Каждая четвёртая

Им приходится дождаться помощника шерифа, прежде чем уехать. Влад заклеивает и оставляет ему конверты с уже не нужными детскими вещами и фотографиями и возвращается в "вездеход", где Кайса сидит за рулём, ссутулившись и натянув панаму до кончика носа. – Всё в порядке? – спрашивает Влад. Кайса пожимает плечами, неохотно разгибается и пристёгивает ремень безопасности. – Я дала Джеку попить, – говорит она. – По-моему, он тоже устал от всего этого. – Осталась только Саша, – напоминает Влад, улыбается: – Ты молодец. Всё получилось. Кайса, не поддерживая его тон, качает головой. – Я надеялась, – произносит она позже, когда "вездеход" уже приближается к Краснобережью, и на обочине мелькают первые остановки маршрутных автобусов, – как бы сказать... upgrade it, upgrade myself [улучшить это, улучшить себя]. Научиться указывать место на карте, а не на земле. Пробовала по-разному. Ты видел. Это не работает. Я должна приехать и посмотреть, а это... не всегда возможно и очень долго. Слишком долго. Я упустила Марата. Влад кладёт руку ей на запястье поверх рукава рубашки. – Перестань, – просит он. – Ты сделала всё, что могла. Тебе не в чем себя упрекать. Даже если бы... – Я устала, – перебивает Кайса. – И мне страшно. Она шмыгает носом, и по щеке её скатывается слеза; Кайса торопливо утирает её и моргает, хмурится, вглядываясь в дорогу. И не выходит из машины, когда они останавливаются у безымянного мотеля, просто сидит, держится за рулевое колесо и смотрит перед собой. Джек, взволнованный окончанием поездки, вскакивает на заднем сиденье, лезет вперёд, облизывает Кайсе ухо; она не двигается, даже не вздрагивает, лишь едва заметно морщится, и тогда Влад берёт дело в свои руки. Выманив Джека из внедорожника, Влад отводит его в номер, сажает возле сумок и приказывает охранять, а сам возвращается за Кайсой, открывает дверь со стороны водителя и буквально вытаскивает Кайсу наружу. – Не надо, – говорит Кайса вяло, когда он примеривается поднять её на руки. – Я сама. Всё в порядке, я просто устала. Поддерживая, Влад доводит её до номера и укладывает на постель, не слушая возражений, накрывает одеялом и садится на корточки рядом. – Я принесу поесть, – сообщает он, глядя ей в глаза. – Если заснёшь – хорошо, если нет – тоже хорошо, только оставайся здесь, ладно? И не пускай Джека на кровать. Перебьётся! Цели он достигает: Кайса слабо улыбается и берёт его за руку, сжимает пальцы. – Спасибо, – говорит она. – Я буду здесь. Разумеется, когда Влад возвращается, Джек лежит на кровати и наполовину на ногах Кайсы. При появлении Влада он торопливо сползает и укладывается на полу, тщательно зажмуривая глаза и делая вид, что всё время находился именно тут. – Я же просил! – с насмешливым упрёком говорит Влад. – Он грел мне ноги, – Кайса, в отличие от Джека, притворяться и не пытается. – И он – он живой. Я чувствовала его дыхание и сердцебиение. Он меня грел. На пакет в руках Влада она смотрит без энтузиазма, обещает: – Сейчас. Пять минут, и я встану. – Лежи уж, – Влад вздыхает. Поставив пакет на комод, подальше от Джека, Влад плотно закрывает жалюзи на окнах, запирает дверь и берёт одеяло со своей кровати, обходит Кайсу и ложится за её спиной, просовывает ей руку под голову и осторожно обнимает поверх одеяла. – Считай, что я как Джек, – говорит он. – Тёплый и дышу. Кайса негромко смеётся и соглашается. Засыпая, она слегка вздрагивает и расслабляется. Влад мерно, медленно дышит ей в затылок, следит из-под полуприкрытых век, как солнечные лучи меняют своё направление, пробиваясь через щели в жалюзи. Джек встаёт, ходит по номеру, шумно и жадно пьёт воду из силиконовой миски, обходит пустую кровать Влада и с тяжёлым вздохом плюхается обратно на пол. Влад вспоминает его тощим длиннолапым подростком, грустно сидящим в вольере приюта. На шее у него конусообразный пластиковый воротник, защищающий от случайных и не случайных повреждений повязку на месте левого глаза, на рёбрах и задних лапах – выбритые участки вокруг обработанных ран. – А что с ним случилось? – спрашивает Бабуров, кивая на лабрадора. – Люди, – Фира, Эсфирь, управляющая приютом, пожимает плечами, не желая вдаваться в подробности. – Он у нас пятый день, вот только прооперировали. Невоспитанный парень, трудно с ним будет. Сергей с сожалением цокает языком, кивает, идёт дальше, а Влад остаётся у вольера, садится на корточки. Лабрадор, обрадованный вниманием, подбегает к решётке и ударяется о неё воротником, взлаивает звонко и жалобно. Фира и Сергей оборачиваются, а Влад протягивает руку между прутьями и чешет лабрадору лоб. – Не спеши, – говорит он терпеливо. – Нам торопиться некуда, верно? Вот так, совсем другое дело. Лабрадор машет хвостом так, что ходит ходуном всё его тщедушное тело, и от восторга делает огромную лужу, в которую сам же влезает задними лапами и не замечает этого. – Вообще не советую, – хладнокровно замечает Фира. – Хотя в остальном, кроме физических повреждений, он абсолютно здоров. На удивление! Привит, зубы целы. Стандартам породы соответствует, насколько я в этом разбираюсь. И ты с ним намучаешься! Сергей подходит к вольеру и тоже садится на корточки, но руки пока не тянет, смотрит с любопытством на Влада. – Ты уверен? – спрашивает он тихо. – Абсолютно, – говорит Влад. – Это моя собака. – Наша, – поправляет Сергей. – Наша, – соглашается Влад и улыбается так, что смягчается даже непреклонная Фира. Из бесконечных карманов своей необъятной жилетки она безошибочно вытягивает нужный комплект ключей и отпирает замок, перехватывает лабрадора за ошейник, прежде чем псу удаётся залезть на Влада всеми четырьмя лапами. – Очень невоспитанный парень! – повторяет Фира. – Дружелюбный и компанейский, – Влад ухмыляется. – Правда, мелкий?.. Спящий в номере мотеля Джек опрокидывается набок, раскидывая лапы, и Влад снова улыбается Кайсе в затылок. – У меня есть предложение, – говорит он серьёзно, когда Кайса переворачивается в его руках и открывает глаза. – Давай вернёмся в Кэм. Отдохнём немного, ты придёшь в себя, и тогда уже поедем за Сашей. – А если снова опоздаем? – Кайса хмурится. – Нет. Давай закончим. Она выбирается из рук Влада, садится, трёт лицо. – Мне кажется, – признаётся она, – я просто не смогу себя заставить снова куда-то лететь, если вернусь. Убежать будет проще, чем продолжить, и ты меня не остановишь. А я должна. Равнодушно пережёвывая сэндвич и запивая его холодным чаем, Кайса разглядывает карту. Линии, проложенные из Грозного, из Мосин-Парка и из Краснобережья сходятся в точке юго-западнее Алтая. Влад сверяет координаты ранее найденных могил с картой, говорит: – В целом, с этим можно работать, но стартовые позиции должны отстоять друг от друга на угол не менее тридцати градусов, – он замолкает, думает и чертыхается: – А, нет, не получится. Это в обратную сторону хорошо подсчитывать! – И я о том же, – кивает Кайса. – Бесполезно. Только личное присутствие, так что я должна. Я обещала довести до конца это дело... Игнату обещала! – сердито уточняет она, поймав взгляд Влада. – И что бы ты там сейчас ни подумал, держи это при себе! Самолёт за ними прибывает на следующее утро. Бело-голубая рыбка Би-90 идёт низко над Вороньим плато, закладывает вираж и снижается, катится по полосе по направлению к диспетчерской вышке. На борту вдоль корпуса с обеих сторон синей краской написаны пятизначные номера и слово "Фея". Управляет самолётом Гемма Монтанари, смуглая черноволосая женщина с фигурой профессиональной пловчихи и цепким взглядом следователя по уголовным делам. – Fratellino [братик] сказал, вам нужен пилот посуточно, – говорит она с любопытством, спускаясь по трапу и подходя к ждущим её Кайсе и Владу; преимущественно к Владу она и обращается. – Мои сутки начинаются в полдень, время пошло