Каждая четвёртая

В доме Сандро Гаруфалоса Кайса чиркает спичкой о стенку коробка, поджигая ароматические палочки в медной подставке на кухонном столе, наклоняется, вдыхая лёгкий дымок, и принимается за замес теста – вручную на пирог и в кухонном комбайне на хлеб. На подоконнике ждёт своего часа банка варенья; в хлебное тесто Кайса щедро насыпает заранее вымоченные семечки и орехи. Напевая себе под нос скандинавскую колыбельную, она ходит по кухне в длинной льняной юбке и жёлто-зелёной майке, волосы её небрежно подобраны на затылке деревянной заколкой-крабом. Раскрытый нетбук стоит на столе у двери, на экране – заставка со снежным лесом, и Кайса изредка посматривает на нетбук, словно чего-то ждёт. Песочный пирог она выкладывает в форму и отправляет в духовку, тесто для хлеба накрывает пищевой плёнкой и набрасывает сверху полотенце, включает оба кухонных таймера. Нетбук и лежащий рядом телефон по-прежнему молчат; Кайса тщательно моет руки и споласкивает холодной водой лицо, вытирается бумажными полотенцами. В гостиной её ждут подготовленные квадратики бумаги с рунами и ароматические конусы на маленьких стеклянных подставках. Кайса разносит их по дому – по одному в каждое замкнутое помещение; поместив подставку на безопасном расстоянии от всего, что может гореть, Кайса сперва поджигает конопляную бумагу, и уже от неё – конусы. В своей спальне она ставит только конус, поднимается на второй этаж и повторяет ритуал там. Первый таймер внизу срабатывает, когда она уже спускается, подобрав юбку и ведя рукой по перилам, а следом за ним приходит сообщение в мессенджер на нетбуке. Кайса замирает, не поставив ногу на следующую ступеньку, хмурится, облизывает губы. Кладёт руку на живот, медлит и наконец неспешно продолжает свой путь и сперва вынимает из духовки пирог, переносит его на деревянную доску на подоконнике. Наклоняется, принюхиваясь, и кивает своим мыслям, накрывает форму плетёной крышкой, и лишь тогда подходит к нетбуку и ведёт пальцем по тачпаду, разворачивая мессенджер. В верхней части экрана висит предупреждение: "Данного абонента нет в твоём контакт-листе. Добавить/Заблокировать". Барбара, сидя в кафе в Типере, сцепляет руки в замок, видя, как на сообщении появляется пометка о прочтении. "Привет, – написано в белом прямоугольнике со скруглёнными углами. – Я капитан Барбара Ягель, заместитель по особым поручениям начальника Пятого отдела МО АНР. Я хочу с тобой встретиться. На твоих условиях". – Привет, – шепчет Кайса, улыбаясь, и двумя пальцами набирает ответ. "Абонент печатает", – всплывает уведомление в ноутбуке Барбары. Она сидит спиной к стене в дальнем углу кафе, откуда просматривается всё помещение. Рядом с ноутбуком стоят прозрачная кружка, на две трети наполненная кофе с молоком, и блюдце с едва надкушенным сэндвичем. На Барбаре кремовые джинсы и свитер с зелёными и белыми полосами, на соседнем стуле лежит лёгкая куртка с капюшоном, а на ней – кожаные перчатки. Кайса нажимает клавишу ввода. "Привет. Город Макай, Октябрьский проспект, 14 (напротив полицейского участка), – читает Барбара, и её брови невольно ползут вверх. – Послезавтра (третьего августа) удобно?" Открыв в браузере сайт "Западных авиалиний", Барбара ищет рейс из Типера в Макай, едва заметно морщится, увидев пересадку, но всё равно заказывает билет и оплачивает, по памяти вводя номер карты, затем в картах прокладывает маршрут из аэропорта до Октябрьского проспекта, разглядывает на уличной панораме большой белый дом с колоннами, стоящий на возвышении в окружении деревьев и цветущего кустарника. "Буду в интервале с 14:00 до 15:00", – пишет она в свою очередь. "До встречи", – отвечает Кайса. Барбара дотягивается до своей кружки и маленькими глотками пьёт, продолжая задумчиво смотреть в экран. О сэндвиче она забывает; её указательный палец постукивает по столу в такт играющей в кафе музыке. Алик от кофе отказывается, и ему Влад приносит чай. Бариста за стойкой киоска кокетливо улыбается, принимая заказ, и вовсю стреляет глазами, но быстро понимает, что всё внимание Влада обращено на Алика, оставшегося в машине, и сникает, доделывает напитки и надевает на стаканы пластиковые крышечки. – Капучино и ягодный чай, – говорит она отрывисто, не в силах скрыть досаду. – Спасибо, солнышко, – откликается Влад не глядя. Вернувшись в машину, он сперва отдаёт Алику оба стакана, пристёгивается и лишь тогда обращает внимание на то, как Алик на него смотрит. – Что?.. – Ты страшный человек, – говорит Алик, насмешливо улыбаясь. – Твой путь усеян упавшими в обморок женщинами, которые тебя абсолютно не интересуют. Ты даже не заметил, как она на тебя смотрела! Влад пожимает плечами, забирает свой кофе и делает первый глоток, обдумывая услышанное. – Это не ревность, – добавляет Алик, прежде чем Влад успевает ответить. – Это я подумал, что только бы Санька так безнадёжно не запала! На это Влад хмыкает, неопределённо качает головой. – Будто на тебя девчонки не западали, – замечает он. Теперь плечами пожимает Алик. – Когда западали, я не отказывался, – говорит он честно. – Правда, это до Саньки было. До того, как... Он машет рукой и морщится, притормаживает на светофоре и отпивает свой чай, удивляется: – Слушай, вкусно. Это с чем? – Малина и клюква, – Влад садится вполоборота к Алику, разглядывает частые крупные веснушки на его коже, неправильный профиль, упрямый вьющийся локон, падающий на лоб. – Ты не хотел детей? – Так – не хотел, – отрезает Алик. На следующем перекрёстке он сворачивает не в ту сторону, но Влад молчит и пьёт кофе, и Алик, объехав квартал, подъезжает к дому сто двадцать девять по Песочной улице с другой стороны, паркуется на подъездной дорожке, глушит двигатель и затягивает стояночный тормоз. Вздыхает, смотрит перед собой. – Ладно, – говорит он неохотно. – Сам об этом речь завёл, жаловаться не на кого. Он делает пару глотков чая и смотрит на Влада. – Я был в увольнительной, – начинает он. – В Джексоне, у мамы с Лорой, и Лора позвала меня на вечеринку к своей шапочной знакомой. Такая... своеобразная девочка оказалась. Богатая, красивая. Глупая. Лора у неё планировала пересечься с другим человеком, я был нужен для моральной поддержки. А девочка взяла и на солдатика запала. Просторная, дорого обставленная гостиная погружена в полумрак, разбавленный пятнами света от диско-шара и включённых мобильных телефонов, в грохоте музыки не слышно ни голосов, ни шагов, ни звуков пробок, вылетающих из бутылок игристого