Каждая четвёртая

Матрас на чердаке действительно один и не слишком большой. В свете переносного фонаря Влад скептически смотрит на него, стоя в изножье и сложив руки на груди. Кайса обходит чердак, нюхает висящие вдоль стен и на поперечных шнурах пучки трав и ягод, удовлетворённо жмурится. Внизу разговаривают Карла и Саша. Слов не разобрать, их голоса сливаются в ровный гул, чуть более громкий Сашин, более отрывистый и резкий у Карлы. Снаружи, на улице, усиливается ветер, завывает в печной трубе, постукивает водостоком и неплотно прилегающими листами шифера. В единственное чердачное окно видно, как раскачивается уличный фонарь – единственный фонарь городского освещения, оставшийся в посёлке. – А ты бы поверила? – вдруг спрашивает Влад. – Таким вот незнакомцам?.. Кайса смотрит на него через плечо, улыбается. – Я подобрала Игната в час ночи на лесной дороге, не зная даже его имени, – говорит она насмешливо и грустно. – Провезла через дорожные посты, поручившись, что он мой брат, и оставила спать у себя дома и в своей постели. Я – плохой пример для подражания. Глядя сквозь сухие листья мяты, она вспоминает гостиницу "Черепаха" и Бабурова в проёме открытой двери номера; его – и двоих мужчин в джинсах и футболках, окружённых неприятным, угрожающим чёрно-синим ореолом. Один из них спрашивает с лающим акцентом, демонстрируя обломанный передний зуб: – Эй, юнвин, у тебя всё в порядке? – а потом широко, радостно ухмыляется и уходит, приложив два пальца к виску как к козырьку. По лицу Кайсы пробегает тень сожаления. – ...действительно, – помедлив, соглашается Влад со смешком и садится на край матраса, вытягивает ноги. – Думаешь, всё обойдётся? – Я и не печенька с предсказаниями тоже, – Кайса тоже подходит к матрасу и садится. – И я не взяла пижаму. Тебя сильно смутит, если я сниму комбинезон? – Учитывая, что у нас одно одеяло?.. – Влад приподнимает брови. – Не говори Тохе, очень тебя прошу. Реально ведь убьёт. Потом жалеть будет, но сначала убьёт. Кайса не поддерживает шутку, но и не огрызается. Сняв комбинезон, она складывает его и рубашку и кладёт у изголовья, оставшись в розовых трусах, футболке и носках, и Влад, поколебавшись, тоже снимает джинсы, но оставляет футболку. – А если дотронешься до меня ночью? – спрашивает он серьёзно. – У тебя лёгкая смерть, – отвечает Кайса. – Я даже не почувствую. Тем не менее, она пристально смотрит на Влада, прежде чем лечь, изучает его лицо, склоняет голову к плечу, а затем гасит фонарь и забирается под одеяло. В темноте Влад следует её примеру, ворочается, пытаясь одновременно не съехать с матраса и не прижаться к Кайсе слишком сильно; говорит, затихнув наконец: – Спасибо, что согласилась побыть сегодня моей женой. Я не уверен, что готов... к подростковому обожанию. Кайса хмыкает, но не отвечает. И не удивляется, когда он кладёт руку на её запястье. – Не пропадай, – говорит Влад негромко. – Слышишь?.. – О чём ты? – Кайса улыбается, удивлённо изгибает брови. – Я обещала познакомиться с твоей мамой и одной маленькой девочкой. Влад поворачивает к ней голову, усмехается. – Не пропадай, – повторяет он. – Если не хочешь быть с Тохой – ну, чёрт с ним, не повезло ему, значит. Я не... Он замолкает, крепко зажмуривает глаза, потом снова смотрит на Кайсу. – Я не хочу, чтобы ты снова исчезла, – прямо говорит он и мучительно, ярко краснеет. – Слушай, я не думал, что когда-нибудь скажу это женщине, и это не имеет никакого отношения к сексу или там... не знаю! У меня нет на тебя никаких планов... Да побудь ты серьёзной хоть пять минут!.. Кайса беззвучно хохочет и утыкается лбом ему в плечо, сама сжимает его руку. Влад надувает щёки и шумно выдыхает. – Действительно, – соглашается он обречённо. – Что это я. – Не сердись, – просит Кайса. Она поворачивается набок, поудобнее укладывая голову на плече Влада, пальцем ведёт по тыльной стороне его ладони вдоль вены. А потом говорит откровенно и просто: – Хорошо. Я что-нибудь придумаю. Лёжа на спине, она смотрит на силуэты сохнущих трав, пляшущие на скатах крыши. Свет и тень мелькают, сливаются, и вот уже Кайса видит потолок своей комнаты в доме Эмели Ульсдоттир. На улице идёт снег, сыплет крупными хлопьями, липнет к стеклу и наличнику, нарастает сугробами. Семнадцатилетняя Кайса лежит вплотную к печной трубе, завернувшись в одеяло и подтянув под себя подушку, наблюдает за вьющимися снаружи снежинками и потихоньку задрёмывает. Эмели, поднимаясь по лестнице, стучит по стене. – Да? – сонно отзывается Кайса. – Матс заезжал, – начинает Эмели, садясь в кресло. Она в тёплом шерстяном платье, чулках и войлочных тапках, на плечи её накинута шаль. – Мáлины приглашают нас на Рождество. – Ты заводишь этот разговор каждый год, – с Кайсы вмиг слетает сон. – Каждый год я говорю тебе, что не хочу никого видеть, но в итоге мы всё равно идём. Зачем ты это делаешь? – Затем, что тебе нужно быть среди людей, – терпеливо объясняет Эмели. – Ты и так слишком долго жила в кукурузе. Так нельзя. Она шутит, но Кайса не улыбается, и маленькая Маргарет – тоже. Маргарет стоит между рядами кукурузы, строгая и бледная, в льняном платье и красных резиновых сапогах. Обхватив себя за локти, она смотрит исподлобья и беззвучно шевелит губами. – Мне не нравятся люди, – угрюмо говорит Кайса, садится и подтягивает колени к груди. – Разве что Рето. Он по-настоящему милый. – А ещё ему пятьдесят шесть лет, – напоминает Эмели. – Он тебе в дедушки годится. Кайса воспринимает её слова всерьёз и подсчитывает на пальцах, неохотно соглашается: – Ну, может и так, но он красивый, умный и спокойный. Всегда готов помочь. И не хватает меня за руки при каждом удобном случае! Эмели смеётся. – Так и не простила Матса? – она встаёт и пересаживается на кровать Кайсы, приобнимает её за плечи поверх одеяла и притягивает к себе. – Ну, малышка. Он ведь не нарочно. Кайса отводит взгляд. – Его медведь сожрёт заживо, – говорит она зло и грубо. – Почему я должна снова это переживать?! Эмели осторожно гладит её по волосам, целует в макушку. Вздыхает. – Мне жаль, малышка, что тебе тяжело с твоей силой, – бормочет она, – но ты должна научиться, должна подчинить её себе. Ты не сможешь всегда жить в лесу. Тебе нужны люди. Каждой из нас нужны, потому что мы нужны им. – Я не такая как ты, – возражает Кайса, но не протестует, когда Эмели укладывает её к себе на колени и укачивает, как маленькую. – Конечно, не такая, – Эмели улыбается, глядя на неё сверху вниз. – Ты нежная. И сильная. Ты всё