Каждая четвёртая

В кабинете Анцупова в Типере Барбара садится в кресло, вытягивает ноги и вздыхает, поджимает губы. – Такого я даже представить не могла, – признаёт она неохотно. На ней белые кожаные брюки и свободный свитер цвета крем-брюле, волосы с одной стороны заколоты невидимками. Когда она садится, свитер натягивается и очерчивает на поясе Барбары контуры кобуры с табельным оружием. – Я тоже, – хмыкает Анцупов. – А мы должны были. Я пересмотрел запись той встречи, и Сергеев нигде не говорил о "телах" или "трупах". Он всё время твердил о "детях", а мы не обратили внимания. – Потому что это дети! – Барбара всплёскивает руками и снова поджимает губы, будто стыдясь своей внезапной экспрессии. – Никто не любит вслух упоминать детские трупы! Они молча смотрят друг на друга, затем Анцупов распускает полосатый бежево-зелёный галстук и спрашивает: – И что думаешь? Его пиджак песочного цвета висит на спинке кресла, Анцупов безжалостно мнёт его, откидываясь назад и складывая руки домиком перед грудью. – Зависит от того, что ты позволишь мне думать, – осторожно говорит Барбара. – Цена вопроса может выйти за разумные пределы, но и результат того стоит, как мы видим. – Ты хочешь найти её, – констатирует Анцупов. Барбара молча кивает. – Ради службы? Или ради своей семьи?.. – Анцупов лезет в ящик стола, достаёт бланк с полноцветной шапкой и быстро пишет от руки перьевой ручкой, ставит внизу размашистый росчерк, и лишь тогда смотрит на Барбару, так и не сказавшую ни слова. – Не заиграйся, – предупреждает он, вкладывая записку в прозрачную зелёную папку и протягивая через стол. – Я уже потерял на этом деле Огнивенко и Бабурова. Не заставляй меня думать, что твоя нынешняя должность проклята. – Ты же не веришь в сверхъестественное, – Барбара усмехается, забирает папку и встаёт. – Не волнуйся. Я крепко стою ногами на земле. Анцупов хмыкает. – Значит, твой парень недорабатывает, – замечает он. – Замуж не собралась? Барбара, уже идущая к двери, останавливается и оглядывается. – Не за него, – говорит она. – Мы слишком разные. Я не хочу искать компромисс. Что-то в лице Анцупова заставляет её нахмуриться и всмотреться пристальнее, но тень из глаз Анцупова уходит быстрее, чем Барбара делает выводы. – Валентин?.. – с заминкой спрашивает она, впервые обращаясь к начальнику пятого отдела по имени. – Не заиграйся, – повторяет Анцупов неохотно. – Я не могу потерять и тебя. Мне некем тебя заменить. Барбара коротко кивает, прикладывает два пальца к виску и выходит. Анцупов вздыхает, качает головой и надевает очки, возвращаясь к лежащим перед ним документам. Рядом с ним на тумбе звонит красный стационарный телефон с массивной трубкой и кнопками без цифр. Анцупов не глядя снимает трубку, подносит к уху. – Да? – говорит он отрывисто, слушает, кивает. – Я понял, Дима. Отчёт Первому будет вечером, пока на словах передай, что это замечательное стечение обстоятельств. Фантастический везунчик этот Шуваев! Лицо Шуваева – в левом верхнем углу экрана, его сменяет детская фотография Саши с бантом на голове и плюшевым мишкой в руках. Диктор новостей, молодая женщина в великолепно сидящем костюме кораллового цвета, беззвучно шевелит губами, по нижнему краю ползёт комментарий о том, что акции "ШуМшин" взлетели на пять пунктов этим утром и продолжают расти. Казаков бросает взгляд на телевизор, висящий в холле Клиники военно-морской хирургии ("Бывшая Клиника Мореходного училища", – гласит надпись золотыми буквами на противоположной стене), и на лифте поднимается на седьмой этаж. Он в джинсах и полосатой футболке-поло, очки-авиаторы он снимает ещё в холле и вешает на карман футболки. В руках у него непрозрачный полиэтиленовый пакет, объёмный и мягкий на вид. С дежурной медсестрой на посту Александр обменивается улыбками и парой шуток, как со старой знакомой, подмигивает и оставляет ей коробку воздушных зефирных конфет; в дверь палаты Игната он стучит чисто символически и сразу входит. Игнат лежит на полу, закинув руки за голову. На Александра он скашивает глаза и неохотно, со вздохом садится, затем встаёт, не помогая себе руками. – Ты не представляешь, как мне надоело здесь торчать! – говорит он доверительно. – Я третью неделю по восемь часов в день перебираю никому не нужные отчёты! – парирует Александр. – Расскажи мне о том, что тебе надоело отдыхать! Он ставит пакет в изножье койки, берёт в руки книгу по ремонту кровли, с любопытством листает. Спрашивает: – Зачем тебе это было надо? – В плотники пойду, – Игнат ухмыляется. – Пусть меня научат. Александр с сомнением окидывает его взглядом с головы до ног. – В плотники, ага, – говорит он. – Ладно, плотник, слушай сюда, я сегодня в цейтноте. Раз ты так уверен, что тебя выпишут, я там пошарил по шкафам в "твоём" новом доме, закинул немного консервов и бакалеи на первое время, с голоду не умрёшь. Посмотрел "патриот", у него полный бак, но я не нашёл ключи, так что сюда подогнать не смогу, придётся тебе на такси, или Танюшке позвони, она тебя отвезёт. Так, что ещё?.. А, там человек ходил от провайдера, собирал заявки на оптоволокно. Я взял визитку, к пробковой доске приколол. Захочешь – позвонишь. Игнат улыбается и молчит, и Александр с подозрением прищуривается: – Что?.. – Ничего, – Игнат разводит руками, подходит и крепко его обнимает, кладёт подбородок на плечо. – Спасибо. Ты всегда наводил порядок в моей жизни, а я никогда не говорил, как я тебе признателен. Александр высвобождается, берёт его за плечи в свою очередь и заглядывает в глаза. – Ты чего? – спрашивает он с опаской. – Тох? Всё в порядке?.. – Скоро будет, – уверенно отвечает Игнат. – Спасибо, что заехал, Саш. Иди. Я тебе напишу, когда меня отпустят. Александр по-прежнему смотрит на него недоверчиво, но время и правда поджимает, и он сам коротко обнимает Игната в ответ, ерошит ему волосы, хлопает по плечу и уходит. Игнат заглядывает в полиэтиленовый пакет и находит там чистые джинсы, пару футболок, пакет с носками и бельём. Сбоку, ближе к самому низу – свежие газеты и лист, вырванный из рекламного каталога. Половину листа занимает фотография коттеджей по берегу реки Лагуны, один из них обведён маркером и выше подписан: "НАШ!" Игнат широко улыбается, а затем задумывается, и улыбка сползает с его лица. Он достаёт смартфон, открывает диалог с Сергеевым. Последняя реплика принадлежит Владу, он пишет: "Жива, практически здорова, возвращена отцу". "А Кайса", – набирает Игнат, медлит, но всё же отправляет, досылает вслед вопросительный знак. Ждёт. Пометка о прочтении появляется через пару секунд. Игнат нетерпеливо вздыхает и облизывает губы, садится на койку, поджав ногу. Влад начинает печатать ответ, прерывается, печатает снова, а затем просто присылает фотографию, и у Игната перехватывает дух. На снимке Кайса сидит у стены старого дома, коричневой от времени и непогоды, и терпеливо улыбается в камеру. Она в футболке, поперёк плеч – лямки джинсового комбинезона, волосы заплетены в разноцветные брейды. Восемь канекалоновых косичек идут от лба к основанию черепа, яркие кончики лезут под ворот футболки. Закатное солнце янтарными искрами пляшет в глазах Кайсы и на серьгах-конго, маленьких, с подвижными жемчужными шариками. "Где это", – спрашивает Игнат. "Там, где была Саша", – отвечает Влад. Игнат вновь открывает фотографию, увеличивает, разглядывая детали. Набирает, ревниво хмурясь: "Она ещё с тобой", – подносит палец к кнопке отправки, затем возвращается в поле ввода текста и ставит вопросительный знак в конце предложения. "Сейчас – нет, – пишет Влад. – Вообще – да". "Ты же гей!" – прорывает Игната. Влад, по-прежнему сидя на кухне, искренне хохочет и отсылает катающиеся от