вчера. – Алтай, – произносит Кайса. – Ты часто туда летаешь? – Почти каждую неделю, – Гемма переводит взгляд с Влада на неё. – Нефтяники хорошо платят. – Сколько? – Кайса наклоняет голову. Она в джинсовом комбинезоне и чёрной футболке Игната, выцветшей от многих стирок, но всё ещё крепкой. Футболка Влада тоже выглядит застиранной, на его джинсах над коленом пятно засохшей глины после вчерашней прогулки с Джеком. – От пяти, – говорит Гемма, сделав какие-то свои выводы. Кайса достаёт из заднего кармана комбинезона купюры, отделяет две и протягивает Гемме. – Это задаток, – объясняет она. – Окончательный расчёт по факту, включи в него всё, что посчитаешь нужным. Мои условия: вопросов не задавать, моим действиям не препятствовать, если я не мешаю тебе напрямую, моими... нашими делами не интересоваться. Приемлемо? Она не меняет спокойной интонации и не повышает голос, но становится очевидно, что условия могут быть только её, никаких компромиссов. Гемма, по крайней мере, это понимает, выпрямляется и неосознанно подбирает живот, и без того не слишком расслабленный. – Вполне, – отвечает она лаконично, пряча деньги. – Прошу на борт. Запросив разрешение на взлёт, "Фея" набирает скорость и отрывается от земли задолго до конца взлётно-посадочной полосы. Гемма в кабине сосредоточена и невозмутима; в салоне Кайса сидит у иллюминатора, подсунув под голову надувную подушку-воротник и положив руку на живот, Влад, наклонившись, насколько позволяет ремень безопасности, поглаживает Джека. В тёмно-синем небе Кайса видит идущий встречным курсом красно-бело-синий самолёт раза в два больше "Феи". На хвостовом оперении и на крыльях самолёта – государственные флаги, иллюминаторов нет, бортовой номер написан максимально крупно. Описав пологую дугу над устьем Розы, ИЖ-04 "Адъютант" плавно и быстро садится на аэродроме Краснобережья и останавливается ровно напротив диспетчерской вышки. По трапу спускается Барбара в тех же песочного цвета брюках и белой рубашке, в бежевых мокасинах и непрозрачных солнцезащитных очках. Её встречает шериф; коротко поздоровавшись, он впереди неё идёт к своей машине, модернизированному "патриоту-экстра". Место обнаружения останков погибших детей накрыто большим шатром из красно-оранжевой синтетической ткани. Внутри бригада криминалистов осторожно раскапывает могилы, обнажая маленькие кости; ящик из квадратного захоронения извлечён и поднят целиком, тело, находившееся в нём, переложено на синие носилки. Барбара уже привычно надевает нетканый комбинезон, бахилы и перчатки, прежде чем войти под тент. На неё никто не обращает внимания, но шерифу показывают находку – детский силиконовый браслет диабетика с металлической пластинкой. "Юрий Шампоров", – выгравировано на пластинке. – Он пропал первым из троих, – подтверждает Барбара. – Полагаю, во второй могиле – Алиса, а это Никита. – Надеюсь, этих мразей расстреляют, – бормочет один из криминалистов, продолжая фотографировать. Барбара косится на него и выходит из шатра. Стоя на сухом колючем ветру, она вспоминает летнюю веранду ресторана "Южная Звезда". Она сидит за круглым столом, накрытым оливково-зелёной скатертью с рисунком из виноградных листьев, Андрей Мучанов наливает ей вино. Сам он пьёт воду – он за рулём; на нём такая же белоснежная рубашка, как на Барбаре, и чёрные джинсы, длинные волосы завязаны в хвост, на правой руке – перстень с перекрещенными серпом и молотом. – Груз, который вы забрали в доме Павлова, – начинает Барбара, и Андрей сжимает ладонь в неплотный кулак. – Где он? – Списан как непригодный для дальнейшего использования, – Андрей не улыбается. – Это точно? – с нажимом спрашивает Барбара. Андрей молчит. Шумно вздыхает, без необходимости оглаживает бороду. – Это точно, – говорит он уверенно. На борту "Феи" Кайса расстёгивает сумку с нетбуком, открывает внутренний карман и показывает Владу серый спутниковый телефон "тиран экстрем" с короткой ребристой антенной, новый, ещё с плёнкой на экране. – Да ладно! – хмыкает Влад. – Я слышал расхожую шутку, что в маленькой женской сумочке можно спрятать тонну урановой руды и живого крокодила, но ты меня удивляешь. Думал, ты не в ладах с техникой! Кайса не обращает внимания на подначку. – Здесь всего один номер, – говорит она. – Если со мной что-то случится, можешь звонить кому угодно по необходимости или по желанию, но первым делом ты должен набрать этот номер и сказать, что со мной произошло. Тебе объяснят, что сделать дальше. – И что нужно сделать дальше? – Влад хмурится. – Тебе объяснят, – Кайса рассеянно качает головой, обдумывает что-то. Спрашивает: – Не жалеешь, что согласился поехать со мной? – Я не согласился, я вызвался, – Влад снова ухмыляется. – Со мной веселее, разве нет? Кайса выразительно приподнимает брови. – Да, – говорит она с расстановкой. – Ещё ты стать крёстным вызвался. Тоже для веселья? Она смотрит на Влада пристально и чуть сощурившись, без намёка на улыбку, и Влад тоже перестаёт улыбаться. Думает, шевелит губами, вздыхает. Опускает глаза, медлит, глядит на Кайсу исподлобья. – Это дочь моего мужа, – неохотно признаёт он. – Человека, которого я любил пятнадцать лет. И я хотел, чтобы у неё всегда был план Б. Теперь можешь напомнить мне о своих деньгах и связях и о том, что я буду полезен ей и тебе примерно как перегоревшая лампочка, и... давай больше не станем это обсуждать. Я предложил, ты отказалась, я всё понял. Договаривает он отвернувшись и сам вздрагивает, когда Кайса голой рукой берёт его за руку. – Её зовут Кира, – медленно и тихо произносит Кайса. – Имя выбрал Серёжа. На лице Влада отражаются одновременно раздражение, обречённое недовольство и признательность. – Серёжа говнюк, это я уже понял, – с ласковой угрозой отвечает Влад. – А имя красивое. Он вдруг снова ухмыляется и уточняет: – Так что, она будет Кулагина или Новикова? – Ульсдоттир! – возмущается Кайса, но глаза её смеются. А потом она тянет Влада за руку и кладёт его ладонь себе на живот, и Влад краснеет и задерживает дыхание. – О чёрт, – говорит он растерянно. – О чёрт!.. В Алтае Гемма показывает им уютную, почти домашнюю гостиницу за пределами аэропорта и рекомендует два ресторана, но разводит руками на вопрос о прокате машин. – Это не туристический город, не думаю, что здесь вообще есть что-то подобное. Те, кто сюда приезжают, заранее знают, где взять колёса. – Звучит двусмысленно, – замечает Влад. Гемма на шутку хмурится. – И за таблетки без рецепта ты здесь сядешь, гарантированно и надолго, – говорит она сухо. – Мне всё равно, просто имей в виду. Влад поднимает раскрытые ладони, сдаваясь, а Кайса, оглядевшись, идёт к стойке регистрации гостиницы, улыбается администратору и пару минут с ним болтает, и возвращается с ключом от номера – и ключами от машины. – Оставим лишние вещи, и можно ехать, – объявляет она. – Ты что, отжала его личную тачку? – любопытствует Влад. Кайса пожимает плечами. Гемма остаётся в гостинице, пробормотав что-то вроде: "Самые лёгкие деньги в моей жизни". Влад берёт с собой куртку и корм для Джека, надевает красную футболку с длинным рукавом и свободным воротом, отстроченную по лицевой стороне, покупает в магазине напротив две пятилитровых бутыли воды и немного еды. Кайса накидывает рубашку, купленную в Бирсби, и переобувается в сапоги. Горный внедорожник "марафон М1" ждёт их на заднем дворе гостиницы; внутри почти нет личных вещей, только перфоратор на заднем сиденье, который Влад перекладывает в багажник, и спортивная куртка на переднем. Кайса относит её администратору, но, вернувшись, не садится за руль, лишь открывает дверь и опирается изнутри на раму опущенного стекла. – Всё в порядке? – спрашивает Влад, стоя перед капотом. Кайса поднимает на него глаза. – Прошло восемь лет, – произносит она медленно. – У Марата не осталось