Каждая четвёртая

Сидя за кухонным столом в квартире Сергеевых, Кайса переписывает рассыпающийся ветхий гримуар в новый блокнот, подаренный Аликом. Рядом с текстом она оставляет широкие поля и сама же, задумавшись, рисует на них россыпь мелких цветов и листьев, смотрит в окно, покусывая кончик шариковой ручки. На расстоянии вытянутой руки от неё стоит раскрытый нетбук, на экране в строке поиска набрано "сипуха перо", ниже – фотографии и рисунки пёстрых перьев, белых с бежевым и коричневым. Одно такое Кайса рисует на полях нового гримуара, штрихует тонкими линиями. В стекле, испещрённом каплями дождя, Кайса видит отражение Игната, его голос спрашивает: – Почему у тебя нет кота? В книгах и кино у ведьмы обязательно есть чёрный кот! Говорит: – У моей мамы была кошка. Белая, шелковистая. – А у меня был пони, – шепчет Кайса. – Его звали Шмель. Джек, лежащий у её ног, вздыхает и меняет позу, вытягивает лапы. Кайса тоже вздыхает, закрывает оба гримуара и нетбук, встаёт и уносит их в кабинет, кладёт рядом со швейной машинкой, где уже стоит кукла, сшитая и с волосами, но не одетая. Поворачивается к зеркалу. Спустив с плеча рукав чёрного кардигана, Кайса смотрит на шрам, рассекающий татуировку с компасом и птичьей стаей, проводит пальцем по гладкому белому рубцу. Медлит, покусывает нижнюю губу. Когда дождь прекращается, она выходит из дома в шерстяных брюках и чёрном свитере, в расстёгнутом пальто, но с небрежно намотанным на шею кашемировым шарфом; неизменная кожаная сумка с нетбуком и гримуаром висит на плече. На перекрёстке у Скаутского лесопарка она дожидается трамвая, оплачивает проезд и садится у окна. В середине буднего дня салон почти пустой; Кайса скользит взглядом по старушкам, девочке с собакой на поводке и в наморднике и мужчине с двумя чемоданами и отворачивается к стеклу, покрытому каплями с наружной стороны. – Ты в порядке? – слышит она голос Игната. – Таким странным сквозняком тут сейчас протянуло, сразу о тебе подумал. Его лицо в отражении улыбается. – Где болотные огоньки, где зыбкий рассеянный свет, – начинает Игнат. – Где на тронутой... – Замолчи, – шепчет Кайса, прислоняясь виском к стеклу. – Не время! Она выходит на перекрёстке Внешнего кольца и аллеи Джексонвилля, неторопливо идёт вверх по аллее до многоэтажного бизнес-центра. Окно справа от стеклянных раздвижных дверей заклеено непрозрачной плёнкой, чёрной с неоновыми узорами в техно-стиле, белые буквы, стилизованные под старый компьютерный шрифт, складываются в непонятное слово "Дехоплосапо". Кайса поднимается по ступенькам, переступает порог, улыбается охраннику и сворачивает к такой же заклеенной двери с матовой чёрной ручкой. – Привет, – говорит она, входя в студию. – Я Маргарита, я звонила два часа назад. Чёрная дверь закрывается за её спиной. На улице вновь начинается дождь, ветер швыряет крупные капли в окна, по тротуарам бегут ручейки, собираются лужицами и стекают в ливневую канализацию. "Ты без зонта?" – пишет Влад в мессенджер. "Я на такси, – отвечает Кайса и ставит эмодзи-машинку. – Ты закончил работу?" "Иду от остановки", – набирает Влад. Ему приходится остановиться под навесом у входа в магазин, чтобы не намочить смартфон, и поставить на асфальт одну из сумок. Его куртка блестит от дождевой воды, с капюшона падают капли; Влад вытирает мокрую руку о джинсы и дописывает: "Я тебя встречу". И он действительно ждёт под аркой дома, уже без сумок, зато с большим чёрным зонтом, и выходит к остановившейся машине, открывает заднюю дверь и помогает Кайсе выбраться на тротуар. – По своей неуклюжести я точно скучать не буду! – жалуется Кайса, опираясь на его руку. Влад ухмыляется. – Ты что-то говорила о "других детях", – напоминает он. – Уже передумала? – Нет, – со сдержанным упрёком откликается Кайса, – но теперь я знаю, чего ждать от беременности, и знаю, что проблемы с координацией в плюсы деторождения не входят! В прихожей она снимает пальто и сразу за ним свитер и поворачивается к Владу левым плечом, заклеенным прозрачной заживляющей плёнкой. – Ты сделала татуировку?! – изумляется Влад. – Перекрыла шрам, – Кайса улыбается, не разжимая губ. – Подумала, что пора. Влад бережно гладит её плечо поверх плёнки, разглядывая совиное перо, возникшее на месте белого рубца. – Это совы? – понимает он. – Стая сов? Как в лимбе? Кайса кивает. – Сипуха, – она дотрагивается в свою очередь до самой крупной птицы. – "Моя" сова. – А моя какая? – Влад улыбается чуть насмешливо и одновременно с почти детским предвкушением. – Сипуха, – Кайса разводит руками. – Прости, у тебя нет выбора! Она вешает пальто на плечики и разувается, сидя на кожаном пуфике, пока Влад ищет в сети фотографии сипухи. – Красивая, – говорит он наконец. – И тебе в любом случае не за что извиняться. А можно мне тоже её набить? – Ты меня спрашиваешь? – удивляется Кайса, вставая. – Твоё тело, твои решения! Влад с рассеянным видом вновь проводит пальцами по её голому плечу в плёнке, и Кайса замолкает и заглядывает испытующе ему в лицо. – Эй, – зовёт она. – Я ведьма, а не телепат! Тебе придётся сказать мне, о чём ты думаешь!.. Илзе, выйдя из ванной комнаты в домашнем цветастом платье и с влажными волосами, застаёт их за просмотром сериала. Влад в футболке и спортивных штанах сидит на разложенном диване, упираясь спиной в стену, и обнимает Кайсу, устроившуюся у него между ног. На ней белая майка, кардиган и джоггеры, стопы укрыты вязаным пледом. Склонив голову, Илзе разглядывает их обоих, пока они не обращают на неё внимание. – Мам?.. – спрашивает Кайса, приподнимая брови. Влад ставит сериал на паузу. – Дети, – говорит Илзе задумчиво, – вы такие милые, но такие странные!.. Ужинать со мной будете? – Ты ела? – Влад наклоняется, чтобы заглянуть Кайсе в лицо, и она признаётся, виновато морща лоб: – Завтракала! Влад закатывает глаза и сгибает ногу, коленом подталкивая Кайсу. – Давай, давай, вставай, – требует он. – Какого чёрта, в самом деле?! Тебе за двоих надо есть, а ты саботируешь?!.. Илзе отворачивается, не позволяя им увидеть выражение недоверчивого удивления, написанное у неё на лице. Покачивая головой, она идёт на кухню, слушая, как позади неё Кайса и Влад продолжают шутливо препираться. – Я обновила татуировку, – говорит Кайса, приходя на кухню. Пока Илзе разогревает готовый ужин, Кайса достаёт тарелки и столовые приборы, тонко режет хлеб остро заточенным ножом. Влад стоит в дверях, подпирая плечом откос; когда Кайса показывает плечо, Влад произносит: – Я тоже собираюсь ещё одну сделать. – И ждёшь, что я тебя отругаю? – Илзе с любопытством смотрит на него. – Дорогой, ты уже большой мальчик, сам разберёшься. Тем более, у меня нет предубеждений на эту тему, если сделано красиво. – Он хвастается, – поддразнивает Влада Кайса. – Хвастаться я буду завтра вечером, – парирует Влад. – И всю следующую неделю, готовьтесь. – Не страшно, – безмятежно откликается Кайса и переглядывается с Илзе. – Правда, мам? – Вообще не страшно, – подтверждает Илзе и сама накидывает кардиган обратно Кайсе на плечо. – Садитесь, дети, готово, я думаю. За столом она в основном молчит и слушает. Влад рассказывает о сегодняшних вызовах, красочно и смешно описывает прокладку кабель-канала за огромным недвижимым шкафом, жестикулирует, объясняя неудачную разводку розеток в жилой комнате; Кайса тоже слушает, подперев подбородок рукой и улыбаясь, и Влад прерывается, чтобы прикрикнуть на неё, напоминая об остывающей еде. Кайса смеётся и ест, и Илзе тоже улыбается, но глаза её остаются настороженными и внимательными. Она видит взгляды и прикосновения, следит, как меняются выражения лиц, вслушивается в интонации и даже в дыхание. И решительно оставляет Влада мыть посуду после ужина, увлекая Кайсу за собой. – Пойдём, дочка, – говорит Илзе. – Чайник вскипит – Владик нам скажет, да, дорогой? – Куда ж я денусь, – притворно ворчит Влад. Илзе приводит Кайсу в свою комнату и усаживает в кресло, а сама садится на край кровати, складывает руки на коленях. Вздыхает, расправляет плечи, шевелит губами, подбирая слова. Кайса внимательно смотрит на неё, по