Каждая четвёртая

Наутро красные пятна почти незаметны, и всё же Кайса озабоченно вглядывается в зеркало, прежде чем спуститься на завтрак. На ней то же платье-футболка, выстиранное и выглаженное гостиничной прачечной, теннисные тапки и браслеты на руках; они шуршат и позвякивают, когда Кайса проводит пальцами по лицу. – Замажь чем-нибудь, – предлагает Влад. Он тоже во вчерашних джинсах, но футболка на нём абсолютно новая, как и простые серые кроссовки. – Нечем, – Кайса вздыхает, смирившись с дефектами. – Да я и не умею. На торжественные случаи лицо мне рисовал визажист. – Ах да, ты же у нас из "старых денег", – шутит Влад, – куда нам, простым смертным, до ваших тонких материй! – Прокляну, – кисло обещает Кайса и первая выходит в коридор. Она кладёт себе в тарелку овощи и сыры, берёт кашу и отказывается от ветчины, на долю секунды сморщив нос, и Влад тоже передумывает её брать, отводит руку от силиконовых щипцов. У кофейного автомата Кайса с наслаждением вдыхает аромат, но наливает себе только кипячёную воду. Кофе берёт Влад, добавляет сахар и сливки, и Кайса вновь принюхивается уже к его чашке, когда они устраиваются за одним из немногих свободных столов в центре зала. – У Игната по-другому пахнет, – замечает она. – Тоха – кофейный маньяк, – Влад пожимает плечами, удивляется, спохватившись: – А ты чувствуешь разницу?.. Кайса кивает. – Мой врач говорит, это может быть компенсацией за отсутствие вкуса. Говорит, тот артефакт, который нашёл menerr hoogossor [господин профессор] в Грозном, располагается предположительно в зоне обработки информации, поступающей от вкусовых сосочков и обонятельного нерва. Ещё эта повреждённая зона отвечает за распознавание чужих эмоций, – Кайса выразительно поднимает брови. – И это многое объясняет во мне, согласись! Влад смеётся и закрывает лицо рукой. – Да уж, – соглашается он. Некоторое время они молча едят, а затем Влад внезапно спрашивает: – Тоха рассказывал что-нибудь о своей жене? Кайса поднимает глаза от тарелки и видит Игната на своей кухне в Лагуневе – усталого, с покрасневшими глазами, в чёрной футболке с надписью "Во мне даже кровь отрицательная, что говорить о характере". – Чокнутый бомбист из островной ВНА взорвал себя в торговом центре. Погибли четырнадцать человек, в том числе Лиза и наш сын Антон, – говорит Игнат, гоняя по тарелке кусочек цветной капусты. – Да, – Кайса смотрит на Влада. – Кое-что. Её звали Лиза? – ...Лиза, – Игнат широко улыбается, обнимая её за талию. – Знакомься, Одуванчик, это Владик, Дияр и Сирожа. Сакса ты уже знаешь! – Здравствуйте, мальчики! – Лиза смеётся и по очереди обнимает всех. Влад смотрит поверх её головы на Бабурова, усмехается едва заметно. Лиза одета в джинсовый сарафан и белую футболку, её пепельно-русые мелкие кудряшки собраны в пучок на затылке и заколоты двумя деревянными шпильками, на ногах её джинсовые же босоножки на устойчивом деревянном каблуке. Игнат откровенно ей любуется и постоянно тянет руки, и предсказуемо получает шлепок по пальцам, когда переходит границы приличия. Он тоже в джинсах, но его футболка и кеды чёрные, и Сергей двумя пальцами оттягивает трикотажный рукав: – Что за траур, Гвоздь? Мы тебя женим, а не хороним! – В Азии цвет траура – белый, – от широко распахнутых дверей говорит Михаил Астафьев, и все оборачиваются к нему. – Правда, мы не в Азии. – Мишаня! – радуется Игнат. Сергей, зайдя со спины, невесомо гладит Влада по рубашке вдоль позвоночника, засовывает два пальца ему за пояс джинсов, встаёт так близко, что Влад чувствует тепло его тела и не находит в себе сил отстраниться. Лиза улыбается и щебечет с Михаилом, апеллирует к Игнату, берёт его под руку, кокетливо округляет глаза. Влад моргает и видит Кайсу, подпирающую подбородок сложенными в замок руками. – Почему ты о ней вспомнил? – спрашивает Кайса. – О Лизе? – Она была, – Влад запинается, шевелит губами, подбирая слова, – как в кино, знаешь. Я познакомился с ней накануне их свадьбы, перед мальчишником, если быть точным, но Тоха много о ней говорил, так что определённое впечатление я составил. Они начали встречаться ещё в школе, потом она шесть лет ждала его с контракта, потом они поженились – тоже как в кино, с цветочной аркой, венчанием, десятиметровой фатой!.. – Не завидуй, – спокойно вставляет Кайса. – Тебе фата не пойдёт. Сбившись с мысли, Влад замолкает и смотрит на неё, пока до него медленно доходит смысл её слов, тогда он ухмыляется и наставляет на Кайсу указательный палец. – Вот об этом я и говорю, – резюмирует он. – С тобой не соскучишься, ты же отбитая. Идеально, чтобы его встряхнуть. – А я не нанималась его "встряхивать", – Кайса выгибает бровь и откладывает приборы. – Перестань нас сводить. Пусть сам с собой разбирается. Ничуть не обидевшись и ни капли не смутившись, Влад кивает, продолжая ухмыляться. – Давай я тебя с Костей познакомлю, – меняет он тему. – Он здесь живёт, в Бирсби. С супругой. Будешь знать шестьдесят процентов нашего отделения в лицо и поимённо! Тем более, тебе нужно отвлечься, – добавляет он совсем другим тоном. – Да и мне тоже. Хватит пока мёртвых детей, пожалуй. Кайса пожимает плечами. – Я не буду смотреть для тебя их смерть, – предупреждает она. – Даже не думай. Только твоя мама и та девочка. И сперва мне нужно найти магазин тканей. Я должна сшить куклу. В лифте Влад видит краем глаза своё отражение и вспоминает, как сидит рядом с Бабуровым на гладкой коричневой скамье в церкви Святого Павла в Лагуневе. Игнат и Лиза уже стоят у алтаря, и священник начинает свою речь, когда Сергей берёт Влада за руку, наклоняется и шепчет: – А если мы поженимся, ты тоже будешь в белом? Влад застывает, даже перестаёт дышать, и краснеет, смотрит растерянно на Лизу, затем на Сергея. – Иди к чёрту! – выдыхает он наконец с возмущением и отнимает руку. Дияр толкает его в бок с другой стороны, любопытствует: – Э, я чего-то не знаю, а? – Заткнитесь, придурки! – шипит позади Михаил Шапошников, краснолицый, абсолютно лысый громила с квадратной челюстью. После венчания, на празднике он танцует с Анной Летуновой, подружкой невесты. У Анны бледно-розовая, прозрачно-фарфоровая кожа, каштановые волосы и тёмные глаза, сиреневое платье с разрезом и крупным цветком на единственной широкой лямке подчёркивает её красивую грудь и длинные ноги; Анна смеётся шуткам Михаила, сжимает его руку и то и дело кладёт голову ему на плечо. Влад не танцует. Найдя укромное место за складками белого тюля, он понемногу тянет шампанское и наблюдает, как Сергей с разрешения Игната приглашает на танец Лизу. Диджей включает нежную песню о вечной любви, Влад усмехается и выходит во двор, ставит бокал на перила веранды, закуривает, щёлкая дешёвой пластиковой зажигалкой. Ступени крыльца негромко поскрипывают под ботинками Дияра, выглядящего невероятно импозантно в смокинге. – Дай мне тоже, – просит он. – Я думал, ты не куришь, – удивляется Влад, но вытряхивает из пачки вторую сигарету, щёлкает зажигалкой ещё раз. – А я думал, у нас нет секретов от семьи, – Дияр умело затягивается, выпускает дым из ноздрей. На Влада он не смотрит, вкладывает свободную руку в карман, шумно, обиженно вздыхает. – И давно вы вместе? Влад пожимает плечами, усмехается одними