Мечты из потали

Невежество — блаженство. Выражение столько же лживо, сколько правдиво. Человеку намного проще выполнять рутинные действия, когда разум не щиплют лишние рассуждения или вопросы. Однако такой подход к жизни делает оную серой и лишённой смысла, а главное — ценности. К тому же изучение чего-либо даже на поверхностном уровне почти гарантирует возможность применения полученных знаний на практике и делает существование в обществе проще: устройство социального взаимодействия, правового или политического механизма — да что угодно оказывается невероятно простым для понимания. Будучи ребёнком, поставившим перед собой цель впитать всю возможную информацию из книг домашней библиотеки, Лайт никогда бы не подумал, насколько блёклой оказывается жизнь, когда тебе известна большая часть её аспектов. Раз за разом прокручивая ручку на костяшках, он совершенно не слушает заунывный голос преподавателя, читающего лекцию по праву, прерываемую скрипом маркеров по доске или перешёптыванием остальных студентов. «Университет ничем не отличается от школы, — вместе с беззвучным вздохом вылетает и сухое разочарование. — Разве что теперь нет возможности отвлечься на происходящее за окном». Взгляд остаётся прикован к поверхности стола, а сознание начинает затемнять зрение и мутить его. В памяти отзывается вчерашний день, вернее — обнаруженные зацепки, пока что ведущие в никуда. Небольшой пост с тем же цитированием и точным временем начала шествия, но уже выложенный на другом сайте, был мало чем полезен. Разумеется, его существование подтвердило подозрение в непосредственном участии в общественных волнениях некой религиозной организации, члены которой, судя по записям обеих акций, используют довольно броскую униформу, но какой-либо иной ценности он не представлял. Единственным, что могло вызвать лёгкое смятение, оказалось удаление самого первого «предзнаменования», а спустя четыре часа — последнего. В чём смысл удалять запись с полностью анонимного сайта? Если мотивом служит опасение в отслеживании непосредственного автора, не лучше ли подчищать следы хотя бы в течение часа, тем самым намного меньше рискуя быть вычисленным? «Те, кто чист душой и намерениями, — отдаётся в сознании выученный наизусть текст, — вправе стать свидетелями зарождения новой эпохи и стать приближёнными Его. Не в страхе жить, но в умиротворении будем мы, покуда Кира проведёт нас, слепых и ничтожных, до искупления, да избавит от страданий. Во спасение ближнего и себя самого прославьте Киру с нами на пятый день месяца, славьте его, и Он дарует нам спасение». Уголок губ самодовольно дёргается. «Меня уже видят Богом, а эти акции — своеобразные паломничества искренне верующих, — от размышлений Кира вновь чувствует не терпкое удовольствие, а ржавый привкус на языке. — Не будь того идиота, было бы куда лучше, — он раздражённо прищуривается. — Несмотря на усилия помочь, по итогу всё происходит совершенно наоборот: теперь мне придётся не только незаметно регулировать темп расследования, но ещё и суметь раскрыть его личность до того, как это сделает L. Если всплывёт очередная подробность о Тетради смерти, я уже не буду располагать теми же преимуществами, что сейчас». — Лайт?.. «Объединить усилия весьма полезно: постоянный доступ к информации прямиком из первоисточника. Однако, если Второй Кира оставит слишком много зацепок, взор L не удастся замылить. Стоит лишь больше, чем одному человеку раскрыть инкогнито моего последователя, я мгновенно лишаюсь возможности устранить его без свидетелей». — Лайт, ты слышишь? — переспрашивает шёпотом Такада, с налётом недоумения в глазах изучая чужую фигуру. — Что? — Лайт плавно одёргивается от размышлений и пару раз моргает. Он чуть хмурится, откладывает ручку и отстраняет ладонь, которой скучающе подпирал голову. Когда теперь уже ясный взгляд переносится в сторону сидящей рядом девушки, с той же громкостью звучат извинения: — Я не слышал, что ты сказала. Не могла бы повторить? Ту нисколько не разочаровал бесстрастный ответ. Будто перед тяжёлым разговором её руки сосредоточенно скрещиваются на поверхности стола, что кажется несколько интригующим. — Я спросила, — спокойный голос чуть сквозит заинтересованностью, — как ты относишься к недавно оказанной активной поддержке Киры. Не то от напряжения, не то из-за нервозности в ушах гулко затрещало — потребовалось приложить усилия, чтобы не позволить ногтям по привычке вдавиться в ладонь. — К акциям? — идеально скептичным тоном уточняет Лайт. — Что ж, могу сказать, что такой исход вполне можно было предсказать. Почему ты спрашиваешь? Игнорировать собственную паранойю в ситуации, затрагивающей его теневую сторону, будет до ужаса неблагоразумно. Несмотря на небольшое превалирование сторонников, разумеется, незаконного, но справедливого истребления преступников, противники таких методов до сих пор существуют, и хотя, вероятнее всего, не смогут навредить новому мессии, осторожность никогда не будет лишней. Черты лица Такады становятся мягче из-за смущённо устремлённого вниз взгляда и лёгкой улыбки, которая, впрочем, довольно быстро сползает с губ, а внимание вновь цепляется за собеседника. — Я устроилась журналистом в небольшое издательство, — она чуть потирает предплечья от приятной взволнованности. — Хочу осветить недавние события с точки зрения людей от восемнадцати до тридцати лет. — Вот как? — Лайт старается звучать заинтересованно. — Поздравляю с получением желаемой должности, — оценив благодарный кивок, он проясняет для себя: — Но неужели не проще раздать всем студентам потока опросы, чем обсуждать это лично со мной? Я ведь не могу говорить за других. — Разумеется, так и сделаю. Однако опрос будет анонимным: кто-то может попасть в