молодая красивая дрянь

Стены в ее кабинете изумрудно-зелёные, как чешуя змеи. Картина в центре — «Охота на львов» Рубенса. Буйство красок, тяжёлые деревянные копья, длинные клыки хищников, сверкающие доспехи воинов, поднятая рука с кинжалом в мертвом теле. Занзас помнит ее — видел в Старой Пинакотеке в Мюнхене, ему было тринадцать, он носил темную рубашку и впервые вдел перья в волосы. Это был подарок Энрико, он поехал в Германию на переговоры и решил взять его с собой. За пару недель они объехали всю страну, посетили Галерею Старых Мастеров в Дрездене и даже пошли в поход в Гарц. Энрико читал ему стихи Гейне, рассказывал про картины; Занзас кривил лицо и просил взять его на переговоры, на миссии — в те годы драки и тренировки интересовали его куда больше музеев и галерей. — Я пыталась выкупить оригинал, — вздыхает она. — Но даже деньги и связи не могут сделать все. — И надо оно тебе? — Не знаю, — Скарлетт пожимает плечами. — Может быть, это незакрытый гештальт. Окружить себя роскошью, которой был лишён в детстве. Намёк слишком явный, чтобы не заметить. Занзас любит комфорт, любит, чтобы его окружали красивые и дорогие вещи, чтобы у него были лучшие повара, водители, хранители, готовые явиться по первому зову. Все то, чего не было у ребёнка с улицы. Скарлетт окружает себя вазами из китайского фарфора, шелковыми простынями, репродукциями картин, хрустальными лампами, антикварными зеркалами. Пол ее кабинета устелен коврами ручной работы, а на стене у письменного стола висят старинные шпаги. — Виски? — она открывает бутылку. — Прямиком с моей родины. Занзас хмуро кивает. Он без опасений принимает из ее рук и стакан, и тарелку тирамису, сделанного своими руками. Скарлетт бы надеялась, что это про доверие, но это уж скорее про ее предсказуемость. Занзас не любит сладкое, но съедает половину тирамису. Скарлетт гордится собой, это был один из первых рецептов, что она пробовала сделать в Италии. Когда-то она готовила такой для Родриго. — Он тоже любил его, — говорит она, когда Занзас убирает тарелку на столик. — Это было моим способом помириться. Когда Родриго был зол, я могла задобрить его тирамису. Помню, в один из вечеров после проваленной миссии он пришёл и избил меня. Вывихнул мне два пальца. А ещё он сказал, это из-за того, что ты плохо меня встретила. Как я могу рассчитывать на жену, которая не может поддержать мужа? Как я могу защищать свою семью от опасностей, если никто не защищает мой дом? Скарлетт, тогда ещё наивная идиотка, верила, что виновата сама. — Я приготовила ему тирамису, и целую ночь выслушивала его проблемы. Старалась быть хорошей женой. — Скарлетт подгибает ноги под себя, сидя в кресле. Воспоминания ее не пугают, но лицо Родриго в ту ночь все ещё вызывает неосознанную дрожь. — А потом поняла, что хорошей женой мне никогда не стать. Не для него. — И теперь ты хочешь, чтобы целую ночь твои проблемы выслушивал я? — отвечает Занзас. Она смеётся. — Никто не даст побыть слабой беззащитной женщиной. — Не ной, мусор. Скарлетт не обидно. Манера общения Занзаса ее всегда скорее веселила, чем отталкивала, даже с его жестоким отношением ко всему, включая своих подчинённых. Занзасу этот театр не сдался — слабая беззащитная женщина могла сколько угодно строить из себя такую перед другими идиотами из Альянса. Если у неё хватило наглости прикончить босса и встать на его место, удержать его, значит, хватки ее достаточно на то, чтобы вцепиться в глотку любому, кто проявит перед ней маленькую слабость. В какой-то степени он этим восхищается. Таким в мафии удаётся выжить. Но позволить им манипулировать собой — себе дороже.