Каждая четвёртая

Она продолжает напевать колыбельную по дороге домой, в гостях у Бранки, в ванной и работая в саду, и то и дело видит боковым зрением девочку в красных сапогах. Иногда Кайса смотрит на неё в упор, пока та не исчезает, но чаще игнорирует – а потом ставит на стол во время завтрака вторую чашку и с досадой закусывает губу, спохватившись. На календаре в её прихожей – тридцать первое января, среда. Кайса выходит к почтовому ящику, забирает свежую газету, журнал по шитью и несколько конвертов – счета за газ, электричество и воду и письмо из Лимнеса от Рето Миллера. Бросив счета на тумбочку, Кайса надрывает клапан письма и достаёт две открытки. На одной штамп Даллеса, штат Остин, вторая – из Гироны, и чернила на обеих поблёкли и потускнели от времени. Открытку из Даллеса Кайса не читая рвёт на четыре части и бросает в мусорное ведро и переворачивает ту, что из Гироны. "Время пришло, – написано на ней округлым женским почерком. – Дерзай, моя девочка, у тебя всё получится". Кайса чуть поворачивает голову и говорит, словно обращаясь к кому-то за своей спиной: – Ты знала, что я встречу его? Откуда?! Ты же обещала не гадать на меня!.. Ей никто не отвечает. Постояв в тишине, Кайса целует открытку, поднимается наверх и вкладывает её под кожаную обложку гримуара. – Завтра, – говорит она снова, будто Эмели её всё-таки слышит. – Хорошо?.. Она спускается по лестнице, держась рукой за перила, и вместе с ней в Лагуневе спускается в подвал Таня Казакова, смотрит беспокойно на светильник над головой, оглядывается. – Сегодня не мигает, – она пожимает плечами. – Не знаю, мам. Вызову электрика на следующей неделе. Хотя, мне кажется, надо просто купить новых лампочек, эти нам вместе с домом достались, сколько им лет уже?! – Вот пусть электрик и посмотрит, – говорит сверху пожилая женщина, которую не видно в открытую дверь. – Мама! – кричит четырёхлетний Дима. – Мама, смотри, я нарисовал тебя, и папу, и кролика Питера! Мама, мы пойдём завтра в кино? Мама, пойдём?! Таня шутливо закатывает глаза и кричит в ответ: – Непременно! За их громкими голосами не слышно тяжёлого, хрипловатого дыхания Игната. Он лежит на боку с открытыми глазами и бессильно скребёт пальцами по бетонному полу. Лицо у него красное, лоб покрыт крупными каплями пота, губы в трещинах и на ввалившихся щеках и подбородке темнеет щетина. В ногах спальника лежит бутылка из-под воды, наполовину заполненная мочой, и кучей свалена грязная высохшая одежда; выше, в зоне досягаемости Игната – раскрытая полевая аптечка, в ней два пустых шприца и рассыпанные таблетки. Когда за Таней закрывается дверь подвала, Игнат с трудом переворачивается на спину и смотрит в потолок. – Врёшь, не возьмёшь, – шепчет он. – Она сказала, моя смерть будет страшной!.. Из темноты вспышками выплывают грязное, в ссадинах лицо, искажённое болью, рваная рана в лохмотьях чёрной куртки армейского образца, растекающаяся по наборному паркету лужа крови. Издалека доносится голос Кайсы: – Меня не зовут. Меня призывают!.. – и громче, с отчаянием: – Ты умрёшь. Этого достаточно. Хватая ртом воздух, Кайса просыпается и резко садится. Она в подвале, в спальнике Игната. В окно под потолком проникает дневной свет, а по полу стелется густой серый дым, клубится, протекает между коробками и старой мебелью. Кайса озирается, глаза её раскрываются всё шире, а затем она принимается надсадно кашлять, поднимается на ноги, держась за стену, и видит, что из подвала нет выхода: там, где должна быть лестница наверх, лишь более плотное облако дыма. В очередной раз обернувшись, Кайса замечает бутылку с водой. Стянув с себя футболку – под ней ещё одна такая же, – Кайса выливает воду на ткань и прижимает к лицу, пытается дотянуться до потолочного окна, но ей не хватает буквально половины ладони. За стеклом она видит густую траву и кусочек ясного голубого неба, чистого и абсолютно недостижимого; рядом с окном в стену вбит толстый новенький гвоздь. Кайса смотрит на него, пока рифлёная шляпка не занимает всё поле зрения, затем моргает, зажмуривается – и просыпается снова. Теперь она сидит, забравшись с ногами на угловой диван на первом этаже своего дома в Гвоздичном. На календаре первое февраля, на часах – начало десятого утра. Одета Кайса так же, как во сне – в белую футболку и трикотажные шорты с накладными карманами; журнал, выпадающий из рук, когда она засыпает, лежит на полу. Кайса рассеянно наклоняется и поднимает его, откладывает на подоконник. Нюхает руку, трёт пальцы друг о друга, медленно спускает ноги на пол. Встаёт. – Что-то новенькое, – бормочет Кайса, оглядываясь. – И как я должна... Она хмурится и облизывает губы, обувается и выходит на улицу, оглядывается снова. Вокруг царит полное спокойствие: ветер шумит в ветках деревьев, раскачивает головки цветов, в траве стрекочут сверчки, где-то далеко жужжит газонокосилка. В небе ни облака, солнце пробивается через листву, отбрасывает тёмные чёткие тени. На плечо Кайсы, в центр татуировки-компаса садится бабочка. – Привет, – Кайса подставляет ей палец, но бабочка вспархивает и улетает. Кайса трёт висок, вспоминая клубящийся под ногами дым и недоступное окно, а затем решительно ныряет под деревья и перешагивает через небольшую канаву, оказываясь на участке Бранки. Трава здесь не такая зелёная, как возле дома Кайсы, дорожки засыпаны мелким серым гравием. Сам дом значительно больше, с каменными арками над террасой, со стоящими в тени деревянными белыми шезлонгами; гараж у дороги не заперт, только небрежно притворён, у крыльца цветёт единственный чахлый розовый куст. Кайса поднимается по ступеням, встаёт на цыпочки и берёт ключ, лежащий на выступающем кирпиче, отпирает входную дверь, уклоняясь от висящих над ней трубочек музыки ветра. За дверью открывается просторный холл с белой мебелью и люстрой с перламутровыми подвесками, на мятного цвета стене напротив входа – большая картина с горным пейзажем. Рядом с дверью на тумбочке с вензелями стоит ретро-телефон в деревянном корпусе, с крупным стеклянным диском и трубкой с бронзовыми накладками. Глубоко вздохнув, Кайса снимает трубку, подносит к уху и набирает номер: пять, два, два, четыре. Телефон мягко постукивает, пока крутится диск, затем наступает момент, когда Кайса слышит только своё дыхание. Молчание длится и длится – ни гудков, ни помех на линии. А потом раздаётся голос Игната, хриплый и слабый: – Гвоздь. – Дом сгорит, – не задумываясь говорит Кайса. – Уходи, пока можешь. – Кайса?.. – переспрашивает Игнат. Она вешает трубку, но ещё несколько секунд стоит, держа руку на телефоне, словно ждёт, что Игнат перезвонит. Убедившись, что этого не будет, Кайса разворачивается и идёт в комнату справа, где во всю стену тянется вольер с шиншиллами. – Привет, сэр Бонкерс, – Кайса берёт ломтик сушёного яблока из миски и протягивает через прутья. Чёрная шиншилла спрыгивает с верхней полки и берёт угощение, грызёт, помогая себе лапками. Две другие, обе серые, но разных оттенков, тоже подбегают ближе, и Кайса вручает по кусочку яблока каждой из них. – Не говорите Бранке, что я заходила, – шутит Кайса, выпрямляется и выходит из дома, запирает дверь, прячет ключ обратно на кирпичный карниз. Тревожная складка между её бровей разглаживается, Кайса подставляет лицо солнцу, закрывает глаза и расслабленно выдыхает. В подвале дома номер девятнадцать по Липовой аллее Игнат машинально пытается сунуть телефон в карман, но в трикотажных штанах, сшитых Кайсой, карманов