Над бездной

— Добрый день. — Здравствуйте. Они могли бы никогда и не встретиться. Два разных человека, две разные судьбы – вновь приходилось убеждаться, что всë в этой жизни решал случай.

Совсем. Всë.

— Это ответственный с нашей стороны, Куникида Доппо, — девушка поклонилась, протягивая белую визитку. — Меня зовут Эйми Ямада. Окна нужно заменить – вокруг полно высотных зданий. — Задрали, – усталый выдох, произнесëнное на родном языке слово. — Меня зовут Вера, – моментальная улыбка и доброжелательный ответ. — Рада сотрудничать. И настороженный взгляд. — Взаимно, – ответная улыбка задорная, немного нахальная. – Я всë могу понять, но мы выполняем свою работу. Они не разделяли интересов и воспитывались в разных мирах. Да и отличались сильно, во всяком случае на первый взгляд: одна – наглая и весёлая, яркая, заметная в любом месте, другая – спокойная и строгая — ей бы в учителя с её характером! Сказывалась, быть может, разница в возрасте, может, и род занятий. И всë же они очень быстро стали подругами. — Вы говорите по-русски? – удивлëнный, виноватый взгляд. — Я выросла на Дальнем Востоке. Обеспечением безопасности посла поручили заниматься Агентству. Визит был неофициальным, а потому привлекать к делу полицию или, того хуже, Ищеек, было по меньшей мере неразумно. Они же были на хорошем счету и не являлись государственной организацией. Взаимодействовать с посольством Эйми вызвалась сама. Ей, определëнно, не хватало опыта, но зато она говорила по-французски. Это задачу значительно упрощало. Стоя напротив секретарши, девушки приятной и весьма к себе располагающей, Эйми почему-то даже не чувствовала огромного груза ответственности. В любом случае, все вопросы, если что, мог бы решить стоящий сзади сенсей. Сотрудница посольства улыбалась подчëркнуто вежливо, но внимательно осматривала гостей. Только за это утро к ним успел наведаться и мэр, лебезивший так, будто в город приехал сам президент Франции, и кинологи, проверяющие безопасность помещения раз сто сорок пять (во всяком случае, Вере так казалось), и обычные полицейские. И, признаваясь честно, от третьей подряд бессонной ночи и постоянных «VIP» гостей к приезду действительно важных людей – детективов Агентства – она уже успела порядком устать. Они действовали чëтко: ещë до встречи с ней сами проверили все углы и подсобки, установили ограничения на вход и даже аппаратуру подготовили. Да и выглядели детективы весьма прилично – молодой человек в очках, казавшийся главным, явно был ответственным до безобразия и, должно быть, весьма образованным, компетентным и сильным; девушка рядом с ним такого впечатления не производила, но держалась очень уверенно и без остановки вглядывалась в окружающее пространство. — Прошу прощения. — Пустяки. Вопреки ожиданиям, именно Эйми Ямада стала самым частым гостем отеля, в котором готовились к приëму посла. Стоя рядом, они часто и много говорили, спокойно, не переходя с полушëпота. И неизменно улыбались – так как-то само по себе получалось. Появлявшийся с ней Куникида Доппо, кажется, наблюдал в большей степени за Эйми, а не за процессом выполнения работы. Наблюдал слишком очевидно — и даже не пытаясь скрыть редких нравоучений. Подтверждение этому Вера тоже получила очень скоро: пожимая плечами, Ямада однажды сама сказала, что она не имеет полномочий заниматься организацией такого мероприятия самостоятельно, а потому сейчас находится под наблюдением старшего коллеги. Куникида был дотошным и, получив одобрение от него, можно было выйти из вечного «испытательного срока». Эйми, вопреки первому впечатлению, девушкой оказалась способной, вдумчивой и рассудительной. Наблюдая за всем процессом подготовки, она сама снимала пробы даже с воды. И, улыбаясь каждый раз неизменно, поясняла, зачем делает это. И идеям возможных преступных махинаций, представленных