Мечты из потали

В дальней части номера словно бы образовалась собственная Вселенная под куполом: воздух отяжелел, стал сухим до песка на стенках гортани, а на виски насело давление, какое бывает при пекле полуденного солнца. В те часы оно искряще-белое, слишком яркое, чтобы обратить взор в небо хоть на секунду и не зажмуриться. На обоих часах — настенных и наручных — восемь вечера, к тому же Кира даже не смотрел в направлении окна, чтобы сетчатку резанул иной свет, помимо искусственного, поэтому вниманию банально не было ни единой причины фокусироваться на чём-то другом, отличном от разложенных на стеклянном журнальном столике эпикризов, тем более — на безразмерной кофте, ведь та банально не источает хоть призрак того свечения. Тем не менее он поворачивает голову в сторону движения на периферии, прежде чем осознаёт это, и сразу же давится вдохом. «Что?.. — уголки губ несдержанно дёргаются, как и брови у переносицы, когда взгляд быстро скачет по весьма забавному зрелищу перед собой сверху вниз. Каркающие смешки Рюука за левым плечом лишь сильнее подначивают резко выдохнуть от веселья. — Что это такое?» Словно бы готовый мысленно изничтожить конкретно одного человека, L неумолимо наступает, и с каждым беззвучным шагом по ковролину инородная всклокоченность во внешнем виде проявляется всё отчётливее: обострившиеся от напряжения плечи, согнутые сильнее прежнего колени и локти, благодаря чему запястья, мышцы рук и конец ключиц плотно облеплены неровными серыми от влаги пятнами на кофте, а восковое лицо оттеняют перепутанные меж собой теперь волнистые пряди, с которых на ворот изредка падает несколько капель. Зрелище столь же странное, сколь по-извращённому милое, что подтверждает неловкое покашливание Аидзавы в кулак позади. Образ величайшего детектива сейчас недалёк от бездомной собаки, которую сначала отшпыняли, после чего в довершение толкнули ногой в лужу. — Здравствуй, Рюдзаки, — приветствие сквозит искренним удовлетворением из-за очередного подтверждения собственной идеальности, даже касаемо выглаженной одежды. — Я уж думал, придётся действительно ждать до завтра. В ответ на полуупрёк красноречиво молчат, но взирают до сих пор пристально, чтобы осадить чужую надменность. Распрямление крыльев предшествует двум их хлопкам, чудом не всколыхнувшим волосы никого из близстоящих, — Рюук с широким оскалом приземляется рядом с L, пока тот от внутреннего дискомфорта потирает ступнёй лодыжку. Со скрипом кожаных одеяний и позвякиванием серёжки шинигами сгибается пополам, упирая когтистые руки в колени, чтобы едва ли не по-детски непосредственно заглянуть в бледное лицо. — Эй, да его хоть выжимай, — тянет он, с напускным неодобрением качая головой, но также болтая ей вслед за изучающим взглядом сверху вниз и обратно. Искры снисходительного веселья в ореховых глазах никоим образом не отражаются в чужих, матово-серых, что жадно въедаются в визави из-под мокрой чёлки. Дело даже не в расстоянии длиной в метра два — L будто бы просто абсорбирует эмоции окружающих, но не использует их после, а расщепляет без остатка. Иным образом объяснить, почему остальные члены группы расследования не способны вымолвить ни слова, просто не удаётся. Общая настороженность, будто в преддверии гула бури издалека, по-тупому больно вдавливает зубы в предплечья, не позволяя шелохнуться никому из людей в номере. Кира снова цинично ощупывает взглядом сутулую и непонятно почему полусухую фигуру, пока в лёгких скребёт не то смех, не то сконфуженный стон. Он никогда не видел L в полный рост, но предполагает, что их рост примерно одинаков, как и типы фигур с уровнем развитости мышц. Однако сейчас тот выглядит неправдоподобно субтильно и уязвлённо. Перед ним человек, чей интеллект равен его, а сфера влияния буквально охватывает все крупнейшие организации мира, но ни о какой ауре опасности, по крайней мере, в данный момент, не идёт и речи. Что за сюр? — Когда я шёл сюда, — доселе мягкий голос несдержанно содрогается от усмешки вместе с нижними веками, — на улице дождя не было. Почему ты так выглядишь, Рюдзаки? Без возможности узнать о нахождении перед собой существа из мира иного Рюдзаки обездвижено стоит в паре шагах от Соитиро и Моги, на которых не смотрит банально из-за нежелания, без малейших рассуждений о невежливости. Слишком размеренно для расслабленного состояния он чеканит: — Здравствуй, Лайт-кун, — опасливо согнутая поза неизменна, а зрачки наполовину скрыты за ресницами. Рюдзаки вдруг зябко заталкивает ладони глубже в карманы, словно бы из-за взора неестественно выпуклых глаз теперь уже позади себя, а не из-за воздействия кондиционера на влажную одежду. — Не ожидал увидеть тебя здесь в твой официальный выходной день, — тихий голос особенно выделяет последние три слова не то укоризненно, не то утомлённо из-за чужой непокладистости. — Если удалось найти что-то важное по делу Первого или Второго Киры, не стоило приезжать сюда лично — набрать номер моего телефона было бы намного практичнее. На весьма дельное замечание спокойно пожимают плечами, на секунду закрыв глаза и хмыкнув. — Посчитал нужным продемонстрировать в реальном времени, — победную усмешку довершает красный отблеск радужки.— К тому же в нашем случае промедление грозит серьёзными последствиями, не так ли? Не хочу, чтобы здесь, — Кира демонстративно поворачивает голову к столику, заполненному досье на уже умерших преступников, и даже насылает на взгляд пелену тоски, — стало ещё больше документов. — Не тебе ведь их разгребать, — колко подмечает Рюук, а затем посмеивается. — Что, так беспокоишься об отце? Он, кстати, выглядит почти что испуганно, — монструозная морда теперь обращена к лицам двух стоящих рядом друг с другом мужчин. — Почти как ты, когда я объяснял тебе правила пользования Тетрадью. Общая атмосфера действительно расходится с понятием «непринуждённость». Кира украдкой посматривает на Аидзаву чуть позади себя, затем на излишне прямые спины Моги и отца, последние из которых, очевидно, не испытывают даже отдалённой беспечности на душе. Виной тому, по всей видимости, не очередные смерти — по крайней мере, ничто в их поведении не даёт намёков на вопиющее сочувствие по отношению к отсечённым раковым опухолям общества: никто не склонил голову, не понурил плечи, а молчание уж слишком затянулось для выражения соболезнования. Более того, отчёты вмиг перестали перечитывать, стоило лишь L настойчиво подкрасться к группе из-за угла коридора. — Вот как, — Рюдзаки равнодушно запускает пальцы в волосы в попытке неумело просушить их неловким потряхиванием, чуть недовольно прищурив глаз в процессе. Особого результата добиться не удаётся (лишь разметать капли на рукав и ковролин), поэтому затею под тихий вздох бросают, произнося: — Хорошо. Тогда пройдём к компьютерам. — Рюдзаки, — подаёт чуть встревоженный голос Соитиро, отчего окликнутый замирает, не успев сделать и шага. Под всеобщее внимание мужчина с натугой выпускает из будто бы одеревеневших лёгких воздух, ненадолго закрывает глаза и, как истинный шеф полиции, берёт ответственность за устранение недопонимания на себя. — Я… приношу свои извинения за случившееся. Стоящий дальше всех от L Аидзава с усилием поджимает губы, а его пристыженный взгляд сконфуженно переползает с детектива к обивке дивана прямо у своего колена. При виде такой недвусмысленной реакции на периферии Кира в любопытстве чуть приподнимает бровь, но почти сразу недобро прищуривается. До момента его прибытия между отцом и L произошёл какой-то конфликт интересов, из-за которого остальные не могут определить верный сценарий собственного поведения, поэтому напряжённо молчат, лишь бы не усугубить ситуацию? Звучит не слишком абсурдно, ведь Лайт лично знает, насколько вспыльчив бывает Соитиро в моменты неудовлетворённости чем-либо или же когда идут наперекор его словам, но вопреки импульсивности, тот всегда соблюдает субординацию. Следовательно, распри