неприятность, если открыто признает Киру блюстителем справедливости или же согласится, что некоторых преступников нельзя прощать за их деяния, — Киёми задумчиво переводит взгляд на аккуратные записи в тетради, без особой увлечённости продублированные с белой доски, у которой со сложенными за спину руками медленно ходит, читая лекцию, профессор. — Твоё мнение меня интересует в бо́льшей степени. Всё же мы довольно неплохо общаемся, и ты кажешься мне интересной личностью. Моё любопытство не связано с должностью: простое обсуждение происходящих в мире событий. Если ты не против, после лекции можем встретиться в кафетерии. Выдержанно ровный тон голоса едва завибрировал под конец. С неприкрытым равнодушием, — даже тоской, — Лайт подмечает, как ухоженные ногти девушки лишь слегка углубляются в кашемировую ткань блузки, а уголок губ прикусывается. «Чёрт, насколько предсказуемо», — Кира медленно прикрывает глаза, смещая фокус внимания на абсолютно противоположную часть аудитории. В горле неприятно першит от досады. Очередное восхваление по обыкновению загоняет чуть больше воздуха в лёгкие, но не более. Признание за идеальную внешность и интеллект обернулись серой обыденностью уже в средней школе. Почти сразу же после возникла и кислая тошнота из-за отвращения. Большинству достаточно будет поднести на ладони обрывок текста, как в их сознании загорится абсурдная уверенность в раскрытии смысла целого произведения. Главное вести себя дружелюбно, а выглядеть — презентабельно. Лайт даже не считал подобные трюки манипуляцией: использование приятных многим паттернов поведения таких как дежурная улыбка и ложная заинтересованность в предмете обсуждения не подразумевает под собой никаких умственных усилий, причём с обеих сторон. Осознание, что виной тому даже не намеренно ложные сведения о себе или небольшая мнительность, явилось почти моментально: принятый многими идеал станет таковым для каждого из-за потребности сходства с другими членами общества, и совершенно неважно, насколько твоё мнение совпадает с реальностью. «Эти люди, — Кира бесшумно фыркает, когда обводит надменно-снисходительным взглядом студентов на передних рядах, которые для него выглядят одинаково неотличимыми друг от друга болванками, даже если бы они сидели лицом к лицу, — им меня не понять. Киёми, Юри, бывшие одноклассницы и одноклассники… Хватает лишь пары слов или краткого диалога, чтобы каждый из них по первому же звонку исполнил любую просьбу в обмен на несуществующую возможность стать ближе. С практической точки зрения, разумеется, это удобно, но о каком интересе может идти речь, если сценарий всегда один и тот же, как и итог?». Порядочность, а также томная скука вынуждают начать покрывать чернилами бумагу. Информация не нова и не нуждается в запоминании, но мышцы мерзко зудят от долгого бездействия. — Хорошо, — наконец соглашается Лайт без отрыва от переписывания ключевых моментов материала. — В моём расписании в любом случае перерыв. Больше на интуитивном уровне, нежели благодаря периферийному зрению удаётся распознать приободрение Такады, а также услышать шорох аккуратно заправляемых за ухо волос, которые нисколько не мешали обзору. — Спасибо, что согласился. После нейтрального «пожалуйста» записи начинают выводиться немного медленнее — по окончании диалога привкус третичности произошедшего постепенно улетучивается, хоть и оставляет после себя разочарование из-за очередного пополнения списка ведомых людей. «Такада неплохая девушка, — даже под усилиями тон внутреннего голоса остаётся по-прежнему безэмоциональным, — но она бесполезна как человек, входящий в моё общество. Пока что единственное её преимущество состоит в том, что я могу отвлечься от высчитывания минут до окончания лекций на общение, а также то, насколько она, по крайней мере, визуально спокойна по отношению ко мне бо́льшую часть времени». Ледяной укол осознания из-за мельтешащих на горизонте возможностей приходится прямо в солнечное сплетение. Ручка перестаёт царапать лист, и Лайт с прищуром поднимает глаза на доску вдали, но не внимает надписям. «Она говорила, что устроилась журналистом, — припоминает Кира безошибочно. Он незаметно косится на занимающуюся конспектом девушку из-под ресниц. — СМИ являются главным регулирующим органом общественного мнения, пусть это и не признано официально. Киёми весьма одарённая и целеустремлённая, поэтому быстрый карьерный рост ей обеспечен. К тому же руководители любят ответственных сотрудников и иногда могут делиться с наиболее приближёнными собственными мыслями по той или иной теме репортажа». Приглушённый собственными размышлениями звонок воспринимается наиболее отстранённым образом: решение собрать вещи в сумку возникает лишь после начавшегося в аудитории шороха и разговоров с причитаниями профессора насчёт необходимости углублённого изучения сегодняшнего материала для грядущего экзамена. Лайт спускается следом за Такадой, для удобства поправляя ремень на плече. «Если она поддерживает мои действия в отношении преступников, у меня появляется весьма неплохой осведомитель, связанный как минимум с газетной печатью, а в дальнейшем, судя по её же словам, и с телевидением», — уже с небольшой заинтересованностью он определяет для себя, когда покидает аудиторию. Поток людей в коридоре по обыкновению большой, поэтому приходится пропустить некоторые группы людей, прежде чем отойти к стене, где у входа в кафетерий невозмутимо, но с небольшой улыбкой на губах ожидает Такада. Когда Лайт делает шаги навстречу, то по привычке отодвигает манжету, чтобы сверить время. «За сегодня к этому часу умерло уже девятнадцать преступников», — хмыкает он про себя удовлетворённо. — Мы можем… Фраза обрывается, стоит лишь по велению