ей, удивлялся, кажется, даже Куникида Доппо. Было ясно: Эйми Ямада либо не раз что-то подобное видела, либо сама устраивала. Но во второе Вера почему-то не верила. Уже через неделю они впервые пошли вместе в кафе после работы. Просидели, не заметив, часа четыре — за разговором, в котором не оказалось места неловким паузам, время пролетело незаметно — и разошлись они ближе к полуночи, счастливые и вполне довольные жизнью. На следующий день утром встретились ещë до начала рабочего дня и снова просидели за чаем до самого прихода Куникиды Доппо. — Знаешь, Эйми, – тянула довольная Вера. – Потрясающий ты человек. Всë у тебя гладко. Она улыбалась, прикрывая глаза. Истинная японка. — Везде нужно знать ходы. Эту идею девушка оправдывала сполна. Находя общий язык и с грузчиками, и с сотрудниками отеля, и с посольством, она везде была на хорошем счету, а потому сглаживала все неровности в подготовке. Где не мог пролезть Куникида со своим дотошным характером, пролезала она — адаптивная, вполне доброжелательная ко всем. Вера смеялась: девочка, которую все считали «весьма милой», на деле больше походила на кукловода, который раскинув всюду свои сети, теперь дёргал за ниточки, ожидая желаемого результата. — Сколько тебе лет? — Шестнадцать. — Сколько?! Ямада удивлялась, глядя на неë изумлëнно. — Плохо выгляжу? – улыбалась она, не отводя взгляда от рабочих. — Нет. Я не это хотела сказать, — Вера мялась и не решалась продолжить. — Ну, спрашивай. Я отвечу. — Ты не должна разве в школе учиться? — А разве я говорила, что не учусь в школе? О том, что с ней произошло, Эйми рассказала неожиданно легко – вполне счастливое детство и внезапное предательство, появление в еë жизни старшего брата... — И так я тогда завидовала самой себе! О нëм девушка сначала говорила скомкано – ругая и жалея одновременно. Вера быстро поняла, что она любила его, но простить не могла, и потому пыталась заставить саму себя ненавидеть. И вывод Эйми всегда делала одинаковый: он использовал еë, а она, не найдя в нëм нужной ей силы, уже не смогла уйти вовремя. «Однажды брат, кажется, понял, что я презираю его, – говорила Эйми, улыбаясь неловко. – Стыдно признаться: я совсем не умею скрывать свои эмоции. Мой испуганный взгляд он не заметить не мог. Он не был даже пьян, просто пришëл с работы весь в крови, с горящими глазами». И Вера понимала, что ненавидеть Эйми его пытается весьма справедливо. А Ямада, отводя взгляд в сторону рассказывала, что тогда он впервые ударил еë – она отлетела к стене и головой ударилась так, что встать сразу не смогла. «Потом ещё в больнице с сотрясением мозга провалялась. Он рассмеялся тогда и сказал, что, если я считаю его монстром, то сама являюсь таковой. Мол, в нас одна кровь течëт. Брат оказался прав – я монстр не меньше, чем он». Она улыбалась и смотрела на неë уставшими, разочаровавшимися в жизни глазами и ей, Вере, казалось, что таких глаз у ребëнка быть не должно ни в коем случае. Стараясь переубедить еë, она только вызывала слабый смешок: Эйми говорила, что плохо не то, что она монстр – с этим можно было жить, а то, что она всеми силами старается скрыть это: отрицает и сама не верит. «Брат не скрывался, и хотя бы поэтому достоин восхищения». — Но твой брат был трусом там, где от него требовалась смелость. И с этим Эйми соглашалась. — Ребëнок удивительный, – говорила Вера мужу и тяжело выдыхала. Она должна была научиться игнорировать проблемы других, но, глядя на Эйми Ямаду, почему-то жалела еë. — Но ей так не повезло. — Бывает, – равнодушно пожимал плечами еë муж. — Оставь. Помочь мы не можем. И Вера знала, что он прав. Хотя сердце её ещё долго рвалось обратно, к этой странной девочке: что-то было в ней цепляющие, что-то в ней заставляло содрогаться от осознания чужого горя и недостижимого счастья. Вернуться пришлось.

