Слово русского императора

      Синяя лента на ветви каштана, развеваемая порывами зябкого ноябрьского ветра, выглядела одинокой и брошеной, но Александру почему-то нравился ее вид. Быть может, потому что он сам повязал ее, чтобы даже после его отъезда бывшая столица Польши хранила следы присутствия русского царя, а может, потому что Александру теперь все казалось прекрасным, словно душа его впервые за долгие месяцы смогла обрести покой.       Некоторое время Александр смотрел на эту ленту, на то, как ветер подбрасывает ее вверх, а затем помотал головой, прогоняя наваждение, и запрыгнул в карету.       За окном замелькали мощеные улицы, дома и прохожие, спешащие по своим делам. Александр всматривался в их равнодушные, усталые лица, и думал о том, что для кого-то тот день был самым обычным, таким же, как и предыдущие дни. Для кого-то за последние двадцать четыре часа ничего ровным счетом не поменялось, и поэтому все прохожие были такими угрюмыми, а Александру было радостно вопреки этим усталым лицам, серому небу, дождю и грязи на дорогах.       Ему хотелось высунуться в окно и окликнуть этих усталых людей, прокричать на всю улицу о том, что впервые за многие месяцы, он полностью, наверняка и совершенно точно счастлив.       Он то и дело поглядывал на Наполеона, который о чем-то глубоко задумался и не отрывал взгляда от окна, наблюдая за тем, как мощеные улочки постепенно сменялись проселочной дорогой, огороженной лесными деревьями.       Александру было непривычно видеть императора французов в синем фраке. Это не значило, что штатская одежда ему не шла, вовсе нет. Просто образ завоевателя крепко прирос к двууголке и серому сюртуку, без которых Наполеон вдруг переставал быть Наполеоном и становился Карло Пелагатти, юристом из Милана. Или, быть может, само присутствие Наполеона теперь было чем-то непривычным?       Александр не мог поверить, что им не нужно было подписывать никаких договоров, не нужно было устраивать смотр войскам и бояться десятков глаз и языков, которые, взращенные дворцовыми интригами, всегда готовы были разнести ненужные слухи по всей Европе.       — Вы так и не сказали мне, куда мы едем, — нарушил молчание русский император.       Наполеон вздрогнул и обернулся к нему. Его глаза сверкнули азартом.       — Изначально целью моего путешествия были вы, — сказал он, растягивая слова. — Все, чего я хотел — увидеть вас, поговорить с вами, коснуться вас… Этой цели я достиг. Но теперь мне бы хотелось показать вам Италию.       — Вы с ума сошли! — воскликнул Александр. — Италию! Мы будем добираться до нее вечность!       — Ах, как я только не добирался до Италии, приходилось даже переходить Альпы, — мечтательно сказал Наполеон. — Вы зря беспокоитесь, мы не будем ехать слишком далеко на юг.       — Вы безумец!       — Я не в первый раз слышу это, придумайте что-нибудь поостроумнее.       Наполеон отвернулся обратно к окну, подперев рукой подбородок, так что рот его был не виден за согнутыми пальцами, но Александр почему-то знал, что за этим кулаком корсиканец прячет расплывающиеся в улыбке губы. Русский император продолжал сверлить его взглядом, пока Наполеон вдруг не спросил:       — К слову, о путешествиях. Признаться, я не надеялся на то, что вы согласитесь на мое предложение. В Дрездене я места себе не находил в ожидании курьера, — он замолчал, будто все слова, способные описать его состояние в тот момент, закончились. Александр замер в нетерпении, потому что больше всего на свете ему хотелось услышать, что чувствовал Наполеон в тот момент.       — Мне казалось, что я напрасно сунулся в Пруссию со своей этой таинственностью, оставил подле себя лишь камердинера, чтобы в один прекрасный вечер приехал курьер, который доложил бы о вашем отказе, — продолжил Наполеон и поднял глаза на русского императора. — И мне до сих пор не верится, что вы здесь.       Александр почувствовал, как кровь прилила к его щекам, однако в сумерках, опускавшихся на дорогу, это румянец едва ли можно было разглядеть.       — Признаюсь, ваше предложение было для меня крайне неожиданным, — тихо сказал Александр. — Я был в полной растерянности, когда посреди ночи ко мне явился генерал Коленкур. Я не знал, что ему ответить. Он не давал мне времени на размышления, о таком срочном «деле» вы его попросили! Все для меня было как в тумане, я попросил его еще раз повторить все ваши инструкции и сам не заметил, как сказал «да».       — Надеюсь, вы меня простили за мою настойчивость и всю эту срочность…       — Тысячу раз «да»! — воскликнул Александр.       Рука сама собой потянулась к карману, где нащупала круглый предмет с неровной поверхностью, и уже через пару мгновений в полумраке блеснули алмазы, украшавшие крышку небольшого медальона. Александр поднял медальон выше, чтобы его спутник обратил внимание на вещицу в его руках.       Бонапарт тут же узнал медальон и посмотрел на Александра с такой благодарностью в глазах, что русский император почувствовал мурашки, пробегающие по спине.       — Я не мог не согласиться, — прошептал Александр. — Этого маленького портрета, с которым я не расстаюсь ни на миг, мне было недостаточно. Он был каплей воды среди пустыни — приятной, греющей душу, но такой ничтожной! Но вы бы знали, как я вам за него благодарен…       — О, мой дорогой Александр, это такие пустяки!       — Нет, поймите же, насколько мы с вами несчастны! — вдруг воскликнул Романов. — Мы вынуждены видеться тайно, придумывать безумные планы, чтобы встретиться, вечно оглядываться по сторонам, чтобы ни одна живая душа не узнала нашего с вами секрета. Мы должны находиться в тысячах миль друг от друга, довольствоваться лишь письмами и портретами, но, скажите мне, разве это жизнь? Разве все остальные люди так страдают?!       