губам её бродит лёгкая рассеянная улыбка. Заправив волосы за уши, она начинает сама: – Можешь спросить у меня что угодно и что угодно сказать. Всё в порядке. Разрешение, напротив, окончательно лишает Илзе энтузиазма. Кайса ждёт, склонив голову, затем наклоняется вперёд и протягивает руки раскрытыми ладонями вверх. – Что не так, мам? – спрашивает она тихо. – Ты любишь его? – Илзе берёт Кайсу за руки, несильно сжимает её пальцы. – Ты любишь его, дочка?.. И продолжает, пока Кайса, моргая, формулирует ответ: – Это мой сын, я знаю его тридцать пять лет, и я никогда ещё не видела, чтобы он так на кого-то смотрел. Он любил Серёжу, очень любил, но даже на Серёжу он не смотрел, как... как Джек смотрит на него самого! Он без ума от тебя, и ты как будто отвечаешь ему взаимностью, но тогда почему же сестра, почему не жена?! Я бы полюбила тебя не меньше, и мне всё равно, чьего ребёнка ты носишь, если вы оба его принимаете!.. Она замолкает, видя, как Кайса медленно качает головой, и крепче сжимает руки, не давая Кайсе отстраниться. – И ты моя дочь, и этого ничто не изменит, – твердо говорит Илзе, хотя в глазах её плещутся недоумение и страх. – Я не жалею о своём решении и не пожалею, но я не слепая, девочка моя. Вы бережёте Серёжину память, я понимаю... – Не надо, – перебивает Кайса. – Пожалуйста! Закрыв глаза, она тщетно пытается сдержать слёзы, но они текут по щекам, срываются с подбородка и капают ей на колени, оставляя тёмные следы на светлой ткани джоггеров. – Доченька, – Илзе беспомощно морщит лоб, коротко вздыхает и легко, бережно встряхивает ладони Кайсы. В проёме открытой двери бесшумно, как призрак, возникает Влад. Его мокрые руки сжаты в кулаки, лицо напряжено; он смотрит, как Кайса плачет, и его губы тоже подрагивают. Илзе его не видит, она сидит спиной к двери, а Кайса, открыв глаза, ничем не выдаёт себя, но улыбается непослушными губами именно Владу, и он, размяв шею, отступает в коридор и исчезает. – Доченька, – повторяет Илзе и гладит Кайсу по голове, а потом протягивает ей коробку салфеток. Кайса вытирает лицо – и видит перед собой Эмели. Они вдвоём сидят за столом в большой комнате дома на окраине Гироны. Снаружи идёт снег и завывает ветер; в большой печи у стены гудят и потрескивают поленья, оранжевые отсветы падают на обитый металлом пол под чугунной дверцей. Эмели заканчивает разливать чай и отставляет чайник, двигает одну из чашек на другую сторону стола, запахивает поплотнее вязаную шаль, хотя непохоже, что ей холодно. Девятилетняя Кайса сидит нахохлившись, зло смотрит исподлобья. – Я не буду извиняться, – цедит она сквозь зубы. – Оке сам виноват. Я сказала правду – я ведьма, а если он не верит, пусть засунет язык... – Кайса! – Эмели хлопает ладонью по столу. – Следи за речью! – Не хочу! – кричит Кайса. – Мне надоело за всем следить! Не ходи, не смотри, не трогай, не говори, не рассказывай! Да зачем мне вообще тогда жить?! Она вскакивает, и её чашка, до краёв наполненная горячей водой выплёскивается на стол и на пол. Кайса с яростью смотрит на неё, шумно дышит, раздувая ноздри, а затем топает ногой и убегает наверх, ныряет под огромное тяжёлое одеяло на постели, стоящей вплотную к печной трубе, и накрывается с головой. Воспоминания отпускают неохотно; Кайсе приходится тряхнуть головой дважды, чтобы сосредоточиться на Илзе, которая смотрит на неё с сочувствием, вновь пожимает её ладони и говорит: – Прости, дочка. Я не хотела тебя расстраивать. Давай забудем. Вы имеете право на любые отношения, и я не должна была... – Я ведьма, – перебивает Кайса шёпотом. – И я не смогу скрывать это от тебя всю жизнь, не хочу скрывать. Я устала бегать, прятаться, молчать... Илзе смотрит на неё, затаив дыхание, и машинально растирает её ладони. – Обычно я почти бесполезна, – продолжает Кайса, не решаясь поднять глаза к лицу Илзе, – но есть вещи, в которых я хороша. Это... не всегда приятные вещи, и не всегда безопасные, и иногда мне бывает больно. А Влад, он – он принял меня. Как есть. И он помог, и поддержал, и был со мной там, где людям вообще не стоит быть. И я назвала его братом, я связала нас кровью. Для его безопасности, для его выживания. Я не знала, что связь будет такой сильной. Я никогда... никто прежде не был мне так близок, чтобы я захотела... По щекам её снова текут слёзы. Кайса утирает их коротким сердитым жестом, мотает головой. – Чайник вскипел! – громко объявляет Влад за стеной, и Кайса невольно смеётся, тихо и коротко. – Он не любит меня как женщину, – говорит она почти зло, – и я не люблю его как мужчину, но я связала нас, и мы всегда будем на первом месте друг у друга. Вот так, вот и всё, и ты имеешь право меня осуждать, потому что я не представляла, что делаю, и нет ничего хуже для ведьмы, чем сделать то, чего она полностью не понимает!.. Глубоко вздохнув, она окончательно высвобождается из рук Илзе и встаёт, смотрит на неё сверху вниз. – Я пойму, если ты не захочешь меня видеть, – Кайса улыбается дрожащими губами. – Иногда я сама себя не хочу видеть. Она делает шаг в сторону, чтобы обойти кровать. Илзе ловит её за руку. – Сядь, девочка моя, – просит она мягко и хлопает по покрывалу рядом с собой. – Просто посиди со мной. Чай никуда не убежит, можем снова согреть, если остынет. Почти силой она усаживает Кайсу на постель и обнимает за плечи, притягивает к себе и целует в волосы. – Молодость, – вздыхает Илзе, поглаживая руку Кайсы. – Уж эти мне решения. Чёрное или белое! Сказать и бежать!.. Я ничего не поняла, если честно, кроме того, что вы брат и сестра, и так останется. И это не плохо, дочка. Я же сказала, я не стану любить тебя меньше. Мы поговорим с тобой потом, когда в тебе станет чуть меньше гормонов, хорошо? Прости, что подняла сейчас эту тему. – Моя дочка тоже будет ведьмой, – упрямо бормочет Кайса. – И я буду её бабушкой, потому что ты моя дочка, – повторяет Илзе и замолкает, прижавшись губами к волосам Кайсы. Влад так же бесшумно подходит к двери, смотрит на них. Слушает, как Кайса говорит: – Я стала – как сказать? Whiny [Плаксивая]. Слишком много слёз. Я никогда в жизни столько не плакала. – Гормоны, – Илзе гладит её по голове. – Когда я была беременна Владиком, меня буквально всё раздражало и выводило из себя. Я чуть не развелась с Ваней и перебила всю посуду в доме – дважды! Удивительно, что Владик получился довольно спокойным, я морально готовилась к такому же урагану страстей. Беззвучно хмыкнув, Влад отступает на шаг, но не уходит, а Илзе добавляет: – И между прочим, о гормонах, дорогая. Тебе нужно выбрать клинику и врача. Уже пора. – У меня есть врач, – продолжает упрямиться Кайса. – В Макае, – терпеливо соглашается Илзе. – Мне не кажется хорошей идеей куда-то лететь, когда начнутся схватки. Или ты хочешь вернуться туда заранее? Кайса вздыхает и трётся щекой о плечо Илзе. Влад замирает, насторожившись, вытягивает шею. – Нет, – говорит Кайса, и Влад выдыхает и прикрывает глаза. – Я выберу. Позже, когда вернусь из Турисена. Она сама берёт Илзе за руку, поглаживает сухую кожу со светлыми пигментными пятнами, и осторожно интересуется: – Ты не сердишься, что мы не позвали тебя с собой?.. Я как-то сразу не подумала. Ещё не привыкла, что у меня есть семья. Влад грустно улыбается, а Илзе качает головой: – Что ты, дочка. Я бы и не поехала, не в этот раз, по крайней мере. Вам нужно побыть вдвоём, я считаю. Так или иначе, вам это будет полезно. – Я надеюсь, – Кайса снова вздыхает и шмыгает носом. Повторяет: – Я надеюсь... Встреча в аэропорту Лагунева похожа на майскую с той разницей, что сегодня с Владом нет Джека. Как и тогда, Влад в синих джинсах, свободной белой футболке и оливковой куртке, Игнат – в чёрных джинсах и чёрной футболке, только надпись на ней другая: "Не верьте слухам, я ещё хуже". Влад ухмыляется, прочитав, отвечает на рукопожатие и приобнимает Игната, притягивает к себе и не сразу отпускает. – Я по девочкам, красавчик, – флегматично напоминает Игнат, похлопывая его по спине. – Ой, да пошёл ты, – Влад широко улыбается. – Отлично выглядишь, не сравнить с той бледной молью, что была осенью. – Ой, да пошёл ты, – в тон отвечает Игнат и тоже улыбается. – Голодный? Я сегодня не готовил, можем по дороге поужинать. – Давай, – соглашается Влад. Когда в ресторане он снимает куртку, Игнат видит на его правом запястье новый кожаный браслет с серебряными фиксаторами, похожий на те, что носит Кайса, а из-под левого рукава футболки торчит краешек плёнки для заживления татуировок. – Что набил? – любопытствует Игнат. – Дома покажу, – отмахивается Влад. – Если захочешь. Они обмениваются новостями: Игнат рассказывает о работе с Калязиным над ремонтом яхты, о своём отце и его жене и даже о своей психотерапии, хотя и отпускает на эту тему пару шуток; Влад передаёт запоздалый привет от Кости Николаева, говорит: – Мишаня меня убьёт завтра, я за два месяца в Кэме так с ним и не увиделся! – В Киме, – с ухмылкой поправляет Игнат. – Хорошо тебе, прав нет, менять не надо! К его удивлению Влад давится минеральной водой, чертыхается и лезет за смартфоном, пишет сообщение и напряжённо смотрит в экран, ожидая ответа. – ...