переживёшь, ничто тебя не сломит, никто не сможет тебя покорить. Ты справишься даже в лесу, даже одна, но будешь ли счастлива, будешь ли в мире с собой?.. Кайса долго молчит, вжимается лицом в её живот, вздыхает. – С Матсом я счастлива точно не буду, – говорит она наконец, – но я пойду к ним на Рождество, как всегда с вареньем, и буду улыбаться и танцевать со всеми, кто пригласит. Если ты считаешь, что это важно, то я попробую. Поспишь со мной сегодня? Эмели наклоняется и целует её в висок. – Посплю, – обещает она. – Внизу всё прикрою и приду. Кайса улыбается, засыпая. И открывает глаза в лимбе, во дворе голубого дома с чёрной крышей. Она в белом льняном платье, скрадывающем беременный живот, и сапогах с широким голенищем, распущенные волосы струятся по её плечам и лопаткам до середины спины. – С ума сойти!.. – произносит Кайса ошеломлённо. Дом выглядит почти как новый: стены перекрашены свежей краской, окна и двери заново выбелены, стёкла вымыты и блестят на солнце, новая черепица уложена ровными рядами. Приоткрыв рот, Кайса обходит дом по кругу, трогает перекрашенные качели с новым отшлифованным деревянным сиденьем и смотрит на отца, стоящего на заднем крыльце. Виктор разводит руками. – Это всё ещё не я, – говорит он. – Ага, – Кайса кивает, продолжая озираться. – Я думаю, что знаю, кто это. Не то чтобы у меня было много вариантов... Виктор спускается по ступеням, подходит к ней, но смотрит на жёлто-зелёное море кукурузы. – Мне показалось, – начинает он, осекается и глубоко вздыхает, повторяет: – Мне показалось – недавно, – что я видел... её. – Кого? – рассеянно уточняет Кайса. – Маргарет?.. – Ингрид, – тихо отвечает Виктор. Вздрогнув, Кайса оборачивается и впивается в него глазами. – Где?! – спрашивает она свистящим шёпотом. – Там, – Виктор указывает на кукурузу. Кайса делает пару шагов в ту сторону, кладёт руку на забор, приподнимается на цыпочки. На секунду ей тоже кажется, что между толстыми стеблями и колючими листьями она видит силуэт женщины с прижатыми к лицу руками – а затем истошный крик вырывает её из сна. Задохнувшись, Кайса садится на матрасе в доме Карлы Хабек и первым делом обнимает живот. Влада рядом уже нет; босой, в трусах и футболке, он стоит на одном колене возле лаза вниз, вслушиваясь в то, что там происходит, и в руке его Кайса видит нож в деревянных с металлическим узором ножнах. Обернувшись на неё, Влад быстро подносит палец к губам, требуя сохранять молчание, и абсолютно беззвучно соскальзывает по узким ступенькам. Из темноты прохода его не видно в комнате; он смотрит – и опускает нож, так и не вынув из ножен. Саша в ночной рубашке сидит на постели, тяжело дыша открытым ртом, её покрытое испариной лицо блестит в свете ночника. Карла крепко обнимает её за плечи, сжимает пальцы так, что Влад морщится, наблюдая, но Саша как будто не чувствует. Её трясёт в ознобе, руки беспокойно мечутся по откинутому одеялу. Джек-лабрадор, запертый в тамбуре и тоже напуганный криком, взлаивает и скребётся в стену, и ему в ответ с улицы хрипло лает его беспородный тёзка. Влад смотрит на дверь, но пока не решается выйти на свет, а Карла не обращает на собак внимания. – Ну всё, всё, – сердито утешает она, нелепая в длинной фланелевой ночной рубашке и шапочке, под которую убраны волосы. – Ты дома. Успокойся! Всех перебудила! Ну, что такое? Что на этот раз? Саша поднимает на неё безумные и пустые глаза, комкает одеяло. – Мне приснилось, – лепечет она, запинаясь, – мне приснилось, что меня нашли и хотят вернуть папе... и я соглашаюсь, и ложусь спать, чтобы потом поехать, а просыпаюсь в ящике!.. В ящике!.. – Тихо, тихо! – Карла неловко обнимает её, встряхивает. – Ну вот, ты здесь. Никаких ящиков нет и больше не будет. Сейчас умоешься, пописаешь и поспишь ещё, а утром я вас накормлю и поедете. Вечером будешь уже с отцом... дома. Саша деревенеет в её руках, медленно поворачивает голову. – "Нас"? – переспрашивает она боязливо. – Так они правда... нет, нет, ба, пожалуйста, не надо! Я не могу! Я не выдержу!.. Если это опять сон... Беззвучно чертыхнувшись, Влад кладёт нож на нижнюю ступеньку лестницы и негромко стучит по стене. Карла и Саша вздрагивают одинаково, затем Карла возмущённо вздёргивает брови, а Саша близоруко щурится и снова вскрикивает и закрывает лицо ладонями. – Извините, – Влад делает шаг назад, в темноту. – Неловко вышло. Я – я только хотел сказать, что мы не сон. Всё на самом деле, Саша. Кошмар кончился. В Алтае ждёт частный самолёт, и, Карла права, если выйдем пораньше, ты сможешь поужинать уже с папой. Всё будет хорошо. Не бойся. Те люди больше не причинят тебе вреда. Стоя у лаза с чердака, Кайса прислушивается к его голосу и всхлипываниям Саши. Когда девочка немного успокаивается, Карла снимает одну руку с её плеча, шарит позади себя и швыряет во Влада потрёпанным махровым халатом, шипит: – Прикройся! Халат не долетает, падает на пол. Влад наклоняется и подбирает его, накидывает, завязывает пояс и садится на корточки перед кроватью. Карла неодобрительно смотрит на торчащие из-под халата голые колени, но больше не возражает. – Саша, – зовёт Влад терпеливо. – Это не сон. Завтра ты вернёшься к папе. Он будет рад. Он искал и ждал тебя все эти годы. Кайса спускается в уборную. Ступеньки скрипят под её ногами, и Саша вскидывается снова, затем обмякает, роняет руки на одеяло, разглядывает кончики пальцев. Обе собаки – и в доме, и во дворе, – замолкают. – А твоя жена правда ведьма? – спрашивает Саша шёпотом. Карла цыкает на неё, но Саша только дёргает плечом. – На свете бывают и добрые ведьмы, – цитирует Влад. – Её тебе точно не надо бояться. Она не ест детей. Он не отвечает напрямую на её вопрос, зато наконец добивается своего: Саша робко хихикает и поднимает глаза. – Я не ребёнок, – говорит она немного обиженно. – А жить с ведьмой не страшно? Влад хмыкает, прислушивается к тому, как вновь скрипят ступени, когда Кайса поднимается на чердак, так и не заглянув в комнату, и на этот раз отвечает честно: – Жить с ведьмой странно. И спокойно. Она не предаст. Поднимаясь наверх, он вновь слышит Кайсу, спрашивающую в Грозном: – Ты мне веришь? – и сразу, без паузы: – Я была с вами. Влад похлопывает по бедру деревянными ножнами, ведёт пальцами по стене. Наткнувшись на шляпку гвоздя, он вспоминает, как они с Игнатом чистят оружие в гараже, и Игнат говорит: – Между нами ничего нет. Я ей интересен только в постели. – Звучит как начало общего приключения, – бормочет Влад с кривой усмешкой, – разве