Пособие по выживанию в Аркхэме

Мама готовила мухаллеби, молочный пудинг. На пороге ее встретил отец и запах жареного мяса. Родители любили готовить, и иногда Сана с сожалением вспоминала об этом, работа и учеба отнимали все ее силы, и ей уже никогда не стать ребенком, который помогал отцу чистить гранат для фесенджана. — Du bist zu spat gekommen, — услышала она голос мамы. — Nicht jetzt, bitte. — Заныла Сана. — Deine Mutter hilft dir, mein Schatz. — Может, стоило остаться в центре. — Уже поздно. Она рассмеялась и поспешила в кухню. *** Она не плакала, когда проснулась. Одеяло сжимало шею, как удавка, простынь была влажной от пота, и Сана вскочила с кровати, чувствуя, как дерет от боли горло. Ей нужна была вода. И в туалет. И холодный душ. Из соседней комнаты потянуло холодом. Джейсон, похоже, тоже не спал. Сана нашла его на балконе. Она подумала, насколько привлекательными бывают некоторые мужчины, табачный дым сигарет, который она ненавидела, их не портит. И на миг ощутила вину за такие мысли — ей только что снились родители, а теперь она думает о подобном. И потом поняла — лучше так. Отвлечься от этого. Забыть. Иначе она не выдержит. Джейсон был в футболке, хотя на улице морозило. — Кошмар? — Нет. Воспоминания. — Счастливые? Она кивнула. Джейсон знал об этом все. Он помнил, как резал людям глотки и стрелял в них, просыпался и ненавидел и эти сны, и себя; он помнил, как после Ямы Лазаря и воскрешения боялся закрывать глаза, будто вместе с этим он снова вернется в темноту, в гроб под землей. Хуже бывало, когда снилось что-то такое, что сегодня снилось Сане: нежные руки матери, отец, что показывал ему город, Брюс, решивший вместо патруля остаться с ним, когда Джейсон был болен, Альфред, который учил его готовить вафли, тренировки с Грейсоном. Они напоминали о том, что в жизни было что-то хорошее. И, как и все хорошее, оно в жизни Джейсона не задерживалось. — Я тогда жила на отдельной квартире и почти все время проводила в исследовательском центре, но у нас было правило — собираться на ужин каждую неделю. Мы никогда его не нарушали. — Сана вдруг продолжила разговор. Дыхание ее было частым и рваным. — Я знаю, что они были не самыми хорошими людьми, но я… их любила. Джейсон мог думать только о том, насколько это абсурдно. Он знал таких людей, как Сана, как ее родители, он никогда их не жалел. Если бы не военный переворот, она так бы и осталась ученым на побегушках у Королевы Пчел, похищала детей и использовала их как оружие. Возможно, они бы встретились, когда он в очередной раз заглянул в Биалию — мало ли какие дела могут найтись у Красного Колпака в процветающей стране с сомнительной репутацией. Возможно, при других обстоятельствах он бы ее убил. Но сегодня все было по-другому. Сана потеряла дом и родных, и от того, что именно это заставило стать ее лучшим человеком, было… жестоко. Как и все в этой жизни. Сегодня Джейсон был готов ее выслушать. — Я как-то сказал, что у моей мамы были проблемы со здоровьем. — Да. Я помню. — Когда отца посадили в тюрьму, она не выдержала и подсела на наркотики. Он заметил, как Сана задрожала, повернулась к нему. — Она умерла у меня на руках. — Она любила тебя? — Да. Это не ложь. Кэтрин была слабой, но не эгоистичной. Она действительно старалась — и, возможно, это еще хуже, чем если бы она была жестокой безразличной матерью, которая никогда не интересовалась своим ребенком. Но Кэтрин готовила торты на его день рождения, украшала дом к Рождеству, читала ему сказки на ночь, даже когда он подрос, говорила «все хорошо, мы справимся», даже когда отец избивал ее, даже когда его друзья приходили к ней и требовали оплатить его долги, даже когда ее ломило от очередной дозы. Иногда он думал, что это хуже. Счастливые воспоминания вместо никаких. И все равно был благодарен за это. *** Ей все-таки удалось заснуть. Позже, проворочавшись