ты что, получил права? – демонстративно не верит Игнат. – Я получил паспорт, – рассеянно отзывается Влад и шумно выдыхает, расслабляется, прячет смартфон. – И срочно менять не надо, только в плановом порядке, по сроку. – И куда ты собрался? – Игнат прищуривается. – Погоди, ты же невыездной?.. – Выездной, если попросить правильного человека, – Влад играет бровями и смеётся. – Бонус от работы с Анцуповым. На вопрос о пункте назначения он не отвечает, а Игнат, поколебавшись, не настаивает. По дороге домой они молчат. Игнат ведёт "патриот", небрежно придерживая руль одной рукой, вторая лежит на бедре. На зеркале заднего вида болтается брелок в виде чёрного котёнка с красным ошейником; Влад качает его пальцем, садясь в машину, а затем утыкается в смартфон, пишет в мессенджер, улыбается. Игнат изредка на него поглядывает, хмурится и поджимает губы. – Ты стал до чёртиков таинственный, – говорит он наконец, заводя "патриот" на участок двести двадцать по Торфяной дороге и останавливаясь перед гаражом. – Раньше ты был как-то попроще. – А ты меня раньше знал? – парирует Влад лишь отчасти в шутку и сразу обезоруживающе поднимает раскрытые ладони: – Не злись, но ты ведь и правда не в курсе моей жизни после пехоты. Как и я не в курсе твоей, и в этом нет ничего такого, но, знаешь... говорить, что я стал таинственным, – он голосом выделяет предпоследнее слово и пальцами изображает кавычки для усиления эффекта, – после того, как я шесть лет скрывал, что у меня есть муж?!.. Он невесело смеётся, и Игнат подхватывает, качает головой. – Да, – соглашается он. – Твоя взяла. Ты не стал, ты всегда был. Поднявшись на крыльцо, он вытаскивает из кармана ключи и отпирает дверь дома, щёлкает выключаетелем и первым делом проверяет индикатор влажности почвы в горшке с лавандой. Вокруг засохших пеньков вверх тянутся четыре новых побега, зелёных и крепких, на тумбочке рядом стоит пульверизатор. – Заходи, – говорит Игнат не оборачиваясь. – Вещи кидай куда хочешь. Можешь наверх, я перестелил твою кровать. – "Мою"? – насмешливо переспрашивает Влад. – Ладно, спасибо. Сумку отнесу и вернусь. Игнат кивает, по-прежнему не глядя на него. Влад вешает куртку на крючок и с интересом осматривается. Новой мебели в доме нет, и всё же он неуловимо меняется после Кайсы. На столе со швейной машинкой и оверлоком стоит ноутбук и лежат книги – хрестоматия по курсу литературы старших классов, пособие для поступающих и сборник диктантов, – к стене между окнами приколоты плакаты со строением и дефектами древесины. Задумчиво качнув головой, Влад наконец поднимается на второй этаж и невольно всматривается в пол холла, ища следы круга, начерченного Кайсой первого июня. О том, что здесь была дверь, ведущая в никуда, напоминают лишь следы на обоях, где были прикручены стяжки, но самих стяжек тоже больше нет, как и металлических кронштейнов. Зайдя в комнату, приготовленную для него ещё в мае, Влад чутко, тщательно принюхивается и удовлетворённо кивает, ставит сумку возле кровати, действительно застеленной свежим бельём, светло-зелёным, с узором из листьев папоротника, и спускается на кухню, где Игнат варит кофе. – Ей нравится запах твоего кофе, – говорит Влад, по обыкновению прислоняясь плечом к коробке арки между кухней и гостиной. Игнат бросает на него хмурый взгляд, медлит, но всё-таки спрашивает: – Как она? Теперь уже паузу держит Влад, пожимает плечами, улыбается и вытаскивает смартфон. – Хранит твою фотографию времён бледной моли. Давай, улыбнись, надо уже обновить альбом. Игнат показывает неприличный жест и отворачивается. – Если хочешь пива, возьми в холодильнике, – говорит он. – Мне нельзя, – Влад дёргает плечом, напоминая о татуировке. – И так завтра придётся нарушить, парни не поймут воздержания. Смартфон он не убирает, но опускает. Игнат разливает кофе в две чашки, добавляет горячее вспененное молоко. – Зачем ты вообще сделал татуировку перед пьянкой? – бросает он неодобрительно. – Или это как-то связано с твоим новым паспортом? Он относит чашки на стол, берёт с подоконника пепельницу и застывает, осознав некоторую несообразность. Оборачивается к Владу. – Ты бросил курить?.. Влад пожимает плечами. – Давно пора было, – неопределённо отзывается он, не торопясь отлепляться от стены. Игнат опускает пепельницу обратно за занавеску и делает несколько шагов назад, останавливаясь в паре метров от Влада, смотрит изучающе и недобро; по скулам его ходят желваки, рубец на левой стороне лица темнеет. Влад неохотно распрямляется и расправляет плечи, поднимает подбородок, смотрит в ответ с вызовом и одновременно с усталой уверенностью в собственной правоте. Атмосфера на кухне становится всё более гнетущей, а затем Игнат вдруг коротко выдыхает, прикрывает глаза и отворачивается. – Кофе стынет, – говорит он хмуро. – Попробуй, может, уже новый варить пора. – Твой кофе я буду пить и холодный, – Влад тоже сдаёт назад, улыбается и садится за стол, бросает на пепельницу ностальгический взгляд. – И не тянет? – любопытствует Игнат, заметив движение глаз. Влад обдумывает вопрос, прежде чем ответить, складывает пальцы так, словно держит в них сигарету. – Иногда тянет, – признаётся он наконец. – Больше психологически, правда. Физической потребности нет. – Повезло, – Игнат садится напротив. – Таня, папина жена, второй год с никотиновыми пластырями ходит. Они снова молчат, в упор разглядывая друг друга, и Игнат снова сдаётся первым, отпивает кофе и морщится. – Ладно, – говорит он. – Татуировку-то покажи. Интересно же, ради чего ты отказался от возможности накидаться. – Да я и в пределах разрешённой дозы накидаюсь, – ухмыляется Влад, – вот хоть Графа спроси, мы в конце июня так нажрались, что у меня до сих пор похмелье при одном воспоминании! А большую часть, между прочим, выпил он, а не я. Повернувшись к Игнату плечом, он аккуратно подцепляет рукав и закатывает его наверх, обнажая татуировку – компас, рассыпающийся стаей сов. По нижней границе компаса, там, где Кайса под пером прячет шрам от ножевого ранения, у Влада изображён собственно "шторм", нож морской пехоты, с кисточкой-пёрышком, продетой в отверстие на навершии. Игнат узнаёт рисунок и меняется в лице быстрее, чем Влад перестаёт улыбаться; рука Игната буквально выстреливает вперёд и стискивает правое запястье Влада, перекрывающее доступ к его шее. Серебряный фиксатор впивается в кожу, обтягивающую головку локтевой кости. – Какого. Чёрта. У тебя. С ней. Происходит?! – звенящим голосом спрашивает Игнат. И осекается, задерживает дыхание. – Пальцы лишние? – яростно цедит Влад. – Сломаю! Он видит Игната с невероятной резкостью, видит каждую пору кожи и каждый волосок, мимические и возрастные морщинки, коричневые и зелёные крапинки в светлых ореховых глазах, бесцветный пушок на ухе и чудом сохранившуюся родинку над самой границей багрового рубца на щеке; видит – где-то отдельно от его лица, – сетку кровеносных сосудов и нервных окончаний, и зарождающееся воспаление на виске, под пыльным следом пальца, и смутные сизоватые пятна на