наития бросить взгляд в другой конец коридора. То, насколько сильно недоумение и неожиданность наседают на плечи, заставляет тело испытать волну неприятного жара, а также — желание сцепить зубы покрепче. — Что-то не так? — Киёми вопрошающе хмурится, после чего поворачивает голову, выискивая нечто необычное в толпе. Она быстро замечает несколько инородную составляющую в лице неспешно приближающегося человека. Вздох удаётся подавить, но вот глаза всё же ненадолго закрываются, а веки подрагивают в смирении перед ситуацией. Тем не менее, Лайт реагирует более чем спокойно, когда слышит знакомый голос. — Здравствуй, Лайт-кун, — как и всегда, Рюдзаки говорит монотонно, но отчего-то с дружелюбной улыбкой. В отличие от Такады, сдержанно оценивающей экстравагантный внешний вид неизвестного ей человека с целью составления первоначального портрета личности, Лайт делает это почти бессознательно. Те же потрёпанные кроссовки, широкие джинсы, безразмерная кофта и спутанные волосы. — Зд… Стоп. Смятение тугим комом встаёт в горле, а брови нервно сводятся к переносице. «Давно я стал осматривать его не сверху вниз, а в точности наоборот?» — Кира с небольшой заторможенностью возвращает отскочивший к стене взгляд на бледное лицо. — Здравствуй, Рьюга, — произносит он выверенно спокойно, после чего, во избежание уже перекладываемого с матовых глаз на язык вопроса, легко усмехается: — Извини, не ожидал тебя увидеть сегодня. Ты не частый гость университета. К тому же опоздал: почти все лекции уже закончились. — Я был на пяти минутах криминалистики, — Рюдзаки небрежно жмёт плечами и неудовлетворённо хмурится. Он слегка кренит голову вбок, пока без интереса изучает прямые стрелки на брюках собеседника. — Не скажу, что услышанное было хоть сколько-нибудь ценной для меня информацией. «Криминалистика? Сегодня даже не было данной дисциплины, — Кира удостаивает иронию призрачной полуухмылкой. — Он просто решил присутствовать на лекции другого потока». Как только очередная вольность перестаёт казаться неординарной, Лайт показательно приподнимает руку ладонью вверх и вежливо представляет: — Рьюга, это Такада Киёми, — он чуть поворачивает голову в её сторону и продолжает: — Учится на факультете журналистики. Та слегка кланяется в знак уважения, прежде чем с дежурной улыбкой сказать мягким голосом: — Приятно познакомиться. — Взаимно, — следует спокойный ответ. Когда взлохмаченные волосы начинают едва шевелиться из-за почти что неловкого поскрёбывания затылка, Лайт может поклясться, что слышит звук скольжения ногтей по коже вопреки умеренному шуму в наполненном студентами коридоре. Те, впрочем, давно превратились в смазанные на фоне фигуры, чьё перемещение казалось строго ограниченным в рамках его поля зрения, сконцентрированного лишь на небольшом ареале с границами чуть шире, чем их «круг». Острый прищур происходит непреднамеренно — почти сразу же интуиция начинает зудеть из-за того, насколько неотрывно безэмоциональный взгляд въедается в лицо Такады: будто бы снова пробивает насквозь. Дело не в беспокойстве за реакцию «субъекта» наблюдения. Привычка готовиться к очередной отдаче посредством витиеватого диалога из лжи на никогда не безобидные вопросы выработана опытом. Впрочем, как и решимость самостоятельно выбирать направление разговора. — В любом случае, — Лайт едва заметно покашливает, стараясь устранить горький привкус где-то в гортани. — Зачем ты пришёл под конец учебного дня? Мог бы явиться завтра и принять участие в семинарах. Всё равно твоё посещение далеко от идеала. — Ох, я понял, — Рюдзаки строит невинное выражение лица. — Просто мне показалось разумным прийти именно сегодня в связи с происходящими событиями, ведь такого масштаба акции почти со стопроцентной вероятностью не могут быть проведены на следующий же день. При затрагивании столь неоднозначной темы Киёми заинтригованно приподнимает брови. — Вы опасаетесь посещать университет из-за демонстраций? — А Вы нет? — в обычно нейтральном голосе сквозит лёгкое недоумение. — Весьма рационально относиться настороженно к мероприятию, где каждый раз погибают люди. Отсутствие внимания непосредственно на Лайте не мешает тому изучать сутулую фигуру по-прежнему ненавязчиво, но более внимательно. Результат не разочаровывает, однако также совершенно не приносит облегчения. Колени согнуты чуть сильнее, отчего Рюдзаки кажется несколько ниже обычного. Эта поза одна из первых, которые пришлось научиться идентифицировать. Лишь спустя некоторое время по нервам куцыми зубцами прошлось осмысление: человек на подсознательном уровне будет чувствовать превосходство над тем, кто менее раскрепощён, а к тому же пригибается к земле при нахождении рядом. Словно бы жертва признаёт авторитет хищника, не смея пойти наперекор судьбе. Отличие лишь в том, что L готовится не покорно лечь на землю, а рвануть вперёд и вцепиться в глотку до треска хрящей. «Он не интересуется её мнением, — кончик языка снова и снова с нажимом царапается о кромки зубов из-за нарастающего в теле напряжения. — Ему будто бы нужно вычленить из ответов нечто хоть сколько-нибудь полезное для расследования». — Насколько мне известно, — невозмутимо соглашается Киёми с расслабленно сложенными на груди руками, — погибли только преступники. Если Вы не совершали ничего противозаконного, то бояться не стоит. — Вот как, — медленно выскользнувшая из кармана ладонь подносится к подбородку, чтобы большой палец начал плавно царапать нижнюю губу. — Значит, можно с полной уверенностью утверждать, что подобная участь не постигнет невинных людей? — Разумеется, — та мягко улыбается. Ответ краток, но смысла в нём невероятно много. «Она поддерживает мои действия, — самодовольно хмыкает про себя Кира. — Это очевидно. Вот