нет?.. Он немного теряется, обнаружив, что Кайса не спит. Она сидит на матрасе, скрестив ноги, и читает гримуар при свете фонаря, постукивает кончиком указательного пальца по странице. Взгляд у неё рассеянный и задумчивый, в первый момент она как будто не узнаёт Влада, затем насмешливо улыбается. – Милый халатик, – говорит она. – Отстань! – искренне просит Влад, развязывает пояс и стаскивает халат, вешает его на гвоздь, свободный от сохнущих трав. – Сглупил, надо было джинсы надеть, конечно... эй! Кайса направляет на него фонарь и беззастенчиво разглядывает его длинные ноги: мускулистые, загорелые, покрытые светлыми волосами. Влад делает неловкий жест руками, словно хочет прикрыться, затем чертыхается и просто шагает вперёд и садится на матрас, копируя позу Кайсы. – Прекрати это, – говорит он. – Сегодня я твоя жена, имею право, – напоминает Кайса. Она шутит, но глаза её не улыбаются, она продолжает изучать Влада, ощупывает его взглядом, даже не пытаясь скрывать свой интерес. – Мне снять и футболку?.. – парирует Влад, безуспешно пытаясь скрыть смущение. Кайса откладывает фонарь и подпирает подбородок руками, вздыхает. Гримуар съезжает с её коленей и закрывается, и Кайса кладёт его на сумку с нетбуком и кожаной косметичкой, в которой лежит начатая кукла. Теперь уже Влад следит за ней, хмурится недоуменно, набирает воздуха в грудь, но так и не заговаривает. – Скажи мне, – медленно начинает Кайса, – скажи мне: если тебе придётся описать себя одним словом, что это будет за слово? Влад выпрямляется, кладёт руки на колени. Молчит, шевелит губами, облизывает их. Опускает глаза, смотрит в сторону. На первом этаже Саша о чём-то спрашивает Карлу, затем встаёт с постели и идёт на кухню, шлёпая босыми ногами по деревянному полу. Наливает себе воды, пьёт, разглядывает деревянную кружку так, словно видит её впервые в жизни. Кайса ждёт – спокойно, бесстрастно, неподвижно. Лохматый Джек, выбравшись из своей будки, обходит двор. Его цепь отстёгнута от ошейника; Джек нюхает крыльцо, трусит к воротам, метит столб. В свете уличного фонаря над его головой мечутся полупрозрачные мотыльки. Влад шумно вздыхает. – Бэлль, – говорит он уверенно. – Это мой позывной в нашем отделении. – Одна семья, одна Родина, одна слава, – Кайса не спрашивает, но Влад кивает в ответ. – Да. Один раз в семье – навсегда в семье. Кайса слабо улыбается. – Хорошо, – говорит она. – Ты знаешь, я не могу сделать тебя крёстным Киры, но если хочешь, ты можешь стать дядей. Это по-настоящему и необратимо, и, вероятно, после смерти ты на некоторое время попадёшь в лимб, так что я не знаю, какие могут быть преимущества для тебя у этого шага. И, возможно, тебе перепадёт что-то от моей силы, и я не обещаю, что это будет удобно, приятно или полезно. Подумай. Если решишь, что тебе это нужно... Влад быстро моргает несколько раз, снова хмурится. – Я хочу потом услышать про лимб, – он поднимает указательный палец, наставляя его на Кайсу, – но ответить могу прямо сейчас: да, мне нужно. Ты отлично сформулировала. – Не торопись, – Кайса качает головой и осекается, когда Влад, наклонившись вперёд, прикладывает палец к её губам. – Что я должен сделать? – спрашивает он. В глазах Кайсы расползается и прячется тьма. Влад убирает руку и виновато улыбается, пожимает плечами. На чердаке становится темнее, в углах мрак как будто дышит, пульсирует, расползается вдоль стен. Ветер за окном несёт песок и пыль, уличный фонарь мигает и горит тусклее. Помедлив, Кайса берёт нож Влада, снимает ножны, дотрагивается подушечкой пальца до лезвия, прежде чем Влад решается вмешаться. – Ай, – шепчет Кайса и слизывает выступившую каплю крови. Не сводя взгляда с ножа, она на ощупь находит гримуар, на ощупь открывает, находит страницу с загнутым уголком и кладёт перед Владом. – Сможешь прочитать? Желтоватая обёрточная бумага изрисована тушью, вдоль и поперёк по ней вьются плющ, ипомея и клематис, из углов к центру тянутся листья папоротника. В центре жёстким прямым почерком, не рукой Кайсы, написаны три слова: "Jag æväksyn æmod". – Яг эвэксин эмод? – пробует Влад. Кайса задумчиво смотрит на него, но в конце концов медленно кивает. – Ладно, – говорит она. – Иначе я сама передумаю. – Этого я и боюсь, – замечает Влад. – Давай уже. За его спиной чёрная дымка подбирается вплотную, клубится мутными щупальцами за его головой, почти касается шеи и плеч. Чуть сощурившись, Кайса спиртовыми салфетками дезинфицирует лезвие ножа и свои ладони, подталкивает упаковку к Владу. – Руки. Влад молча подчиняется. Фонарь, лежащий рядом с Кайсой, светит в сторону, но Владу кажется, что они сидят в круге падающего сверху тёплого солнечного света. Кайса кладёт руку себе на колено, примеривается и делает небольшой надрез вдоль линии жизни. Кровь выступает мгновенно, сочится скупыми каплями, и Кайса складывает ладонь чашечкой, чтобы не испачкать простыню и матрас. – Руку, – говорит она снова, перехватывая нож остриём вниз. Влад протягивает ей раскрытую ладонь, упирает локоть в колено. Кайса проводит большим пальцем по его линии жизни, замирает – и делает рядом разрез, в котором тут же набухают крупные капли, собираются маленькой лужицей. – И мы видим, кто из нас действительно готов, – шепчет она и, опустив нож, вкладывает в ладонь Влада свою окровавленную руку. – Читай. – Jag æväksyn æmod, – произносит Влад, не глядя в гримуар. На секунду, не больше, ему кажется, что он стоит в центре залитого солнцем огромного поля кукурузы, и прямо на него летит чёрная сипуха с метровым размахом крыльев. Влад уворачивается – и вновь обнаруживает себя на тёмном чердаке, полном сушёных трав и ягод, сидящим на матрасе на полу. Кайса держит его за руку и вглядывается в его лицо; встретившись с Владом глазами, она спрашивает: – Что ты видел? – Кукурузу, – отвечает Влад. – И здоровенную сову. Вот такую! Он отводит свободную руку далеко в сторону, обозначая размеры совы. Лицо Кайсы медленно расслабляется, она расплывается в улыбке и глубоко вздыхает. – Хорошо, – говорит она. – Тебя приняли. С видимым трудом разжав пальцы и разлепив липкие от крови ладони, она тщательно вытирается салфетками. Влад молча следует её примеру; в его глазах ещё пляшут пятна от ослепительно яркого солнца в синем небе, глубоком как океан, с барашками волн-облаков у горизонта. Порез на его ладони уже не кровоточит, более того, выглядит так, словно нанесён пару дней назад. Влад разглаживает кожу пальцем, но ничего не спрашивает; когда Кайса собирает