***

— Готовность — тридцать минут. Эйми и Куникида ещë вечером уехали в Токио и теперь связывались со «штабом» каждые полчаса, сообщая о своих перемещениях. Сотрудники посольства суетились, бегая по этажам и проверяя всë без остановки, а Вера, вопреки привычке, была равнодушна совершенно. Она стояла в вестибюле с непроницаемым лицом и про себя декламировала стихотворения. Все, которые в голову приходили. Не существовало вокруг неë ни суеты, ни беспокойства, ни проблем. И настолько легко на душе было впервые за долгие годы работы в этом месте. Господин Вильфор – посол Франции – человеком был сложным и своеобразным: проработав большую часть жизни судьёй, он слишком быстро занял этот пост и, хотя моментально принял амплуа дипломата, всё же производил на сотрудников вполне определённое впечатление. Какое-то тяжёлое и угнетающее. Издержки прошлой профессии, должно быть. Ещё труднее было с его женой. Вера, будучи одним из ближайших к Вильфору подчинённых, в полной мере ощутила на себе все прелести характера госпожи Вильфор. Не испытывая к ней особой ненависти, девушка всё-таки многое бы отдала за то, чтобы никогда больше с ней пересекаться, а потому поездка в Йокогаму казалась ей едва ли не отпуском – тут, во всяком случае, было спокойнее.

От Эйми Ямада: А у госпожи прескверный характер. Посол, к слову, тоже не в духе. Дети милые. Мальчик особенно.

Даже это не показалось приговором, злило больше то, что Эйми над ней смеялась и ситуацией наслаждалась. Это Вера поняла по одному только слову «прескверный». Но делать было нечего, их работа продолжалась до отъезда посла. — Здравствуйте, господин… Он не дал договорить и не ответил и, сурово оглянувшись на стоявших поодаль Эйми и Куникиду, чуть ли не за шкирку потащил Веру в кабинет. — Вера! В чём дело? Какого чёрта эти люди не дают мне и шага ступить? Вера стиснула зубы и заговорила спокойно и размеренно. — Месье, эти люди несут ответственность за вашу безопасность. В Йокогаме довольно много преступных организаций. — Обеспечение моей безопасности не должно заходить так далеко! Из-за их действий меня могут раскрыть. Вы представляете, какой поднимется шум? Вера хотела что-то ещё сказать, но за дверью раздались выстрелы, и оба вскочили, переглянувшись. Загорелись от неожиданности даже обычно тусклые голубые глаза посла. — Оставайтесь здесь. Я посмотрю. Внизу что-то падало и ломалось, но больше никто не стрелял, и у Веры почему-то теплилась надежда, что это к добру. Прикрыв за собой дверь, она тихо позвала способность и осторожно двинулась к лестнице. Жизни эсперов были разменной монетой, но рисковать своей особенно сейчас она не собиралась. Выглянув из-за угла, Вера посмотрела вниз и тут же отпрянула. Несколько человек с автоматами валялись на полу вокруг Куникиды Доппо. Тот поправлял очки и писал что-то в блокноте. Эйми стояла поодаль, прислонившись к стене и весело улыбалась. «Пронесло». Она вышла из своего укрытия и встала посреди вестибюля, не отзывая способность. Хотелось услышать то, о чëм говорили временные коллеги. Это могло стать концом клубка, который только предстояло распутать. — Почему не вмешалась? — А мне стоило? Она отошла от стены, подходя ближе к сенсею. — Это твоя работа. — Моя работа – обеспечивать безопасность посла, – ухмылка. — Опасности нет. — Эйми Ямада! На его недовольство она не реагировала и, наклонившись над людьми в чëрных плащах, шарила по их карманам. Вытащила три одинаковых пистолета и протянула Куникиде. — Что это? — Мимик, — уверенный ответ и стремительный разворот. Вере жутко стало: Эйми точно смотрела на неë, но видеть всё же не могла. — У нас тут крыса. Час от часу не легче. Куникида не успел ничего сказать, а вокруг неë уже вспыхнуло