смеха эмодзи, любопытствует: "А что, дружбу отменили?" – С другой стороны, – бормочет он, – это ты ещё про Серёгу не знаешь, но ты узнаешь, и это будет непросто!.. Игнат оставляет его в покое. Влад разбирает сумку из поездки, закидывает вещи в стирку, тщательно моет походные силиконовые миски и поильник Джека. Перекладывает в ящик своего стола коричневые конверты с фотографиями и детскими вещами, пишет Барбаре сообщение с вопросом, как их вернуть. "Отправь почтой, оплати кредиткой, – отвечает Барбара. – Потом сдай её через банк. БЧ подписал премиальную выплату, придёт первого августа". "Приятно иметь дело с человеком, дающим точные инструкции", – шутит Влад в ответ. Барбара присылает ему адрес для отправки конвертов и адрес нужного отделения банка, и Влад смеётся и подтверждает, что всё кристально ясно. До возвращения Илзе он развешивает на просушку выстиранную одежду и варит гороховый суп. Выходя на балкон с мокрыми джинсами в руках, он смотрит на окна квартиры Алика, но никого не видит и усмехается, качает головой – и снова оборачивается и задирает голову, возвращаясь позже с прогулки с Джеком. В квартиру он поднимается, досадливо усмехаясь; разувается и снимает куртку, в заранее приготовленном тазике моет лапы Джеку, вешает на крючки поводок с намордником. Илзе, выйдя из кухни, скармливает Джеку с ладони пару подушечек собачьего лакомства, смотрит на сына с весёлым любопытством. – Итак, – объявляет она, – сегодня утром я в собственной квартире встретила молодую беременную женщину, которая сказала мне, что ты всё объяснишь, когда проснёшься. И я надеюсь, что ты уже достаточно проснулся, чтобы действительно что-нибудь мне объяснить! Влад шумно вздыхает, чешет затылок, морщит лоб. – Мам, – начинает он, выдерживает паузу и начинает снова: – Мам, пойдём на кухню. Есть вещи, о которых нельзя говорить стоя в коридоре. Сидя за столом напротив Илзе, он вертит в руках сигаретную пачку и рассказывает, и лицо Илзе становится негодующим, затем растерянным, а затем она ахает и подносит пальцы к губам, и глаза её округляются с недоверием и интересом. И превращаются в задумчивые глаза Кайсы, стоящей в торговом центре перед витриной ювелирного магазина. Сумка с нетбуком и гримуаром у неё в руках, на плече – холщовый шоппер магазина "Искусница", объёмный, но лёгкий. В переливчатой трели колокольчика Кайса не сразу опознаёт свой смартфон, и когда достаёт его из кармана, он уже перестаёт звонить. Кайса досадливо морщит лоб, и смартфон звонит снова. – Ты где? – беспокойно спрашивает Влад. – Темно уже! – Стою перед ювелирным, – Кайса насмешливо улыбается, – решаю, нужен ли мне ещё один браслет. Как думаешь? – Адрес мне скинь, я за тобой приеду, – говорит Влад. Кайса фотографирует для него наклейку возле дверей отдела со всеми контактными данными и входит внутрь. Браслет – кожаный, из трёх шнурков разного цвета, с серебряными фиксаторами сложной формы, – она совершенно детским жестом суёт Владу под нос, встречаясь с ним у фонтана рядом с ресторанным двориком – правда, ей приходится сдвинуть дальше по предплечью остальную связку, чтобы выделить новый. – Ни черта в этом не понимаю, – признаётся Влад. Поддразнивает: – Стоит, небось, как час аренды "Феи"? – В два раза дешевле, у них распродажа! – Кайса пожимает плечами. – Слушай, я не пью и не курю, почти ничего не ем... – Эй, я тебя не осуждаю! – Влад вскидывает руки. Мнётся, улыбается виновато. Говорит немного неловко: – Я Тохе отправил твою фотку. Ту, с косичками, из Антерки. Кайса хмыкает: – Я же говорила, что отправишь. Спрашивает: – А если я не вернусь к нему? Что тогда?.. – Ему придётся это пережить, – поколебавшись, отвечает Влад твёрдо. – Хотя я буду чувствовать себя полным ослом ещё долго! Кайса пытается сохранить строгое выражение лица, но не выдерживает и прыскает в кулак. В такси они сидят вдвоём на заднем сиденье, и Кайса сама берёт Влада за руку. – Не бойся за меня, – просит она. – Я всё ещё самое страшное, что есть в этом лесу. И я знаю, когда и как умру. Это будет нескоро, даже с учётом потерянных лет, и я больше не стану приближать этот день. По крайней мере, без действительно существенной причины. Она кладёт руку на живот, негласно поясняя, что имеет в виду, и Влад кивает и несильно сжимает её ладонь. – Я сказал маме, – говорит он. – Сказал, что ты беременна от Серёги, а потому твоя дочь – моя племянница, и это значит, что ты – моя сестра. – И что Илзе?.. – без улыбки уточняет Кайса. – Сперва рассердилась на Серёгу, – Влад невесело хмыкает. – Останься он жив, и ему бы не поздоровилось. Мне пришлось сказать, что вы, ну, встречались некоторое время, чтобы не вдаваться в сверхъестественные подробности, так что Серёга сейчас персона нон-грата. А потом... Он замолкает, делает неопределённый жест, ища нужные слова, и вспоминает Илзе, на лице которой отражается понимание. – И эта девочка, Кайса, она действительно не возражает против твоего участия в жизни ребёнка?.. А её родители?.. – Давно погибли, – Влад пожимает плечами. – Она одна. Илзе поднимает голову и выпрямляется. Она встречает Кайсу и Влада в прихожей, придерживает Джека, готового облизать Кайсу с ног до головы, и терпеливо дожидается, пока Кайса разуется и снимет пальто, а затем раскрывает руки и говорит: – Здравствуй, доченька. Влад задерживает дыхание, ожидая ответа Кайсы, скрещивает указательный и средний пальцы на обеих руках. Кайса смотрит на Илзе и видит Ингрид, и когда Ингрид с улыбкой кивает, Кайса делает два шага вперёд и обнимает Илзе. – Привет, мам, – шепчет она и кладёт голову Илзе на плечо. Игнат забивает последний гвоздь в черепицу на коньке крыши и выпрямляется, окидывая взглядом результаты своей работы. Удовлетворённый увиденным, он цепляет к поясу инструменты и возвращается к приставной лестнице, отсоединяя по пути ненужную более страховку и заодно выборочно проверяя швы. Он никуда не торопится, действует обстоятельно и размеренно; в ритме его движения внизу неспешно раскачиваются качели. Маргарет отталкивается от земли одной ногой в кожаном ботинке, ёрзает на сиденье, напевает себе под нос скандинавскую колыбельную. За ней наблюдают из кукурузы. Шершавый лист сгибается и переламывается у основания, отведённый невидимой рукой, стебель вздрагивает. Кукурузное поле шелестит, идёт волнами под ветром; высушенные на солнце метёлки почти прозрачные, кое-где над ними летают мелкие насекомые. Маргарет оглядывается, сползает с качелей и идёт к забору, берётся обеими руками за перекладины и смотрит прямо в камеру. Кадр дрожит, словно наблюдатель отступает на шаг; сломанный лист качается. Маргарет наклоняет голову набок, молчит и ждёт, и наблюдатель пятится вглубь поля, постепенно теряя её из вида. На сухой земле остаются борозды – следы волочащихся ног. Игнат спрыгивает на землю, складывает страховку и инструменты на крыльцо, отряхивается, снимает рабочие перчатки. Он в жёлтой футболке с зайцем и чёрных штанах-карго, в потрёпанных армейских ботинках, на его левой шеке – шрам, в точности такой, как в реальности. – Я закончил, – говорит он. – Хорошо бы проверить дождём, конечно, но здесь, я так понимаю, это нечастое явление?.. – Погодой я не могу управлять, – серьёзно отвечает Маргарет, и Игнат с трудом подавляет улыбку. – Уберу мусор, отнесу инструменты в подвал, и буду весь в твоём распоряжении, – обещает он. – Навсегда? – сурово спрашивает Маргарет. Игнат на секунду теряется, затем всё-таки улыбается, приседает на корточки и внимательно смотрит на неё. – Навсегда – это долгий срок, – говорит он. – Уверена, что готова терпеть меня столько времени? Я ведь не отстану. – Ты липучка? – Маргарет вдруг улыбается в ответ, подсказывает, когда