использованные салфетки в полиэтиленовый пакет, Влад отдаёт ей свои и, дотянувшись, вытирает нож насухо носовым платком, вкладывает в ножны. Смотрит на Кайсу, выжидая, пока растают последние солнечные пятна, и за это время чердак окончательно становится обычным: светлеют тени, загорается ярче фонарь снаружи; ветер ещё завывает, но пыль и песок, бьющиеся в окно, пропадают так же внезапно, как появляются. – Устала? – спрашивает Влад. Кайса поднимает на него глаза. – Странно себя чувствую, – признаётся она. – Надеюсь, что не пожалею. Влад протягивает ей руку, и Кайса, помедлив её принимает, чуть сжимает его пальцы, покачивает и отпускает. – Давай спать, – говорит она. – Отвезём Сашу, и я расскажу тебе о лимбе. Дом Георгия Циклаури, шерифа Краснобережья, стоит в глубине большого участка, за навесом на три машины и импровизированной детской площадкой с верёвочным парком и спортивными снарядами. Барбара лежит на широкой постели в гостевой спальне на втором этаже. Свет в комнате выключен, но внизу, под крышей крыльца, натянута цветная гирлянда, и красно-зелёное мерцание вспышками выхватывает из темноты полупустую книжную полку, настольную лампу с несовременным шёлковым абажуром, стул, на спинке которого висят брюки и вельветовый пиджак Барбары. На первом этаже за кухонным столом четверо детей Циклаури играют в настольную игру с фишками-фигурками, дайсом на двадцать граней и полем, выходящим за края столешницы. Представляя их, Георгий говорит: – Двое урождённые, двое приёмные, – но не конкретизирует и не делает между ними никакой разницы за ужином, и по самим подросткам отличий не заметно, они одинаково весёлые, спокойные и диковато-красивые, со спутанными кудрявыми волосами и большими тёмными глазами. Удачный бросок дайса старший из подростков встречает громким возгласом и тут же захлопывает себе рот рукой и корчит виноватую гримасу, глядя в потолок. Барбара вздыхает, смотрит на часы. Сон не идёт. Поворочавшись ещё немного, она включает ночник и встаёт за ноутбуком, забирается с ним в постель, подняв подушку повыше. На ней пижама в бело-розовую клетку с рукавами и штанинами три четверти, на левой стороне груди – вышитый ромбик с крылышками, Барбара рассеянно скребёт его ногтем, пока загружается операционная система. На рабочем столе у неё фотография с видом на горы и водопад, по верхней границе экрана ряд ярлыков. Барбара наводит курсор на один из них и дважды постукивает пальцем по тачпаду. Подсвеченное открывшейся чёрно-белой фотографией, её лицо отражает глубокую задумчивость и лёгкое беспокойство. Вертикальная складка между бровями едва заметна; Барбара покусывает губу и мерно барабанит подушечкой пальца по крышке ноутбука, покачивает головой, отвергая неудачные решения. – Кто же ты, соловушка? – бормочет она наконец и прикрывает глаза, упирается затылком в стену. На летней веранде "Южной Звезды" она задаёт похожий вопрос Андрею. – Ты видел её, – Барбара смотрит ему в глаза, щурится. – Кто она? Андрей беспомощно улыбается и поднимает руки, и Барбара продолжает с нажимом: – Мне не нужны её имя или адрес. На данный момент она и Сергеев занимаются делом государственной важности, и Сергеев платит кредиткой отдела, так что я и без тебя знаю, где они. А от тебя я хочу услышать, что она за человек. Скажи мне, потому что если ты не доверишь мне даже этого, я не понимаю, о чём нам вообще дальше разговаривать. В растерянности Андрей чешет затылок, откидывается на спинку стула. Молчит, обдумывая ответ, вздыхает с видом человека, вынужденного делать заведомую глупость. – Об этом тебе тоже лучше спросить Сергеева, – фамилию он выговаривает с особой иронией. – Он жил в её доме, и Гвоздь тоже, а я только поболтать наезжал. – И всё-таки?.. – Барбара приподнимает брови. Андрей почёсывает шрам на лице, приглаживает бороду, снова вздыхает. – Она тихая, – сдаётся он. – Молчит, разговаривает по делу, не производит лишнего шума. Неброско одевается, не красится – ну если только ресницы, может, потому что в остальном она моль бледная. Правильно питается... хотя при мне готовил исключительно Гвоздь. Барбара кивает, показывая, что слушает, и её устраивает то, что она слышит. – У неё дорогие вещи, – подумав, добавляет Андрей. – Опять же, неброско дорогие. Надёжная машина. Натуральные продукты. Профессиональный фотоаппарат и фотобокс – она шьёт кукол, я видел, потом сама снимает их для продажи. Нет животных, но собаку "Сергеева" приняла отлично, псина с ней чаще лежала, чем с ним. При мне никому не звонила. Не псина, конечно!.. Примитивную шутку Барбара оставляет без внимания. Андрей замолкает, когда официант бесшумно возникает рядом с их столиком, открывает новую бутылку минеральной воды для Андрея и доливает Барбаре вина. Дождавшись, пока он отойдёт достаточно далеко, Андрей пьёт воду, качает стакан в пальцах и говорит, глядя в сторону: – Знаешь, она... не от мира сего, и при этом себе на уме. Не блаженная, не сумасшедшая. Не дура. Просто не здесь. Это – с кем бы сравнить?.. – а, помнишь Уллу в "Элементарном пространстве"? Когда её принимали за человека, а она ничего не понимала, но старалась подыгрывать?.. Вот. Как будто у неё внутри какие-то другие базовые процессы происходят. А внешне – ест как все, дышит как все. Чихает, пальцы облизывает, на полу сидит. Чай с травками заваривает!.. – То есть, в разведку ты бы с ней не пошёл? – Барбара насмешливо улыбается уголком губ. – Нет, – абсолютно серьёзно отвечает Андрей. – Я – нет. А Гвоздь пошёл бы и добровольцем вызвался. – И она бы оценила? – Барбара отпивает немного вина, отламывает кусок хлеба и кладёт в рот. Андрей внимательно следит за её рукой, фокусируется на влажных губах и реагирует не сразу. – Она?.. – переспрашивает он наконец. – Кто знает. Если она Улла, то я не Бонкер. Не возьмусь судить. Так и подмывает, конечно, наплести тебе с три короба, чтобы ты подольше со мной посидела, но как раз сказки тебе и не нужны, верно? Барбара задумчиво качает головой. – Я ещё не знаю, что мне нужно, – говорит она, – но я хотела бы знать, что нужно ей. На экране ноутбука, с которым она сидит в постели в доме шерифа Циклаури, – снимок с экрана камеры в аэропорту Мосин-Парка. На лицо Кайсы падает свет из окна, лицо Влада – в тени от козырька крыши, Джек задней лапой чешет ухо. Кайса в футболке и джоггерах, расстёгнутая парка с меховой оторочкой капюшона сползает с плеча. Подростки Циклаури внизу хлопают дверью холодильника, собирают фишки и складывают игровое поле, расходятся по комнатам – кто со стаканом сока, кто с куском хлеба; шумит вода в ванных комнатах, у кого-то включается и сразу испуганно смолкает музыка. Старший из подростков на цыпочках возвращается вниз и гасит весь свет, в том числе и гирлянду на крыльце, оставляет только ночник у подножия лестницы. Барбара, дождавшись тишины, выбирается из постели и подходит к окну, с усилием отжимает шпингалет и открывает одну створку. Из гостевой комнаты открывается вид на горы и звёздное небо. Барбара закрывает глаза, глубоко дышит прохладным воздухом. Её голые предплечья покрываются мурашками, ветер треплет волосы. Позади неё смартфон на тумбочке принимает сообщение. Абонент "Марта (сестра)" пишет: "21 в 17.00 в Зол.