Александр сжал медальон в кулак и отвернулся к окну. Быть может, он говорил слишком громко, непозволительно громко. Нужно ли было высказывать все это Наполеону прямо сейчас? Быть может, он думал совсем иначе. Думал, что это очень удобно — вызвать к себе русского царя, когда ему захочется, и провести с ним наедине несколько дней. А наивный царь так жаждет хоть капли искренней любви, так надеется среди сотен холодных лиц отыскать родственную душу!       — Неужели вы страдали? — хрипло спросил Наполеон.       Александр расслышал в его голосе оттенок недоверия и какую-то долю… надежды? Он повернул голову к Бонапарту и слабо кивнул, не решаясь произнести хоть что-то.       — Александр, я…       — Полно, не говорите ничего. Я называю вас сумасшедшим, хотя и сам давно сошел с ума! И раз уж вы сами попросили меня приехать и сидите теперь передо мной, то вам не остается ничего, кроме как выслушать меня. А затем, если на то будет ваша воля, прикажите кучеру развернуть карету, и мы расстанемся с вами как добрые друзья.       Я знаю, что вам нравятся громкие слова. Ваши письма… Ах, ничьи еще письма так не волновали моей души, но откуда мне знать, что вы чувствуете именно то, о чем пишете? Ваша воля — порыв, широкие жесты, мгновенное желание, которое всегда будет исполнено, вы привыкли к этому. Но я не привык подчиняться. Я приехал к вам не потому, что вы приказали мне это сделать, а потому что я жить без вас не могу! И в этом виноваты только вы! Если вы лишь позволяете мне вас любить, если для вас все это — лишь очередное сражение, в котором вы вновь одержали надо мной победу, то сжальтесь надо мною и скажите мне это прямо в лицо. Скажите же мне, что эта встреча — единственная, что мы просто проведем вместе время, и нам обоим будет хорошо. А что будет потом со мной — вас уже не будет касаться.       Александр резко замолчал, чувствуя как бешено колотится сердце в его груди. Его ладони вспотели, во рту пересохло, и он не отрывал взгляда от Наполеона, который выслушивал весь этот словесный поток с глубоко задумчивым видом.       Когда русский император закончил говорить, Бонапарт произнес:       — Вы напрасно переживаете.       — И это все, что вы можете ответить? — севшим голосом спросил Александр.       — Нет, мой дорогой Александр, я лишь собираюсь с мыслями. Скажите, неужели вы можете быть настолько слепы, чтобы не замечать очевидных вещей? — эта фраза больно уколола Романова. Странно было слышать слова Чарторыйского из уст Наполеона. — Вы правда думаете, что я провернул весь этот сложный план с нашим тайным свиданием просто по своей прихоти?       Теперь в голосе Наполеона звучало почти возмущение, тем временем он продолжил:       — Нет, «прихоть» — это роман на одну ночь, «прихоть» — это встреча, ради которой мне нужно лишь передать со слугой записку какой-нибудь актрисе и быть уверенным, что она точно ко мне явится. Вы правда полагаете, что я помчался в Дрезден лишь по прихоти?! О, Александр! Как хорошо, что у нас есть достаточно времени, чтобы я навсегда разрушил все ваши предубеждения обо мне, пусть они так больно ранят мое сердце!       Александр закусил губу. Пожалуй, Наполеон был в чем-то прав, но все же он опровергал существование этой «прихоти», и ни словом не обмолвился о любви.       — Но все же, если вы так хотели со мной встретиться, то почему же мы большую часть этой долгожданной встречи вынуждены будем провести в карете? — зачем-то спросил Александр.       — Мне казалось, вам нравится путешествовать.       — Долгая дорога в карете может наскучить.       — Уверяю, я знаю, как можно будет скрасить наш досуг.       — И как же?       — Скажите… вам когда-нибудь доводилось заниматься любовью в карете?..

***

      Спустя пару дней их путешествия Александр внезапно для себя осознал, что никогда и ни с кем не проводил столько времени вместе, наедине. Он привык путешествовать с несколькими сопровождающими, так что его внимание распространялось на всех его спутников, но теперь он дни и ночи проводил только с одним человеком.       Сперва он даже не заметил, насколько это было непривычным для него — видеть одно и то же лицо ранним утром, едва проснувшись, а затем днем в карете и ночью — засыпая. Он понял, что почти ни с кем не разговаривал, кроме Наполеона вот уже пару дней, когда горничная принесла завтрак в гостиничный номер, и он бросил короткое «Danke», прежде чем она закрыла за собой дверь.       Это было тихое утро, встреченное в небольшом австрийском городке за несколько мгновений до рассвета, когда кромка горизонта еле заметно бледнела на фоне темно-серого неба. Оба императора не изменяли своей привычке рано вставать.       До прихода горничной Александр был совсем сонным, но это «Danke», прозвеневшее в прохладном утреннем воздухе прогнало остатки дремы, и Александр вдруг осознал, что другие люди тоже существовали. Да, они существовали, но были чем-то второстепенным и совершенно ненужным, пока рядом с ним, в теплой постели, в карете, за скромным гостиничным завтраком — везде и всюду был его бывший враг.       Александр наблюдал за Наполеоном, внимал каждому его слову и жесту и, казалось, за такой короткий срок смог до конца его изучить. Он открыл для себя, что Наполеон страдал от бессонницы и вставал посреди ночи, чтобы выйти в другую комнату или на балкон. Делал он это совершенно бесшумно, едва приподнимая одеяло, едва касаясь ступнями пола, чтобы не разбудить Александра.       Сон русского императора всегда был на редкость крепким, но Александр просыпался всякий раз, когда Наполеон выбирался из постели посреди ночи. В эти моменты сердце Романова почему-то сжималось, будто в глубине души он боялся, что Наполеон больше не вернется. Александр подолгу лежал в темноте, мучимый этим странным страхом, ведь Наполеон всегда возвращался, так же бесшумно, как и уходил.       