он не понимает: – Репейник? – Лопух? – Игнат ухмыляется. – Да, я точно лопух. Никаких сомнений. Маргарет хмурится, не понимая шутки, дёргает плечом. – Не ходи в подвал, – решает она, ведёт рукой по кругу на уровне плеча, и инструменты исчезают вместе со страховкой и остатками черепицы, остаются только деревянные козлы. – Иди со мной. Не отпускай мою руку и ничего не бойся. Со мной ты в безопасности. Через калитку, висящую на вычищенных и смазанных петлях, она выводит Игната к полю, идёт вдоль границы, выбирая просвет между рядами по ей одной известному признаку. Взгляд из кукурузы движется параллельно им, наклоняются стебли, отгибаются и ломаются листья. Когда Маргарет наконец останавливается, взгляд останавливается тоже, угол зрения меняется, словно человек наклоняет голову набок. – Ничего не бойся, – повторяет Маргарет и шагает в кукурузу. Её одежда меняется, теперь вместо льняного платья и кожаных ботинок на ней ночная рубашка с розовыми и жёлтыми лошадками и красные резиновые сапоги. Левой рукой она по-прежнему тянет за собой Игната, а правую поднимает, и в ней материализуется и вспыхивает свеча. Пламя горит ровно и уверенно, несмотря на поднимающийся ветер, гонящий волны по кукурузному морю. С востока из-за горизонта появляются и разрастаются тучи, низкие и тёмные, пронизанные сосудами молний. Небо в глубине туч наливается золотым и багряным, набухает, готовое разразиться бурей. – А говоришь, не управляешь погодой, – Игнат поднимает лицо к небу. – Это не я, – Маргарет тоже смотрит наверх. Она не боится и не торопится, выбирает, куда ставить ногу, и уклоняется от жёстких листьев с режущими краями. Игнату везёт меньше: он отводит листья руками, и тыльные стороны его ладоней быстро покрываются мелкими царапинами. Маргарет останавливается, когда небо над ними становится похожим на лаву – чёрным с алыми и бело-золотыми прожилками. Ветер гнёт кукурузу, но не трогает ни Маргарет, ни Игната; вдали один за другим поднимаются серые смерчи. – Я надеюсь, вся эта иллюминация тебе не навредит? – Игнат встаёт на одно колено перед Маргарет, не отпуская её руку. – Это не из-за меня? Не отвечая, Маргарет набирает воздуха в грудь и с силой дует на свечу. – Смотри, – кивает она. Игнат оборачивается. Сорванный с фитиля огонь прокатывается по полю, выжигая просеку, в середине которой, опустив голову, стоит Ингрид. Её волосы распущены, белое льняное платье покрыто засохшей грязью, в рваном подоле торчат палочки соломы. Медленно и плавно Ингрид выпрямляется, и Игнат замирает, встретившись с ней взглядом – глаза Ингрид принадлежат мёртвой женщине, веки обсыпаны белым, губы в трещинах, из ноздри тянется подсохшая струйка крови. – Мама плохо умерла, – с тоской говорит Маргарет. – Они не дали ей уйти, и она осталась здесь и не может найти дорогу. Ты выведешь её? – Конечно, – Игнат судорожно вздыхает. – А как же ты? Их лица находятся примерно на одном уровне. Маргарет поднимает руку и гладит Игната по щеке, смотрит серьёзно и грустно. – Не бойся её. Она не причинит тебе вреда. Ты просто иди, а она выйдет с тобой. Ладно? – А ты?.. – упрямо повторяет Игнат. Маргарет улыбается, и низкие чёрные тучи прорезает солнечный луч, выхватывает из сумрака Маргарет и Игната, так и стоящего на одном колене. – А я всегда буду тебя беречь, – обещает она громким шёпотом, протягивает руку назад и не глядя поворачивает дверную ручку. Раздаётся тихий скрип. Игнат поднимает глаза, и у него перехватывает дыхание: за спиной Маргарет из ниоткуда воздвигается бетонная коробка, в которую врезана дверь, покрытая потрескавшейся белой краской. Круглая ручка отполирована тысячами прикосновений, один из винтов, крепящих её, разболтан и вот-вот выпадет. За дверью – сумрак, в котором ничего не разобрать. Игнат двумя руками обнимает ладошку Маргарет, вглядывается в её лицо. – Вернись ко мне, – просит он сдавленно. – Пожалуйста. Я так сильно по тебе скучаю. Маргарет наклоняется и целует его в лоб. – Иди, – говорит она. – Пора. Твоё время здесь вышло. Нехотя Игнат поднимается на ноги. Маргарет отпускает его руку и отходит в сторону, а между Игнатом и дверью встаёт Ингрид. Она не угрожает и не удерживает его, просто стоит на дороге с бессильно висящими вдоль тела руками и пустым взглядом. – Давай же! – Маргарет топает ногой, и земля едва заметно содрогается. Игнат глубоко вдыхает – и делает шаг прямо сквозь Ингрид. На секунду он перестаёт видеть что-то, кроме мерцающего тумана, липнущего к нему подобно мокрой ткани, затем в поле зрения, но где-то неимоверно далеко мелькает бетонная дверная коробка, а в следующее мгновение Игнат обнаруживает себя стоящим на пороге собственной палаты в Клинике военно-морской хирургии. Тусклое ночное освещение очерчивает неправильный четырёхугольник на полу. Моргнув, Игнат видит, как оседает на койке одеяло, под которым больше нет тела, и как на фоне окна дрожит и тает силуэт женщины с распущенными волосами и раскинутыми в стороны руками. Игнат видит её лицо ясно и отчётливо, хоть Ингрид и состоит лишь из звёздной пыли; она смотрит на него в упор и растворяется бесследно. За спиной Игната что-то со стуком падает на пол коридора. Он оборачивается, приседает на корточки и без удивления поднимает круглую дверную ручку. Из-за поворота коридора, с сестринского поста, выглядывает сонная медсестра с русой косой, венком уложенной вокруг головы. – Новиков! – говорит она с ноткой раздражения. – Что опять случилось? Игнат смотрит на неё снизу вверх, виновато улыбается, встаёт. – Прости, Лиза, – отвечает он. – Не спится. Ходил тут и споткнулся. Лиза недоверчиво смотрит на него, потом вспоминает, тянет понимающе: – Ах да. Говорят, ты выписываться собрался. Хочешь, укол сделаю, поспишь хоть немного? Игнат качает головой. Он возвращается в палату, идёт к окну и кладёт дверную ручку на подоконник, рядом с горшком с засохшей лавандой. Наклоняет голову, хмурится недоверчиво, берёт горшок в руки и видит, что рядом с коротко срезанными сухими стеблями из земли пробивается новый зелёный росток. – Привет, – шёпотом говорит Игнат, широко, неудержимо улыбаясь. – Ты всё-таки живая... как и я!.. До утра он бродит по палате, садится, ложится и снова встаёт, пьёт воду, разминается – недолго, по одному упражнению за раз, словно у него не хватает терпения выполнить весь комплекс подряд. В семь часов он идёт на пост и расписывается за отказ от медикаментов; в половине восьмого приходит Максим Юдин, хмурый и сосредоточенный, окидывает Игната взглядом с ног до головы. – Целую вечность таких футболок не видел, – говорит он вместо приветствия. – Этот мультик был популярен лет двадцать назад, где ты её откопал?.. Он не ждёт ответа, потому что переключается на царапины на руках Игната. – А это ещё откуда?! Игнат смотрит на своё отражение в застеклённой двери запертого кабинета, только теперь понимая, что на нём джинсы Казакова и жёлтая футболка с зайцем – футболка из лимба. Молча он позволяет загнать себя в процедурный кабинет и обработать царапины, и не с первого раза отвечает на вопрос о столбнячной вакцине: – А?.. В позапрошлом году. Юдин смотрит на него почти с ненавистью. – Вот что я тебе в эпикризе напишу, если твоя печень и правда заработала? – спрашивает он свистящим шёпотом, наклоняясь к сидящему на кушетке Игнату. – Напиши: "Токсический гепатит, вызванный прямым химическим поражением печени неустановленным реагентом, – ухмыляется Игнат. – Лечение в условиях стационара: исключение контакта с предположительными поражающими веществами, диета номер пять, комплексная терапия желчегонными и гепатопротективными средствами, а также симптоматическое лечение коагулянтами и поддерживающими