на кровати два часа, чувствуя запах табачного дыма, который въелся в кофту, под гудки машин, раздающиеся с улицы. Родители больше не снились. Ничего не снилось. Утром ее разбудил аромат выпечки из кухни. — Это круассаны? Скажи мне, что это круассаны. — Даже не думай лезть, — сказал Джейсон. Было слишком поздно — Сана уже успела стянуть маленький кусочек. — Ты сам оставил на видном месте. Кухня в квартире была старая, но аккуратная. Стена отделана зеленой плиткой, ящики бежевые, в них он хранил растворимый кофе, столовые приборы и полуфабрикаты — похоже, возможность вот так готовить выпадает не всегда. В середине деревянный стол, на нем электрический чайник, турка, несколько пакетиков специй и доска для резки. В остальном Джейсон старался держать как можно меньше вещей в своем доме: в гардеробе она нашла только несколько комплектов одежды, обуви в коридоре вообще не было, в ванной — шампунь и гель для душа, а в спальне пару книг и одно дополнительное одеяло. Пока он готовил омлет, Сана нашла столовые приборы и тарелки, салфетки и заварку. Разлила по кружкам кипяток, помыла и нарезала яблоки. — Придется ехать в полицейский участок, — сказала Сана, только они сели за стол. — Я отвезу тебя. — Правда? — Да. Завтракай и собирайся. Она кивнула и взяла с тарелки круассан. На вкус он был мягкий и сладкий, начинка растекалась на языке. — Ты говорил, что тебя усыновил кто-то богатый. Это он учил тебя готовить? — Нет. Дворецкий. — Похоже, у вас были хорошие отношения. — Он был почти как член семьи. Сана кивнула. Больше вопросов она не задавала, мысль о встрече с комиссаром Гордоном ее беспокоила. Вчера вечером она не задумывалась ни о чем, ей хотелось сбежать, не слышать ни криков Харли, ни воя полицейских сирен, ни оглушающих выстрелов. Ей хотелось уйти и спрятаться, сбежать, как ребенку, который увидел тень за углом. Именно это сейчас и вызвало проблемы — виновной ее не признают, но у комиссара закономерно возникнут вопросы, куда она пропала и почему не связалась с полицией, как только оказалась вне опасности. *** — Думаешь, мне поверят? — Ты жертва, а не преступница. Гордон вцепится в то, что ты не сразу заявила в полицию. Говори, что тебя спас Красный Колпак. Ты испугалась и убежала. Скрылась у друга. — Тогда они захотят вызвать тебя как свидетеля. — Я уже об этом позаботился. — Ты кому-то угрожал? — Скорее, попросил оказать ответную услугу. — Ответил он. — Расслабься, твой воображаемый друг уже был в полиции. Сана откинулась на спинку кресла. Многоэтажки за окном становились общей серой массой, нагоняющей тоску, постепенно они сменились низкими зданиями с бежевыми фасадами и высокими колоннами, стеклянными небоскребами и кричащими вывесками магазинов. Они въехали в центр. — Остановимся подальше. Не хочу слишком часто светить лицом перед комиссаром. — Все в порядке, — Сана стянула ремень безопасности и открыла дверь. — Я пойду одна. Ты… — Я подожду тебя. В департаменте творилась суматоха, полицейские сновали туда-сюда, осторожно обходили ее, толпились у аппарата мороженого, бегали к кофемашине, перебирали папки с документами. Шурх-шурх, клац-клац. Сану окружали звуки и суета, и от этого становилось труднее дышать. — Доктор Хосейн. Низкий голос с хрипотцой. Приметная шляпа и серое пальто. — Мистер Буллок. Он повел ее за собой через главный коридор к широкой дубовой двери, на которой висела золотая табличка. Комиссар полицейского департамента Готэм-сити, Джеймс Гордон. Сана досчитала до десяти, прежде чем войти в дверь вслед за детективом Буллоком. — Джим. Комиссар был не один, вместе с ним в офисе сидела женщина средних лет с черными волосами и молодой стажер, перебирающий документы. Он прошелся по Сане быстрым безразличным взглядом, сильно отличающимся от того, как на нее смотрела его коллега. Глаза ее тоже были черными — почти как у самой Саны. В