Meet You There

Кевин совсем не уверен, что это сработает. Не уверен, потому что столько времени уже провёл в этой петле, что само понятие времени размылось и окончательно потеряло свой первоначальный смысл. Время — всего лишь слово, когда ты застрял в бесконечно повторяющемся промежутке времени собственной жизни, не позволяя себе ещё хотя бы раз пережить знакомство с важным человеком. Из-за этого всё повторяется снова и снова: его детство, которое он по большей части забывает, как только достигает возраста пятнадцати лет; его подростковые годы и юность, которые он сначала не решается проживать как-то иначе; его смерть — разные её вариации, он испробовал всякое, начиная от пистолета и заканчивая чужими руками, сжимающими его горло. Это временная петля — безумный аттракцион, злая шутка судьбы, упрямое прошлое, которое так отчаянно хочет, чтобы его заметили. Прошлое, которому не удалось достичь своих корыстных целей, и теперь оно цепляется когтями, заставляя снова, снова и снова проживать худшие и лучшие мгновения, окунаться в кровь прошлых лет с головой, жалеть о том, что сделал — и о том, на что не хватило смелости. И за эти годы Кевин успевает перепробовать разные способы вырваться из порочного круга и изменить свой жизненный путь. Он избегает вампиров — и в конечном счете всё равно как-то оказывается с ними связан. Он пытается защитить свою мать, зная заранее, что её убьют охотники, — и в итоге бесчестно погибает сам. Он пытается избрать другой жизненный путь, обойти стороной свою благотворительную деятельность, пытается стать обычным парнем из рабочей интеллигенции, — и всё равно умирает, не дожив до двадцати пяти. Так что ему приходится прийти к очевидному выводу: так делать нельзя. Не выйдет. Прошлое не хочет, чтобы его меняли, и отчаянно сопротивляется даже малейшим попыткам свернуть с намеченной заранее тропы. Оно не потерпит тех, кто осмелится идти ему наперекор. А следовательно, чтобы выбраться, Кевину нужно… поддаться? Он не уверен, что это сработает. Но он и без того испробовал всё, что приходило в голову, — и каждый раз просто начинал сначала. Возвращался на стартовую линию, пробовал новые способы и проваливался снова. Так что он принимает решение прекратить — и готовится к сегодняшнему вечеру так, как не готовился даже тогда. У него не особенно много официальной одежды, но Кевин подбирает лучший строгий образ, укладывает волосы, а потом растрепывает их снова и в сердцах ударяет ладонью по полочке под зеркалом. Почему он вообще хочет выглядеть хорошо ради человека, с которым расстался по собственной воле? Ради кого-то, кто и человеком не является, потому что он вампир? Ради кого-то, из-за кого Кевин и оказался в этой чёртовой временной петле, ради того, в ком разочаровался, потому что он нарушил главные моральные принципы, которыми жил Кевин? Он судорожно вздыхает, сбрызгивает ворот рубашки одеколоном и наконец надевает тёплое шерстяное пальто на вате, закрывает за собой дверь небольшого домика на углу улицы. В каждой из жизней Кевин воспитывался здесь, в этом доме, со своей матерью и Натаниэлем — до тех пор, пока их обоих раз за разом не отбирала у него судьба. «Каждая из жизней» — это даже звучит забавно, словно Кевин — кот, у которого их несколько. Он предпочел бы быть обычным смертным и умереть в двадцать восемь, после всего, что произошло в тот злополучный год. Но всё-таки Кевин жив наперекор всем законам природы, а потому бережёт этот дом как зеницу ока — это единственное, что осталось ему от матери. Его отец погиб незадолго до рождения Кевина во время одной из турецких военных кампаний, так что Кейли воспитывала Кевина сама. Она же оказалась достаточно добросердечной, чтобы приютить у себя вампира, Натаниэля Веснински, за которым вёл охоту его отец, — и эта её доброта в конце концов её погубила. Вздох срывается с губ Кевина от воспоминаний, паутиной обтягивающих его грудную клетку. Он старается не вспоминать об этом: слишком больно. А больнее всего — начинать с детства, с чистого листа, подрастать, и в пятнадцать вновь обнаруживать в пыльных глубинах памяти воспоминания о смерти его матери и побеге Натаниэля, успевшего стать ему почти братом. Худшее — вовсе не наблюдать смерть