пламя. Раздался смех – заливистый и громкий, немного пугающий. — Покажись. Я чувствую твоë присутствие. Вера сглотнула и попятилась. Эйми не была похожа на себя обычную: улыбалась хищно и щурилась, будто намеренно пряча невиданный блеск в глазах. — Там никого нет. Вера сорвалась с места, и бросилась вверх по лестнице. Она не боялась быть раскрытой, но всё же чувствовала какой-то дикий, почти животный страх. И это чувство было настолько незнакомо ей, что здравый смысл не сработал. То, что с места она больше не двигается, Вера тоже поняла далеко не сразу. Тихим эхом отдавались в голове шаги, и голоса. — Кто это? Один из нападавших? — Не-а. Она отозвала способность и, вновь дёрнув ногой, обернулась к ним. — Вера? — Международного скандала вы не хотите, надеюсь? Исчезла моментально и способность Эйми. Она, кажется, была немного удивлена и расстроена. — Извини, не знала, что это ты. Впрочем, она о своём поступке, кажется, сожалела не слишком сильно. И щурясь почти демонстративно, Эйми всматривалась как будто куда-то за Веру. Та оглянулась – сзади был только конференц-зал, в котором сидел, затаившись, Вильфор. — Я попрошу Рампо-сана приехать. — Не нужно, — она схватила его за рукав. — Куникида-сан, на пару слов. Они отошли и обсуждали что-то совсем недолго и безымоционально. Говорила в основном Эйми, Куникида слушал и кивал, то соглашаясь, то выражая сомнения. Они тоже были очень разными – Вера это поняла сразу, но теперь ещё больше убедилась. Куникида, скорее, походил на неё саму, а потому Эйми, всегда и во всём полагавшейся на случай, он доверять не мог. — Это невозможно. Даже не думай. Она поморщилась, но всё же склонилась. — Не смею вам перечить. Вера подошла ближе, снова вслушиваясь в слова. Но Эйми вдруг замолчала и, посмотрев на неё, кивнула Куникиде. — Давай без самодеятельности. — Слушаюсь, — тяжелый выдох. — Вера, нам нужно переговорить с послом. — Я что-нибудь придумаю. Человеком он был не слишком приятным. Эйми сразу обратила внимание на то, что не смогла запомнить его лица: черты были какими-то оплывшими, а глаза такими маленькими и глубоко посаженными, что не были видны вовсе. Говорил мало, что, в целом, было бы вполне разумно, если бы слова его не были столь эмоциональны и резки. Стоя напротив него, Эйми пристально вглядывалась в его движения, жесты и мимику, но не замечала ничего из ряда вон выходящего. Она стояла рядом с Верой, между сидящими за столом Куникидой и послом и слушала, как говорил сначала Вильфор, замолкал на время, ожидая перевода, как отвечал Куникида. Переводила его слова, глядя в стену. И снова молчала, вслушиваясь в слова посла и плавный Верин перевод. — Мы просим вас и вашу семью не покидать номера до прибытия нашего следователя. Моя коллега, — Куникида выразительно посмотрел на Ямаду. — Считает, что к делу имеет отношение некий «Мимик». Она занималась расследованием по этому делу и знает больше подробностей. Вильфор даже не вздрогнул, а Эйми улыбнулась: всё-таки сенсей давал ей небольшой шанс. — Это возмутительно! – говорил он сухо и жёстко. – На это у меня нет времени. — И всё же я настоятельно прошу вас оставаться в номере. Так мы можем гарантировать вашу безопасность. Он поднялся, нахмурился и презрительно посмотрел сначала на Куникиду, потом на Эйми. Пробурчал что-то по-французски и пошёл в сторону двери. Детективы с места не сдвинулись, но Эйми, опустив голову в пол, улыбнулась задорно и вдруг громко, так, чтобы Вильфор точно услышал, произнесла, чётко, делая паузы: — Мене. Текел. Фарес.[слова, написанные на стене во время пира вавилонского царя Валтараса незадолго до падения Вавилона] Он замер и в ужасе обернулся. На несколько секунд. Но этого Эйми хватило, чтобы понять: ставка сыграла.