губами. – Да как-то, знаешь... о чём тут говорить? – О том, что вам обоим не нужен был никакой "плюс один" на этом мероприятии? – резонно замечает Дияр, смотрит наконец на Влада и сбавляет обороты, поднимает руки: – Прости. Прости, дорогой. Я понимаю, это не моё собачье дело. Невольно он заставляет Влада улыбнуться. – А оно всё-таки собачье? – спрашивает Влад. – Определился со специализацией? – О! – Дияр воздевает к небу указательный палец. – Сейчас расскажу тебе! Мне дали направление на практику в такой питомник, боже ты мой, я таких роскошных собак не видел вообще никогда в жизни, и ты тоже, ты не представляешь!.. – Расскажи так, чтобы я представил, – Влад смеётся, затягивается и пьёт шампанское. На Сергея, вышедшего на его поиски, он не обращает внимания уже вполне искренне. Стеклянные двери Чаплинского центра здоровья распахиваются, выпуская в солнечный день Константина Николаева и его жену Наташу Бэрбидж. Она высокая, полная, в строгом сером платье с белым поясом и белым кружевным воротничком, с перекинутой через плечо толстой русой косой; Константин в брюках и светлом пуловере, с кожаной сумкой на ремне. На улице он надевает дымчатые очки, Наташа только щурится и прикрывает заплаканные серые глаза рукой. – Розами пахнет, чувствуешь? – говорит она, пытаясь улыбнуться. – Кто-то очень вкусный здесь прошёл! Константин молча качает головой. – Ну да, ты же куришь, – понимает Наташа, грустно кивает, оглядывается. – Так ярко!.. – Хочешь на яхту? – спрашивает Константин, берёт жену за руку. – Сейчас никто нас не возьмёт, – уверенно говорит Наташа. – Середина дня, всё забронировано и выкуплено. Давай в следующие выходные?.. Они не спеша доходят до остановки автобуса, расположенной напротив парка. Над деревьями на главном корпусе "Киви-Молл" реют рекламные вымпелы, дрожит под ветром огромный баннер чемпионата по любительскому настольному теннису. – Я пройдусь по магазинам, – Наташа подаётся вперёд и без стеснения трётся носом о щёку мужа. – Забери меня от "Искусницы" часа через два, пообедаем и поедем домой. Константин в ответ целует её в уголок рта и остаётся ждать автобус, а Наташа идёт по широкой дорожке через парк к торговому центру. Солнечные лучи, пробиваясь через листву, скользят по её лицу и шее, и Наташа начинает улыбаться – по крайней мере, пока на глаза ей не попадается стайка детей разного возраста с сахарной ватой, мороженым и воздушными шарами; тогда она поджимает губы и ускоряет шаг, и её тёмные кожаные полуботинки светлеют от сухой уличной пыли. Бежевые мокасины Барбары Ягель тоже покрыты пылью – чёрно-коричневой земляной пылью аэродрома Найда на Валгаче, главном острове архипелага Хорошева. Носки и низ брюк над мокасинами тоже покрыты пылью, и Барбара брезгливо отряхивается, прежде чем надеть сверху нетканый белый комбинезон и пластиковые закрытые шлёпанцы. За столом рядом с ней судмедэксперт Анна Копейко, женщина с короткими чёрными волосами, подписывает соглашение о конфиденциальности, то же делает и представитель полицейского управления Морсби сержант Максим Глущенко, высокий полноватый мужчина за сорок с седыми висками и хмурым взглядом исподлобья. – Ну, – говорит он, откладывая ручку, – теперь-то ты скажешь, зачем Министерству обороны понадобился малолетний провинциальный бандит? Судмедэксперт тоже поднимает голову. Барбара убирает соглашения и другие бумаги по делу в кожаную плоскую сумку, а сумку запирает в шкаф с кодовым замком. – Слышали о массовом похищении детей на материке? – спрашивает она. Глущенко недобро хмыкает. – Да уж не совсем отсталые, слышали. Десять лет, говорят, ушами хлопали, да? Он участвовал, что ли? – Он – один из этих детей, – Барбара даже снизу вверх смотрит на него так, что Глущенко не находится с ответом, и разворачивается к судмедэксперту. – Я привезла образец ДНК. Если анализ покажет совпадение, вскрытие ты проводить не будешь, отправим сразу на кремацию, и я заберу урну. – Не расстроюсь, – равнодушно откликается Анна. – Работы хватает. Пойдём, покажу его. – Погоди, – Глущенко заступает им дорогу. – Я думал, дети либо мертвы, либо возвращены родителям после уплаты выкупа. Как вышло, что он тут у нас кошельки резал? – Мне бы тоже хотелось это знать, – Барбара пожимает плечами. – К сожалению, трупу вопросы задавать бесполезно. Спасибо за содействие, сержант, можешь возвращаться к работе. – Не будь говном, капитан, – доверительно просит Глущенко. – Ты примчалась спецбортом через сутки после убийства, а отзвонилась и вовсе через три часа, мы только его зарегистрировали! Как ты узнала? Кто-то следил за ним? Слушай, если на моём участке идёт игра... Анна смотрит на часы. – Макс, давай потом, – перебивает она. – У меня ещё трое в холодильнике, и я хочу попасть домой сегодня, а не завтра! Её пожелания, очевидно, имеют первостепенное значение, потому что Глущенко сбавляет обороты и вскидывает руки. – Ладно, я понял, – бросает он с раздражением. – Повеселитесь там! Он выходит из предбанника аутопсии, ухитрившись хлопнуть даже вращающейся дверью. – Здесь не хватает людей, – так же равнодушно говорит Анна Барбаре. – Макс уже год добивается расширения штата хотя бы на ставку. Цена вопроса – один перелёт спецборта из Кэма в Морсби. Понимаешь, почему он злится? Барбара впервые опускает голову, молчит, катает по скулам желваки. – Покажи мне мальчика, – произносит она наконец. – Его опознали, – Влад показывает Кайсе экран смартфона с фотографией. – Ребёнка, который был с Алесей под Мосин-Парком. Они поднимаются на эскалаторе на четвёртый этаж "Киви-Молла" и отходят в сторону, чтобы никому не мешать: по случаю воскресенья молл полон людей, играет музыка, смеются и бегают дети. Кайса заглядывает в экран, спускает на кончик носа очки с красными стёклами. По фото пол ребёнка определить невозможно: большеглазое создание с распущенными тёмными волосами до плеч может быть и мальчиком, и девочкой, и футболка с рисунком из тигриных полос дела не облегчает. – Пришлось поднимать бумажные архивы управления шерифа, – продолжает Влад. – Его зовут Женя Надеждин, и за него не просили выкуп. Его даже не связывали с похищением Алеси, считалось, что он пропал неделей позже. Точно уже не установить: он жил тогда у бабушки в пригороде, в районе провели реновацию, всех расселили, а бабушка умерла. Ей уже тогда было сильно за восемьдесят. Он убирает смартфон в карман, закладывает большие пальцы за ремень джинсов. – Я знаю, о чём ты думаешь, – прохладно говорит Кайса, поправляя очки. – Нет. Решение о поиске обратной силы не имеет. Только дети по делу Игната, всё остальное меня по-прежнему не касается. – Вообще-то, я думал о том, что оставлять девятилетнего ребёнка на попечение почти девяностолетней женщины – неосторожно, – признаётся Влад. – Ты бы оставила так свою дочь? Кайса пожимает плечами. – В девять лет я умела пользоваться газовой плитой и длинноволновой рацией, включала бойлер, ездила верхом и не водила машину лишь потому, что не дотягивалась до педалей, – говорит она. – Ещё я ненавидела практически всех, кроме тёти Эмели, вúны Харальдсен, моей учительницы математики, и Матса, он тогда учился на пару классов старше меня. То есть, я не пошла бы ни с кем, чем бы меня ни