матери снова и снова, а знать, что её убьют, но не иметь возможности на это повлиять. Потому что прошлое не хочет, чтобы его меняли. Потому что Кевин абсолютно бессилен в этой бесчеловечной игре. Сегодняшний вечер — не время для болезненной ностальгии, так что Кевин достает папиросы из внутреннего кармана пальто и поджигает одну. Затягивается посильнее. Позволяет табачному дыму занять место этой глухой боли в груди. Скоро Рождество. Кевин, как обычно, будет встречать его в гордом одиночестве. Это удручает, как и беспрестанно падающий снег, как и холод, от которого Кевин поднимает воротник пальто повыше, — но это привычно. Кевин ведь не боялся привязываться к людям раньше — и вот чем это обернулось. Кажется, его сердце было разбито и склеено заново столько раз, что сейчас оно напоминает скорее груду осколков и стройматериалов, едва способную биться, нежели здоровый жизненно важный орган. На входе в здание его встречают по документам, хотя охрана знает его в лицо и добродушно ему улыбается, прежде чем пропустить в зал. Кевин оставляет верхнюю одежду, отходит в уборную, чтобы настроиться на этот вечер. Сегодня проходит первое общее собрание за всю историю существования организации, одним из основателей которой Кевин и является. Он пытался свернуть с этой дорожки в одном из повторов собственной жизни, но не продержался долго: в тот раз он всё равно оказался убит шальной пулей. С тех пор в каждой из жизней он выбирал путь защитника вампиров и другой нечисти. Потому что в памяти стояло лицо Натаниэля и его загнанный взгляд, когда он просил о помощи. Потому что в памяти вставала мягкая улыбка Кейли, её добрые руки — и охотники на нечисть, которые без угрызений совести выпустили в неё очередь пуль просто за то, что она предоставила кров вампиру. Кевин смотрит на своё отражение в зеркале. Пальцами проводит по скуле, касаясь гладковыбритой кожи, видит тени, которые пролегли под его глазами, видит усталость в этих самых глазах. Если бы Кевину дали возможность умереть, так никогда и не встретившись с тем, кого он любил, Кевин бы, пожалуй, согласился. Но не сейчас. До сегодняшнего дня — согласился бы. А сегодня он твердо намерен вернуться на ту тропу, которой ему однажды не позволили пройти, и дойти до финала. Каким бы он ни был. Господи, как же сильно он надеется, что это сработает. Кевин не может не пить, пока ждёт, когда все соберутся в зале. Людей не на шутку много, но он знает, что их будет ещё больше: помнит, что тогда каждый уголок помещения был наполнен разговорами, смехом, перешептываниями и звоном бокалов. Кевин берет себе красное вино. Как и надо, здоровается с каждым, кто его узнает, и в конце концов занимает один из столиков вместе со своим другом — Джереми Ноксом. Сейчас он уже не помнит, какой в итоге оказалась его судьба. Возможно, их пути разошлись даже прежде, чем Кевину довелось узнать. — Много сегодня народу, а? — говорит Нокс с довольным смешком, и Кевин невольно удивляется тому, как досконально история всё сохраняет. Интересно, а если он решился бы на такое раньше, он бы уже знал все диалоги этого вечера наизусть? — Надеюсь, хоть к чему-то дельному это да приведет. — Не сомневаюсь, — Кевин делает глоток вина, невольно сканирует зал глазами. Снова. Кажется, он просто забыл, как и когда именно должен появиться он. — Ты какой-то рассеянный, — замечает Джереми, но, судя по его улыбке, он не особенно придает этому значения, и Кевин тоже отмахивается. — Да что-то не выспался, — говорит он просто, и Джереми понимающе кивает. Всё идёт так, как и надо. Кевин оглядывает помещение, ощущая тёплое чувство непривычной ностальгии, смешанное с дёгтем горечи. В этом зале они познакомились с Ичиро. В этом же зале — начиная с того дня — стали проводиться их ежегодные собрания перед Рождеством. Кевину интересно, проводились ли они здесь же после его исчезновения. Он надеется, что ему ещё предстоит это узнать. — Кевин, — вдруг окликает его Джереми, обращая его внимание на себя, но следующие его слова пролетают мимо ушей Кевина, потому что Кевин оборачивается и видит возле столика напротив его. Разумеется, он ничуть не изменился. Кевин тут же понимает, почему не помнил их встречу: всё ведь было именно так. Он