***

В первый раз еë попытались убить уже через сутки.

Неожиданно появившийся снайпер, как показалось всем окружающим, стрелял по мэру Йокогамы. Но и Куникида, и Вера, переглянувшись с Эйми, одновременно поняли, что целью была именно она. — Я доверился твоей авантюре, но если так продолжится и дальше... — Извините, Куникида-сан. Я предоставила Рампо-сану все собранные мной документы. Действовать опрометчиво нельзя. Сенсей, скрипя зубами, молчал. Картина, обрисованная Эйми, была вполне разумной и логичной, но события, происходящие вокруг, не позволяли особо выбирать. Те, кто покушался на жизнь Эйми, будто бы верили, что поймать их не смогут и, чувствуя полную безнаказанность, сдаваться, видимо, не собирались. — Они ни в чём не уверены. Но им нужно убить меня, пока я не наговорила лишнего. Кому конкретно — им, и как они вышли на неё? Вопрос тревожно витал в воздухе.

Второй раз покушение совершили при подготовке обеда.

Эйми была параноиком, а потому апельсиновый сок, который внезапно заменил яблочный, пить не стала. Это еë спасло — вместо неë в агонии скончался сотрудник посольства. — Эйми Ямада! — Всë нормально. Бог меня бережëт. Куникида, человек-спокойствие, откровенно волновался — и невольно заражал волнением остальных. — Может, тебе скрыться? На какое-то время? Переводчика найти не так сложно, как может показаться, а тебя бы заменить кем из Агентства, — предлагала Вера. Эйми не выходила из отеля в тот вечер — и на этом заканчивалась её игра в осторожность. — Я не собираюсь сдаваться. Вера привстала, повысила голос. — Речь о твоей жизни! Они профессионалы, они могут тебя достать даже здесь! Эйми рассмеялась, и Вера поняла, что обречена. Терять подругу ей не хотелось. Но она, чёрт бы её побрал, лезла на рожон.

В третий раз еë попытались задушить.

Человек в чëрной маске, выскочивший из-за угла, был скручен и доставлен в полицию минут за десять. — Ты в порядке? Вера, осматривая следы на её шее, говорила тихо и быстро. — Работа такая. — Не говори, что привыкла. Я не перенесу. Эйми улыбнулась и опустила глаза. — Я знаю. Поэтому молчу.

В четвëртый раз у неë попытались украсть важные документы.

Эйми спокойно улыбалась, глядя на посла и продолжая работать с ним каждый день. Он её опасался — это замечали теперь и Вера, и Куникида. А она выглядела так, будто знала какую-то очень важную деталь, которая могла стать решающей лично для него. — Куникида-сан, возьмите Веру и господина Вильфора и не идите за мной. Он должен был понять, для чего она это сказала. Но сразу не понял: осознание настигло только тогда, когда в месте пребывания Эйми раздался взрыв. Она очнулась через трое суток в лазарете Агентства. С трудом выдержав строгий взгляд Йосано, Эйми попыталась было встать, но тут же была остановлена. — Куникида-сан не пострадал? — Нет. Она понимала, что единственной фразой выдала себя, поставив под угрозу собственную жизнь. И, если бы жертвой не стала она, ей могло стать всё Агентство. В честность людей Эйми Ямада не верила давно, а потому казалось, что власть имущим лучше отдавать то, что они хотят получить. От Йосано она узнала, что Куникида принёс её еле живой и истекающей кровью. На место сразу же отправили Рампо, он раскрыл всю афёру, и с господином Вильфором теперь разбирается правительство. Последствий для Агентства не было: напротив, их даже признали пострадавшей стороной. Но Фукудзава-сан, кажется, всё же был недоволен. — И зачем всё это? Он стоял возле её кровати и смотрел строго, сдвинув брови к переносице. Эйми этого взгляда не выносила: чувствуя себя маленькой отчитанной девочкой, она каждый раз отводила глаза и говорила с трудом, чуть не плача. — Я боялась. Однажды этот человек уже был причастен к смерти того, кого я считала своим другом. Не только его: многих невинных людей. Детей и взрослых. Была ли гарантия, что это не повторится? Эйми занялась Мимиком, когда только попала в Агентство. От рук лидера организации погиб Ода — единственный человек, помимо Чуи, пожалуй, который пытался о ней заботиться. Добрейшей души человек, потерявшийся в мафии, непонятным образом друживший с Дазаем — и немного наставляющий её. И он был убит. Подло, бесчеловечно отобран у неё и брата. Организация «Мимик» распалась, но членов её никто истреблять и не думал. Верить в то, что всё как-то само решится, Эйми не хотелось. Помочь ей никто не мог, да и, в целом, этого дела ей никто не поручал, поэтому разбираться нужно было самостоятельно. Совершенно случайно узнала она о Нуартье Вильфоре и случайно его запомнила. А потом внезапно Йокогаму собрался посетить человек с такой же фамилией. Найти концы теперь оказалось нетрудно. — Я не сомневаюсь в тебе, — Фукудзава присел на край кровати. — Но в нашей работе нет места мести. Хорошо, что в этот раз всё закончилось благополучно. Могла ли Эйми знать, что сын был причастен к действиям отца? Разумеется, нет. Но, поставив на русский «авось», она сначала поняла, что о Мимике Вильфор знал, потом — уже после первого нападения, — что он к нему имеет самое прямое отношение. Иначе убрать бы её не пытались. — Если бы я хотела отомстить, то подстроила бы несчастный случай и убила бы его. А не сама на бомбу лезла. И замолчав вдруг, она почувствовала, что сдерживаться больше не может. — Я понимаю. Ты испугалась. Но попытайся пообещать, что больше таких глупостей ты делать не станешь. Он трепал её по голове. Она плакала. — Простите. Простите меня. Плакала так, словно вновь потеряла кого-то. Словно споткнулась сильно, упала лицом в грязь. Словно так и не смогла встать. Фукудзава был добр к ней с самого начала. О причинах этой доброты у Эйми не было сил задумываться: жалость ли или что-то иное — всё это казалось довольно второстепенным. С документами проблем не возникло: Эйми как-то даже слишком легко поверили и оформили по всем законам. «Эйми Дазай» с тех пор официально числилась членом Вооружённого детективного агентства. «Эйми Ямада» работала не покладая рук.