заманивали. Так что зависит от ребёнка. Влад фыркает в кулак, качает головой. – Чего-то такого я от тебя и ожидал, – соглашается он с усмешкой. – А из ружья не стреляла только потому, что отдачей сносило, да?.. Ладно, ладно!.. В царство рукодельного разврата я с тобой не пойду, посижу здесь на скамейке. Не уходи без меня, даже если очень захочется, обещаешь? – Jæt, storbrædi [Да, старший братик], – в тон соглашается Кайса, поднимает раскрытую ладонь и шевелит пальцами и уходит к магазину "Искусница", занимающему почти половину четвёртого этажа молла. Влад садится на край скамейки, подбирает под себя ноги, открывает в смартфоне мессенджер и выбирает адресата с логином Капитан Амнезия. "Привет! – начинает он. – Ты в городе?" И задумывается, пишет сперва: "По пиву?", – стирает, чертыхается. Набирает: "Я с девушкой", – и стирает тоже, закрывает лицо рукой, крепко зажмуривается. Кайса в магазине берёт со стойки небольшую корзинку кораллового цвета, ходит между швейными рядами. Отрезы тканей для пэчворка она даже не смотрит, внимательно читает описание на наборе для самостоятельного изготовления текстильной куклы, кладёт его в корзинку. Подбирает иглы и нитки телесного цвета; поколебавшись, берёт силиконовый напёрсток и круглый резак для ниток, сворачивает в проход под табличку: "Ткани". В Морсби Барбара сидит в азиатском кафе неподалёку от зданий морга и полицейского управления. Перед ней – миски с рисом и цыплёнком с грибами, овощной салат и зелёный чай в стеклянном чайнике; Барбара ковыряется палочками в мисках, медленно ест, наливает чай в маленькую чашку. Смартфон лежит рядом с ней на столе, кожаной сумки при ней нет. Её мокасины по-прежнему в пыли, на светлой рубашке чернильное пятно возле воротника. Смартфон принимает сообщение. Отложив палочки, Барбара разблокирует экран, пробегает взглядом досье на Максима Глущенко, задерживается на строчке "сержант-инструктор" и набирает номер Анцупова. – У меня не осталось друзей, проигравших мне в покер, – ворчливо приветствует её Валентин. Прикрыв трубку свободной рукой, он ходит вдоль стены в холле государственного учреждения. Здесь светло и просторно, на окнах – тонкий тюль, в простенках – флаги АНР и Кэмберри, герб и портрет действующего президента. Старый паркет истёрт множеством ног, если присмотреться, видны дорожки, протоптанные в разных направлениях, они паутиной разбегаются от круглой стойки регистрации в центре, за которой сидят администраторы: три женщины и пятеро мужчин. – Нас вообще не касаются дела Морсби, – соглашается Барбара. – Мальчик похож на состаренный портрет. Думаю, это он. Анцупов вздыхает. На нём серый костюм с белой рубашкой и чёрным галстуком, и Анцупов то и дело вытягивает шею, словно галстук его душит. – Что ж, предсказуемо, – говорит он наконец. – Тогда давай как решили. Не привози его, мы не сможем объясниться перед прессой. Он заканчивает разговор, пересекает холл и поднимается по мраморной лестнице на второй этаж, входит в двойные дубовые двери без таблички и сухо кивает секретарю, молодому мужчине в строгом чёрном костюме. Тот вежливо кивает в ответ и поднимает трубку местной связи. – Здесь Большой Чёрт, – докладывает он, испытывая заметную неловкость от употребления непонятного ему прозвища, выслушивает ответ и приглашает Анцупова пройти дальше, за более скромную дверь, при открытии оказывающуюся бронированной. – Привет, красавчик, – произносит женский голос, сопровождаемый глухим стуком каблуков. – Неужели нашёл для меня время в своём плотном расписании?.. Бронированная дверь закрывается, намертво отсекая звуки. Секретарь неодобрительно качает головой и берёт следующую порцию писем из лотка на краю стола. На похожем столе, широком и основательном, из тёмного дерева, сотрудница "Искусницы" отрезает для Кайсы от рулона нежно-голубой фатин, голубой шёлк и белый батист. Кайса прикладывает к шёлку по очереди три катушки голубых ниток, выбирает наиболее похожие по цвету. Чуть в стороне, вне поля её зрения, с набором для вышивания в руках стоит Наташа. Закусив нижнюю губу, она смотрит на округлившийся живот Кайсы, выразительно оттягивающий платье-футболку. Когда Кайса, наклоняясь вперёд, машинально оберегает живот рукой, Наташа задерживает дыхание и подносит пальцы к губам. В галерее молла на скамейке Влад наконец расплывается в улыбке, поднимает указательный палец и набирает сообщение: "Привет! Я в Б. Хочешь поужинать на халяву?" Сообщение уходит. Звук получения раздаётся буквально у Влада над головой, он с удивлением поднимает глаза и видит Константина, насмешливо поглядывающего то на него, то на экран своего смартфона. – Здорово, Крёз, – говорит он. – Костя! – обрадованный, Влад поднимается на ноги, пожимает протянутую руку и крепко Константина обнимает, ухмыляется: – Я знал, что ты не устоишь! Какими судьбами здесь? Где Ната? Николаев подбородком указывает в сторону "Искусницы", Влад оборачивается и оттопыривает большой палец. – Значит, точно судьба, – заявляет он решительно. – Костик, я вас кое с кем познакомлю. Ничему не удивляйся, она... реально не от мира сего. – "Она"? – Костя приподнимает брови. – Это не то, о чём ты подумал, – Влад снова ухмыляется. – На её свадьбе я надеюсь побывать гостем, а не женихом. Если вкратце... В магазине Наташа, отставая на пару шагов, преследует Кайсу до выхода, встаёт за ней, осторожно втягивает носом воздух. Кайса не обращает на неё внимания, следит лишь за тем, чтобы не коснуться рук девушки за кассой, и невольно вздрагивает, услышав: – Красивые брейды. – Спасибо, – Кайса оглядывается и улыбается, оценивает Наташину косу, лежащую на плече и груди, и добавляет: – Хотела бы я иметь такую косу. Наташа улыбается в ответ и беспомощно, не удержавшись, говорит: – Хотела бы я иметь такой животик. Кайса теряется, улыбка стекает с её лица. – Прости, – Наташа торопливо кладёт вышивку на кассовый прилавок, поднимает руки. – Прости, это нетактично. Я не должна была... прости. Девушка за кассой, закончив учитывать покупки Кайсы, поворачивается и спрашивает: – Карта магазина есть? – Нет, – отрывисто бросает Кайса, недоуменно хмурится. – У меня есть, – Наташа робко улыбается и лезет в сумку, достаёт кошелёк, а оттуда – карту "Искусницы". – Вот, пожалуйста. – Спасибо, – повторяет Кайса, всё сильнее напрягаясь. Она расплачивается наличными, не выпуская Наташу из вида, заталкивает сдачу в карман и складывает покупки в бумажный пакет. Наташа, расстроенная произведённым впечатлением, делает шаг вперёд – и опускает руку на голое предплечье Кайсы над браслетами. Мир в глазах Кайсы обливается кровью. Одновременно и со всех сторон она видит родильный зал в оранжевых и розовых тонах; кровь рекой течёт по кровати Рахманова, на которой лежит Наташа, и льётся на пол, на ней поскальзывается акушерка, с грохотом роняет кювету. Кто-то визжит, где-то рядом кричит новорождённый; Наташа бледнеет и содрогается в конвульсиях и из последних сил прижимает руки к обмякшему, опустевшему животу. Вскрикнув, Кайса отшатывается и тоже хватается за живот, не роняя пакет лишь потому, что в одну из верёвочных ручек уже продета её левая рука. Мир становится цветным и спокойным, и она с ужасом смотрит на Наташу, которая с не