отвлекся. Обернулся. Его взгляд мгновенно приковала фигура в смокинге и с бокалом шампанского в руках. Ичиро Морияма выглядит сногсшибательно, от этого даже больно, и Кевин совершенно точно перестает дышать на несколько секунд, пока жадно вбирает взглядом черты его лица, его укладку, детали его костюма. Помнит всё так, словно это было вчера, хотя прошло много лет — если честно, он даже не уверен в том, сколько именно, а главное — идёт ли вообще время вокруг, пока он находится в петле. Но он помнит, до боли отчётливо, поэтому в его разуме сейчас борются две части, не способные прийти к компромиссу. Но это последнее, что имеет значение, потому что Кевин смотрит на Ичиро, и его иссиня-чёрные волосы по плечи сегодня гладко уложены, пара прядей изящно спадают на лоб, острые черты бледного лица сглажены улыбкой, пиджак идеально сидит на его широких плечах, а от вида его галстука-бабочки Кевину хочется нервно закурить. Но он лишь залпом допивает вино в бокале, наконец оборачиваясь к Джереми. — Может, тебе лучше домой, отдохнуть, дружище? — уточняет тот со слабой улыбкой. — Выглядишь неважно. — Наверное, волнение. Мероприятие серьезное, — Кевин пожимает плечами и ставит бокал на столик. — Я отойду, ладно? — Ещё пересечемся, — салютует ему Нокс, и Кевин уходит в другой конец зала к уборным. Умывает лицо. Ощущает странную дрожь в руках. Всё ностальгическое тепло из груди вмиг пропадает, сменяясь мертвенным холодом, потому что в его голове прокручиваются слова Ичиро, которые он сказал ему в их последнюю встречу, Кевин снова видит его холодный взгляд, Кевин снова вспоминает, что произошло. Он не должен так себя вести сейчас, так слепо внимать каждому его жесту. Он не должен всё помнить, что-то сломано в механизме временной петли, в которой он живет, почему, почему он всё помнит так хорошо, словно это было совсем недавно… Кевин не может заставить себя подойти первым и лишь встает у стены, сложив руки на груди. Мимо него проходят люди, обрывки чьих-то фраз пролетают будто сквозь разум, а Кевин не отрывает взгляд от Ичиро, который беседует с его коллегами, так элегантно сложив руки лодочкой, что у Кевина тянет под ребрами. — Всем своим видом намекаешь, что вас надо познакомить, — доносится вдруг голос сбоку, и Кевин, уже без прежнего воодушевления, оборачивается к его обладателю. Зейн. Не самый приятный мужчина в их компании, но безусловно полезный. Только поэтому Кевин его и терпит. — А вы знакомы? — уточняет он, стараясь скрыть разочарование в голосе. Зейн самодовольно кивает. — Идём, Дэй. Нам нужны связи с вампирами, а самый дипломатичный из нас всё-таки ты. Кевин не может даже нервно рассмеяться. Зейн берет его под локоть и ведёт навстречу к Ичиро, который, как раз отойдя от столика, опускает взгляд на часы, а после проводит пальцами сквозь длинные волосы. Кевин в эти секунды может думать только о них. Мгновения знакомства проносятся для Кевина молниеносной вспышкой. Он пожимает прохладную сухую ладонь Ичиро, тот улыбается ему, сверкают клыки, и у Кевина пересыхает во рту. Они отходят в сторону от толпы, обсуждают дела организации, Кевин делится подробностями, и на удивление его голос звучит достаточно твердо. Ичиро не отрывает от него взгляд. Это безумие, совершенное безумие — снова видеть его так близко. Кевину кажется, что он прожил без него миллион жизней длиной в сто лет каждая, и это были самые мучительные сто миллионов лет, но теперь он может дышать снова, потому что ему вернули доступ к кислороду. Сумасшествие в чистом виде. — Думаю, мы с вами сработаемся, мистер Дэй, — бархатисто говорит Ичиро, кивая. Кевин не отрывает взгляд от его глаз. Самые счастливые мгновения его жизни — первой жизни, настоящей, не составленной из декораций, — проносятся перед глазами. — До сих пор с трудом верится, что люди занялись таким, но мы всё-таки вступили в двадцатый век, давно пора было. — Согласен, — хрипит Кевин. Ичиро ниже него, но он выглядит так солидно в своем костюме, с уверенным взглядом и ровной осанкой, что Кевин ощущает себя в его власти. И он жаждет этой власти над собой как ничего другого, если говорить совсем уж откровенно. Ичиро Морияма — вампир, и в этом месте ему можно не скрываться. Поэтому