нет, и Игнат просто роняет его в спальник, с усилием поднимается на колени, встаёт в полный рост и принюхивается. Он выглядит лучше и хуже, чем накануне – из глаз уходит лихорадочный блеск, кожа приобретает более здоровый цвет, но и щетина отрастает сильнее, а волосы на голове слипаются грязными иглами. На ногах Игнат держится нетвёрдо и потому идёт вдоль стены, поднимается к двери в дом, приоткрывает её на пару сантиметров и снова принюхивается, слушает пару секунд. Ток воздуха тянет на него из комнаты клок дыма, пока прозрачный и тонкий, и это решает дело: Игнат, пошатываясь, идёт туда. Горит гладильная доска под оставленным плашмя включённым утюгом. Пламя небольшое, ткань больше тлеет, чем горит, но утюг уже покрыт копотью и частично оплавлен. Морщась и дыша через рукав, Игнат выдёргивает шнур из розетки, отставляет утюг в сторону, затем идёт в ванную и возвращается с мокрым полотенцем, бросает его сверху на доску. Пара минут ему требуется на то, чтобы обойти дом и убедиться, что никого нет. В детской он задерживается чуть дольше, смотрит с тоскливой улыбкой на кроватку в форме гоночного автомобиля, упирается лбом в дверной косяк, оставив на белой краске небольшое грязное пятно. В спальню Тани и Александра он заглядывает мельком, скользит глазами по фотографиям на стене и спускается обратно в гостиную, нараспашку открывает окно и включает вентилятор. На столе слева от висящего на стене большого телевизора стоит письменный прибор с вензелем "Т.К.", рядом с ним – закрытый ноутбук. Игнат выдвигает его на середину стола, открывает, щёлкает по иконке "ПДЛ". Он всё время прислушивается и крутит головой и пропускает момент, когда база полицейского департамента Лагунева разворачивается во весь экран. В центре – окошко с полями для логина и пароля; логин – 961kazakov – уже введён. Игнат усмехается, наклоняется к столу и одним пальцем набирает пароль. Он ни секунды не сомневается, и пароль действительно подходит, база открывается. В последних поисковых запросах – несколько автомобильных регистрационных номеров и одно имя: "Новиков Игнат". Покачав головой, Игнат вводит номер "патриота" Кайсы, и база выдаёт ему данные о владелице, по ссылке в которых Игнат переходит на водительские права Кайсы. На фотографии действительно она, но имя совсем другое – Маргарет Ульсдоттир. – Маргарет, – одними губами повторяет Игнат, удаляет запрос из истории поиска, выходит из базы и открывает режим "инкогнито" в браузере. Ссылка на сетевую энциклопедию идёт второй, сразу после рекламы тряпичных кукол. На них Игнат задерживается взглядом, отмечая знакомую ткань в красно-чёрную клетку, но энциклопедия интересует его сильнее, и он ругается и до белых костяшек сжимает кулак, увидев первую же фотоиллюстрацию: на ней девочка с длинными светлыми волосами, одетая в льняное платье, тёплую парку и красные резиновые сапоги, через плечо смотрит в камеру. Её лицо размыто фильтром, но её поза, причёска, наклон головы не оставляют у Игната сомнений в том, кого он видит. Игнат бледнеет и вновь сжимает кулаки. – Вот как ты нашла меня, – бормочет он. – Вот как. Ты просто знаешь... Практически вся информация в статье помечена как непроверенная или устаревшая, единственная рабочая ссылка ведёт на короткометражный фильм, выложенный на сайте о паранормальных явлениях. В жанрах указана документальная хроника, однако первый же комментатор пишет: "Полная чушь! Ни слова правды и ни одного реального лица, одни актёры, пробейте сами, если не верите! Настоящая Маргарет пропала сразу после того дня вместе со своей семьёй!" "Мой отец умер в тюрьме. Он убил маму", – вспоминает Игнат слова Кайсы. – А тебя забрали в Скандинавию... За окном слышится отдалённый шум мотора. Закрыв браузер, Игнат выключает ноутбук и вентилятор, колеблется пару секунд, но всё же оставляет окно открытым. Когда серебристый В90 Тани въезжает на парковочную площадку перед домом, Игнат закрывает за собой дверь подвала и спускается вниз, крепко держась за перила, возвращается в свой угол и с усилием разворачивает коробку из-под детской кроватки, создавая впечатление, что за ней – только стена. Повернув ручку подвального окна, он слышит, как Дима взахлёб делится с мамой впечатлениями о фильме, перемежая эмоции вопросами о том, как на самом деле живут кролики и нельзя ли им завести одного. Таня смеётся, но от живого кролика решительно открещивается, убеждая сына, что это слишком большая ответственность для них сейчас. Игнат прислоняется к стене, но не садится, только запрокидывает голову. Перед его лицом – дополнительный выключатель света, всеми забытый, покрытый пылью; Игнат прикрывает глаза, слабо улыбается и слушает, как наверху Таня переобувается в тапочки, как проходит в гостиную и ахает. – Мам! – кричит Дима. – В ванной мокрое полотенце! Таня отвечает не сразу и невпопад: – Иди сюда! Дима, иди сюда, сейчас же! Некоторое время наверху тихо. Игнат ждёт, пальцем рисует круги и спирали на стене. Хлопает окно гостиной, Таня бежит по лестнице наверх, потом вниз, ходит мимо подвала. Останавливается. Открывает дверь. Игнат задерживает дыхание. Таня медленно спускается до середины лестницы, тщетно вглядываясь в дальние углы, и наконец решается. – Ты... – её голос прерывается, – это ты?.. Она тут же зажимает себе рот рукой. Игнат не видит её, как и она его, но пауза затягивается, и Игнат бесшумно щёлкает выключателем. Свет в подвале гаснет, Таня вскрикивает и бросается наверх, дважды спотыкается, но всё же не падает. Дверь с грохотом захлопывается. – Мама? – снова кричит Дима. – Мама, что случилось? Ты не ушиблась?! Игнат не слышит ответа. Досадливо сморщившись, он переодевается в уличную одежду так быстро, как может, обувается, туго шнурует ботинки. Ему приходится немного посидеть спокойно, чтобы отдышаться; всё это время сверху не доносится ни одного громкого звука. Танина машина по-прежнему припаркована, входная дверь закрыта. Когда Игнат, подтянувшись, с трудом выбирается из подвального окна, Липовая аллея кажется самым мирным и спокойным местом в городе. Никто не видит, как он пригибаясь обходит дом и перепрыгивает через ограду, никто не интересуется его внешним видом или медленным шагом сильно уставшего человека, и даже патрульная полицейская машина спокойно проезжает мимо. В квартале от Липовой аллеи Игнат заходит в аптеку и бросает монетку в приёмник телефона-автомата, набирает номер, с которого звонила Кайса, ждёт больше десяти гудков, но никто не берёт трубку. Повернув голову, Игнат упирается взглядом в витрину с яркими коробочками презервативов и окрашенными в пастельные тона упаковками тестов на беременность. Он вспоминает, как в Типере, в номере отеля "Черепаха" во время странного вечернего разговора ухмыляется Бабуров: "Если у меня будет дочка, ты же станешь крёстным? Давай, Тох, соглашайся, это важно!" Коробочка из-под теста на беременность летит в мусорное ведро, за ней следует сама тест-кассета. На дисплее – две чёткие и яркие синие полоски. – Надеюсь, ты была права, – говорит Кайса, глядя на своё отражение в зеркале ванной комнаты, – потому что я не уверена, тётя Эм. Я совсем не уверена... Утром мальчишка-почтальон приносит свежую газету. Кайса, стоя у окна с чашкой чая, смотрит, как он спрыгивает с велосипеда, засовывает газету в ящик и поднимает флажок, а затем быстро оглядывается, наклоняется и жадно нюхает цветущий куст у тропинки, оглядывается ещё раз – и срывает маленькую веточку, кладёт