинок, и тот видит, что студент оказывается именно таким, каким ему и представлялся. Долговязый, патлатый красавчик. Даже грёбаная татуировка есть — правда в форме розы на запястье. Чёртовы художники… — Я верну все деньги! — продолжает рыдать Спайк. — Клянусь! Они у моего омеги! Вы можете поехать к нему, он всё отдаст! Носок ботинка резко заезжает пленнику по зубам. — Ненавижу, когда трещат без умолку, — выплёвывает Магнус, с удовольствием глядя на то, как Спайк, жалко завывая, хватается за лицо. — Омегу зовут Уилл Макларен? — Да! Он всё вернёт, клянусь! Магнус тихо усмехается. Ох зря он надел светлую рубашку. Видимо, после сегодняшнего её придётся просто выбросить. — Знаешь, как поступает колумбийская мафия с такими, как ты? — будничным тоном спрашивает Магнус и, подойдя к столу с ножами, скользит пальцами по рукояткам. — Отвечай! — Н-не знаю… — Разрезает горло и вытаскивает через него язык. Это называется «колумбийским галстуком». Как думаешь, может мне стоит сделать тебе такой же? — Нет! Нет, прошу, не нужно! — Не нужно? — самый крупный армейский нож легко ложится Магнусу в ладонь. — Тогда выкладывать, какого чёрта деньги должен вернуть именно Уилл. А чтобы ты болтал не слишком долго… После каждой минуты я буду отрезать тебе фалангу пальца. Посмотрим, сможешь ли ты снова пачкать красками бумагу, когда договоришь. Джонни, следи за временем. — Босс, Джонни сегодня нет, — вдруг виновато отзывается один из громил. — Что? — У него гон начался. Так неожиданно скрутило. — Как же вы все меня достали… Трэвис, тогда ты! — Уилл — мой омега! — снова истерично выпаливает Спайк. — Вот он и вернёт деньги, честно! — Кажется, ты до сих пор ни хрена не понял. — Магнус опускается на корточки и понижает голос. — Я — истинный Уилла. Трэвис, мне кажется, или минута уже прошла? — Ещё нет, босс. — Ну, думаю, на первую можно сделать скидку. — Нет! — вопит Спайк, едва Магнус придавливает его запястье к полу и прижимает к пальцу нож. — Я не знал! Я не знал, честно! Мы просто брали деньги с омежек! Они же доверчивые… А мы брали не так-то и много! Чтобы прикупить дурь и отдохнуть. А Уилл… Я ничего не знал, клянусь! Меня заверили, что он самый обыкновенный студент! — Кто заверил? — Парень из нашего универа. — Когда я задаю вопрос, — холодное лезвие, как масло, разрезает кожу, пуская первые багровые капли, — мне нужен чёткий ответ. — Сэмми Уортон! — рыдает Спайк. — Одногруппник Уилла! В одно мгновение подвал заполняет дикий вопль, и Магнус с животным удовольствием скалится, когда ему на лицо брызгает чужая кровь. — Минута прошла, — глухо рычит он. Значит, всё-таки Уортон… Что ж, интуиция никогда не подводила Магнуса в таком деле. А что-то нечистое за этой семейкой он почувствовал сразу. — А теперь подробнее про Уортона, — рокочет Магнус. — И помни, время идёт. — Сэмми был в курсе нашей схемы… — Спайк трясётся от судорожных всхлипов, что есть мочи зажав второй рукой наполовину отрезанный мизинец. — Он же сам омега, так что лучше знал, что там у них происходит… Вот и находил нам подходящих кандидатов. Не знаю зачем это ему, у него же папаша миллиардер… Наверное, хотел понравиться Джону. Он с первого дня за ним таскался, а Джон сразу же обратил внимание на Уилла… Я правда не знал, что он ваш омега! Сэмми, видимо, заметил, что у него брат на дорогой машине, вот и решил, что деньги есть… Умоляю, простите! Тут же вспоминаются слова Уилла о том, как ещё, по слухам, поступали с омегами эти ублюдки. Находили беззащитную жертву, заманивали к себе домой и раскладывали там на троих. Проклятье… А если кто-то из них и сделал это с Уиллом? А если все трое? Кулак впечатывается в нос Спайка раньше, чем разум успевает что-либо осознать. Секунда требуется на то, чтобы стащить с альфы джинсы и бельё. И ещё одна — чтобы широкое стальное лезвие рассекло чужую плоть, орошая всё вокруг красным. — Трэвис! — рявкает Магнус, пытаясь заглушить нечеловеческие вопли корчащегося на полу Спайка. — Немедленно притащить сюда мальчишку Уортона. Разрешаю поразвлечься с ним по дороге. Швырнём его потом в камеру к папаше — пусть полюбуется. Коротко