вина. Светловолосая и загорелая девушка лет двадцати с небольшим за руку тянет Алика между танцующими и дальше, вверх по лестнице на второй этаж. Здесь тоже толпятся люди, кто-то разговаривает, кто-то целуется, без малейшего стеснения снимая и разбрасывая предметы одежды; хлипкого телосложения парнишка извергает выпитое в горшок с фикусом, на низеньком журнальном столике женщина неопределённого возраста между двадцатью и сорока кредитной карточкой выравнивает полоски белого порошка. В толпе, где никому ни до кого нет дела, бродит как привидение девочка-подросток лет шестнадцати в белой шёлковой ночной рубашке, её распущенные светлые волосы свисают ниже пояса. Она скользит взглядом по лицам, словно никого не узнавая и не желая узнавать; спутнице Алика она плюёт вслед – и замирает, рассмотрев в темноте Алика, а затем медленно идёт за ними по коридору и вслед за хозяйкой вечеринки набирает код доступа на двери в закрытое крыло здания. – Она держала коробку резинок на любой вкус, да и я пришёл со своими, – Алик морщит и трёт лоб, отводит глаза. – Мне было двадцать, я был оптимистом, что тут скажешь... Короче, мы переспали. Лора тем временем дождалась нужного человека, и часа в два ночи мы оттуда уехали, на следующий день я отчалил обратно на базу. Сказал бы, что и думать об этом забыл, но вообще-то нет, девчонка и правда была хорошенькая, так что я вспоминал её... пару-тройку раз. Алик замолкает и шумно выдыхает воздух, снова трёт лоб. Влад смотрит на него и молча ждёт продолжения. – Я никак не связал её с тем, что через пару месяцев за мной пришла военная полиция, – говорит Алик, и Влад разом теряет всю свою невозмутимость. – О чёрт!.. – вырывается у него. – Да, – Алик невесело усмехается и делает ещё пару глотков. – Они сказали: меня обвиняют в изнасиловании несовершеннолетней. Я думал, они меня с кем-то спутали. Психанул тогда жутко: а если до правды не докопаются, если решат и не докапываться?.. Не отмоешься же потом. Обвинение – это уже достаточно плохо!.. – Она была несовершеннолетней?.. – осторожно уточняет Влад. – Её сестра, – лицо Алика деревенеет и ожесточается. – Её тупая "особенная" сестра. Выругавшись, он вздыхает и качает головой. – Я это всё задним числом по кускам узнавал, – признаётся он. – Потому что забрать меня забрали, а до суда не довезли, вернули обратно, ничего не объясняя. Я полгода только что не ссался по ночам, всё боялся, что снова придут. В казарме отношения испортились: пацаны решили, что я им не доверяю, раз не рассказываю, а я сам ничего не понимал!.. Ничего не писал ни Лоре, ни маме. Перетерпел, утряслось всё. Это уже одиннадцатый начался как раз, январь, Новый год. Санька второго января родилась. А письмо мне пришло в июне, буквально за пару дней до переворота. Бумажное письмо от настоящей адвокатской конторы. Гербовая бумага, курьерская доставка – на Фоксены, в воинскую часть! Алик – коротко стриженый, гладко выбритый, в светлом травяном камуфляже, – хмурясь, вскрывает конверт прямо в административном здании, вытаскивает нетерпеливо бумаги, вчитывается – и глаза его округляются. – Маленькая гадина, – произносит его голос за кадром, – решила, что хочет ребёночка как в кино, но не хочет позволять мальчикам к себе прикасаться. Так что она почитала... не знаю уж, что, но в итоге нашла решение. Девочка в шёлковой рубашке с отвращением смотрит из-за занавески, как её старшая сестра и Алик занимаются сексом на огромной кровати в центре комнаты. Когда Алик одевается и уходит, его партнёрша ещё некоторое время лежит, раскинув руки и блаженно улыбаясь, затем встаёт и идёт в ванную комнату, включает воду и музыку. Она не оглядывается и потому не видит, как девочка в шёлковой рубашке бесшумно прокрадывается к кровати и платком, морщась, вытаскивает из мусорной корзины использованные презервативы. – Она себя оплодотворила, – по слогам проговаривает Алик. – Такое... ЭКО в домашних условиях. И у неё всё получилось, понимаешь?! Кто-то годами не может добиться результата, а безмозглая озабоченная девчонка взяла и сама всё сделала в домашних условиях. Влад кладёт руку ему на запястье, несильно сжимает. – Она тебя обвинила? – спрашивает он тихо. – Не, – Алик снова усмехается. – Не совсем. За ней присматривали вполглаза, и когда нашли в корзине положительный тест, имели неосторожность задать вопрос в формулировке "кто папочка". Она и сказала, кто, и меня чуть не линчевали. К счастью, Фоксены далеко. Пока за мной ездили, из девицы выбили показания, как всё было на самом деле. На меня плюнули, занялись юной мамочкой. – Охренели, наверное, – Влад качает головой. – Не то слово, – соглашается Алик. – А ещё сильнее охренели, когда родилась девочка, и эта... особенная сказала, что девочка ей не нужна, только мальчик. Это я тоже потом узнал и чисто случайно. Адвокат мне только письмо прислал, мол, юная дева от ребёнка отказалась, а ребёнок не очень здоровый, и не хочу ли я принять участие в жизни своего отпрыска – читай: забрать его у бабушки с дедушкой, которые не желают с ним нянчиться. И вот тут охренел уже я... и пока я пытался принять решение, Фоксены сгорели, и я чуть не сгорел вместе с ними. Ну и решил, что это вполне себе повод круто изменить свою жизнь. Не мог же я её бросить! Влад молча допивает кофе, вздыхает, прочищает горло. – История для сериала, – говорит он наконец. – Надо же, как бывает. – Её при рождении назвали Лидией, – Алик игнорирует его реплику. – А я переназвал по себе, потому что не хотел, чтобы даже имя с ними ассоциировалось. Ну, и потому что я выжил в той мясорубке, – он неловко дёргает плечом. – Надеялся, ей перепадёт немного моей удачи, дела-то у неё и правда плохи были. Он шумно вздыхает, допивает чай и хлопает себя по коленям, объявляет: – Всё, пошли. Световой день короткий, а дом сам себя не осмотрит! Идя к двери, он достаёт из кармана ключ, полученный от Кайсы, отпирает замок, но не входит, только ставит в прихожую сумку с инструментом, а сам с небольшим несессером медленно идёт в обход дома, разглядывая фундамент. Влад захлопывает дверь машины, по диагонали через газон идёт следом, держа руки в карманах куртки. Когда он догоняет Алика, тот косится на него, но говорит лишь: – Трещин нет. Водоотведение хорошее. – Если я прав, здесь жил мужик из спецслужб, – откликается Влад. – Думаю, у него хватало и денег, и связей, чтобы позаботиться о своём жилье. Алик неопределённо хмыкает, потом сопоставляет в голове факты и с лёгким удивлением приподнимает