родных, но если не вернулась Саша, может быть, этому есть причина?.. – О чём ты думаешь? – не понимает Влад. – О том, что Плотникова убила бензопила, – говорит Кайса. – Нужно иметь особый склад характера, чтобы заживо распотрошить человека, разве нет?.. Что, если она не хочет возвращаться к отцу? Влад пару секунд обдумывает её слова, затем озирается и предлагает: – Давай-ка в любом случае отъедем подальше. Так, на всякий случай. Не хочу объяснять шерифу, что для потрошения была достойная причина. Чем дальше они отъезжают от аэропорта, тем аккуратнее и тише становится город. Нефтяные вышки остаются по правую руку и позади; Кайса держит скорость чуть ниже разрешённой и тормозит на запрещающие сигналы светофора, даже если на перекрёстке никого нет. На указатели она не смотрит, её ведёт красная нить, уходящая в лобовое стекло и дальше в пустыню, и Кайса по возможности следует за ней. На ограде биохимического колледжа, расположенного почти на самой окраине города, свесив ноги наружу сидят подростки в шортах и пиджаках. "Марафон" они встречают свистом и неприличными жестами, замечают за рулём Кайсу и растерянно замолкают. Кайса машет им рукой, и кто-то из подростков несмело и неуверенно поднимает ладонь в ответ. Кайса проезжает ещё метров двести и сворачивает на обочину, глушит двигатель. Она молчит, и Влад тоже не сразу начинает разговор. Из коричневого конверта он достаёт фотографию десятилетней Саши, разглядывает её, постукивает носком кроссовки по резиновому коврику. – Я боюсь навредить, – Кайса вздыхает. – Понимаешь, когда годами прячешься, это становится сильнее тебя, и чем больше проходит времени, тем труднее заводить знакомства, труднее довериться, проявить инициативу. Легче поддаться панике. Легче не рисковать, а пойти обычным путём: собрать вещи, едва случается что-то странное или непривычное, и скрыться, не оставив ни телефона, ни адреса. Влад кивает, внимательно слушает. – Никто не заставит Сашу вернуться, если она сама этого не хочет, – Кайса облизывает губы, – но поверит ли она, что это так? Одного нашего визита, даже самого мирного, достаточно, чтобы ей пришлось начинать всё с начала. Ей сейчас восемнадцать. Я была на два года старше, когда умерла тётя Эм, и мне пришлось самой решать, как жить, но за мной, как ты правильно подметил, стоит Фонд. У Саши нет Фонда, и я не хочу подвергать её опасности новых пряток. – Может, она просто боится, – говорит Влад. – Её похитили. Угрожали, держали в ящике под землёй – есть запись с ней. Она обрывается на третьи сутки. Никто не знает, что случилось и как она выбралась. У неё может быть сто причин не возвращаться. – Да, – соглашается Кайса. – А сто первой может быть её отец, расчленивший бензопилой живого человека. Ты бы так смог? Влад смотрит ей в глаза и видит стальной блеск холодного северного моря, видит отвесные скалы, покрытые скудной цепкой растительностью. Видит себя в феврале две тысячи четвёртого, распластавшегося на камне рядом с Костей Николаевым. Их серо-голубой горный камуфляж ниже пояса покрыт бурыми пятнами, в пятнах и тактические перчатки; на лице Кости – осыпающаяся широкая полоса засохшей крови. Глаза у них обоих стеклянные, пустые, губы плотно сомкнуты. Вывернув запястье, Влад следит за обратным отсчётом в электронных часах; когда остаётся две секунды, он подаёт знак Косте и сам вжимается в камень, накрывает голову руками. Зарево взрыва окрашивает всё вокруг в оранжевые и красные тона. – Они похищали, мучили и убивали детей, Кай, – помолчав, говорит Влад. – Я не знаю возмездия, которое было бы чрезмерным. – Я не про возмездие, – поправляет Кайса. – Я про способность. Можно желать человеку смерти, но порезать его заживо на части своими руками?.. В машине становится тихо. Джек на заднем сиденье просыпается, негромко скулит и лезет вперёд; Влад удерживает его на месте, гладит, чешет за ушами. – Ладно, – произносит он наконец с лёгким раздражением в голосе. – Вот мы здесь, и мы не знаем, обрадуется ли Саша. Что будем делать? Кайса дёргает плечом. – Я не пытаюсь перевесить на тебя ответственность, – она тоже раздражается, и гораздо быстрее, чем Влад. – Я решила найти их и должна была заранее обдумать последствия. А я не хотела этого делать, ладно? И вот мы здесь. Она распрямляет ладони на рулевом колесе, растопыривает пальцы, затем откидывается на спинку сиденья и с силой вытирает лицо руками. Разворачивает подробную карту местности, купленную в гостинице. – Впереди будет заправка, – сообщает она. – И мы едем туда, потому что мне опять надо в туалет. – Ты же не пила даже! – удивляется Влад. Кайса бросает на него убийственный взгляд. – Забеременеешь – поговорим, – огрызается она. Влад предпочитает промолчать. На заправке, пока Кайса посещает уборную и магазин, Влад находит в списке контактов телефонный номер Шуваева, бродит взад-вперёд вокруг "марафона", но звонит в итоге Константину. – Привет, Кэп, – начинает он, теряется, уточняет: – Не занят? – Говори, – одобряет Николаев. Он сидит на кушетке в приёмном покое Городской больницы № 14 Прибрежного округа Бирсби, аккуратно пристроив распухшую правую руку на поролоновый валик и держит телефон в левой. Лёгкая куртка висит у него на одном плече, манжета правого рукава рубашки расстёгнута. – Посылка от первого июня, – Влад выдерживает паузу. – Ты видел получателя? Грузовик с оленем на бампере и рекламой лакокрасочных изделий на бортах сдаёт задом в открытые ворота загородного коттеджа, ползёт неспешно вверх по выложенной бетонными плитами дорожке к гаражу. В кабине оба, и Константин, и Андрей, раскатывают на лицо белые балаклавы, лишь затем Андрей надевает сверху кепку и выпрыгивает на газон, чтобы забраться в кузов. Александр Шуваев закрывает ворота и тоже поднимается к гаражу. Он идёт медленно, уверенно. Неотвратимо. – Видел, – подтверждает Константин. – Как он тебе показался?.. – Влад оглядывается на витрину магазина. Кайса идёт вдоль стойки; витрина бликует, и Влад не видит, что у Кайсы в руках. – Отчаявшимся, – говорит Константин. Влад вздрагивает, прислушивается. – Правым. Мёртвым. – Чёрт, – бормочет Влад. В приёмном покое медсестра с планшетом выходит из рентгенологического кабинета, оглядывается и громко зовёт: – Николаев? Николаев! – Что там у тебя происходит? – спрашивает Влад. – Руку сломал, – Константин коленом сталкивает валик на кушетку, позволяя больной руке повиснуть, и поднимается, с трудом сдерживает стон и шумно выдыхает, на глазах его выступают слёзы. – Рентген сейчас. – Да мать твою!.. – Влад хлопает себя по бедру. – Сказать не мог?! Помощь нужна какая? – Позвоню, если понадобится, – Николаев идёт к кабинету, не торопясь заканчивать разговор. – Ты обещал, – Влад вновь держит паузу. – И ещё, Костя... Помнишь тридцать третий опорник? Перед глазами Константина проносятся бессвязные кадры: стреляные гильзы, рассыпанные по бетонному полу; белки закатившихся глаз; горящие доски, разлетающиеся со взрывной волной. Грязные окровавленные руки с неровно обрезанными ногтями, обхватившие распоротый живот. – Забыл, – вслух говорит Константин. Влад вздыхает. – Хорошо, – произносит он с кривой улыбкой. – Лечись давай. Наташе привет. Кайса выходит из магазина с упаковкой спиртовых салфеток и шоколадным кексом в бумажном конвертике. Влад жестом просит её подождать и отходит подальше от машины. Повернувшись к "марафону" и заправке спиной, он переключает сим-карту и с другого номера звонит Шуваеву. В загородном коттедже темно и грязно. Александр Шуваев неподвижно сидит в кресле, вытянув ноги, и время от времени прикладывается к стоящей рядом бутылке. Над картонными коробками из-под пиццы и азиатской еды кружит одинокая муха; слышно, как где-то в доме, на кухне или в ванной комнате, тонкой струйкой в металлическую раковину бежит вода. Звонок