миндальном разрезе, с мимическими морщинками, она напоминала не человека, а хищную птицу. — Детектив Рене Монтойя. И Тео Уиллис, он учится в академии. — Буллок представил их. Сана вежливо кивнула в знак приветствия. — Добрый день, комиссар. — Где вы были все это время? Она знала этот тон. Так разговаривали военные в Биалии, когда выпытывали информацию. Взгляд был таким же цепким, как у детектива Монтойи. В этом маленьком кабинете, окруженная полицейскими, она почувствовала себя, как лабораторная мышь в лабиринте. Вранье ей всегда давалось хорошо, Сана умела строить из себя саму невинность, и люди этому поддавалась. Однако что Гордон, что Буллок, что, по подозрениям Саны, эта Монтойя с недобрым взглядом повидали слишком многое, чтобы так легко ее отпустить. Голова кружилась — ее словно препарировали, как лягушку на уроках биологии. Глаза комиссара следили за ней, и она представила, насколько тяжело бывает преступникам у него на допросе. Несмотря на возраст, он не растерял ни хватку, ни интуицию, ни гнетущую силу. — Ладно. Мы разберемся с этим. — Наконец сказал Гордон. — Рад, что с вами все в порядке, доктор. — Спасибо. — Вам нужно будет явиться сюда еще пару раз для дачи показаний, — добавила детектив Монтойя. — Может сразу тут поселиться. — Харви. — Что? Она магнит для преступников. Наймем и переловим всех за месяц. Его слова немного сняли напряжение. Монтойя и стажер улыбнулись, Сана хихикнула как-то по-детски. Гордон покачал головой, словно наблюдал за детским спектаклем. Когда она вышла из участка, уже выглянуло солнце, непривычное для готэмской осени, но на улице стало еще холоднее. *** — Почему это всегда происходит с тобой? Вопрос встретил ее в кабинете Лэнга на третьем этаже. Как и прежде, здесь пахло спиртом, и кофе, и навязчивым одеколоном, которым он пользовался. Сана такие ароматы ненавидела, они с Ру много раз пробовали подобрать ему другой, но тот отказывался также упрямо, как отказывался от просмотра фильмов, ночной прогулки по городу или браслетов дружбы. — Это неэтично. Вдруг у меня травма. — Сана прошла внутрь. — Ты скорее станешь ее причиной. Харли и Айви теперь здесь, а ты, похоже, жива и невредима. — Полагаю, слышу нотки безмерного счастья в твоем голосе. — А как иначе? — Он усмехнулся, подал ей кружку. Сана залила растворимый кофе кипятком и сделала глоток. Лэнг не отрывал от нее взгляда. Так он делал, когда ему что-то было нужно. — Проблемы? — Не особо, — он покачал головой. — Пойдем проветримся. — Хорошо. На улице она накинула на себя пальто, радуясь, что вечером ранее и телефон, и карточки, и ключи от дома оставила в кармане, а не взяла с собой. Лэнг шагал рядом с ней, они вышли за территорию лечебницы и спустились вниз по Даунинг-стрит. — Что с Харли и Айви? — А что с ними станет? Двинутые и живенькие, как и прежде. — Они что-то говорили? — О тебе? — Лэнг усмехнулся. — Харли больше переживала о том, что некому будет кормить ее любимых гиен. Они встали у дороги, ожидая, пока светофор загорится зеленым. — Что-то случилось? — Да. Айви рассказала кое-что интересное про одного доктора из Биалии. Машины перестали гудеть. Люди — разговаривать. Ветер — выть. Весь мир замер, когда Сана повернулась к нему. — Ты… — Зеленый, — Лэнг прервал ее, потянул за собой. Он продолжил, только когда они оказались на другой стороне. — Это ни до кого не дошло. Запись я изъял. Она должна была что-то сказать. И ты ей поверил. Зачем ты мне это говоришь. Для этого ты вытащил меня сюда. Одно было хуже другого. Сана знала, что нужно опасаться заключенных, но никогда ей в голову не приходила мысль, что и такие, как Лэнг, легко могут докопаться до сути. Он не был любопытным, как она, не лез в те дела, в которые не считал нужным, но проницательности у него было куда больше. — Спасибо, — ответила она. Голос был хриплым. — Почему? — Это не мое дело, — ответил