Над бездной

Деянья всех людей — как тень в безумном сне,

Мечта о подвигах — как детская забава.

Я исчерпал до дна тебя, земная слава!

В. Я. Брюсов

Девушка посмотрела в окно и задёрнула штору, прижимая к груди ребёнка. Её малышка, совсем крошечная, милейшее тихое создание, спала мирным сном и еле слышно сопела. Каждый мир – её ли или чужой – не был обречён на уничтожение по факту своего существования, но вот люди, в этом мире рождённые, следовали неотвратимой судьбе и изменить её не могли. Рассуждать о том,хорошо это или нет, она не бралась. — Милая Эйми, моё сокровище. Ты должна быть счастлива, хорошо? Улыбаясь как-то очень грустно, девушка мягко смотрела на неё и вдруг, поддаваясь порыву, наклонилась и поцеловала в лоб. Верно, судьбу не могли менять люди, рождённые в этом мире. Значит, мог кто-то другой. — Моё драгоценное дитя. Я помогу тебе, обязательно помогу. — Кто здесь? — раздался высокий детский голос. Медленно открылась дверь, и мальчик, тоже совсем крошечный, заглянул в комнату. — Сестра? Девочка всё так же мирно спала в кроватке, а девушка уже исчезла где-то за открытым окном. И мальчику только послышался шёпот, уносимый вдаль во времени ветром: «Родилась. Родилась новая червовая дама».

***

Вечерело стремительно — и неприятно. На улице было так холодно, что не спасал даже шерстяной шарф. Эйми, держа руки в карманах, продолжала двигать почти онемевшими пальцами и всё ускоряла шаг. Волновалось море. Ветер дул порывисто, постоянно будто выдыхался и вдруг завывал с новой силой, волнами окатывая Йокогаму морским воздухом. Шёл снег, и Эйми казалось, что он не падает, а поднимается вверх. «Осаму уже должен был вернуться». То, что брат в очередной раз вляпался в неприятности, уже не удивляло, а отсутствие у него мозгов даже не расстраивало. Удивительно! Подходил к концу второй год их совместного проживания — Эйми привыкла. Город, растормашённый бегущими по домам людьми, вновь оживал. Тихо и пока неуверенно играла из ресторанов музыка. Йокогама никогда не стояла на месте — ночью город становился совершенно иным, загорался новыми красками и огнями, продолжая жизнь. «Город засыпает, просыпается Мафия!» — насколько забавно звучала обычная, казалось бы, фраза в реальности Эйми Дазай. В той реальности, где ты постоянно находишься в окружении преступников, где самый близкий человек без пяти минут криминальный лорд. Где ты сам преступник… Как бы ни хотелось отрицать это, от правды уходить было глупо и бесполезно. Одно только укрывание мафиози грозило Эйми годами десятью, учитывая масштабы трагедии сложившейся ситуации — тридцатью в лучшем случае. «Вот попаду в тюрьму, просижу там полжизни. И всё, определённо, наладится». Определенно. Наверняка. Должно быть… Хотелось бы, чтобы наладилось. Брат говорил, что живыми их не возьмут. Вполне спокойно и открыто, не скрывая ничего, заявлял тогда ещё маленькой Эйми, что убьёт в первую очередь именно её. «Потому что наше правосудие, Эйми, страшнее Портовой мафии. Оно никогда не прощает». Она клялась, что разлучит их только смерть и намеренно вертела окружающими её людьми, чтобы его не убили. Чтобы только он жил. «А в Портовой Мафии, что, прощают ошибки?» Их преступления по праву называли произведением искусства. При работе одного и косвенном присутствии другой получались удивительные по масштабам игры. Он контролировал всё: начиная самыми маленькими улочками и тупиками Котловины, заканчивая чуть ли не администрацией города. Она оберегала его и, как положено единственному любящему человеку, страдала вместе с ним и за него. «Нет. Но там есть шанс выжить таким монстрам, как мы». Они жили как испорченные временем королевские особы — статные и гордые, бесконечно сильные, но так отвратительно алчные и самолюбивые. Можно ли было назвать их семьёй? Скорее нет. Партнёры, соучастники преступления — кто угодно, — но не семья. «Я монстр, брат?» Эйми рвалась и билась в золочёной клетке. Как птица, которую приковали к земле, она чахла на глазах, чувствуя, что скоро сорвётся. Ощущая давление со всех сторон, она обязана была постоянно выбирать — решать правильно и решаться. Брат каждый раз убегал, оставляя её в одиночестве, а она, вскинув голову, отвечала резко, но справедливо.

— Деньги твоего брата — кровавые деньги, — Мори, слабо улыбаясь, наблюдал за её реакцией. — Что скажешь на это?

— Мне грех жаловаться, — Эйми привычно, неизменно усмехалась. — Я живу на эти деньги.