переносице и висках – пульсирующие, привлекающие внимание. Медленно, словно ожидая взрыва, Игнат разжимает хватку, не в силах отвести взгляд от глаз Влада, зрачки которого растекаются чёрными кляксами, перекрывая радужные оболочки. Из Игната как будто выпускают воздух, как из надувной игрушки; так же медленно он возвращает руку себе на колено и откидывается на спинку стула. Влад моргает, и его глаза вновь становятся серыми. Он опускает рукав футболки, крутит головой, разминая шею, хмурится недоуменно. – Я не, – начинает он и опять часто моргает, трёт лоб. – Слушай, извини. Не знаю, что на меня нашло! Так-то ты имеешь право спрашивать, разумеется... Он смотрит на Игната и улыбается застенчиво и виновато. – Кайса моя сестра, – говорит Влад, и впервые произнесённое имя звенит в тишине дома. – Кровная. В прямом смысле, вот, видишь шрам?.. Вытянув ладонь, он показывает Игнату тонкий розовый рубец вдоль линии жизни. Игнат на него даже не смотрит. – Да что мне шрам, – произносит он неторопливо, почти равнодушно. – Я глаза твои вижу. Вопросов нет. – Глаза?.. – растерянно переспрашивает Влад. – А что... Он тянет руку к глазам, спохватывается и встаёт со стула, идёт в кладовку при кухне, где на стене висит зеркало, и останавливается, когда Игнат говорит, по-прежнему сидя неподвижной восковой фигурой: – Чёрные. Они чёрные. Как у неё. Влад сглатывает и прочищает горло, но всё-таки доходит до зеркала и всматривается в своё отражение. Зрачки немного расширены – в кладовке слабое освещение, – однако не сильнее, чем положено, и сохраняют ровную круглую форму. Тем не менее, Влад ещё некоторое время стоит, опираясь руками о тумбу с хозяйственными принадлежностями, а когда возвращается в кухню, обнаруживает Игната варящим новую порцию кофе вместо вылитого в раковину. – Не могу пить это холодное говно, – спокойно поясняет Игнат, не поднимая глаз от турки. – Будь другом, достань мне пока бутылку из морозилки. Молча кивнув, Влад открывает нижнюю дверцу холодильника и вынимает из ящика пол-литровую бутылку водки с чёрно-серебряной этикеткой, ставит на стол. Спрашивает: – А стопки есть? – Стаканы, – Игнат кивает на шкаф справа от себя. Он моет чашки, вытирает полотенцем и заново разливает кофе, добавляет молоко, двигаясь размеренно и чётко, почти механически. Влад ждёт за столом, морщит лоб, мнёт пальцами переносицу. Смартфон лежит рядом с ним экраном вниз, Влад держит над ним руку, но так и не переворачивает, лишь вздыхает и выпрямляется, когда Игнат ставит перед ним кофе. – Покажи ещё раз, – просит Игнат, садясь. Влад закатывает рукав, и Игнат наклоняется и ведёт пальцем по краю компаса, не спрашивая разрешения. Криво улыбается. – У неё тут шрам. – Да, – подтверждает Влад сипло, откашливается. – Она его совиным пером перекрыла. Игнат кивает и отстраняется, откидывается на спинку стула и салютует Владу кофейной чашкой. – За тебя, – говорит он. – Ты настолько сын маминой подруги, что на тебя даже злиться всерьёз невозможно!.. Влад открывает рот, но передумывает, салютует чашкой в ответ, делает глоток. – Любишь её? – спрашивает он тихо. Игнат медленно прикрывает глаза. Темноту прорезает солнечный свет. Рука Кайсы соскальзывает с обнажённого плеча Игната и исчезает из поля зрения. Сощурившись, Игнат садится на постели, оглядывается и машинально дотрагивается до плеча, затем спускает ноги с кровати и встаёт. Он в чёрных джинсах и жёлтой футболке с зайцем, уже в ботинках; комната Кайсы, в которой он спит в её отсутствие, плывёт вокруг него, по стенам ползут золотые узоры в виде кукурузных стеблей и виноградных побегов. Игнат закрывает глаза, глубоко вдыхает и выдыхает на четыре счёта, но ничего не меняется. – Я сплю? – предполагает он вслух. Никто не отвечает, и он отдёргивает гобеленовую штору, по-прежнему заменяющую дверь, и через пустой холл второго этажа идёт к лестнице. Золотые узоры ползут за ним, закручиваются в спирали, дрожат и трепещут; когда Игнат протягивает руку к стене, плеть с парой листьев и тяжёлой ягодной гроздью уклоняется от его прикосновения. – Ладно, – покладисто говорит Игнат. – Понял, не трогаю. Кукуруза и виноград провожают его на первый этаж, стекаются к арке, разделяющей кухню и гостиную, и теперь уже Игнат следует за ними, входит в кухню и останавливается, потому что спиной к нему у окна стоит Кайса в льняном платье цвета грозового неба. Словно почувствовав взгляд, она поворачивается, и круглый беременный живот первым бросается Игнату в глаза. Ахнув, он зажимает себе рот рукой и просто смотрит с ужасом и надеждой, и надежды больше. – Сядь, пожалуйста, – просит Кайса, склонив голову к плечу. – Мне нужно кое-что тебе сказать. Ты спишь и не запомнишь наш разговор, но достаточно и того, что ты будешь знать о нём здесь. Она дотрагивается до груди в области сердца. Игнат с трудом делает шаг вперёд, потом ещё один, отнимает руку от лица. – Сядь, – повторяет Кайса и в свою очередь опускается на стул. – Ты беременна, – выговаривает Игнат, садится и кладёт руки на столешницу, наклоняется вперёд. – Кайса! – Это не твой ребёнок, – обрывает его Кайса. – Я встретила Серёжу раньше, чем тебя. Моя дочь – цена, которую он заплатил за спасение твоей жизни. Игнат сжимает и разжимает кулаки, расправляет пальцы, прижимая ладони к столу. – Мне всё равно, – произносит он. – Серёга мёртв. Его это уже не касается. Он вдруг напрягается из-за пришедшей в голову мысли. – А Влад?.. – начинает он. – Мой брат. Дядя моей дочери, – отвечает Кайса, не дожидаясь окончания вопроса, и Игнат шумно, облегчённо выдыхает и смотрит ей в глаза. Молчит, подбирая слова; Кайса его не торопит, лишь слабо улыбается и пальцами перебирает кружево, вшитое между ярусами платья. Наконец Игнат открывает рот. – Я справился со своей жизнью, – говорит он. – Помнишь?.. Я справился. Правильно питаюсь, достаточно сплю, прохожу медицинские обследования. Я нашёл нормальную человеческую работу и собираюсь получить нормальную человеческую профессию. Читаю книги, смотрю кино, поддерживаю дружеские контакты, и мне всё это нравится, что самое странное. Он усмехается. – Десять лет назад я думал, что не создан для этого. Мне было скучно. Тянуло на подвиги, – Игнат откидывается на спинку стула и смотрит на Кайсу исподлобья, но с улыбкой. – Кажется, я повзрослел... и понял, о чём ты говорила, когда велела не лезть к тебе. Дашь мне ещё один шанс? Кайса медленно склоняет голову к другому плечу, разглядывая Игната. Заправляет волосы за уши, улыбается смелее – и печальнее. – Почему я? – спрашивает она. – Потому что спасла тебе жизнь?.. Ты знаешь теперь, что мне за это заплатили. Игнат смеётся. – Да, я знаю, как работают за вознаграждение, – подтверждает он. – К тебе это не имеет никакого отношения. Он тоже приглаживает волосы, растирает шею. Рядом с ним на столе обнаруживается стакан с водой; Игнат выпивает его до дна, отставляет, и вода вновь наполняет стакан. – Потому что я люблю именно тебя, – Игнат доверчиво улыбается. Солнце рассыпает золотые искры в его глазах. – Люблю с тобой разговаривать, люблю молчать. Люблю твой голос, твои руки. То, как ты занимаешься любовью и как ходишь по дому босиком, как поёшь, как ешь. Твою резкость, твою нежность. Твою честность. Мне хорошо рядом с тобой, и я рискну предположить, что тебе было хорошо со мной, раз ты решила поговорить со мной лично, а не оставила Бэлль посредником между нами. Кайса улыбается шире при упоминании Влада, и Игнат почти непритворно закатывает глаза: – Передать не могу, как я счастлив, что он гей!.. – Думаешь, дело в этом? – иронично уточняет Кайса. – Думаю, мне надо на что-то списать вашу взаимную страсть, пока я не знаю истинной подоплёки событий, – серьёзно отвечает Игнат. – А он ведь напился, но так и не сказал, что между вами происходит, и это говорит о глубоком чувстве... и глубокой верности, не так ли? – Он сам пока знает не всё, – Кайса перестаёт улыбаться, дёргает кружево, комкает ткань платья. – Возможно, ты будешь знать ещё меньше. Ты выдержишь это? Сможешь не соревноваться с ним, не пытаться занять его место в моей