брови: – Ты помнишь того, кто жил здесь двадцать лет назад?.. – Ага, – Влад улыбается, подставляя лицо выглянувшему солнцу. – Мы в Цветы въехали, когда Космонавтов ещё только прокладывали, и Скаутский парк был просто куском леса. Мою школу построили буквально при мне, я в детский сад ходил и смотрел через забор, как стены штукатурят и красят. А этот дом уже был. Вся эта сторона Песочной... что? – Ну ты динозавр, – подытоживает Алик и продолжает осматривать дом. Плечи его заметно расслабляются, а на губах появляется и задерживается лёгкая полуулыбка. Влад провожает его нежным и снисходительным взглядом. Догоняет снова. Говорит: – Саньке с тобой повезло. Она крутая получилась. Алик останавливается. Пару секунд он шевелит губами, подбирая слова, затем кивает и произносит явно не то, что хочет: – Мне с ней повезло больше. Дальше он тему не развивает и к концу наружного осмотра оживает и успокаивается, но когда собирается войти в дом, Влад аккуратно берёт его за локоть и подталкивает к отдельно стоящему домику. – Давай эту будку сперва посмотрим, – предлагает он. – Чёрт, забыл про неё, – сокрушается Алик. – Точно, она же есть в ПТД, хотя и не пойму, зачем. Первый раз вижу городской дом с отдельной спальней на другой стороне двора! – Полезно для параноика, вынужденного принимать гостей, – задумчиво произносит Влад. – И дом как крепость, и гости не на лужайке спят. Особенно если этим гостям тоже лучше нигде не светиться. Алик искренне хохочет. – Мне нравится эта мысль, – признаёт он. – Действительно, паранойя всё объясняет. Он не с первой попытки подбирает ключ к двери, перешагивает порог, машинально включает свет и оглядывается, принюхивается с удивлённым видом. – Кофе пахнет, – говорит он недоуменно. И осекается, потому что Влад, войдя следом, закрывает дверь на щеколду, подходит вплотную и обнимает его поперёк живота, запустив руки под куртку, упирается лбом в затылок и тяжело, шумно выдыхает. Алик прикрывает глаза и раздувает ноздри, сглатывает, облизывает губы. Рука Влада ползёт вверх по его животу и груди, останавливается на ключицах, поглаживает их, перебирается к обнажённой шее, и Алик вздрагивает и сглатывает снова. – Это дом твоей сестры, – напоминает он, накрывая своей ладонью вторую руку Влада. Он не останавливает, просто прикасается, и Влад расценивает его жест как поощрение и наклоняет голову, целуя нежный, почти бесцветный пушок на границе волос. – Это моя конура в доме моей сестры, – уточняет он шёпотом, и кожа Алика покрывается мурашками. – И здесь пахнет кофе, потому что я был здесь вчера, прибрался и застелил кровать, потому что я до сих пор оптимист, и я хочу тебя так сильно, что не могу думать ни о чём другом! Он вжимается в Алика всем телом, скользит руками по его груди и целует шею, но больше не делает ничего, пока Алик, выдохнув открытым ртом, не спрашивает: – А смазка у тебя есть, оптимист? – У меня даже резинки есть, – вкрадчиво шепчет Влад. В следующее мгновение они уже целуются – яростно, нетерпеливо, сталкиваясь носами и зубами; Влад скидывает свою куртку и стаскивает куртку с Алика и буквально заталкивает его в единственную небольшую комнатку, где места хватает лишь на двуспальную кровать и шкаф, а в окна скребутся ветки деревьев. Алик выдёргивает рубашку Влада из-под ремня, торопливо расстёгивает пуговицы и глухо, чуть слышно стонет, запустив под неё руки, оглаживает горячую кожу, впивается пальцами. Пятясь, он доходит до кровати и ударяется о неё голенью, садится – почти падает, – и тянет Влада за собой. Ритмичный стук вырывает Кайсу из задумчивости. Сморгнув, она расцепляет скрещенные на груди руки и отворачивается от кухонного окна, идёт в холл и открывает дверь. – Не заперто, – говорит она, улыбаясь. – Я мог бы догадаться, – хмыкает Калязин. Вокруг его головы трепещет тревожная сизо-синяя корона из всполохов. Он входит в дом с отстранённым и немного растерянным лицом, смотрит на пол и разувается, наступая на задники своих кроссовок, сам целует Кайсу в подставленную щёку. Агапов, напротив, улыбается и задирает голову к потолку, украшенному лепниной по периметру и в центре. – Два года тут не был, а кажется, что все двадцать! – весело жалуется Алексей, садясь на корточки, чтобы расшнуровать ботинки. Он в джинсах и синей футболке, с висящими в дуге горловины очками-авиаторами; на Владимире тоже джинсы, но поверх белой майки наброшена светло-голубая рубашка с длинными рукавами. – С языка снял, – соглашается он. – Неудивительно: при Сандро тут никогда так вкусно не пахло! Кайса смеётся и подставляет щёку поднявшемуся на ноги Алексею. – Я хлеб пекла, – говорит она. – Уже готов, сейчас заверну, переоденусь, и можно ехать. – Ты сама печёшь хлеб? – изумляется Алексей. – А можно, я пока дом обойду? – одновременно с ним спрашивает Владимир. – Кажется, я и правда скучал. Корона из всполохов вокруг его головы заметно тускнеет и растворяется за время их короткого разговора. Кайса понимающе улыбается. – Разумеется. Я бы тоже скучала, – она гладит деревянную стенную панель и добавляет: – Это хороший дом. Он полон фантазий. Отвернувшись, она не видит, как переглядываются Алексей с Владимиром, и последний усмехается. – Помочь с хлебом? – предлагает Алексей. Вдвоём они идут на кухню, оставляя Владимира наедине с домом. Подчиняясь указаниям Кайсы, Алексей расправляет и держит бумажный пакет, и Кайса силиконовыми рукавицами перекладывает туда ещё горячий хлеб, трогает пакет снаружи, раздумывает пару секунд, а затем выходит и возвращается с цветной корзинкой из натуральной лозы. – Вот, ставь сюда, – говорит она. – Пока доедем, остынет. – Жалко, – Алексей широко улыбается. – Горячий хлеб – самый вкусный! Кайса фыркает и отрезает ему широкий ломоть от второй буханки, прежде чем завернуть её в льняную салфетку. Пирог она укладывает в коробку сама, пока Алексей, дуя на пальцы, ест хлеб; перевязывает ленточкой, туго затягивая узел. Раздумывает, поглаживая коробку, и осторожно начинает: – Скажи, пожалуйста... ты мог бы выделить послезавтра несколько часов, чтобы помочь мне?.. Где-то в куче лежащей на полу одежды смартфоны почти одновременно подают звуковые сигналы: Владу приходит сообщение, а у Алика срабатывает будильник. Чертыхнувшись, он неохотно вылезает из-под одеяла, находит свой смартфон и отключает звук. Спрашивает, сидя на корточках: – Дать твой телефон? – Не, – Влад приподнимается на локте, едва заметно хмурится: – Тебе пора? Алик ухмыляется. – Ну, осмотр я