меньшим страхом глядит на неё. – Что? Что?! – Наташа шагает вперёд и вновь подхватывает Кайсу под локоть. – Тебе плохо? Сядь, скорее, я вызову врача! Кайса отталкивает её, на этот раз молча, нацеливает на неё указательный палец. Руки у неё трясутся, губы тоже, но всё же она выговаривает с яростью: – Не! Прикасайся! Ко мне!.. Первые несколько шагов она пятится, опасаясь нового тактильного контакта, затем разворачивается и почти выбегает из магазина, ищет глазами Влада и притормаживает, обнаружив рядом с ним Константина. Влад улыбается и идёт ей навстречу; Константин следует за ним и видит жену, неподвижно стоящую за кассами. Её сумка лежит на полу, девушка за кассой приподнимается, пытаясь сообразить, нужна ли её помощь или уже пора вызывать охрану. – Ната?.. – обеспокоенно зовёт Константин. Кайса смотрит на него, на Влада. Оглядывается на Наташу. Лицо её искажает гримаса внезапного понимания – и такой же внезапной, сильной злобы. – Ты! – шипит она, тыча пальцем в подошедшего Влада. – Это ты её надоумил хватать меня за руки?! Ненавижу! Она бросает пакет и быстрым шагом идёт, почти бежит прочь, придерживая сумку на плече. Наташа, придя в себя, поднимает свою сумку и тоже выходит из магазина, оставив на кассе и вышивку, и скидочную карту и не обращая внимания на оклик кассира. – Костя, – говорит она растерянно, – Костя, я не понимаю, что случилось!.. Заметив Влада, она приглаживает волосы и пытается улыбнуться. Влад, опережая вопросы, выставляет перед собой раскрытые ладони: – Прости, Ната, прости, я всё объясню, но потом!.. – обещает он и кидается догонять Кайсу. Константин неуверенно прокашливается и качает головой, подбирает пакет Кайсы и вручает Наташе. – Стой здесь, – говорит он, расплачивается на кассе за вышивку, забирает её и карту и кладёт в свою сумку. Наташа приподнимается на цыпочки, пытаясь разглядеть в галерее Кайсу и Влада, но если Влада ей удаётся заметить за счёт его роста, то Кайса теряется в толпе окончательно и бесповоротно. – Господь и святые угодники, – шепчет Наташа и бегло крестится. – Побереги её, Господи, побереги её! Она смотрит на мужа, медлит, но всё же спрашивает: – Кто она? Я думала, Владик, он... не девушек любит?.. Константин неопределённо хмыкает. – Названная сестричка, – формулирует он наконец. – Давай подождём. Влад замечает Кайсу случайно через стеклянную витрину магазина мужской одежды. Целеустремлённо прошагав через зал, Кайса быстро перебирает висящие на плечиках фланелевые рубашки, находит нужный размер в красно-чёрной расцветке и прямиком идёт к кассе, бросает рубашку, выгребает из кармана смятые купюры. – Здесь слишком много, – терпеливо улыбается девушка-консультант, выбирает из вороха сотню и пробивает чек. Кайса молча пихает остальное обратно в карман, роняет пару монет, но даже не смотрит в ту сторону. – Обрезать ярлычки? – предлагает консультант. – Сразу и наденете. – Да, – с трудом разлепляет губы Кайса. – Спасибо. Рукава рубашки заканчиваются на уровне кончиков её пальцев, и Кайса даже не пытается их поддёрнуть – по крайней мере, до тех пор, пока на выходе из магазина не сталкивается с Владом. – Кай! – он ловит её за плечи. Время останавливается, всё вокруг замирает. Тьма выплёскивается из зрачков Кайсы, заливая радужные оболочки и белки, Кайса вскидывает руку и сама хватает Влада за голое запястье. – Пошёл вон! – выкрикивает она и видит своё отражение в глазах Влада, а затем его глаза становятся пустыми, оловянными глазами случайного пассажира вишнёвого "патриота" из февральской поездки в Лагунев – второй поездки с Игнатом. Кайса видит его оплывшее лицо, залысины, некрасивую золотую серьгу в ухе. Видит, как тёмная дымка вокруг его лица становится непрозрачно-чёрной, когда она, так же схватив его за руку, шепчет: – Пошёл вон!.. За спиной мужчины вишнёвый "патриот" уже горит, врезавшись в столб. Влад смотрит на Кайсу без улыбки. Они сидят на постели в полумраке чьей-то квартиры в Грозном. На Кайсе голубая трикотажная пижама, Влад в футболке и спортивных штанах, оба выглядят помятыми и взъерошенными со сна. – Ты мне веришь? – спрашивает Кайса негромко. – Одна семья, одна Родина, одна слава, – отвечает Влад. – Кто тебя этому научил? – спрашивает Бабуров на улице Типера, у входа в отель "Черепаха". – Эти слова... кто тебе их сказал? – Отец моей дочери, – говорит Кайса неожиданно высоким голосом. Наваждение отпускает её, мир оживает, тьма в глазах стекается обратно в зрачки, и Кайса поспешно натягивает рукав, пряча руку поглубже, так и не дотронувшись до голой кожи Влада. И всё же Влад смотрит на неё странно, смотрит так, словно боится и через силу удерживает себя на месте, рядом с ней, прикасаясь к ней, и проходит довольно много времени, прежде чем он глубоко вздыхает и говорит: – Я не знаю, что случилось, но я клянусь, что ничего не рассказывал о тебе никому. Всё, что знает Костя – что ты спасла Тоху... и что ты – семья. Кайса медленно моргает и так же медленно расправляет плечи, и Влад поспешно её отпускает и жестом предлагает отойти в сторону, чтобы не мешать другим посетителям молла. – Прости, – снова начинает Влад. – Наташа... испугала тебя, да? Ты видела её смерть? – Я потеряла пакет, – невпопад говорит Кайса, оглядываясь. – Костя наверняка подобрал, – Влад неуверенно улыбается. – Кай. С тобой всё в порядке? – Боишься, что Игнат с тебя спросит? – Кайса болезненно усмехается. – Со мной всё в порядке. Она голосом выделяет слова "со мной", и Влад не задаёт других вопросов и не торопит Кайсу, просто молча стоит рядом, а потом вдруг качает головой, обнимает её и притягивает к себе. Кайса не сопротивляется; положив голову Владу на грудь, она сцепляет руки у него за спиной, закрывает глаза и позволяет себе так постоять, прежде чем неохотно сказать: – Давай вернёмся. Я должна извиниться. Не думаю, что они захотят обедать в моём обществе после такого, но извиниться стоит. Она не виновата, что... Тряхнув головой, Кайса отстраняется, и Влад её отпускает. Они идут рядом по правой стороне галереи, почти соприкасаясь руками, слишком близко для друзей и случайных знакомых. – Я чуть не убила тебя, – признаётся Кайса, глядя в пол, на мелькающие под ногами плитки. – Да, – спокойно говорит Влад. – Я почувствовал, кажется. Плохо там, да? С Наташей?.. – Очень плохо, – соглашается Кайса, и они снова замолкают. Рисунок на рубашке Кайсы расплывается и складывается в красно-жёлтую клетку рубашки Игната. Игнат сидит на ковре детской комнаты в доме Казаковых, увлечённо гоняя с Димой модельки машинок по огороженным кубиками трассам. Он выглядит таким спокойным и счастливым, что Таня, тихо поднявшаяся на второй этаж, не сразу решается вмешаться в игру; лишь налюбовавшись на сына и Игната, она негромко стучит по открытой двери и говорит: – Дим, бабушка с дедушкой уезжают, поцелуй их на прощание! – Иду! – Дима подскакивает и требовательно смотрит на Игната: – Я сейчас вернусь, никуда не уходи! – Замётано, – Игнат кивает с абсолютно серьёзным лицом, зато Таня улыбается за двоих. – Как он? – спрашивает Игнат, когда Дима с топотом скатывается вниз по лестнице. Таня проходит в комнату, разглаживает покрывало на детской кроватке и садится в изножье, чтобы Игнату не