Апельсине. Если не придёшь, можешь вообще больше не приходить". Барбара читает, дёргает уголком губ, обозначая невесёлую улыбку, и выключает ночник, со смартфоном подходит к окну и вытягивает руки наружу, чтобы захватить побольше неба в объектив. С третьего раза фотография её устраивает; Барбара удаляет предыдущие и по инерции листает галерею на пару экранов вниз. Её палец замирает над прошлогодним снимком. Помедлив, Барбара увеличивает его на весь экран. На фотографии Сергей Бабуров. За его спиной – витрина и полосатый навес магазина, выставленные на улицу ящики с фруктами, ярусная клумба с розовыми и фиолетовыми люпинами. В руках Сергея бутылка молока с крышечкой из серебристой фольги и банка с мёдом, закрытая бумагой и мешковиной, перевязанная джутовым шпагатом. Сергей демонстрирует оба предмета на камеру и показывает язык. – Идиот, – беззлобно шепчет Барбара, закрывает фото и галерею, затем снова открывает, выбирает только что сделанный кадр со звёздным небом над горами и отправляет его сестре. Через пару минут приходит ответ: "Что это?" "Небо над Краснобережьем, – пишет Барбара. – Красиво, правда?" Марта перезванивает, и Барбара со вздохом принимает звонок. – А знаешь, что ещё красиво?! – агрессивно начинает Марта, не позволив Барбаре даже поздороваться. – Приходить на дни рождения своей семьи. Кириллу ты даже сообщение прислала только после того, как мама тебе напомнила! Что теперь? Опять дело государственной важности? – Я постараюсь прийти, – терпеливо говорит Барбара. Марта фыркает. – Сколько раз я это слышала? Если бы мне каждый раз давали крону, я уже купила бы себе новую машину. – Я могу купить тебе машину просто так, – Барбара садится на постель, сутулится, водит большим пальцем ноги по деревянному полу. – Мне не нужна машина! – огрызается Марта. – Мне нужна моя сестра! Маме нужна её дочь! – Не продолжай, – просит Барбара. – Если начнёшь перебирать всех родственников, мы будем разговаривать до утра. Она сразу понимает, что шутка выходит неудачной, и Марта оправдывает её ожидания: замолчав, она шумно выдыхает и подытоживает спокойно и холодно: – А ты вообще не хочешь разговаривать, я правильно тебя понимаю?.. – Марта, – протестует Барбара. – Пожалуйста, давай будем вести себя как взрослые люди... – Я так себя и веду! – перебивает Марта. – Я люблю свою семью и забочусь о ней, я не забываю о важных датах и важных людях – по-настоящему важных! Помнишь, какой из пяти шариков резиновый?.. Работа. Все остальные бьются навсегда. И когда ты это поймёшь, будет поздно!.. Выговорив последнее слово как отрезав, она разрывает связь. Барбара заставляет себя перезвонить, но Марта не отвечает, а затем и вовсе выключает телефон. Барбара ложится поперёк постели, раскидывает руки в стороны. – И я идиотка, – шепчет она. – Что ж, нельзя сказать, что я не пыталась! Она вновь поднимает смартфон и пишет сообщение Анцупову: "Дашь мне выходной 21.7?" В коридоре стучит дверь: шериф выходит из своей комнаты, негромко разговаривая по телефону, спускается на первый этаж, включает свет в кухне. Анцупов отвечает согласием с оговоркой: "Кроме протокола Пруд". – Боже, храни президента, – усмехается Барбара. – Хотя бы до двадцать первого, Боже, потом мне всё равно! Накинув на пижаму махровый халат, одолженный ей шерифом, и положив в карман смартфон, она тоже спускается в кухню и застаёт шерифа за сборами. – Что случилось? – Барбара хмурится. – Стрельба на той стороне реки, – Циклаури пристёгивает к поясу кобуру. – Возможно, салют в честь рождения очередного Смита, но лучше проверить. Ложись спать, не волнуйся. Если я там задержусь, Алевтина тебя отвезёт, а я задержусь, если Смитов прибавилось, придётся обмыть пяточки, иначе я потеряю их уважение и покорность!.. Он суховато смеётся, проверяет, ровно ли завязан галстук, берёт с крючка шляпу и выходит. Барбара смотрит в окно, как он выводит из гаража "патриот-экстра" и не спеша выезжает на дорогу. На стол рядом с ней вспрыгивает худая пятнистая кошка, Барбара машинально гладит её, почёсывает рыжее горло под подбородком, и кошка начинает мурлыкать, неожиданно гулко и басисто для её тщедушного тельца. Улыбнувшись, Барбара достаёт смартфон и записывает короткое видео с мурчанием. Просматривает, убеждаясь, что кошку хорошо слышно. И тоже отправляет сестре с припиской: "Прости. Договорилась о выходном дне. Приеду, обещаю". Солнечные лучи, проходя через маленькое чердачное окошко, ложатся на лицо Кайсы, и она жмурится, улыбается и открывает глаза. Влад лежит рядом, приподнявшись на локте, и внимательно разглядывает её. – Привет, сестричка, – говорит он. – Привет, – сонно отвечает Кайса. – Это будет lielsæsti. Ты так и не спал? – Хорошо, что не мне за руль, правда? – Влад подмигивает. – Внизу тихо. Спят ещё, наверное. Саша ночью вставала раз десять. – Сейчас ещё раз встанет, – обещает Кайса, – потому что встану я и пойду греметь этим жутким умывальником. Она садится и потягивается, косится на Влада. Спрашивает задумчиво и насмешливо: – Ты же понимаешь, что станешь дядей и другим моим дочерям?.. – А ты уже надумала вернуться к Тохе? – парирует Влад. Кайса несильно пинает его в голень и выбирается из-под одеяла, надевает комбинезон, застёгивая только одну лямку, поднимает с пола рубашку. Влад, лёжа на спине с закинутыми за голову руками, разглядывает её снизу вверх. – Никогда не верил в мистику, – говорит он вдруг. – Моя мама – инженер-физик. Как-то не располагало. Меня даже не крестили. – И как ты собирался стать крёстным? – Кайса приподнимает брови. Влад корчит неопределённую гримасу. – Ну, мы же выкрутились! – ухмыляется он. – "Мы"!.. – фыркает Кайса и спускается в уборную. Заканчивая умываться, она слышит, как во дворе Карла сажает Джека на цепь, затем из дома