Над бездной

Телефонный звонок в такое позднее (хотя наоборот — раннее) время очень смутил. Брат не возвращался с работы — и Эйми была уверена, что кому-кому, а ей он точно не станет звонить. А вдруг родители? Да, немного странно — их голосов она не слышала с тех самых пор, как покинула аэропорт в России. Но может же быть такое — решились, и сейчас набирают её номер дрожащими руками, надеясь наконец поговорить? Больше ведь некому! Но номер был неизвестным. Да и родители никогда такими не были… Эйми долго буравила телефон взглядом, зевая и щурясь, совершенно не понимая, чего же сама хочет от загадочного ночного абонента. Кем бы ей хотелось, чтобы он оказался? — Я слушаю. — Эйми? Почти сразу узнав голос, она упала на футон и закрыла лицо руками. Сковал какой-то неизвестный ей липкий страх. — Я могу чем-то помочь? — Ты меня не помнишь? — Вы Чуя Накахара, — резко ответила она. — Дальше. — Дазай в больнице. Нужна кровь. Приезжай как можно скорее… И она молнией сорвалась с места.

***

— Имя? Она на секунду замешкалась, рассуждая какое имя назвать будет лучше, но всë же уверенно выдала. — Эйми Дазай. — Возраст? Лёжа на кушетке в маленьком кабинете, она почему-то боялась даже открыть рот без надобности. Где-то рядом в операционной лежал брат и ждал её кровь. Ждал ли — или жаждал умереть? Хотелось посмотреть ему в глаза в этот момент, узнать, о чём он всё-таки думает. Стремится ли спастись, действительно ли мысленно молится о том, чтобы Эйми пришла? Чуя стоял рядом с лицом не то взволнованным, не то поникшим. За всё это время он не сказал ни слова. А с ним, пожалуй, интересно было бы поспорить! На что бы он поставил? На какой ход мыслей Дазая рассчитывал? И сколько он заплатил за то, чтобы остаться в дверях кабинета? Кто знает! Наверное, кто-то знал. Знал как минимум Чуя. Эйми не знала. Желание спорить и вообще социально взаимодействовать с кем-либо уменьшалось в геометрической прогрессии: быстро она вспомнила, что денег у неё не только с собой, но и вообще нет; почувствовала как-то смутно безвыходность ситуации и явно усиление головокружения. Хотелось спать. — Держись. Она была ему благодарна. Вопреки тому, что видела Эйми этого человека лично — один раз, а в странных пугающих снах примерно постоянно (причём как правило не самым альтруистичным персонажем), его присутствие дарило какое-то необъяснимое спокойствие. Он был красив — Эйми это отметила сразу. Не так, как брат, нет. Брат брал какой-то обыденностью: кудрявыми волосами и глубоким, внимательным взглядом, аккуратной, вытянутой фигурой, длинными изящными пальцами и силой, бесконечной силой, которой конца и края не было. В нëм не было ничего особенного, но получалось так, что глаз сам падал на него. Чуя Накахара был ярким — играла роль не только необычная для японцев внешность, но и голос, взгляд, мимика — он выглядел чрезмерно искренним и честным. И хотя Эйми в сказки верила слабо, на доброту этого нового своего знакомого — напарника и товарища (нужное тут, пожалуй, подчеркнуть) брата ей отчего-то хотелось надеяться. Сейчас она была не одна. И Дазай не один. — Начинаем. Эйми почувствовала боль в руке и зажмурилась. Кровь постепенно набиралась в мешочек. Еë кровь… Зрелище почему-то совершенно не показалось жутким. Мол, подумаешь, из меня льётся то, что не должно литься. Это не пугало. Только сейчас девушка осознала, что не пугала еë и дальнейшая судьба брата — как бы она ни задумывалась об этом, о самых страшных вариантах, а