средствами. Полная ремиссия". Юдин выпрямляется и скрещивает руки на груди. – Долго заучивал? – интересуется он, но в голосе его слышится нотка уважения. Игнат фыркает. – Мой отец – гастроэнтеролог и завотделением, – напоминает он. – Я гастродиагнозы и схемы лечения могу писать не просыпаясь. Правда, устаревшие, поэтому препараты конкретизируешь сам. Не думаю, что кто-то будет проверять. Я, прямо скажем, не того полёта птица, чтобы кого-нибудь, кроме родных, интересовать. – А мне так ничего и не скажешь?.. – Юдин без особой надежды приподнимает брови. – Я тебя с того света вытащил, между прочим! Он смотрит, как Игнат встаёт, разминает шею, приглаживает волосы. Когда, отчаявшись, он машет рукой и отворачивается, Игнат говорит: – Ты вытащил моё тело. Я не хочу умалять твои заслуги, и всё-таки я был мёртв эти сорок дней. А теперь вернулась душа. Юдин стоит неподвижно, без выражения глядя перед собой, дышит ровно и размеренно, а потом просто выходит из процедурного кабинета, отпуская дверь, которая глухо хлопает о косяк резиновой накладкой. Игнат досадливо пожимает плечами. – Я не обещал, что правда тебе понравится, – бормочет он себе под нос и возвращается в палату. Жёлтую футболку он снимает, бережно складывает и убирает в пакет, надевает простую чёрную с красной окантовкой ворота, и снова бродит кругами, разглядывает при свете дня крошечные ростки лаванды, без энтузиазма завтракает и наконец ложится на койку, закрывает глаза, закладывает руки за голову. Под опущенными веками он видит кукурузное поле и Маргарет, идущую между рядами. Она оглядывается, безмятежно улыбается и превращается в Кайсу, сидящую у кухонного стола в Гвоздичном, у застеклённой стены. Перед ней стоит пирог, испечённый Бранкой, а рядом лежат фотография Саши Шуваевой и электронный пропуск Сергея Бабурова на синем синтетическом шнурке. – Нельзя спасти всех, – говорит Кайса, и Игнат на мгновение просыпается, чтобы перевернуться набок и снова заснуть, спокойно и крепко. Когда он просыпается, на улице снова смеркается. В изножье кровати стоит передвижной пластиковый столик с остывшим обедом. Под одну из тарелок подсунут файл с выписным эпикризом и распечаткой результата анализа крови на фибриноген. Игнат берёт его в руки, читает и глубоко вздыхает. Обед он съедает, выпивает холодный чай и воду из собственной бутылки. Обувается, тщательно зашнуровывает кроссовки, собирает вещи в дорожную сумку, кладёт сверху эпикриз. Рассылает по заранее составленному списку контактов сообщение: "Выписали. Напишу как буду дома", – и с сумкой и горшком с лавандой идёт к двери палаты. На посту медсестры он останавливается попрощаться и обняться напоследок, целует в щёку зардевшуюся пожилую медсестру Антонину. Спрашивает о Юдине. Антонина качает головой: – Сразу после операций уехал, как документы подписал. Игнат кивает. Такси уже ждёт его на парковке Клиники. Сумку Игнат ставит в багажник, а лаванду берёт с собой в салон, держит на коленях, пока жёлтый седан "сиеста" пересекает Лагунев от старых районов к новым. Поблагодарив и расплатившись, он выходит на обочину напротив дома двести двадцать, переходит дорогу и – с каждым шагом всё медленнее, – спускается по подъездной дорожке к дому. Ключ по-прежнему лежит в консервной банке. Игнат отпирает дверь и кладёт ключ в карман, заходит внутрь, разувается и ставит кроссовки на коврик. Оставляет сумку у дверей, бережно опускает лаванду на тумбочку со стеклянным верхом. Опирается о стену, закрывает глаза и глубоко дышит. – Я дома, родная, – говорит он негромко. – Я дома. Кайса просыпается затемно как от толчка и сперва не понимает, что её разбудило. Откинув одеяло, она встаёт и босиком подходит к окну кабинета, отодвигает штору и видит, что на улице идёт снег, частый и плотный. – Привет, – говорит Кайса с лёгкой досадой. – Я не скучала! Отпустив штору, она идёт в туалет, а когда выходит, то обнаруживает в коридоре зевающего Влада и жизнерадостно прыгающего вокруг Джека. Влад в спортивных штанах и оливковой армейской толстовке; со стуком зубов закрыв рот, он поднимает руку и шевелит пальцами. – Доброе утро! – говорит он громким шёпотом. – Привет, – Кайса приподнимается на цыпочки и целует его в щёку. – Куда это вы? Темно ещё! – Снег идёт, – Влад широко улыбается. – В Кэме он быстро тает, некогда спать! Кайса внимательно смотрит на него и принимает решение. – Подождёте меня минутку?.. Она переодевается из пижамы в шерстяные брюки с эластичным поясом, футболку и свитер, заматывает шею шарфом и натягивает шапку. Влад, уже полностью готовый, даёт ей перчатки и цепляет поводок к ошейнику Джека. Во дворе и на улице практически безлюдно. От остановки медленно отходит почти пустой автобус, по диагонали через дорогу грузовик продуктовой доставки задом сдаёт в арку к магазину. Джек весело трусит по тротуару, то и дело пытаясь хватать ртом падающие снежинки, и Влад, жмурясь, тоже вытягивает язык и ловит снег ртом. – Любишь снежные зимы? – Кайса с интересом смотрит на него, по самый кончик носа пряча лицо в шарф. – Если они длятся не больше пары недель, – честно отвечает Влад. – Мы с Серёгой несколько лет подряд ездили в Викторию кататься на лыжах. Было хорошо. Он шумно вздыхает. Косится на Кайсу: – Тебе, наверное, привычен другой снег, да? – В Гироне зима начинается в октябре, с первым снегопадом, и до апреля сугробы не тают, – откликается Кайса, – но я думала о Турисене. Если любишь лыжи, тебе там должно понравиться. Нам придётся поехать. Я должна представить тебя Фонду, и я бы хотела сделать это не позже сентября, пока я вообще могу ещё куда-то ездить. У тебя есть паспорт? Влад с сожалением качает головой. – Я невыездной, – говорит он и поясняет в ответ на недоуменный взгляд: – Из-за Серёги. Он работал в секретной службе, и на меня как на его мужа распространяется часть ограничений. Срок давности, кажется, три года, так что лыжи в Европе пока без меня. Он усмехается и пожимает плечами. Кайса молчит, пока они переходят дорогу и углубляются в Скаутский парк. Снег здесь плотно лежит на тропинках, никем не тронутый, ровный и гладкий как бумага, белыми пушистыми цветами застревает в листьях деревьев и кустов. Влад спускает Джека с поводка. Кайса оглядывается назад, на цепочки их следов. – Спроси Анцупова, – предлагает она, хмурясь. – Он ведь может дать разрешение? Я хочу сделать всё побыстрее. – Зачем? – не понимает Влад. – Куда торопиться? Наклонившись, он пригоршней зачерпывает снег, пытается слепить шарик, но снег тает и утекает между его пальцев. Кайса прячет руки в карманы, упрямо поджимает губы. – Я знаю, когда и как умру, но не знаю, как буду жить до этого, – говорит она с нажимом. – В детстве я месяц провела в больнице без сознания. Если подобное случится снова, мне нужен по эту сторону океана человек, который сможет принимать решения. Тот, кто позаботится о моей дочери – на законных основаниях! А сейчас ты мне – и ей, – формально никто, понимаешь? Фонд всё решит, но они должны тебя верифицировать. Напиши Анцупову. Я не хочу экстренно выходить замуж лишь для того, чтобы дать кому-то права на Киру. Тирада производит нужное впечатление. – Замуж?.. – ошеломлённо переспрашивает Влад. Кайса насмешливо поднимает брови. Джек подбегает к ним, виляя хвостом, в зубах у него большая палка, мокрая и грязная. Сморщившись, Влад берёт её, размахивается и кидает, вытирает руку носовым платком. Смотрит на Кайсу беспокойно и немного ревниво. – Ладно, – соглашается он без особой уверенности, – но вряд ли из этого выйдет что-то путное. Ответ от Барбары приходит через два часа, когда Влад собирается на подработку. Илзе в кабинете набирает на компьютере с рукописного черновика