жизни? Игнат пожимает плечами. – Дай мне шанс, – повторяет он, – и я сделаю лучшее, что могу, и ещё немного сверх того. Золотые плети винограда сползаются по стене к его рукам, лежащим на столе, и вьющийся ус осторожно обхватывает запястье, словно пробует на вкус. Игнат скашивает на него глаза, едва заметно усмехается и продолжает сидеть неподвижно – по крайней мере, пока Кайса не протягивает руку раскрытой ладонью вверх. Виноградный побег скользит к ней, обвивает предплечье, плавно поднимается вверх к татуировке, перечёркнутой пером сипухи. – Можно?.. – спрашивает Игнат и берёт Кайсу за руку, встаёт со стула и опускается на пол у её коленей, задирает голову. – Я скучал по тебе. Мне снились сны, где была маленькая ты и большое поле кукурузы. – Это не сны, – Кайса улыбается и свободной рукой ведёт по его виску, по щеке и губам. – Это мой дом. Спасибо за крышу и за ремонт. Там стало гораздо приятнее находиться. И ты понравился Маргарет. – Маргарет, – по слогам проговаривает Игнат. – Почему ты отделяешь её от себя? – Отделяла, – поправляет Кайса. – Больше нет. Я простила себя... и маму, и боль утихла. Она вернётся, но теперь я знаю, как с ней справиться. – Твою маму я тоже... – Игнат осекается. Кайса хмурится, приподнимает бровь. – Что? – спрашивает она резко, останавливая руку, скользящую по шее Игната. – Что с моей мамой?! Игнат вглядывается в её лицо, словно оценивая что-то, и наконец, решившись, произносит: – Маргарет попросила меня вывести твою маму из кукурузного поля, когда я приходил туда последний раз, и я... мне показалось, я видел её здесь. Она растаяла звёздной пылью, а мне осталось это, – он суёт руку в пустой задний карман джинсов и достаёт оттуда круглую дверную ручку, потёртую и потрескавшуюся от времени, вкладывает её в ладонь Кайсы. Кайса смотрит на неё, растерянно приоткрыв рот, а затем смыкает пальцы, и ручка тоже рассыпается сияющими искрами, бесследно растворяющимися в солнечном свете. Золотой виноград спускается с плеча Кайсы в вырез платья, распускается венчиком листьев под ключицами и превращается в подвеску с надкушенным полумесяцем. – Спасибо, – шёпотом говорит Кайса. – Я расскажу тебе... однажды. Не сейчас. Ты всё сделал правильно, лучше невозможно. Спасибо тебе. Игнат улыбается уголком губ, целует её раскрытую ладонь, прижимается к ней щекой. – Я люблю тебя, – признаётся он снова и, помедлив, кладёт другую руку на круглый живот, обтянутый грозовым льном. – Ты уже придумала имя? – Сергей придумал, – Кайса накрывает его руку своей. – Кира. – Кира, – повторяет Игнат, словно пробуя на вкус. Улыбается. – Новикова?.. – Может быть, – Кайса насмешливо покусывает нижнюю губу. Она смотрит Игнату в глаза, и он медленно встаёт сперва на колени, затем в полный рост и за руки поднимает Кайсу, бережно привлекает её к себе и наклоняется к её лицу. – А это мой сон или твой? – шепчет он. Кайса с интересом приподнимает брови. – А есть разница?.. – Нет, – говорит Игнат и целует её, и Кайса отвечает и закидывает руки ему на шею. Сияющие листья и цветы ползут по их телам, переплетаются, свиваются кольцами и спиралями, растворяются в каплях пота и путаются в волосах, солнечный свет бьёт Игнату в глаза, он щурится – и просыпается в спальне Кайсы на втором этаже дома двести двадцать. Сон, ещё мгновение назад бывший отчётливым и осязаемым, мутнеет и рассыпается осколками; в голос застонав, Игнат бьётся головой о подушку и бессильно сжимает кулаки. – Чёрт, чёрт, чёрт!.. – стонет он. Он лежит без движения, глядя в потолок, и мерно лупит кулаком по постели. Перед глазами его мелькают золотые листья и голубые глаза Кайсы, рисунок под древесину на ламинате пола и вода в стакане, дрожащая от колебаний стола, а затем Игнат рывком садится, отбрасывает одеяло и босиком, в одних трусах, решительно идёт в комнату Влада, распахивает дверь так, что та со стуком ударяется в стену, и требовательно трясёт Влада за плечо. – Мне ко второй, – Влад пытается накрыть голову одеялом. – Гвоздь, отстань, будь человеком! – Дай мне её номер! – Игнат сдёргивает одеяло едва не полностью, но Влада окончательно пробуждает не это, а внезапная просьба. Хмыкнув, он протирает глаза, зевает и тянется за смартфоном, лежащим на полу у изголовья, открывает мессенджер и пересылает Игнату визитку контакта. – Я уж думал, ты никогда не попросишь! – говорит он насмешливо. – А теперь ты дай мне аспирин и ещё немного поспать! Уходящего Игната Влад провожает тоскливым взглядом, натягивает одеяло обратно и проваливается в сон, едва коснувшись головой подушки. – ...ведьма – это как экстрасенс? – спрашивает Илзе, помешивая рисовую кашу в маленькой кастрюльке. – Или это колдунья, волшебница, знахарка?.. Кайса, встрепенувшаяся на первом слове, расслабляется и улыбается, говорит задумчиво: – Скорее, знахарка. Травница. Хотя из меня и травница так себе. – Твой чай поставил Влада на ноги, – возражает Илзе, затем складывает факты в уме и уточняет: – Или это был не чай, а твоё возвращение? – Чай тоже, – Кайса вздыхает. – Я пока работаю над этим. И над чаем. В новом доме хороший двор, я подумываю сделать там тепличку для трав. Мои запасы подходят к концу. Её смартфон принимает сообщение. Кайса дорезает яблоко, стряхивает кусочки в миску и моет руки, и лишь тогда открывает мессенджер. И закусывает губу, улыбаясь. – Тебе нужны какие-то особенные травы? – любопытствует Илзе, оглядывается и машет рукой: – О, извини, отвечай спокойно. Судя по твоему лицу, это мой сын. – Нет, – Кайса качает головой. – Это мой будущий муж. "Я не помню деталей, но ты мне снилась, – пишет Игнат. – Я скучаю. Мы увидимся наяву ?" Пока сообщение висит на экране, пробел перед вопросительным знаком пропадает и появляется пометка об изменении. – Так, – Илзе выразительно упирает в бок свободную руку. – Что ещё за муж? Я хочу на него посмотреть, прежде чем доверить ему мою девочку... обеих моих девочек! Кайса поднимает на неё глаза и смеётся. – Он тоже хороший человек, – говорит она. Добавив абонента "Гвоздь" в свой список контактов, она набирает ответ: "23 9". Пару секунд Игнат бессмысленно смотрит на пришедшие цифры, а затем от души хохочет, стуча кулаком по кухонному столу. – Моя девочка! – говорит он, ухмыляясь. – Ни слова лишнего! И замолкает, когда следом в мессенджер падает эмодзи – маленькое красное сердечко. Сглотнув, Игнат дышит ртом и сидит с закрытыми глазами. Когда он снова смотрит на экран, сердечко всё ещё там. – Моя девочка, – шепчет Игнат совсем другим тоном. На площадь, где назначен сбор бывшего второго отделения морской пехоты, он прибывает бодрым и довольным жизнью, чего нельзя сказать о Владе, которого мутит после поездки в такси. Его бледное лицо и покрасневшие глаза вызывают дружный свист и ехидные комментарии. – Ты решил начать заранее? – удивляется Андрей Мучанов, глядя поверх чёрной оправы фотохромных очков. – Размяться перед основным упражнением? Его вьющиеся волосы заплетены в косу, на голове – соломенная фермерская шляпа, на ногах розовые сандалии. – Отвали, – просит Влад, делая очередной глоток воды из бутылки. – Я вообще пить не собирался. Все вопросы к Тохе. – Это карма тебя догнала, – назидательно замечает Михаил Астафьев. – У тебя совесть есть? Почему о том, что ты уже два месяца живёшь в Кэме, я узнаю из игрового чата с приятелем? – В Киме, – въедливо поправляет Игнат. Между ним и Астафьевым на асфальте стоят два чёрных пластиковых кейса, каждый размером примерно с большую обувную коробку, на боку одного из них белые буквы КОРСАР. – Уймись, зануда, – отмахивается Михаил. – Тебе-то что? От машины, красно-оранжевого микроавтобуса "лисий нос", идёт Николаев. Он в голубой рубашке и серых брюках-карго, на правой руке у него зелёная, с чёрными липучками лангета, и для приветствия он протягивает левую. Влад молча её пожимает, а Игнат недоверчиво уточняет: – Ты с этим поведёшь? Костя пожимает плечами. – Рычаг слева, – говорит он. Шапошников и Казаков ставят в микроавтобус последние пакеты и большую упаковку воды, Шапошников захлопывает двери, и они присоединяются к группе, в свою