насчёт хода расследования или же методик L ведения оного если и могли возникнуть, то вскоре бы оказались купированы — величайший детектив столетия не походит на того, кто не способен пресечь пререкания или же допустить открытого усомнения в своём авторитете, верно? — Я знаю, что лично дал согласие полагаться на твои решения, — Соитиро с нажимом растирает морщины на собственном лбу. — Возможно, виной всему завтрашняя встреча с заместителем директора. Знаю, это не оправдание, но… — Не стоит, Ягами-сан, — без капли обиды или злобы прерывает поток извинений Рюдзаки. Он встречает небольшую оторопелость мужчины нейтральным утешением: — Мне весьма понятны Ваши переживания. Со стороны действительно может показаться, будто мы ничего не предпринимаем, но я делаю ставку не на количество действий, а на их качество. Поверьте, — голос обретает прежнюю целеустремлённость, — в конце концов, мы добьёмся поимки обоих Кир. Моги с небольшой неуверенностью в полном отпущении недавней ситуации сглатывает, когда Соитиро сначала рефлекторно оборачивается к нему через плечо, а потом и бросает взгляд на — пусть и нехотя — немного ослабившего оборону Аидзаву, словно бы интересуясь, все ли довольны исходом. Без каких-либо дополнений он плавно кивает. — Да, верно, — стальная твёрдость в голосе ставит на дальнейших сомнениях крест. — У нас всё получится. Поднятие командного духа выглядит неимоверно жалко для Киры, но он сдерживает скептичную насмешку простым отводом глаз от этого безобразия. «Не хватает только, чтобы Мацуда прибежал сюда с его глупым детским восторгом», — коротко смеётся он про себя, силясь не закачать головой. — Слышь, Лайт, — улюлюкает Рюук, чьё мнение насчёт пустой бравады не слишком отлично от владельца тетради, — уже дрожишь, небось? «Да уж, определённо, — мысленно отвечает тот на сарказм тем же образом, тогда как Рюдзаки будто бы только сейчас замечает вазочку с конфетами по центру журнального столика и торопливо семенит ближе, чтобы жадно зачерпнуть горсть, чуть морщась от поползновения влажной кофты по телу. — Единственный, кто здесь может дрожать — сам L, причём с учётом нынешних обстоятельств, буквальным образом». На отчёты бесцеремонно прилетает скомканный фантик, на что наиболее несдержанно реагирует лишь Аидзава, возмущённо цокнув языком и кривя верхнюю губу. — Если вы не против, — он импульсивно собирает некоторое из листов рукописного текста с клейкими заметками, после чего постукивает ими по столу для выравнивая стопки, — я вернусь за ноутбук. Сайтов, посвящённых Кире, становится всё больше. Возможно, на одном из них всё же найдётся хоть что-то полезное. «Верно, — Рюдзаки с изумлением моргает, когда вспоминает, почему незваный гость, который со скучающим ожиданием сложил руки на груди и рассматривает ковёр под ногами, так внезапно объявился. — Хотя нет, — истинный мотив такого поступка вонзается в сознание настолько резко, что даже щекотно. Тень от улыбки мигом проявляется на ранее безжизненном лице, а металлический шарик в грудине со скрипом распускается. — Захотел доказать мне, что я тебе не указ, Лайт-кун? Очевидно, именно за этим ты пришёл, вопреки выходному. Шанс обладания принесённой тобой информации такой ценностью, о которой невозможно молчать до завтра, колеблется в пределах семи процентов. Глупый ребёнок». Он едва наклоняет голову, отчего пару капель слетают с прядей на уже изрядно мокрую ткань ворота кофты. Этого не замечают лишь полицейские, которые молча направились в уже отведённую им дальнюю часть номера. Как кот птицу, Рюдзаки хватает чужое самодовольство в сжатый в кармане кулак, комкает до непотребного вида и, начав идти к рабочей зоне, непринуждённо выдаёт с конфетой во рту: — Не хочу показаться грубым, но за мной всё ещё остаётся право вызвать тебя в воскресенье, Лайт-кун. Не рассчитывай, что ты хоть как-то изменил мои планы. Равнодушно фыркнув, тот спешит прикрыть глаза и лёгкую досаду в них. — Я пришёл сюда не просить привилегий, — на поводу подсознательного желания всегда быть впереди, Кира демонстративно задаёт направление к столу собственным примером, без особой на то нужды. — Кстати, — давнее любопытство наконец прогрызло путь на язык и даже вынуждает обернуться, замедлив темп, чтобы сравняться, — ты так и не ответил, почему сегодня выглядишь… более экстравагантно, чем обычно. Под увлечённый грядущими событиями гогот Рюука, который заранее подлетел к одному из компьютеров, Рюдзаки уклоняется от вопроса: — Это не имеет значения. — Как скажешь. Я просто поинт… Крылья носа вздрагивают от удара плотного флёра клубники, а распахнувшиеся широко глаза почти что испуганно промаргиваются, и Лайт вмиг замирает на месте. В голове словно раздался хлопок, чьё эхо перекрывает собой окружающие звуки напрочь. Он растерянно хмурится, пока неотрывно смотрит на всё ещё блестящий от влаги затылок взбирающегося на кресло L. «Он что, был в душе? — для уточнения оправданности собственной озадаченности Кира приподнимает рукав, чтобы сверить время. — Сейчас без пятнадцати десять. Не слишком поздно для кого-то, кто, по всей видимости, бодрствует сутки напролёт. К тому же каким бы медлительным человек ни был, он вряд ли бы мылся в течение часа или даже больше». — Лайт-кун, — тянут нетерпеливо, с набитым очередной конфетой ртом, — ты хотел что-то показать мне. — Ах, да… — тот тихо откашливает возмутительную несобранность, на ходу вытряхивая из головы глупые рассуждения. «Какая разница, где он был?» — Кира излишне резко одёргивает себя: для максимального поддержания сосредоточенности даже игнорирует пустое кресло, предпочтя остаться на ногах. Разумеется, нервозность и мурашки на затылке при одном только звуке ударов капель с волос на металлическую поверхность во время ухватывания L сладости под монитором здесь ни при чём. При попытке опереться на стол хруст фантика под ладонью вынуждает вздрогнуть от неожиданности и укола ребристого угла в кожу. Его брезгливо смахивают на другую половину рабочего пространства, где тот и должен находиться. Пока последний в номере моти смиренно лежит перед клавиатурой в ожидании жестокой участи, Рюдзаки под мерный звук печати скучающе отворачивается к обновлённой этажерке со всем необходимым для быстрой работы мозга. Какое разнообразие глюкозосодержащих продуктов. Даром, что в желудке до сих пор словно бы камни. Он кладёт щёку на внешнюю сторону ладони и несколько раз тычет в клубнику на одном из пирожных, будто проверяя наличие в ней жизни. Ещё одна эксцентричность провоцирует лишь усталый вздох, затем привычный разворот монитора. — Помнишь сайт, где разместили ту псевдорелигиозную цитату? — Кира успевает избежать встречи взглядами за секунду до критического момента. — Ты сказал, что анонимность пользователей не является преградой для установления личности, верно? Тем не менее, — курсор хищно кружит вокруг случайного поста о кулинарии, — я уже говорил насчёт невозможности создания здесь профилей. Значит, даже тебе не под силу будет вычислить отправителя. — В таком случае сделать действительно ничего не удастся, — подтверждает флегматично L с прикушенным пальцем, упорно вчитываясь в бесполезный текст со своего места. — Даже если найти создателя сайта и потребовать на взаимовыгодных условиях снабдить нас информацией, навряд ли у провайдера сохранились данные об IP-адресах пользователей. Чужой мрачный взгляд искоса полоснул осуждением, настолько сильным, что пришлось недоумённо моргнуть, чтобы не обжечься секундным красным отблеском. — Рюдзаки, сколько раз повторять, — стоя теперь лицом к собеседнику, Кира недовольно сжимает рукой бедро, — я не рассматривал возможность превышения полномочий правоохранительных органов, — чеканит он решительно, на что позади слышит умилённое: «Каков праведник, хе-хе». — Выбивание из владельца анонимного сайта сведений о пользователях тоже к этому относится, причём прямым образом, как и шантаж. — Вот