Быть может, бессонница императора французов была связана с его любовью к кофе. Александр никогда не пил кофе с утра, но Наполеон просто не мог без него обойтись, поэтому в то утро, сразу после того, как горничная принесла завтрак, комната наполнилась уже знакомым терпким ароматом.       Чашка кофе тут же оказалась в руках Бонапарта.       — Сегодня вы задумчивы, — констатировал он, делая аккуратный глоток.       Александр поднял на него глаза.       Великий Наполеон Бонапарт сидел перед ним в своем просторном зеленом халате, придерживая чашку обеими руками. Совсем по-домашнему, будто они всю жизнь встречались за завтраком, чтобы завести ленивую утреннюю беседу.       Запах кофе, терпкий и будоражащий, как взгляд холодных серых глаз, как резкость движений и повелительные нотки в каждом слове. Александр качнул головой:       — Я пытался вспомнить, где мы остановились.       — А, — сказал Наполеон. — Признаться, я и сам запамятовал, но могу сказать точно, что совсем недалеко отсюда находится деревенька под названием Аустерлиц…       Александр хмыкнул, потянувшись к чайнику. Он, в отличие Наполеона, всегда отдавал предпочтение чаю.       — Значит, мы где-то в Моравии? — зачем-то уточнил он.       — Именно, — Наполеон кивнул. — Я бы мог предложить задержаться здесь подольше, но, боюсь, осень в этих краях уже совсем утратила свою красоту, и смотреть тут не на что.       — И в самом деле, — протянул Александр, оглядываясь в окно, по которому ползли дождевые капли. — Я вообще сомневаюсь, что тут красиво в какое бы то ни было время года.       — О! Это громкое заявление.       — Соглашусь, но виды этих гор и лесов навевают на меня тоску.       — И что же, вы не оставите здесь ленту? — усмехнулся Наполеон.       — Зачем же изменять традициям? — пожал плечами Александр. — Аустерлиц — лишь малая часть Моравии.       Он не обижался на Наполеона за припоминание этого поражения, ведь для Наполеона это была победа, он имел полное право гордиться ей. Однако Александр все равно чувствовал, как все внутри него содрогалось при слове «Аустерлиц». Дышать становилось трудно, и сама жизнь казалась ему невыносимой.       Повязать ленту! На что эта лента? К чему она?       Впервые за все время путешествия собственная идея показалась Александру ребячеством, даже насмешкой над совсем недавними событиями. Дрожащие пальцы долго не могли завязать узелок на мокрой еловой ветви. От одной лишь мысли, что лишь в нескольких верстах от их гостиницы могут находиться братские могилы людей, погибших по его вине, Александру становилось тошно. Он пожелал ехать как можно скорей, и Наполеон ничего не сказал на этот счет.       Впрочем, путешествовать по Австрии Александру нравилось. Он подшучивал над Наполеоном, что они не посетили Вену, а это было большим упущением со стороны ценителей прекрасного.       — Да-да, я полностью согласен, — отвечал в свою очередь Бонапарт. — Мы приедем туда и, конечно же, не упустим возможности посетить Венскую оперу, ведь мы ценители прекрасного.       — Что плохого в том, чтобы сходить в оперу? — немного капризно вопрошал Александр.       — Представьте себе лицо Франца, когда он случайно столкнется с нами в фойе.       — Дипломатическая встреча!       — В его столице…       — Если и проводить где-то дипломатические встречи — так только в столицах!       — И первый пункт протокола: ни в коем случае не сообщать правительству о том, что встреча будет проходить на территории его страны.       — Вы можете себе это позволить, — вкрадчиво, почти мурлыча, произнес Александр. Ладонь как бы невзначай коснулась колена Бонапарта.       Ответный взгляд Наполеона был способен зажечь пламя в камине. Уголки его губ дрогнули:       — Могу.       И все же в Вену они не заехали, устремившись на юг. Александр не знал, сколько миль они проезжали в день, но точно знал, что в карете они проводили по меньшей мере около двенадцати часов ежедневно. Их путь пролегал по австрийским землям, так что Александр никогда не упускал возможности пошутить по поводу дипломатической встречи, которую они с Наполеоном спланировали втайне от Франца.       Если в самом начале путешествия он считал, что проводить столько времени в карете будет чертовски скучно, то спустя несколько дней готов был взять свои слова назад. Каждый раз, когда они останавливались в каком-то густонаселенном австрийском городке, русский император тащил Наполеона в книжную лавку, где подолгу выбирал чтиво на ближайшие часы до захода солнца.       Наполеон тоже в какой-то степени приобщался к этому занятию, разыскивая книги на французском. Его попытки редко венчались успехом, но это его нисколько не расстраивало. Когда они возвращались в карету, чтобы продолжить свой путь, Александр покидал свое привычное место напротив императора французов, перемещаясь поближе к нему. Романов устраивался лежа на мягком сиденье кареты, положив голову Наполеону на колени, и открывал книгу, чтобы читать ее вслух.       Если книга была на немецком, он старался сразу переводить все на французский, что было довольно непросто, даже несмотря на то, что Александр знал эти два языка в совершенстве. Совсем скоро у него начинала болеть голова, и книгу приходилось отложить.       Как-то раз, когда они уже приближались к южным границам Австрии, Александру удалось отыскать новенький томик «Илиады» среди прочей литературы.       — Я и не знал, что существует перевод на немецкий язык! — удивленно сказал он лавочнику.       — Немудрено, сударь, ведь герр Гельдерлин совсем недавно закончил работу над ним, — важно отвечал ему старичок в треснутом пенсне. — Превосходный перевод, совсем не уступает Шатобриану!       — Но ведь Шатобриан переводил на французский, нельзя так сравнивать работы на двух разных языках, — заметил Александр, вертя в руках книгу. — Мне бы было интересно ознакомиться…       — Он сказал «Шатобриан»? — шепотом уточнил у Александра Наполеон, который продолжал безуспешно рыскать среди книжных полок и вдруг среди постоянного немецкого говора услышал знакомое слово.       — Да, мы обсуждали перевод «Илиады», — пояснил Александр. — У меня в руках работа немецкого переводчика.       Наполеон скорчил гримасу и покачал головой.       — Спросите у него, нет ли здесь именно Шатобриана, иначе я в скором времени сойду с ума.       Раздосадованный лавочник, так расхваливавший новый перевод Гельдерлина, нехотя достал откуда-то из своей коморки потрепанную «Илиаду» на французском языке, чем вызвал невероятную радость Наполеона. В кои то веки император французов вышел из книжной лавки таким же счастливым, как и Александр.       — Теперь вам не нужно будет мучиться с переводом, ведь за вас это уже давно сделал старик Шатобриан, — сказал он, когда они садились в карету. — Только сейчас я понимаю, что нам не хватало именно «Илиады». Мы оба читали ее, верно?       Александр кивнул, перелистывая пожелтевшие страницы:       — Я как раз прочел ее полностью на французском, и еще когда-то давно имел удовольствие ознакомиться с первыми шестью песнями на русском. К сожалению, целиком на русский Илиада переведена только в прозе.       — Следовательно, вы читали ее как минимум два раза?       — Можно сказать и так.       — И оба раза совершенно ничего не поняли! — радостно заключил Наполеон.       — Почему вы в этом так уверены? — немного обиженно спросил Александр.       — Я более чем уверен, что вы поняли сюжет, но совершенно не обратили внимания на безумно важные детали. Я готов поставить тысячу франков на то, что вы даже не знали об их существовании и поэтому даже не пытались их искать!         — Никогда бы не подумал, что вы со своей любовью к точным наукам так трепетно относитесь к толкованию литературы, — пробормотал Александр.       Он по привычке положил голову на колени Наполеона и теперь с интересом рассматривал первую страницу книги, готовясь приступить к чтению. Пока они спорили о правильном понимании поэмы, Александр уже несколько раз успел прочитать первый стих, который так плотно засел в его сознании, что Романов начинал бояться, что на следующую реплику Наполеона ответит: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…»       — Одно не исключает другое, — пальцы Наполеона невесомо коснулись белокурых волос, убирая их со лба Александра. — Я не рассказывал вам, что когда-то давно хотел издать роман?       — Вы полны сюрпризов! О чем же был ваш роман?       — О любви.       Рука на долю мгновения замерла в волосах, так и не продолжив поглаживающего движения, будто Наполеоном овладело внезапное чувство ностальгии.       — Никогда бы не подумал…       — Я не перестану вас удивлять, — сверху послышался смешок. — Судьба распорядилась иначе, или же виной тому критика великих знатоков литературы.       — Я готов поспорить, что у них просто нет вкуса!       — Слишком поздно сожалеть о прошлых неудачах, мой ангел. Честно признаюсь, никогда в жизни я еще не пожалел о том, что не связал свою жизнь с литературой.       Александр хмыкнул, ожидая, что Наполеон добавит что-то еще, но тот молчал. Тогда русский император поднес книгу ближе к лицу, чтобы лучше видеть текст и, наконец, произнес первую строчку вслух:       — Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…  

***

      До этого Наполеон понятия не имел, что Александр близорук. Для него близорукость не была чем-то ужасным, скорее, он относил ее к ряду привычных житейских неудобств, поэтому как-то раз, когда Александр вновь поднес книгу слишком близко к лицу, император французов спросил напрямую, нет ли у Романова проблем со зрением. Пришлось во всем признаться.       Александр считал эту свою особенность вовсе не особенностью, а слабостью. Очки он терпеть не мог и считал, что в них человек становится уязвимым, тем более человек, которому далеко небезразлично, как он выглядит. Поэтому Александр делал вид, что совсем не страдает от близорукости, хотя даже в путешествие взял с собой лорнетку с черепаховой рукояткой.       После того вопроса Наполеона Александр решил, что тот ни в коем случае не должен узнать, что Романов помимо прочего еще и глуховат на одно ухо. Иначе Бонапарт решит, что связался с калекой!       Чтение Илиады продвигалось достаточно быстро. Александр все еще не видел тех скрытых деталей в сюжете, на которые так неоднозначно намекал Наполеон. В первых трех песнях Александр выискивал их, вглядывался в каждую строчку, но потом бросил это занятие, решив просто наслаждаться поэзией Гомера, хотя время от времени мог слышать, как Наполеон чему-то усмехается. В эти моменты Александр кусал губы и вновь пробегал взглядом по едва прочитанной строчке, и в его голове пульсировала лишь одна мысль: «Где же? Где же?».       В какой-то из вечеров, когда солнце уже успело скрыться за горизонтом, карета резко затормозила и накренилась. Снаружи послышалась брань кучера.       Императоры, до этого внимавшие трагической гибели Патрокла, удивленно переглянулись.       — Что случилось? — спросил Наполеон у кучера, приоткрыв дверцу кареты.       — Яма, сеньор! — отрапортовал тот, почесывая затылок.       — Мы с моим другом с легкостью сможем покинуть карету и помочь вам, если вы нуждаетесь в нашей помощи, — миролюбиво предложил император французов.       — Э-э-эх! — махнул рукой кучер. — Колесо в яму провалилось и треснуло. Чинить придется, а в темноте ни черта не видать! Да и ежели залатаю, все равно далеко на нем не уедешь.       — Что же вы предлагаете? — насторожено спросил Наполеон.       — В паре миль отсюда есть город, туда экипажи должны ходить, — сказал кучер. — Вам лучше пересесть в другой экипаж, я с колесом еще нескоро управлюсь.       — Город, город… — задумчиво пробормотал Наполеон, доставая из-за пазухи порядком помятую карту и пытаясь при свете каретного фонаря различить мелко обозначенные населенные пункты. — Могу лишь поздравить вас с тем, что мы наконец в Италии, — сказал он Александру, вздохнув. — А ближайший город отсюда, если я не ошибаюсь, — Венеция. Похоже, нам пригодится не только экипаж.       Он поджал губы и вновь спрятал карту за пазуху.       — Вы не выглядите радостным, — заметил Александр.       — Да, возможно… — пробормотал Наполеон, вылезая из кареты. — Последний мой визит сюда венецианцы не особо жаловали. Мне остается лишь надеяться, что наш с вами секрет никто не разгадает.       Александр выпрыгнул из кареты, разминая затекшие конечности.       — Не жаловали? — переспросил он. — Мне казалось, вас очень любят в Италии.       Наполеон грустно усмехнулся и подошел к кучеру, чтобы расплатиться с ним.       После этого императоры подхватили свои вещи и отошли от накрененной кареты на некоторое расстояние, чтобы кучер не мог услышать их разговора. Дорожные сундуки были брошены на влажную землю, сверху на сундуки Наполеон поставил позаимствованный у кареты фонарь, чтобы проезжающие мимо экипажи могли заметить несчастных путешественников.       На темном ночном небе совсем не было облаков, и луна проливала свой молочный свет на узкую дорогу, на которой мог уместиться только один экипаж. Звезды размытыми пятнами молчаливо сверкали с небес и казались Александру еще холоднее, чем зябкий ночной ветер, норовивший забраться под фрак.       Дорогу окружал редкий лесок с молодыми тонкими деревьями, которые не успели еще обронить всей листвы и поэтому тихо шелестели в темноте при порывах ветра.       — Да, меня любят в Италии, — наконец сказал Наполеон. — Я освободил ее от австрийцев, создал здесь республики, в том числе и Венецианскую. Загвоздка лишь в том, что республики обычно нравятся простому народу, в то время как аристократии такая форма правления совсем не приходится по душе. Вы наверняка понимаете.       Александр кивнул.       — Хотя, возможно, им больше не понравилось то, что некоторую часть экспонатов из их музеев я приказал перевезти в Париж. Но разве и британцы не грешат подобным?! — воскликнул Наполеон. — Ох, не обращайте внимания. Меня никогда не любила старая аристократия, просто потому что я взращен революцией, здесь не нужно искать иных причин.       — Скажите, а королей и императоров ведь тоже можно отнести к аристократии? — тихо произнес Александр.       — Как говорил Людовик XIV, король — первый дворянин, — усмехнулся Наполеон.       — Тогда не забывайте обо мне, когда проклинаете аристократию, — посоветовал ему Александр.       Наполеон повернулся к нему, удивленно приподняв брови, и тогда Романов пояснил:       — Вы говорите, что аристократия не любит вас. Но ведь есть еще я. И я вас люблю.       Слова слетели с его языка так просто, так легко, что Александр ужаснулся этой легкости.       «Нет, мне нельзя было этого говорить! Такие слова значат слишком много!» — подумал он, но было уже поздно.       Наполеон приблизился к нему, осторожно касаясь его руки, пытливо заглядывая в его глаза, но не позволил себе большего — они были совсем недалеко от кучера. Александр попытался изобразить безмятежность на лице, но его сердце готово было выпрыгнуть из груди от волнения.       «Это был неосторожный шаг», — думал Александр. — «Гораздо проще быть рядом с ним, но не говорить о том, что я к нему испытываю. Пусть лучше действия за меня говорят! И что же он мне ответит на это? Скажет ли, что любит меня в ответ?» Наполеон все еще держал его за руку.       — Теперь каждый раз, когда мне будет казаться, что против меня настроен весь мир, что меня хотят свергнуть, разбить, растоптать, что в жизни моей не осталось ни капли света, я буду вспоминать вас, — проговорил он. — Ведь среди всей этой ненависти и мечтаний меня уничтожить вы единственный протянули мне руку.       Тихий стон сорвался с губ Александра. Наполеон мог бы подумать, что растрогал русского императора, в то время как тот сокрушался о том, что в этот раз Бонапарт, в отличие от него, сумел подобрать нужные слова. Его ответ был похож на тонкую дипломатическую игру, с которой Александр был знаком с детства. И заключалась она в том, чтобы говорить много и пылко, но совершенно не по существу, чтобы не наобещать невыполнимого.       — Я знаю, что вы уже оставили попытки найти скрытый смысл в Илиаде, — вдруг сказал Наполеон, и Александр мысленно поблагодарил его за столь внезапную смену темы разговора.       — Там его попросту нет, вы его выдумали, — ответил он с энтузиазмом.       — О нет, мой дорогой Александр. Все просто: для того, чтобы что-то найти, нужно знать, что искать.       — Вы несказанно облегчили мне задачу, — мрачно проговорил Александр.       — Вы просто не имеете совершенно никакого представления о той эпохе, в которую была написана поэма! — воскликнул Наполеон. — Но я вам помогу. Представьте себя героем одной из этих древних поэм. Вы — царь греческого города, или отважный герой, сын одного из богов Олимпа. У вас есть народ, который вас почитает, прославленное имя, меч, выкованный богами, возлюбленный…       — Что вы только что сказали? — перебил его Александр. Нет, ему явно послышалось!       Наполеон пристально посмотрел в его глаза и произнес почти по буквам:       — Возлюбленный.       — Вы меня запутали еще больше, при чем тут это? — Александр нахмурился, чувствуя, как его щеки краснеют.       — Все ясно, как день, — тихо проговорил император французов. — Вы говорили мне, что устали скрываться, что все у нас не как у людей. Позвольте же открыть вам завесу перед тем, что было в давние времена, когда люди вершили более великие дела и не боялись называть вещи своими именами. Ведь как вы не понимаете! Мы с вами как Ахилл и Патрокл, как Александр и Гефестион!..       