— Вы можете отказаться, — Эйми за спиной впивалась ногтями в ладонь. — Во мне живёт вселенское зло, сила, опасная для всего в этом мире. За мной охотятся могущественные люди, они ни перед чем не остановятся.

— Зачем же ты пришла сюда?

— Потому что это мой последний шанс. Последний шанс на спасение, на прощение. Последний шанс на нормальную жизнь.

Она подняла на него взгляд и невольно улыбнулась: такие люди всегда были ей симпатичны.

— Я не герой, Фукудзава-сан. И я не могу обещать, что пожертвую собой ради мира во всём мире. Но я буду стараться.

Могла ли Эйми остаться равнодушной к ним? Не могла, конечно. Людей, окруживших её, разбитую и сломленную окончательно, не интересовали ни её сила, ни прошлое, ни амбиции. Им нужна была она: её убеждения и её искренность. Как можно было не любить их? — Всё закончилось, Эйми.

***

— Ты в порядке? — Всё хорошо. Выйдя из лазарета, Эйми в первую очередь отбила у Куникиды дело Вильфора. Уперевшись рогом, на собрании она заявила, что со всеми возможными проблемами разбираться будет сама. Тогда ей впервые сказали, что ей не нужно быть какой-то особенной, чтобы её любили. Это понять было трудно. Пока что трудно. Но почему-то Эйми казалось, что однажды она поймёт. — Я бы хотела познакомить тебя со своим мужем. Не возражаешь? С Верой было спокойно. Пожалуй, так же спокойно, как и с Куникидой. Они действительно были очень похожи: строгие, заботливые и невероятно добрые, хотя последнюю чёрту оба скрыть старались по-разному — Куникида за раздражительностью, Вера за безразличием. — Чувствую себя неловко. Я даже ничего не купила. — Брось, это ерунда. — Есть причина, по которой наша встреча должна произойти как можно скорее? — Эйми улыбнулась, заглядывая ей в лицо. Вера помялась и надолго замолчала. — У меня чувство, что я должна это сделать. Эйми спрашивать снова не стала. Вера была достаточно разумной, чтобы не втягивать её в очередные неприятности, и Ямада не сочла нужным выяснять детали. Ей не привыкать было наблюдать, молчать, терпеть… Одно только имя «Эйми Ямада» такое звучное, ставшее привычным, было оплодом бесконечной лжи и страха. Страха обидеть близких, страха отказаться от прошлого, страха лишиться будущего. По факту её и не существовало вовсе: Футаба Ямада училась в старшей школе, Эйми Дазай работала в Вооружённом детективном агентстве. Жизнь… А что это значило? Могла ли она назвать то, что происходило с ней именно «жизнью»? Здесь всё зависело от взгляда на ситуацию: если смотреть на проблему с биологической точки зрения, то ответ на вопрос, несомненно «да»; если с философской – тоже; если с психологической – нет, конечно. Но она неизменно улыбалась и игнорировала происходящее, отвечая на свой же вопрос «что дальше» одинаково весело и обречённо.

Ничего. Кому-то жить счастливо, получать всё легко и беззаботно, наслаждаться отведённым временем. Кому-то бесконечно работать и оставаться ни с чем. А мне попытаться не умереть. Тут уж ничего не попишешь.