сегодня вряд ли проведу, – говорит он, в свою очередь разглядывая Влада, – но ехать мне необязательно. Саня знает, что если я не жду у дверей, надо идти на продлёнку, в этом я могу на неё положиться. Влад тоже расплывается в широкой улыбке. – Тогда что ты до сих пор делаешь там? – спрашивает он, поддразнивая, и движением указательного пальца манит Алика обратно в постель. Не выпуская смартфон из рук, Алик медленно распрямляется. Своей наготы он не стесняется, напротив, буквально демонстрирует себя. Его незагорелая кожа не кажется бледной из-за множества веснушек, у него нет волос на груди и практически нет на животе, зато на правом боку и в зоне тазовых костей отчётливо видны старые шрамы от пулевых ранений, и ещё один – неровный, вдавленный, – на левом плече. Влад задерживается на них взглядом на секунду, и его улыбка становится неуловимо более мягкой и сочувственной. Впрочем, ненадолго, потому что Алик с ленивым насмешливым вызовом произносит: – Я думал, старикам вроде тебя раз в неделю достаточно. На секунду Влад теряет дар речи, и Алик смеётся, но прежде чем он успевает смягчить сказанное, Влад находится с ответом. – Это накопительный эффект от долгого воздержания, – говорит он ласково и невозмутимо, а в следующую секунду оба они замирают и осекаются. Влад ещё улыбается, но лицо его заметно цепенеет; Алик медленно доходит до кровати, садится, кладёт смартфон на подоконник. – Прости, – он качает головой. – Зря я так. Влад расфокусированно смотрит мимо него и видит Бабурова, стоящего в дверном проёме спальни на площади Тридцать Девятой Ассамблеи. Сергей расслаблен и спокоен; босой, в одних пижамных штанах, он смотрит сверху вниз на Влада, уже лежащего в кровати с книгой, улыбается и подмигивает, а затем медленно тает и исчезает бесследно, оставляя Влада с Аликом. – Прости, – повторяет Алик, дотрагивается до плеча Влада и убирает руку. Вернее, пытается убрать: Влад ловит его за запястье и сжимает, говорит негромко и ехидно: – А вот выпендриваться не надо, да? Мальчик тут нашёлся, подкалывать он меня будет. – Не будет! – Алик поднимает свободную руку с раскрытой ладонью. – Понял, проникся, разреши искупить? Он снова осекается, уловив свой промах, но поздно: глаза Влада вспыхивают хищным огнём, и он понижает голос: – Разрешаю. Приступай!.. Алик облизывает губы, медлит, обдумывая, а затем склоняется над Владом и неспешно принимается его целовать, спускаясь всё ниже, и Влад закрывает глаза и вжимается затылком в подушку, выдыхая чуть слышный стон. До своего смартфона он добирается значительно позже, когда у Алика срабатывает второй будильник. – Вот теперь пора, – говорит Алик. Он лежит на боку, подперев голову рукой, и водит пальцами по татуировке-журавлику на предплечье Влада. Спрашивает: – Тут есть горячая вода? Влад утвердительно мычит в ответ и тоже переворачивается набок, добавляет, неохотно разлепив губы: – Даже чистые полотенца есть. Я предусмотрительный оптимист. – Не могу не согласиться, – хмыкает Алик. Поднявшись, он уходит в ванную комнату, расположенную между комнатой и кухней, а Влад, спустив ноги с кровати, подгребает к себе всю кучу одежды и на ощупь разыскивает смартфон. На экране уведомления об электронных письмах от банка и магазина электротехнических товаров, но Влада интересуют только сообщения в мессенджере, причём Гвоздя, Графа Ди и Сакса он игнорирует и открывает лишь диалог с Кайсой, записанной как Сестрёнка, читает и бессильно взмахивает свободной рукой: – Да твою ж мать!.. Вышедшего из душа Алика он встречает, по-прежнему сидя голым на кровати, поднимает глаза и говорит: – Поезжай без меня. Мне позвонить надо. Кайса считает, что я буду на неё орать, и мне кажется, я буду! – Что-то серьёзное? – Алик наклоняется за бельём и джинсами и начинает одеваться. Влад пожимает плечами. – Обычно у неё чуйка хорошо работает, она осторожная, – признаёт он без энтузиазма, – но я бы предпочёл за ней присмотреть. – Ты поэтому планируешь здесь жить? – Алик обводит комнату неопределённым размашистым жестом. – Зависит от того, выйдет ли она замуж за Тоху, – рассеянно откликается Влад. – Я бы не хотел, чтобы она оставалась тут одна на долгое время. Алик надевает футболку, берёт в руки свитер, колеблется, но всё-таки спрашивает снова: – Что насчёт твоей... вашей мамы? Она ведь наверняка захочет помочь с ребёнком, – он усмехается. – И она всяко в этом больше тебя понимает. На этот раз Влад смотрит на него так, словно впервые видит, моргает растерянно, хмурится. – Да, – соглашается он с заминкой. – Да. Мама... Он шевелит губами в поисках возражений, но так ничего и не находит и вновь смотрит на Алика с беспокойством. Алик качает головой и садится на корточки рядом. – Забей, – говорит он мягко, заглядывая Владу в лицо. – Я просто так спросил. Заранее принимать решения и трудно, и зачастую бесполезно. Поживём – увидим, верно? Он тянется вперёд и целует Влада в губы, прижимается на секунду лбом ко лбу. – Я поехал, – шепчет Алик. – Напишешь потом? Влад кивает и улыбается. – Непременно. Сам он в душ не идёт, с ногами забирается на кровать и натягивает до пояса одеяло, хотя в комнате не холодно – старый термометр на стене показывает двадцать градусов, – и отправляет запрос на видеовызов. Кайса перезванивает через пару минут. Она сидит на скамейке в саду, держа нетбук на коленях, и улыбается. Волосы её по-прежнему небрежно сколоты деревянным крабом, но одета она в кремовое хлопчатобумажное платье и тонкий кардиган с рукавами, достающими до кончиков пальцев. На голые плечи Влада, мелькнувшие на экране, она незамедлительно реагирует восторженным возгласом. – Молчи! – требует Влад и стремительно, неудержимо краснеет. – Я очень за тебя рада, – Кайса складывает сердечко из пальцев. – Скажи, что я вам не помешала! Влад качает головой. – Я игнорировал телефон до упора, – говорит он. – Подумал: если что-то срочное, ты позвонишь, а не напишешь. И ты обещала сперва позвонить, когда с тобой свяжется Барбара, а не договариваться с ней, – добавляет он с упрёком. – Рассказывай. Кайса вздыхает, набирает в грудь воздуха и признаётся: – Мы встречаемся третьего числа... и я не хочу, чтобы ты прилетал. – Почему? – ровно, без выражения спрашивает Влад. – Не хочу, чтобы она видела, насколько мы близки, – Кайса тянет руку к камере, и Влад невольно делает встречный жест и скрипит зубами. – За мной присмотрят, – торопливо добавляет Кайса. – Брат Зины – офицер полиции. Его зовут Алексей Агапов. Игнат