осторожно в нагрудный карман рубашки. Кайса ждёт, пока он уедет достаточно далеко, и лишь тогда выходит за газетой – в шортах, майке, босая и без красных очков, с распущенными, ещё не расчёсанными волосами. На первой полосе – статья об автокатастрофе с тремя погибшими под Типером. На фотографиях тела скрыты крупными пикселями, но машины видны отчётливо – жёлтая, почти целая серая и смятая до середины салона красная, из окна которой свешивается к земле почти неузнаваемая, тщательно размытая рука. За изжёванным дымящимся капотом тянутся к небу белые и голубые колокольчики. В фотографиях есть одна странность: все размытые тела – чёрно-белые, хотя лицо одного из выживших, даже покрытое пикселями в месте травмы, остаётся цветным. Кайса прерывисто вздыхает и гладит пальцами снимок красной машины. – Вот и всё, – говорит она тихо. Она сворачивает газету в трубочку, обхватывает ладонью, и её рука расплывается и превращается в руку Тани Казаковой, держащую стакан с молоком. Таня в цветастом платье, с заплетёнными в косы и подколотыми волосами, закрывает холодильник и выходит из кухни, со стаканом в руке открывает дверь в подвал и спускается до середины лестницы; помедлив, ставит молоко на полупустой стеллаж, пишет на красном стикере-сердечке: "Спасибо" и приклеивает на стакан. Обводит взглядом подвал, но ничто не привлекает её внимания, и Таня кивает своим мыслям и, нервно улыбнувшись, поднимается обратно в дом. Параллельно ей после завтрака поднимается на второй этаж Кайса. На рабочем столе она раскраивает и шьёт рубашку в коричнево-красную клетку, пришивает пуговицы, зубами откусывая нитки. Из окна рядом ей видно пустынную улицу, и Кайса изредка бросает туда взгляд, словно кого-то ждёт. Пару раз она видит Бранку, снующую по участку с садовыми принадлежностями; к дому, стоящему по диагонали от неё на другой стороне улицы, приезжает синий фургон экспресс-почты. В небе, насколько его видно из окна, нет ни облачка, по верхушкам деревьев перепархивают попугаи. Издалека раздаётся стрекотание, оно приближается, и Кайса, повернув голову, следит за движением полицейского вертолёта. Вечером, когда спадает жара, Кайса в джинсах и кардигане, в красных очках, выводит пикап из гаража и едет в центральное отделение почты. На первой странице всех газет фотографии из Типера, заголовок одной из статей гласит: "Сотрудник дорожной полиции погиб в ДТП". Кайса отворачивается. Оставив машину на платной стоянке, она заходит в здание почты, идёт к телефонным автоматам, бросает монетку в приёмник и набирает номер, сверяясь с лежащим на полочке справочником. Ей отвечают после первого гудка: – Дорожная полиция, отделение шестнадцать – тридцать девять, что у вас случилось? – Привет, – говорит Кайса. – В газетах пишут, что погиб Тим Никро, это правда? – К сожалению, да, – диспетчер запинается. – Ты его знала? – Я хочу приехать на похороны, – Кайса игнорирует вопрос, но тоже запинается: – Когда... будет известно? – Прощание в воскресенье, четвёртого февраля, в полдень. Морская часовня, знаешь адрес? – Да, – Кайса машинально кивает. – Да, конечно. Спасибо тебе. Она вешает трубку и несколько секунд стоит, глядя в стену перед собой и выравнивая дыхание. По другую сторону стены Игнат бреется в ванной комнате Казаковых. Он выглядит лучше: губы более розовые, чем серые, глаза ясные и чистые; волосы на голове подстрижены машинкой – очень коротко, но аккуратно. На шее Игната поверх белой футболки висят жетоны Бабурова. Игнат накрывает их рукой, щурится на своё отражение. – Ещё поборемся, Серёга, – обещает он. – Я что-нибудь придумаю. Я их достану, вот увидишь. Сдохну, но достану. В зеркале он вдруг видит Кайсу. "Твоя смерть будет страшной", – говорит она. Игнат невесело смеётся. – Мне бы только закончить, – просит он шёпотом. – Только закончить, милая, а там – наплевать. Мне терять нечего. Он промокает лицо полотенцем, тщательно смывает срезанную щетину в раковине, складывает и прячет в карман опасную бритву. Надевает чёрную толстовку, накидывает капюшон, опуская голову, а поднимает голову уже Кайса в чёрном матовом платке, из-под которого не видно волос. Края платка заправлены под чёрную рубашку, узкие брюки и сапоги с широким голенищем тоже чёрные. Все вещи абсолютно новые, поношенными выглядят только нитяные перчатки с плотным сетчатым узором. Морская часовня находится на берегу океана, в конце Дубного проспекта на пересечении с Левобережным шоссе. Это маленькое кирпичное здание, некогда серо-коричневое, а теперь выкрашенное белой краской прямо поверх старого слоя; крыша перекрыта тёмным шифером, потрескавшимся от времени по краям, у деревянной двери висит небольшой бронзовый колокольчик. Сейчас дверь открыта. В часовне и вокруг неё – человек сорок, все в штатском, но по выправке и поведению в большей их части можно опознать полицейских; есть здесь и люди в форме – двое-трое, кому разрешают отлучиться с дежурства, чтобы сказать последнее "прости". Все они так или иначе друг друга знают, и Кайсу, выходящую из пикапа, замечают мгновенно. К ней подходит напарник Тима, один из тех, кто сегодня в форме. На его куртке, над карманом, нашивка с фамилией "Паскарь", он протягивает Кайсе обе руки и качает головой. – Соболезную, малышка, – говорит он. – Мне так жаль! – И мне, – Кайса осторожно пожимает его руки и позволяет себя обнять. Паскарь отводит её к остальным. Видно, как он представляет ей других служащих отделения шестнадцать – тридцать девять, и Кайса называется в ответ. Ей выражают соболезнования, гладят по плечам, задают вопросы, но самих разговоров не слышно, только ровный гул голосов, из которого внезапно прорывается ровная, почти без эмоций реплика Кайсы: – Я обещала выпить с ним кофе, когда вернусь!.. Вместе с остальными она слушает службу в часовне перед закрытым гробом, украшенным зелёными, синими и белыми цветами дорожной полиции АНР. Когда ей предлагают сказать речь, она соглашается, но говорит лишь: – Тим был... хорошим человеком, – а затем у неё перехватывает горло, и она плачет. Перед её глазами – кровь и сломанные кости, и это Тим, потом Игнат, потом Сергей, и три лица сливаются в одно, тонущее в крови, а затем из багрового прорастает зелёное, вытягивается в узловатые стебли травы с длинными листьями. Трава шелестит под ветром вокруг лежащего тела, по грязной куртке прыгает лягушка. Лицо и руки Бабурова не видно, только одежду – два пулевых отверстия в куртке, криво намотанную тряпку на бедре, промоченную и промытую дождями, грязные ботинки, от которых начинает отклеиваться подошва. Чуть поодаль стоит девочка в красных резиновых сапожках. Она молча смотрит, а затем отворачивается и превращается в фотографию на экране ноутбука. На снимке другая девочка – чуть старше, с более круглым лицом. Она одета в жёлтое платье и зелёную кофту, носки белых туфель исцарапаны. В руках девочка держит плюшевую собаку. Под фотографией подпись: "Корчагина Наталия, 1999. Похищена в Бирсби по дороге в школу 1 апреля 2011 года. Тело найдено 2 августа 2011 года в Хобурге. Умерла от голода". Сидя в углу кафе, Игнат мотает страницу ниже, открывая другую фотографию – мальчика лет восьми, широко улыбающегося щербатым ртом. У него крупный нос и множество веснушек на лице, на шее – гавайская гирлянда из цветов. "Стасенко Александр, 2004. Похищен 5 марта во время школьной экскурсии. После уплаты выкупа возвращён с двумя отрубленными пальцами на правой руке. Тяжёлое ПТСР. Наблюдается у