телефона заставляет Шуваева открыть абсолютно трезвые глаза. Наклонившись вперёд, он в поисках телефона сталкивает коробки прямо на пол, оттуда на покрытый пятнами ковёр сыплются крошки. Шуваев переворачивает телефон экраном вверх, смотрит – и бледнеет, видя четырёхзначный номер. – Алло, – срывающимся голосом говорит он, поднося трубку к уху. – Алло! – Я просил тебя молиться о Нерождённом, – напоминает Влад. – Ты молился? Шуваев обмякает, оседает обратно в кресло и закрывает глаза. – Бог не слышит молитв, – отвечает он хрипло. – Наверное, его нет. Чего ты хочешь? Я перевёл деньги в Фонд помощи, как ты сказал. Кайса включает зажигание "марафона". Влад, встрепенувшись, делает шаг к ней, но Кайса лишь коротко улыбается и качает головой. – Ты получил информацию? – спрашивает Влад. – Нет, – теперь в голосе Шуваева слышна вся его боль. – Он... даже не вспомнил мою дочь. Влад молчит, трёт лицо рукой, зажмуривается, подбирая слова. – Мне нужно с тобой встретиться, – говорит он наконец. – Примерно через неделю. Не уезжай далеко из Кэма. – Ты что-то узнал о Саше, – понимает Шуваев, и лицо его словно освещается изнутри. – Ты нашёл её тело. Были слухи, а я не поверил. Ты нашёл мою девочку!.. – Не уезжай далеко, – повторяет Влад. – Жди звонка. Он колеблется и добавляет: – И не делай глупостей. Кайса смотрит на него напряжённо, но пытается улыбаться. – Ты звонил её отцу, – говорит она. Влад пожимает плечами. – Он горюет о ней, – отвечает он, садясь в машину со своей стороны. – Я уверен. – Безусловно, – соглашается Кайса. – Не сомневаюсь. Хмыкнув, она выезжает с заправки и сворачивает прочь от города, дальше в пустыню. В своём коттедже Шуваев смотрит, как гаснет экран телефона, затем сжимает кулак, сглатывает, делает несколько глубоких вдохов и выдохов и поднимается на ноги. Отложив телефон, он выходит из комнаты и возвращается с рулоном мусорных пакетов, собирает коробки и одноразовые столовые приборы, бросает туда же пару грязных футболок и недопитую бутылку, раздёргивает шторы, впуская в дом рассеянный дневной свет. Тонкий солнечный луч пересекает комнату и падает на фотографию Саши, стоящую на стеллаже у стены. Шуваев этого не замечает; вынеся мешки с мусором, он возвращается с пылесосом, включает его и принимается чистить ковёр. Муха, не успевшая улететь, тоже исчезает в гофрированной трубе. Шоколадный кекс Кайса отдаёт Владу, а сама только нюхает бумажный пакетик с прилипшими крошками. Сбросив скорость возле указателя "Антерка 1500 м", она говорит: – В приложении к карте пишут, что раньше здесь была верблюжья ферма и коттеджный посёлок при ней. Ферма закрылась четырнадцать лет назад, люди из посёлка перебрались в город. – Не все, да?.. – Влад кивает. – Как... как ты хочешь поступить? – Расскажу ей всё как есть, – Кайса хмурится. – А там посмотрим. У меня тоже есть план Б. Влад невольно усмехается. – А ты заноза, – говорит он дружелюбно. Дорога, на которую они сворачивают, разбита и запущена, местами покрыта сухой колючей травой, и всё же на ней отчётливо видно колею от изредка проезжающих машин. Дома тоже видно издалека; Кайса медленно ведёт "марафон" по широкой пустой улице, останавливается возле двухэтажного здания, некогда красного, а сейчас – невнятного коричневато-багрового цвета, с потрескавшейся краской, с закрытыми ставнями. Во дворе за забором из сетки-рабицы пасутся куры и пара индюшек, в загоне чуть дальше бродят чёрно-белые козы. Встрепенувшийся при появлении чужой машины огромный лохматый пёс на цепи вскакивает на лапы и глухо гавкает пару раз. Джек на заднем сиденье несмело виляет хвостом; Влад дёргает бровью и говорит: – Что-то мне туда не хочется. – Не ходи, – Кайса пожимает плечами. Она заглушает мотор и выходит из машины, ничего с собой не взяв, даже не вынув ключи из замка. Оглядывается, щурится от солнца, потягивается, широко раскинув руки. Помедлив, Влад цепляет к ошейнику Джека поводок и тоже выбирается наружу, выпускает лабрадора, но держит рядом с собой. Кайса первая идёт к дому, толкает створку незапертых ворот и входит во двор. Лохматый пёс-охранник натягивает удерживающую его цепь. – Привет! – громко говорит Кайса. – Есть кто-нибудь? Дверь дома распахивается, ударяясь о стену, и сперва из темноты появляется двустволка поистине монументальных размеров. Влад шагает вперёд и замирает, понимая, что не успеет ничего сделать; Кайса улыбается и медленно поднимает руки с раскрытыми ладонями. Вслед за двустволкой на свет выходит Карла Хабек, женщина пятидесяти семи лет. В её черных волосах почти нет седины, у неё некрасивое лицо с крупным носом картошкой и тонкими губами и проницательные карие глаза; в ушах у неё серьги с гранатами, на узловатом безымянном пальце левой руки – комплектный гранатовый перстень. Одета Карла в мужскую рубашку и длинную прямую юбку, подпоясанную льняным фартуком, на ногах у неё мужские рабочие ботинки. – Пошли прочь! – гаркает она так, что одна из коз блеет и встаёт на дыбы. – Это частные владения! Разворачивайтесь и проваливайте, пока целы! Влад катает во рту слюну и оценивает расстояние, сжимает кулаки под прикрытием "марафона". Кайса, продолжая улыбаться, медленно садится прямо на землю, придерживает живот, складывает ноги крест-накрест, кладёт ладони на колени. – Я Маргарет, – говорит она громко, но абсолютно спокойно, и от звука её голоса лохматый пёс перестаёт дёргать цепь. – Я родилась в Америке, в городе Даллес, штат Остин, и провела там детство. А потом кое-что случилось, и следующие двадцать лет я прожила в разных местах по всему миру, переезжая по программе защиты свидетелей. Я всё знаю о том, что значит прятаться, убегать и бояться собственной тени. Карла смотрит на неё в упор поверх ружья. Влад наматывает поводок Джека на запястье и тоже медленно поднимает руки, осторожно выходит из-за машины. При виде другой собаки взгляд Карлы немного смягчается. – Что вам надо? – спрашивает она сварливо, но не агрессивно. – Я хочу поговорить с Сашей, – честно отвечает Кайса. – Я знаю, что она здесь. А те, из-за кого она здесь, больше не навредят ни ей, ни кому-то ещё. Влад тоже садится на землю чуть позади неё, шёпотом приказывает Джеку лечь. Карла по-прежнему держит ружьё поднятым, но теперь стволы смотрят выше их голов, и Влад немного расслабляет плечи. – Что ты об этом знаешь? – Карла наконец принимает какое-то решение. – Я уже сказала, чтó я знаю, – говорит Кайса твёрдо и замолкает. – Я поговорю с ней, – раздаётся голос за спиной Карлы. Влад вновь задерживает дыхание, когда на крыльцо выходит Саша Шуваева. Ей полных восемнадцать лет, она высокая и крепкая, с заплетёнными в косу каштановыми волосами. Длинная густая чёлка падает на серые глаза за большими очками, нос и щёки усыпаны веснушками, пробивающимися даже через плотный бронзовый загар человека, много времени проводящего на открытом воздухе; губы её чуть тронуты блеском, в ушах золотые серьги-ключики, на шее, поверх серой футболки, цепочка с медальоном. Грубые мешковатые джинсы подпоясаны кожаным ремнём и заправлены в сапоги. В правой руке Саша держит остро заточенный топорик для мяса. – Ого! – вырывается у Влада. Карла переводит ружьё в его сторону, но Саша свободной рукой поднимает стволы вверх. – Оставь, ба, – говорит она. – Они уже приехали. И ты была права, так не может продолжаться. Спустившись с крыльца, она размахивается и втыкает топор в колун, подходит к Кайсе и протягивает руки, чтобы помочь ей встать. Кайса медлит, разглядывая её снизу вверх, затем осторожно вкладывает в её ладони свои и поднимается на ноги. А Саша смотрит на Влада. – Ты тоже можешь встать, – разрешает она, – только не спускай собаку с поводка. Джек не любит чужаков... Что? Влад расплывается в широкой улыбке. – Ну, этого дружочка тоже зовут Джек, – он похлопывает