должен его помнить. Мы с ним одновременно с Алексеем познакомились, ещё в Гвоздичном. – То есть, ты знаешь этого Алексея максимум полгода, – подытоживает Влад. Кайса выразительно приподнимает брови. – Игната я тоже знаю полгода, – напоминает она. – А тебя – три месяца. Конструктивные возражения есть? – Нет, – Влад пожимает плечами. – Ты всё время выкручиваешься, причём исключительно логично. Я начинаю привыкать, но не скажу, что мне это нравится. – Хочешь, я запишу для тебя разговор? – предлагает Кайса. Влад всерьёз обдумывает её слова, откидывается на спинку кровати, вытягивает ноги. Спрашивает: – Думаешь, она не будет возражать? – Она сказала – на моих условиях, – Кайса улыбается, поджав губы. – Не сердись на меня. Я правда не думаю, что ей стоит знать о нас с тобой. По крайней мере, сейчас. – Я не сержусь, – Влад вздыхает и уже сам тянется к камере и меняет тему: – Я взял билеты в Турисен на семнадцатое. Когда ты вернёшься? Кайса оглядывается на дом. Через стеклянные двери, ведущие в сад, ей видно Зину, сидящую на диване с новорожденным сыном, и Агапова, на ковре играющего с Надей; Лямин с Калязиным о чём-то спорят, активно жестикулируя, и Лямин как будто чувствует взгляд на себе, поворачивает голову и машет Кайсе рукой. – После встречи с Барбарой, – решает Кайса. – А теперь расскажи, как твои дела. Закончив разговор, она закрывает нетбук, складывает ладони лодочкой и прижимает к лицу. Глаза её абсолютно спокойны; когда она опускает руки, по губам её блуждает рассеянная улыбка. С такой же улыбкой она открывает дверь, когда Барбара, помедлив, поднимает руку и стучит. Барбара выглядит усталой и встревоженной. На ней песочного цвета брюки с укороченными штанинами, открывающими голые щиколотки, и лёгкая рубашка из жатой ткани, смартфон – в заднем кармане брюк, в руках ноутбук в тонком кожаном чехле, куда невозможно положить что-то ещё. На руке – след от часов, но самих часов нет, как и серёжек в ушах. Когда дверная ручка со щелчком поворачивается, Барбара едва заметно вздрагивает, поднимает глаза – и сразу опускает, откровенно уставившись на круглый живот Кайсы под чёрной футболкой с белой надписью "Иду в комплекте с валидолом". – Ты беременна?! – вырывается у Барбары. – Привет, – говорит Кайса с лёгкой оторопью. – Да. Тут не может быть двух мнений. Заходи, пожалуйста. Барбара переступает порог. Немного собраться ей помогает присутствие Агапова: Алексей стоит в паре метров от Кайсы, заложив большие пальцы за ремень джинсов, и улыбается, но взгляд у него цепкий и пристальный. Он протягивает руку для рукопожатия, не называя себя, и Барбара ничего не спрашивает, лишь кивает и снова смотрит на Кайсу. – И ты моталась по всей стране?! – недоверчиво говорит она, качает головой. – На фото из Мосина я ничего не заметила! – Я была в зимней куртке, да? – с некоторым трудом припоминает Кайса. – В ней не особо видно. А что, моя беременность что-то меняет? Теперь Барбара наконец замечает надпись и усмехается. – Да уж, – соглашается она. – Валидол не повредит. Ну, или хотя бы чай. Угостишь меня? С чаем и тарелкой с печеньем и сухофруктами они располагаются за журнальным столиком в бывшем кабинете Сандро. Алексей садится в потёртое кожаное кресло, заранее передвинутое ближе к входной двери, берёт скетчбук и карандаш с толстым грифелем и ластиком на конце. Барбара бросает на него единственный быстрый взгляд и больше не смотрит, словно забывает о его присутствии. – Я могу записать наш разговор? – спрашивает Кайса. – Безусловно, – серьёзно отвечает Барбара. – А я? – Безусловно, – повторяет за ней Кайса. – Это будет честно. Она выкладывает смартфон на середину стола и нажимает кнопку в уже открытой программе. Барбаре приходится дождаться включения ноутбука. Всё это время она молчит, часто моргает и хмурится; когда запись начинается, Барбара наклоняется вперёд, упираясь руками в колени, и спрашивает напрямик: – Как ты это сделала? Как нашла детей? Алексей поднимает глаза от блокнота. На лице его пару секунд отражается напряжённая работа мысли, затем понимание, удивление и снова понимание. Улыбнувшись, он кивает и продолжает рисовать. – Мне нужна напечатанная цветная фотография и личная вещь, – говорит Кайса. – Если человек жив, я вижу его фотографию цветной, если мёртв – чёрно-белой. Когда я беру в руку вещь, то вижу, в каком направлении должна двигаться, чтобы найти его. У мёртвых вижу состояние тела. – А причину смерти?.. – Барбара продолжает хмуриться. Кайса пожимает плечами. – Иногда. Если позволяет сохранность останков. Она произносит это совершенно спокойно, за неё длинно, шумно вздыхает Барбара, облизывает пересохшие губы и берёт свою чашку с чаем, делает глоток. Задумывается, формулируя следующий вопрос. Произносит медленно, с расстановкой: – Это трудно для тебя? Больно, неприятно? Кайса тоже берёт чашку, держит двумя руками, качает головой. – Мне не нравится видеть мёртвых людей, – она подносит чашку к губам, но не пьёт, коротко улыбается. – И ты сама сказала: мне пришлось летать по всей стране. Я не могу назвать координаты или даже расстояние в категориях, отличных от "далеко-близко". Так что это может быть тяжело, да. Алексею с его позиции лучше видно Барбару, но рисует он Кайсу: быстрыми штрихами обозначает позу, жирными линиями подчёркивает наклон головы и положение рук с браслетами на запястьях, закрашивает чай в чашке и на том же листе крупнее рисует отдельно лицо Кайсы, заправленные за ухо волосы, большую золотую серьгу-конго в мочке уха. Барбара берёт печенье и устраивается в кресле поудобнее, откидывается на спинку, кладёт ногу на ногу. – Как часто ты это делаешь? – она машинально повышает голос, чтобы не испортить запись, и замирает, вновь нахмурившись, когда слышит: – Почти никогда. Я не ищу людей и не собиралась искать этих детей. Всё вышло случайно. Я просто не могла отказаться. – Никогда?.. – растерянно повторяет Барбара, забыв о чае и печенье, и Кайса говорит ей то же, что Игнату и Владу до этого: – В вашей стране ежегодно пропадает тридцать пять тысяч человек. Примерно полторы тысячи из них не находят никогда, и даже это – четыре человека в день. Если я решу помочь, кого из них я должна выбрать? Понимание отражается на лице Барбары задолго до того, как Кайса заканчивает тираду, но с последним вопросом она пересматривает свои выводы и слегка растерянно морщит лоб. – Об этом я не думала, – неохотно признаёт Барбара и наконец делает глоток, откусывает и жуёт печенье. – Ты и