только…» При виде того, как губу сминают, удерживая таким образом, Лайт чувствует, насколько вязкой становится слюна. Ногти все глубже вжимаются в кожу ладони, крепче необходимого удерживающей ремень сумки. «Почему он так пялится?» Недвижимое мимикой лицо с каждой секундой всё сильнее походит на восковое изваяние, которое не терпит изменений, но внутренности всё равно сводит непропорционально сильно. Кататонию рассеивает едва ли недвусмысленное уточнение: — Как давно Вы знакомы с Лайт-куном? Усмешка отображается в голосе, но не на губах теперь уже прикусившего подушечку пальца Рюдзаки. Как будто ребёнок схватил гусеницу за хвост и теперь с восторгом смотрит, как та слабо извивается в воздухе. — Мы не знали друг друга до университета, — Киёми с идеальной непринуждённостью игнорирует странности собеседника, разъясняя всё без малейших подозрений. — На одной из лекций сели рядом, после чего началось общение. «Плохо дело, — в ушах начинает постукивать кровь, от жара которой тело покрывается несуществующим потом. Кира с усилием сглатывает. — Первая кассета Второго Киры была показана 18 апреля: буквально спустя десяток дней после начала учебного года. Теперь L, разумеется, добавит Такаду в список подозреваемых, но проблема не в этом». Будто сквозь плотную вату долетают наводящие расспросы об отношении к методам Киры, а затем едва ли не гордое подтверждение поддержки оных. Мир немного теряет свою яркость. «Я банально не смогу хоть как-то получать от неё нужную информацию таким образом, чтобы L не узнал об этом. Если он установит за Такадой слежку, то будет в курсе всех наших разговоров, а также возможных деталей, связанных с культом, о которых могут знать СМИ из тех же анонимных писем студии или издательствам газет». Некоторая простодушность Такады вставляет щепки в кожу — задел на долговременное сотрудничество может пресечься на корню, стоит только её личности вызвать хоть на толику больше интереса, не связанного с поимкой Второго Киры. Когда пристальный, едва ли не насмешливый взгляд снова переводится на Лайта, он чувствует, что невидимые раны теперь ещё и щиплют нервы. — У тебя интересная знакомая, Лайт-кун, — констатирует Рюдзаки довольно честно, но нотки иронии так или иначе различаются, пусть и лишь одним человеком. Немного хищный облик буквально стряхивается движением плеч, и с немного по-детски удивлённым выражением лица он будто бы вспоминает: — Ох, я совсем забыл. Мне уже пора. Было приятно познакомиться, Такада Киёми, — и после озвученной взаимности добавляет: — Увидимся, Лайт-кун. — Разумеется, Рьюга, — с небольшим напряжением выговаривает тот, пока старается не позволить нетерпимости проскользнуть на радужку едва прикрытых глаз. По мере отдаления выделяющейся среди студентов фигуры Лайт не чувствует желаемого облегчения. Он неотрывно следит за тем, как Рюдзаки в извечно медленном темпе плетётся по коридору, вяло приподнимая ноги, отчего наверняка шаркает по полу. Остальные ожидаемо обходят странного на вид человека, иногда растерянно оборачиваясь на ходу. — Твой друг довольно… — провожая взглядом нового знакомого, Киёми старается подобрать более-менее нейтральное определение, — …своеобразный. — Да, верно сказано, — немного приглушённо соглашается Лайт, всё ещё наблюдая за белой кофтой в толпе без особой на то необходимости.  Рюдзаки всё ещё бредёт, смотря исключительно вниз. В груди опухолью раздувается непонятное предчувствие. Что-то должно произойти. Не ясно, когда и как, но интуиция, хоть и редко одерживала верх над скептицизмом, в моменты своего редчайшего визита никогда не давала осечки. Киёми уже расслабленно набирает в грудь воздух и приглашает: — Теперь пойдём в кафетерий? Ничего подозрительного по-прежнему не происходит, однако нервы вибрируют всё сильнее. Это списывается на нервозность, значительно возросшую за последние дни, и с откровенным напряжением Лайт хочет было дать положительный ответ, но застывает с едва приоткрытым ртом, а затем настороженно хмурится. По собственной невнимательности Рюдзаки сталкивается с одним из студентов, который слишком активно обсуждает что-то с товарищами, поэтому также не замечает препятствия. Мгновенно возвращаясь в реальный мир, детектив сразу делает два шага в сторону, произнося сухо: — Прошу прощения. — Неужели не учили смотреть, куда идёшь? — с неприязнью прищуривается юноша и поправляет пиджак. Спустя мгновение выражение лица несколько меняется, теперь выражая плохо прикрытую ревность с ехидством. — А, подожди-ка. Ты тот второй студент, набравший высшие баллы на экзамене. — Такого сложно забыть, — хмыкает его друг, очевидно, имея в виду броский внешний вид, на что двое других парней коротко посмеиваются. Без каких-либо перемен в мимике Рюдзаки переводит пустой взгляд с первого на второго, лишь на секунду уделяя внимание остальным. В смятении он чуть наклоняет голову. Очевидно, телодвижение было воспринято несколько иначе, чем банальное недоумение. В щекотливых ситуациях люди нередко переносят свои намерения на собеседника. Прямо сейчас безобидное поведение показалось группе юношей пренебрежением и взглядом свысока, вопреки тому, что происходит ровно наоборот, как фигурально, так и физически. — Хей, может, расскажешь, — тянет саркастично самый общительный и с самодовольным видом суёт руки в карманы, — сколько надо было заплатить такому, как ты, чтобы получить настолько бесподобные результаты? — Мне не совсем ясен смысл данного диалога, — произносит спокойно Рюдзаки. — Неприятная ситуация была сглажена моим извинением. С какой целью продолжать общение, если не имеется никаких предпосылок? Юноши переглядываются с негодующе сведёнными бровями и приоткрытыми ртами, как будто уточняя друг у друга, не ослышались