Александр в ужасе отступил назад, пытаясь сопоставить сказанное Наполеоном с реальностью. Не отрывая взгляда от Бонапарта, он быстро помотал головой, затем закрыл рукой рот и отвернулся, пытаясь совладать с собой. Каким загадочным тоном Наполеон призывал его вновь прочитать Иллиаду, как снисходительно улыбался, наслаждаясь видом святого неведения!       Быть может, он все это придумал, зная, что Александр наверняка не сможет точно проверить, правда это или нет. Может, французская революция настолько развратила умы, что кто-то всерьез верил, что мужеложество когда-то было чем-то обыденным. Романов точно знал, что их с Наполеоном связь была греховной, неправильной и, поддаваясь соблазну, ему меньше всего хотелось, чтобы кто-то «называл вещи своими именами» как будто в упрек его религиозности.       Меньше всего ему хотелось, чтобы герои, которыми он восхищался в детстве, становились для него очередным напоминанием о порочности подобных связей, но разум его рисовал поистине удивительные картины, которые ему никогда в жизни уже не удалось бы выкинуть из головы.       — Напрасно вы разыгрываете эту драму, — послышался голос Наполеона. — Как будто до этого вам это было неизвестно.       Александр резко повернулся к нему, пытаясь различить черты лица Бонапарта в полумраке.       — Представьте себе!       Наполеон издал возглас удивления, потом кашлянул в кулак и сдавленно произнес:       — В таком случае мне жаль, что я пошатнул ваше видение мира. В вашем возрасте это должно быть огромным потрясением.       Заметив, что Александр не собирался ничего ему отвечать, Наполеон добавил:       — Но тут уже меня разрывает любопытство. Неужели вы ни разу не бывали в захолустной таверне, где такие истории всюду слышны? В годы революции у нас в тавернах и не такое рассказывали. После этих историй я подолгу засиживался в библиотеках, пока не находил подтверждений услышанному. Или, скажем… неужели вы не бывали в борделях? О, там, к примеру, ходило достаточно слухов о склонностях Фридриха Великого…       — И Фридрих Великий?!.       — Право, ангел мой, вы будто вчера родились на свет!       Александр нахмурился, сам не веря тому, насколько наивно он смотрел на мир каких-то пять минут назад. Это было странное чувство, похожее на облегчение, но граничащее с терпким ощущением, будто его кто-то жестоко предал.       — И да, я не бывал в тавернах, — сказал он, чуть вздернув подбородок. — И в борделях, тем более, не был.       «Даже моя бабка, если верить всему, что о ней говорят, каким-то странным образом смогла отгородить меня от разврата!» — добавил он про себя.       Наполеон немного криво усмехнулся и подошел к Александру, хлопая ладонью по его плечу.       — Будь мы оба лет на десять моложе, я, как старший товарищ, показал бы вам все прелести разгульной молодой жизни. Но сейчас я сам не пущу вас в бордель, даже если вы будете меня умолять об этом.       — Правда? — Александр приподнял бровь, усмехаясь. — И почему же?       — Боже упаси наблюдать за тем, как вас соблазняет какая-то женщина, — Наполеон скривился. — Наблюдать за тем, как вместо меня вы выбираете какую-то женщину.       — О, да вы ревнуете! — Александр рассмеялся и добавил:       — Только вы не подумайте, что и я стану спокойно наблюдать за тем, как вы предпочтете мне какую-то женщину.       По лицу Наполеона он вдруг осознал, что последняя фраза была произнесена им слишком серьезно. Александр почувствовал напряжение на лбу и сам удивился тому, как незаметно для себя нахмурился. С Наполеоном он совершенно забывал о своей маске и становился рабом своих эмоций, что, конечно, никак не могло его радовать.       — Я запомню это, — тихо пообещал Наполеон.       Он хотел добавить что-то еще, но вдруг вдали послышался цокот лошадиных копыт и скрип колес кареты. Императоры оглянулись назад и увидели приближающийся к ним экипаж. Вернее, сначала они смогли разглядеть лишь два светящихся огонька вдали, которые по мере приближения превратились в каретные фонари.       В темноте сложно было различить, что это была за карета и кому она принадлежала. Александр мог лишь безошибочно заключить, что она была запряжена четверкой лошадей и была достаточно просторной, чтобы вместить в себя четырех человек.       Достигнув императоров, карета остановилась, занавеска на ее окне отодвинулась, и оттуда высунулась женщина, которая сказала что-то по-итальянски. Лицо ее было наполовину закрыто темной вуалью, поэтому Александр мог видеть лишь ее крупные алые губы, то и дело расплывающиеся в широкой улыбке. Наполеон ответил ей тоже по-итальянски, и между ними завязался короткий разговор, под конец которого Наполеон повернулся к Александру и сказал:       — Эта сеньора любезно предоставила нам места в своем экипаже.       — Нам по пути? — уточнил Александр.       — О да, она тоже направляется в Венецию, — заверил его Бонапарт.       В это время кучер сеньоры резво спрыгнул с козел, подхватил дорожные сундуки императоров и принялся водружать их на крышу кареты.       Незнакомка же ловко открыла дверцу, жестом приглашая путников устраиваться внутри. В воздухе мелькнула ее черная перчатка. Наполеон еле заметно кивнул Александру, предлагая тому первому залезть в карету. Александр не стал спорить и занял место напротив загадочной путешественницы, а совсем скоро к нему присоединился Наполеон.       Внутри карета оказалась по-королевски роскошной: алые занавески с золотой бахромой, мягкие, обитые бархатом сиденья и замысловатые золотые узоры на двери, обитой таким же алым бархатом изнутри.       Внутри кареты чувствовался стойкий запах духов незнакомки, а Александр, к своему счастью, хорошо разбирался в парфюмерии и считал, что духи могут многое сказать о человеке. Из-за того, что он не видел лица незнакомки, он решил  попробовать составить впечатление о ней на основе ее духов.       