лабрадора по холке. – И он как раз очень любит буквально всех, если зазеваешься, он и тебя с удовольствием обслюнявит! Совпадение производит на Сашу и Карлу удивительно хорошее впечатление, они переглядываются, и Карла наконец опускает и разряжает двустволку. – Вы из полиции? – спрашивает Саша, озираясь. – Или из управления шерифа? – Мы сами по себе, – Кайса улыбается. – И я не солгала насчёт программы защиты свидетелей. Стоя в полный рост, она всё равно смотрит на Сашу снизу вверх: Саша выше неё сантиметров на десять, и похоже, что Саше это нравится. – Идёмте в дом, – говорит она и снова оглядывается. Внутри коттеджа чисто и бедно. На самодельных полках много книг и глянцевых журналов, возле большого, но старого телевизора – шаткая башня DVD с документальными и художественными фильмами вперемешку; на стене рядом – плакат с главными героями романтической мелодрамы. Саша сворачивает в кухню, машинальным жестом поправив свесившийся с подоконника лист комнатного цветка, Карла ждёт, цепко наблюдая за непрошеными гостями. Влад оставляет Джека на коврике у входной двери, затягивает петлю поводка на дверной ручке. Кайса, присев на корточки, гладит Джека и обещает скоро вернуться, лабрадор стучит хвостом по полу и провожает их тоскливым взглядом. Ружьё Карла берёт с собой в кухню, патроны кладёт в карман фартука. Саша водружает большой алюминиевый чайник на дровяную плиту, выставляет на стол деревянные кружки, тянется за сахарницей. Влад осматривается, даже не пытаясь это скрывать. В просторной кухне легко представить большую шумную семью. За широким столом четыре стула, но места хватит и на восемь; буфет, откуда Саша берёт сахарницу, практически пуст, чайник и одинокая кастрюля теряются на плите. Пол, когда-то покрытый краской, протёрт за много лет ногами, ходящими по одному и тому же маршруту, обои, желтеющие к потолку и за плитой, кое-где идут волнами, потолок закопчён. В правом дальнем углу от входа висит тёмная икона, Влад не может разглядеть, кто на ней изображён, чётко виден только золочёный нимб. Закончив приготовления, Саша садится на стул, ожидая, пока вскипит чайник. Она кажется спокойной, её выдают только стиснутые на коленях руки, переплетённые пальцы с побелевшими костяшками. – Это правда? – спрашивает она, не выдерживая долгого напряжённого молчания. – Насчёт тех людей?.. – Правда, – говорит Влад. Кайса обеими руками обнимает свой живот, разглядывает Сашу так, словно ничего особенного не происходит, словно перед ней просто новая случайная знакомая, и в свою очередь спрашивает о том, что больше всего волнует её: – Ты хочешь вернуться к отцу? – Больше всего на свете, – Саша срывается на шёпот и берётся руками за край стола. – Больше всего на свете! При этих словах Карла опускает голову и беззвучно усмехается, но замечает это лишь Влад. – ...я так скучаю по нему, – продолжает Саша. Она не плачет; голос её дрожит, но глаза абсолютно сухие. – Иногда он мне снится, хоть я и не уверена даже, что узнала бы его на улице. Я почти не помню его лицо, а ведь он постарел. Он постарел, да? Вы его видели?! Кайса качает головой. – Так почему не вернулась? – продолжает гнуть она. – Восемь лет прошло. – Потому что он сказал, что их убьют, – вмешивается Карла. – И её, и батьку. И нас с ним. Может, врал, может, нет. Кто ж станет такое проверять! Отставив в сторону двустволку, она сыплет прямо в кружки пахучий травяной сбор, заливает кипятком, в кружку Кайсы щедро добавляет молока. Кайса принюхивается и улыбается, делает глоток, не обращая внимания на всплывшие травинки. – Спасибо, – говорит она. – Кто сказал? – уточняет Влад. – Кто обещал их убить? – Мой сын, кто ж ещё, – Карла фыркает, но по лицу её пробегает тень сожаления, она быстро моргает и отворачивается. Ошарашенный, Влад морщит лоб, откидывается на спинку стула, смотрит на Сашу, на Кайсу и наконец на Карлу. – Я перестал что-либо понимать, – говорит он честно. – Можно узнать историю с начала? – Ты точно не полицейский? – Карла щурится на него. – Я морпех, – Влад пожимает плечами. – И электрик. Звучит нелепо, но никто не улыбается. Саша смотрит на него, приоткрыв рот, и вновь стискивает пальцы, глубоко дышит. – Так-то это наши дела, – говорит Карла мрачно. – Что вам до прошлого? Ханс напортачил, я не исправила, только и всего. Так и живём теперь... жили. Кайса отставляет кружку, кладёт руки на стол и терпеливо повторяет за Владом: – Пожалуйста, расскажи всё с начала. – Ладно, – Саша пожимает плечами, вздыхает и довольно быстро собирается с мыслями, словно уже описывала происходившее для кого-то другого. – На меня напали в феврале две тысячи десятого года. В тот день я шла домой одна: Оля, моя подружка, заболела... Десятилетняя Саша идёт под дождём по летнему Кэмберри. Тротуар от школы до её дома вымощен булыжником, через примерно равные промежутки стоят цветочные клумбы, вдоль проезжей части собираются лужи. Людей на улице почти нет, Саша покачивает чёрным зонтом, сливая струйки воды то налево, то направо и загребает лужи новенькими красными резиновыми сапогами, любуется, как с них скатываются капли. Увлечённая своими мыслями, Саша не обращает внимания на то, как открывается дверь фургона, припаркованного на её стороне улицы. Из машины выскакивают двое молодых мужчин в дождевиках с капюшонами. Один из них – Ханс, сын Карлы; он нервно заламывает пальцы, пятится и почти разворачивается, чтобы вернуться обратно в фургон, но его напарник хватает Сашу и зажимает ей рот. Чёрный зонт летит в сторону, переворачивается, покачивается в луже, как игрушечный кораблик. В машине Саше заклеивают рот скотчем и надевают на голову холщовый мешок, связывают руки и ноги. – Она же мелкая совсем! – протестует Ханс. – Зачем, блин?! – Дозу хочешь? – парирует его напарник. – Пасть закрой и садись за руль. Развяжу, прежде чем закрыть. У него бледные руки с синими выступающими венами, на указательном и среднем пальцах расплывшиеся татуировки, похожие то ли на цветы, то ли на шахматные фигуры. Одежда под дождевиком мятая, несвежая, на ботинках старые следы краски. Фургон едет по городу, не превышая скорость, хотя Ханс по-прежнему дёргается, барабанит пальцами по рулевому колесу и то и дело оглядывается. Его нервозность передаётся напарнику, и второпях тот забывает о своём решении развязать Сашу перед тем, как закрыть ящик, лишь сдёргивает мешок. Расплывшиеся татуировки – всё, что видит Саша, прежде чем крышка ящика захлопывается, оставляя её связанную в темноте. Закреплённая под воздуховодом камера с инфракрасной подсветкой дотошно и неумолимо фиксирует, как долго и мучительно Саша освобождает руки, не имея возможности даже помочь себе зубами. Содрав наконец скотч с лица, Саша не кричит, у неё уже нет ни сил, ни воли к сопротивлению. Забившись в угол, она едва заметно раскачивается взад и вперёд; бутылку с водой, оставленную в ящике, она обнаруживает случайно, когда переползает в другой угол, подальше от собственных испражнений. – Я не знаю, сколько я там просидела, – говорит Саша, глядя в стол и ковыряя заусенец на указательном пальце. – Там не было времени. Чёрное пятно, вот и всё. Бесконечная ночь и холод. Я очень замёрзла тогда. Шуршание и удары лопаты по ящику не выводят маленькую Сашу из безжизненного оцепенения. Даже когда Ханс снимает деревянную крышку и рывком вытаскивает Сашу наружу, она не шевелится, не пытается ни удрать, ни ударить его. – Блин! – стонет Ханс, приложив ладонь к её покрытому испариной лбу. Закрепив обратно камеру с вырванной антенной, он быстро прилаживает крышку на место, закидывает яму землёй и на руках тащит Сашу к своей машине, стоящей на обочине дороги с выключенными фарами. Ханс пережидает в канаве, пока мимо проносится грузовик; Сашу он заталкивает на пол к заднему сиденью, набрасывает на