статью о результатах исследования. У неё на носу очки в тонкой металлической оправе, поверх цветастого домашнего платья – стёганая жилетка с меховой опушкой пройм рукавов и воротника, на ногах суконные тапки с ручной вышивкой. Диван сложен и накрыт вязаным пледом, за откинутой из стенки столешницей Кайса раскладывает детали новой куклы на телесного цвета трикотаже. Электрическая швейная машинка, не новая, но ухоженная, задвинута пока в глубину ниши. – Кай, – негромко зовёт Влад, заглядывая в комнату. Он в серых джинсах с контрастной отстрочкой и тёмно-зелёном свитере, в кожаной куртке. Тёплые ботинки уже стоят на коврике, на комоде лежат шарф и шапка. Влад уводит Кайсу на кухню, подальше от Илзе, и показывает экран смартфона. – Я предупреждал, – говорит он с досадой. "Без проблем, – пишет Барбара, – если дашь мне встретиться с ней". – Ей нужна ты, – Влад качает головой, – а я на это не пойду. – Почему бы и нет, – Кайса пожимает плечами. – Перешли ей ссылку, пусть позвонит, чтобы я подтвердила себя, и я встречусь с ней, когда ты получишь паспорт. Она смотрит в лицо Влада и смягчается, терпеливо улыбается, берёт его за руки. – Я не смогу убегать вечно, – говорит она. – Не теперь, когда у меня есть семья. Мне придётся найти компромисс, и я думаю, что готова. Мужской палец медленно, будто сомневаясь, набирает номер на смартфоне, зависает над иконкой отправки вызова. Игнат поднимает глаза, смотрит на визитку Владимира Калязина, воткнутую за раму пробковой доски над швейным столом Кайсы в доме двести двадцать по Торфяной дороге. На визитке тот же номер, что набран на смартфоне, и, поколебавшись, Игнат всё-таки звонит. Калязин отвечает после четвёртого гудка. – Друг, я же сказал, я не работаю сейчас, – говорит он устало и раздражённо. – Подойди к ребятам "Декстры"... Игнат, сперва опешив, наконец прочищает горло, и Калязин замолкает. Он сидит на широкой не заправленной кровати, одетый в майку и пижамные штаны. Левая рука его забинтована ниже локтя и висит в бандаже, на лице двухдневная щетина, волосы всклокочены. – Здорóво, – осторожно начинает Игнат. – Это Гвоздь. Помнишь меня?.. – Привет, – в свою очередь кашлянув, отвечает Владимир. – Помню, да. Антон?.. – Игнат. На несколько секунд воцаряется неловкая пауза, затем Калязин подтверждает: – Да. Ладно. Игнат. Будем знакомы – ещё раз. Извини за такое начало, меня тут мужик один допекает с бессмысленным мелким ремонтом, не знаю уже, как от него отвязаться. Что ты хотел? – Ты монтировал дверь для Кайсы, – говорит Игнат. – Где такому учат? И всему прочему, что с деревом связано. Калязин хмыкает, прижимает смартфон плечом и чешет шею. Спрашивает иронично: – Хобби решил завести? – Вроде того, – соглашается Игнат. На нём джинсы и чёрная футболка с белыми буквами "Ненавижу футболки с надписями", из той же серии, что ему дарит Дияр. Шрам на щеке багровый и гладкий; когда Игнат усмехается, шрам ползёт вверх. Калязин смотрит на электронные часы возле кровати, снова прочищает горло и предлагает: – А хочешь с практики начать? Потом теорию проще поднимать будет. Я тут обезручел слегка, и мне, если честно, позарез нужен кто-то на подхвате. Заплачу сдельно по среднему. Игнат не раздумывает ни секунды. – Когда и куда подъезжать? Сменив джинсы на рабочие штаны-карго, Игнат надевает походные ботинки и берёт ветровку, распихивает по карманам бумажник, смартфон и ключи, выводит из-под навеса кирпично-красный "патриот". Втягивает носом воздух, садясь на водительское сиденье, улыбается мечтательно и грустно. Калязин встречает его у въезда в марину, подсаживается в кабину и показывает, где удобнее припарковаться. На нём потёртые джинсы и рубашка с короткими рукавами, поверх бинта надета прозрачная силиконовая защита. Игнат косится на повязку, но ничего не спрашивает, и Владимир говорит сам: – Акула. Ему удаётся в достаточной степени Игната удивить, и, довольный произведённым эффектом, он поясняет: – С аквалангами погружались. Лёшка говорит, первое нападение акулы на человека в этом году на западном побережье. Не исключено, что оно окажется и последним, мне везёт на такие вещи. Семнадцать швов, но вроде как должно обойтись без последствий... если поберегу руку весь срок выздоровления! А у меня две яхты в работе, своя и по знакомству, и сроки не горят, но поджимают. И Лёшка мне не помощник с его патрульным графиком. Ты насколько свободен? – Двадцать четыре на семь, – отвечает Игнат. – И в опыте заинтересован больше, чем в деньгах. Владимир широко, по-садистски улыбается. – Тогда будет тебе опыт! – обещает он. Через неделю Влад получает вызов на раннее утро в Управление МВД по делам миграции, откуда возвращается с паспортом, ещё пахнущим свежей краской. Илзе недоверчиво и уважительно разглядывает документ, удивлённо качает головой: – Не знаю, что у тебя за знакомства, дорогой, но это полезные знакомства, держись их! Кайса лукаво улыбается за её спиной. Влад досадливо морщится и машет рукой, отзывает Кайсу в сторону, прежде чем она надевает пальто, чтобы уйти с Илзе. – Позвони мне, когда она с тобой свяжется, – просит он вполголоса. – Никуда не уезжай и ни на что не соглашайся без меня. Обещаешь? – Не волнуйся, – Кайса гладит его по щеке. – Я позвоню. Обещаю. Влад не настаивает, хотя её слова его не успокаивают. – Я сегодня на Треугольнике, – говорит он, неопределённо указывая большим пальцем куда-то себе за спину. – Допоздна провожусь, так что ужинайте без меня. Хочу закончить уже. Дурацкий проект. Закрыв дверь за Илзе и Кайсой, он переодевается, меняя серые брюки с рубашкой и кремовым пуловером на синие джинсы и армейскую толстовку, наливает Джеку воды, достаёт из стенного шкафа сумку с инструментом. Илзе первая выходит из подъезда, придерживает дверь для Кайсы. Алик наблюдает за ними в окно, машинально размешивая горячую кашу в керамической миске. По Илзе он скользит взглядом и задерживает его на Кайсе: на заправленных за уши волосах, блеске для губ, кашемировом шарфе, на пальто, больше подчёркивающем, чем скрывающем беременный живот. – Пап, а на что ты смотришь? – любопытствует Саня. Она сидит за столом, положив подбородок на сложенные руки, и ждёт свой поздний завтрак. Волосы её заплетены в две немного неровные косички-колоски, на лице, руках и шее – подсохшие отметины от ветряной оспы, ещё розовые от фукорцина. – Хотел бы я знать, – рассеянно отвечает Алик, спохватывается и смеётся. – Задумался, прости. Мама Влада прошла. – Илзе? – Саня приподнимается, но понимает, что не успеет её увидеть, и садится обратно. – А она не может привести к нам в гости Джека? Я так по нему соскучилась! Ей в голову приходит новая мысль, и она выпрямляется, встрепенувшись. – Пап! – тянет она заговорщическим тоном. – Пап, а давай Влад к нам переедет! Лора же уезжает к своему Тору! И тогда Джек тоже будет жить с нами, всегда, и я смогу ходить с ним гулять, и мыть ему лапы, и чесать большой щёткой!.. – Тормози, – Алик ставит перед ней миску, сыплет в овсянку орехи, кладёт чистую ложку для варенья. – Лора с Тором больше года встречается. А Влад нас с тобой знает пару недель. – Подумаешь! – Саня выразительно пожимает плечами. – Мы хорошие, это и так понятно. Зато будет кому погулять с Джеком, когда он на работе! И Джеку не будет скучно днём одному! Она кладёт в рот ложку каши и задумывается, признаётся упавшим голосом: – Правда, он сейчас не один. Там какая-то тётя. Я её не разглядела через занавески, даже с твоим биноклем, но она помогала Илзе готовить ужин и кидала Джеку мячик. А кто эта тётя, пап?.. Алик морщит и трёт лоб, садится напротив, у самого окна. Спрашивает, сообразив: – Так, разведчица, а кто тебе разрешал брать