правда не можешь найти всех. На это Кайса не отвечает вообще. Они молча пьют чай; Алексей тоже делает паузу в рисовании, встаёт с кресла, чтобы взять немного сухофруктов из тарелки. Спиной к Барбаре он при этом не поворачивается ни на секунду, возвращается в кресло пятясь, а Барбара по-прежнему его игнорирует. Всё её внимание приковано к Кайсе. И всё же первой заговаривает Кайса. – Кого именно ты ищешь? – спрашивает она. Барбара пару секунд держит чашку возле рта. – Так заметно? – вопросом на вопрос отвечает она и продолжает, не дожидаясь подтверждения: – Отца. Он пропал в девяносто девятом. Вышел с работы в Чертановском питомнике, но домой не приехал. Кайса вздыхает и обнимает живот сцепленными в замок руками, и Барбара поднимает раскрытую ладонь. – И это... не то, за чем я пришла, – выговаривает она с усилием и напряжённо улыбается. – Я ищу его почти двадцать лет, и я невыносимо хочу знать правду, я готова отдать за неё что угодно, вплоть до своей жизни, но пришла я с другим вопросом. Она ставит чашку на стол и всем телом подаётся вперёд. Агапов перестаёт рисовать и зажимает карандаш в кулаке. Кайса молча ждёт продолжения – и дожидается. – Дослушай меня, пожалуйста, – просит Барбара. – Сергеев оплачивал билеты картой отдела, так что я получила фотографии и имена, и я навела о тебе справки – насколько смогла. Тебя зовут Маргарет Ульсдоттир, но сейчас ты пользуешься именем, полученным в американской программе защиты свидетелей. Ты родилась в Америке, росла в Скандинавии, жила на Балканах – и у нас, и... это всё, что мне удалось узнать, не подключая агентурную сеть, и я не стану её подключать. Мне всё равно, где ты училась, что ела на завтрак и с кем встречалась. Меня интересуют только твои способности. Ты сделала то, что не мог бы никто другой – никогда, ни при каких обстоятельствах. Дети вернулись домой – так или иначе, родители получили ответы. Мы все получили. Кайса чуть наклоняет голову набок, и это её единственная реакция. Барбара кивает, на мгновение отводит глаза и снова заговаривает: – И я хотела бы, чтобы ты работала на нас. На меня. Я хочу организовать... пятый отдел Пятого отдела, – она мимолётно, насмешливо улыбается. – Твоё имя нигде не будет фигурировать, тебе не придётся сидеть в кабинете или взаимодействовать с кем-то, если ты не захочешь. Ты будешь искать людей. Тех, кого я попрошу тебя найти. Я буду делать этот выбор за тебя. Агапов хмурится и шевелит губами, но сдерживается и принимается крутить карандаш в пальцах. – Что взамен?.. – Барбара пожимает плечами. – Я не знаю, что предложить женщине, за которой стоит Swiss Route. Ты не нуждаешься в деньгах, хотя, конечно, Пятый отдел оплатит твою работу и покроет расходы в процессе. У тебя есть друзья, адвокаты, программа защиты свидетелей и международный паспорт, ты можешь исчезнуть в любой момент, и ни одна страна мира не выдаст тебя – нет повода, ты не нарушала закон даже по мелочи, и я никогда не стала бы применять к тебе силу, потому что уверовала достаточно, чтобы бояться тебе навредить. Поэтому я могу только просить – и ожидать, что ты сама назовёшь цену... и надеяться, что Пятый отдел окажется платёжеспособен. Она усмехается. Кайса мягко улыбается в ответ. Спрашивает: – Хочешь ещё чаю? – Будь добра, – кивает Барбара. – В горле пересохло. Кайса поднимается, составляет чашки на поднос и выходит из кабинета, оставляя Барбару наедине с Алексеем, которого Барбара по-прежнему игнорирует как предмет мебели. Вздохнув, она откидывается на спинку кресла, вытягивает руки по подлокотникам и закрывает глаза; Агапов переворачивает лист в блокноте и начинает её рисовать. В кухне Кайса ставит чайник на плиту, споласкивает и вытирает чашки, открывает мессенджер в нетбуке и пишет Владу: "Болтаем. Всё хорошо". Влад отвечает мгновенно, словно держит смартфон в руках в ожидании сообщений: "Мне было бы спокойнее присутствовать". В конце он ставит упрямый эмодзи, и Кайса грустно улыбается и дотрагивается до фотографии Влада в его профиле. – Прости, storbrædi [старший братик], – шепчет она. – Потерпи ещё немного. Вернувшись в комнату со свежим чаем, она ставит поднос на журнальный столик и садится на своё место напротив Барбары, смотрит на неё в упор и спрашивает: – Это был пряник, а каков кнут? Барбара, наклонившаяся к столу за коричневым тростниковым сахаром, медлит не дольше секунды. – А он тебе нужен, подруга? – спрашивает она, ещё не разогнувшись, и берёт заодно печенье, прежде чем откинуться на спинку кресла. – Никто не знал, что ты можешь найти детей. Ты сама захотела и, беременная, летала через всю страну, чтобы незнакомые тебе люди смогли достойно захоронить останки своего ребёнка. Ты ничего не попросила, кроме их личных вещей, нужных тебе для поиска. Я даже кредитку впихнула Сергееву буквально силой, ты собиралась летать на свои?.. Она разводит руками и пьёт чай. Добавляет, впервые бросив взгляд на Агапова: – Если же ты о том, чем я буду тебе угрожать, то мой ответ – ничем, потому что, возвращаясь к вышесказанному, я уверовала... и хочу сохранить тебя для себя и своей страны. Я не смогу спасти всех, никогда не могла и не пыталась, и даже с тобой мы чудес не совершим и горы не свернём. И мы не найдём всех пропавших, тем более – мы не найдём их живыми, и я рада, что ты тоже понимаешь масштабы этой проблемы, но есть два основных момента, вынуждающих меня пытаться. – Прекращение поисков, – говорит вдруг Алексей. Лицо его становится жёстче, скулы словно заостряются, возле губ появляется тревожная складка. Барбара смотрит на него с удивлением и уважением. – Да, – подтверждает она. – Иногда мы прекращаем поиски, потому что заканчиваются силы, идеи, ресурсы. Потому что "по статистике" пропавший уже, скорее всего, мёртв, но если он жив и по-прежнему нуждается в помощи, – она переводит взгляд на Кайсу, – только ты можешь дать нам точную информацию. – А второй момент? – помолчав, спрашивает Кайса. – Тебе не понравится, – Барбара отставляет чашку и поднимается на ноги, медленно проходит вдоль книжных полок, возвышающихся по задней стене кабинета, вращает глобус, стилизованный под семнадцатый век. Алексей следит за ней, крутит в пальцах карандаш. Когда он поворачивает голову, солнечный свет через листву падает на его лицо, подчёркивая мимические морщины и делая старше, и Алексей отдвигается назад вместе с креслом, чтобы не щуриться. – В начале двухтысячных в Джексонвилле и Кэмберри произошло несколько убийств, – говорит