приходилось сильно задирать голову. – Удивительно хорошо, – говорит Таня. – Мы перестали работать с психологом на прошлой неделе. Она готова была отпустить нас ещё в конце мая, но Диме у неё нравилось, и я выпросила четыре дополнительных сессии. Она сказала, у него фантастически стабильная психика... и что радость от произошедшего чуда перекрыла ужас травмирующего события. Так что это твоя заслуга, Бабадук! Игнат невесело смеётся и качает головой. – Мне жаль, что вам пришлось через это пройти, – он невесомо касается Таниного колена поверх цветастого платья и убирает руку, – но я не мог вмешаться раньше. До того, как... – Я понимаю, – Таня гладит его по волосам. – Я всё-таки восемь лет замужем за полицейским! Она легко сбегает пальцами на воротник рубашки, затем на плечо, щупает ткань. – Хорошая рубашка, – замечает она с ноткой вожделения в голосе. – Дорогая, наверное? – Не знаю, – Игнат широко, светло улыбается. – Это подарок. – От твоего папы? – удивляется Таня. – От девочки с лавандой, – поправляет Игнат. – Она профи в этом деле. – Почему она уехала? – поколебавшись, спрашивает Таня. Игнат меняет позу, прежде чем ответить, приваливается спиной к кроватке и вытягивает ноги. – Думаю, потому что я вёл себя как эгоистичный козёл, – говорит он наконец. – Она чертовски много сделала, потому что я требовал этого от неё, но я ни разу не спросил, что могу дать взамен. Упирал во всеобщее благо и долг, выпрашивал и уговаривал, но так и не додумался возместить её потерянное время и силы. Он усмехается. – Считается, что два переезда равны одному пожару, так вот из-за меня она теперь погорелица, – заканчивает он. – И я всем сердцем надеюсь, что она вернётся, но если нет, я, безусловно, её пойму. Таня молчит. Внизу Дима шумно расцеловывает бабушку – Танину маму – в обе щеки и выходит из дома, чтобы проводить до такси. – А она может вернуться? – ещё тише и осторожнее спрашивает Таня. – Я надеюсь, – повторяет Игнат. – Она всё ещё на материке... и рядом с человеком, которому я полностью доверяю. Она не исчезла бесследно, а значит, у меня есть шанс. Дима возвращается в дом, захлопывает и запирает дверь. Александр подхватывает его на руки и несёт наверх; Дима кричит: – Бабадук, Бабадук, мы идём! За спиной Александра звонит домашний телефон. Поставив Диму на первую ступеньку лестницы, Александр возвращается к аппарату, но снимает трубку уже пожилой мужчина в полосатой рубашке с закатанными рукавами, джинсах и льняном фартуке. Сам телефон стоит во внутреннем помещении небольшого приземистого домика из жёлто-коричневого кирпича; вся мебель внутри – из массива дерева, отполированного и пропитанного маслом, но ничем не покрытого, рядом с телефонным аппаратом лежат конторские книги, из зелёного стеклянного стакана как иглы дикобраза торчат разнообразные ручки и карандаши. – Винодельня Южной Звезды, – густым низким голосом говорит мужчина в трубку. – Привет, – в номере отеля в Морсби Барбара запускает руку в мокрые волосы, сидя на краю постели босиком, в футболке и трусах. – Мне нужен Андрей Мучанов. – Его нет сегодня, – с равнодушной вежливостью отвечает мужчина. – Что передать? – Передать мой номер. Срочно, – в голосе Барбары слышатся металлические нотки. – И сказать, что звонила капитан Ягель. Запиши. Она откладывает смартфон и горбится, складывает руки между коленей. – В этом всё дело, Макс, – вслух думает она. – Как я узнала? Как я, чёрт возьми, узнала?.. Кайса ведёт серо-коричневую "симфонию" по улицам Бирсби в среднем темпе потока, и над ними зажигаются фонари уличного освещения. Влад сидит рядом с ней, на заднем сиденье – Константин и Наташа; Наташа шепчет мужу на ухо, и он улыбается и едва заметно сжимает её руку. Влад переписывается с Аликом и тоже улыбается, давит смешок, когда Алик присылает ему мем с собаками. И нажимает "Переслать", привычно выбирает в списке контактов Бабурова и замирает в последнюю секунду, уже почти нажав кнопку "Отправить". Оцепенев, он смотрит на экран, где предыдущее сообщение датировано двадцать седьмым января. В переписке за тот день всего два сообщения. Около восьми вечера Сергей пишет: "154", и Влад отвечает: "1454". – Чёрт, – бормочет он почти беззвучно, выходит из диалога и закрывает лицо рукой, трёт лоб и виски. – Голова болит? – тут же реагирует Наташа. – Потерпи чуть-чуть, сейчас приедем, я дам тебе таблетку. Влад благодарно улыбается и кивает, смотрит в огни вечернего города через лобовое стекло, неглубоко дышит приоткрытым ртом. Кайса бросает быстрый взгляд на него, потом на смартфон у него на колене и, сняв руку с рулевого колеса, гладит Влада по тыльной стороне ладони. Он поворачивает к ней голову, смотрит и улыбается на этот раз одними глазами. "Симфония" по кругу объезжает площадь Науки и перестраивается в левый ряд после поворота на одноимённый проспект. – Третья арка, – Наташа наклоняется вперёд, показывая нужный дом. – И сразу направо, там удобный карман для парковки, всегда есть местечко. – У тебя красивый голос, – невпопад замечает Кайса, – и ты толково объясняешь. Если предложат озвучить навигатор, соглашайся. Наташа весело смеётся, морщит нос. – Десять лет преподавания в старших классах даром не проходят! – она поднимает раскрытые ладони и качает головой, как бы отвергая комплимент, но видно, что ей приятно. – Каждый раз удивляюсь, что ты умеешь шутить, – с серьёзным лицом вворачивает шпильку Влад. – С правильными людьми это легко и приятно, – в тон откликается Кайса, и Наташа вновь смеётся. И первой пытается выйти из машины, но Кайса выставляет руку в натянутом до кончиков пальцев рукаве, удерживая её. – Мне нужно кое-что тебе сказать, – произносит она негромко и неохотно. – Наедине. Таблетку Владу может дать Костя. – Почему это звучит так, словно таблетку мне будут впихивать как я – Джеку?.. – бормочет Влад, но послушно выходит из машины и открывает заднюю дверь со стороны Константина, жестом зовёт его к себе. Константин, чуть нахмурившись, оценивающе смотрит на Кайсу, затем снова сжимает руку Наташи и выбирается наружу. Двери "симфонии" закрываются, оставляя женщин вдвоём в тишине. – Ты не зайдёшь?.. – Наташа обращает внимание, что Кайса не глушит мотор. – Зайду, если пустишь, потому что хочу в туалет, – признаётся Кайса, скупо улыбаясь, – но сперва я должна сказать то, что тебе не понравится. Она переводит дух, на мгновение поджимает губы и продолжает, не давая Наташе вставить ни слова: – Не знаю, что Влад говорил обо мне. Есть только одна вещь, которую тебе надо знать: я ведьма. Плохая ведьма. Всё, что я могу, это взять человека за руку и увидеть его смерть. По лицу Наташи пробегает стремительная тень понимания. – Да, я видела, – так же без паузы констатирует Кайса. – И ты умрёшь родами. На последнем слове она впервые запинается, но берёт себя в руки и продолжает: – Ты истечёшь кровью, они ничего не успеют сделать, даже не поймут, что происходит. И я не знаю, можно ли это предотвратить. Я никогда не пробовала предупреждать людей, но сейчас я предупреждаю тебя. Может быть, знание что-то изменит. Может быть, ты... вовремя откажешься. Наташа закрывает рот рукой, глаза её увлажняются, ресницы дрожат. Кайса отводит взгляд, подносит к лицу сложенные