очередь обмениваются приветствиями. Игната Александр обнимает особенно долго и крепко, отстраняет его на вытянутые руки и широко улыбается. – А где Граф и Мина? – спрашивает Игнат. Влад пьёт из бутылки и глубоко, размеренно дышит. – Со мной сядешь, – вполголоса бросает ему Костя. – Впереди меньше укачивает. Каждое его слово на пальцах отсчитывает Астафьев, торжественно поднимает руки над головой. Костя смотрит, как меняется лицо Влада, и усмехается. – Ди Антону как раз звонит, – Шапошников показывает в тень под козырьком супермаркета, – Мина единственный, кто в чат не отписался утром. Вдоль здания ходит Дияр Аштанидзе в светлых льняных брюках и свободном полосатом джемпере. Взгляд у него сосредоточенный, он держит смартфон возле уха и задумчиво покусывает роговую дужку солнцезащитных очков. – Рейс задержали? – предполагает Казаков, роясь в поясной сумке. Найдя искомое, он издаёт радостный возглас и протягивает Владу блистер с таблетками. – Вот, держи, положи под язык. Таня Димке их даёт перед долгой дорогой. И укоризненно смотрит на Игната: – Зачем ты его напоил? – Саш, я большой мальчик уже, – Влад смеётся, кладёт таблетку в рот. – Это был мой выбор и моя ответственность. Казаков фыркает и принимает новое решение: – Ладно, "мимозу" в нагрузку заберёшь, всё равно её никто не пьёт, кроме тебя! – Саня, мы ещё не уехали никуда, а ты уже остатки раздаёшь! – Шапошников похлопывает его по плечу. – Приятно видеть, что ничего не изменилось, хозяйственный ты наш. От громкого хохота Александр краснеет и смущается, но смотрит упрямо и ничего менять явно не собирается. – Что-то мне не нравится его лицо, – замечает Михаил Астафьев, глядя на возвращающегося Дияра, и смех мгновенно стихает, все разом подбираются и хмурятся. Влад туго закручивает крышку на бутылке воды, Константин рассеянно чешет запястье под креплением лангеты. – Случилось что? – хмурится Шапошников. Лицо у Дияра и впрямь сложное, больше растерянное, чем расстроенное. Выходя на солнце, он надевает очки – светлые, не полностью скрывающие глаза, – и натянуто улыбается. – Владик, Тоха, – он пожимает руки и обнимается, и оглядывается на остальных, не отпуская Игната. – Ребята, такое дело: Антон не приедет. – Да ладно?! – удивляется Астафьев. – Что стряслось? На Дияра смотрят все, кроме Шапошникова; Михаил кривится и складывает руки на груди. – Он... – Дияр выдерживает паузу, подбирая слова, но в итоге лишь пожимает плечами. – Просто не хочет. Он снова женился три недели назад, и вообще больше не хочет вспоминать о военной службе и обо всём, что с ней связано. В том числе о нас. Повисшее молчание нарушает Шапошников. – Так и думал, – говорит он без выражения. – Он и в "Зачётке" не участвовал, мне стоило догадаться. А зачем врал, что приедет? Дияр снова пожимает плечами. – Этого, – с сожалением отвечает он, – я так и не услышал. – А ты откуда знаешь? – спохватывается Игнат. – Про Антона и "Зачётку"? Михаил смотрит на него снисходительно, постукивает себя по полоске для липучки на выцветшей оливковой рубашке. – Я в собезе с Навкой работаю, ты помнишь? – спрашивает он. – А она с Анцуповым дружит, у которого мы на карандаше с некоторых пор чьими-то стараниями. Такой шухер прошёл по всей системе, что мы до сих пор крестимся! Игнат всем собой изображает оскорблённую невинность. – Он никого не заставлял! – протестует за него Казаков. Николаев поднимает руку с лангетой, и все смотрят уже на него. – Поехали, – спокойно говорит Константин. На трассе, когда они выезжают за официальную границу города, и сзади раздаётся звук сворачиваемой пробки и характерное бульканье, Костя снова открывает рот, негромко, только для Влада, произносит: – Передай сестрёнке спасибо. Ната приняла ситуацию и успокоилась. Мы ходим в школу приёмных родителей. – Серёга бы вами гордился, – помедлив, отвечает Влад. Усмехается: – А Мишаня – конкретно тобой. – Это часть обучения, – Костя тоже скупо улыбается. – Говорить. Много, долго, распространёнными предложениями. Влад смеётся. – Утомляет с непривычки?.. К концу поездки он достаточно оживает, чтобы в полной мере участвовать в подготовке места и даже берёт у Александра стакан с сильно разведённым вермутом; остановившись на углу коттеджа, делает фотографию, кадрирует и отправляет Кайсе, постукивает носком кроссовка по земле и ухмыляется, с нетерпением ожидая реакции. "Ты уверен, что не должен был сохранить такой снимок для себя?" – Кайса ставит задумчивый эмодзи. На фотографии Игнат оборачивается с топором в руке, и его футболка натягивается, облепляя торс и руки, солнце золотит его волосы и глаза, подчёркивает контуры лица. Влад коротко хохочет и отвечает: "Эй, у меня есть парень! А этот, возможно, достаточно хорош для тебя?" Кайса смотрит на экран смартфона, раздумывая, что ответить. Она стоит на набережной залива Нова в бежевом шерстяном платье и пальто, положив локти и сумку на гранитный парапет. По заливу дрейфует одинокая яхта с логотипом телеканала на гроте, рядом с ней снуют небольшие моторные лодки, на противоположном берегу недалеко от телевышки в небо поднимается аэростат в виде красного сердца. "Ты сможешь не соревноваться с ним? – вспоминает Кайса разговор с Игнатом во сне. – Не пытаться занять его место в моей жизни?" – Потому что это невозможно, – бормочет она вслух, грустно улыбается и набирает: "Он мне нравится! А что написано на футболке?" – Гвоздь! – кричит Влад. Игнат оборачивается, и Влад делает ещё одну фотографию, на которой отчётливо видно белые буквы: "Мастер спорта по бегу от реальности". – Ты что делаешь? – недоуменно, но беззлобно спрашивает Игнат. – Сестрёнку радую, – Влад пересылает снимок и дожидается смеющегося эмодзи в ответ. – А с этого момента поподробнее, пожалуйста! – через перила веранды свешивается Михаил Астафьев. – Что за сестрёнка? Я думал, ты единственный ребёнок в семье! Влад с Игнатом переглядываются, и на секунду вместо лиственного леса вокруг них двоих расстилается зелёное кукурузное поле под тёмно-синим куполом неба, затем Игнат моргает, и наваждение пропадает бесследно. – Да, – произносит Влад невпопад и кладёт руку на свежую татуировку на своём плече. – Об этом стоит поговорить. Позже, ладно, Миш? Под костёр. – Как скажешь, – откликается Астафьев. – Дроны запускать пойдёте? Шапа уже распаковал, о, слышите?.. С негромким жужжанием над крышей коттеджа поднимается небольшой квадрокоптер с синей подсветкой, описывает дугу вдоль деревьев и плавно снижается обратно на поляну. – Я даже не буду спрашивать, где ты их спёр, – задумчиво говорит Игнат. – Одолжил, – по слогам проговаривает Влад, и они снова переглядываются, на этот раз без визуальных эффектов. День идёт своим чередом. В начале недели в коттеджном посёлке нет других гостей, вся "улица" принадлежит второму отделению, и они устраивают гонки квадрокоптеров над укатанной грунтовой дорогой, выставив стартовую и финишную линии; когда у дронов садятся батареи, их ставят на зарядку и переключаются на волейбол, потом на метание ножей и топора в специальный щит, предоставленный администрацией базы. Ближе к ночи, когда уже смеркается, вспоминают про рыбалку; поход к реке возглавляют Шапошников и Казаков, Игнат колеблется, но идёт, и наотрез отказываются лишь Влад и Дияр. – Я согласен есть вашу рыбу, – отмахивается Дияр, – я даже её почищу, но я категорически не могу её добывать! Я ветеринар! – Не ихтиолог же, – ворчит Шапошников, но не настаивает, зато оставляет рацию с наказом вызывать, "если что". – Если – что?.. – уточняет Дияр уже ему в спину, впрочем, недостаточно громко, чтобы Михаил вернулся и ответил. Рисунок новой татуировки Влада он тоже узнаёт, цокает языком и говорит: – На месте Тохи я оторвал бы тебе голову! – Он меня напоил, – парирует Влад. – Практически тождественно! Жёлтый свет фонаря над крыльцом падает им в спины, вокруг лампочки кружатся мелкие серебристые мошки. Дияр пьёт ром, Влад – по-прежнему сильно разведённый вермут, грызёт деревянную шпажку для овощей. – Он знает, как вы искали детей? – спрашивает Дияр. Влад кивает. Со стороны реки доносится