психиатра". Игнат мотает страницу, не задерживаясь взглядом на отдельных лицах и строчках – он знает их наизусть. Катчетт Алёна, Ильясова Асель, Трант Анастасия, Курдюков Денис, Келлер Павел – и у большинства, кроме даты рождения, присутствует и дата смерти. Игнат крепко сжимает кулаки и несколько секунд сидит неподвижно, зажмурив глаза, затем возвращается к началу списка, оформленного в виде и на фоне грифельной доски. Первой идёт девочка с каштановыми волосами и серыми глазами, одетая в пёстрое шёлковое платье. Девочка серьёзно и сосредоточенно смотрит в камеру, но в уголках её губ таится лёгкая полу-улыбка. Над правым глазом у неё старый звездообразный шрам, светлый на фоне загара. "Шуваева Александра, 1999, – написано под фотографией. – Пропала 2 февраля 2010 года. Не найдена". Рядом – красная иконка с колокольчиком. Игнат нажимает на неё, вводит длинный логин и такой же длинный пароль, и рядом с серой грифельной доской появляется такая же зелёная, на ней мигают несколько новых сообщений. Игнат снова закрывает глаза и сглатывает. – Я в жопе, Серёга, – шепчет он. – Я в жопе. Как я могу им помочь без тебя?!.. Он закрывает доску – и ноутбук, откидывается на спинку дивана. Впереди и справа от него – стойка кафе и витрина с пирожными и сэндвичами, над ней висит широкий телевизор, и пока Игнат рассеянно смотрит сквозь него, начинаются новости. Первый сюжет, о погоне береговой охраны Восточного побережья за контрабандистами из Морсби, он пропускает, едва поняв, о чём речь, а затем картинка меняется, и Игнат холодеет, прилипая спиной к дивану и к экрану взглядом. Он плохо видит бегущую строку внизу, но ему и не нужно, он мгновенно узнаёт Калининский лесопарк и догадывается, что происходит. Вновь открыв ноутбук, он входит в новостную ленту. "Труп обнаружен в лесу во время поиска улик по делу об изнасиловании, – гласит заголовок короткой заметки, даже не статьи. – Как сообщает пресс-служба полицейского управления г. Типер, утром 15 февраля во время прочёсывания Калининского лесного массива курсантами полицейской академии был обнаружен частично разложившийся труп неизвестного мужчины. Личных вещей и документов на теле не обнаружено. Причина смерти устанавливается, однако полиция не исключает версию убийства. Ведётся расследование". На фотографии – шоссе, рассекающее лесопарк от Типера к федеральной трассе. – Принести вам ещё что-нибудь? – весело спрашивает девичий голос, и Игнат вздрагивает и вскидывает голову так резко, что юная официантка невольно делает шаг назад, испугавшись. – Кофе, – хрипло просит Игнат. – Пожалуйста. Покрепче и с сахаром. – Сию секунду, – официантка с облегчением расплывается в улыбке. Лента обновляется, пока они разговаривают, и над сообщением о теле Сергея всплывает яркая красно-оранжевая рамка: янтарная тревога, пропал ребёнок. "Ринор Сабадин, 2010 г.р., – читает Игнат. – Гвоздичное. 15 февраля 2018 года в 10:35 ушёл из дома и не вернулся. Приметы: рост 110 см, волосы чёрные, глаза тёмно-карие. Был одет в чёрные шорты и жёлтую футболку с эмблемой "Фурий Норбурга", на ногах – жёлтые сандалии. Не умеет плавать, боится собак! Управлением шерифа г. Гвоздичное объявлен сбор поисковых бригад..." Дальше Игнат даже не смотрит. Захлопнув ноутбук, он суёт подошедшей официантке купюру, в три раза превышающую стоимость его обеда, залпом выпивает принесённый кофе и стремительно выходит из кафе, на ходу доставая телефон и вызывая такси. Сидя с ногами на угловом диване на первом этаже своего дома, Кайса пришивает волосы тряпичной кукле и напевает себе под нос колыбельную. Одета Кайса в футболку и шорты, её собственные волосы подобраны в высокий хвост, но пряди у лица выбиваются, и Кайса то и дело заправляет их за уши. На её правом предплечье гелевой ручкой нарисована рунная цепочка, уже немного смазанная. Рядом на столе горит оранжевая свеча, в жестяную подставку вокруг неё насыпаны кофейные зёрна. На стук в дверь Кайса вскидывает голову и хмурится, выглядывает в окно за своей спиной – улица пуста, ни машин, ни пешеходов, и на крыльце тоже никого. Стук раздаётся снова, и на этот раз Кайса откладывает куклу, встаёт и идёт к задней двери. Там, на крыльце, стоит Игнат. Он в серой толстовке и кожаной куртке, несмотря на жару, в высоких шнурованных ботинках, с дорожной сумкой, по которой невозможно понять, что внутри. Его окружает зыбкое серебристое марево, пронизанное чёрными и оранжевыми нитями. – Пропал ребёнок, – начинает он сходу. – Мне нужно, чтобы ты... Кайса бледнеет и делает шаг назад. – ...представила меня шерифу. Я не местный, я не могу просто прийти туда и попроситься в команду, нужна рекомендация. Давай, время не терпит. К лицу Кайсы потихоньку возвращается цвет. Медленно выдохнув, она шевелит губами и качает головой: – При чём здесь ты? И при чём здесь я? Игнат смотрит на неё как на сумасшедшую. – Пропал. Ребёнок, – тихо и отчётливо повторяет он. – Ему восемь лет, понимаешь? Его надо найти. – В этой стране ежегодно пропадает тридцать пять тысяч человек, – парирует Кайса, не выражая никакого желания сдвинуться с места. – Примерно полторы тысячи из них не находят никогда, это четыре человека в день. Ты ищешь всех? Теперь бледнеет Игнат. – Что?.. – он хмурится, не веря услышанному. – Тебе всё равно?! Это не статистика! Не "где-то там"! Это твой город!.. – Но не мой ребёнок, – Кайса пожимает плечами. – Хочешь искать – пожалуйста, Робина Уильямса, сто тридцать пять, шерифа зовут Антон Чойжон. А я в этом не участвую! Что-то в её лице и тоне приводит Игната в замешательство, он опускает сумку на доски крыльца и обеими руками приглаживает волосы. – Когда-то давно, – тихо произносит он, – я видел фильм. Утверждалось, что он документальный, но я не поверил. Сакс меня затащил в кино, я бы сам не пошёл. Не люблю мистику. Он любит, его тема все эти хорроры, триллеры, неведомая... сущность! И тот фильм, он был об американской девочке. Она, ну, вроде как умела пропавших людей находить. Единственная суперсила, которой я дико завидую. Жизнь бы отдал, чтобы так уметь!.. Он смотрит в сторону и не видит, как вновь мертвенно бледнеет Кайса, как она цепенеет и перестаёт дышать. – В фильме говорили, – продолжает Игнат, – та девочка напрямую видела, что случилось с пропавшими, словно рядом стояла. Они говорили, её звали... Маргарет. Пошатнувшись, он опускается на колени и наконец поднимает глаза. – Одна семья, одна Родина, одна слава, – произносит он нетвёрдо. – Ради Серёги. Пожалуйста. Я не прошу искать его. Просто... просто скажи им, что мне можно доверять!.. Кайса молчит. Игнат закрывает глаза, а когда открывает, Кайсы уже нет. Он продолжает стоять на коленях, неподвижно и бессильно, с безвольно опущенными вдоль тела руками, смотрит в пространство перед собой. Секунды тянутся мучительно медленно. Где-то недалеко стрекочет вертолёт, лает собака. На участке Бранки включается мотокультиватор. Кайса выходит из дома в джинсах и сапогах с широкими голенищами, с кардиганом в руке, в красных очках. – Идём, – говорит она отрывисто. – Только не привыкай. Это последний раз, когда я участвую в твоих маневрах. Она дожидается Игната в гараже, уже открыв наружные двери, выводит пикап и возвращается запереть гараж. – Серёга никогда о тебе не упоминал, – глядя в сторону, замечает Игнат. – Хватит о нём, – обрывает Кайса. – Он мёртв. Игнат качает головой, говорит: – Откуда тебе знать? Кайса не отвечает. Сбор добровольцев и оперативный штаб размещаются