как. Что ж… — L по-детски обиженно дует губы, отводя взгляд от слегка опешившего от такого поведения оппонента. — Тогда зачем ты здесь, Лайт-кун? На руку, чуть выше района утреннего захвата, где кожа до сих пор слегка розоватая от упорного трения ногтями в том числе, падает прохладная капля. Мимолётом одёрнув рукав выше, тот якобы увлечённо подцепляет влажную прядь из полусухой чёлки, чтобы рассмотреть едва ли не с той же бдительностью, с какой изучает улики. Разумеется, неестественное поведение вмиг замечают, как и то, что попытались скрыть. С немым вопросом и недоверием Кира сверху вниз сканирует сначала крепко сжавшую колено ладонь, затем невозмутимо игнорирующего его внимание L. Упорство не вознаграждается объяснением, но никто не настаивает. У обоих абсолютно оправданное недоверие друг к другу, однако в плане осведомлённости о нюансах чужого поведения и реакции на какие-либо ситуации лидирует, безусловно, L, до малейших подробностей зная о характере, интересах, личной жизни и, наверняка, даже истории болезни главного подозреваемого из полученного в самом начале расследования досье. Вероятно, именно ощущение себя отстающим распаляет в жилах Лайта бурление желания выяснить причину раздражённого участка кожи. Что, если L дезинфицировал руку после того, как в университете его схватили, и не рассчитал объём перекиси, поэтому появилась аллергическая реакция? Может, появился зуд или шелушение, поэтому пришлось идти в душ, чтобы облегчить жжение прохладной водой, которую он не стёр полотенцем, чтобы максимально долго не возвращаться к неприятной проблеме? «Почему меня вообще заботит подобное? Это ведь даже не удастся использовать против него», — отторжение к собственной зацикленности на столь малозначительной детали Кира выражает тихим фырканьем, после чего с шелестом достаёт из кармана брюк сложенный листок, ради информации на котором пришёл сюда изначально. — Взгляни. Бумажку с небольшим промедлением двигают по столу ближе к L, который снова озадаченно следит за добровольной учтивостью, как в первый раз. Снова никто о том не просил, не делал напоминаний или намёков, да и передачу из руки в руку тоже могли бы снести, хоть и не без определённых трудностей, но… Неровности вновь стараются сгладить, а чужого дискомфорта — избежать. Диссонанс вызывает вовсе не факт возможного неискреннего угождения ради укрепления иллюзорной дружбы или доверия (подобное как раз ожидаемо), а то, что этот человек единственный из всех в номере отсутствовал при озвучивании нетерпимости к прикосновениям и именно он старается максимально нивелировать физический контакт. Причём насколько бы одарённым актёром Лайт ни был, эти секундные заминки при каждой передаче или обмене чем-либо не являются фальшью. Даже не походят на неё. Рюдзаки чувствует, как за рёбрами щекочет нечто неприятное, инородное, и матовые глаза распахиваются шире, словно оленьи — при свете фар. Внутри будто ворсинками пуха водят по костям. «Что происходит? — вид убираемых с листа пальцев перед собой отчего-то иссушает гортань, взывая к желанию откашлять неясное ощущение. — Не похоже на беспокойство. На раздражение тоже… Мне любопытно?.. Нет, скорее неуютно. Это мешает. Я не понимаю…» То, как едва ли не робко подцепляют бумажку, а затем разворачивают, окончательно селит в Кире сомнения, что перед ним всё ещё человек, что в один миг способен буквально подписать ему смертный приговор, за исполнением которого наверняка ещё и будет следить если не в первом ряду, то через компьютер в какой-нибудь уединённой комнате без признаков человеческой жизни в радиусе пары сотен километров. Неужели пожухлый от влаги внешний вид так разительно меняет ауру L с выверенно осторожной, даже опасной, на отдалённо невинную? Эти прилипшие ко лбу и скулам пряди, теперь отчего-то водянистый пустой взгляд, уже почти полностью сухая белая кофта и ещё более бледная шея, по которой явно бегают мурашки при каждом зябком передёргивании плечами — нарочито неприметном, но потому и выделяющемся. «Верно, — Кира непринуждённо поднимает глаза к источнику лёгкой прохлады на высоком потолке, — прямо над нами ведь кондиционер». — Где ты это взял? Монотонность голоса неожиданно отяжеляется тихим требованием подробностей. L возводит испытующий взгляд на собеседника, и тот проглатывает азартную усмешку. Желудок снова скручивает нездоровая истома от той ледяной хищной настороженности. Былая неуверенность в «подлинности» заклятого противника перед собой наконец рассеивается. На удивление, это приносит покой разуму. — Нашёл его в одном из обсуждений на другом форуме, где уже можно создавать анонимные профили. Проблема в том, — Кира прислоняется бедром к столу и изящно скрещивает на груди руки, — что при вводе ссылки в адресную строку результат прежний: страница выдаёт ошибку. Сайта будто не существует. Я мог бы списать это на совпадение, но в других чатах, разумеется, делятся действующими интернет-ресурсами, чего не скажешь о тех, что посвящены Кире. L размеренно кивает, пока тень от улыбки наползает на смятые пальцем губы. — А ты вообще знаешь, что это такое, Лайт-кун? — на вытянутой руке он поднимает листок почти на уровень чужих глаз, словно бы надпись на нём была неизвестна собеседнику уже как несколько часов. Тот с томным недовольством из-за вынужденного признания собственной неосведомлённости, беззвучно выдыхает, после чего избегает зрительного контакта. — Нет, к сожалению. Иначе меня бы здесь не было. — Шесть процентов. Чуть ли не оскалившись возмущённо, Кира метает обратно острый взгляд из-под сведённых бровей. — Что? Совершенно нетронутый такой эмоциональностью, L с помощью ноги прытко разворачивается в кресле к монитору и под ещё большее удивление со стороны отодвигает припасённый моти для удобства быстрой печати. — Вероятность того, — поясняет он монотонно, — что тебе неизвестен термин «Darknet», составляет шесть процентов. От любопытства к новому витку в ходе расследования раздражение схлынуло почти сразу. Под недоумённое мычание Рюука Кира перемещается за сутулую спину, чтобы с прищуром следить за выскочившей командной строкой и летящими вверх кодами в отдельном окне. L бросает напряжённый взгляд из-за плеча, но, заметив, что тот на полшага дальше кресла, слегка ослабляет оборону и возвращается к делу. — Я слышал о таком, но не углублялся в данную тему, — подтверждает Кира, затем задумчиво обхватывает пальцами подбородок. — Если не ошибаюсь, это что-то вроде отдельного уровня Интернета, где основную нишу занимают предоставление и приобретение незаконных услуг или товаров анонимных продавцов анонимным покупателям. Думаешь, сайт, который я нашёл, расположен там? — Правильнее будет сказать «уверен». L наугад протягивает руку к среднему уровню этажерки, и пальцы смыкаются на палочке пёстрого леденца, тогда как чужое внимание — на оголившемся полностью тускло-розоватом участке кожи под рукавом. Впрочем, его, словно воспалённую рану от соли, прячут меж грудью и подтянутыми ближе коленями. Плохо скрытый за ресницами интерес заметен в отражении на мониторе, но скорее ощущается физически. Лишь бы стряхнуть мелкие иглы дискомфорта, плечи в очередной раз передёргиваются. С оттенком раздражения L закусывает красно-синюю сладость, а затем переключает непрошенное внимание на листок двумя постукиваниями по нему. — Видишь, насколько странно выглядит URL? — бубнит с нажимом он, даже не отвлекаясь от экрана, где теперь открыт отличный от привычного обычному пользователю интерфейс браузера, от аляповатого названия которого Кира закатывает глаза. — В обывательском поле Интернета невозможно встретить подобные домены, а если их и удаётся добыть через определённых людей или приложения, сетевой протокол не позволит перейти по ссылке, ведь сведений об адресе банально не существует в базе данных. — Вот как, — тянет второй с напряжённым кивком, после чего вновь скрещивает на груди руки. — Теперь буду