неё одеяло, потом спохватывается и суёт под одеяло бутылку воды и сэндвич в рваном и промасленном бумажном пакете. – Ты только молчи! – заклинает он, лихорадочно шаря ключом в поисках замка зажигания. – Иначе нам обоим крышка! Так обойдётся, никто не догадается, мало ли, почему камера сдохла. Узнают – убьют, и тебя, и папашку твоего хитрозадого! Блин, мужик, ну сказали же – никакой полиции!.. А, блин! Ты молчи, слышишь? Ни слова! Блин, а если вскроется?.. Что бы сказать такого, мамку ж мою грохнут, не только тебя!.. Ханс причитает всю дорогу до Алтая – тридцать семь часов, две ночи, два рассвета и длинные жаркие дни, когда он останавливается лишь в безлюдных местах, чтобы выпоить бессознательной, бредящей в жару Саше хоть немного тёплой воды. Руки у него трясутся, машина иногда виляет по проезжей части, но движение неплотное, дорожных постов мало, и Ханс добирается до Антерки никем не замеченный. Об опасности он говорит и Карле, сдавая ей Сашу, завёрнутую в то же одеяло. – Узнают – убьют всех, и их, и нас, а я, блин, не могу, она не виновата! Я думал, в квартире нормально её подержат, а так... Карла наотмашь бьёт его по лицу, но Ханс как будто не чувствует. Зрачки у него сужены в булавочную головку, губы обмётаны белым, на висках бьются набухшие вены. – Я тебя такому не учила, свинёныш, – говорит Карла с яростью, поднимает Сашу на руки и несёт в дом, кладёт на постель и идёт к старому, ещё дисковому телефону, стоящему в этой же комнате у стены. И застывает, положив руку на трубку, повторяет про себя слова Ханса: "Узнают – убьют всех". На её лице отражается борьба страха и чувства долга. На улице Ханс вытряхивает себе в ладонь две зелёных таблетки из пузырька без этикетки, закидывает в рот и разжёвывает, а затем садится в машину и уезжает не оглядываясь. Карла возвращается к кровати, трогает Сашин лоб. – За грехи мои наказываешь меня, – говорит она угрюмо и идёт на кухню за аптечкой. Несколько дней она, по телефону сославшись на простуду, проводит дома и выпаивает Сашу антибиотиками и жаропонижающим, спит и ест у её постели, не решаясь надолго отойти. В посёлке нет других жителей, её никто не тревожит, лишь однажды звонит начальник смены с вопросом, выйдет ли она на следующей неделе. Карла обещает, что выйдет, и засыпает сидя на стуле, приваливается виском к стене. А просыпается от звука падения: Саша, очнувшись, пытается встать, но слабые ноги не держат, и она остаётся лежать на домотканом коврике, скребёт пальцами пол и поскуливает от ужаса. – Куда ты собралась? – негромко говорит Карла, тоже не в силах подняться со стула. – Не слышала? Они убьют тебя, если узнают, что ты жива. Пусть думают, что умерла. Забудь о возвращении. Поболит и пройдёт. Как-нибудь сживёмся уж, не выдам тебя никому. Саша верит – и затихает. В её голове температурный бред превращает подслушанный бесконечный монолог Ханса в прямые угрозы ей и отцу; Саше мерещатся направленный на неё пистолет, окровавленный нож, ей кажется, что она истекает кровью, ноги сводит судорогой. Карла медленно, без резких движений встаёт, подходит и опускается рядом с ней на колени, разминает беззвучно плачущей Саше закаменевшие икры. – Ну вот, обмочилась, – вздыхает она. – Ничего. Сейчас оботрёмся, поедим, и пойдёшь на поправку. Раз проснулась, то справишься, ты сильная девка, здоровая. Будешь мне вместо внучки, других-то внуков я не дождусь. В настоящем Саша кладёт руку на руку Карлы и с признательностью ей улыбается. – Можно мне ещё чаю? – просит Кайса. – И в туалет. Карла одобрительно усмехается, окидывая взглядом её живот, обтянутый джинсовой тканью. – Я покажу, – говорит Саша и за руку уводит Кайсу из кухни. Карла наливает воды в чайник, ставит на плиту. – Его свои же убили, да? – Влад откидывается на спинку кресла, шумно переводит дух. – Твоего сына. Карла пожимает плечами. – Если ты думаешь, что кто-то удосужился привезти старой ведьме подробности, ты ошибаешься, – говорит она сухо, почти раздражённо. – Пропал и всё. Перестал звонить, перестал присылать деньги. Потом приехал шериф и сказал, что Ханса нашли мёртвым аж где-то на западном побережье, там и кремировали, и захоронили, даже урну мне не привезли. В её воспоминаниях шериф – молодой, немногим старше Ханса, – не выходит из машины, только опускает стекло и смотрит мимо Карлы. – Ну, хоть сообщили, – добавляет она, – и то мне благодарной быть положено, а ему и подавно, что не в канаве бросили. Свинёныш вырос... А всё-таки что-то человеческое в нём оставалось, двоих-то он мне привёз, вытащил как мог. – Двоих?! – переспрашивает Влад. – Погоди, погоди, а второй... – Марат его звали, – говорит Карла, торопливо оглядывается, убеждаясь, что Саша не слышит, и наклоняется вперёд, шепчет: – Ты мне обещай только, что на её глазах меня не арестуешь и не убьёшь! Её увезёте, тогда уже. Потом. Не при ней. Обещаешь? – С ума сошла, мать? – в тон спрашивает Влад. – Бросай эту ерунду, давай лучше про Марата. Почему он не с тобой сейчас? Карла щурится, выпрямляется. Кивает. – Не со мной. А где – не интересуешься, – тянет она. – Значит, нашли Марата... – Марата нашли?! – жадно спрашивает Саша, застывая в дверях. – Когда?! С ним всё в порядке? Влад открывает рот, запинается, подбирая слова, но его сомнения пресекает Кайса. – Марат умер, – бесстрастно говорит она за спиной Саши. Саша ахает и оборачивается, и как будто сдувается, становится меньше. – Как?.. – бормочет она. – Как. Он же хотел добраться домой... он обещал прислать открытку!.. – Ну вот, опять, – Карла тяжело встаёт со стула, подходит к Саше и буквально силой заставляет её сесть. – Мы знали, что так будет. Тоже мне, новость. Предупреждали нас! Послушал бы тебя, остался здесь – остался бы и жив, но нет, мужичок же, хоть и в локоть от порога! Втемяшилось – и пошёл, и что, баб глупых он будет слушать... Обернувшись к Владу, она поясняет: – Вот как шериф приехал с вестями о Хансе, так Марат и ушёл. Поговорил об этом пару дней, потом в ночи вещи собрал, записку Саше оставил и свинтил Бог знает куда. Хорошо, если до шоссе-то добрался! Одновременно с этими словами она подносит указательный палец к губам, взглядом просит Влада молчать. Тот, в свою очередь, смотрит на Кайсу, но Кайса и не собирается дальше откровенничать. Погладив Сашу по голове, Карла снимает с плиты чайник и по второму кругу разливает чай, снова добавляет Кайсе молока почти на треть кружки. Саша сидит оглушённая, сутулится. Заусенец на пальце она обрывает, и из-под ногтя начинает сочиться кровь. – Всё кончилось, – Влад первым нарушает молчание, стараясь говорить мягче. – Саша. Марат действительно погиб, но тебе не нужно больше бояться. Люди, которые... сделали это, они мертвы или в тюрьме. Многие не выйдут оттуда никогда, а кое-кого и расстреляют. Они не навредят ни тебе, ни твоему отцу... ни Карле, – добавляет он, бросив на неё быстрый взгляд. – Ты не можешь знать точно, – отстранённо, почти неслышно возражает Саша. – Я могу, – говорит Кайса. Она держит кружку двумя руками, мелкими глотками отпивая белёсый чай с соринками и плавающей кругами сушёной ягодой. Влад травяную труху сплёвывает в ложку, а Кайса как будто не замечает; ягоду она разгрызает и запивает очередным глотком. – Что?.. – Саша не понимает, однако недоумение вырывает её из ступора. Влад сперва тоже теряется, затем вспоминает, как Кайса берёт Сашу за руки – во дворе, поднимаясь с земли, и здесь, в кухне, когда Саша провожает её в туалет. Он задерживает дыхание и под столом сжимает руку в кулак, а Кайса ставит кружку на стол, зачерпывает ложечкой чай и выливает обратно, на секунду поджимает губы и говорит: – Шалфей, ромашка, смородина, мята, чёрная рябина. Мята плохая, собрали во время цветения. Шалфей покупной, долго лежал в плохо вентилируемом помещении. Рябина своя. Где-то