чей-то радостный вопль, в ответ на другом краю коттеджного посёлка лает пёс. Дияр приподнимается, лицо его озаряется искренней радостью. – Тут есть собака! – восклицает он. – Пошли посмотрим! – Сиди, – Влад дёргает его обратно за ветровку. – Ты что, дома на собак не насмотрелся? – А, дома! – тянет Дияр, широко улыбаясь, но послушно переключается, рассказывает: – Я в приют пошёл волонтёрить. Один день в неделю, пацаны мои выгуливают, играют с приютскими, вот это всё, им же скучно, а я пока осматриваю, вакцинирую, лечу по мелочи. Они за препараты только платят, ну и если операция какая-то с сопровождением, но всё равно со скидкой от клиники получается... Влад слушает, потягивая понемногу свой вермут, смотрит с улыбкой, как Дияр жестикулирует, как спускается с крыльца и ходит вокруг, не в силах усидеть на месте. Звонит смартфон; Дияр извиняется перед Владом и отвечает, и его лицо становится серьёзным и сосредоточенным, он обещает перезвонить и сперва ищет в скачанном справочнике подтверждение своим мыслям, а затем действительно перезванивает и назначает рекомендации, дважды взяв с абонента обещание с утра обратиться в клинику. "Как твои дела?" – пишет Влад Кайсе. "Учу маму рунам, – Кайса присылает свою фотографию с Илзе на фоне изголовья кровати в комнате Илзе. – А ваши как?" Влад запрокидывает голову и смотрит в тёмное ночное небо, усыпанное звёздами, глубоко вдыхает свежий холодный воздух, и у него начинает кружиться голова. Засмеявшись, он ложится на крыльцо, забыв ответить, и Дияр, обратив на него внимание, закатывает глаза: – Ну как так, Владик, ты же только понюхал!.. Из лесной темноты выныривает Игнат с бутылкой в одной руке и смартфоном в другой, хмурится и ускоряет шаг, видя лежащего Влада. – Я в порядке, – говорит Влад, когда Игнат попадает в его поле зрения. – А где остальные? – удивляется Дияр. – Рыбачат, – Игнат машет рукой, садится на ступени крыльца рядом с Владом и ставит бутылку себе под ноги, утыкается в мессенджер, набирая сообщение. Дияр смотрит на него, на Влада. Уточняет задумчиво: – А у них ещё осталось, с чем рыбачить?.. – и сам себе отвечает: – Пойду проведаю! Подхватив пару бутылок, он подмигивает Игнату и удаляется в сторону реки, напевая себе под нос что-то весёлое и ритмичное. Игнат провожает его взглядом и скашивает глаза на Влада, по-прежнему с блаженной улыбкой созерцающего звёздное небо. Выпущенный из рук смартфон Влада уже давно лежит на досках с погасшим экраном. – Кайса велела за тобой присмотреть, – насмешливо произносит Игнат. – Много говорит о твоей репутации среди неё. – Ей виднее, – безмятежно отвечает Влад. Игнат с любопытством за ним наблюдает, интересуется: – В какой момент вы так подружились? Что у вас общего? – Серёга, – подумав, говорит Влад. – И ты. Голос у него хрипловатый, вибрирующий, размеренный, интонации плавные. Он перекатывает голову набок и в свою очередь разглядывает Игната, останавливается глазами на багровом шраме на левой щеке. – Ты знаешь, что она отвела твою вторую пулю? – спрашивает он. – У неё шрам на ладони остался. А могла быть дырка в твоей дурной башке. Игнат молчит, прикрывает глаза, облизывает губы. – Если обидишь её, я убью тебя, – буднично добавляет Влад. – Так что, если у тебя не серьёзно, даже не начинай. – А Плотников сдох? – невпопад уточняет Игнат. Влад не удивляется смене темы. – Да. Ещё в июне. – Хорошо, – Игнат шумно вздыхает, делает большой глоток из бутылки и тоже ложится – так близко, что касается Влада плечом и рукой. За деревьями на берегу реки громко хохочут, раздаётся громкий плеск, словно кто-то падает в воду. – Идиоты, – Влад приподнимается на локтях и тревожно хмурится. – Просил же!.. Его прерывает новый взрыв хохота, слышен командный голос Шапошникова – довольно спокойный, впрочем: – Всё, нарыбачились! Саня, дуй переодеваться, пока самое дорогое не застудил! Игнат ухмыляется и садится, берёт в руки бутылку, но не пьёт, просто сидит и смотрит, как между деревьями поднимаются к коттеджу смутные тени. Казаков, весь мокрый, останавливается перед крыльцом, отбирает бутылку и делает два больших глотка, широко улыбается и уходит в дом. – Костёр разведу, – говорит Влад, вставая, и оборачивается, протягивая Игнату руку. – Составишь компанию?.. Бортпроводница в бело-зелёной униформе с красным платком предлагает вино и шампанское, и Влада передёргивает. Он просит сок и укоризненно смотрит на Кайсу, прыснувшую в кулак, на что Кайса немедленно делает виноватое лицо и гладит Влада по руке. – Молчу, молчу, – соглашается она. – Попробуй поспать. – На вашей свадьбе я буду пить минералку, – ворчит Влад, жадно осушая пластиковый стаканчик. – Если она будет. – Минералка?.. – Влад недоверчиво приподнимает брови. – Свадьба, – Кайса чуть улыбается. – Он пока не знает ни о ребёнке, ни о контракте с Барбарой, а это многое меняет, не так ли?.. Влад неопределённо качает головой, не находя возражений, но не желая соглашаться, и Кайса снова гладит его по руке. – Поспи, – повторяет она. – Никто из нас не должен думать об этом прямо сейчас. Она тоже засыпает, когда самолёт летит над океаном, но вскоре просыпается, идёт в туалет, а потом сидит над раскрытым нетбуком до пересадки в Будруде. В жарком и сухом пустынном климате из-за перепада температур и разницы часовых поясов их с Владом обоих развозит, и после короткой беспокойной ночёвки в отеле аэропорта они засыпают, стоит самолёту Balkanik Ajri оторваться от взлётно-посадочной полосы. Бортпроводница, проходя мимо их ряда, улыбается и поправляет плед на Кайсе, устроившей голову на плече Влада. Влад на секунду открывает глаза, убеждается, что всё в порядке, и вновь проваливается в сон. – Спать в любых условиях – лучшее, чему меня научили в пехоте! – убеждённо и бодро говорит Влад в зале ожидания багажа в Турисене. Он в серо-зелёной куртке, джинсах и сером свитере, с кашемировым шарфом на шее, Кайса в чёрном свитере и шерстяных брюках, в распахнутом пальто, в очках с красными стёклами и с торчащими из кармана пальто перчатками. Большое электронное табло на стене показывает, что снаружи плюс семнадцать градусов Цельсия, солнечно и юго-западный ветер со скоростью меньше метра в секунду. Стеклянные панели крыши, установленные под разными углами, отбрасывают солнечные зайчики на лица пассажиров и ленту транспортёра; разноцветные таблички на трёх языках доступно и точно указывают местонахождение служб и услуг аэропорта. Влад безошибочно выбирает нужную стрелку, получив чемодан и сумку, подталкивает Кайсу под локоть: – Тебе туда. – Определённо, – хмуро соглашается Кайса, оставляет ему свою неизменную сумку с нетбуком и гримуаром и скрывается за дверью туалета. Над выходами в главный зал панно со снежинками и цветами также на трёх языках приветствует гостей в Турисене, сердце Балканской Империи. Аэропорт как минимум в два раза больше любого аэропорта АНР, и Влад не скрываясь вертит головой, изучая, как устроено и функционирует трёхэтажное здание с лифтами, эскалаторами и опоясывающими баллюстрадами. Кайсе приходится придерживать его за руку; впрочем, когда в их сторону с излишним энтузиазмом направляется незнакомый мужчина, Влад немедленно реагирует, задвигая Кайсу себе за спину, и вопросительно поднимает брови. Мужчина теряется и жестами показывает, что обознался и извиняется, но Влад ещё пару секунд провожает его пронзительным взглядом. – Спасибо, – говорит Кайса, когда Влад оборачивается к ней. – Нам туда. – ...