ли. — Ты всегда разговариваешь так, словно читаешь научную статью? — Звучит жутко, — поддакивает второй студент. — В принципе, всё под стать, — хмыкает четвёртый, на что получает одобряющие смешки, слышные даже вопреки снующим по коридору людям. Отсутствие даже малейшей ценности в разговоре лишь сильнее подпитывает желание покинуть университет, только бы не терять зря время. К тому же прошло больше получаса с последнего приёма пищи, а Рюдзаки уже испытывает острую необходимость в сахаре. Сосредоточенно прикрыв один глаз и немного покопавшись в кармане джинсов, он неспешно извлекает конфету, которую с полным безразличием к происходящему начинает разворачивать. — Эй! Не слышал о нормах приличия?! — возмущённо прикрикивает зачинщик происходящего и грубо хватает за запястье. Кожа к коже. Словно от выстрела, Рюдзаки неимоверно быстро отскакивает прочь, а сладость летит на пол, к ногам прохожих. Под новоприобретённое внимание большинства в коридоре он уже без захвата стоит у стены с отдёрнутой к груди рукой, сжатой в кулак, и натужно дышит, пока пальцы второй напряженно полусогнуты чуть ниже бедра. Компания юношей растерянно застыла на месте не то из-за непредвиденной реакции, не то из-за тяжёлого взгляда исподлобья, какой бросает загнанная в угол собака. — Что происходит? — нейтральным тоном, но со сталью в голосе интересуется незаметно подошедший к ним Лайт. Ненадолго установив с Рюдзаки зрительный контакт, он через мгновение поворачивает голову к четырём студентам. Те, пусть и с нерешительностью, но подсознательно признают бесспорный авторитет, из-за чего прежний запал испаряется. — Ты Ягами Лайт? — уточняет уже без былой дерзости самый активный. Он напряжённо потирает затылок, корча приторно дружелюбное лицо с кривой улыбкой. — Ты произносил вступительную речь перед всем университетом. Я сразу тебя узнал! — А ты..? — тот надменно оглядывает собеседника сверху вниз, чуть приподнимая бровь. — Извини, не запоминаю имена тех, кто зачинает драку ради драки. От такого заявления юноша чуть не задыхается, а его друзья оскорблённо кривят губы и перешёптываются. Тем не менее, вынужденный собеседник резко прокашливается для возвращения себе прилежного вида, даже встаёт прямее. — Я Года Иши, — он протягивает руку для знакомства, — мы поступили в университет в этом году. Внимательный взгляд едва ли не брезгливо опускается на протянутую ладонь, словно бы спрашивая, шутят ли над ним. Подобная наглость вызывает омерзение, от которого хочется отряхнуться. Лайт демонстративно ведёт плечом, как если бы поправлял ремень сумки, после чего вновь смотрит на человека перед собой. Тот явно не ожидал отказа от рукопожатия, поэтому несколько заторможенно забирает предложение назад. — Слушай, — протягивает Иши с почти беззаботным смешком. — Мы ничего плохого не делали. Просто общались, и я по доброте душевной предостерёг его, что некультурно есть в общественном месте. «Какой же идиот, — внутри трепыхается злость, и нервный смех дерёт горло. Насколько же нелепо выглядит попытка идти на попятную, когда обе ноги давно сломаны. — Неудивительно, что всё, на что такие способны, это сначала действовать, потом думать, если последний термин вообще применим к подобным индивидам». Подкрадывание Рюдзаки сопровождается всё тем же шарканьем сквозь звуки уже поредевшей толпы и отвлекающим силуэтом на периферии. Лайт искоса оценивает то, как его внешний вид вновь стал почти безукоризненно безразличным. Единственным отличием является искреннее любопытство в отношении поведения своего главного подозреваемого. Даже без прикусанного ногтя оно чересчур выделяется в глубине тёмных глаз. Атмосфера начинает кислить. Вне зависимости от дальнейших действий предыдущие уже внесены в собственный, внутренний архив L для дальнейшего анализа или даже прямого допроса о причинах оных. Результат в любом случае един, поэтому смысла в смене настроя нет ни малейшего — главное, не позволить чаше с недоверием перевесить. Лайт ненадолго опускает веки для скорейшего переноса концентрации на насущную проблему. — Что же тогда вы изначально обсуждали, — холодный взгляд царапает каждого из четырёх юношей по очереди, вынуждая неуютно понурить головы, — когда у него ещё не было еды в руках? И мне казалось, в цивилизованном обществе принято разговаривать друг с другом, а не применять физическую силу по первому желанию. Кадык Иши дёргается за воротником рубашки от неловкого сглатывания. С насильно растянутой улыбкой он разводит руками, пробуя нелепо оправдаться: — Разумеется, ты прав, хе-хе. Прав ведь, парни? — остальные резво кивают — будто дети показательно демонстрируют воспитателю осознание своего неподобающего поведения. — Что же до этого… недопонимания, мы просто вели непринуждённый диалог, только и всего. Никаких плохих намерений, — Года безоружно поднимает ладони, после чего для подтверждения обращается к самому Рюдзаки: — Скажи ведь? Разве мы вели себя агрессивно? Ощущение соскальзывания с себя чужого внимания призывает Лайта взглядом осведомиться, в чём дело. Однако яснее не становится. Растерянно распахнутые матовые глаза недолго задерживаются на лице вопрошающего, после чего задумчиво сползают ниже, и даже палец отстраняется от губ, чтобы нерешительно поджаться вслед за остальными. «Что это значит?» — Кира чуть хмурится в попытке идентифицировать ранее не изученную реакцию. Вслед за рефлекторным выбором в пользу негативности безмолвного ответа из лёгких с натугой выжимается воздух, а веки решительно опускаются. — Лучше бы тебе научиться контролировать себя, Иши Года, — учтиво звучит завуалированное предупреждение, одновременно с которым на радужках проскакивает красный отблеск. Под очевидное наслоение всё бо́льшего беспокойства