кивнув, Трэвис мигом выходит за дверь, а Магнус окидывает презрительным взглядом бьющийся в конвульсиях жалкий кусок живого мяса. — Что, без своего отростка уже не такой смелый? — Умоляю… — жалко завывает Спайк. — Простите… Я не знал… Я ничего не знал… Умоляю вас, простите… — Не знал, что вы с друзьями затаскивали к себе домой омег и втроём их там насиловали? — Мы не трогали Уилла! — визги Спайка становятся громче и противнее. — Клянусь! Магнус резко стискивает зубы. — Ждите в коридоре, — глухо приказывает он оставшимся громилам и, стоит двери за ними хлопнуть, хватает Спайка за волосы, заставляя посмотреть в свои налившиеся злобой глаза. — Ты знаешь, что я делаю с теми, кто мне врёт? Отвожу в лес. Даю лопату. И под дулом пушки заставляю копать себе могилу. — Я не вру! Клянусь! Клянусь всем, что у меня есть! — А знаешь, что самое ужасное, когда ты погребён заживо? Когда к тебе в гроб кладут бутылку с водой. И это не милость, нет… Это только продлевает мучения. А мучения эти ужасные. Просто адские. Но ничего, скоро ты их ощутишь. — Нет! Только не это! Пристрелите меня! Умоляю, лучше пристрелите! — Такую смерть от меня ещё надо заслужить. Может, тогда развлечёшь моих парней? Ты же больше и за альфу не сойдёшь… Как те омежки развлекали тебя. Хорошо было их трахать? — Выпрямившись во весь рост, Магнус резко наступает подошвой прямо на то, что осталось от хозяйства Спайка, вырывая из его глотки животный рёв. — Хорошо было трахать Уилла?! — Я не трогал его! Честное слово! Не трогал! Даже пальцем! — Значит, его имели твои дружки, а ты смотрел?! Или держал?! — Нет! Прошу вас… Пристрелите меня, прошу! — Слабак, — выплёвывает Магнус. Проклятье, нужно взять себя в руки. С этим ублюдком и грёбаным семейством Уортонов он успеет разобраться позже. Сейчас важно быстро узнать кое-что другое… — А теперь ответь мне, выродок, — шипит Магнус, — кому из своих дружков-наркош ты успел рассказать про Уилла? — Никому! Клянусь! — Напомнить, что я делаю с теми, кто мне врёт? — Я-я… Я сказал им, что Уилл отдаст деньги… — Слёзы градом стекают по забрызганному кровью смазливому лицу Спайка. Всё-таки нужно будет потом подправить и его. — Дилерам… Простите! Простите, я ничего не знал! — Когда это было? — Как раз перед убийством Джона. — Они спрашивали о Уилле позже? — Я не знаю… — Не знаешь? — Магнус хватает Спайка за руку и прижимает нож уже к второму пальцу. — Я больше их не видел! — вопит тот. — Они угрожали, вот я и залёг на дно! Джона убили, Уилл сразу пропал из универа, а потом и Ричи нашли… С разрезанным горлом… Я так перепугался! Ждал, что и за мной придут! Что мне оставалось делать?! Я просто-а-а-а! Воздух пронзает душераздирающий крик, когда широкое лезвие отсекает плоть и кость, а отрубок безымянного пальца падает на пол. — Заткнись, — Магнус морщится от чужих воплей. Значит, дилеры. Возможно ли, что мёртвого кролика прислали Уиллу именно они? В качестве угрозы — такое вполне в их стиле… Но кто тогда писал те грёбаные записки? — Мне нужна вся информация, какая у тебя есть, — хрипит Магнус. — Имена, телефоны, адреса… Вплоть до самой последней шестёрки, которая просто тёрлась рядом и могла услышать про Уилла. Чем больше расскажешь — тем выше вероятность, что ты сдохнешь быстро и легко. Его трясёт так, словно он искупался в ледяной воде и прошёл не меньше мили по зимней улице. Злость и ненависть тысячами ядерных снарядов взрываются в мозгу. Но Магнус заставляет себя скинуть пропитанную кровью одежду и встать под бьющие струи душа, поставленного в его кабинете как раз для таких случаев. Уже глубокий вечер. Разговор занял намного больше времени, чем он предполагал, но зато результат находится в его телефоне — записанные на диктофон ничтожные всхлипы Спайка, где тот выдаёт всех подозреваемых. — Проверь каждого, — бросает Магнус Киллиану, наспех вытирая волосы полотенцем и подхватывая с кресла новую рубашку, но вдруг замирает. — От меня… не пахнет кровью? — Эм… — Киллиан кажется растерянным, однако придвигается ближе и втягивает носом воздух. — Да вроде нет. — Вроде? Или не пахнет? — Не пахнет, босс. Магнус раздражённо