волнения не ощущала. — Простите, — изображая самый смиренный робкий шёпот, на который только была способна, залепетала она. — Он выживет? — Не обещаю. — Может быть нужно что-то ещё? Кожа, органы? Я готова стать донором. Суть сказанного Эйми осознала не сразу. Но поняв, вдруг сама испугалась своей же актëрской игры, впрочем, больше говорить ничего не стала. Чуя поднял на неё глаза и недоверчиво, видимо не до конца осознав суть задумки, покачал головой. — Неизвестно, чему он обрадуется больше — донорским органам или собственной смерти, — зло пробурчал он себе под нос. — Необходимости нет, — спокойно заверил врач. — Это всё равно недопустимо. Тихий выдох облегчения. Закрывающаяся за медиком дверь, негромкий звук, похожий на сирену, чей-то холодный голос и тишина. — Что это было? Эйми попыталась сесть на кровати, свесив ноги, но сразу же завалилась на бок — тело не слушалось. Чуя дëрнулся было на помощь и, поджав губы, попытался уложить еë обратно. — Сильно много у тебя крови забрали. Для твоего возраста так особенно. Сколько тебе? Есть хоть пятнадцать? — Неприлично спрашивать девушку о таком, — отшутилась Эйми, вспоминая, как часто дома женщины говорили нечто подобное. Тяжело было даже дышать — подкатывала к горлу паника, и она впивалась пальцами в стену, надеясь заглушить боль и страх. Хотя это заботило её далеко не в самую первую очередь. — Неприлично специально попадать под сплошной град пуль и шутить о смерти, зная, что дома ждёт сестра, — заметил Чуя. — Что дома хоть кто-то ждëт… — Я так и знала, — она пожала плечами. — И согласилась его спасти, — в голосе Чуи слышалось то ли уважение, то ли издëвка — Эйми не разобралась. — Похвально, благородно. — Он мой брат. Человек родной, конечно, но совсем незнакомый — они прожили вместе около полугода и виделись за это время раза три с половиной. Больше никого родного рядом не было. А родители… Эйми вспомнила, как на минуту позволила себе пожить в мечтах, где раздавшийся посреди ночи звонок принадлежал им. Не хотелось думать, что они бросили еë совсем, оставив без присмотра. Что и зачем она творила? Почему так бездумно рванула на помощь? За последнее время нежданно-негаданно начали рушится старые идеалы. Открывая перед собой новые горизонты, она начинала сомневаться в том, что жила правильно всë это время. — Если в больнице узнают, хотя бы заподозрят, кто вы такие, они его убьют, — она снова попыталась подняться и на этот раз сразу схватилась за спинку кровати и плечо Чуи. — Помогите встать. Подошла к окну и как-то слишком для гражданской осторожно осмотрела через него улицу и соседние здания. — Я должна изображать неподдельный ужас так хорошо, так только могу, не думайте обо мне слишком хорошо. У меня, между прочим, брата подстрелили. Чуя в отражении нахально улыбался — не поверил. Эйми вздохнула. — Что ты намерена делать? — Наблюдать. Если отыграть не выйдет или ему станет хуже, нужно будет связаться с Мори-саном. — Отбрось формальности, — отмахнулся Чуя. — Думаешь, босс поможет? — Ради Дазая, пожалуй, да, — она надолго задумалась. — Но Мори-сан неглупый человек, он точно устроит так, чтобы свою свободу — мнимую, не спорю — я потеряла окончательно. На мгновение вновь стало тихо — молчаливый страх вырвался из груди, заполнил серое помещение. — Ты вступишь в Портовую мафию ради Дазая? — Если он выживет, — сухо ответила она. — Ты несчастный человек. — Разве? — она пожала плечами. — Во всяком случае до тебя никто так не думал.