Ярче всего он чувствовал приторно-сладкий запах ванили, такой же приторный, как и ее улыбка, после этого был различим пряный запах мускуса, но в то же время за всей этой обильной сладостью скрывались терпкие нотки цитруса, столь непривычного в этой комбинации ароматов.       Александр бросил быстрый взгляд в сторону незнакомки, которая вальяжно облокотилась на спинку сиденья, и встретился с ней глазами. Алые губы плавно растянулись в улыбке. Ее черные перчатки закрывали ей локти, а платье было совсем простым и тоже черным, только вела себя она слишком радостно для женщины, пребывающей в трауре.       «Терпкость, скрывающаяся за показной сладостью», — подумал Романов. Почему-то он ей совсем не доверял и чувствовал зарождающуюся тревогу, позволяя этой даме везти их с Наполеоном в неизвестном направлении.       Кучер, закончивший с погрузкой вещей, захлопнул дверцу кареты, и спустя считанные минуты экипаж снова пришел в движение.       Некоторое время все трое путешественников сидели в тишине, прерываемой лишь скрипом колес и криками ночных птиц. Александру эта неловкая пауза пришлась совершенно не по душе. Во-первых, потому что ему было нечем себя занять, а во-вторых, он почти физически ощущал, как его новая спутница разглядывает его безо всякого стеснения.       Романов же всеми силами старался не смотреть в ее сторону. Его не покидало отвратительное подозрение, будто эта женщина откуда-то его знает.       — Господа, вам повезло, что я задержалась у сестры и выехала на целых три часа позже, — вдруг сказала незнакомка по-французски. — Иначе вам пришлось бы ждать следующего экипажа до рассвета.       Она говорила с грубым итальянским акцентом, куда более заметным, чем у Наполеона. Пылкие, проскакивающие сквозь вязь мелодичных французских гласных, нотки ни с чем нельзя было сравнить.       — Неужели экипажи здесь такая редкость? — недоверчиво спросил Александр.       — Зависит от времени суток, — ответила незнакомка. — Но за последние три часа мы не повстречали ни одной кареты!       — Странно, наш кучер сказал, что возле городов обычно полно экипажей, и нам не придется долго ждать попутчиков, — сказал Наполеон. — Как видите, кучер был прав.       — О, вы доверяете своему кучеру больше, чем мне! — женщина звонко расхохоталась.       — Прошу прощения, сеньора, но нашего кучера мы знаем куда лучше, — парировал Наполеон.       — И именно поэтому бросили его одного на дороге! — она продолжала смеяться. — Но, господа, я не против узнать вас получше. Как видите, я совсем не боюсь новых знакомств.       — Это очень смело с вашей стороны, — сухо заметил Александр.       — Отнюдь, — томно проговорила она. — Я очень хорошо знаю людей, чтобы не бояться. Даже в темноте по вам было видно, что вы честные люди в беде: карета на краю дороги, лежащие на земле дорожные сундуки и двое хорошо одетых господ, что смотрят на мой экипаж с надеждой. Разумеется, всякий порядочный человек протянул бы вам руку помощи.       — Если размышлять так, то вы правы, сударыня, — согласился Александр.       — И все же, — продолжила незнакомка. — Быть может, вы поделитесь со мной, что у вас стряслось, и куда вы держите путь?       К подобным вопросам оба императора были готовы с самого начала, особенно ко второму вопросу, детали которого проговаривали между собой почти каждый день, чтобы не забыть легенду.       — У нашей кареты треснуло колесо, и кучер заявил, что пока он его не починит, продолжать путь невозможно, — коротко объяснил Наполеон. — Мы же с моим любезным другом — самые обычные путешественники. Он никогда не бывал до этого в Италии, и я вижу своим долгом показать ему свою родину.       — Ах, я знала, что вы итальянец! — радостно воскликнула женщина. — Откуда вы родом? Может, мы с вами виделись раньше?       — О, это исключено! — рассмеялся Наполеон. — Я вижу, что вы из высшего общества, где я почти никогда не появляюсь, ведь я самый обычный юрист из Милана.       — Вы льстите мне, сеньор! А лесть — это именно то, чему обучают в, как вы сказали, «высшем обществе». Значит, помимо прочего, вы еще и обманываете меня.       — Я бы на вашем месте не стал делать столь поспешных выводов, — усмехнулся Наполеон, хотя Александр почувствовал, как император французов еле заметно напрягся.       — О, я вижу, что мои слова были слишком резкими, — стушевалась женщина. — Прошу вас простить мне эту оплошность. Видите ли, я просто теряю голову от новых знакомств, поэтому могу показаться слишком напористой.       Несмотря на слова извинений, голос незнакомки звучал совершенно спокойно и, как показалось Александру, самую малость насмешливо.       — А чем же занимается ваш друг, он тоже юрист? — спустя некоторое время спросила она.       — Нет, что вы! — воскликнул Александр. — Я всего лишь музыкант.       — Как мне сегодня везет! — сказала женщина. — Это поистине интересное знакомство. На чем вы играете?       — Среди всех инструментов я отдал предпочтение скрипке, — скромно ответил Александр.       — Держу пари, играете вы превосходно, — заявила незнакомка. — Даже в темноте я с легкостью могу разглядеть ваши изящные пальцы. И как я раньше не догадалась, что вы музыкант!       Александр готов был поклясться, что услышал напряженный вздох Наполеона. Это не могло не льстить, особенно после их недавнего разговора о взаимодействиях с женщинами.       Остаток пути они обсуждали какую-то чушь. Незнакомка делилась свежими венецианскими сплетнями, слушать которые Александру понравилось, хотя он понятия не имел, кем были все те люди, о которых рассказывала их спутница. Со временем он перестал так сильно ее опасаться. Быть может, незнакомка действительно была всего лишь дамой с добрым сердцем и намерения ее были самыми искренними. Или же она просто умела расположить к себе людей.       