скрипит зубами. Он не хочет, чтобы Уилл уловил от него даже намёк на этот запах. Не хочет, чтобы мальчишка понял, чем он занимался. Не хочет, чтобы тот смотрел на него, как на простого головореза с руками по локоть в чужой крови. — Я уезжаю, — бросает Магнус, уже выходя из кабинета. — Жду отчёт утром. Пульс учащается, когда до дома остаётся меньше километра, а ладони покалывает от предвкушения того, как они скользнут по нежной коже Уилла. Хотя бы по запястью. Ненавязчиво и осторожно. Будто приручая лесного зверька, до смерти напуганного браконьерами. Только вот Магнус сам очутился в их числе. При мысли о Спайке и дружках хочется вернуться и закончить начатое, избавив ублюдка от оставшихся конечностей. Но переживание, что за время его отсутствия Уиллу снова стало плохо, заставляют резче вжать педаль газа в пол. Неужели Уилл такое пережил? Его бедный хрупкий мальчик… Но, как оказалось, такой несгибаемый и твёрдый, сумевший найти силы идти дальше и радоваться жизни. Пока в неё не вторгся Магнус, разрушая всё на своём пути. Машина резко тормозит у главных ворот особняка. Наконец-то. Сейчас охрана их откроет, и через считанные секунды Магнус сможет увидеть ставшее столь родным лицо. Родным, единственным. Неужели так оно и есть? Неужели это глупцы и величают неоправданно громким словом «любовь»? Нет. Если это и любовь, то у Магнуса она уродливая и извращённая. Такая, как он сам. Его любовь разодрала шею Уилла, в желании присвоить. Его любовь готова притащить в зубах труп Спайка и верно положить под ноги. Его любовь готова выпотрошить каждого, кто посмеет поднять на Уилла взгляд. Потому что она жадна, эгоистична, порочна, ненасытна. Она хочет увезти мальчишку на край света, чтобы спрятать от чужих глаз. Хочет любыми цепями — физическими или нет — приковать его к себе. Даже если для этого придётся заделать ему ребёнка. Возможно, тогда Уилл наконец-то будет вынужден принять их связь? Любовь Магнуса уродлива. Но разве он, чёрт возьми, способен на другое? — Ну и какого хрена они там копаются?! — раздражённо рычит Магнус, понимая, что прошло несколько минут, а ворота так и остались заперты. Завалявшийся где-то в машине пульт находится с трудом, но Магнус жмёт на кнопку, и едва ворота разъезжаются, влетает в появившийся проезд. — Что за… — само срывается с языка, а сердце делает кульбит. Нет. Этого не может быть. Прямо перед домом, на траве, подъездной дорожке и лестнице, валяются трупы охранников, а распахнутая настежь дверь, кажется, висит почти на петлях. — Уилл! — единственное, что остаётся в мыслях, прежде чем Магнус, выхватив из кобуры пистолет, бросается к крыльцу. Внутри стоит запах чужих альф — мерзкий и будто бы знакомый, странными отголосками окунающий в удушливое прошлое. — Уилл! Уилл, где ты?! — Мистер О’Доннел… — сбоку раздаётся сдавленный всхлип, заставляющий резко обернуться, выставив пушку перед собой. Седрик. С разбитым лбом и, судя по всему, сломанной рукой лежит, привалившись к проломленному шкафу. — Где Уилл?! — Его увезли… — Рыдания сотрясают всё тело беты. — Схватили… Их было так много… Простите! Умоляю вас, не убивайте! — Кто это был?! — Магнус хватает Седрика за грудки. — Не знаю, честно, не знаю! Какие-то альфы… Умоляю, пощадите! Прошу вас, сэр! — Они ещё в доме? — Нет. Уехали. Кажется, кто-то сообщил им, что вы возвращаетесь домой. — Сообщил? — оцепенело повторяет Магнус и внезапно встряхивает Седрика за воротник его залитой кровью рубашки. — А какого чёрта тебя не пристрелили?! — Они просили передать… — рвано выдыхает тот, — послание… Пальцы Магнуса разжимаются, но курок пистолета по-прежнему взведён, готовый выстрелить в любой момент. — Говори. — Простите, мистер О’Доннел, оно… будет вам неприятно… — Говори, или твои мозги заляпают стену! Седрик судорожно всхлипывает, однако, зажмурившись, тихо произносит: — Ваше время подходит к концу… Вы нажили себе слишком много врагов… Они объединились против вас и… — Что? — Сделают всё, чтобы вы сами… м-молили их о смерти, — с трудом выговаривает Седрик, а перед глазами Магнуса, словно призрак, встаёт лицо Уилла. Только не это.