под навесами в парке Яна Атибы, рядом с управлением шерифа. Сам шериф здесь, координирует работу поисковых групп, разговаривает сразу по двум телефонам, раздаёт полароидные копии фотографии Ринора. В толпе много полицейских, есть пожарные в летних куртках, несколько врачей. Недалеко от шерифа ходит туда-сюда мать Ринора – молодая женщина, неопрятно одетая, с растрёпанными рыжими волосами. Она кусает губы, то и дело дёргает себя за мочку уха, нелепо и отчаянно жестикулирует. Игнат обращает на неё больше внимания, чем Кайса; Кайса же смотрит в сторону, где возле ярко-жёлтого спортивного седана "таттер" с фигуркой аквалангиста на капоте стоят Алексей Агапов и Владимир Калязин. Агапов в полицейской форме, с рацией и жетоном полиции Лагунева на ремне, его чёрные волосы коротко подстрижены, по верхней губе – аккуратные усы, не слишком густые, но Агапов явно ими гордится. Светлые волосы Калязина собраны в хвост, одет Владимир в джинсы и бело-голубую рубашку с длинными рукавами. Игнат скользит по ним взглядом и больше не замечает, Кайса же даже через стёкла очков видит тёплое янтарное сияние вокруг Агапова. Она выскакивает из машины, прежде чем Игнат успевает спросить, что происходит, и быстро идёт, почти бежит к Агапову, на ходу снимая очки и цепляя их за ворот футболки. Агапов реагирует на движение и поворачивает голову, и ловит Кайсу, когда она практически влетает ему в объятия и сама хватает его за руки. Её заливает солнечный свет, ясный, прозрачный и тёплый, Кайса нежится в его лучах, замирает, безмятежно наслаждаясь моментом. – Эй, – Агапов неуверенно улыбается. – Привет. Я могу тебе помочь? Кайса взглядом обшаривает его лицо – голубые глаза, загорелую кожу, гладко выбритый подбородок и тревожную складку, наметившуюся между бровей, – и улыбается в ответ. – Ничего не бойся, – говорит она негромко и отчётливо. – Судьба твоих родителей – не твоя судьба. Ты проживёшь долгую счастливую жизнь, смерть не придёт изнутри, не нужно её ждать. Её глаза захлёстывает и покидает чернота, и Агапов теряется, но по его лицу видно, что Кайса попадает в больное место, и это беспокоит его куда сильнее её глаз. – Что?.. – переспрашивает он, не понимая ни того, что видит, ни того, что слышит. – Ей можно верить, – говорит Игнат, подходя ближе и останавливаясь в паре шагов от Кайсы, всё ещё тающей в солнечном свете Агапова. На самого Агапова Игнат смотрит настороженно и с долей завистливой ревности, Калязина отмечает и больше не обращает на него внимания. К ним идёт шериф Чойжон – сорокапятилетний мужчина, белый, с примесью азиатской крови; его усы куда внушительнее, чем у Агапова, живот нависает над ремнём, на предплечье – никотиновый пластырь. Дымка вокруг него тоже плотная, серо-голубая, с сизой полосой в области диафрагмы. – Кайса, – он поднимает руку в приветствии. – Приехали помочь? Отправлю вас с Алексеем, нужна группа в район автодрома. – Не думала, что ты меня помнишь, – Кайса неохотно отпускает Агапова и зябко ёжится, запахивает кардиган. – В том году ты вывела из леса Старую Галлу, – усмехается Чойжон, – а она – моя тётка. Я тебя не забуду. Кайса моргает и растерянно округляет глаза. – О, – говорит она, замолкает, шевелит губами. – Да, я... Чойжон переводит взгляд на Игната, и тот протягивает водительское удостоверение на имя Антона Гвоздева. Чойжон кивает. – Алексей, полагаюсь на тебя, – начинает он. – Подожди! – перебивает Кайса. Она оглядывается на Алексея, ища поддержки, и снова смотрит на Чойжона. – Мне нужна цветная напечатанная фотография, – говорит она решительно, словно шагает в холодную воду, – и любая личная вещь ребёнка. Теперь замирают все. Чойжон тяжело, неприятно хмурится, Агапов с надеждой задерживает дыхание, на лице Игната отражаются радость, облегчение и страх, и только Калязин наблюдает за происходящим с отстранённым любопытством и без особых эмоций. – Кайса, – снова начинает Чойжон. – Некогда! – Кайса хватает за руку его, причём так сильно, что шериф морщится. Понизив голос, она почти шипит: – Дай мне фотографию и вещь, и я найду его, как нашла Галлу. Сейчас, шериф. Нет времени спрашивать!.. Она переводит дух и добавляет чуть спокойнее: – А когда найдём, ты позвонишь врачу и проверишь поджелудочную. И будешь строго выполнять предписания, иначе Галла тебя переживёт!.. – Шериф, пожалуйста, – вмешивается Агапов. – Фото у меня есть, и Матильда ведь приносила вещи для поисковых собак, может быть... Игнат прикрывает глаза. Губы его шевелятся: он что-то подсчитывает и прикидывает про себя, нервно водит пальцем, рисуя в воздухе план. – Не говори ей ничего, – предостерегает Кайса. – Ничего, слышишь? Никаких надежд и обещаний! Как ни странно, именно это убеждает шерифа. Вздохнув, Чойжон разворачивается и идёт прочь, а Алексей достаёт из кармана и протягивает Кайсе полароидное фото. – Такое подойдёт? – спрашивает он. Глубоко вздохнув, Кайса берёт фото в руку и опасливо опускает глаза. И сразу расслабляется. – Он жив, – говорит она. Фотография та же самая, что в объявлении о пропаже, на ней Ринор тискает большого пса, но лицо видно полностью и чётко. У Ринора круглые уши и курносый нос, жёсткие прямые волосы. Он совсем не похож на мать, в разрезе его глаз есть что-то азиатское, как у шерифа Чойжона. – Только, – Кайса хмурится, – спит. Нет, не спит, это... что-то нездоровое. Снотворное, возможно. – Или наркотик? – уточняет Игнат. Кайса моргает несколько раз, наклоняет голову набок, вглядываясь в снимок. – Не знаю, – сдаётся она наконец. – Он... тяжёлый. Я не понимаю. Шериф возвращается и кивает на жёлтую машину. – Заводи, Алексей, поехали. Я не стану тут спиритические сеансы при его матери устраивать. Игнат открывает рот, чтобы возразить, но Кайса молчит и смотрит в сторону, и Игнат стискивает зубы и первым забирается на заднее сиденье. По обе стороны от него садятся Калязин и шериф Чойжон; им втроём тесно в спортивной машине, но переднее пассажирское кресло по негласному уговору оставляют Кайсе, и уже в машине Чойжон передаёт ей зип-пакет с детской футболкой. Кайса запускает туда руку, сжимает и мнёт ткань, моргает и указывает: – Туда. Алексей послушно трогает машину с места. – Далеко? – резко спрашивает Чойжон. – Нет, – отзывается Кайса. – Где-то рядом. Очень ясная... ясный след. – Как именно ты его видишь? – любопытствует Калязин. – Кстати, я Володя. Он впервые открывает рот, и Агапов смотрит на него в зеркало заднего вида и улыбается. Игнат скашивает глаза и видит на руках Агапова и Калязина одинаковые обручальные кольца. Кайса тоже смотрит на Владимира, окружённого белым и зелёным мерцанием, потом на Алексея, и солнечный свет накрывает её с головой. Моргнув, она заставляет себя отвернуться. – В ту сторону ведёт красная нить, – говорит она. – Отчасти похоже на птичий магнитный компас... наверное. Игнату, Алексею и шерифу Чойжону её слова ничего не объясняют, а Владимир хмыкает и поднимает большой палец, а затем предлагает: – Если как-нибудь приедешь в Лагунев, найди нас, в море сходим. Лёш, дай визитку. Шериф косится на него, но ничего не говорит. Алексей улыбается шире и действительно вытягивает из нагрудного кармана визитку. – "Яхтенные работы"?.. – вслух читает Кайса. – Сейчас налево. Она не выпускает футболку из руки, мнёт и теребит ткань по-прежнему, но выглядит куда спокойнее, чем за всё время знакомства с Игнатом. Она расслаблена и будто плывёт в пространстве, никак не связанная с "таттером" и людьми в нём. – Яхту мне