***

Ты должна спасти брата, Эйми Ямада. Ты же любишь его. Дазай очнулся. Эту новость врачи сообщили утром — и Эйми тут же, не помня себя от нахлынувшего облегчения, стала стучаться в палату. Медсëстры только улыбались и головами качали — вот, мол, какая чудесная семья, какая идиллия. Идиллии не было и в помине. Дазай встретил её расстроенным: — Опять не получилось. Шутка. Да, пускай шутка. Пусть это будет шуткой, пусть на самом деле он не стремится лишить себя жизни! Эйми бросилась ему в ноги. Опустила голову, чувствуя выступающие на глазах слëзы. В груди теперь был не страх — бездонная пропасть: пропасть ужаса, тревоги и осознания. Нельзя привязываться к Дазаю. Он рядом ненадолго. Но ты уже к нему привязалась, глупышка. Нет, попытка убедить в себя в том, что это она ради себя, что это ради их с Дазаем безопасности рассыпалась на мелкие осколки стоило ей только увидеть белого, словно листок бумаги, почти сливающегося с постелью, брата. — Чёрт бы тебя побрал, Дазай! Шути о таком со своими дамами и друзьями, не с ней! — С чего бы это? Ты должна защитить Осаму Дазая. А он, этот самый Осаму Дазай, почти погибший сегодня ночью, даже не поблагодарил её. — Хорошо. Так даже лучше. Эйми тихо вышла из палаты и отправилась на улицу. Мыслей в голове не было, слова между собой не вязались. Позже Чуя вывел Эйми в коридор. Она не прошли и двух метров — пришлось остановиться. Слабость в ногах не давала двигаться дальше. Ей тоже было нечего сказать Дазаю. Совсем. Он знал, что в ней было всë, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить еë. И он чувствовал, что чем больше он ценит её существование, тем меньше любит в ней человека, сестру — тем более. И Эйми тоже догадывалась об этом. Чуя вышел совсем скоро, быстро догнал и начал говорить, стоя ещё у Эйми за спиной. — Твой брат — настоящая сволочь. Я надеялся, что у него мозги на место встанут, и снова всë без результатов. Но ему, скотине, везёт на хороших людей. Эйми обернулась. Чуя был прав: сам он, по первому впечатлению, казался для неё больше «хорошим», нежели «плохим». А каким был брат? Опасным. Недосягаемым. К нему тянуло, но от него же и отталкивало. Чуя же задумчиво улыбался. И не говорил, что собирается умереть. — Спасибо. Спасибо, что помогли мне. И что ему помогаете. Эйми поклонилась — и в поклоне этом была вся благодарность, на которую было способно её сердце. Во всяком случае сейчас… — Спасибо, что не оставили меня сегодня. Ответил ли ей что-то Чуя — услышать не удалось. В глазах резко зарябило, расползлись чëрные звёзды. Ты спасёшь брата. Ты любишь его. Разве не можешь пожертвовать жизнью ради его спасения? Он твой брат. Ямада Эйми! Тысячи голосов… Иногда до ужаса отчаянных, иногда почти презрительных и пугающих. Иногда тихих и уверенных, будто их обладатели точно знали в чëм смысл жизни; иногда безразличных — у тех, кто уже понял, что выжить не сможет. Помешанные, испуганные, счастливые — жизни разных девушек сливались в одну картину, и Эйми уже не понимала, что из этого произошло с ней, а что почудилось. Медленно (но теперь уже убедившись в точности своего предположения) сходя с ума, Эйми вновь чувствовала отчаянный страх и тревогу, рыдала, моля о пощаде то ли для себя, то ли для брата. Он смысл твоей жизни! Он должен жить! Кто-то должен пожертвовать собой ради этого! Больше некому, Эйми Ямада! Дазай был рядом. Но далеко. Появлялся — и исчезал. Молчал, молчал — как и всегда. Утопая в тонне упреков, среди которых почему-то ни разу так и не попалось сочувствие или, хотя бы, солидарность, Эйми задавалась только одним вопросом: «Неужели это то, ради чего я родилась?» Хоть у кого-то должно получиться! У тебя! Умереть за Дазая? Звучало довольно смешно. Сколько они были рядом? И сделал бы ради неё это он? — Эйми! А, впрочем, почему она должна думать о себе? О, эгоистка! Ей самой хотелось спасти брата. Спасти того, кто спасаться не хотел. Спасти того, кого спасти было невозможно. Спасти… Но не ценой своей собственной жизни. Проклятое повышенное чувство ответственности, дававшее о себе знать постоянно, молчало даже сейчас, а внутренний голос уже настойчиво кричал, что пора прикрывать лавочку и валить. Очнувшись и в полубреду не совсем осознавая собственные действия, Эйми непроизвольно потянулась туда, откуда звал голос. Голос, знакомый… Голос, который оставаясь самым близким, вытаскивая в самые сложные ситуации из темноты, за всю жизнь так и не сказал ни одного доброго слова. Голос, который она узнала только сейчас. — Кто ты?! Эйми шагнула было с сторону окна, но тут же была подхвачена. Чуя тряс еë за плечи и звал по имени, а она улыбалась испуганно. Ответ на вопрос оказался куда ближе, чем казалось Эйми. Но могла ли она теперь воспользоваться пришедшим к ней ответом — этого сказать так и не получилось.