с другим Джеком на поводке выходит Влад, зевая так отчаянно, что рискует вывихнуть челюсть. В комнате Саша быстро одевается во вчерашние джинсы и футболку, переплетает косу – и оседает на кровать, сложив руки между коленей и растерянно глядя перед собой. Так её и застаёт Кайса, и Саша поднимает на неё полные слёз глаза. – Я не знаю, что мне делать, – говорит она громким шёпотом. – Если поедешь с нами – собирать вещи, – Кайса прислоняется плечом к стене. – Если нет – кормить кур и коз. Саша несмело улыбается, ладонью вытирает мокрые щёки. – Когда я была маленькая, – она вздыхает и облизывает губы, – мы с папой ездили на побережье и на архипелаг. У меня был свой чемодан, чёрный с розовым, но ведь на самом деле все нужные мне вещи папа укладывал к себе. Я понятия не имею, что берут в дорогу. – На полдня? – Кайса пожимает плечами. – Ничего, обед и воду мы купим. А в остальном – просто представь, что больше сюда не вернёшься, и возьми то, без чего не сможешь жить дальше. – Тогда это Карла и Джек, – Саша смеётся и пугается своего веселья, осекается, жалобно смотрит по сторонам. – Я не могу... не понимаю. Я не хочу бросать Карлу!.. Сперва Кайса нетерпеливо дёргает уголком губ и раздувает ноздри, даже открывает рот для отповеди, но передумывает. Кашлянув в кулак, она проходит в комнату и садится на табурет напротив Саши, наклоняется, упираясь локтями в колени. – Давай расскажу, как обычно собираюсь я, когда переезд случается внезапно, – предлагает Кайса. – Например, я не беру одежду, потому что могу купить новую, и не беру уходовую косметику – шампуни и всё остальное, только зубную щётку и пасту. Смену белья в дорогу. Гримуар и свой справочник по шитью – это необходимые вещи, которые я не смогу восстановить, если потеряю. Документы и наличные деньги... и фотоальбом. Его можно восстановить, есть электронный архив, но я его не брошу. Всё остальное – вторая очередь: то, что я могу забрать, если есть время, силы и желание, а могу оставить, потому что ничто из этого не имеет для меня значения. Она чуть улыбается, вспоминая сборы в Гвоздичном, откуда она забирает всё, кроме мебели, и вычищает дом, не оставив шерифу ни адресов, ни ДНК, ни отпечатков пальцев, – и Игната, переносящего коробки в "патриот". Игната – босого, в чёрных штанах и красно-белой клетчатой рубашке. Игната, говорящего шерифу: – Хочешь её отблагодарить? Сделай вид, что ничего не было. Не напоминай ей и ни о чём не спрашивай. Стук входной двери вырывает Кайсу из видения. Она глубоко вздыхает и выпрямляется, улыбается Саше и поднимает раскрытую ладонь. – Ежедневно необходимое, – она загибает большой палец, – самое дорогое, – указательный, – и неповторимое. Карла бросает на неё острый взгляд, входя в комнату. Она тоже одета как вчера, в рубашку и юбку, только без фартука, волосы стянуты в тугой гладкий хвост у основания черепа. Кайса оборачивается на неё, и Карла отводит глаза, смотрит на Сашу, и кажется, что мир сжимается до них двоих, только они остаются в фокусе. – Бабушка, – говорит Саша дрожащим голосом. – Что мне делать? – Умыться и позавтракать, – сердито отвечает Карла. – А потом ты соберёшь вещи, переоденешься в чистое, и я сама отвезу тебя в аэропорт, посмотрю на этот их самолёт, и если всё в порядке, отпущу. А теперь утри сопли и обними меня. И причешись нормально, гнездо на голове! Саша вскакивает и бросается к ней, едва не споткнувшись о ноги Кайсы, крепко обхватывает поперёк тела и прячет лицо у неё на плече. Карла охает, но сохраняет равновесие и обнимает Сашу в ответ, поглаживает по спине. – Ну, будет, – утешает она грубовато. – Всё, глупая. Я же никуда не денусь, здесь останусь, ты всегда сможешь меня найти, если захочешь. Влад на улице садится на скамью у стены, усаживает Джека рядом. Закуривает, вытягивает ноги. Смотрит на экран смартфона – связи по-прежнему нет, батарея разряжена на треть. Фоновой картинкой установлено фото Джека с высунутым языком на берегу залива на фоне башни Белл; Влад открывает галерею, бездумно листает фотографии. За последние несколько месяцев это в основном рабочие объекты: электрощиты, счётчики, розеточные и клеммные винтовые колодки, – пара снимков листьев монстеры, поражённых щитовкой, и Джек – спящий, гуляющий, жизнерадостно прыгающий за мячиком. А потом между расколотым патроном лампы и сметой на замену проводки в складском помещении всплывает фото Бабурова в зимней куртке и вязаной шапке, с покрасневшим от холода носом. Сергей с насмешливым упрёком смотрит в камеру, ухмыляется; на бегунке молнии в его куртке вместо язычка прицеплена большая чёрная булавка. Влад затягивается, выдыхает дым, разглядывая снимок. Из дома выходит Кайса, озирается, спускается с крыльца и молча садится рядом. Влад показывает ей экран. – У нас почти нет общих фотографий, – говорит он со спокойной грустью, – только если на праздниках кто-то подлавливал. Серёга не особо любил это дело, но никогда не возражал и не отворачивался, а я его не донимал. Теперь немного жалею. Кайса кивает. – У меня всего одно фото с мамой и папой, и пять или шесть – с тётей Эмели. – Я сфотографировал тебя в самолёте, пока ты спала, – признаётся Влад, переходит к концу галереи и показывает снимок, о котором говорит, косится на Кайсу с любопытством и отчасти с опаской, но Кайса просто смотрит на фото и снова кивает. – Пусть будет. Кто знает, как всё повернётся, – задумчиво произносит она. Влад включает камеру и поднимает смартфон. – Можно?.. Забытая сигарета в его левой руке дотлевает до фильтра и гаснет, Влад бросает её в миску. Кайса поворачивает голову, и на её лицо падают розовые солнечные лучи. Влад несколько раз нажимает на кнопку, потом листает, выбирая лучший кадр, и удаляет остальные. – Игнату отправишь? – любопытствует Кайса. – Ещё не решил, – Влад усмехается. – А ты не против? Кайса неопределённо пожимает плечами. – Ему я ничего не обещала, – она голосом выделяет первое слово. – И вряд ли стану что-то запрещать тебе. Теперь это просто несерьёзно. Вздохнув, она поднимает руку и гладит Влада по щеке, по шее, по груди. Останавливает руку напротив сердца, несильно толкает пальцами. – Ты ведь даже не знаешь, что тебе перепало, – говорит она со сдержанным удивлением. – Неужели не страшно было соглашаться неизвестно на что?.. Влад перехватывает её руку, несильно сжимает ладонь. – Страшнее было, что ты уедешь, и я больше никогда тебя не увижу, – признаётся он тихо. Усмехается снова: – И потом, ты нашла, чем пугать, ну честное