Её история о безрассудной любви, живущей преступной жизнью, в бегах, не могла стать счастливой с самого начала. С того начала, в котором появлялся Осаму Дазай. Двигалось импульсом от кисти к пистолету желание спасти себя и свою жизнь, но она сдерживалась, продолжая объяснять своё состояние двумя цветами: зелёным и красным. Хотя нет, чёрным. Чёрным, с прорывающимся наружу, оплетающим жизнь, алым пламенем. С выжженным на судьбе словосочетанием «Исчадие ада». «Да. Ты тоже монстр. Ты огонь, а огонь никого не щадит. Ты подчинишь его себе, или он поглотит тебя». Осаму всегда был безжалостным. И никогда не ошибался. Быть может, порой он сам об этом жалел.

***

Роли сами выбирали Эйми. Встретив своих приёмных родителей, жизнь её приняла определённую, прописанную по строгим пунктам, форму и измениться более не могла. Она должна была идти по их стопам. Почему же их выбор тогда, в детском доме, пал на неё, Эйми не знала. Впрочем, она была достаточно счастлива, чтобы не жалеть об этом. Играя преступника на сцене, она осознавала, что от реальности эта роль недалека. Тот же криминал, тот же прогнивший мир. Сюжет, встречающийся в жизни каждого, идущий по кругу, как стрелки часов. Замирающие люди и страх в их глазах непривычным и неприемлемым не казались. Эйми щурила глаза и, повторяя интонации Дазая, тихо приказывала: — Никому не двигаться, а ты положи деньги в сумку, иначе я буду стрелять. Все говорили, что роль преступницы удаётся ей особенно хорошо… Удивительно и забавно. Как знать, может, в ней умерла талантливая актриса — героиня трагикомедий. «Акт второй, занавес», — усмехалась она про себя. Опустошая сейф в жалкой, совершенно неправдоподобной постановке, девочка чувствовала, что кто-то так же опустошил её в реальной жизни. Лишил даже неотъемлемого: лишил спокойствия, эмоций, чувств. И не принёс ничего кроме страха и пустоты. Портовая мафия, Огай Мори, Чуя Накахара, даже собственный, родной брат… Никто из них хорошей компанией стать не мог. Их бумажные, неизвестные никому лица наводняли улицы, о них писали все газеты, только о них сплетничали люди. Их боялись… И Эйми тоже боялась. Но вот парадокс — окружающие могли бояться и её. Эйми Дазай тоже была уже почти неотъемлемой частью Портовой мафии и — она это прекрасно осознавала — рано или поздно должна была стать её полноценным членом. Хотелось ли ей этого? Скорее да, чем нет. Но отчего-то же говорят умные люди: если не точно «да» — значит, категоричное «нет»? «Много думаешь. Действуй». И действовала дальше — с новым усердием в погоне за местом под солнцем. Не хотелось вновь провалиться в яму. Компания её родителей (пусть даже они сами были хорошими людьми) тоже доверия не внушала. Чувствуя в себе нарастающую силу, она понимала — эта сила скоро станет точкой невозврата. Она сможет воевать против Мафии, против брата — нет. И против родителей тоже… Что оставалось делать? Пожалуй, либо разрываться на части, либо умирать, либо жить тише воды ниже травы. Но, признаваясь честно, наличие брата не гарантировало защиту от родителей, а родители гарантировали защиту от брата. Но Дазай был единственный, кто мог помочь совладать с силой: извечный страх хоть и ненадолго пропадал только рядом с ним. Эйми снова усмехалась горько: исчезал один страх, появлялся новый. Огонь подбирался к Эйми настолько близко, что она могла сгореть. Но теперь, спустя два года, она уже не боялась этого. И хотя бы ради этого стоило оставалась рядом с ним. — Ты дашь мне разгореться? — она, задумавшись, замолкала. — Словно костру? — Именно так. — А если… — всхлипывая, вопрошала Эйми. — Если что пойдет не так, ты сможешь остановить пожар? Не дать мне сгореть? Хотелось бы услышать: о, дорогая сестра, я или остановлю пожар, или сгорю с тобой. Но, увы, её братом был не начитанный безнадëжный романтик, а всего лишь Осаму Дазай. И сила рядом с ним давала преимущества, но вновь заставляла делать выбор. Сила обязывала. — Сержант, наши всемогущие преступники отстают от работы этой ночью. Шорох в игрушечной рации, знакомые из выученного наизусть сценария слова. Но на лице отражается наигранное, пожалуй, чересчур наигранное, недоумение — понимание происходящего приходит не сразу. Да, сила давала власть, но и она не спасала от лжи. Она обрекала своего владельца на счастье или страдания. — Кто мог подумать, что этот мелкий продавец окажется копом! — раздражённый голос партнёра снова слишком неестественный — люди так не разговаривают. Но Эйми, заталкивая своë мнение туда, откуда оно невовремя вылезло, также бестолково отвечает: залезла в эту яму — вырваться тоже надо самой. — Куда теперь? Неуверенно качает головой, выглядывая из-за стены. — Мне немного страшно. Не бросай меня. «Да, мне страшно. Я не могу жить в одиночестве. Но оставаясь рядом с братом, я пропадаю сама». — Он подал сигнал тревоги. Слыша звук приближающихся сирен, приходилось принять факт того, что это может произойти и в реальности. Только вот в жизни вместо надоедливого одноклассника будет Дазай. Сильный и бесстрашный Дазай, который, конечно же, разрешит все проблемы. Который обязательно спасёт. Брат спасёт, спасёт несомненно. И ради этого тоже можно было потерпеть. Ещё немного… Эйми улыбалась самой глупой в жизни улыбкой, не чувствуя никакой радости, но потеряв в глубинах подсознания и страх. И чувствовала только неконтролируемые слёзы бессилия и непонимания. — Живыми нас не возьмут. «Никто и никогда». Снова глупая и совершенно бесполезная клятва, заставляющая терпеть, заставляющая жить дальше. — Полиция! Выходите с поднятыми руками, вы окружены. Опустите оружие, иначе нам придётся открыть огонь на поражение. Направляя пистолет, пусть и ненастоящий, на человека стыдно уже не становилось. Не сходила с лица самодовольная улыбка. «Да. Я знаю, и я больше не боюсь».