бинокль, скажи, пожалуйста? Да ещё для шпионажа за соседями? Я думал, мы обсудили эту тему! Саня перестаёт жевать и виновато опускает голову. – Я хотела узнать, кто эта тётя, – говорит она упрямо. – Зачем нужен бинокль, если в него нельзя смотреть?.. Алик молча смотрит на неё, подыскивая нужные слова, и одновременно вспоминает, как следит из своей кухни за другой квартирой напротив два года назад, как читает переписку с развёрнутого к окну монитора. Как разглядывает, прячась за складками тюля со своей стороны, шею Иржи, покрытую созвездиями родинок. – Прости, пап, – Саня окончательно откладывает ложку, сползает со стула и обходит стол, ужом ввинчивается Алику на колени. – Ну пап. Я больше не буду, обещаю! Вздохнув, Алик обнимает её и целует в макушку, прогоняя наваждение. – Ешь давай, остынет, – говорит он, ссаживая дочь с коленей. – И не шпионь больше. Поправишься окончательно, и Влад тебя познакомит с этой тётей. Только, Саня, я тебя очень прошу, не предлагай ему к нам переехать, ладно? Я твои пожелания услышал и учёл, дальше – взрослые дела. Когда придёт время – если придёт, – я сам с ним поговорю. – А когда оно придёт? – жадно спрашивает Саня, торопливо доедая кашу и залпом выпивая сразу полстакана морса. – До Рождества успеет? Джеку наверняка понравится наша ёлка! – О, несомненно, – с иронией соглашается Алик. – Мы с тобой её жевали, теперь его очередь! Невольно он смотрит в сторону холла-коридора, где оставлен свободный угол возле маленького дивана, и представляет там высокую, под потолок, искусственную ёлку, украшенную стеклянными игрушками, конфетами и золотыми орехами. Он почти как наяву видит тёплые жёлтые гирлянды на стенах, электрические свечи в искрящихся стаканах – и Влада, полулежащего на диване с босыми ногами, в джинсах и рубашке, расстёгнутой до середины груди. Усмехнувшись, Алик качает головой и отворачивается, собирает посуду и ставит в посудомойку, моет руки, наливает себе стакан воды. – Готова? – спрашивает он Саню. – Тогда пошли покорять математику. К понедельнику тебя точно выпишут, успеешь на контрольную. – Вот спасибо, радость-то какая, – по-взрослому ворчит Саня, но послушно тащится в комнату. Алик, улыбаясь, собирается пойти за ней, но задерживается у окна, потому что из восьмого подъезда выходит Влад в джинсах и кожаной куртке, с одной сумкой на плече и второй – в руке; он выходит – и поднимает голову, и они с Аликом встречаются взглядами. Улыбнувшись, Влад поднимает раскрытую ладонь, и Алик, помедлив, отвечает тем же. Влад пишет ему из автобуса – тяжёлые сумки не располагают к пешим прогулкам. Он стоит на задней площадке, локтем обхватив поручень, и двумя пальцами набирает сообщение: "На объект еду. Как ваши дела? Выглядишь замотанным". "Зато ты красивый за всех", – набирает и сразу стирает Алик. Он сидит в Саниной комнате на её кровати, застеленной белым покрывалом из искусственного меха, пока Саня сосредоточенно пыхтит над домашним заданием. Приподнявшись, Алик трогает её запястье, хмурится и набрасывает ей на плечи тёплый махровый халат. – Ну-ка, руки в рукава, – командует Алик. – Ещё не хватало к ветрянке простуду подхватить! Владу он пишет пространный ответ: "Готовимся к первой в Саниной жизни контрольной по математике и познаём, что такое "смешанные чувства": хочется увидеть Джека, а для этого надо выздороветь, но здоровой девочке придётся вернуться в школу и писать контрольную! Док обещала нас выписать на понедельник". Заканчивает он сперва приглашением в гости, но стирает и его как топорный комплимент в начале; колеблется, затем досылает вслед: "Саня очень интересуется, что за "тётя" помогает Илзе с ужином". Смотрит на пометку о доставке, хмурится и тянется стереть, но в этот момент появляется пометка о прочтении. Саня грызет карандаш и лезет в конец учебника, читает ответы и жалуется: – Пап, у меня не сходится! Алик откладывает смартфон. – Давай показывай, – говорит он, вставая с кровати. На приходящие сообщения он не реагирует, читает условия задачи и разбирает их с Саней, не подсказывая, но помогая найти правильный ответ. Когда результат наконец оправдывает ожидания (и совпадает с напечатанным в учебнике), Саня подпрыгивает на стуле и вопит, и Алик демонстративно прочищает пальцем ухо. – Саня! – морщится он. – Поняла принцип? – Да! – радостно откликается дочь и с воодушевлением припадает к следующему заданию. Алик, не торопясь взять смартфон, подходит к окну и смотрит на улицу. Из Саниной комнаты виден кусочек Скаутского парка и деревянная резная арка на входе главной аллеи; налево от неё – трамвайное кольцо, направо уходит дорога Космонавтов, огибающая половину Кэмберри, и под взглядом Алика с кольца, стуча колёсами, выезжает трамвай, останавливается перед перекрёстком, принимая пассажиров, и уплывает, покачиваясь, по Космонавтам. Вздохнув, Алик поднимает смартфон. В диалоге три новых сообщения; Алик хмурится, вчитывается, и лицо его омрачается окончательно. "Приходите в гости, если выпишут, – отвечает Влад. – Мама обещала в воскресенье праздничный обед по случаю Международного Дня Луны (не спрашивай!)". "Ты сказал Сане, что это моя сестра? – уточняет он следом. – И у неё для Сани кое-что есть, кстати!" Следующее сообщение отстоит по времени на шесть минут, и в нём всего два слова: "Ты серьёзно?.." – Пап! – зовёт Саня. – У меня карандаш сломался! Алик оглядывается и засовывает смартфон в задний карман джинсов. – Давай заточу, – говорит он, терпеливо улыбаясь. – Возьми пока другой. Саня отдаёт ему сразу два, и он точит их канцелярским ножом над мусорной корзиной. Маленький кусочек стружки летит мимо и падает на ковёр с узором под шкуру жирафа; Алик приседает на корточки и находит стружку после непродолжительных поисков, бросает в корзину, возвращает карандаши дочери. И слышит голос Влада, говорящий: – Она моя сестра. А потом – более смутный, более далёкий, – его же голос утверждает: – Мне нужно встретиться с девушкой, которая помогала Тохе и нам, и я, возможно, уеду на пару недель, если она снова согласится помочь. И сразу за этим Алик видит Кайсу, идущую через двор в пальто, выразительно подчёркивающем круглый живот, и обращённую к ней улыбку Илзе, нежную и заботливую. "Я сказал, что познакомлю их, – пишет он Владу. – И я думал, что у меня нет вопросов, но один всё-таки есть: какую версию знает твоя мама? Она как будто очень заботится об этой девушке". Отметка о прочтении появляется довольно быстро – в отличие от ответа. Подождав ещё немного, Алик закрывает мессенджер и блокирует экран, и тут смартфон звонит. – Да? – говорит Алик, выходя в коридор, а затем и в кухню. – Вот ты вообще не вовремя со своей подозрительностью, – с отвращением произносит Влад. – Значит, так, по-быстрому, у меня нет времени на эту ерунду. Во-первых, "эту девушку" зовут Кайса, потрудись это запомнить, потому что она реально важна для меня. Во-вторых, она моя сестра, так что свою ревность можешь засунуть... сам сообразишь, куда. А в-третьих, беременна она от Серёги, и я не хотел говорить об этом по телефону, я вообще не хотел об этом говорить, потому что это никого не касается, но ты же не успокоишься иначе. Так что я в прямом смысле дядя её дочке, и моя мама по этому поводу в прямом смысле её удочерила. Разве что не по бумагам, но маме плевать на бумаги, когда есть шанс получить настоящую живую внучку, о которой она всю жизнь втайне мечтала – в довесок к настоящей живой дочери, пусть и приёмной. Я ответил на твой вопрос? Он жадно затягивается сигаретой, стоя у грузового выезда из серого складского помещения. Зелёные ворота с одной стороны покрыты старой краской и ржавчиной, с другой створки ржавчина и краска уже счищены, на