на уже изрядно искажённую физиономию он продолжает: — Такое поведение неприемлемо даже для детей школьного возраста, не говоря уже о студенте. — Д-да что такого мы… — Хорошего дня, — равнодушно обрывает блеющее заикание Лайт, после чего перестаёт удостаивать взглядом оппонента и спокойно проходит между ним и Рюдзаки дальше по коридору. Образование второй тени на полу позади собственной оправдывает ожидания — разумеется, за ним последуют, ведь на то и рассчитывали. Нужды оборачиваться нет, но ради удобства он подстраивается под более медленный темп ходьбы, чтобы услышать шорох обёртки не за спиной, а слева. — Рьюга, — вздох получается почти измученным, — есть в общественном месте действительно неприлично. — Это весьма глупое правило, — выносит вердикт Рюдзаки, после чего невозмутимо отправляет в рот шоколадную конфету. — Мне срочно необходим сахар для поддержания умственной активности на должном уровне, Лайт-кун. Скептицизм, которым его одаряют, граничит с лёгкой саркастичностью. — У тебя ведь нет диабета, — хмыкает Лайт, когда оба начинают неспешно спускаться по лестнице с четвёртого этажа на первый. — Потребность съесть сладкое не равносильна уколу инсулина, хотя даже во втором случае избежать неприятного внимания не всегда получится, если не уединиться. Даже через звонкий смех девушек позади задумчивое гудение слышно весьма отчётливо. Не то чтобы критичное мнение о несостоятельности негласного правила удалось изменить, но челюсти теперь жуют медленнее, как будто пытаясь скрыть факт лёгкого перекуса. Лайт тихо фыркает и качает головой. — Ты меня провожаешь до выхода, Лайт-кун? — изумление в широко распахнутых глазах мешается с лёгкой растерянностью. — Мне казалось, твоя знакомая хотела провести с тобой время. Для правдоподобной маскировки истинных намерений Лайт перехватывает взгляд. — Мне нужно в библиотеку, а нам по пути, только и всего. Кстати, почему ты не ушёл от тех парней сразу? — желание выяснить настоящую причину недавнего полуконфликта наконец ложится на язык. — Не думал, что тебе нужно слышать разрешение для завершения диалога. От стен отлетает звучный сигнал об окончании перерыва, отчего каждый задержавшийся старается ускорить шаг, лишь бы проскочить мимо более медленных или уже освободившихся студентов. Во избежание возможной давки, Лайт останавливается на лестничном пролёте у входа в коридор, пропуская изрядно нервничающих из-за опоздания людей внутрь. Он оглядывается через плечо, чтобы со смешанными эмоциями понаблюдать, как Рюдзаки буквально вдавливается плечом, почти затравленно смотря из-под чёлки на проходящую максимально близко толпу. Кто-то случайно спотыкается на последней ступени, и его голова резко втягивается в шею в очевидной попытке отгородиться, тогда как ладони глубже заталкиваются в карманы. «Его нервируют скопления людей? — жужжит бесцельный вопрос в подсознании. С тихой растерянностью Кира едва хмурит брови. — Нет, это не так. Даже в день поступления он абсолютно спокойно сидел в зале, а затем произнёс речь без единой запинки, хотя придумывал напутствия в реальном времени. Да и когда наполненность коридора была больше, я не заметил ни малейшего отголоска беспокойства, ни в одном жесте или слове. Может, всё из-за тех четверых?» После исчезновения «хвоста» очереди с территории лестницы становится изрядно спокойнее не только за выглаженность собственной одежды, но и за приватность разговора. С рукой на перилах Лайт выжидающе оборачивается, чтобы рассеять излишнюю заторможенность Рюдзаки. — Идёшь? Будто специально тот ещё несколько секунд не двигается с места, а когда начинает приближаться, делает это настолько лениво, что в витке сознания, отвечающего за пунктуальность, начинает щёлкать секундная стрелка. «Интересно, — гадает саркастично Кира, продолжая спуск бок о бок, — с каким количеством людей он столкнётся из-за того, что в принципе не смотрит перед собой, если проведёт целый день на улице?» Заместо данного вопроса звучит прежний. — Так что? Зачем ты терпел тех людей? — Я не терпел их, Лайт-кун, — возражает Рюдзаки просто. — Данное состояние проявляется в моменты неудовлетворения ситуацией или негативными эмоциями по отношению к кому-либо. В данном случае ко мне не применимо ни первое, ни второе. Усмешка выходит непреднамеренно громкой и резкой. — Хочешь сказать, тебя удовлетворяет, когда с тобой общаются с неприкрытой угрозой и неприязнью? — Угрозой и неприязнью?.. — рассеянно переспрашивают. — Конечно, — подтверждает очевидное Лайт. — Даже мне издалека стал очевиден настрой разговора, хотя я ни слова не слышал. Только видел, как тебя схватили за руку. Неожиданное откровение настолько озадачивает Рюдзаки, что он слегка отворачивается. Пока взгляд сконфуженно обегает текстуры стен, сознание ищет в проведённом анализе ситуации брешь. «Даже издалека стал очевиден...» На пятое прокручивание очередной конфеты в кармане ответ по-прежнему не приходит на ум, зато движение словно бы наматывает на себя подозрения собеседника до их конца. «Почему он выглядит так, будто я сказал нечто невообразимое? — реакция ощущается иррациональной до першения в горле. Кира даже не может поспособствовать установлению зрительного контакта — спутанные волосы закрывают почти треть высоких скул. — Его поведение после вопроса о намерениях было совсем не возмущённое или недовольное, а скорее…» Два удара каблуков по полу, и Лайт с полным неверием останавливается между вторым и первым этажами с целью посмотреть на детектива более ясным взглядом. — Ты… не смог верно распознать их поведение и эмоции? Даже при видимом лишь профиле лица бледная кожа кажется стянутой чем-то сродни дискомфорту или же досаде, обращённой в собственный адрес. Оно и неудивительно. Человеку, который