знать. Энтузиазм так и сочится из-за частокола зубов Рюука, когда он со звоном цепи опускается сбоку кресла L и в предвкушении начинает потирать ладони. — Похоже, — хрипит он более высоким от притворного сочувствия голосом, пока восторженно пристально следит за быстрым перемещением курсора между десятками адресов, — только что ты дал ему слишком много информации, а, Лайт? Что если на этом сайте содержатся планы твоего поклонника номер один насчёт устранения участников акций? О, или ещё лучше! — от шокирующей догадки шинигами распахивает рот, крутя головой между монитором и никак не реагирующим слушателем. — Вдруг там указаны личности глав этих «фанатских сходок»? Если так, ты ведь потеряешь преимущество, не сумев избавиться от них втихую! Вместо предплечья Кира от нарастающей нервозности медленно погружает ногти в ладонь. Будто игрок в русскую рулетку с дулом у виска, он неотрывно смотрит прямо в компьютер без возможности моргнуть: «выстрелит» или нет? Darknet — абсолютно новое пространство, проштудировать которое на наличие опасных для него лично сведений не было возможности ввиду отсутствия должных навыков и программ. Прямо сейчас может всплыть любая обличающая или, наоборот, пригодная к использованию деталь. Отвлекаться нельзя. «Не думаю, что настолько важную информацию будут предоставлять в виде ссылки на случайном форуме, каких сотни, — заверения в полной безвредности собственного решения помогают дышать менее глубоко во избежание ненужных подозрений. — Единственные сведения, способные быть на этом сайте и низвести до нуля мои шансы установить личность Второго Киры раньше L — расписание акций, ведь мне не удастся незаметно присутствовать на очередной акции в заявленный день. Однако, если его возможно получить только через отдельную поисковую систему, куда проникнуть тоже нужно ещё суметь, шансы на такой исход слишком малы. Большинство людей банально не захотят тратить такое количество времени на освоение кодирования, шифрования данных и их же дешифровку, чтобы узнать лишь дату и время встречи». Выходит, дальнейшее нахождение здесь лишено смысла. Способ «внедрения» в анонимную среду иной стороны Интернета повторить в домашних условиях не удастся — слишком рискованно ввиду угрозы отслеживания того устройства, откуда будет совершена попытка входа, стоит лишь единожды использовать недостаточную защиту персональных данных. К тому же время уже достаточно позднее, а завтра всё ещё будний день. — Значит, — усмиряющий внутреннюю бурю тревоги вздох сопровождается плавным закрытием глаз, — эту часть «моего дела» я оставлю тебе. Ты ведь ещё собираешься работать какое-то время, верно, Рюдзаки? — Так и есть, — выдают отстранённо, в перерыве от стёсывания языком сладкого красителя, одной рукой иногда печатая нужные команды. — Чего не сказать о тебе, Лайт-кун. Насколько я могу догадаться по физическим показателям и визуальной оценке состояния тела, ты соблюдаешь строгий режим. Рюук почти обиженно бурчит: — Ага, не то слово, — он чешет когтем за ухом, чуть наклонив голову вбок. — Не успевает даже расслабляться между подготовкой к лекциям и записями в Тетрадь. Даже сыграть в приставку времени нет! Ребячливый укор полностью игнорируется, как и ожидалось. — Недостаток сна плохо сказывается на мыслительной деятельности, — кратко усмехается Лайт, а в глазах плещется снисходительность. — Внешний вид тоже претерпевает неприятные изменения. Мне казалось, тебе, как никому другому, хорошо известно это. — Довольно грубо, Лайт-кун, — отзывается Рюдзаки сухо и более тихо. — Во-первых, я не имел намерений оскорбить твой… образ, — чуть дрогнувшее спокойствие при общении дипломатично восстанавливается, пока цепкий взгляд сфокусирован на макушке за спинкой кресла. — Во-вторых, будем объективны, — Лайт демонстративно разводит руками, — ты точно не придерживаешься общепринятого мнения о необходимости выглядеть опрятно. Тот слегка запрокидывает голову и задумчиво возводит глаза к потолку, несколько секунд осмысливая верное заявление. — Ты прав. Это лишняя трата времени и энергии, которую можно потратить на мозговую активность. — Почему-то мне удаётся и то, и другое, — не упускает шанс уколоть своим превосходством Лайт, но звучит это так, будто ребёнка воодушевляют лучше стараться. — У нас разная система ценностей, Лайт-кун, — Рюдзаки спокойно отмахивается от чужой попытки принизить его способности к многозадачности. Однако он видит уступ, за который сразу цепляется, непринуждённо выведывая: — Почему для тебя настолько важно выглядеть идеально? Чтобы лучше видеть, как между бровями возникает небольшая складка из-за недоумения от столь странного ввиду очевидности ответа вопроса, приходится украдкой взглянуть через плечо. Пряди уже лишь слегка липнут к скуле и шее, но всё ещё неприятно щекочут влажным холодком. — О чём ты? — фыркает тот небрежно, затем пожимает плечами. — Я ведь живу в обществе, как и все остальные. Людям намного приятнее видеть ухоженного человека в выглаженной чистой одежде, с хорошими манерами, здоровой кожей и чувствовать аромат парфюма. С теми, кто вызывает симпатию уже одним лишь внешним видом, будут охотнее общаться, да и самому расположить других к себе будет намного проще. От поползновения уголков чужих губ Лайт чувствует резь в груди. Скрещённые руки давят на неё чуть сильнее, а ладонь снова понемногу разжимает предплечье перед нервозным сжатием в плотный кулак. — Я правильно понимаю, — резюмирует будто бы с издёвкой Рюдзаки, — что ты стараешься выглядеть идеально для более успешного манипулирования людьми, в чей круг доверия без особых усилий попадаешь? Лайт отрицательно качает головой. — Ты переиначиваешь мои слова. Любого ребёнка приучают следить за собой, чтобы не быть неотёсанным и не использовать грязную одежду снова и снова. Большинство пытается достичь идеала, а внешность — первый критерий, который поддаётся изменениям или улучшениям. Мало кому будет приятно находиться рядом с кем-то, кто слишком далёк от принятой цивилизованным обществом картины красоты. Он хотел было демонстративно взглянуть на стоящего слева Рюука, но пресекает себя. Вместо этого он замечает, как острые плечи вздрагивают под волной озноба, но не от холода. От предвкушения. — Не хочу показаться грубым, — для придания хоть малейшей искренности заявлению пристальный взгляд на секунду падает на собственные поджатые колени, но мигом возвращается к отслеживанию чужих эмоций, — но звучит так, словно ты с детства боишься показаться неидеальным хоть в чём-то, Лайт-кун. С последними словами в ушах всё стихает и раздаётся звон. Будто пара капель ударилась о гладь воды, чья вибрация током пронизывает тело. Возможно, то было терпением, однако больше похоже на… Осознание? Лайт поражённо замирает, сам не понимая, от раздражения, уязвлённости или оскорбления раздутого эго. Никто прежде не смел ворошить нечто настолько личное, тем более озвучивать. Это неприятно, незнакомо и нежеланно. Нетипичность ситуации просто не позволяет привести мысли в порядок, чтобы дать хоть какой-то отклик, помимо плотно сжатых губ. Для слов нужно вдохнуть, но почему-то номер словно бы уменьшился до одной лишь этой части, а окружающий мир затянуло тёмной дымкой, сжирающей воздух почти подчистую. Когда вязкую слюну сглатывают, Рюдзаки, готовый отложить работу с шифрованием собственного исходного адреса, даже наполовину разворачивается в кресле к собеседнику. — Тебя так воспитали, верно? — он чуть наклоняет голову с прислонённым к цветным от пищевого красителя губам леденцом. — Оттого с малых лет приходится поддерживать образ непогрешимой во всём личности? — вопрос не был риторическим, но его оставляют таковым, продолжая: — Ты рос в семье полицейского, чьё чувство справедливости и морали не поддаётся сомнению, а наоборот, служит примером для каждого, в том числе для собственного ребёнка. Тем не менее, я на восемьдесят пять процентов уверен, что