дадут, – обещает Владимир. – Наша с Лёшкой пока на стапеле, но там есть хороший человек, которому не жалко для меня хорошей лодки. Кайса качает головой. – Я не умею плавать. – Для этого есть спасательные жилеты, – парирует Владимир. – Более того, у нас есть спасатель! Алексей смеётся и краснеет, и Кайса тоже негромко смеётся, глядя на него с обожанием. Игнат опускает глаза и раздражённо дёргает уголком губ. – Стоп! – внезапно выкрикивает Кайса и первой выскакивает из "таттера", оставив внутри пакет с футболкой. Мужчины вылезают за ней, выжидающе смотрят. Шериф Чойжон кладёт руку на рукоять пистолета в кобуре, Алексей немного нервно постукивает по рации на плече. Кайса озирается, медленно поворачивая голову, замирает. Перед ней – двухэтажный дом под серой крышей, обшитый голубым сайдингом. Окна обоих этажей плотно занавешены, территория вокруг дома никак не благоустроена – голая сухая земля с отдельными островками тонкостебельной колючки. Гаража нет, только односкатный навес, и под навесом стоит грязно-белый, местами проржавевший микроавтобус с номерами Северного территориального округа. Игнат и шериф Чойжон одинаково напрягаются, но Кайса проходит мимо машины к дому, поднимается на крыльцо, оглядывается нетерпеливо. – Я должна войти, – говорит она. Шериф вздыхает. Недоверие с новой силой отражается на его лице, недоверие – и подозрение. Алексей принимает решение первым. Подмигнув Кайсе, он подходит и громко и сильно стучит в дверь, объявляет: – Полиция, откройте! Шериф Чойжон морщится, но присоединяется: – Управление шерифа округа Нувель! Кайса отступает за их спины и натягивает рукава кардигана до кончиков пальцев. Игнат разглядывает её, пытаясь совместить мысленно её упрямое лицо с образом девочки со старой фотографии, трёт лоб рукой. Вздыхает, вспоминая свою футболку, попавшую к Кайсе через Серёгу – и то, как она подъезжает именно туда, где он ждёт в кустах, не готовый к длительным салочкам одновременно с полицией и похитителями детей. – Удивительный талант, – негромко говорит Владимир, останавливаясь рядом. К дому он не торопится, поглядывает по сторонам, держит руки в карманах джинсов. – Она действительно видит будущее? – Она не врёт, – неопределённо отвечает Игнат. – Хотя её не всегда можно понять. Владимир хмыкает и больше ничего не спрашивает. Дверь дома открывает Чак Николаев – невысокий мужчина довольно безобидного вида. Он одет в мягкие серо-голубые штаны, белую футболку навыпуск и светлую рубашку размера на два больше нужного, на ногах у него дырявые кеды. У него чёрные волосы и азиатский разрез глаз, но лицо скорее европейское; при виде полиции он хмурится и приподнимает руки. – Если что, я безоружен, офицеры, – он, похоже, не шутит. – Что случилось? – Можно войти? – Чойжон делает шаг вперёд, напирая всей массой, и Николаев сдаётся: – Да, пожалуйста, но... Причина его замешательства становится очевидна, стоит Кайсе войти в дом вслед за полицейскими: Николаев пакует вещи. Посреди гостиной стоит несколько не заклеенных коробок, рядом лежит одежда, инструменты, на столе собрана посуда, замотанная в пузырьковую плёнку. – Уезжаете?.. – уточняет очевидное шериф. – Так работа сделана, – Николаев пожимает плечами. – Я был на контракте на новом холодильнике, на Большом острове, слышали? Цех сдали, всё принято, могу отчаливать обратно в Бирсби. – Покажите документы, – требует шериф и, приподняв брови, смотрит на Кайсу, когда Николаев отворачивается. Кайса не замечает. Она смотрит на лестницу, ведущую на второй этаж, затем медленно делает шаг вперёд, ещё один и ещё. Николаев пытается её задержать, но вмешивается Агапов, кладёт руку ему на плечо, и Чак едва не приседает. Игнату хочется пойти за Кайсой, но Алексей опережает его и тут, переглядывается с шерифом и догоняет Кайсу у ступеней. – Может, я?.. – негромко предлагает он. Кайса слабо улыбается. – Здесь не заминировано, – говорит она и поднимается, по-прежнему пряча руки в рукавах. Лестница выходит в пустой коридор, по одной стороне которого стоят шкафы – два книжных, один с пластиковыми коробками с от руки написанными типоразмерами метизов. Кайса подходит именно к нему, пытается качнуть, но шкаф слишком тяжёлый. Алексей заглядывает в щель между шкафом и стеной. – Там нет двери, – возражает он с сомнением в голосе, – но если ты уверена, я позову Антона... в смысле, твоего Антона, думаю, вдвоём сдвинем. – Да, пожалуйста, – соглашается Кайса. "Твоего Антона" она пропускает мимо ушей. Пока Алексей спускается на первый этаж, она снимает и ставит в сторону коробки, внимательно следя за тем, чтобы ничего не коснуться голой рукой. Игнат, натянув на ладони рукава толстовки, помогает, пока Алексей в рубашке с короткими рукавами вынужден неловко ждать. Он подключается, когда Кайса ногтями принимается срывать обои, и теперь уже Игнат с раздражённым выражением лица топчется у стены. Бумага под руками Кайсы влажная от клея, она легко рвётся и ползёт клочьями. За ней – дверной проём и закрытая дверь, Алексей нажимает на дверную ручку, но тщетно. – Отойди, – мрачно говорит Игнат. Алексей машинально подчиняется, и Игнат сильно бьёт ногой в область замочной скважины. – Лучше я, – непонятно добавляет он, окончательно выламывая кусок дверного откоса, а затем отступает. – А вот теперь лучше ты. Но первой в комнату входит Кайса. Внутри полумрак, единственное окно занавешено плотной тканью, лишь сбоку пробивается луч света, падая в изножье кровати, на которой под капельницей лежит без сознания Ринор Сабадин. На его указательный палец прицеплен пульсоксиметр, рядом на тумбочке тонометр и раскрытая аптечка с приготовленными ампулами и одноразовыми шприцами. – О чёрт, – сдавленно произносит Алексей, прижимает кнопку рации и сообщает: – Шериф, мальчик здесь. Чойжона интересует только одно: – Живой? – Да, – говорит Кайса. Встав на колени, она берёт мальчика за руку. Ринор весь окутан грязно-оранжевой дымкой; Кайса вздыхает, кивает несколько раз и поднимается на ноги. – Он не умрёт, – говорит она, – но нужен врач, чтобы вывести его из комы. Алексей передаёт её слова шерифу. Кайса смотрит на него в последний раз, прежде чем надеть очки, затем отворачивается и опускает глаза. – Я ухожу, – объявляет она сдавленным голосом. – Не нужно, чтобы меня здесь видели. Она проскальзывает между Игнатом и Алексеем и направляется вниз по лестнице. Мужчины переглядываются. Игнат пожимает плечами, Алексей колеблется буквально секунду, а затем вытаскивает из кармана и кидает Игнату ключи от "таттера". Игнат ловит, салютует раскрытой ладонью. – Спасибо, – говорит он и уходит следом за Кайсой. Он догоняет её на улице и преграждает путь, показывает ключи. – Садись в машину, – приказывает он. Кайса молча подчиняется. После обнаружения Ринора она как будто гаснет, съёживается, становится прозрачнее. В машине она горбится, зажимает ладони между коленей и смотрит прямо перед собой пустым, ничего не выражающим взглядом. Игнат включает навигатор и ведёт "таттер" в обход, не тем путём, которым они приехали. Навстречу им проносится реанимобиль, в зеркале заднего вида отражаются далёкие огни синих проблесковых маячков машин управления шерифа. Наконец, Игнат не выдерживает: – Почему? – спрашивает он отрывисто. – Почему ты не хотела его искать, если для тебя это так просто?! Кайса не отвечает. Игнат кривит губы, чертыхается себе под нос и заходит с другой стороны: – Тот фильм был о тебе. Ты и есть Маргарет Ульсдоттир. Ты всегда