Лэнг. — И я не хочу, чтобы меня в него вмешивали. — А Айви? — Скажем так, я намекнул, что ее условия могут значительно ухудшиться, если она проболтается о том, о чем не должна. Сана покачала головой. Минуту назад ей было страшно. Теперь же хотелось смеяться. — Ты просто нечто, Лэнг. — Сказала она. — Можно тебя обнять? — Даже не вздумай. Они снова вернулись в его кабинет. Прежде, чем уйти, Сана открыла окно. Душный запах одеколона и спирта немного выветрился, а Лэнг повел ее к маленькому шкафу в углу комнаты. Вынул оттуда флэшку и протянул ей. — Что это? — Запись разговора. Сана не сразу протянула руку, чтобы взять ее. Ее прошлое, его доверие — все на ладони. Жест, который она не могла не оценить. Возможно, Айви не казалась большой угрозой. Мало кто бы поверил заключенной в Аркхэме, даже если бы она объявила об этом на всю страну. Но Сана не хотела никаких упоминаний того, что было в Биалии. И уж тем более не хотела привлекать к себе внимание отдельных личностей. Те же комиссар и детектив Буллок обещали (и действительно желали) помочь, но не доверяли ей настолько, чтобы не начать копать прошлое одного сомнительного доктора, который попадает в неприятности. — Спасибо, — холод обжег кожу, когда флешка упала на ее ладонь. — Отдохни. Выглядишь отвратно. — Иногда твоя прямолинейность граничит с неэтичностью. — Разве не поэтому мы дружим? Сана улыбнулась. — А это что? В глубине шкафа нашлась стопка пластиковых коробок. — Старые записи. Харли Квинн, Риддлер, Джокер. Некоторые из них ты уже видела. — Они тебе нужны? — Нет. — Могу забрать? Лэнг препятствовать не стал. Сана собрала в сумку кассеты и плюшевую игрушку, подаренную Ру («Это опоссумы из «Ледникового периода». Такие же проблемные и везучие, как ты.», убрала флэшку в карман пальто и вызвала такси. — Спасибо тебе. — Не за что, — ответил он. — Постарайся не попасть в неприятности за эти два дня. — Не обещаю. Не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что он закатил глаза. *** Подаренная плюшевая игрушка присоединилась к подушкам на диване в гостиной. Сана впервые за вечер могла сказать, что может позволить себе расслабиться. Арчи дал ей пару выходных, чтобы она пришла в себя и не напоминала ему своим видом о том, что произошло, она смогла принять душ со своим любимым цитрусовым шампунем и зажгла новые свечи. Одежду, которую одолжил ей Джейсон, Сана бросила в стирку, на плите закипал суп, а по телевизору по всем каналам начинался хэллоуинский марафон фильмов ужасов. Сана хотела этого — забыть обо всем, отдохнуть, не переживать ни об Аркхэме, ни о Харли с Айви, ни о полиции. Но суп был почти готов, по второму каналу показали заставку Носферату, а ее взгляд все падал на стопку кассет, которые она забрала из лечебницы. Записи приемов и разговоров. В конце стопки — старый сборник фильмов 90-х, некоторые из них Сана смотрела еще с бабушкой в ночь под Хэллоуин. Они смотрели их на английском, потому что дубляжа не было, и Сана пыталась подпевать Джеку, не зная слов. Бабушка пела вместе с ней, и Сана помнила, она много смеялась, потому что у бабушки было прекрасное произношение, но не было голоса, а потом к ним присоединялся дедушка — у него чудесный голос, но английский просто отвратительный. Звучало странно и дико, но она любила эти вечера. Еще больше после их смерти. Сана поднялась с дивана и вытащила из стопки несколько кассет. Возможно, идея плохая. Возможно, она пожалеет о ней — как и многих решениях, которые принимала спонтанно. Она сняла суп с плиты и выключила телевизор. Такси подъехало через десять минут, а уже через сорок она стояла у порога квартиры Джейсона, из которой выходила сегодня утром. Джейсон, к счастью, оказался дома. — Привет. Он, кажется, был удивлен, увидев ее за дверью. — Это преследование, док? — А ты напуган? — До этого не был, — он отступил на шаг, чтобы пропустить