Ягами Соитиро редко уделял тебе внимание, не считая оценки твоих достижений. — Я не помню, — Кира слегка скалится и чуть втягивает голову в плечи, чтобы через прищур взирать с ещё большей нетерпимостью на того сверху вниз, — в какой момент ты стал моим психологом, Рюдзаки. Вместо открытой угрозы в низком голосе Рюдзаки подмечает лишь то, как чужие пальцы образуют подрагивающий кулак и к тому же, судя по белеющим костяшкам, очень плотно вонзаются в кожу ладони. «Это защитный механизм, — вмиг распознают незаметный на первый взгляд жест. — Я затрагиваю очень личную для него тему, которая, очевидно, не является источником светлых эмоций. Дело в нежелании признавать себя таким же человеком наравне с остальными ввиду нарциссизма?» Они вновь встречаются взглядами, и тогда как один пульсирует возмущением, второй источает если не сочувствие, то очень близкое к утешению спокойствие. Оно холодное из-за неприкрытости силы чувства, но в то же время согревающее ненаигранной участливостью, которому явно противятся. «Нет, дело в другом, — осознание тягучим мёдом ложится на кору головного мозга, медленно обволакивая не только теплом, но также и лёгкой тоской. — Ягами Лайт не видит себя где-либо, кроме первого места, не из-за желания быть лидером или кумиром многих. Это второстепенно, — Рюдзаки внимательно всматривается в лицо напротив, но даже немного заострившиеся вследствие подросткового возраста черты не способны скрыть за собой ребёнка. — Он просто не умеет иначе». Происходящее явно идёт вразрез всевозможным сценариям. Кира неизменно держит в уме аксиому «L никогда не делает что-то просто так», поэтому не верит в бескорыстный порыв проникнуться хоть частью его жизни. Однако спину обдаёт жаром всё сильнее с каждой секундой, когда так и не удаётся достоверно обосновать причину впервые настолько не похожей на лицемерие реакции, а главное — эмоций на расширенной радужке. — Прости, — раздаётся тихо, после чего тишину скрашивает короткий скрип разворачиваемого обратно к монитору кресла. — Если это оправдает моё поведение, можешь воспринять это как профессиональную деформацию. «Ещё ты мне одолжения делать будешь», — Кира с надменным хмыканьем душит полурык в горле, всё ещё визуально разъедая чужую макушку. — Как скажешь, — произносит он саркастично, не желая продолжать неприятную тему. Долго слушать клацанье клавиатуры не приходится: из кармана брюк доносится двойное позвякивание телефона. Прежде чем удаётся бегло прочитать текст СМС: «Лайт, где ты? Я волнуюсь» от Сатико, Рюдзаки вновь флегматично оповещает: — Ты давно можешь идти, Лайт-кун. Однако, если хочешь, подожди ещё немного — остальные тоже уже собираются. Лайт недоверчиво оборачивается, чтобы с лёгким удивлением убедиться в точности брошенных вслепую слов. Полицейские, которые либо не хотят снова перечить L во избежание воссоздания недавней гнетущей атмосферы, либо просто уверовали в непродуктивность дальнейшего расследования после десяти часов вечера, отложили документы, чтобы устало поправить галстук или размять плечи. Это даже слегка забавно: похоже, теперь действительно лишь у одного человека хоть немного мечется душа из-за строгих рамок рабочего графика. Значительную роль в этом, конечно, играет не привычка — график был без предупреждения изменён лишь сегодня, — но тем не менее. Картина того, как отец надевает пиджак и, немного перекинувшись через журнальный столик к что-то объясняющему с вялой жестикуляцией Аидзаве, по одному собирает передаваемые им отчёты с написанными от руки сведениями, очевидно, касаемо акций, вынуждает Лайта беззвучно вздохнуть. Он почти не видит лица Соитиро, но знает — более морщинистую от морального изнурения кожу сушит досада, упрямо скрываемая для поддержки надежды в глазах коллег, а уголки тонкой линии губ часто закусывают, чтобы избавиться от гнетущих мыслей о неисполнении долга по защите граждан Японии. Настолько истощающая тело и дух самоотверженность до сих пор восхищает, но также вызывает лёгкое чувство стяжения в груди. «Отцу не помешал бы отдых, — Лайт плавно опускает взгляд тихого сочувствия на ковролин. — Не так много времени прошло с момента, как он лежал в больнице». — Ты более-менее укладываешься в собственное расписание, Лайт-кун? Внимание вновь забирает Рюдзаки, которому, видимо, просто по-человечески скучно сидеть молча с леденцом во рту и вбивать одной рукой коды доступа. — Не сказал бы, — признаётся тот, прежде чем свериться с часами. — Придётся пожертвовать некоторыми минутами в душе, чтобы поспать восемь часов. Повезло, что я подготовился к промежуточным тестам заранее. — Я уверен, — Рюдзаки быстро смотрит на чужое отражение в мониторе, — у тебя, как и прежде, получится сдать на высочайший балл. Вопреки ожиданию увидеть лишь самодовольную усмешку и плавный кивок в качестве согласия, Лайт дополняет эти действия чуть ли не благодарным: — Спасибо. Разумеется, так и будет. Леденец трескается под зубами. Несколько крошек падают на кресло, а ещё немного липнут вокруг рта. «Отлично, — не обратив внимания на беспорядок, L выделяет успех галочкой, всё ещё опосредованно считывая результат постепенного снижения насторожённости к его похвале. — Лайт-кун начинает медленно привыкать к моему обществу и взаимодействию немного за рамками прав главного подозреваемого с привилегиями. Нельзя сказать, что на данном этапе он способен испытывать крепкую привязанность, но его действия говорят как минимум об отсутствии ненависти, отвращения или сильной нетерпимости. Значит, я делаю всё верно, а с течением времени добьюсь нужного мне результата». Любая психика поддаётся воздействию. L уяснил столь простую аксиому ещё в подростковом возрасте, хотя максимально наглядно отследить динамику и результат подобных преображений сумел всего несколько лет назад, во время расследования дела собственного преемника в Лос-Анджелесе. Beyond изначально обладал склонностью к психическим расстройствам, как показывало ежегодное клиническое тестирование в приюте, однако решающим толчком к тем ужасающим изменениям образа мышления всё же послужили внешние факторы. Главное — как можно чаще закреплять результат, и как бы L не желал полностью рассеять мысль о прямой причастности Дома Вамми к произошедшему слому, рациональность не позволяла того. С небольшой заторможенностью из-за шороха внутренних размышлений Рюдзаки упирает взор в часы в углу монитора. — Ты ужинал, Лайт-кун? — Ещё нет, — тот качает головой и расслабленно кладёт руки в карманы. — Я же здесь с восьми вечера. Колючие образы произошедшего за последние несколько часов вновь наседают на едва приподнявшиеся плечи. Во избежание раскручивания механизма по осуждению себя за слабость перед собственной непрофессиональностью ранее, Рюдзаки чуть крепче сжимает палочку надкусанного леденца, на секунду морщит нос и предлагает в тихом, натянуто дружелюбном тоне: — Я могу попросить Ватари принести тебе ужин в соответствии с твоими предпочтениями, как Мацуде, — он вытягивает левую руку в сторону, отчего Рюук испуганно отпрыгивает за секунду до момента, когда сладость проходит сквозь него и ей круговыми движениями обобщают дальнейшие слова. — Ты также волен занять любой номер на этом этаже, чтобы переночевать. Отсюда ближе добираться до университета. Даже не придётся пользоваться метро. Паузу выдерживают далеко не для обдумывания ответа. Акт непривычной от L щедрости попадает в желудок плотным комком ваты, вызывая неприятную тяжесть. На удивление даже самого Лайта, виной тому не отсутствующая сейчас полностью лживость порыва, а совершенно иная, более весомая, чем подозрительность, причина. — Спасибо, но откажусь, — на его лице мелькает нечто между отторжением и смущением, тогда как взгляд из-под ресниц переносится на высокое растение в углу, которое ранее перекрывал Рюук, с тихим кряхтением комично отряхивающий одеяния после избежания вторжения в бок леденца. — Не люблю, когда мне