тебе не нужна моя помощь, да?.. – с заминкой понимает Влад, моргает, хмурится. – Ну да. Ты самое страшное, что есть в лесу. Я помню. Кайса останавливается, замирает, не закончив шаг. На лице её на мгновение отражается отчаяние, затем она заставляет себя расслабиться, снимает очки и берёт Влада за руку, заглядывает ему в глаза. – Эй, – зовёт она. – Что с тобой? Владислав. Я что-то не то сказала? – Он обознался, – Влад пожимает плечами. – И не причинил бы тебе вреда. Ты говоришь по-английски, ты бы всё решила сама. Я веду себя глупо. Кайса, сунув очки в карман, кладёт одну ладонь ему на грудь, другую на шею, скользит пальцами по разгорячённой коже. Молчит, вздыхает. Говорит настолько тихо, насколько это возможно в шумном зале аэропорта: – Но мне нужна твоя помощь. Ты всё делаешь правильно. Мне с тобой спокойно. Её слова не сразу пробиваются через мутную голубую дымку с красными сполохами, окутывающую Влада. Кайса не убирает руки, смотрит ему в глаза и робко, застенчиво улыбается, и постепенно Влада отпускает оцепенение; сморгнув, он переводит дух и накрывает своей ладонью руку Кайсы, лежащую у него на груди. Морщится, качает головой. Открывает рот – и закрывает, не найдя слов. – Пойдём, – Кайса осторожно тянет его за собой. – Давай выпьем кофе, хорошо? Влад резко поднимает руку, оберегая её от проходящей мимо шумной компании, и это окончательно приводит его в себя. – Давай лучше пойдём на выход, – говорит он с хмурой улыбкой. – Можно найти кофе и подешевле, чем в аэропорту! Кайсу он, тем не менее, не отпускает, приобнимает её за плечи, пока они идут через зал и спускаются по наклонному коридору к отдельному выходу. Рядом с красным бархатным шнуром, висящим на кольцах металлических стоек, ждёт Рето Мёллер. Ему шестьдесят девять лет, он среднего роста и среднего телосложения, гладко выбритый, одетый в пепельный костюм-тройку; его русые с проседью волосы аккуратно подстрижены и уложены, на носу очки в тонкой металлической оправе. Он внимательно следит за выходом с пологой галереи и безошибочно узнаёт Кайсу, стоит ей вынырнуть из тени металлических балок перекрытий. Тепло улыбаясь и едва скользнув взглядом по Владу, Рето делает несколько шагов вперёд – и замечает беременный живот Кайсы. Лицо его как будто освещается изнутри, и когда Кайса подходит ближе, Рето с неожиданной для его возраста ловкостью и грацией опускается на одно колено. – Vina Uglsdottier, – говорит он и бережно целует протянутую руку, лишь затем встаёт, не отпуская ладонь Кайсы. – What a joy. I'll be able to see your daughter before I die [Вúна Ульсдоттир. Какая радость. Я смогу увидеть вашу дочь, прежде чем умру]. – Of course you will, – легко отмахивается Кайса. – Stop telling me about your death [Конечно, сможешь. Перестань говорить мне о своей смерти]! Демонстративно нахмурив брови, она оборачивается и представляет: – Reto, this is my blood brother Vladislav [Рето, это мой кровный брат Владислав]. Влад, это Рето Мёллер, главный поверенный Фонда и хранитель родового дома. Лицо Рето немного смягчается, но Владу всё равно достаётся цепкий изучающий взгляд, подобный взгляду полицейского или сотрудника таможенной службы. – Найс ту мит ю, – говорит Влад со сдержанным вызовом, даже не пытаясь справиться с произношением. Кайса подносит руку к губам, пряча улыбку. – Nice to meet you too, menerr Uglsson [Я тоже рад знакомству, господин Ульссон], – Рето коротко склоняет голову. – Let me help you with you luggage [Позвольте помочь вам с багажом]. Влад морщит лоб и смотрит на Кайсу. Из всей тирады он выхватывает только одно слово: – Ульссон?.. Почему Ульссон? – Потому что ты мужчина, – Кайса улыбается уже не скрываясь. – "Uglsdottier" означает "дочь совы", но ты никак не можешь быть дочерью. Теперь отдай Рето чемодан – или не отдавай, я не знаю, как принято у вас, мужчин! – но Рето искренне хочет помочь, если что. Ошеломлённый, Влад всё же качает головой, жестом показывая, что справится с вещами сам, и следует за Кайсой и Рето к выходу из здания аэропорта, хмурится, осмысляя услышанное. Снаружи их ждёт прошлогодней модели внедорожник "аллигатор" глубокого рыже-золотистого цвета с тонированными стёклами задних дверей. Рето распахивает одну из них и помогает Кайсе сесть внутрь, затем открывает багажник и невозмутимо ждёт, пока Влад сообразит передать ему чемодан и сумку. Уложив вещи, он закрывает за Владом боковую дверь, обходит машину и садится за руль. – Ехать часа три, – говорит Кайса, пристёгиваясь и запрокидывая голову на спинку сиденья. – Я и забыла, как далеко забралась на этот раз!.. Думала, что сегодня всё сделаем, но чувствую, не получится. Основное решим и поедем спать в шале, да? – Как скажешь, – Влад пожимает плечами и обхватывает себя за локти, вздыхает, оглядывая обитый светлой кожей салон. – Учитывая, что я не знаю, что именно ты считаешь "основным" и "остальным", вряд ли я могу участвовать в принятии решений. Он не злится и ничего не требует, просто констатирует факт, однако его слова заставляют Кайсу замереть неподвижно с широко раскрытыми глазами и задержать дыхание. – Jävta scæt, – шепчет она наконец и выпрямляется, глядя перед собой, сцепляет руки в замок на коленях. Рето поглядывает на неё в зеркало заднего вида, но никак не комментирует, по его лицу непонятно даже, понимает ли он сказанное по-русски и по-скандинавски. Изнутри машины стёкла кажутся лишь слегка затемнёнными. Влад, уже выбросив из головы прозвучавший короткий диалог, с любопытством смотрит в окно на малоэтажные белокирпичные дома Турисена с множеством зелёных палисадников и скверов. На клумбах цветут георгины и флоксы, хризантемы и анемоны; деревья и фонарные столбы украшены белыми, красными и зелёными лентами и гирляндами, и даже во многих окнах блестят розетки из фольги в тех же цветах. – Здесь какой-то праздник? – спрашивает Влад. – Месяц Турисена, – отвечает Кайса. – Балканская Империя празднует юбилеи с размахом, а Турисену в этом году исполняется одна тысяча сто лет. Собственно день города был десятого. – Джексон старше, – с ревнивым удовлетворением отмечает Влад, но приникает ближе к стеклу, разглядывая людей и витрины. Кайса сдержанно, печально улыбается и покусывает нижнюю губу. За городом Рето прибавляет скорость. Мимо проносятся фруктовые сады и лесопарки, затем начинаются поля и снова лес; на железнодорожном переезде им приходится подождать, пока пройдут два встречных товарных состава и скоростной пассажирский поезд, также раскрашенный в национальные цвета. В небольшом посёлке Кайса просит остановить возле ресторана домашней кухни, идёт в туалет, а на обратном пути покупает коробку крошечных заварных булочек, посыпанных сахаром и корицей, и бутылку безалкогольного сидра. Влад тоже пользуется возможностью размять ноги, проходит несколько раз вдоль дороги туда-обратно, с наслаждением потягивается, оборачивается – и видит вдалеке горы, покрытые снежными шапками. Шумно вздохнув, он смотрит на них как заворожённый, затем достаёт смартфон, примеривается сделать снимок и передумывает, опускает руку, дёргает уголком губ. Рето наблюдает за ним в боковое зеркало заднего вида, оставаясь в машине. Его невозмутимость даёт трещину: между бровей залегает лёгкая морщинка, рот изогнут в скептической гримасе; к возвращению Кайсы Рето стирает сомнения с лица и ничего не говорит, только смотрит по-прежнему цепко и недоверчиво. Кайса протягивает ему коробку. Рето вежливо берёт одну булочку и благодарит, отказывается от сидра и пьёт воду из пластиковой бутылки. Влад возвращается в машину, пристёгивается. Говорит: – Горы фантастические. Там правда уже можно кататься? – Reto, is Lugina Perlavi open [Рето, Лужина Перлави открыта]? – спрашивает Кайса. – All red and black runs and a blue one [Все красные и чёрные трассы, и одна синяя], – отвечает Рето. – I've booked a chalet for you near the ski lift [Я забронировал для вас шале возле подъёмника]. – Красные и чёрные трассы открыты, – переводит Кайса, поддразнивает: – Готов? Влад неопределённо качает головой и берёт булочку из раскрытой коробки, запивает её сидром. – Готов, если подтвердишь, что меня всё ещё ждёт инфаркт, а не перелом позвоночника, – говорит он с усмешкой, – но сперва дела. Кайса перестаёт улыбаться. – Да, об этом, – соглашается она. – Я хочу извиниться. Она поднимает руку, останавливая возражения Влада, и продолжает: – Моё поведение неприемлемо. Ты полноправный член семьи, и я не имею права распоряжаться твоими действиями, ничего не объясняя, так что я скажу, что, как мне кажется, необходимо сделать, а ты скажешь, если чего-то делать не захочешь. Мы договорились? Влад внимательно смотрит на неё, затем кивает: – Договорились.