умела искать пропавших... Пошевелившись – неловко, словно одеревенев всем телом, – Кайса протягивает руку и тычет пальцем в кнопку магнитолы. Салон "таттера" взрывается жизнерадостным кантри. Игнат вздрагивает и ругается уже в голос. У Кайсы расширяются зрачки, тьма плещется по самой грани радужных оболочек, угрожая забрызгать пронизанные тонкими красными сосудами белки. – Я совершила ошибку, – обречённо говорит Кайса и вновь замолкает. В голове Игната, глядящего через лобовое стекло на дорогу, эхом звучит её голос: – Ежегодно пропадает тридцать пять тысяч человек. Полторы тысячи из них не находят никогда. Это четыре человека в день. Четыре человека в день... четыре человека в день... Игнат оставляет "таттер" перед входом в управление шерифа, бросает ключи в бардачок и пишет об этом Калязину, забрав у Кайсы визитку: "От участка не угонят". В ответ приходит графический смайлик: ":)))))". – И что смешного? – бормочет Игнат. Толпа в парке Яна Атибы значительно меньше прежнего. Навесы ещё натянуты, люди собираются маленькими группами, переговариваются, изредка доносятся взрывы смеха и облегчённые возгласы. С маленького грузовичка женщина в яркой жилетке волонтёра раздаёт питьевую воду в пол-литровых бутылках. Кайса неподвижно стоит возле своего пикапа, словно не знает, что делать дальше. Помедлив, Игнат сует два пальца в карман её джинсов и вытаскивает ключи, открывает пассажирскую дверь. – Садись. Ему приходится практически силой запихнуть её внутрь и пристегнуть ремнём безопасности. Когда он захлопывает дверь, Кайса бессильно заваливается на неё, упирается виском в стекло. Игнат снимает куртку и подпихивает ей под голову, прежде чем тронуть пикап с места. Случайно он касается её кожи, отдёргивает руку, но Кайса не шевелится и никак не реагирует, и Игнат беспокойно хмурится. – Кайса?.. – зовёт он. Она моргает и закрывает глаза, и не открывает их до самого дома. Игнат машет рукой Бранке, привлечённой шумом мотора, и заводит пикап в гараж, помогает Кайсе выбраться наружу. – Ты же на ногах не стоишь, – понимает он. – Чёрт! Это... оно? Это так выматывает?! – Мне надо уехать, – невпопад отвечает Кайса. Вздохнув, Игнат качает головой и поднимает её на руки. – Тебе надо поспать, – говорит он, пинком открывает задние двери гаража и несёт Кайсу к дому. Лестница на второй этаж достаточно широкая для них двоих. Игнат поднимается медленно, проверяя ногой ступеньки, прежде чем перенести вес двух тел; Кайса обхватывает его рукой за шею, прячет лицо в капюшоне его толстовки. Её дыхание щекочет Игнату шею, и на его лице отражается болезненная, тоскливая нежность. Уложив Кайсу на кровать, Игнат стягивает с неё сапоги и ставит рядом. – Тебе надо поспать, – повторяет он. Кайса смотрит на него снизу вверх. На её лицо понемногу возвращаются краски; она поднимает руку, и Игнат, как заворожённый, касается её пальцев, скользит по ним к запястью, садится рядом на край постели и осторожно снимает с Кайсы очки. Она видит его окровавленным, с разорванной щекой и выбитым глазом, с мучительно пульсирующей веной под сорванной кожей; видит, как он задыхается, как пытается шевелить губами, обожжёнными и распухшими, как воздух, выходя из его лёгких, вздувается розовой пеной. Игнат наклоняется – медленно, давая ей передумать, оттолкнуть, сказать "нет", и Кайса обвивает руками его шею и притягивает к себе. Она просыпается от звука голосов внизу и сразу садится, спускает на пол босые ноги. Прислушивается. На улице темно, на дом падает свет фонаря, из окна доносится собачий лай и лошадиное ржание. Голоса мужские; Кайса заворачивается в стёганое одеяло и на цыпочках выходит из комнаты, бесшумно крадётся к лестнице. – ...не знаю, что написать в отчёте!.. – запальчиво говорит шериф Чойжон. – Не знаешь? – насмешливо переспрашивает Игнат. – Брось. Мой лучший друг служит в полиции, я знаю все ваши уловки на случай, когда нельзя засветить осведомителя или свидетеля. Розыскные мероприятия, перекрёстная проверка, интуиция, наконец!.. Придумай что-нибудь и дай подписать парням из Лагунева, они не станут артачиться. Чойжон вздыхает. – Да, они отличные ребята, – соглашается он. – Алексей приехал добровольцем в свой выходной, и я, чёрт побери, весьма рад тому, что у меня есть лишний свидетель из своих. Он тоже не хочет впутывать Кайсу, чтоб ты знал, но что мне делать с Николаевым?! Кайса морщится и качает головой. – А что с ним делать? – удивляется Игнат. – Не было никакой девушки, ему померещилось. И меня не было, только ты, Лёха и его муж... он же муж, мне не показалось? Внизу в холле шериф Чойжон рассеянно кивает. Он всё ещё в форме, но машина на улице не служебная, обычный серо-голубой седан "сиеста". Шериф сидит на краю углового дивана, постукивая пальцем по колену, Игнат – на ковре перед ним; он босой, в брюках и красно-белой клетчатой рубашке, слишком большой для Кайсы и отлично подходящей по размеру ему. – В общем, у адвоката Николаева нет повода искать лишних свидетелей, – вслух думает Чойжон. – Показаний Алексея достаточно, плюс неопровержимые вещественные доказательства. Матильда его опознала, этот Николаев, он – биологический отец Ринора. Он, похоже, давно планировал похищение сына. – Ублюдок, – лаконично отзывается Игнат, по его лицу пробегает и пропадает яростная тень. – Да, – снова подтверждает Чойжон и встаёт. – Если честно, я всё ещё под впечатлением. То, что сделала Кайса, это... потрясающе. Невероятно. В прошлом году она вывела из леса мою заблудившуюся тётку, но сказала, что встретила её случайно, а тут... "Четыре человека в день", – говорит Кайса в голове Игната, и он отводит взгляд и тоже поднимается на ноги. – Хочешь её отблагодарить? – предлагает он. Кайса наверху вздрагивает и зажимает себе рот рукой, глаза её расширяются. Чойжон вопросительно смотрит на Игната. – Сделай вид, что ничего не было. Не напоминай ей и ни о чём не спрашивай. Твою тётку в лесу она встретила случайно, а сегодня весь день провела дома со мной. Забудь обо всём. Шериф фыркает то ли насмешливо, то ли возмущённо, и прочищает горло. – А ты бы смог забыть? – возражает он. – Слушай, тёзка, пойми меня правильно: мы никогда бы не нашли пацана, если бы не она. Никогда, понимаешь?! И я всё думаю: вдруг пропадёт кто-то ещё? Вдруг потеряется, как Галла? Сам, без злого умысла, но в заповеднике люди блуждают неделями, и не всем везёт иметь при себе еду и воду!.. Кайса сжимает кулаки и крепко зажмуривается. Игнат медленно кивает. – Да, – говорит он. – Всякое бывает... Они молчат, думая каждый о своём. Кайса наверху закусывает губу и тихо сползает по стене, садится на пол. – Ладно, – решает Чойжон, – поеду. Передай ей от меня привет и спасибо. И от Алексея тоже. – Передам, – обещает Игнат. Он закрывает за Чойжоном дверь, идёт на кухню, набирает воду в чайник и ставит на плиту, зажигает конфорку. Трёт виски, словно у него болит голова. – Господи, Лиза, – зовёт он, – что мне делать?!.. Пока чайник закипает, Игнат делает сэндвичи, чистит и нарезает ломтиками пару яблок, насыпает в блюдце пригоршню орехов. Еду и чашки он ставит на поднос, поднимается наверх и замирает: в пространстве второго этажа стоят три раскрытые коробки, и Кайса методично укладывает вещи. Книги и журналы уже упакованы, швейная машинка и оверлок закрыты крышками и закреплены винтами, манекен положен на кусок полиэтилена. – Что ты делаешь? – удивляется Игнат. – А на что похоже? – Кайса оглядывается. На ней такая же клетчатая