прислуживают. Рюдзаки шокированно замирает с прижатым к цветной карамели языком и широко распахнутыми глазами. Услышанное совершенно не сходится с ранее выявленными характеристиками и составленным психологическим портретом того, кто взял на себя роль извращённого мессии. Не мог ведь он так ошибиться в подозрениях? Разве каждый виток расследования не обоснован логически, а способности к анализу впервые в жизни дали сбой? «Кира определённо имеет комплекс Бога, — усиленно размышляет L, теперь уже просто прислонив сладость к изменившим цвет на сине-красный из-за красителя губам. — Разумеется, это сопровождается чувством превосходства над другими, причём в максимальном его проявлении, даже таком банальном как «достойные» и «недостойные»…» Невероятно медленные движения головой при бессознательном лизании леденца так и остались бы незамеченными, если бы не вид упавшей на ворот капли. Лайт случайно заметил это краем глаза из-за игры света, когда из интереса снова решил заглянуть в чужой монитор. «Насколько густые у него волосы, если они до сих пор не просохли до конца?» — выскакивает в сознании глупый вопрос, пока он озадаченно хмурится, рассматривая взъерошенную макушку перед собой. Впрочем, её быстро заменяет не менее абсурдный позыв, которому безрассудно повинуются. «Если Ягами Лайт действительно Кира, в чём я уверен уже на девяносто восемь процентов, ему не чуждо разделение людей по такому принципу. Почему он сказал, что не приемлет обслуживание себя кем-либо, тогда как для него подобное, наоборот, должно быть желанно в первую очередь? — вязкие мысли впитывают все звуки извне, в том числе — щелчок двери ванной комнаты и мягкие шаги по ковру позади. — Возможно, сказанное было ложью, но в таком случае она не выгодна самому Лайт-куну в плане траты лишнего времени на путь до дома». Когда на голову плавно опускается мягкое полотенце вместе с ладонью поверх, Рюдзаки даже не вздрагивает. Им просто овладевает ступор. Он даже не ощущает, что лёгкие забились судорожным вдохом, а выдохнуть не удаётся — мышцы обездвижены. В округлившихся глазах всё сильнее темнеет, тогда как на висках и между лопаток, которые тисками со скрипом и натугой сводятся для защиты позвоночника, проступает испарина. На манер судейского молотка леденец безжизненно стукается о край стола, делая его липким, но Рюдзаки нет до этого дела. Единственно, на что он способен сейчас — невероятно крепко сжать пальцами ног край кресла хоть для какой-то связи с миром. — Ты до сих пор не до конца просох, — любезно объясняет свой порыв Лайт, после чего, наконец, перестаёт пригвождать другого к месту невесомой рукой. — Вытрись нормально. Ты под кондиционером сидишь. Совет так и остаётся висеть в воздухе. Рюдзаки до сих пор не дышит. — Забота, значит? — подтрунивает Рюук на грани смеха. — Тебя ведь просто звук капель раздражает. Подсознание никогда не обманешь, однако Лайт всё же пытается. Чуть стискивает зубы, чтобы насильно вдавить в жилы идею, якобы именно эта причина являлась основополагающей, а намерения помочь породило лишь стратегическое мышление, отвечающее за поиск слабостей противника. Одно не без другого, но чистота анализа очерняется третьим истинным поводом недвусмысленного жеста. Ведь стук капель о ткань кофты просто невозможно расслышать, да и ничего из происходящего нельзя расценить как «кнопку давления». Из недвижимого состояния Рюдзаки выходит от щелчка входной двери где-то вдалеке. Звучит он настолько отчётливо, словно под лезвием лопнула проволока. Тело бросает в несуществующий жар, затем — в секундную дрожь. Пальцы с боязливой осторожностью тянут покоящееся на голове полотенце вниз по виску, чтобы рассмотреть стеклянным взглядом. Там не успевает осесть ни одна эмоция — быстрее стука сердца они мелькают, сливаясь воедино. Основание шеи удушающе окольцовывает ужас, а над мышцами довлеет холод. Рюдзаки чувствует сдавливание в районе гортани, как при сдерживании тошноты. Только что он бессознательно подпустил к себе со спины не просто кого-то, а главного подозреваемого. Более того, даже не услышал, как тот отлучился, вошёл в ванную комнату, закрыл её и подошёл вплотную. При желании Лайт мог бы взять шприц из аптечки в скрытом шкафчике и с таким же успехом пробить ему сонную артерию, невзирая на нахождение в номере всех остальных: настоящее имя и лицо каждого не являются скрытой информацией. Леденец проталкивают дальше по столу с абсолютно невидящим взглядом. Даже удерживать палочку стало тяжело и не нужно. Всё, на что хватает самоконтроля — медленно зажмуриться. С потрескиванием в ушах приходит иллюзорный вакуум. Впервые за последние минуты L чувствует, что дышит. Здесь, где сознание просачивается в иную, внутреннюю плоскость реальности, главенствует рацио: чёткая выточка мыслей, связки из них и по-неживому белый свет. Он привык ориентироваться в бескрайней комнате, знает наизусть, какие витающие вокруг переплетения необходимо выцепить для умозаключения. Ответ на вопрос «Как я мог допустить подобное?» L высматривает тщательно, заглядывает за каждое из звеньев и сквозь них идёт дальше и глубже, не ощущая ни пола под ступнями, ни собственного тела в принципе. Это успокаивает лишь слегка. Основная же проблема вызывает всё более сильный подкожный зуд. Даже в моменты «ухода в себя» L всегда внемлет опасности извне и отражает её мгновенно: словами, уклонением, в крайнем случае — ударом на опережение. Почему же сейчас чутьё не подало знак? Это даже не осечка: не было и задела на срабатывание реакции. С несуществующим грохотом к босым ногам падает, утягивая за собой остальные, последнее, вернее, породившее другие звено. L впервые не радует скорый успех в поисках. Он выкарабкивается в реальный мир, и в ту же секунду краситель на языке начинает горчить уксусом на стенках желудка, а кишечник съёживается от рези и тяжести. Он не почувствовал опасности не потому, что бдительность ослабла. В тот момент от Лайта просто не исходило ни намёка на угрозу.

━━━━━━━━━━━

— Сегодняшний день можно назвать самым бесполезным, — причитает эмоционально Аидзава, прежде чем выйти через вращающуюся дверь главного входа. — Мало того, что не нашли ничего нового, так ещё и больше получаса должны были сами придумывать себе занятие. С Рюуком позади Лайт неспешно следует за Моги наравне с Соитиро, который сдержанно вздыхает. — Да, сегодня мы не многого добились, — подтверждение стагнации звучит без малейшей взволнованности, но с лёгкой усталостью, — но если сдадимся, лучше точно не станет. — Шеф, Вы правы, конечно, но согласитесь, — с отзвуком неуверенности подаёт голос Моги, специально сравнявшись с ним, — что отсутствие новых зацепок немного угнетает. Ещё и те акции… — Это вообще краеугольный камень бед последних дней, — вставляет праведное недовольство Сюити, как только заслышал поддержку. — Знаете, — он резко разворачивается к остальным, вынуждая ненадолго остановиться, — возможно, если бы мы все непрерывно работали, смогли бы заметить нечто стоящее. Словно бы от ночной прохлады мышцы ног сводит до лёгкой боли. Лайт прячет смятение в уголках прищуренных глаз, искоса смотря на отца, когда тот обезоруженно поджимает губы. «Так они до сих пор не знают о возможном существовании секты и членстве Второго Киры в ней», — осознание песком оседает за рёбрами, начиная покалывать. Незаметно ото всех Кира неуютно ведёт плечами, на ходу опуская озадаченный взгляд на асфальт. Ощущение себя частью абсурдного заговора ставит в тупик, чему отчаянно противится мельтешащее сознание. Почему L до сих пор не рассказал об их теории? В таком поведении нет ни грамма здравого смысла. Может, очередная проверка, где главный подозреваемый обелит своё имя, раскрой он полиции ценные для Киры сведения? Только какой в этом смысл, если L лично сказал, что ему не нужны очередные доказательства, кто перед ним. NPA не является столь значимым участником расследования, без подтверждения