с раннего возраста почти что механически вычленяет малейшие несовершенства в психологических портретах самых опасных преступников мира, решает любой сложности задачи с помощью одной лишь холодной логики и интеллекта, пришлось по воле случая продемонстрировать главному подозреваемому одну из своих слабостей. Ощущения те же, что при срыве корочки на ране — изнутри непременно вытечет кровь или лимфа. Так и здесь: на болевую точку рано или поздно надавят, воспользуются для оправдания того или иного поступка. Спекуляции нельзя допускать, если на кону твоя жизнь и судьбы миллионов, но теперь один из путей к оной полностью открыт. Рюдзаки дёргано сводит лопатки. Лайт настороженно прищуривается, когда тот подсознательно ощетинивается, но молчит. Немой интерес в дальнейшем ответе вынуждает почтительно выжидать объяснений у одного, а вместе с тем вызывает ноющую боль в искривлённом позвоночнике у другого. В костях словно бурят отверстия. Разыграть ситуацию без утраты хотя бы малейшего преимущества удастся лишь одним давно используемым способом. Ничто так не обезоруживает противника, как открытое указание на свои недостатки. — Всё верно, Лайт-кун, — без тени эмоций признаётся Рюдзаки. Он чуть менее плавно разворачивается на ступени, чтобы встретить желаемое смятение в чужом взгляде. — Порой я испытываю трудности в идентификации эмоциональных откликов других людей по их мимике и голосу. Возможно, сейчас был как раз такой случай. — Подожди, — Лайт выставляет руку вперёд и ненадолго закрывает глаза. — Те парни буквально начали напирать после вашего столкновения. Не знаю, о чём вы говорили, но ты подумал, — нервная усмешка, — они хотят обсудить твои интересы или новости первой полосы? — Нет. С чего ты взял, что я предположил именно это? — недоумевает тот. — Это сарказм, — звучит на выдохе. — Ох, — Рюдзаки задумчиво наклоняет голову и смотрит вниз, как если бы осмыслял концепцию такого явления. С пальцем у губ он тихо бубнит: — Возможно, я действительно привык воспринимать всё буквально. — Н-не страшно, — с лёгкой заминкой выговаривает Лайт, хотя вопросов нисколько не поубавилось. Снова поправив ремень сумки, он кивает по направлению к выходу на первый этаж у подножья лестницы. — Идём, Рьюга. «Как вообще может быть, — в течение спутанных рассуждений Кира снова продолжает свой путь наравне с объектом пристального внимания, — чтобы человек время от времени использовал иронию в речи, но не был способен распознавать нечто близкородственное в словах оппонента? Либо он сейчас весьма правдоподобно лжёт, отыгрывая образ чудака лишь преимущества ради, либо говорит правду, что, как ни странно признавать, более вероятно». Их плечи не соприкасаются, а дистанция весьма приличная, однако в мышцах пульсирует желание сделать шаг в сторону. Вопреки тому, что аура Рюдзаки вновь стала бесцветной и больше не имела чётких импульсов, в желудке вместо умиротворения копошится нервное ожидание. Томление становится ещё более опаляющим благодаря нереалистичности новых фактов об изначально незаурядной личности L. Любому будет проблематично испытать хотя бы отголосок спокойствия, когда последствия абсолютно любого происшествия для, казалось бы, почти досконально изученного индивида, удерживаемого в руках, могут спровоцировать не только кардинальное изменение поведения, но и при перестройке рассечь кожу ладоней новообразованной гранью. — Мне любопытно, — будто бы сам с собой говорит Рюдзаки, — почему ты так обеспокоился ситуацией с Годой Иши? Я находился в противоположном конце коридора, тогда как лестницы есть с двух сторон, и одна из них находилась в нескольких метрах позади тебя. Тем не менее, выбор целенаправленно пал на эту, что служит лишь оправданием истинной цели изменить маршрут. На повороте к выходу из университета, расположенном на относительно небольшом от них расстоянии, Лайт тихо хмыкает не то от облегчения, ведь скоро удастся ускользнуть от скальпеля, которым снова и снова методично вскрывают его мысли, не то ввиду дискомфорта из-за слишком точной реконструкции своих действий и мотивации. — Я ведь уже объяснил, — губы для убедительности трогает улыбка, — что иду в библиотеку. У Такады возникли непредвиденные обстоятельства, и пришлось изменить планы. Не понимаю, к чему ты клонишь. — Спасибо, что вступился, Лайт-кун. Непроизвольно взгляд метнулся к уже невесть сколько смотрящему в упор Рюдзаки. Благодарность была произнесена с несколько иной, отличной от прежней интонацией, что ощущается как минимум непривычно. Лайт чуть прикусывает язык и контролирует, чтобы ногти не слишком сильно впились в ладонь. — Пожалуйста, Рьюга, — даже на собственное удивление голос не выдаёт ни толики напряжённости, звуча, как всегда, мягко. — Кстати, ответь, — Рюдзаки никак не упускает возможность продолжить диалог, как и не перестаёт сканировать профиль собеседника, — чем ты руководствовался в тот момент? Я имею в виду, — он с особой заинтригованностью прикусывает ноготь, — тебе не известна вся ситуация, как и диалог с теми людьми. Несмотря на это, твоим решением было встать на мою сторону. Что если на самом деле я спровоцировал недопонимание, а ты неверно определил виновного? Воспротивиться желанию установить зрительный контакт не удаётся. Они уже у выхода, поэтому Лайт останавливается и разворачивается к Рюдзаки всем телом. Внешний вид визави сквозит недвусмысленным азартом, пусть оный и чувствуется скорее интуитивно, нежели отражается на сетчатке немигающих глаз. «Этот вопрос больше относится не к произошедшему, — сразу догадывается Кира, после чего незаметно сжимает челюсти крепче. — Он что, пытается выяснить, как именно я отделяю тех, кто не достоин жить, от остальных, и как отреагирую, если