рубашка, как на Игнате, и белые хлопковые трусы в мелкий цветочек, волосы заплетены в небрежную косу. Игнат прочищает горло и опускает поднос на стол. – Прервись, – говорит он. – Тебе нужно поесть. С этим Кайса не спорит. Уложив в коробку бобины с лентами, которые она держит в руках, Кайса прикатывает от швейного стола кресло на колёсиках, забирается в него с ногами. Игнату остаётся стул с высокой спинкой, обтянутой гобеленовой тканью. – Спасибо, – благодарит Кайса, отпивая горячий чай, пахнущий травами и мёдом. Игнат кивает. – Куда ты поедешь? – Ещё не знаю, – Кайса пожимает плечами. – Сперва, наверное, в Типер. Я не готова!.. Она медленно жуёт сэндвич, оглядывается, прикидывая, что ещё надо упаковать. – Что значит "одна семья, одна Родина, одна слава"? – спрашивает она вдруг, не глядя на Игната. – Тайный девиз нашего отряда в морской пехоте, – не колеблясь отвечает Игнат. – Серёга его придумал. Он тебе сказал? – Вроде того, – Кайса впервые не полностью уклоняется от вопроса о Бабурове, кладёт машинально руку на живот. Игнат не обращает внимания, он смотрит только на её лицо. – Мы с ним, – начинает он, запинается, берёт обеими руками свою кружку. И заговаривает снова: – Уже несколько лет в АНР похищают детей. Десятилетняя Саша Шуваева идёт под дождём по летнему Кэмберри. Тротуар от школы до её дома вымощен булыжником, через примерно равные промежутки стоят цветочные клумбы, вдоль проезжей части собираются лужи. Людей на улице почти нет, Саша покачивает чёрным зонтом, сливая струйки воды то налево, то направо и загребает лужи новенькими красными резиновыми сапогами, любуется, как с них скатываются капли. Увлечённая своими мыслями, она не обращает внимания на то, как открывается дверь фургона, припаркованного на её стороне улицы. – Сообщение родителям приходит мгновенно, всегда – одно и то же, по шаблону. С них требуют выкуп, сумму, более-менее подъёмную для семьи, и запрещают обращаться в полицию, угрожая смертью ребёнка. На экране смартфона развёрнуто сообщение, начинающееся словами: "Тагир, твоя дочь у нас. Она в надёжном месте. У неё есть вода на семь дней и воздух, но нет еды. Если хочешь увидеть её живой, собери 500 тысяч крон". Номер отправителя не отображается. – Они действительно отслеживают контакты с полицией. Все, кто официально обращался за помощью, больше не видели ни своих детей, ни даже их тел. В полицейском участке звонит телефон. Рука в форменной куртке, с часами на запястье и обручальным кольцом на безымянном пальце снимает трубку, и оттуда раздаётся отчаянный и надрывный женский плач. – Мы с Серёгой... Серёга работал... в правительственной связи. У него были возможности, были... свои способы. Через комнату, правая стена которой представляет собой один огромный экран, составленный из десятков маленьких, идёт Бабуров. Он в серой форменной рубашке с капитанскими погонами, в чёрных брюках, с гарнитурой телефона в ухе. В поясной кобуре – служебный "чирков", с другой стороны к ремню прицеплена рация. Проходя между рядами, Сергей вдруг вглядывается в один из мониторов операторов, кивает и идёт дальше, на ходу доставая мобильник. – Без него я бесполезен, – признаёт Игнат. – Сообщения всегда приходят с двух платных номеров. Они зарегистрированы на Фоксенах, мы не можем получить доступ к информации о владельцах. Серёга, он как-то добыл фото, но это – всё, что есть. Я не знаю, где их логово, не знаю их имён, и вся мелкая шушера, которую мы ловили и... допрашивали, знает не больше нас. В полумраке ресторана мужчина лет сорока пяти с непримечательной внешностью и примечательным, ярким шейным платком усмехается и приподнимает бокал вина. – Они не остановятся сами, – говорит Игнат, заворожённо глядя, как в зрачках Кайсы плещется тьма. – А я ничего не могу сделать. Без Серёги я даже не отслежу новые похищения, и дети – дети погибнут, как уже погибли Саша Шуваева, Наташа Корчагина, Марат Статейко... Игнат переводит дух и запрокидывает лицо к потолку, но слеза всё равно срывается с ресниц и течёт по его щеке. Он стирает её, допивает остывший чай и снова смотрит на Кайсу. – Помоги мне, – просит он. – Пожалуйста. Я должен обезглавить эту гидру. Кайса, не отводя взгляда, берёт ломтик яблока, кусает, медленно жуёт. – Это всегда начинается одинаково, – произносит она. – Однажды совершаешь ошибку, и они узнают, что ты умеешь, и они приносят тебе фотографии и вещи, приводят своих друзей, и знакомых, и друзей знакомых. Они рассказывают о тебе репортёрам – и тем, кого ты находишь, и эти люди начинают тебя ненавидеть, потому что они не хотели, чтобы их нашли. А вместе с репортёрами приходят скептики, и криминал, и государственные службы, и люди в серых костюмах задают вопросы, на которые ты не можешь и не хочешь отвечать... Она на мгновение замолкает. – И тогда ты бежишь. Из города, из страны... или из этой жизни, когда бежать больше некуда. Отряхнув руки, Кайса встаёт и принимается вновь паковать вещи. Игнат опускает голову и долго сидит неподвижно. – Тебе помочь? – спрашивает он наконец. – Давай отнесу в машину. Кайса заклеивает верхний клапан коробки скотчем и поднимает голову. – Отнеси, – соглашается она с явным сомнением. – Спасибо. Даже вдвоём они заканчивают за полночь. Загрузив последнюю коробку, Кайса закрывает кузов пикапа, берётся за край руками и просто стоит, глядя перед собой. Она по-прежнему в рубашке и трусах, и в чёрных сапогах с широкими голенищами; это выглядит странно и одновременно привлекательно, и Игнат скользит по её телу заинтересованным взглядом, но дотронуться не осмеливается. – Мне нужно всё обдумать, – говорит Кайса, поворачивает голову. – Я отвезу тебя в Лагунев и останусь там, пока не приму решение. Это всё... чересчур для меня. – Я понимаю, – негромко соглашается Игнат. – Просто... не могу не пытаться. Ты – моя единственная надежда. Моя – и детей, которых могут похитить и закопать в лесу в деревянном ящике чуть больше коробки от стиральной машины. Глаза Кайсы расширяются. – Это преувеличение?.. – Нет, – Игнат качает головой. – Даже те дети, которых мы спасли, получили жесточайшую психологическую травму. И... мы нашли не всех. Больше не разговаривая, они возвращаются в дом. Игнат снова ставит чайник, варит для себя кофе. Кайса принимает душ и спускается вниз, одетая в джинсы, футболку и кардиган, с дорожной кожаной сумкой в одной руке и тяжёлой холщовой сумкой с деньгами в другой. Когда она ставит её на пол, монеты, собранные в столбики и обёрнутые пергаментной бумагой, глухо звякают. – Ты поэтому сменила имя? – спрашивает Игнат, ставя чашку перед Кайсой. – Чтобы не нашли? Кайса пожимает плечами. – Я не меняла. По документам я Маргарет Кайса Ульсдоттир. Я пользуюсь фамилией отца, потому что он родился здесь, так я привлекаю меньше внимания в повседневной жизни. Игнат садится напротив, кладёт в кофе две ложки сахара, размешивает по часовой стрелке, затем против. Продолжает, обнадёженный полученным ответом: – Что из того фильма – правда? – Я его не видела, – Кайса пожимает плечами. – Насколько я понимаю, когда его снимали, мама уже умерла, отец попал в тюрьму, а меня тётя Эм увезла в Гирону. Должно быть, шериф Гертер расстарался. Она невесело усмехается. – Хороший вышел фильм, раз ты помнил его столько лет. На самом деле всё случилось быстро и страшно. Ты правда хочешь знать?.. Игнат молча кивает, боясь лишним звуком спугнуть её внезапную откровенность. Кайса делает глоток, вздыхает – и начинает рассказывать.