ее в квартиру. — Но сейчас начинаю. Я слышал страшилку про одну докторшу, которая запала на красивого парня и преследовала его до конца жизни. — По мне так, красивый парень слишком много о себе думал. Может, ему не хватало внимания. Она стянула с плеча сумку и вытащила кассеты. — Я видела у тебя проигрыватель. Он работает? Джейсон хмыкнул и взял одну. Проигрыватель действительно оказался работающим, хотя он не включал его с тех пор, как заехал в эту квартиру. — Я закажу что-нибудь. — Хорошо, — Сана повесила пальто на вешалку в прихожей. Они начали с «Битлджуса», к началу «Семейки Аддамс» привезли пиццу и десерты, а под «Сонную лощину» Сана уже засыпала. Они сидели на полу, не на диване, подложив под голову подушки. Несмотря на открытые окна, холода она не чувствовала. Ей нравилось здесь все: и старый проигрыватель, и большой ворсистый ковер, и кожаный диван с выцветшими подушками, и картины в рамках на стенах, и широкая книжная полка над телевизором. Она все-таки задремала и проснулась к началу «Каспера». Джейсон закрыл окна к тому времени, а на плечах Сана почувствовала теплый плед. — Спасибо, — сказала она. Чуть приподнялась, чтобы опереться спиной о диван. — Ты когда-нибудь праздновал Хэллоуин? — Да. — Это было с приемной семьей? — Да. — И на что это было похоже? — На цирк уродов. Сана хохотнула. Джейсон помнил каждый Хэллоуин, который он встречал. Он обожал этот праздник в детстве, они с матерью наряжались в костюмы, которые Кэтрин шила сама, костюмы были неаккуратные, из дешевой ткани, но это не мешало им веселиться, ходить по округе, собирать конфеты. На Аллее Преступлений все жили бедно, в ту ночь они встречали десяток таких же семей, которые на несколько часов забывали обо всех проблемах, о бедности, об отсутствии работы, о нехватке еды, они забывали о Уиллисе, что ждал их дома и говорил, что это бесполезный праздник. Брюс тридцатого октября обычно устраивал прием в Уэйн-мэнор, гости собирались, будто на бал-маскарад, а Джейсон это ненавидел. Яркие дорогие костюмы, вычурные платья, сверкающие бриллианты и маски, как с венецианского карнавала, — они не шли ни в какое сравнение с тем, что носили они с Кэтрин, но того же ощущения праздника не было. Оно наступало позже, ночью, когда дорогой пиджак приходилось менять на маску Робина, бегать по крышам, преследовать Двуликого или Риддлера. Хэллоуинская страшилка наяву. Джейсон это любил. Немногое из этого он мог рассказать Сане — опустив имена, подробности, только сухие воспоминания. И, возможно, немного жалость, что этого больше не повторить. В их семье это был такой же праздник, как и остальные. Приезжали бабушки с дедушками, тети и дяди, двоюродные и троюродные сестры. Мама сама шила ей костюмы, Сана успела побыть и принцессой, и летучей мышью, и восточной танцовщицей, и приведением (впрочем, над последним костюмом даже не пришлось стараться — вырезать пару отверстий на любимом мамином постельном белье. Сане потом сильно за это досталось). Однажды к ним на ужин пришел старый знакомый дяди, человек традиционных взглядов. Он увидел Сану в коротком облегающем топе и широких шароварах, дал ей конфету, а потом отвел маму в сторону и сказал, что эта девочка идет по неправильному пути, толкает мужчин на грех. Провоцирует. Мама рассмеялась и ответила, что, если девятилетний ребенок толкает кого-то на грех, то проблема не в нем. Разумеется, ее не поняли. Даже после свержения старого режима люди с трудом отрекались от взглядов, которые насаживались двадцать лет. — Ты говорила, что вы собирались всей семьей. — Да. — Они остались там, в Биалии? Сана покачала головой. — Бабушки и дедушки умерли раньше, а большая часть родственников разъехалась. На самом деле, они… многие из них предупреждали нас. Говорили, что с тех пор, как американские герои начали вмешиваться в дела страны, режим стал шатким. Советовали