слово! Я буду только рад, если мне перепадёт немного... сверхъестественного. – Ты не знаешь, о чём говоришь, – Кайса качает головой, но не настаивает, садится ближе и прижимается щекой к плечу Влада. Он растопыривает пальцы лежащей на колене руки, и она вкладывает между ними свои, и они сидят так, пока из дома не выходит Карла. – Завтракать, голубки, – зовёт она хмуро, но беззлобно. – На пустой желудок какая дорога! – Иди, – Кайса локтем подталкивает Влада и выпрямляется. – Я сейчас. Она смотрит, как он уводит в дом Джека, вздыхает, прикрывает глаза, и лицо её становится печальным. – Не стоило тебе мыть пол в доме ведьмы, – говорит она шёпотом. Перед самолётом у Саши случается истерика. – Я не пойду! – кричит она и пятится, хватает ртом воздух и срывается в отчаянные рыдания, не отрывая взгляда от Би-90. – Я не пойду! Не хочу!.. Джек, напуганный внезапными громкими звуками, тоже пятится и лает, и Влад подбирает поводок и жёстко, резко говорит: – Фу! Сидеть! Лежать! Гемма корчит гримасу и открывает было рот, но взгляд её падает на Кайсу, и она предпочитает промолчать, развернуться и уйти в самолёт. Джек плюхается на задницу, взлаивает ещё раз и ложится, прижимает уши. Влад садится на корточки и гладит его по загривку. – Хороший мальчик, умница, вот так. Лежать. Всё в порядке. Карла берёт Сашу за плечи и встряхивает. – А ну, успокойся! – требует она. Саша заходится ещё более истошным плачем, скулит, размазывая слёзы по щекам. – Я не буду! – невнятно воет она. – Он упадёт! Я не хочу умирать! Последнее слово она тянет так долго, что перестаёт хватать дыхания, и Карла, потеряв терпение, поднимает руку, чтобы ударить её по щеке. – Ну вот детей мы ещё не били! – не выдерживает Гемма, вернувшаяся из самолёта. – Стой, ты, vecchia sciocca [дура старая]! Она удерживает запястье Карлы, а другой рукой, размахнувшись, выплёскивает Саше в лицо воду из бутылки с широким горлышком. Кайса, с отстранённым видом стоящая в стороне, усмехается и едва заметно кивает, а Саша вскрикивает и замолкает, смотрит вытаращенными глазами на Гемму, потом на Карлу и снова заливается слезами, тихими и горькими, закрывает лицо руками. Вода стекает с её кожи на белую футболку с неярким рисунком из заставки "Особых поручений"; Карла сердито вздыхает, достаёт из кармана платок и принимается вытирать Саше лицо и шею. Влад качает головой и смотрит на Кайсу, и она отвечает ему пожатием плеч. Гемма фыркает и отодвигает Карлу в сторону, разводит в стороны Сашины руки и поднимает ей подбородок, прежде чем Саша успевает отвернуться. Саша кривит губы, хнычет и шмыгает носом, отводит глаза. – Посмотри на меня, – терпеливо требует Гемма. – Давай, bambina [малышка]. Подумаешь, истерика, с кем не случалось, нечего стыдиться. Боишься летать? Саша торопливо кивает и сразу же мотает головой. Гемма суёт ей в руку бутылку с оставшейся водой. – Маленькими глоточками пей, – велит она. – И слушай пока. Я – пилот, поняла? Пока я не сижу в кресле с наушниками на башке, самолёт никуда не взлетит. Поняла? Молодец, bambina. Тогда продолжай пить и пошли со мной, я покажу тебе самолёт изнутри. Ты только посмотришь. Мы никуда не летим. Поняла? Карла, насупившись, идёт за ними, сверля спину Геммы пристальным взглядом. Кайса, Влад и Джек остаются снаружи со своими сумками и древним кожаным саквояжем Саши с деревянной биркой, привязанной к ручке. На бирке выжжено имя Максима Хабека. – Не подумал я, – говорит Влад с досадой, поднимаясь на ноги. – Я тоже, – Кайса подходит ближе, прячет руки в карманы комбинезона, ковыряет носком ботинка стык бетонных плит. – А мне бы стоило. Она вздыхает и запрокидывает лицо к небу, признаётся: – Не представляю себя мамой. Не понимаю, как со всем этим справляться. – Ты не обязана справляться одна, – начинает Влад; Кайса укоризненно смотрит на него, и он замолкает ненадолго, затем шумно, с раздражением выдыхает и продолжает: – Серьёзно. Слушай, в этом смысл семьи. Поддержка, помощь в трудную минуту, вот это всё. Если останешься в Кэме... – Не останусь, – тихо, но твёрдо перебивает Кайса. – Пока нет. Влад опускает голову. – Ладно, – он вздыхает. – Прости. И ухмыляется, возвращаясь к излюбленной теме: – Нет, ну чем тебе Тоха нехорош, а? Симпатичный, сообразительный, деятельный... – Крышу мне починил, – неожиданно и задумчиво соглашается Кайса. Влад на секунду замирает, не веря своим ушам, а затем переспрашивает, ухмыляясь: – Что, прости?! – Что смешного? – хмурится Кайса. – Прости, lil sis, – говорит Влад, продолжая ухмыляться, – но твою крышу ещё чинить и чинить! То есть, я не сомневаюсь в Тохиной решимости... Он осекается, напоровшись на взгляд Кайсы, меняется в лице и медленно выдыхает ртом. – Прости, – в третий раз произносит он совсем другим тоном, поднимает раскрытые ладони. – Чёрт. Ты не знаешь этого эвфемизма, да?.. Чёрт. Лицо Кайсы немного смягчается, она наклоняет голову, смотрит с долей любопытства. – Объясни, – предлагает она. Влад кивает. У него вид человека, которому предстоит перейти озеро по первому льду, но всё же он улыбается и начинает: – "Крыша" в русском языке – эвфемизм для обозначения психического состояния человека... Саша в кабине "Феи" с открытым ртом обозревает приборную панель, осторожно, одним пальцем, гладит штурвал. Она больше не плачет, только изредка шмыгает носом, на щеках её разводы от туши для ресниц, мокрая футболка липнет к грудине и плечу. – А зачем второй? – спрашивает она дрожащим шёпотом. – Для второго пилота или для ученика, – отвечает Гемма. Она стоит у Саши за плечом, держа руки в карманах куртки; когда Саша, округлив глаза, оборачивается, Гемма подтверждает: – Я могу быть пилотом-инструктором. Сдала специальный экзамен и ежегодно прохожу переаттестацию. – О, – тянет Саша. – А долго учиться на пилота? Рот у неё так и не закрывается. Карла, стоящая чуть поодаль, тревожно поджимает губы, но молчит и не вмешивается. – В академии – четыре года, – с готовностью говорит Гемма. – Частным образом на лицензию можно налетать за два-три месяца, но потом всё равно набирать летные часы года два, если хочешь летать с пассажирами или грузом. Плюс лицензия на полёты по приборам, лицензия на пилота по найму, лицензия на многомоторные самолёты... Она ухмыляется и подмигивает. – Академия сильно упрощает дело. – И давно ты летаешь? – сухо интересуется Карла, складывая руки на груди. – Неофициально – с четырнадцати лет, официально – с восемнадцати, – Гемма хмыкает. – Сейчас мне сорок три. Саша производит