асфальте рядом стоят банки, ванночка с валиком для краски и большой лоток с растворителем, в котором отмокают кисти. Влад косится на них и отходит подальше, затягивается ещё раз. Алик с шипением выдыхает сквозь зубы, морщит лоб, виновато вздыхает. – Чёрт, – говорит он искренне. – Прости. Прости, мне жаль. Могу попытаться сказать, что не хотел, чтобы Саня ляпнула лишнего при Илзе, но ты прав, это не единственная причина. Прости. – Да пошёл ты, – уже спокойнее откликается Влад. – Ты мне нравишься. Сильно. Иначе я даже не стал бы ничего объяснять, потому что – знаешь, ревность – последнее, что мне нужно в этой жизни. И дальше либо ты мне веришь, либо... Он затягивается последний раз и тушит сигарету в песке уличной пепельницы, кидает окурок в ящик. – Короче, решай сам, – заканчивает он. – Определишься с положительным ответом – напиши, а я пойду немножко поработаю. Саньке привет. Скажи, что Джек тоже по ней скучает. – Ладно, – Алик усмехается. – Удачи. Спасибо, что выкроил для меня минутку. Погасший экран он прижимает ко лбу, вздыхает и чертыхается. Выпрямляется, смотрит на тёмные окна бывшей квартиры Иржи. – Он мой муж, – говорит Иржи, сидя на компьютерном столе. На нём обрезанные до колен джинсы и растянутая майка с потрескавшимися буквами КМУ; чёрные короткие волосы взъерошены, губы поджаты, по лицу и по всему телу, сколько видно открытой кожи, рассыпаны родинки. На Алика Иржи не смотрит, трётся щекой о плечо, выдёргивает нитки из края джинсовых штанин. Клавиатура и мышь отключены от системного блока, на полу возле стола – плоские коробки с пенопластовыми вкладышами для мониторов, на стуле кучей свалена постиранная одежда. – Партнёр, – безжалостно поправляет Алик, одетый в песочного цвета карго и вишнёвую толстовку "Кэмберрийских мечтателей". – Даже не муж. Иржи морщится. – Какая разница, – отмахивает он и наконец поднимает голову, но не удерживает взгляд и снова отворачивается. – Слушай, мне жаль, что ты узнал, правда... – Жаль, что я узнал?! – перебивает Алик, подчёркивая последнее слово. – Серьёзно?.. Он отворачивается к окну и контейнируется, обнимает себя по науке Эванджелины, закрывает глаза и дышит на счёт, представляя метроном с терапевтических сеансов. Когда кровь перестаёт гудеть в ушах, он опускает руки, расправляет плечи и поворачивается. – Ты не любишь его, – говорит он задумчиво. – Тебе не о чем с ним говорить. Он тебя даже не удовлетворяет!.. Но ты всё равно живёшь с ним, спишь с ним и возвращаешься к нему, потому что знаешь его двадцать лет, и он твой "муж". – Алик, не надо, – просит Иржи. – Ты не понимаешь. Я сломал ему жизнь – дважды. Третьего раза он не переживёт. Запустив пальцы в волосы, он раскачивается взад и вперёд, застывает в неловкой позе. Алик со скептичным и недовольным выражением лица складывает руки на груди, молча ждёт продолжения. – В школе он играл в баскетбол, – Иржи опускает руки, возвращаясь к выдёргиванию ниток. – Подавал надежды, его хотели взять в юниорскую сборную. Накануне отъезда в тренировочный лагерь я вытащил его погулять по старому заводу, и он сломал ногу. Ты видел, он до сих пор хромает. Его родители меня ненавидели, а он – нет... – Ещё бы, – не выдерживает Алик. – У спортсмена своя голова должна быть. Ему никто не мешал отказаться от прогулки. – Он никогда не мог мне отказать, – возражает Иржи. – Никогда. И я – я сорвал его свадьбу. Я думал, что люблю его, и признался, и... Алик медленно поднимает брови, вытягивает губы трубочкой, но никак не комментирует. Иржи дёргает плечом. – Нам пришлось уехать из города, иначе его родители меня бы прикончили, без шуток. Они с ним больше не разговаривали, понимаешь?.. Отреклись от него. Я отнял у него всё. Если отниму и себя, это его убьёт. Алик задумчиво кивает без малейшего признака сочувствия на лице. Он опускает руки и размеренно дышит, пальцы его правой руки шевелятся: большой палец по очереди соприкасается с указательным, средним, безымянным, мизинцем – и обратно, и снова, пока наконец Алик не вздыхает. – Да, – говорит он не спеша. – А как в эту прекрасную историю вписывается секс со мной?.. Ты же затащил меня в постель чуть не раньше, чем я представился! – Иди к чёрту, – отрывисто бросает Иржи. – Я извинился, чего ты ещё хочешь? Вали отсюда, оставь меня в покое! – Без проблем, – Алик поднимает раскрытые ладони. – Счастливого пути и полной чаши на новом месте. Стоя у окна в своей кухне, он смотрит через двор на безжизненные окна квартиры девять-шесть, переводит дух, растирает лицо. Внизу из десятого подъезда выходит женщина с пятилетним ребёнком, маленькой собакой неопределённой породы и ещё одним ребёнком в сидячей коляске. Алик невольно отстраняется, чтобы его не заметили снизу, но женщина наверх не смотрит. Из своей комнаты крадучись выбирается Саня, бесшумно приближается и обнимает Алика, прижимается щекой к его боку. Алик, даже не вздрогнув, рассеянно её обнимает. – Па-ап, – тянет Саня. – Ты о чём задумался опять? – Ты мне нравишься. Сильно, – слышит Алик голос Влада. Он вздыхает и гладит Саню по голове. – Да так, о разном, – говорит он. – Доделала упражнения, попрыгунчик? Чем хочешь заняться? Саня выкручивается, заглядывая ему в лицо и продолжая держаться за ремень его джинсов. – Хочу в пати на мишек в КМУ! Пап, давай на двоих?! Я включу! Алик закатывает глаза, но соглашается. – Отец года, – бормочет он вслед радостно умчавшейся Сане. – Геймер, гей и просто одинокий мужик с ПТСР и кризисом доверия. Куда смотрит опека?.. Сообщение приходит вечером, когда Влад стоит на стремянке под самым потолком склада и с шурупами в зубах. Он досадливо морщится и сперва заканчивает крепить распределительную коробку, потом запихивает отвёртку в задний карман джинсов и достаёт смартфон. И улыбается, качает головой, быстро набирает ответ. Охранник провожает его до ворот и запирает за ним калитку. Кайса стоит возле такси на противоположной стороне улицы, сунув руки в карманы и опустив подбородок в шарф; пока таксист открывает багажник, чтобы Влад убрал сумки, Кайса приподнимается на цыпочки и целует Влада в щёку. – Я привезла тебе сэндвич и кофе, – говорит она, – и хочу, чтобы ты со мной кое-куда съездил. Сразу скажу, что для спешки нет никакой причины кроме того, что мне приспичило. Поедешь? Влад ухмыляется. – Конечно. Где кофе? Такси везёт их минут пять и останавливается у одноэтажного дома, окружённого кипарисами и клёнами. Терракотово-красный кирпич стен оттеняют светлая крыша и резные белоснежные перила крыльца, над крышей торчит каминная труба. Дорожка усыпана опавшими листьями, чуть в стороне, соединённая навесом для автомобиля с основным зданием, из того же кирпича возведён небольшой отдельный домик. С низкого тёмного неба начинает моросить мелкий дождь. Влад накидывает капюшон, выходя из машины, озирается и узнаёт местность. – О, я помню этот дом! – радуется он. – Когда учился в школе, здесь жил один мужик, довольно странный, замкнутый, всё время немного настороже. Мы считали его чудиком и подозревали, что у него труп в подвале; сейчас я думаю, что он был бывшим сотрудником спецслужб или что-то в этом роде. Профессиональным параноиком, в общем. Кайса усмехается и идёт к дому, Влад машинально следует за ней, на ходу допивая кофе, и продолжает: – Он не отмечал праздников, всегда наглухо закрывал окна и двери и прятал машину под чехлом – короче, делал всё, чтобы соседям хватало пищи для сплетен. В девяносто восьмом он умер. Я запомнил, потому что он испортил мне свидание – умер в кино. Его нашли после фильма, когда убирали зал. Всё оцепили, отменили следующие сеансы. На улице шёл дождь, так что мы посидели немного на фудкорте... Влад осекается, с