***

До дома в тот вечер добраться Эйми так и не смогла. Она проснулась от леденящего холода, от безумного взгляда убийцы. Медленно поднялась, по инерции схватившись за голову – было больно, но терпимо. Впрочем, и на то, что сейчас она сидела в кабинете Огая Мори, и на то, что её чуть не прибили портовые мафиози, ей было наплевать. — Чем обязана? Чем заслужила такой «треск» по башке? Говорит она ровно и безразлично, действительно не ощущая страха за свою жизнь. И вроде бы знает, понимает, кто умрёт за секунду, кто находится рядом, но всё равно совершенно не боится. Аккуратно осматриваясь по сторонам, она не замечает ничего необычного, кроме надвинутой на глаза шляпы Чуи. И, ощущая немой вопрос обоих мужчин, действительно пытается сообразить, чего именно от неё могут ожидать. — Если решили взять проценты за лечение, то не сегодня. Я на мели. Попытка отшутиться, дабы продлить — так Эйми понадеялась — время своей жизни. Но ни один мускул на лице Мори не дёргается, он также смотрит прямо на неё и словно прожигает взглядом. Чуя осуждающе (как снова ей кажется) дышит и за один только факт нахождения с ней на одной планете ненавидит Эйми Дазай. Хотя совсем недавно они, вроде бы, поладили. Девушка медленно встаёт с дивана. И задаёт единственный пришедший в голову логичный вопрос. — Где Осаму Дазай? Что с ним? Мори в ответ даже не ухмыляется. — Думаю, милая, это мы должны спросить у тебя. Она быстро всё понимает. Соединяются воедино почти неадекватный в последние дни брат, его неожиданно тёплая улыбка, его открытый глаз и его сообщение.

Прости меня.

Руки сами по себе опускаются, разжимаются пальцы, и белая марлевая лента падает на пол. Эйми тихо смеётся. — Какая же ты тварь, — судорожный вздох и растерянная улыбка, — братик. Текут по щекам слёзы. Первые слёзы за последние шесть месяцев. Первая яркая эмоция, обещавшая стать выходом из бесконечного тупика. Только нужен ли этот выход теперь? Дазай ушёл снова, не понятно куда, не понятно на сколько. И Эйми снова стало больно. Оба: и Чуя Накахара, и Мори Огай (близкие, не близкие, кто они? — чёрт бы разобрал, но плакать на их глазах Эйми совсем не желала) — смотрели так удивлённо, будто на их глазах рождался другой человек. Впрочем, от истины они были не так уж далеки. Эйми снова рассмеялась, вытирая лицо краем рукава и заглатывая противный ком из чувств и слёз. Всё. Finita la comediа, теперь выживать надо одной. Она вытащила из кармана телефон и показательно уронила его, наступая ногой. И экран почти разлетелся на мелкие осколки, явно теряя шанс и на работу, и на восстановление. Она ухмыльнулась. — Что ж, Накахара-сан, Мори-доно, Эйми Дазай только что пропала без вести, погибла, если хотите, — театральный поклон, наигранный реверанс. — Позвольте представиться — Ямада Эйми. Обладатель невероятной способности и по совместительству ваш личный кошмар. В ночь, полную непривычной, свинцовой черноты, когда снова загибалась в одиночестве любовь маленькой девочки, когда переставали существовать остатки Эйми Дазай, и появлялась на свет Эйми Ямада, девочка действительно поняла, что живыми они не дадутся. Ухмыляясь пустоте, где ещё вчера мог валяться на диване брат, она громко говорит, что только смерть сможет их разлучить, а пока они будут жить, как призраки среди улиц родной Йокогамы. — В конце концов, Осаму, мы партнёры. И соучастники одного преступления. Соучастники, Осаму Дазай.