которого будет невозможно вынести приговор о виновности, подкреплённый вещественными доказательствами от самого величайшего детектива столетия. В чём же дело? — Все мы отдаём себя делу без остатка, — напоминает Соитиро о главном. — На кону наши жизни, честь, а также спокойствие Японии и мира в целом. Те, для кого это было слишком, ушли в самом начале. Ни в ком из вас я не сомневаюсь. — Вот именно, что из «нас», — придирается к словам идущий спереди Аидзава. Он всплёскивает свободной от дипломата рукой, и Лайт буквально чувствует, как меж густыми бровями мужчины залегает возмущённая складка, а губы кривятся на знакомый манер. — Полиция выполняет свою работу в полной мере, в отличие от того, к кому приходится прислушиваться! Где это видано: сбегать во время работы неизвестно куда? «Сбегать? — Кира удивлённо моргает. Отчего-то выбранное определение не кажется случайным совпадением, особенно с учётом того, в каком виде L вернулся в номер. Тревожность образуется быстрее, чем её замечают, и остаётся лишь слегка сжать кулаки. — Что вообще могло вынудить L именно «сбежать», а не «отлучиться»?» Словно бы без жгучей заинтересованности он поворачивает голову к отцу и мягко интересуется: — Папа, когда я пришёл, Рюдзаки и вправду не было ещё довольно долгое время. Вы были сами не свои по его возвращению. Что-то случилось? Шелест листвы на пару с жизнью ночного шоссе впереди слегка перекрывают натянувшееся плёнкой молчание, но не сглаживает его углы. От их тупой остроты и промедления Лайту тошно — никто не любит неизвестность. Полоснувший по всем свет фар бьёт по стёклам очков Соитиро, и меж оттенёнными на секунды возрастными морщинами тот распознаёт по-пустому мрачный взгляд с поволокой чего-то тоскливого. — По правде говоря, — начинают отнюдь не с безразличием, — мы и сами не поняли. Когда Рюдзаки отмёл возможности хоть как-то сократить количество умирающих ежедневно преступников, я словно перестал контролировать себя, — мужчина сокрушённо понурил голову, признаваясь тише: — Я понимаю, что ответственность лежит полностью на мне. Ты знаешь, каким я бываю, когда… Раздражён. В подсознательном рвении отмести воспоминания Лайт спешно смаргивает образы и чувствует, как мышцы ног и плеч неутешительно деревенеют. То, что ногти вдавили в ладонь в кармане пальто, по-привычному игнорируется. — Кончилось тем, что Рюдзаки, можно сказать, убежал из номера без объяснений, — резюмирует Соитиро хмуро, после чего предполагает наиболее логично: — Возможно, на нём так сказывается стресс из-за расследования. Саркастичное хмыканье Аидзавы, который первым сворачивает за угол бетонной стены, ограждающей территорию отеля от шоссе, толкает едва снёсшее удар бесстрастие Лайта. По инерции то качается маятником туда-сюда, а амплитуда уменьшается с каждым наполнением лёгких прохладным ночным воздухом, но импульсы неудовлетворения по-прежнему проходят через всё тело. С уже меньшей беззаботностью он продолжает идти по направлению к припаркованному неподалёку служебному транспорту без опознавательных эмблем полиции, который начинает рассматривать, чтобы отвлечься. Чёрный цвет, неприметные марки, номера и модели автомобилей, отблёскивающих под тёплым светом фонаря прямо над ними. Ничего выделяющегося. «По всей видимости, L таким образом обезопасил себя от возможного обнаружения его местонахождения, — догадывается сразу Кира. — Было бы странно ежедневно наблюдать у одного отеля три полицейские машины с одними и теми же номерами». — На самом деле, — Моги нерешительно трёт затылок, — Рюдзаки уже довольно долго ведёт себя… Немного нервно. Может быть, действительно из-за переработок? Ещё два шага и Аидзава замирает, так и не дойдя пару метров до своей машины. Его вздох настолько тяжёлый и шумный, что опадение плеч различимо даже с расстояния в десять шагов позади. Инстинктивно все вновь останавливаются, чтобы выслушать очередную эмоциональную тираду, к которой, как Лайт видит по выражению холодной выдержанности на лицах отца и Моги, с предвзятостью относится лишь он сам. — Неважно, насколько мы устали, — с осуждением цедит мужчина, прежде чем медленно развернуться к коллегам, — или как нам трудно. Мы не можем позволять себе ставить под угрозу оперативность работы, — под чужую молчаливую солидарность из кармана пальто извлекается ключ от машины, коим снимают сигнализацию. Сюити насмешливо закатывает глаза, хмыкая. — Рюдзаки, может, и умный, но этого явно не понимает, если позволяет себе покидать рабочее место без указания хотя бы примерного времени возвращения. «С чего ты вообще решил, — с презрительной жалостью усмехается про себя Кира, воровато окинув мужчину пронзительным взглядом свысока, — что L должен отчитываться перед тобой, куда и зачем он ходит? Неужели всё настолько плохо, что сами не сообразите, какие меры и действия необходимо предпринять в случае начала трансляции очередной акции?» — Не думаю, что после того, как ты и шеф сорвались на него, он был способен рассуждать в таком ключе, — вдруг Моги. — Вспомните его глаза. Как от хлопка Лайт поражённо вздрагивает и чуть приоткрывает губы. На мгновения он видит не асфальт под ногами чуть притоптывающего Аидзавы, а картину сегодняшнего происшествия в университете, то, насколько уязвлённо выглядел L и как вёл себя после: ещё более настороженно, опасливо, так, словно ожидал нападения отовсюду, поэтому машинально сводил острые лопатки, втягивал голову в плечи, пригибался к земле для возможной контратаки. Лайт с отголоском печали сводит брови. Последним, но самым ярким куском воспоминаний оказывается абсолютно растерянный взгляд, от которого даже сейчас в желудке тянет. «L упомянул, что не всегда может распознать намерения людей по выражению лица, — Кира без особых усилий складывает весь пазл воедино. Результат совсем не прельщает. За рёбрами нарастает и гудит злоба вкупе с чем-то, что поначалу разобрать не удаётся из-за силы воздействия на сознание. — Значит, после того недоконфликта он не успел полностью успокоиться, поэтому в момент очередной потенциальной опасности не смог себя контролировать. Но L не может быть настолько эмоционально нестабильным, судя по его обычному поведению, манере речи и принимаемым в ходе расследования решениям. Если только…» Розоватый участок кожи на бледном запястье огнём спаивает мысли воедино, а невозмутимость с шипением разъедает. — Если не способен, то как тогда он стал тем, кем является? — бросает небрежно Аидзава, когда кладёт дипломат на пассажирское сиденье и хлопает дверью, намереваясь пройти к водительскому месту. «Нарушение личного пространства, — визуально пронзая фигуру мужчины насквозь, Кира сужает отблёскивающие красным глаза, пока ответ звоном прокатывается в голове. — И это явно бы сделал не отец». — Очень неуважительно говорить о Рюдзаки в таком ключе. Несмотря на прохладу ночи, кожа словно горит под вонзёнными разом четырьмя взглядами. Какие-то кричат изумлением, другие пульсируют нарастающим возмущением из-за несоблюдения субординации при общении со старшими в едва ли нейтральном тоне. — Э-эй, ты чего это? — будто бы боязливо недоумевает Рюук, из чьего распахнутого рта даже не вылетает ни одной язвительной шутки. Соитиро с заминкой стряхивает оторопелость и почти скалится от возбуждения. — Лайт, что на тебя нашло? — одёргивает он сына строго и решительно делает шаг к нему. — Где твоё уважение? — С ним как раз всё в порядке, папа, — тот упрямо смотрит на отца без малейшего намёка на испуг, что даже на секунду поражает мужчину. Лайт полностью разворачивается к Соитиро, готовый отстаивать свою точку зрения, произнося твёрдо: — Я уважаю человека, на счету которого стопроцентная раскрываемость самых запутанных дел, с какими не способен справиться даже Интерпол, и который в таком молодом возрасте стал лучшим детективом столетия. Думать о нём меньшее — абсолютная бестактность. — Тем не менее, — Аидзава вздёргивает подбородок, сурово