в уме нехитрые вычисления, и выражение её лица становится ещё более уважительным, почти благоговейным. Гемма окидывает кабину последним взглядом, удовлетворённо вздыхает и кивает назад, на выход из самолёта. – Ну, всё, – говорит она. – Пойдём? – Полетим, – решительно поправляет Саша. – Я должна... и я хочу! Гемма оценивающе смотрит на неё, кивает и поднимает большой палец. – Тогда устраивайтесь, – предлагает она, – а я позову клиентов. Она закрывает и запирает на ключ дверь кабины и спускается по трапу на лётное поле, оставляя в салоне Сашу и Карлу, и последняя распрямляется и опускает руки. – Ба, я вернусь за тобой, – жалобно говорит Саша, подходя вплотную. – Обещаю! Карла молча гладит её по голове, глаза её влажно блестят. – Ты всегда можешь вернуться, если захочешь, – говорит она хрипловато. – Я буду здесь для тебя. А пока веди себя достойно, не позорь меня. Береги здоровье и честь. Слушай Маргарет и не приставай к её мужу, поняла меня? – Бабушка! – протестует Саша и топает ногой. – Не спорь, – обрывает Карла. – Всех советов не дашь, так что и хватит с тебя. Давай, обниму тебя и пойду, дома дел невпроворот, а ещё за бензином надо заехать. И в сухое переоденься, не то продует. Она выходит из самолёта не оглядываясь, сурово и пристально смотрит на Влада, держащего свою сумку и сумку Кайсы; вещи Саши в руках у Геммы. Карла молча крестит её, Гемма так же молча склоняет голову и идёт к трапу, а Карла поворачивается к Кайсе, обнимающей живот и держащей поводок Джека. – Ты же не соврала насчёт неё? – спрашивает Карла, поколебавшись. Кайса качает головой. – Саша проживёт долгую жизнь, – говорит она спокойно. – Ей никто не угрожает... кроме неё самой. И это не зависит от того, останется она или улетит. От себя не убежишь. – Уж это я знаю, – со смешком соглашается Карла. – Что ж. Прощай, ведьма Маргарет. Пусть мир обходится с тобой так, как ты обойдёшься с Сашей. – Справедливо, – Кайса улыбается. – Прощай, Карла. Влад, повернув голову, провожает Карлу взглядом, вздыхает и подытоживает: – Ну, будем считать, я тоже попрощался! Пошли?.. Он пристёгивает поводок Джека рядом с креслом, выбранным Сашей, и отдает Саше бутылку-поильник со словами: – Дашь ему попить, если попросит? – Конечно, – Саша улыбается, краснеет и опускает глаза, наклоняется и преувеличенно старательно гладит Джека, чешет ему за ушами. Влад выразительно смотрит на Кайсу, беззвучно усмехается и занимает кресло напротив, а Кайса садится рядом с Сашей, сменившей футболку на простую серую. – Если будет страшно, держи меня за руку, – предлагает она. Пристегнув ремень безопасности, она достаёт из косметички детали кукольного платья и шёлковые нитки, отмеряет нужную длину, вдевает в иголку, чуть сощурившись. Влад переводит смартфон в режим полёта и открывает книгу, спохватывается, протягивает Саше: – Будешь играть? Саша мотает головой. Весь полёт она смотрит в иллюминатор, вцепившись в подлокотники кресла до белых костяшек и ногтей, ничего не пьёт и не ест. Кайса предлагает, но не настаивает; она изредка дотрагивается до Саши локтем или коленом, кладёт руку ей на предплечье, когда Саша надолго задерживает дыхание. Влад спит, сунув под голову надувную подушку Кайсы. Гемма иногда говорит по внутренней связи: рассказывает, где именно они сейчас находятся, предупреждает однажды перед тем, как Би-90 ощутимо покачивает. Саша чуть слышно вскрикивает и цепляется за руку Кайсы, но справляется с эмоциями. Зал прибытия Сóвково, второго аэропорта Кэмберри, поражает Сашу до глубины души, однако, к счастью, почти не пугает. Кайса осторожно отводит Сашу в сторону с прохода и позволяет спокойно разглядеть огромный зал с высоким потолком, многоэтажными галереями, переходами и эскалаторами. Здесь много людей и много вещей, животные в клетках и переносках, очереди к торговым автоматам, кафе, рестораны, магазины и даже парикмахерская; над всем этим стоит ровный гул, похожий на гудение улья, то и дело прерываемый объявлениями по громкой связи. Влад держит Джека на коротком поводке и не снимает с него намордник, надетый сразу по выходе из самолёта. Сумка Кайсы у него на плече, в руках его и Сашины вещи. Кайса бросает на него короткий вопросительный взгляд, Влад улыбается и подмигивает ей – и широко зевает, не успев прикрыть рот, смущается, смеётся неловко. – Давайте выйдем к камерам хранения, – предлагает он, качая головой, – там поменьше народа, и там определимся с машиной. – Сперва мы выйдем к туалету, – мрачно говорит Кайса. – Я, по крайней мере. Саша, ты со мной? Или с Владом побудешь? Влад корчит испуганное лицо, пользуясь тем, что Саша стоит к нему спиной, но Саша шумно вздыхает и торопливо отвечает: – С тобой! Перед зеркалом в туалете она снимает очки, приближает лицо к стеклу и пристально себя разглядывает в беспощадном белом свете, пытается стереть веснушки пальцем и отводит чёлку, впервые открывая звездообразный шрам над правым глазом. Вздыхает снова, косыми взглядами провожая других посетительниц – бортпроводницу в жёлто-зелёной форме "Южной Звезды", модельной внешности девушек с одинаковыми матерчатыми кейсами персикового цвета, женщину в брючном костюме с кожаным портфелем и молодую маму с близняшками в цветастых комбинезонах и с аквагримом на лицах. На близнецов смотрит и Кайса – без улыбки, но с любопытством и лёгким удивлением. Включив воду, она долго и тщательно моет руки, встречается взглядом с Сашиным отражением. – Ты красивая, – замечает она серьёзно. – Ничем не хуже других. Саша часто моргает, на глаза её наворачиваются слёзы. – Ба говорила, я обычная, – возражает она, пытаясь улыбнуться. – Слишком высокая и толстая. – Ты сильная и здоровая, – поправляет Кайса. – У тебя хорошая кожа и хорошие волосы. А всё остальное ерунда. Можно нагнать, если захочешь. Не бойся. Ты справишься. – А ты мне поможешь? – робко спрашивает Саша и закусывает губу, по лицу Кайсы мгновенно понимая ответ. Кайса выпрямляется, расправляет плечи и вытирает руки о комбинезон, а затем протягивает их Саше. Та, помедлив, кладёт сверху свои ладони, и Кайса несильно сжимает их и встряхивает. – Я не смогу остаться, – говорит она негромко. – И тебе тоже лучше уехать отсюда вместе с папой. Чем дальше, тем лучше. Я всё ещё в программе защиты свидетелей, а тобой непременно заинтересуются репортёры. Находясь рядом, мы опасны друг другу. Я передам тебя отцу и исчезну. Думаю, только ты и можешь меня в этом понять. Саша молча кивает, шмыгает носом и ладонью вытирает щёки.