рядом растёт? – По ту сторону выпаса, – Карла, в отличие от Саши, не удивляется, машет рукой в сторону загона для коз. – Шалфей больно дорог, перебирать ещё, тут уж какой дали! Семена дважды заказывала, не взошли, я и плюнула. Саша таращит на Кайсу глаза, Влад морщит лоб, чтобы не делать то же самое. – Как ты узнала?! – громко шепчет Саша. В ответ Кайса лишь пожимает плечами и берёт из глиняного блюдца зернистое печенье. Поговорить напрямую с отцом Саша отказывается, хотя смартфон, спутниковый телефон и нетбук производят на неё огромное впечатление. На жёстком диске нетбука нет ни фильмов, ни книг, а сигнал сотовой связи не доходит до Антерки, и потому здесь нет интернета; поколебавшись, Влад даёт Саше свой смартфон и показывает, как завести нового пользователя в игре по нахождению предметов на картинке. Заворожённая современными технологиями, Саша устраивается в углу кровати, где шнур зарядного устройства дотягивается до розетки с тройником, и с приоткрытым ртом снова и снова осторожно тычет пальцем в экран. Влад набрасывает куртку и выходит во двор покурить, встаёт подальше от лохматого Джека, следит, чтобы дым не несло в дом. Через некоторое время выходит Карла, задаёт корм курам и козам, проверяет запоры на ограде загона и крючок на сетке-рабице. – Знаю эту машину, – говорит она, указывая на "марафон". – Полины сын на ней ездит, пригнал откуда-то. Думала, никому её не даёт, надо же. – Яромир-миротворец часто помогает людям изменить мнение, – с крыльца поясняет Кайса с ноткой сарказма в голосе. Она садится на ступени и подпирает подбородок руками. Влад тушит окурок в консервной банке, взятой у Карлы, и тоже подходит к крыльцу, прислоняется плечом к стене. В окно ему видно светлое пятно в тёмной комнате: Саша по-прежнему играет в поиск предметов на смартфоне, но Карла встаёт одной ногой на скамью под окном, чтобы убедиться в этом, прежде чем спросить: – Так кто же вы такие? И что знаете на самом деле? – Я участвовал в аресте главарей, – Влад наконец говорит правду. – И если кто-то из них выйдет на свободу по недосмотру закона, я лично приду за ним снова и убью. Кайса молча кивает. Лохматый беспородный Джек присматривается и принюхивается к ней, потом ложится на землю и начинает медленно подползать ближе. Карла замахивается на него тряпкой, и он прижимает уши, но назад не отходит. – Итак, у вас есть техника, деньги, связи и оружие, – Карла складывает руки на груди. – Что ж, я знаю, что это значит. Вы работаете на правительство. Зачем же она вам? Восемь лет никто о ней не знал и не помнил, почему вы приехали сейчас? – Её отец восемь лет её искал, – Влад хмурится. – Без неё он умрёт. Теперь, когда всё кончилось, он должен узнать правду. А Саша – вернуть себе нормальную жизнь. Ты действительно хочешь навсегда приковать её к заброшенному посёлку без горячей воды и канализации?.. Какое будущее ждёт её здесь? По лицу Карлы понятно, что подобные мысли посещают и её саму. Насупившись, она делает несколько шагов вдоль дома, возвращается, выдёргивает из колуна топор, оставленный Сашей. Влад мгновенно выпрямляется, отлипая от стены, на что Карла криво усмехается и протягивает топор ему рукояткой вперёд. – Держи, держи, – говорит она. – Будто я что-то могу против тебя. С ружьём-то ещё может быть, а так... Она машет рукой. Кайса разглядывает местного Джека, подмигивает ему, встречаясь глазами. Джек нерешительно дёргает хвостом из стороны в сторону. – А ты? – Карла поворачивается к Кайсе. – Ты кто такая? – Ведьма, – безмятежно говорит Кайса. Карла фыркает – и осекается, молчит. Катает во рту слюну, сплёвывает в пыль. – И что теперь? – спрашивает она наконец сиплым голосом. – Ничего, – Кайса пожимает плечами. – Я уеду, с ней или без неё. Мне всё равно. Ей решать. У неё впереди долгая жизнь, я не вправе указывать ей, что делать. – Долгая? – повторяет Карла, пробует слово на вкус как конфету. – Почём тебе знать? Кайса смеётся и поднимается на ноги. Спускается с крыльца, идёт к Карле. Останавливается перед ней, продолжая улыбаться. – Хочешь спросить – спрашивай, – говорит она и кажется сейчас старше, взрослее Карлы, которая мнётся и не решается взглянуть Кайсе в глаза. Джек, пользуясь тем, что о нём забывают, подползает ещё немного ближе, до предела цепи, и принюхивается, вздыхает, кладёт голову на лапы. Влад ставит на ступень крыльца мешающий ему топор, достаёт ещё одну сигарету, зажимает в зубах и подносит зажигалку, но не чиркает колёсиком, ждёт. – А я? – Карла по-прежнему смотрит поверх плеча Кайсы. – Что будет со мной? Кайса мягко кладёт руку ей на лицо, но Карла вздрагивает как от удара, делает шаг назад и со свистом втягивает в себя воздух. Джек подскакивает на лапы и разражается хриплым лаем, и светлое пятно на стене комнаты гаснет. Саша выбегает на крыльцо. – Ба?! – кричит она и замолкает, видя, что все просто неподвижно стоят. Влад, пользуясь случаем, прикуривает, затягивается, выдыхает дым. – Ба?.. – снова зовёт Саша. – Что ты подскочила? – ворчит Карла. – А впрочем, и верно: иди ужин ставь, пора. Темно уже, поесть, умыться да спать. А завтра решим, что делать. Саша кивает, поворачивается к Владу. – Вы останетесь на ночь? Я постелю вам на чердаке. Там хорошо, там травы сохнут. Я люблю там спать! – Только курить там не вздумай, – предупреждает Карла Влада, хмурится, машет рукой на Сашу. – Ну, иди! Кур запру и тоже приду. Отвернувшись от Кайсы, она торопливо идёт к загону за сеткой. Саша послушно возвращается в дом; Кайса, помедлив, тоже идёт к крыльцу, но не садится, а приваливается к столбу, зеркально отражая позу Влада. – Что думаешь? – спрашивает Влад. – Как-то слишком просто, тебе не кажется? – Кайса понижает голос. – Саша нашлась. Всё объяснилось. Счастливый конец! – Может, она сожжёт нас ночью?.. – Влад кивает на чердак. – С травками. Хмыкнув, Кайса протягивает к нему руку, и Влад, сообразив, что от него требуется, даёт ей свою ладонь. – Да вроде нет, – решает Кайса. – Твой инфаркт пока при тебе. – Звучит по-пенсионерски, – ухмыляется Влад. Кайса смотрит мимо него на возвращающуюся Карлу. – Иди в дом, – говорит она. – Помоги Саше, не знаю. Влад не спорит. Затушив сигарету, он оставляет банку на скамье, поднимается по ступеням и разувается на коврике, в носках проходит в дом. Карла, опустив голову, пытается проскочить за ним, но Кайса заступает ей дорогу. – Теперь ты боишься меня? – спрашивает она, пряча руки в рукава рубашки. Карла вздрагивает, отворачивает лицо. Жёлтый свет из дома утяжеляет её морщины, закладывает глубокие тени под глазами и подбородком, увеличивает нос. Из пустыни тянет холодным ветром, и Карла поводит плечами, обхватывает себя за локти. – Мой отец, царствие ему Небесное, – говорит она неохотно, – всё твердил, что каждый день Смерть приходит за нами, и каждый день мы отказываемся пойти с ней, и она уступает – всегда, кроме одного раза. Что, если я скажу: "Не сегодня"? – Не сегодня, – эхом соглашается Кайса. – Ты проживёшь ещё долго, хотя и не переживёшь Сашу. Уйдёшь спокойная, в мире с собой. Карла склоняет голову, вслушиваясь в её слова, но не глядя в глаза. Кайса не ждёт ответа. Поднявшись на крыльцо, она тоже разувается и идёт в дом, достаёт из сумки косметичку. На кухне греется на плите тяжёлый чугунный котёл, пар валит из носика закипающего чайника. Саша размешивает в эмалированной плошке еду для беспородного пса на цепи, Джек-лабрадор хрустит в углу сухим собачьим кормом из силиконовой миски. Влад сидит чуть в стороне, подобрав ноги под стул, чтобы не мешать на проходе, продолжает: – ...