уперев кулаки в бока, — все его заслуги не умаляют того, что случилось сегодня. «Да ты даже не знаешь всего произошедшего, — Кира сглатывает желание произнести это вслух и на пару секунд закрывает глаза, чтобы хоть немного успокоиться». Лишь когда то самое неясное чувство вынуждает буквальным образом перейти в наступление, Лайту удаётся распознать его горечь на языке. Обида. Жгучая обида за другого человека, даже если это L. «Тем более, если это L», — мысль вспыхивает секундным костром, но ей даже не противятся. Она кажется невероятно естественной. — Лайт! — прикрикивает Соитиро и вместе с опомнившимся Моги спешит за сыном, чтобы схватить за локоть, хотя в пресечении драки нет необходимости, как и вероятности свершения оной. Тот плавно, но с силой вырывает руку из хватки, затем останавливается перед заметно навострившим всё внимание и реакцию Аидзавой. Во избежание близости мужчина инстинктивно подаётся назад корпусом и плотно прижимает слабо сжатые кулаки к ногам от напряжения. Лайт, с небольшим удовлетворением отметив такое поведение, осведомляет непоколебимо: — Рюдзаки тоже человек и может вести себя иррационально, — осуждающий взгляд снова перехватывает чужой, стоит тому лишь ненамного уклониться. — У всех свои минусы, однако он единственный способен найти Киру и свершить правосудие. Будь L настолько некомпетентен, как Вы описываете, его помощи не просила бы ни одна из правоохранительных организаций. Если же Вы сомневаетесь в его профпригодности, почему решили работать под его руководством? Ноздри Аидзавы злобно трепыхаются, а оттеняемые светом фонаря желваки выступают так остро, что Лайт инстинктивно готовится к нападению. Несмотря на яростное желание оспорить чужие слова или привести хоть один аргумент в собственную защиту, мужчина упрямо молчит, но кривит верхнюю губу в преддверии оскала. Оно и понятно: ответ на последний вопрос либо не будет коррелироваться с предыдущими высказываниями о профессионализме L, либо не будет иметь под собой никакой логики, но теперь, благодаря начатому спору, такую глупость услышат коллеги по работе, причём из уст самого Сюити. — Достаточно, — гулкий голос Соитиро рубит тугое напряжение меж двумя оппонентами пополам, а его твёрдая рука упирается в грудь Лайта и давит, принуждая сделать пару шагов назад. Он смотрит на Аидзаву через плечо, чтобы приказным тоном произнести: — Нам всем нужно домой. Спасибо вам всем за работу. Увидимся завтра. Под стальным взором начальника Сюити наконец досадливо цокает языком и хмуро отворачивается. Воздух становится слаще — чужое неохотное отступление облегчает рябящую в жилах мятежность, но не стирает полностью. Внутренняя сторона ладони всё ещё ноет от глубоких лунок после ногтей, но Лайт до сих пор не моргает. С враждебностью и тихим триумфом под красным отблеском глаз он продолжает разъедать мужчину почти испытующим взглядом. — Садись в машину, Лайт, — требует Соитиро тоном, не терпящим пререканий, пока для лучшей прозрачности намёка сурово взирает на того из-под очков. Поднявшийся ветер слегка треплет полы пальто, а вместе с тем прохладой выуживает адреналин через кожу потеплевшего сильнее обычного лица. Лайт чувствует, как волосы на затылке постепенно перестают стоять дыбом, словно шерсть на холке собаки. Теперь на лёгкие давят лишь отголоски бурных эмоций. Без ощущения себя хоть сколько-нибудь униженным таким обращением отца перед другими, он с вальяжной самоуверенностью направляется к заднему пассажирскому сиденью третьего по счёту автомобиля. Лайт не чувствовал необходимости прощаться с Моги, на выдохе громко выпустившим напряжение только когда тот прошёл мимо уступившего дорогу Аидзавы, полностью игнорируя его недовольство и существование в целом. Не хотелось тратить время на обмен дежурной любезностью, которая будет сквозить лживостью сильнее всех предыдущих раз. — Во даёт, — тихо протягивает до сих пор потрясённый случившимся Рюук. Он продолжает растерянно парить на том же месте, откуда уже уходят остальные к собственным машинам, и, провожая Лайта взглядом, как-то неуверенно прикрикивает, чтобы тот услышал: — Ты это… Поспеши! Ни ты, ни я не ужинали, а яблоки на кухне может съесть кто-то другой. В общем, жду дома. Хлопанье крыльев раздаётся прямо перед закрытием двери, но их не замечают. С тихим вздохом Лайт закрывает глаза и прислоняется прямой по струне спиной к мягкому сиденью. В душной тишине салона мысли гудят, пока плавятся комками, как пластик, а по телу прокатывается волна внутреннего жара. Он сглатывает вязкую слюну, чтобы отсрочить приступ несуществующей тошноты, но желудок от такого тяжелеет ещё больше. Ни одно из его слов не было непродуманным или неверным. Поступить так было правильно. Справедливо. Не осознавать такую банальную истину может либо настоящий идиот, либо кто-то настолько непробиваемый, как Аидзава, чья личная неприязнь к L мешает зрить в суть. Кира давится усмешкой. Это даже забавно: человек снова и снова возмущается в сторону более развитой (в отличие от него самого) во всех направлениях личности, вопреки здравому смыслу, так в добавок ещё и не разрешает собственный конфликт путём избегания раздражителя. Никого из группы расследования не удерживают: сотрудничество с L происходит на полностью добровольных условиях. Раскачка машины под появившейся тяжестью чужого веса со стороны водительского места вынуждает на миг зажмуриться от недоброго предвкушения. Готовый к грядущим упрёкам Лайт поднимает взгляд из-под ресниц на зеркало заднего вида, чтобы непоколебимо встретить тяжёлый взгляд отца. Вопреки ожиданиям, этого не происходит. Соитиро лишь силится успокоиться с помощью глубокого дыхания, крепко сжимает руль и плавно опускает голову, словно бы хочет сокрушённо прижаться к тому лбом. Молчание отягчает нервы сильнее будущего дискомфорта из-за отчитывания за неподобающее поведение, но Лайт всё равно не спешит его нарушать. В духоте он плотно сжимает губы и пока для моральной поддержки сжимает ручку двери, незаметно отворачивается к окну, где за бетонной стеной возвышается белое здание отеля. Окна «штаба» не выходят на эту сторону, но глаза всё же задумчиво пробегаются по в основном тёмным стёклам. Сожаления о выборе в пользу поездки обратно домой не точат зубы о сознание в принципе. Останься Лайт внутри, пресечь те унижающие чужое достоинство высказывания оказалось бы некому, что оказалось неприятным открытием. Разумеется, он не ожидал настолько равнодушного отклика на тираду Аидзавы хотя бы от отца. По крайней мере, таковой ту реакцию можно назвать ввиду отсутствия какой-либо демонстрации несогласия или малейшего недовольства. «Отвратительно, — фыркает про себя презрительно Кира. — Даже если у них расхождение во мнениях или способах ведения расследования, и L, и полиция претендуют на поимку ради защиты граждан. Только вот невозможно называть себя поборником несправедливости, если кого-то защищаешь, а над другими поддерживаешь издевательства. И это те люди, которые, как желает правительство Японии, должны оберегать покой общества?» Из неутешительных мыслей его вырывает звук заведённого мотора и то, как на периферии дорогу впереди подсвечивают мощные фары. — Поговорим о произошедшем позже, — с холодной строгостью обещает Соитиро, пристёгивая ремень почти одновременно с сыном. — А сейчас нужно поспешить. Сатико уже вся распереживалась. Лайт безэмоционально бросает взгляд на лежащую на колене ладонь, которую чуть разворачивает, чтобы из-под пальцев выглянули оттеняемые проносящимся из окна светом глубокие лунки, одна из которых чуть кровоточит. Кожа там давно шелушится, как бы часто ни наносили на неё крем, поэтому иногда эпидермис сдирается. Лайт почти что привык. — Хорошо, — соглашается он тихо, снова отворачиваясь к не интересующему его хоть каплю виду машин, домов и деревьев, смешавшихся в единую тёмно-синюю массу. Лайт просто надеется разобраться с этим поскорее.