Сеньора не пытала своих новых знакомых вопросами, а сама рассказывала о своей жизни в таких подробностях, что Александр, сам того не заметив, проникся к ней доверием. Она рассказывала о своей сестре, проживающей в Триесте и о тетушке средних лет, за которой ухлестывали два кавалера и даже стрелялись из-за нее на дуэли.       — Конечно, очень благородно драться, когда оба вы держали пистолеты не более двух раз в жизни, — весело заметила незнакомка. — Один промахнулся, другой попал в руку своего противника, на том и разошлись.       Наполеона эта история развеселила, хотя он терпеть не мог дуэли. Скорее, из-за того, что вместо того, чтобы убивать англичан и австрийцев французы внезапно решали стрелять друг по другу. Он посмеялся, но ничего не сказал.       Спустя пару часов пути карета остановилась, и женщина произнесла:       — Теперь нам нужно будет покинуть экипаж. Где-то здесь на причале пришвартовано маленькое судно, капитан которого — мой хороший знакомый. Он сможет за гроши переправить нас на другой берег. Я лишь надеюсь, что даже в столь поздний час он бодрствует.       С этими словами она выпорхнула из кареты, предварительно отказавшись от сопровождения. Удивленный Александр проводил незнакомку взглядом. Она показалась ему на редкость бесстрашной, и, когда дама исчезла в кромешной тьме, русский император на мгновение подумал, что она пропала бесследно.       Они с Наполеоном тоже выбрались из кареты. Осенняя ночь обдала их своим прохладным дыханием, а услужливый кучер подал им дорожные сундуки, и вернулся на козлы, ожидая незнакомку.       Она вернулась совсем скоро, широко улыбаясь. Вслед за ней шли два сонных матроса, которых она взяла с собой вероятно для того, чтобы они доставили дорожные сундуки на борт лодки. По счастливому виду дамы Александр догадался, что знакомый капитан все-таки ждал ее и теперь готов был переправить путешественников на другой берег.       — Вот видите, со мной ничего не случилось, меня здесь все знают! — гордо сказала женщина. — А теперь предоставьте свои вещи этим молодцам, они быстро загрузят их на судно.       Громким словом "судно" она назвала небольшую барку, которая плавно покачивалась на воде, освещаемая желтоватым светом лишь одного фонаря. Отчего-то вид этой барки не внушал Александру доверия, и вообще в темноте суденышко казалось жутким. Однако нерушимый оптимизм незнакомки имел магическую способность рассеивать все страхи, поэтому совсем скоро все трое путешественников отчалили на борту этой барки.       Переправа заняла не более получаса. Море было на редкость тихим, такой штиль весельные лодки всегда могли преодолевать с поразительной быстротой, но Александр все равно удивился, когда их спутница деловито сообщила, что они уже проплывают вдоль главного канала Венеции.       — Я знаю, где вам лучше всего остановиться, — сказала незнакомка. — Есть чудное место, расположенное прямо здесь, на берегу главного канала. Позвольте показать его вам. Я всегда считала, что лучшей этой гостиницы не сыщешь во всем городе.       — Вы оказываете нам большую услугу, сударыня, — отозвался Наполеон. — Вряд ли нам самим будет под силу найти пристанище глубокой ночью.       Незнакомка лишь улыбнулась ему и выглянула за борт, будто созерцание черной воды, в которой отражались блеклые городские огни, было более занимательным занятием, чем общение с новыми знакомыми.       Спустя некоторое время долговязый юнга спрыгнул прямо с палубы на берег, держа в руках конец каната, за который он тут же принялся притягивать барку ближе к берегу. Когда между мостовой и баркой расстояние сократилось примерно до десяти дюймов, мальчишка обмотал канат вокруг торчащего из камня колышка и завязал тугой узел.       — Мы сейчас находимся возле одной из лучших гостиниц Венеции, — тут же оживилась незнакомка. — Мне самой доводилось жить в ней некоторое время. Уверена, она придется вам по вкусу.       Александр поднял взгляд, чтобы разглядеть фасад трехэтажного дома. На его маленьком крыльце горел бледный фонарь, освещавший деревянную дверь с причудливым кольцом в виде головы льва и поизносившуюся вывеску «Dante». На кованых подоконниках, выходящих наружу, разместились бесконечные горшки с цветами, которые в темноте чернели неясными тенями.       — Данте? — спросил Александр у незнакомки.       — Хозяин — большой поклонник «Божественной комедии», — пояснила она. — Если вы скажете, что эту гостиницу вам порекомендовала сеньора Альтиери, вам предоставят лучшие комнаты за очень выгодную цену.       — Мы обязательно напомним хозяину о вас, — пообещал Наполеон, — и еще долго будем помнить о сегодняшней ночи. Сеньора, вы спасли нас! Я и не думал, что люди в наш суровый век могут быть настолько преисполнены доброты и сострадания.  Как мы можем вас отблагодарить?       Альтиери снова широко улыбнулась:       — Вы слишком признательны за такой пустяк. Помогать страждущим — вот долг истинной христианки. Но если вам все же хочется сделать мне приятно, прошу вас, пообещайте мне, что задержитесь в Венеции. Я бы очень хотела увидеть вас на одном из моих вечеров. Вы будете одними из немногих людей, которых я по-настоящему буду рада видеть.       — В таком случае, можете рассчитывать на наш визит, — пообещал Александр, хотя он очень сомневался в том, что они бы смогли задержаться в каком-то одном месте более чем на три дня. Наполеон не переставал напоминать об «инкогнито».       Уже на крыльце гостиницы Александр оглянулся назад. Юнга неуклюже оттолкнулся ногой от берега и вновь запрыгнул на палубу, обмотанный канатом. Он слегка пошатнулся, но устоял на ногах. Матросы вновь взялись за весла, и маленькое судно продолжило свой путь.       Сеньора Альтиери стояла на корме. Заметив взгляд Александра, она помахала ему рукой, прежде чем исчезнуть в темноте.