***

Вскоре Дазая выписали. Постельный режим, уход — всё это нужно было ему по предписанию врачей, но совершенно не нужно по его собственному мнению. Совсем быстро он решил, что не нуждается в помощи, которую Эйми так настойчиво пыталась предложить. В один из вечеров она сидела на качелях во дворе — кажется, единственных регулярно свободных на весь город. Быть может, потому, что район был безлюдным и слыл опасным. Зачем их поставили их здесь, когда — невесть когда и невесть для кого. — Здравствуй. Эйми обернулась и шмыгнула носом. Покрасневшие и припухшие глаза довольно ясно показывали, что она плакала. Стоявший за ней Чуя, как всегда аккуратный и опрятный, появился не вовремя. — Добрый вечер, — она слабо улыбнулась. — Вы к брату? Чуя поморщился, но потом быстро кивнул. — Я говорил, что можешь опустить формальности. — Это было серьёзно? — Вполне. — Тогда тебя не пустят: брат не один и не совсем в себе. Чуя внимательно посмотрел сначала на девушку, потом, запрокинув голову, на окно квартиры Дазая и снова на неё. — Ты поэтому здесь в такое время и в таком… Виде? Она кивнула и тут же отвернулась, вытирая глаза. Тонкая, накинутая второпях рубашка, не спасала от промозглого ветра, но она настойчиво куталась в не, будто бы веря в то, что так станет теплее. Чуя хмыкнул, не выражая недовольства, и подошёл ближе. — Ты меня удивляешь. Судя по твоему поведению у босса, — он засмеялся и наклонился, заглядывая ей в лицо, — ты бы должна была вломиться в дом со словами «пардон, месье, валите к чёрту!» Она тоже улыбнулась и тихо засмеялась. — Ты куришь? — просто спросил Чуя, будто в этом вопросе не было ничего необычного. Она отрицательно покачала головой. Так естественно. Так ожидаемо. — А ты — да? — А в партнёрстве с твоим братом попробуй не начать, — зло усмехнулся он. — Я удивлен, как ещё не спился. Под стать ему. — Сколько тебе лет? — Неприлично спрашивать о таком — помнишь? Хоть я, конечно, не девушка. — Правда, что ли? — она попыталась состроить удивлëнное лицо, но тут же бросила и слабо улыбнулась. — Верно говоришь. Сопьëмся вместе, кажется. И плакать уже не хотелось. — Вот и замечательно. Поехали. — Не пить, надеюсь? В машине Чуи было тепло. Не чувствуя недоверия к этому человеку, Эйми почти сразу расслабилась и, наконец, выдохнула спокойно. — Такими темпами мы станем друзьями, — неловко заметила Эйми Ямада. — Если скажу, что подружился с «Дазаем» никто не поверит, — в тон ей протянул очень довольный чем-то Чуя Накахара. И она рассмеялась впервые за долгое время: как-то неожиданно тепло стало на душе.