— Проходи. Не стесняйся. — Прошу прощения за вторжение. Послышались шаги, и Эйми по старой привычке отвернулась к двери: со времён знакомства с семьёй Набоковых, девушка предпочитала изображать статую до тех пор, пока хозяева не закончат с приветствиями. — Привет, — Эйми показалось, что в этот момент мужчина улыбнулся. — Здравствуйте, Ямада-сан. — Познакомься, это Эйми. Эйми, а это мой муж – Владимир. Владимир казался огромным на фоне хрупкой, нежной Веры. И всё же что-то в нём было такое, что Эйми поняла, не осознавая до конца: его душа прорывалась сквозь тело, вырывалась навстречу. И Вера, такая любящая, так ему подходила. — Добрый вече… — Футаба? Эйми молча смотрела на него, осознавая только то, как быстро меняются в голове картинки со всеми знакомыми ей людьми. Долго молчала, не решаясь произнести ни звука. — Володя. Она не могла сдержать улыбку и чувствовала себя очень глупо, но продолжала улыбаться и ощущала неописуемый восторг — вот он знакомый, почти родной человек. В этом городе, в таком неожиданном месте, рядом с ней. Спустя столько лет. Такой взрослый, но всё же тот самый. — Здравствуй, Володя. Это я. Ей захотелось, наплевав на родные японские приличия, броситься ему на шею. Но всё же Эйми только сдержанно поклонилась и подняла голову, пытаясь сопоставить портрет в своих мыслях — высокого юношу, светлого, образованного — с мужчиной перед собой. Получалось. — В жизни бы тебя не узнала. И ему, и Вере она всё объяснила очень быстро: про брата говорила долго и импульсивно – почти не подбирая выражений и о словах не задумываясь, про Портовую мафию – недолго и безразлично, про имя и про родителей – лаконично и осторожно, подбирая каждое слово, про Агентство – ещё меньше. Он слушал внимательно, часто хмурился и молча смотрел на жену, та выглядела ещë более печальной, и, кажется, с каждым еë словом всë больше бледнела. — Эйми, значит... Впрочем, это безразлично, — он улыбнулся, похлопав еë по плечу. — Я рад тебя видеть. Ты не изменилась. — Разве? — смущённо спросила Эйми, глядя на своё отражение. — Я боялась, что в этом мире не осталось людей, способных меня узнать. — Несомненно, — улыбнулся Владимир — так же очаровательно, как и там, в воспоминаниях. — Но выглядишь уставшей. — Жизнь такая, — Эйми выдохнула. — Расскажи об этом, — попросил Владимир. — Нам некуда торопиться. Не то, чтобы это было радостным путешествием во времени. Но легче от этих слов стало. — Когда родители бросили меня, я подумала: «На что я трачу своё время, ради чего и я ради кого я старалась и надрывалась всю жизнь?» Тогда ей впервые пришло в голову, что она всегда обманывала себя: забывалась в учёбе, ещë в какой-то бесполезной ерунде. — Ты представишь себе не можешь, как я училась. До потери сознания, до обмороков. Она чуть ли не каждое утро просыпалась, лёжа на столе в засохшей луже собственной крови. — До стёртых подушечек пальцев. У неë до сих пор оставались мозоли. На двух пальцах – среднем и безымянном. Она писала так много, что опорный палец из-за боли приходилось менять. И что в итоге? Девушка снова была одна и снова на дне жизни. Чем она жила, чего боялась — это как было так и осталось безразлично самым близким её людям. — Надо оно мне? — слабый, безнадёжный смех. — Нет, — неуверенный ответ Набокова. — Я тоже так думаю. Встретив ещё одного человека, Эйми осознала, что жизнь легко зарождается и также легко угасает по щелчку пальцев более сильных людей. Она научилась и перестала терзать себя по пустякам и жить стало гораздо проще. — Что-то я разнылась, — девушка вдруг улыбнулась, поднимая взгляд на них. — Вы куда-то пропали. Как там Лена и остальные ребята? А Владимир Дмитриевич и Елена Ивановна? Его родители тоже были к ней добры. Отец, вдумчивый и рассудительный, горой стоял за свою семью и обеспечивал её всем необходимым – «старший брат» Владимир Набоков очень походил на него; мать, строгая и любознательная, жила детьми и мужем и обожала их – на неё был похож Владимир-друг. И Футабе Ямаде, как близкой подруге дочери, видимо, периодически тоже доставались какие-то крупицы их любви и привязанности. — Отца убили. Повисла гробовая тишина. Эйми застыла — про себя считала мгновения-вечности. — Прости, я не знала. Этот ужас в его памяти отпечатался на всю жизнь: он давно уже был не маленьким ребёнком, но нельзя быть достаточно взрослым, чтобы суметь спокойно принять смерть родителей. Он плохо помнил то, как отец бежал, слова его тоже собрались в голове уже намного позже, но глаза его, широко распахнутые от ужаса, первое время снились в кошмарах: вот он спокоен, говорит что-то с трибуны, а вот несётся к нему, вдруг вздрагивает, взгляд мутнеет, и он падает. И не встаёт больше. А вот он, Володя, совсем юнец, стоит на улице, медленно вдыхая раскалённый воздух, и смотрит на проплывающие мимо огни, на полоски света, которые оставались от них на тротуаре. Стоит, истязаемый ещё не до конца понятой, чуждой мыслью: «Его больше нет».