уехать. Сана поджала губы. Она впервые задумалась об этом — что было бы, если бы они прислушались, собрали вещи. Бросили все, что имели там, чтобы начать новую жизнь где-то в другой стране. Все было обречено с самого начала. В отличии от остальных родственников, Сане и ее родителям было доверено слишком много государственных тайн. Их бы преследовали. Королева Пчел была добра к друзьям и жестока к предателям. Минутная жалость прошла. У ее семьи не было шансов в любом случае. — К моменту переворота там оставались только мы и еще некоторые дальние родственники. Генерал обещал сделать все, что может, чтобы помочь им. Даже этой связи достаточно, чтобы их подвергли репрессиям. — Генерал? — Друг дедушки. Когда центр захватили, он спас меня, а потом помог сбежать. Он довез меня до границы с Ираком, оттуда меня на машине перевезли в Турцию. На самолете я добралась до Парижа, на поезде — до Лиссабона, а на корабле — до Нью-Йорка. Я меняла транспорт, номера и документы, чтобы меня не выследили. — Почему именно Готэм? — У генерала были здесь связи. Он смог найти мне жилье и знакомых, которые встретили меня, когда я приехала. Особого выбора не было, а мне и этого хватало. — И что, не захотелось уехать? — Первое время — да. Я ненавидела здесь все. Климат, людей, работу. Себя. — она дергала заусеницы на пальцах. Вспоминать про это было еще неприятнее, чем про три недели утомительной дороги из Аль-Каива. — У меня не было ни денег, ни документов. А когда это появилось, уезжать уже не хотелось. — Сана повернулась к нему. — А ты? Ты ведь родился здесь. И никогда не хотел уехать? — Хотел. Больше всего — в детстве. Когда в квартире не было места, чтобы спрятаться от пьяного отца и его друзей, от родительских ссор, за которыми ты следишь в той же комнате, спрятавшись под стол, когда у них не было еды, Джейсон часто представлял, что вырастет, заработает денег, заберет маму и уедет из этой дыры. Возможно, куда-нибудь в солнечную Калифорнию. Или вообще в Европу. Или в Бразилию, чтобы каждый год праздновать карнавал. Но у жизни были другие планы. Когда у него появилась возможность уехать, Джейсон уже не мог этого сделать. Уезжал — и возвращался. Раз за разом. — Ты жалеешь о том, что все так сложилось? — Спросила она. — Нет. Джейсон был честен. И с ней, и самим собой, наконец-то. Рано или поздно все бы так и обернулось. Даже без Джокера. Даже без робинского плаща. Джейсон бы стал преступником, и они с Брюсом встали по разные стороны баррикад, потому что это всегда было в нем. Ярость, и боль, и жизнь, которую он видел на Аллее Преступлений, а не из окон особняка. — А ты? — Да. Я не могу не… не думать о том, что с ними стало. И что я бы смогла что-то изменить, если бы… не знаю. Если бы никогда не становилась тем, кем я есть. Если бы уговорила родителей уехать из страны. Если бы осталась в Европе после стажировки. Сана, разумеется, знала — все было бесполезно. Родителей бы это не спасло. И не вернуло. Они потеряли их почти в одно и то же время, подумал Джейсон. В том же году, что Сана переехала в Готэм, погиб Брюс. И сколько бы Джейсон не говорил, что не поддерживает его моральный кодекс и желание спасти преступников вместо того, чтобы убить, смерти самому Брюсу он не желал. Уже нет. И это бы, наверное, он хотел исправить. Возможно, если бы они в то время не враждовали, если бы он находился рядом, он бы смог… Жаль, что, как и для Саны, это уже не имело значения. Было уже четыре утра, они снова открыли окна, телевизор гудел так монотонно, что у Саны закрывались глаза. Джейсон сидел рядом с ней, опираясь о диван. Она придвинулась ближе, положила голову на его плечо. Джейсон не оттолкнул — в действительности, это было меньшее из того, что он ей сегодня доверил. О матери, о семье, о том, что хотел получить в детстве. К концу фильма она заснула. Ее плечи снова укрыли пледом.