ладони, дышит в них. Говорит: – Теперь я могу выключить зажигание. Или могу дождаться Влада и уехать. Тебе решать. – Я бесплодна, – с нажимом говорит Наташа. – Сегодня утром мы с Костей были в клинике. В очень хорошей клинике. Мне не поможет даже ЭКО, потому что стенки матки... Она осекается, когда Кайса пожимает плечами. – Я видела то, что видела, – сухо произносит Кайса. – Расшифровать это я не могу. Я действительно плохая ведьма. Наташа сминает платье на коленях, молчит, дышит ртом, как Влад до этого. В тишине салона "симфонии" Кайса слышит стук крови в ушах. Где-то снаружи громко лает большая собака. – Ладно, – Наташин голос срывается. – Расскажи, что ты видела. Как можно подробнее. Я хочу знать всё. Мне нужно знать. Она протягивает руку – уверенную, твёрдую. Кайса медлит, а затем, выпростав пальцы из длинного рукава, вкладывает свою ладонь в ладонь Наташи, и едва заметно вздрагивает. Прикрывает глаза. – В родильном зале персиковые занавески и коралловые столы, – начинает она. Солнце неподвижно висит над чёрной крышей дома в Остине, нагревая спину Игнату и мягкие черепичные гонты в стопках рядом с ним. На Игнате жёлтая футболка с зайцем и чёрные штаны, порванные в нескольких местах; когда футболка задирается, видна граница между бронзовым загаром на его руках и лице и белой кожей под одеждой. – Разница ведь только в том, что здесь мне не надо беспокоиться о материалах, верно?.. – сам себя задумчиво спрашивает Игнат, укладывая очередной гонт на подкладочный ковёр, выравнивая и прибивая гвоздями в размеченных точках и приклеивая лепестки на мастику. – Всё остальное работает как в жизни... хотя с краской отлично было, я бы и в жизни не отказался!.. Он передвигается вдоль крыши с фасадной стороны дома, перестёгивая при необходимости страховочные карабины. Дойдя до торца, обращённого к кукурузному полю, он смотрит назад, на просёлочную дорогу и амбар с бесконечным тёмным провалом за распахнутыми дверьми. – Не бойся, – говорит Маргарет снизу. – Там только совы. Вместо обычных красных резиновых сапог на ней высокие кожаные ботинки с не зашнурованным голенищем, на голом колене свежая ссадина, промытая и уже подсыхающая. – Привет! – Игнат машет ей рукой. – Рад тебя видеть! Как дела? Маргарет выразительно пожимает плечами. – Ты скоро закончишь? – спрашивает она. – На днях, – осторожно прогнозирует Игнат. – Думаю, завтра-послезавтра. Я мешаю тебе? – Я хочу показать тебе маму, – говорит Маргарет. – Когда закончишь, потому что ты не сможешь остаться здесь после того, как увидишь её. Игнат перестаёт улыбаться. Невероятно отчётливо он видит Кайсу за рулём красно-кирпичного "патриота", глядящую строго перед собой, отвечающую спокойно, без надрыва, без какого-либо выражения вообще: – Мой отец умер в тюрьме. Он убил маму. А я нашла её. Мне было восемь. Перебравшись вдоль крыши к приставной лестнице, Игнат отстёгивает карабин и спускается вниз, подходит к Маргарет и садится на корточки. – Эй, – говорит он, не пытаясь до неё дотронуться, – эй, послушай. Тебе не нужно... тебе не стоит... Он запинается, качает головой и начинает заново: – Мне очень жаль, что твоя мама умерла. Будь она жива, я бы хотел с ней познакомиться, честное слово, но тебе действительно не стоит... – Не будь дураком, – Маргарет хмурится. – Взрослые почти все дураки, не надо так. Я покажу тебе живую маму. Потом она умрёт, и ты проводишь её, потому что я не могу. Она топает ногой, и сухая земля под подошвой её ботинка трескается. Игнат смотрит на землю, на Маргарет. На сов, одна за другой вылетающих из амбара. Самая мелкая, воробьиный сычик, подлетает и садится Маргарет на плечо. – Я ничего не понял, – признаётся Игнат, – но сделаю как скажешь. Обещаю. – Ладно, – Маргарет успокаивается, улыбается с торжеством. – Ты хороший. Я сразу это поняла. Твой друг тоже был хороший, но глупый. Ему не обязательно было умирать. Он сам так решил. Игнат молча садится на землю. – А мне? – спрашивает он тихо. – Мне – обязательно? Маргарет снова пожимает плечами. – Я больше ничего не знаю о твоей смерти, – говорит она. Игнат ещё слышит её, просыпаясь в своей палате в Клинике военно-морской хирургии. Он лежит на спине, до пояса укрытый одеялом, в белой хлопковой майке. Клетчатая рубашка висит рядом на спинке пластикового стула, на котором лежат джинсы и спортивные штаны. Игнат надевает штаны, босиком подходит к окну и пристально вглядывается в глиняный горшок, увезённый им из дома двести двадцать по Торфяной дороге. Из земли в горшке торчат невысоко обрезанные пеньки лаванды, грунт рыхлый и интенсивно чёрный, сбоку воткнут прозрачно-зелёный индикатор влажности почвы. Вздохнув, Игнат трогает землю мизинцем, выпрямляется, отряхивает руки. – Мы сделаем всё возможное, – говорит в субботу Таня, принимая у него из рук горшок. – Если её забыли всего на месяц, у нас хорошие шансы! – Давай, – просит Игнат, с надеждой глядя на пеньки. – Ей понравится, если ты оживёшь. Юдин, входя в палату, приподнимает брови, но разговор с цветами никак не комментирует, спрашивает вместо этого с искренним любопытством: – Откуда бы такой загар, Новиков? На руках Игната на уровне рукавов футболки действительно видна граница, далеко не такая чёткая, как в его снах, но всё же заметная. – Вчера солнце было, на крыльце посидел, – невозмутимо врёт Игнат. – Солнечные ванны ты не запрещал. – Надо было бы, но не отбирать же у тебя последнюю радость в жизни, – Максим подходит, бесцеремонно разворачивает его левой щекой к окну, разглядывает рубец на скуле и ухе. – Слушай, как хорошо на тебе заживает... на коагулянтах-то! Отпустив Игната, он достаёт смартфон и делает пометки в карточке пациента, вводит пин-код, подтверждая распоряжение. – Я весь день на операциях, постарайся не умирать, – говорит он сварливо. – Вообще не до тебя. И когда там твоя печень собирается включиться?.. Скажи ей, что уже пора. Мне надоело ничего не понимать. – А я уже как-то привык, – в спину ему отвечает Игнат. Усмехается. – Спасибо, док. Ты чертовски хороший врач, мне повезло попасть именно к тебе. Юдин оглядывается, поднимает руку в неопределённом жесте, подбирая слова, но у него на запястье пищат умные часы, сообщая о начале смены, и он уходит, так ничего и не сказав. На другом конце страны, в судебно-медицинском морге города Морсби на острове Валгач, ассистент судмедэксперта заполняет документы для передачи тела в частный крематорий. Барбара во вчерашней одежде молча сидит на единственном свободном стуле, прямая как палка, с кожаной сумкой на коленях. Смартфон лежит сверху, и когда он беззвучно звонит, это замечает только сама Барбара. – Я сейчас вернусь, – говорит она ассистенту и выходит в коридор, принимает звонок с незнакомого номера. – Ну здравствуй, капитан Ягель, – Андрей Мучанов улыбается. Он сидит на основательном тяжёлом стуле в том же помещении винодельни, куда Барбара звонит накануне, перед ним записка на вырванном из блокнота желтоватом листе бумаги. Андрей в серых хлопковых брюках с множеством карманов и светло-серой рубашке с логотипом винодельни, на ногах у него дорогие, но сильно поношенные мокасины на жёлтой подошве. – Странное у вас там понятие о срочности, – язвит Барбара. – Ты сама виновата, – парирует