совершу ошибку в выборе? Слишком очевидно, L. К тому же мой ответ тебе ничего не даст — слишком разные ситуации и мои возможности в них». — Я видел, как ты случайно столкнулся с ними, так как смотрел себе под ноги, — спокойно объясняет Лайт. — После этого начался затяжной диалог, которого в таких рядовых ситуациях обычно не происходит, а судя по поведению тех четверых, они не хотели уходить ни с чем. Мне хватило и этого, чтобы понять, кто зачинает конфликт. — Забавно, что ты не допускаешь вероятности, — бубнит размеренно Рюдзаки, — что я мог как-либо словесно спровоцировать их продолжать диалог. — Да, верно, — тот чуть посмеивается и кивает головой, — ты иногда способен выдать нечто обидное, но даже если ты тогда сказал что-то оскорбительное, во что я не верю, зачатки конфликта положила банальная невнимательность, ответом на которую послужили как минимум невербальное проявление неприязни и попытка физического воздействия. Одна только причина всего этого уже позволяет расценить ситуацию как несправедливую. Ответ правдив, что, кажется, воспринимается Рюдзаки с ещё более острым недоверием, чем извечная ложь. Иначе неумолимое давление пристальным взглядом и затяжным молчанием обосновать трудно. Так и не зацепившись хоть за один изъян в озвученной мотивации, он едва ли не раздосадованно скребёт лоб ногтем, отворачиваясь к улице за стеклянной дверью неподалёку, с чуть опущенными веками и уголками губ. — Что ж, — Рюдзаки словно выходит из транса и решительно пытается что-то нащупать в кармане джинсов, — Спасибо за подробное разъяснение, Лайт-кун. Это позволило мне чуть лучше разобраться в образе твоего мышления. Удерживаемая двумя пальцами за край фантика конфета протягивается вперёд. — Возьми, пожалуйста. Лайт недоверчиво смотрит на то, как яркая обёртка едва отблёскивает на солнце, текущем лучами из больших окон, и не сдерживает хмыканья: — Что, такие тоже не ешь? — быстрым, но лёгким движением он смахивает налетевшие на плечо пиджака частицы пыли, кружащие в воздухе. — Ем, — возражают сразу. — Просто хочу вручить тебе в качестве признательности. Мне действительно нравится проводить с тобой время, Лайт-кун. «Ещё бы не нравилось, — рёбра распирает раздражающее чувство уязвлëнности в момент запечатления всё той же немного нелепой улыбки со множеством значений, в том числе слегка триумфальное. — За один день нашёл, вероятно, подходящую под психологический портрет Второго Киры подозреваемую, поддерживающую демонстрации и к тому же общающуюся со мной, а в довершение разобрал аспекты моего поведения в непредвиденной ситуации для поиска малейшего сходства с типом мышления и манеры поведения Киры». С беззвучным вздохом Лайт старается расслабленно прикрыть глаза и дружелюбно приподнять уголки губ. — Взаимно, Рьюга. Я приму подарок, спасибо. Привычным движением рука тянется вперёд. На полпути по коже словно бьют наотмашь — рефлекторно дрогнувшие бледные пальцы и чуть дёрнувшееся назад запястье заставляют вспомнить произошедшее несколько дней назад при случайном соприкосновении, когда чужие мышцы едва ли не трещали от напряжения. Лайт неутешительно хмурится, когда плечи под растянутой кофтой круговым движением стараются отбросить очевидную стянутость в мышцах. Лайту не известна истинная причина таких реакций, и, откровенно говоря, его не должно волновать подобное, особенно в отношении «природного врага». Зачем тратить лишнее время на подстраивание под интересы того, кто перекручивает тебе кожу изо дня в день лишь реакции ради?  Тем не менее, рука больше не пытается приблизиться непосредственно к конфете: ладонью вверх её опускают ниже, чтобы гарантированно не нарушить личное пространство. Мгновение — и сладость падает новому владельцу. Глянцевая золотистая упаковка, белого цвета каллиграфический шрифт, а вкус, скорее всего, с карамелью. Когда взгляд поднимается, его наполняет небольшое недоумение от того, с каким выражением лица замер Рюдзаки. С широко раскрытыми глазами он будто пребывает в лёгком ступоре, но не от ужаса или шока, а словно… «Благодарность», — наконец определяет Кира, слегка не веря самому себе. — «Ему будто не верится, что я учёл предыдущую реакцию тогда, с данго». Взъерошенные волосы активно шевелятся из-за непродолжительного почёсывания затылка, после чего звучит вновь беспристрастное: — Мне пора. Ещё увидимся, Лайт-кун. — Конечно, — тот соглашается коротким кивком. Сутулая фигура неспешно проходит мимо в сторону выхода. Отчего-то тело само воспрещает оборачиваться. Вдруг подобное воспримется как нечто неестественное для человека, которому нечего скрывать? Тихой поступью Лайт направляется в сторону следующего пункта назначения, который всё же был не совсем надуманным. «Не люблю сладкое», — Кира чуть крепче сжимает конфету, чтобы задушить треск фантика. Металлическая поверхность урны на пути привлекает внимание. Лайт ещё раз смотрит на подарок в руке. «Что за глупость? — фыркает в голове надменность. — L как ребёнок. Кто старше шести лет дарит подобное?».  Он с усмешкой закатывает глаза и качает головой — «полная нелепость». В коридоре конфету кладут в карман брюк. «Нужно посмотреть книги по программированию, — ставит себе задачу Кира. — Если удастся каким угодно образом вычислить отправителя тех постов с датами акций без непосредственного взлома системы, я смогу безопасно узнать хотя бы исходный адрес без оставления следов, а главное, без присутствия в тот момент L. Разумеется, рано или поздно он самостоятельно возьмётся за дело, если продолжу указывать на отсутствие навыка обращения с кодом страницы, но важно лишь то, чтобы мне удалось найти зацепки раньше него — так появится шанс их скрыть, не допустив раскрытия личности имитатора до того, как это сделаю я».