Кевина не удивляет бледность его кожи и тонких пальцев, поэтому Кевин видит проблески алого в его глазах, поэтому его клыки выделяются сильнее, чем у людей, — но в остальном он ничем не отличается от всех присутствующих. Кевин помнит, что он тоже был вампиром когда-то, но эти воспоминания почему-то подернуты плёнкой, серебристым туманом, в них мало отчётливости, и Кевин не уверен, что это было на самом деле, а не почудилось ему. В первых двух петлях он, лишь вспомнив о своем вампирском прошлом, пытался вновь увидеть в себе черты вампира, пытался вызвать способности, но всё было тщетно. Все больше фактов указывали на то, что этого никогда и не было. Это было коматозным сном. Возможно, он до сих пор находится в нем. И все-таки сейчас Кевин ощущает непривычную близость с Ичиро. Не физическую, но иную, не описать простыми словами, в его груди закручивается странная спираль, он ощущает ребрами ее тепло, и она тянется к вампиру, что стоит напротив. Кевину хочется прижать ладонь к груди, чтобы удержать эту спираль и унять жжение, но он лишь учтиво улыбается и позволяет Ичиро уйти к следующему столику. Воспоминания накрывают его лишь в этот момент — когда он наконец остаётся наедине с собой и может мыслить здраво. И тогда Кевин понимает, почему так избегал этой встречи: потому что сейчас ему физически больно даже от мысли о том, чтобы снова довериться Ичиро, но ещё больнее — от мыслей о том, что ему придётся его отпустить и двигаться дальше в одиночку. Нет. Кевин уже не повторит свою ошибку, и, может, в этот раз ему удастся все исправить? Внезапная волна воздуха наполняет его грудь. Пахнет это как надежда, как решимость и страх. Может, временная петля — шанс для него что-то изменить? Раньше сказать то, что должно было быть произнесено. Раньше узнать о том, что могло бы спасти его жизнь. Просто поговорить друг с другом — а не жить догадками, в надежде, что всё решится само. Может, тогда этого и не случилось бы. Может, тогда ничего не случилось бы… Внезапный прилив сил помогает Кевину совершить ещё один круг по залу и обсудить важные вопросы с другими гостями, — и так, за фуршетом и бокалами алкоголя незаметно летят часы. Заканчивают они поздно — достаточно, чтобы, выйдя на улицу, Кевин ощутил неприятную дрожь и захотел укутаться в одеяло. Он наблюдает за тем, как все разъезжаются в свете ночных фонарей, а сам встаёт чуть поодаль и достает сигареты. Поджигает одну. Затягивается. Табачный дым всегда помогает ему почувствовать себя немного лучше, но курить он начал лишь в одной из прошлых жизней. Ичиро выходит на улицу один, в распахнутом пальто, хмурит брови, пока не замечает на себе взгляд Кевина. Тогда его губы растягиваются в слабой улыбке. Он подходит ближе. У Кевина всё будто двоится перед глазами, хотя он не так уж и много выпил. — Рад знакомству, — говорит Ичиро, глядя на него с пристальным вниманием. — Может, вы будете не против пересечься как-нибудь вечером наедине? Без всяких собраний и официальных костюмов? Только сейчас Кевин понимает, что он уже тогда понравился Ичиро, — а Ичиро не из тех, кто будет откладывать, если ему чего-то хочется. Потому что он знает, как он может это заполучить. — Может, я буду не против, — отвечает Кевин со смешком, снова делает затяжку. Ичиро будто сканирует его глазами, мысленно раздевает — не объяснить иначе, почему Кевин чувствует себя обнаженным перед ним сейчас, — но на него так горько смотреть. Мысли путаются. Кевин не понимает, что он должен чувствовать, но он определённо чувствует желание схватить его, сжать в объятиях и никогда больше не отпускать. Потому что он определённо не готов потерять его во второй раз, чего бы он ни сделал, как бы ему ни было больно от воспоминаний. — Что же, — улыбка Ичиро становится почти демонической. Кевин с ужасом осознает, что просто не может оторвать взгляд. — Тогда я найду способ с вами связаться. Доброго вечера, — он взмахивает бледной ладонью. Кевин видит его широкие плечи, прежде чем Ичиро исчезает в темноте ночи почти так же стремительно, как тающий снег. Кевин сглатывает. Всё кружится лишь сильнее, словно метель заковала его в свои кандалы, и Кевин затягивается снова, чтобы дым помог ему заглушить тревогу и волнение, но