Андрей, – я хотел оставить тебе свой номер ещё пару недель назад! Запиши хоть сейчас! – Мне нужно с тобой встретиться, – Барбара оставляет подначку без внимания. – Сегодня. Она смотрит на часы, высчитывает в уме время и заканчивает: – В семнадцать часов я буду в аэропорту Калки. Встреть меня и подбери место, где можно пообедать и кое-что обсудить без лишних ушей. Это важно. – Не сомневаюсь, раз ты снизошла до свидания со мной, – Андрей широко ухмыляется. – Без проблем, капитан. Обеспечим в лучшем виде. Если скажешь "пожалуйста". Барбара пару секунд обдумывает его заявление, затем спокойно, почти дружелюбно произносит: – Пожалуйста, Андрей, сделай как я говорю. Теперь молчит Мучанов. Он перестаёт улыбаться, прочищает горло и встаёт, комкает записку и выбрасывает в мусорное ведро. – Я всё сделаю, – обещает он. Положив телефон, он вырывает из блокнота новый лист и пишет мелкими, почти печатными буквами: "Геворг! Ты снова за старшего. Звонить только в крайнем случае, и не мне, а в emergency. Пари ты выиграл, возьми бутылку из последней партии". Записку он придавливает зелёным стаканом с канцелярией, задвигает стул и выходит, запирает дверь на чисто символический навесной замок и кладёт ключ в ямку под наличником окна. В пыли под стеной греется парочка ящериц. – Ибо всякая тварь хочет тепла и участия! – наставительно говорит Андрей и медленно пятится, чтобы их не потревожить. – И только я, жалкая ноющая рыба!.. Он не договаривает, машет рукой и идёт к машине, песчаного цвета внедорожнику "симфония". Кайса серо-коричневую "симфонию" сдаёт обратно в прокат. Несмотря на яркое солнце, Кайса в джоггерах, футболке и рубашке, и только на ногах у неё теннисные тапки как дань жаре, на голове панама. Красные очки она не снимает даже в помещении, терпеливо дожидается окончания проверки машины, натянуто улыбается, прощается и уходит, поправляя на плече маленькую сумку с нетбуком и бутылкой воды. Влад и Джек ждут её на улице, в тени под навесом. Влад держит остальные их вещи – свою сумку с пристёгнутой сверху тёплой курткой и дорожную сумку Кайсы, – Джек усердно чешет ухо задней лапой. При появлении Кайсы он вскакивает и виляет хвостом, вываливает язык. – Он тебя полюбил, – замечает Влад. – Придётся тебе навещать его в Кэме, а то парень с тоски зачахнет! – Ты останешься в Кэме? – уточняет Кайса. Влад пожимает плечами. – Я вписался там в одну халтурку, – говорит он и улыбается, вспомнив Алика на крыльце дома на Турнефор. – И мама моя там живёт. А в Типере меня больше ничто не держит. – Понимаю, – соглашается Кайса. В самолёте она, как в прошлый раз, оставляет себе мягкую косметичку и раскладывает на ней заранее раскроенные лоскутки, ловко и быстро шьёт тело куклы из плотного трикотажа. – Почему куклы? – любопытствует Влад. – То есть, у тебя здорово получается, но зачем ты этим занимаешься? – Без дела скучно, – Кайса откусывает нитку, хотя резак лежит прямо перед ней. – Я и одежду хорошо шью, но одежда подразумевает контакты с клиентами, а кукол можно продавать онлайн и рассылать курьерами без обратного адреса. – Рубашка, – вспоминает Влад. – Ты оставила Игнату рубашку. Кайса улыбается, и Влад открывает рот, чтобы пошутить на эту тему, но спохватывается и ничего не говорит, а Кайса не замечает его порыва, разглаживая очередную деталь в ладонях. – Рубашки я позволяю себе шить просто так, – говорит она удовлетворённо. – Их на удивление хорошо покупают. Если честно, я соскучилась по работе, вернусь... Она осекается, закусывает губу и замолкает, и Влад вновь никак это не комментирует. – Должно быть, со стороны это выглядит бессмысленным, – медленно произносит Кайса. – Иметь возможность служить человечеству, спасать людей, а вместо этого возиться с тряпочками и бусинками... – Но ты помогаешь, – возражает Влад. – Прямо сейчас. И никто не имеет права требовать от тебя большего. Кайса качает головой. Перед собой она видит Игната – того Игната, который приезжает в Гвоздичное и стоит на заднем крыльце, не по погоде одетый в серую толстовку и кожаную куртку, Игната, который встаёт на колени и говорит: – Пропал. Ребёнок. Ему восемь лет, понимаешь? Его надо найти. Просто скажи им, что мне можно доверять!.. Через приветливое воркование бортпроводницы Кайса слышит и свой ответ: – В этой стране ежегодно пропадает тридцать пять тысяч человек. Люди узнают, что ты умеешь, и они приносят тебе фотографии и вещи... Горный склон окутан туманом. Кайса сидит на веранде одиноко стоящего коттеджа, одетая в джинсы и шерстяной свитер, в сапоги с широким голенищем. На шею её намотан кашемировый платок с бахромой, в руках книга, рядом на круглом столике – термос и фарфоровая чашка с голубыми и розовыми цветами. По ступеням крыльца поднимается мужчина в тёплой стёганой куртке, в армейских сапогах и вязаной шапке с отворотом. Руки его пусты, но Кайса при его появлении откладывает книгу и стремительно встаёт. – ...и эти люди начинают тебя ненавидеть за то, что ты делаешь, и за то, чего ты не можешь сделать, – за кадром говорит Кайса отстранённо, – они обвиняют, упрекают, подозревают – и выгоняют, вредят, доносят на тебя. Пытаются убить. Нож входит ей в плечо, вспарывая шерстяной свитер, и Кайса кричит, широко раскрыв рот и глаза, а потом хватает мужчину за руку, не позволяя воткнуть нож второй раз, и тьма заливает её глаза и выплёскивается на кожу чёрными слезами. – Пошёл вон!.. – шипит Кайса, скаля зубы, и лицо мужчины становится пустым и безжизненным. – ...а потом ты бежишь, – заканчивает она. – Из города, из страны... или из этой жизни, когда бежать больше некуда. Влад просовывает руку между её спиной и креслом и обнимает, трётся щекой о её волосы, целует в макушку. – Эй, – говорит он негромко. – Ты больше не одна. Тебе не нужно снова бежать. Он держит её так довольно долго, прежде чем Кайса вздыхает и распрямляется, и смотрит на него изучающе. Глаза у неё светлые до прозрачности, короткие волоски липнут к влажному лбу и вискам, бровь, прижатая до этого к плечу Влада, взъерошена. Наклонив голову, Кайса разглядывает щетину на лице Влада, мелкие морщинки возле глаз, выгоревшие на солнце волосы, след от пирсинга в мочке левого уха. – Одна семья, одна Родина, одна слава?.. – спрашивает Кайса наконец. – Точно, – говорит Влад. – Но почему?.. – Кайса заламывает брови домиком. – Потому что ты была там с нами, – Влад берёт её за руку и отслеживает пальцем тонкий рубец от пули. – Один раз в семье – навсегда в семье. Он выдерживает паузу и, когда Кайса уже собирается ответить, добавляет с напускной мрачностью: – И если ты сейчас скажешь ещё что-нибудь про Серёгу, я сам тебя прокляну, честное слово! Кайса теряется, фыркает – и звонко хохочет и, испуганная собственной громкостью, поспешно закрывает рот рукой и смешно таращит глаза. Аэропорт Краснобережья – единственная длинная полоса, ангар, диспетчерская вышка и остановка автобуса, – встречает их низким чёрным небом и шквальным ветром. Деревья лесозащитной полосы раскачиваются и дрожат под его свирепыми порывами; на глазах Кайсы и Влада один из вымпелов, трепещущих над остановкой, срывается с флагштока и улетает к океану. Гроза разражается ночью. Владу снится рассветный десант с БДК "Яромир". БМП-84Т выкатываются с понтонов прямо в море; Влада швыряет на ремнях, он чертыхается и слышит, как сзади смеётся Костя. – Язык прикусил! – шепеляво жалуется Мишка Астафьев. – Трепаться меньше надо, – откликается его тёзка Шапошников. – Боб, что там по берегу? – Вижу "букашку" на одиннадцать-двадцать пять, – Серёга докладывает, а не отвечает ему, но Михаил всё равно поднимает большой палец вверх. Решение принимает Андрей. – Наводи. Гвоздь, давай трассеры. Тридцатимиллиметровая "Василиса" грохает прямо над ухом Влада, он снова дёргается в ремнях – и просыпается, садится на постели, не понимая, что происходит. На мгновение в номере становится светло как днём и сразу резко темнеет, а ещё через секунду раздаётся новый оглушительный раскат грома. Влад шумно выдыхает и падает обратно на подушку, раскидывает руки, слушая, как дождевые капли вбиваются в крышу. За шумом дождя он не слышит шуршание на соседней кровати и оборачивается лишь на движение, замеченное краем глаза. Кайса в пижаме и босиком подходит к окну и прижимается лицом к стеклу, вглядывается в густой сизо-фиолетовый ночной сумрак. Джек сползает с изножья её кровати – Влад с досадой машет рукой ему вслед, – и, поджимая хвост, бежит к Кайсе, прячет нос между её рукой и бедром. – Эй, – шёпотом говорит Кайса, садится на корточки и улыбается, треплет Джека по загривку, обнимает, кладя его голову себе на плечо. – Ну, всё хорошо, всё в порядке. Это просто гроза, восхитительная гроза! Влад видит, как шевелятся её губы, но не слышит ни слова. Прикрыв глаза, он наблюдает за ней и Джеком, и незаметно для себя засыпает. Снова будит его солнечный свет, пробивающийся между шторами. Перекатившись на бок, Влад смотрит на часы, затем дальше, на Кайсу. Она спит, подсунув ладонь под щёку, и хмурится, ресницы её дрожат. Влад приподнимается, ища глазами Джека, и делает недоверчивое лицо, обнаружив лабрадора на полу в изножье кровати Кайсы. Джек не спит; поймав взгляд хозяина, он радостно стучит хвостом по полу и вскакивает, вываливает розовый язык. – Иду! – громким шёпотом обещает Влад, неохотно сползая с кровати. – А я? – сонно спрашивает Кайса, не поднимая головы. – А ты отдыхай! – советует Влад. Кайса умиротворённо улыбается и не спорит. Пока Джек носится по лесополосе за птицами, производя достаточно шума, чтобы отпугнуть возможных змей, Влад разминается и подтягивается на заброшенном турнике, когда-то покрашенном синей краской поверх красной. На его ладонях остаются красные и синие чешуйки; Влад отряхивает руки о джинсы, с наслаждением потягивается и лезет за смартфоном. "Доброе утро, – пишет он Алику. – Какие планы на сегодня?" "Учитывая твоё отсутствие? – довольно быстро отвечает Алик. – Лежать, задрав ноги, и резаться в КМУ". "Какой пример для Сани!" – поддразнивает Влад, ухмыляясь. Джек приносит ему палку с сидящим на ней огромным жуком. Кашлянув, Влад щелчком сбивает жука, и тот улетает с недовольным жужжанием, а палку Влад швыряет вниз по склону, и Джек бросается за ней практически кувырком. "Саня с Лорой на экскурсии", – Алик пересылает ему фото, где Саня расплющивает нос изнутри о стекло автобуса. Волосы её собраны в два хвостика, перетянутых красными резинками, на красном же свитшоте – весёлый розовый поросёнок в кепке. "С твоей мифической сестрой?" – уточняет Влад. Джек возвращается с палкой, измазанной в глине, и такими же лапами. Брезгливо поморщившись и закатив глаза, Влад берёт палку и бросает её снова. От Алика прилетает фотография с подписью: "Я подготовился и могу наконец дать ответ твоему обидному для меня недоверию!" На фотографии Алик обнимает за плечи сестру – стройную и высокую молодую женщину с волнистыми каштановыми волосами, курносую, с большими глазами и широким ртом. Весело улыбаясь, она держит в руках воскресную газету "Культурный вестник столицы", сбоку к газете прижаты водительские права. Пальцем Лора частично закрывает снимок на них, но видно имя – Лариса Чеснокова. Влад сдвигает фотографию, разглядывая Алика, и улыбка его становится печальной. Сморгнув и собравшись с силами, он набирает: "О, да она красавица! Спроси, что она делает завтра вечером?" Алик присылает ему стикер с неприличным жестом, и Влад удовлетворённо ухмыляется. Когда он возвращается в дешёвый мотель, не имеющий даже названия, Кайса в джинсовом комбинезоне и майке сидит на крыльце на вытащенном из номера пластиковом стуле с нетбуком на коленях. – Фу! – протестует она, видя, что Джек собирается поставить ей на бедро измазанные в глине лапы. – Нельзя! Влад смеётся и утаскивает лабрадора в комнату, чтобы запихнуть под душ. – Кажется, мы с ним нашли единственное непросохшее место в этом районе! – кричит он в две открытые настежь двери. – В остальном – как будто никакой грозы и не было! – А что, была гроза? – откликается Кайса. На клавиатуре нетбука у неё лежит фотография Саши Шуваевой, а сверху – фото Игната, но Кайса убирает его так быстро, что Влад не успевает разглядеть. Кайса прячет фото в задний карман комбинезона и закрывает нетбук, оставляя фото Саши между крышкой и корпусом. – Саша жива, – говорит она, предваряя расспросы. – Хорошо, – Влад кивает. – Едем за остальными? Им удаётся арендовать ДжАЗ "вездеход", такой древний, что рамка под номерной знак на нём ещё квадратная, образца двадцатилетней давности. Ведёт он себя, правда, без нареканий: мотор урчит ровно, хоть и громко, кондиционер работает. Кайса проверяет фары и клаксон и сама же подпрыгивает на сиденье, когда "вездеход" взрёвывает электровозным гудком. – Scæt! – рявкает Кайса. Влад беззастенчиво хохочет. – Тебе пора прекращать ругаться, – дразнит он её. – Ребёнок впитывает как губка! На коленях Влад расстилает бумажную карту, расчерченную разноцветными линиями. Три из них сходятся поблизости от Краснобережья, на Вороньем плато; линии подписаны: "Алиса", "Юра", "Никита". Конверты тоже лежат на коленях у Влада. Выехав на шоссе, Кайса снимает левую руку с рулевого колеса и берёт один из них наугад и достаёт тонкую книжку о капитанах дальнего плаванья, затрёпанную до такой степени, что невозможно разобрать имя автора. – Алиса, – негромко поясняет Влад. – Пусть будет Алиса, – Кайса пожимает плечами. Светящаяся красная нить ведёт её примерно вдоль шоссе почти до места, где реку Розу пересекает мост Александрова. – Кто он был? – спрашивает Кайса, сворачивая направо и направляя "вездеход" вглубь плато, вверх по течению реки. – Александров? – Если тот, о ком я думаю, то учёный, – Влад оборачивается на мост, но прочитать табличку уже невозможно. – Геолог. Открыл крупнейшее в АНР месторождение свинца, настолько богатое, что мы до сих пор этот свинец экспортируем. Он замолкает, видя, что Кайса не слушает, а она вновь корректирует курс "вездехода" и останавливается метров через двести, выпрыгивает из машины и просто стоит перед капотом, глядя в землю. Влад надевает солнцезащитные очки и выходит со своей стороны, огибает машину и понимает, куда смотрит Кайса: на сухой земле, покрытой редкими колючками и сухой травой, солнечные лучи вычерчивают границы трёх участков просевшей земли – квадратного побольше и двух прямоугольных поменьше. – Думаю, мы нашли их, – сипло говорит Влад. – Я напишу Барбаре.