Барбара, стоя спиной к Кайсе и Алексею. – Они были достаточно разнесены по времени и месту, чтобы пресса не связала их между собой, но на уровне расследования речь шла о маньяке. Два года полиция, шерифы и ГБР буквально гонялись за призраком, и в две тысячи пятом взяли его наконец. За это время погибли ещё шесть девушек. Она переводит дух, сжимает и разжимает кулаки. – А через полгода он сбежал, – Барбара оборачивается. – Образованный, симпатичный. Умеющий вызывать доверие. Он убил одного полицейского и искалечил другого и снова растворился. Стал ещё осторожнее, внимательнее... но не добрее, нет. За следующие три года... – Хватит, – обрывает Кайса, вставая, и Алексей тоже поднимается на ноги, хмурится, переводит взгляд с неё на Барбару и обратно, но Кайса уже справляется с собой. – Я же говорила, что будет и кнут, – произносит она с натянутой усмешкой. И Барбара опускает глаза, признавая её правоту. В аэропорту Тисуль Кайсу встречает Алик. Он в джинсах и в парке, надетой прямо на футболку, пальто Кайсы он держит в руках и разворачивает при её приближении. – Привет, – начинает он. – Как долетела? Кайса в кроссовках, джоггерах и фланелевой рубашке в бежевую и голубую клетку; она опирается на предплечье Алика, приподнимается на цыпочки и, взглядом спросив разрешения, целует его в щёку, снимает с плеча сумку и ловко просовывает руки в рукава пальто. – Спасибо, – говорит она. – Всё хорошо. Как он? Алик пожимает плечами. – После твоего чая действительно стало получше. По крайней мере, блевать перестал, и Илзе пишет, что температура спала, а то она уже хотела скоряков вызывать. Поделишься составом? – Поделюсь чаем, – обещает Кайса. – Пойдём?.. Тёмно-серая "легенда" ждёт на парковке аэропорта. Алик с брелка снимает её с сигнализации, открывает Кайсе заднюю дверь. – Не знаю, с чего его так накрыло, – говорит он, обходит машину и садится за руль, продолжает: – Одно и то же ели, и мы в порядке, а его с ночи полощет с переменным успехом. Если ротавирус, всех зацепило бы, наверное? Кайса качает головой, не глядя на Алика. Пристёгивается, вздыхает, складывает руки на коленях. – Выглядишь удручённой, – замечает Алик, поправляя зеркало заднего вида. – Он ведь поправится? – Да, – торопливо и рассеянно отвечает Кайса, спохватывается, поднимает глаза. – Почему ты спрашиваешь меня?.. – Потому что ты знаешь, хоть и не говоришь, – Алик поднимает руку, прежде чем Кайса начинает оправдываться. – И мне пока достаточно того, что он будет в порядке. Он выдерживает небольшую паузу и добавляет: – Там пакет рядом с тобой, это тебе. Удивлённая, Кайса заглядывает в бумажный пакет и достаёт тяжёлый блокнот, размером и кожаной обложкой похожий на её гримуар. Страницы внутри пустые и белые, бархатистые на вид. Кайса как заворожённая водит по ним пальцами, не в силах оторваться, и Алик, наблюдающий за ней в зеркало заднего вида, ухмыляется и поясняет: – Это каменная бумага. Не впитывает воду, устойчива к разрывам и плохо горит. Хранится примерно как обычная бумага. Там внутри вечный карандаш, но вообще она отлично подходит для обычной шариковой ручки. Влад говорил, ты жаловалась на развалившийся блокнот. – Спасибо, – помолчав, говорит Кайса. – Королевский подарок. Алик снова ухмыляется. Кайсу он высаживает во дворе дома, а сам ведёт "легенду" на подземную парковку, так что в квартиру Кайса поднимается одна, своим ключом отпирает замок и входит, стараясь не шуметь, ставит на комод сумку и пакет с блокнотом. Дверь в комнату Влада открыта, оттуда выбегает Джек и утыкается носом Кайсе в ноги, энергично виляя хвостом. Из кухни выходит Илзе, всплёскивает руками и тоже подходит, чтобы Кайсу обнять. – Солнышко моё, ты вернулась, – радуется она, но тихо, вполголоса, и Кайса спрашивает шёпотом в ответ: – Как он? – Лучше, – уверенно говорит Илзе. – Зайдёшь к нему? Он волновался о тебе, и я тоже. Как ты, детка? Вместо ответа Кайса берёт Илзе за руку и прижимает к своему животу, и Илзе расплывается в умилённой и счастливой улыбке. – Думаю, она станет боксёром! – Кайса выразительно округляет глаза. – Мои почки так в этом точно уверены. Разувшись и сняв пальто, она вместе с Джеком заходит в комнату. Влад лежит в своей кровати на боку, скорчившись и подтянув колени к животу, вцепившись в подушку. Лицо у него измученное, под глазами тёмные круги, волосы мокрые от пота, и на серой футболке "Пожарных Кэмберри" тоже тёмные влажные пятна. Кайса останавливается и смотрит на него с жалостью и тоской, и в этот момент Влад открывает глаза. И слабо улыбается. – Кай, – шепчет он, с трудом расправляя судорожно сведённые на подушке пальцы. – Я здесь, – тихо отвечает Кайса, садясь на край кровати, и гладит Влада по голове, накрывает ладонью его руку. – Я здесь. По щеке её сползает слеза и высыхает, так и не сорвавшись с подбородка. Влад снова закрывает глаза. – Полежи со мной, – просит он, медленно разгибая ноги и двигаясь назад, к стене, чтобы освободить место. Кайса ложится поверх одеяла, и Влад прижимается к ней лбом и длинно, почти неслышно выдыхает, кладёт руку ей на плечо. Он не видит, что Кайса плачет, а она размеренно, ровно дышит ртом, не давая ему почувствовать дрожь тела. – Не помню такой рубашки, – бормочет Влад и трётся щекой о руку Кайсы. – В Макае сшила, – Кайса улыбается, натягивает манжет на ладонь и вытирает слёзы. – Сомневалась, но справилась без машинки и лекал. – А мне сошьёшь? – Влад тоже улыбается. – Или рубашки достоин только Тоха? Кайса поворачивает голову и целует его волосы, гладит по загривку и шее. – Сошью, – обещает она шёпотом. – Для тебя я сделаю что угодно. Спи, пожалуйста, милый. Тебе надо отдохнуть. Влад удовлетворённо вздыхает и замолкает, и действительно вскоре засыпает, разжав хватку на её плече. Кайса лежит рядом и гладит его по голове, пока не убеждается, что он крепко спит, тогда она осторожно высвобождается и встаёт, снимает рубашку, сворачивает и подсовывает Владу в руки. Под рубашкой на ней жёлто-зелёная майка, на запястьях – грозди браслетов; Кайса встаёт на колени рядом с кроватью, смотрит в усталое и осунувшееся лицо. – Прости, – шепчет она, и в глазах её снова набухают слёзы. – Прости, прости меня!.. Я не хотела, клянусь. Я не хотела... Наклонившись, Кайса целует Влада в висок и бесшумно выходит из комнаты, жестом приказав Джеку лежать, причёсывается и умывается в ванной, прежде чем пойти в кухню, где Илзе кормит обедом Алика. На Кайсу и она, и Алик смотрят с надеждой и лёгким опасением, и Кайса