удивлением глядя на Кайсу, отпирающую дверной замок. – У тебя есть ключ?.. – запоздало спрашивает он. – Откуда? – Взяла у риелтора, – Кайса открывает дверь и входит в дом, отступает в сторону, пропуская Влада. – Я хочу его купить. Ты так усердно сватал мне Игната, что я позволила себе поверить, что и правда выйду замуж однажды, и у меня будут ещё дети, кроме Киры, а значит, мне нужен хороший большой дом. Здесь четыре спальни, и ещё одна – в домике с той стороны, есть закрытый внутренний дворик. Школа недалеко, и колледж тоже. Она лукаво улыбается и подталкивает Влада локтем. – Эй, – говорит она, – что с лицом? Ты же не думал, что я останусь жить в кабинете?! – Я просто об этом не думал, – кисло отвечает Влад. – Я тоже не мозг партии, кажется. Слушай, не подписывай пока ничего, ладно? Всё-таки это старый дом. Алик – эксперт по техобследованию недвижимости, я попрошу его посмотреть, что здесь может быть не так... что? – Попроси его о чём-нибудь другом, – Кайса выразительно приподнимает брови. – А экспертизу дома я закажу сама. Может быть, и у него, но сама. – Как тебе удаётся каждый раз вгонять меня в краску? – Влад смотрит в настенное зеркало, убеждаясь в правоте своих слов. – Я слышал намного более пошлые вещи и ухом не вёл, а ты говоришь какую-то ерунду, и всё, и я готов!.. Без намёков во время знакомства, ладно? Он наставляет на Кайсу указательный палец, и она с серьёзным видом кивает, а затем смеётся и берёт Влада за руку. – Идём, я хочу, чтобы ты посмотрел! Неширокий коридор ведёт налево и направо от прихожей, где места хватает лишь на антикварного вида столик с пластиковым стационарным телефоном и деревянную вешалку для одежды в виде группы котов с хвостами, загнутыми как крючки. С одной стороны – налево от входа, – спальня, кухня и большая гостиная, аркой отделённая от помещения, которое может быть библиотекой, кабинетом или детской игровой; здесь же проход во внутренний двор, закрытый от посторонних глаз стеной из красного кирпича со столбами, увенчанными бетонными шарами. В остальные спальни ведёт правый рукав коридора; в одной из комнат Влад видит широкую кровать и платяной шкаф со сплошными деревянными дверцами, покрытыми резьбой. Возле шкафа – низкий пуфик, обтянутый выцветшим красным бархатом, на стене у окна – портрет звезды немого кино Галины Морок, её прозрачные голубые глаза притягивают взгляд Влада, и ему стоит некоторого труда отвернуться. Маленькое здание с другой стороны навеса для машин, состоящее из спальни, ванной комнаты и крошечной кухни, Влад одобряет особенно горячо. – Идеальное место для шумных гостей, – заявляет он и вскидывает руку, стоит Кайсе открыть рот. – Просто молчи!.. Кайса вновь смеётся – и замолкает. – Тебе нравится? – спрашивает она. Влад кивает, хмурится в ожидании продолжения, и Кайса заканчивает: – Мне нужно уехать на время. – Я с тобой, – начинает Влад, но Кайса прижимает палец к его губам, заставляя замолчать. – Займись своей жизнью, пожалуйста, – просит она тихо. – Выспись, погуляй, побудь с мамой. Трахни Алика наконец! Ты очень выразительно говорил о "продолжении", так перейди от слов к делу! Влад закрывает лицо рукой, но на этот раз Кайса даже не улыбается, лишь гладит его по плечу. – Я буду писать тебе и звонить маме, – обещает она. – И я оставлю тебе адрес. Если станет... если что-то пойдёт не так, ты найдёшь меня, но я думаю, мы справимся. Ещё я оставлю тебе свой паспорт и деньги, и ты купишь билеты в Турисен на вторую половину августа, хорошо? Даты выбери сам, но вернуться нужно до пятнадцатого сентября. Она заглядывает Владу в глаза, и он смотрит на неё в ответ, хмурится, моргает недоуменно. Шевелит губами, подбирая слова, качает головой. – Куда ты едешь? – спрашивает он. – В Макай, – честно говорит Кайса. – Это выше по побережью. Там живёт мой врач Зина. Я хочу присутствовать при родах её сына... и сделать кое-что ещё. Не опасное и не трудное, но мне потребуется вся моя сосредоточенность, а с тех пор, как Кира начала шевелиться, у меня и так с концентрацией не очень. Ты будешь меня отвлекать. Это ни к чему. На лице Влада отражаются сомнение и протест, но в конце концов он медленно, неохотно кивает. – Ты позвонишь мне, если с тобой свяжется Барбара, – напоминает он. – И ты не станешь встречаться с ней одна. – Ладно, – с такой же неохотой и внутренней борьбой отвечает Кайса. – Я обещаю. Свет фар проезжающей по улице машины выхватывает её из темноты, и профиль Кайсы, расплываясь, превращается в профиль Барбары, которая сидит в заднем ряду кресел микроавтобуса "лисий нос" и смотрит в окно на пыльные обочины дорог острова Валгач. На губах Барбары играет лёгкая полуулыбка, отчасти презрительная, отчасти торжествующая. Машина проносится мимо заправки, за ней ещё одна такая же, и женщина, вынимающая заправочный пистолет из горловины бака серебристо-серого "синоптика", провожает взглядом алую полосу на чёрных бортах с буквами ГУСБ МВД АНР. На пределе разрешённой скорости, но не превышая её ни на секунду, обе машины пересекают город, соблюдая правила движения, и останавливаются возле здания полицейского управления. Двери первой машины распахиваются все одновременно, оттуда высыпают рослые широкоплечие мужчины и женщины в чёрной форме и кепках, с шокерами и табельными "чирковыми" на ремнях, с камерами-регистраторами на груди, рядом с номерными нашивками. Старший группы, краснолицый и лысый Михаил Шапошников, делает резкий жест руками, и безопасники, разделившись на два потока, просачиваются в здание стремительно и неудержимо, как река, прорвавшая плотину. Пассажиры второй машины выходят спокойно, без спешки, но и не слишком задерживаясь. Барбара – единственная женщина в штатском среди них; остальные, хоть и не выглядят так внушительно, как группа быстрого реагирования, всё же привлекают внимание чёрно-жёлтой формой с жёсткими кепками, погонами и одинаковыми плоскими кейсами для документов и техники. Полковник собственной безопасности Ольга Навка, возглавляющая эту группу, смотрит на часы и говорит: – Идёмте, маски-шоу должно было уже закончиться. Ей слегка за пятьдесят, у неё длинные русые волосы, собранные в пучок у основания черепа, тёмно-серые глаза и чуть хрипловатый голос – тот самый голос, что за закрывающейся бронированной дверью встречает Анцупова словами "Привет, красавчик". На ногах у Ольги короткие чёрные ботильоны на широком устойчивом каблуке, они одинаково уверенно и угрожающе стучат и по асфальту, и по ламинату внутри здания полицейского управления. Внутри действительно всё кончено: двери блокированы, связь контролируется. За пультом диспетчера сидит женщина из группы быстрого реагирования в дублирующих наушниках и внимательно слушает всё, что принимает и передаёт диспетчер. Сержант Максим Глущенко безошибочно выцепляет Барбару в новой группе незваных гостей и впивается в неё ненавидящим взглядом – ровно до того момента, как Навка в свою очередь находит глазами начальника управления, сидящего под присмотром Шапошникова, и объявляет – достаточно тихо, чтобы это не выглядело нарочитым, достаточно громко, чтобы слышали все: – Государственное управление собственной безопасности, полковник Ольга Навка, глава группы аудита и контроля. Капитан Айден Робинс, ты арестован по подозрению в хищении и растрате бюджетных средств, по подозрению в злоупотреблении служебным положением, по подозрению в получении и даче взятки, по подозрению в подделке документов и фальсификации данных. Она обводит взглядом помещение и коротко кивает Шапошникову. – Уводи. Остальным остаться на местах, у меня есть ряд вопросов, и я хочу получить ответы немедленно. Глущенко недоверчиво усмехается и щурит глаза.