Больше нет.

Папы.

Совсем.

Нет.

— Отец был политиком, ты же знаешь, — Владимир говорил легко, но Эйми знала, чувствовала, что он просто держит в себе. Он сам говорил, что некоторые вещи никто и никогда узнать не должен. — По официальной версии, его убили политические оппоненты. Набоков снова не выделил ни одного слова, но Эйми зацепилась за это предложение. — По официальной версии? — Да, — сухо ответил он, насупившись. Вера схватила его за руку — осторожным, словно отрепетированным движением. — Значит, есть неофициальная, —Эйми закашлялась вдруг и сама себя поправила, — твоя. И тут заговорила Вера. — Причина, по которой я хотела познакомить вас… Мне казалось, что у тебя ситуация похожая, и ты сможешь на него повлиять. Но вы знакомы. Тогда, быть может, ты сможешь и переубедить его. «Его? Переубедить?» В том, что Вера желает мужу лучшего, Эйми не сомневалась — в её глазах она видела лишь искреннюю тягу помочь. Но этого упрямца, этого человека, вторым именем которого была ответственность, а третьим — честь? О, нет — Эйми почти удивилась — это даже ей не под силу. Набоков вдруг вскочил с места и закричал – Эйми никогда его таким не видела и испугалась, но всё же не вздрогнула. — Способности эсперов – проклятье, а не дар. И абсолютное зло. Зло, от которого нужно избавиться. Ты ведь того же мнения, Вера! Ты сама страдала от своей способности. Заслужено? Нет! А отца моего заслуженно убили? Тоже нет! — Володя, я знаю, я всё знаю… Вера не просто знала — она жила с этим, видела муки любимого человека каждый день. И страдала сама — глаза её были наполнены печалью. Глаза мужа — гневом, почти праведным. — А Димка? Разве он, недавно родившийся, должен нести в себе такую силу? — Димка? — удивлённо переспросила Эйми, перебив Владимира. — Дмитрий? Тот немного скип, замолчал — и Вера поспешила добавить: — Наш сын, Дима. Малютка совсем – три года исполнилось. Тоже… — Тоже одарённый, — мрачно завершил Набоков. — Я не могу смириться с тем, что ему уготована наша участь. Участь отца. И я не прощу этого, никогда не прощу — ни себе, ни им! — Достаточно, — Эйми, поставив на стол чашку с чаем, подняла на него необычно холодный взгляд. — Я слишком хорошо знаю эту концепцию, чтобы поверить в то, что ты сам придумал это, Владимир Набоков. Она встала и, подойдя к нему, насильно усадила и прижала его плечи к спинке стула. — Я не берусь с тобой спорить, и сама не отличаюсь любовью к способностям. Но опомнись. Уничтожить способности? Ты сам-то понимаешь, что тот человек собирается убить всех эсперов. Давай-ка вспомним: одарённый ты, твоя жена, Серёжа и Кирилл, кажется? Твой горячо любимый сын? Убьёшь всех их, веря в свои праведные цели? — Ты не можешь спорить со мной, — уверенно парировал Набоков и скинул её руки со своих плеч. — Ты не знаешь, каково это — получать осуждение просто за то, что у тебя «не такая» способность. — Володя! — Вера тоже встала, но вдруг замолчала, переведя взгляд на Эйми. Она смеялась, закрыв лицо руками. — Да что ты. Вспыхнули за спиной огненные ленты и покорно сбились у её ног, обвивая и вдруг вновь падая на пол. Вера отшатнулась, испытав ужас, похожий на тот, что случился в посольстве. — Убери, — строго произнёс Набоков. — Я тебя понял. — Не так просто от этого избавиться, — Эйми говорила буднично, просто — и почти с обидой. — Ты не знал. Так вот, я тоже эспер. И я проклята, Володя. Проклята гораздо больше, чем вы. Но сейчас я на вашей стороне. Сзади постучались — и Эйми, широко распахнув глаза, увидела маленького мальчика. Совсем спокойного.