первым делом развеивает их тревогу: – Заснул. С ним всё будет хорошо. Алик едва заметно дёргает бровью и кивает, Илзе облегчённо вздыхает и садится на стул. – Как в детстве, – говорит она, качая головой. – Владик редко болел, но если уж случалось, то внезапно и сильно. Я за него боялась. Не подавала виду, конечно, чтобы он сам не волновался – он всегда чувствительный был, – но как боялась! Ночи не спала, сидела с ним, дыхание слушала. Всё думала, что не переживу, если и его вслед за Ванечкой потеряю. Она сдержанно улыбается и качает головой. Кайса садится перед ней на корточки и берёт за руки, чуть сжимает, заглядывает в лицо. Алик хмыкает. – Как же ты его в пехоту отпустила? – удивляется он. – Вот так и отпустила, – Илзе смотрит на него. – Дети вырастают и уходят, и сами решают, что им делать. Тебе это ещё предстоит узнать, дорогой мой, я практически уверена, что Санечка тебе даст прикурить, когда станет постарше. Она поднимается на ноги и усаживает Кайсу на своё место, ставит чайник на плиту. Признаётся: – Кому сказать, но пока Владик служил, я почти и не волновалась. Он звонил часто, в отпуск приезжал... Серёжу вот привёз однажды! Алик с лёгкой оторопью морщит лоб, не зная, как реагировать. Кайса тоже складывает брови домиком. – Мне жаль, – говорит она. – Насчёт Серёжи. Я правда не знала! – Что ты, милая, – Илзе улыбается и гладит её по щеке, – к тебе у меня претензий нет, и я рада, что их нет и у Владика, и он привёл тебя ко мне! Спохватившись, она смотрит на Алика, подбирая слова, чтобы объяснить. Алик её опережает: – Я знаю эту историю. Извините. Так вышло. Потом они пьют чай; Кайса моет посуду, Алик уезжает за Саней, которая гостит у Лоры, а Илзе идёт гулять с Джеком. Когда она возвращается, в квартире тихо. Илзе моет Джеку лапы и отпускает, и он уверенно трусит в комнату Влада и устраивается на лежанке с таким видом, словно не собирается с неё вставать больше никогда. Илзе тоже заглядывает в комнату, и лицо её приобретает странное выражение, умиротворённое и обеспокоенное одновременно. Кайса спит рядом с Владом, повернувшись к нему спиной и укрывшись вязаным пледом, Влад дышит ей в затылок и обнимает поверх её рук, будто удерживает от падения с кровати. Волосы у него уже сухие, да и в целом он выглядит намного лучше прежнего, и всё же Илзе едва заметно хмурится, разглядывая его и Кайсу. Джек с тяжёлым вздохом укладывает голову на лапы. Илзе невольно смотрит на него, и в поле её зрения попадает зелёная керамическая урна с металлической табличкой, на которой выгравировано: "Сергей Бабуров. 27.11.1982 – 28.01.2018". – Ох, дорогие мои, – шепчет Илзе и тихо выходит, прикрывая дверь. За её спиной на столе смартфон Влада принимает сообщение в мессенджере от Гвоздя: "Поговорить бы. Можешь прилететь раньше". Вторым сообщением приходит вопросительный знак. Игнат гипнотизирует взглядом смартфон, потом смиряется и откладывает его, выключив экран. Он сидит на постели в комнате Кайсы в доме двести двадцать по Торфяной дороге, на полу рядом лежит заложенная билетом на колесо обозрения книга-самоучитель по резьбе по дереву, под ней – обычная школьная тетрадка, уже не новая. Игнат расправляет руки, потягиваясь, и шумно зевает, затем снова сутулится, мнёт переносицу пальцами. Берёт смартфон, смотрит на непрочитанные сообщения и удаляет отдельно стоящий вопросительный знак, добавляет его непосредственно к вопросу. Чертыхается, качает головой. – Да ладно, – бормочет он с досадой. – Как будто это что-то изменит!.. Поправив подушку, он вытягивает ноги и открывает на смартфоне игру "три в ряд" со смешными хэллоуинскими персонажами. Включает лампу, когда за окном темнеет. Меняет позу и разминает шею, идёт вниз и ставит чайник. Пьёт чай, стоя на крыльце и глядя на дорогу. Движение, и без того не слишком оживлённое на Торфяной дороге, к ночи окончательно замирает, в сторону площади Мира уходит последний городской автобус. Игнат смотрит поверх чёрных крон деревьев на звёзды, допивает чай и признаётся: – Я невыносимо по тебе соскучился. Приснись мне, а?.. Смартфон в боковом кармане его домашних штанов вибрирует, принимая сообщение. Игнат перекладывает кружку в другую руку и открывает мессенджер, читает: "12.08 в 18:50 рейс 1432. Встретишь?" Ухмыльнувшись, Игнат отправляет в ответ эмодзи с оттопыренным большим пальцем. Влад в Кэмберри смотрит на Кайсу, стоя над кроватью. Она не просыпается – ни когда просыпается он, ни когда он осторожно, по стенке вылезает из кровати. Влад идёт в туалет, возвращается и хмурится, видя, что она по-прежнему спит, приседает на корточки и тянет руку, но так и не решается дотронуться до её лица. – Кай?.. – зовёт он. Вздыхает, не дождавшись ответа, накидывает на плечи толстовку и босиком шлёпает на кухню, жадно пьёт воду, ломает печенье из миски, кладёт в рот, жуёт и нерешительно, с сомнением глотает. Переводит взгляд выше, на окна квартиры Алика. В кухне темно, но видно, что из коридора падает свет, и Влад, поколебавшись, пишет в мессенджер: "Не спишь?" "Спящая красавица проснулась!" – радуется Алик, и Влад коротко хохочет и торопливо прикрывает рот рукой. "Ты почти прав, – набирает он. – Мой позывной – Бэлль". "Чертовски мило и чертовски точно, – отвечает Алик. – Как самочувствие?" Влад снова медлит, однако в итоге признаётся: "Намного лучше, чем я мог ожидать после такого дня. Слабость, и желудок к спине прилип, а в остальном – как не было ничего". Алик в своей комнате смотрит на экран, в очередной раз перечитывая полученное сообщение, и неодобрительно качает головой. Пишет, тем не менее, в шутливом тоне: "Приходи, я тебя накормлю". "Заманчиво, – немедленно откликается Влад и ставит эмодзи-леденец. – А десерт будет?" Он следит за движущимися точками на экране, ожидая реакции, и наконец её получает. "Я не всегда могу отличить твой сарказм от флирта, – сообщает Алик. – Придёшь?" "Пять минут", – пишет Влад. Он принимает душ и чистит зубы, переодевается и оставляет Кайсе записку у изголовья кровати. Уже сунув ногу в кроссовку, он передумывает, возвращается в комнату и, наклонившись, целует Кайсу в висок. Она чуть заметно хмурится и подтягивает к груди одеяло, но не просыпается, и Влад на цыпочках выходит. Алик ждёт его в проёме открытой двери квартиры. – Суп, картошка с рыбными котлетами, сырники, – начинает он шёпотом. – К чёрту сырники, – так же шёпотом отвечает Влад. – Давай начнём с десерта. И, притянув Алика к себе, впивается губами в губы. Алик не возражает.