Пожиратель Людей

Когда я отпускаю Венди, ее ноги подкашиваются и она приваливается к стене. Рок приближается, подхватывает ее на руки и относит к себе в постель. Я иду в ванную и беру теплое влажное полотенце.       Крюком я раздвигаю ей колени, и ее глаза превращаются в щелочки, она наблюдает за тем, как я ее мою.       Меня не было рядом, когда ее бросили, и на протяжении всей ее беременности, и во время родов. Я не могу представить, как больно и ужасно проходить через все это в одиночку, и меня переполняет потребность заботиться о ней сейчас и всегда.       Через несколько минут она уже крепко спит, свернувшись калачиком на боку и засунув руку под подушку Крокодила.       Не удивлюсь, если ей редко удается поспать в этом опасном месте.       Все еще голый и нисколько не смущенный этим, Крокодил наливает каждому из нас выпить и плюхается в кресло. Он закуривает сигарету, и когда он затягивается, крокодилья пасть, вытатуированная у него на шее, шевелится.       Я сажусь на соседнее кресло.       В комнате темно и тихо, слышно только тихое дыхание Венди и Рока, выдыхающего клубы дыма.       Мы наблюдаем за ней несколько долгих минут. Она не шевелится.       Интересно, он тоже считает ее наваждением? Кажется, только мы моргнем, она снова исчезнет.       Я потягиваю свой бренди.       Рок залпом выпивает свой.       Табак в сигарете потрескивает, когда он делает очередную затяжку.       — Могу я кое в чем признаться? — наконец произносит он тихим голосом, чтобы не потревожить Венди.       Обладать секретом, принадлежащим Крокодилу, должно быть, все равно что обладать редким драгоценным камнем. Мне вдруг очень хочется этого.       — Давай, — говорю я ему, притворяясь, что мне все равно, хотя на самом деле мое сердце бьется так быстро, что почти колотится у меня в горле.       Он откидывает голову на бархатную обивку кресла. Я слышу шорох от прикосновения его густой шевелюры к ткани, слышу, как он тяжело вздыхает, потом он смотрит на меня и говорит:       — Больше всего на свете я сожалею о том, что отнял твою руку.       Я смотрю на него нахмурившись.       Не знаю, что я ожидал от него услышать, но только не это. И уж точно не таким образом. Голос у него хриплый, взгляд тяжелый, как будто то, что он сказал, действительно важно для него.       Крокодил так редко бывает серьезен, что это застает меня врасплох.       — Я хочу тебе верить, — отвечаю я, — но ложь так легко слетает с твоего языка.       Его губы приподнимаются в полуулыбке.       — Тогда, возможно, я скажу тебе еще одну.       Он делает паузу.       — Я ненавижу вас, капитан. Каждый гребаный дюйм вашего тела.       Все, что говорит Крокодил, — это загадка, которую нужно перевернуть и тщательно изучить. Но я думаю, что это, возможно, самые честные слова, которые он когда-либо говорил мне.       Правда, обернутая во ложь, чтобы скрыть, насколько она уязвима.       Мысль о Крокодиле, Пожирателе Людей, желающем меня до последнего гребаного дюйма, заставляет меня чувствовать себя чертовым королем.       — Тогда зачем ты отнял мою руку? — Я поднимаю свой крюк, указывая на него. — То есть, я знаю, что она — твое оправдание. Я киваю в сторону Венди, очертания тела которой скрыты одеялом. — Но все-таки, зачем? У тебя не было на Венди никаких прав. И ты сам признался, что не испытываешь любви.       Он долго обдумывает мой вопрос. Я делаю еще один глоток из своего стакана, наслаждаясь терпким вкусом спиртного и жалея, что это не ром.       — Это еще одна ложь, — признает он. — Я способен любить. Но все, что я когда-либо любил, покинуло меня.       Его слова звучат едва ли громче вздоха, исполненного сердечной боли.       Мои глаза наполняются слезами, но я сдерживаю их. Я не знаю, хочет ли он моего сочувствия. Я даже не уверен, что готов ему сочувствовать.       — Этого не может быть, — говорю я.       — Не противоречьте моим собственным признаниям, капитан.       Я подаюсь вперед, чтобы лучше видеть его из-за спинок кресел.       — Ты боялся, что она бросит тебя ради меня.       — Да, — признает он. — А когда я боюсь, я не думаю. Я действую.       — А вместо этого она бросила нас обоих.       Он смеется.       — Она нас обоих сделала, верно?       Наше внимание возвращается к ней.       — Я хочу разозлиться на Питера Пэна за то, что он бросил ее здесь, но если бы он этого не сделал, она бы вернулась в мир смертных и давно уже была бы мертва.       — Да. — Рок допивает свой бренди и отставляет стакан в сторону. — Но мы все равно можем ненавидеть его за это, этого безбожного придурка.       Я тоже смеюсь.       — Полагаю, можем.       Он докуривает сигарету и бросает ее в пустой стакан, где она шипит в остатках бренди.       — Однако возникает вопрос, — продолжаю я, — почему она все еще жива? Конечно, Семь Островов — это не царство смертных, но известно, что на Эверленде никогда не могли так противостоять старению, как на Неверленде. Она должна была уже умереть здесь. Она не бессмертная. И все же она не постарела ни на день.       — Да, кстати, насчет этого.       Я перевожу взгляд на него.       — Ты что-то знаешь?       — По всей видимости, при дворе ходят слухи, что она ведьма. Что, когда она вышла замуж за короля, он тоже перестал стареть.       — Когда ты это услышал?       — Сегодня вечером, на кухне.       Я усмехаюсь.       — Тебе пришлось трахнуть и кого-то из слуг, чтобы выбить этот секрет?       — Теперь я принадлежу вам, капитан?       — Прошу прощения?       — Ну, ты ведешь себя как ревнивый любовник, и я просто хочу быть уверен, что знаю, как обстоят дела.       — Я не твой любовник.       Но меня внутри у меня ворочается что-то, что ощущается как предательство, как будто мы любовники и он принадлежит мне.       Черт возьми. Черт бы его побрал.       По мнению командора Уильяма Х. Крюка, иметь такого любовника, как Крокодил, — самый яркий пример дурных манер.       У него нет ни морали, ни преданности, ни честолюбия. В нем все качества, которые мой отец ненавидел в мужчинах.       Я знаю, что бы он сказал, если бы увидел меня сейчас с Роком: ты — пятно на репутации семьи Крюков.       Я вскакиваю на ноги.        — Мне нужно подышать свежим воздухом.       — Капитан, — почти рычит Рок. — Я не трахался с кухонной прислугой. Да и ту девушку из таверны я тоже не трахал. Я просто…       Он вздыхает.       — Все в порядке. Мне все равно, сделал ты это или нет.       Нет, не все равно.       — Я скоро вернусь. Просто… не спускай с нее глаз.       В мгновение ока я оказываюсь у двери, но он вскакивает на ноги и останавливает меня, положив холодную руку мне на запястье. Не знаю, нравится ли мне, что он может двигаться так быстро и бесшумно. Это напоминание о том, что он не человек. Напоминание о том, что я человек.       — Будь осторожен, — предупреждает он.       Невозможно не услышать нотку беспокойства в его голосе, и у меня внутри все сжимается.       Я киваю.       — Постараюсь.