от того, что ты хочешь. Тебе придётся сдать экзамены на аттестат о среднем образовании. Возможно, понадобится помощь репетиторов, тут заранее не скажешь. Потом сможешь поступить в университет или колледж, получить профессию. Кем ты хочешь быть? Кайса бесшумно отступает обратно в полумрак комнаты и идёт в уборную. – Ветеринаром?.. – слышит она за спиной неуверенный ответ Саши. – Я как-то не думала... Глядя в маленькое обшарпанное зеркало над умывальником с холодной водой, Кайса вспоминает разговор с Эмели в предзимнем лесу. – Тебе всё равно придётся чем-то заняться, когда останешься одна, – говорит Эмели терпеливо. – Без дела ты сойдёшь с ума. – Что, если моё дело – искать людей? – шёпотом спрашивает Кайса, прикладывая руку к стеклу. – Что, если шитьё кукол – полумера и не поможет?.. Когда она вновь выходит на кухню, Карла уже расставляет тарелки. Саша, пристроив локти на столешницу, с восторгом заглядывает Владу в лицо и слушает, как он рассказывает о возможностях современных смартфонов и планшетов. Эмалированная миска всё ещё стоит на краю плиты, и Кайса указывает на неё Карле: – Можно, я отнесу? Саша, встрепенувшись, пытается возражать: – Джек не любит чужаков... – Отнеси, – разрешает Карла. Тем не менее, она идёт следом, останавливается на крыльце, следит, как Кайса спускается по ступенькам и идёт к беспородному Джеку. Тот вновь виляет хвостом, несмело, но отчётливо, негромко взлаивает. – Hæy, – Кайса приседает на корточки чуть поодаль. – Ladt osk vær veiner! [Эй, давай будем друзьями!] – Как будто он тебя понимает, – сварливо замечает с крыльца Карла. Улыбнувшись, Кайса поднимается на ноги, делает ещё пару шагов вперёд и ставит плошку перед Джеком, отступает, смотрит с любопытством. Джек смотрит на неё в ответ, потом опускает голову и начинает есть, снова смотрит, снова ест. – Оставь там, – снова подаёт голос Карла. – Я утром заберу. За ужином она почти ничего не говорит, и Кайса тоже помалкивает. Саша забрасывает Влада вопросами, приносит и показывает свои тетради с решёнными и не решёнными задачами из учебников по разным предметам, хвастается огромной цветной хрестоматией по литературе для старших классов. Книга зачитана до дыр, но аккуратно подклеена плотным картоном и тонкой кожей. Влад ощутимо нервничает, у него взмокают волосы на висках и загривке, особенно когда Саша подсаживается поближе и наклоняется к нему вместе с книгой. Пару раз он бросает умоляющие взгляды на Кайсу и Карлу; Кайса мило улыбается в ответ, а Карла сердито фыркает и отворачивается. Со стола Карла тоже убирает сама, складывает тарелки в таз с холодной мыльной водой, протирает столешницу тряпкой. – Можно мне тут устроиться? – спрашивает Кайса, раскрывая косметичку и доставая начатую куклу. Лоскутки ярко-голубого цвета привлекают внимание Саши, и она отворачивается от Влада, протягивает руку и щупает ткань. – Ух ты, – говорит она с восхищением и завистью. – Что это? – Шёлк, – Кайса разворачивает пробные квадраты. – Это фатин, а это батист. – Такие нежные! – Саша вздыхает. – А что это будет? – Кукла, – говорит Кайса, и Саша тут же теряет интерес. Влад закатывает глаза, пока она ещё сидит к нему спиной. Кайса едва заметно разводит руками, всем своим видом показывая, что больше ничем помочь не может, и крошечными стежками шьет пышную голубую юбку, напёрстком проталкивает иглу через многослойные складки. Карла моет посуду, ещё раз кипятит чайник, поясняя, что это вода для умывания. Влад выразительно смотрит на неё; Карла отворачивается, затем и вовсе уходит, громко говорит из комнаты: – Саша, постелú наверху. Сейчас! Саша замолкает – неохотно, поджав губы, – и вдруг с надеждой смотрит на Влада. Кричит в ответ: – Ба, там ведь только один матрас! Может, я ещё в маленькой комнате постелю? В комнате Карла бросает на кровать постельное бельё, застиранное, но чистое и тщательно выглаженное, и с решительным лицом идёт на кухню. – Что ты ещё себе придумала? – прямо с порога осведомляется она. – Нечего на него засматриваться. Он женат, а у тебя другие будут. Саша бурно и неистово краснеет, буквально до вишнёвого цвета, и вскакивает, взвизгнув и опрокинув стул, закрывает лицо руками. – Мы не женаты, – Кайса поднимает голову от шитья. Влад бросает на неё уничтожающий взгляд, но Карла лишь пожимает плечами. – Подумаешь. Мы с отцом Ханса тоже не расписывались. Обручальные кольца ничего не значат, ты носишь кое-что поважнее! Теперь красными пятнами идёт лицо Влада, он смотрит на Карлу, открывает и закрывает рот, но так ничего и не говорит. – Постелú наверху, – повторяет Карла жёстко для Саши. – Сейчас же! Саша срывается с места и убегает, едва не задев Карлу плечом, и Карла шумно вздыхает, смотрит ей вслед, складывает руки на груди. – Отец её женат? – спрашивает она тихо. – Я имею в виду, второй раз. Будет мачеха? – Нет, – Влад радуется возможности сменить тему. – Он действительно все эти годы жил только надеждой найти дочь. Карла неохотно кивает. – Так не может дальше продолжаться, – признаёт она. – Я видела новости в газетах. Видела её фотографию. Она должна вернуться в нормальную жизнь, даже если меня это отправит в тюрьму. Развернувшись, она выходит из кухни, затем из дома, обувается на крыльце, спускается во двор. Влад и Кайса переглядываются. – Для них это прыжок веры, – негромко говорит Влад. – Слепой веры. У нас ведь нет никаких доказательств, что мы привезём её именно к отцу. – Они всё ещё могут позвонить ему и получить личное подтверждение, – Кайса втыкает иголку в край лоскута, собирает ткани и нитки в косметичку. – У меня нет другого предложения ни для них, ни для тебя. Я ведьма, а не сказочная фея, я чудес не творю и бегать ни за кем не собираюсь. Да – да, нет – нет. Им решать. – Им трудно, – напоминает Влад. – Мы свалились им как снег на голову... Он осекается, слыша шаги в комнате, но и Саша слышит его слова. – А разве не всегда так бывает? – говорит она хмуро, смотрит исподлобья и по-черепашьи втягивает голову в плечи, её глаза влажно блестят, а на щеках ещё горит румянец. – Я много читала, – добавляет она, запинается, но продолжает: – И смотрела кино, и вы мне сразу напомнили Кадекс и Мосина, ну, из "Особых поручений". У них даже несколько таких дел было, когда они внезапно за кем-то приезжали. Они тоже никого не уговаривали и не заставляли, рассказывали как есть и принимали любой выбор. На лице Влада отражается смутное узнавание, Кайса бесстрастно слушает, чуть приподняв одну бровь. – Так что я уже решила, – Саша шмыгает носом и вздыхает. – Мне... ну, мне правда страшновато, да, но я больше боюсь, что откажусь, и вы уедете, навсегда, и мой папа... Она осекается, закрывает лицо руками и глубоко дышит. Влад собирается шагнуть к ней, но Кайса ловит его за запястье и крепко сжимает, выразительно морщит лоб, и Влад кивает и останавливается, терпеливо ждёт, пока Саша успокоится сама. Карла во дворе, невидимая из окна, склоняет голову, прислушиваясь, и тоже ждёт. Наконец Саша выпрямляется и опускает руки. – Я так думаю, – говорит она, улыбаясь, но голос её подрагивает, – я так думаю, если бы вы приехали убить меня, уже сделали бы это, так? Мы живём в глуши, здесь никто не услышит ни выстрелов, ни криков. А я всё ещё жива. – Логично, – подтверждает Кайса. Саша переводит взгляд на неё и пожимает плечами. – Ну и потом, – она краснеет, но упрямо продолжает: – Беременных убийц не бывает. Какой в этом смысл? Кайса неожиданно мягко улыбается. – Никакого, – соглашается она и манит Сашу пальцем. – Иди сюда. Она берёт Сашину руку и кладёт себе на живот. Влад, отступив на шаг, неосознанно хмурится с недовольным и ревнивым выражением лица, а Саша округляет глаза и, ахнув, замирает. – Это... ребёнок? – спрашивает она громким шёпотом. – Она не очень-то соблюдает режим дня, – Кайса смешно морщит нос. – В отличие от меня. Саша широко улыбается, обнажая желтоватые зубы с заметной пломбой на правом верхнем клыке. – Да, об этом я тоже читала! Я постелила наверху, – она тычет пальцем в потолок. – Пойдёмте, покажу.