перед глазами вдруг темнеет, и Кевин будто бы рассыпается на мельчайшие частицы. Ветер рассыпает его по двору снегом вперемешку с пеплом. Перед глазами что-то рвано вспыхивает. Всполох ослепительной белизны, от которой голову пронзает такая же острая и внезапная боль. Его наконец перестаёт кружить, но теперь перед глазами — отчётливые картинки, он будто просматривает кадры фотопленки, сделанной много лет назад, и с дрожью ностальгии вспоминает, впитывает каждую секунду. Он видит всё происходящее словно наяву, хотя минуло уже столько времени. И всё-таки не может быть ничего более реального, чем это. Ресторан, где проходило их первое свидание — только вдвоём, никакой официальной подоплеки. Кевин наблюдает будто бы со стороны, но при этом всё совсем как по-настоящему: Ичиро выглядит просто потрясающе, от него пахнет чем-то мужским и свежим. Они разговаривают без умолку, Кевин не замечает, как летят минуты за разговором с ним, потому что Ичиро блещет знаниями во всех сферах, смешно шутит и делает комплименты. Они пьют вино. Кевин различает этикетку на бутылке и вспоминает, что это было именно оно. Ичиро нежно касается его руки на прощание. Смотрит внимательно, в глазах полыхает нежный огонь, Кевин не может расшифровать его, потому что воспоминание уплывает сквозь дымку, сменяясь новой вспышкой. Словно двадцать пятый кадр. Словно Кевин — на пороге смерти, и вся его жизнь — его реальная жизнь, первая, до временной петли, — проносится у него перед глазами. Его ослепляет на мгновение, вновь затягивает в странную воронку снежного вихря. Кажется, этим ветром с него срывает пальто, но Кевин не слишком осознает себя в пространстве и не может быть уверен. Он находится в странном синтетическом «негде» — потерял координаты, лишился силы гравитации. Перед глазами встаёт знакомая комната в знакомом ему доме: место, где жил Ичиро. Там всегда было холодно, но для Кевина он растапливал камин. Только там они могли встречаться без угрозы — но именно там случилось столько всего. Потрясающего, прекрасного — и непоправимого. Ичиро сидит на диване, Кевин — напротив, ладонь Ичиро поглаживает его бедро, они так близко, что Кевин видит блеск его густых волос, чувствует его запах — морская соль, табак, перечная мята. — Вампирам не стоит влюбляться, — вдруг говорит Ичиро, глядя в глаза Кевину, и Кевин вспоминает. Так отчетливо, что, кажется, может и сам произнести фразы, которые прозвучат дальше. Но он молчит, а Ичиро опускает ладонь ему на скулу, касаясь с непривычной мягкостью. — Это всегда заканчивается плохо. Люди смертны. А нам ещё жить и жить. — И тебе всегда удавалось оградить себя от этого чувства? — Кевин спрашивает с придыханием. Ощущает себя так, словно говорит по сценарию. — Да, — отвечает Ичиро коротко, не колеблясь, — до какого-то времени. — Эти слова, сказанные после небольшой паузы, заставляют сердце Кевина колотиться так, словно он слышит их впервые. Но он не может спокойно смотреть на темные глаза Ичиро, его длинные волосы, убранные за плечи, чтобы не мешали, на черты его лица, не может ощущать его так близко, чувствовать подушечки его пальцев на своей щеке. — Это признание? — спрашивает он, позволив себе улыбку. Ичиро хмыкает. Обнажает клыки. Он никогда не скрывал своей сущности рядом с Кевином, и тот был ему за это благодарен. — Ты позволишь мне поцеловать тебя? — спрашивает вдруг Ичиро тише, чем прежде, и Кевин застывает. Как в первый раз. Неуверенный кивок, взгляд в глаза, затем — на бледные губы, и вот Ичиро уже склоняется к его лицу, а его дыхание обжигает Кевину скулы. Ичиро нежно касается губами щеки. Затем — уголка его губ. И только потом накрывает его губы осторожным поцелуем, будто исследует территорию, пытается понять, может ли шагнуть дальше. Конечно, Кевин ему позволяет — так долго, как может, до тех пор, пока все не окутывает белой дымкой, а очередная вспышка вместе с порывом ветра не переносит его в другой эпизод. У Кевина начинает болеть голова, стучит в висках: он помнит этот день, отчетливо помнит, они тогда поссорились по совершенно глупой причине, просто ни один из них не хотел уступать. Кевин пытался продвигать свое сообщество, хотел призывать больше людей к тому, что необходимо прекратить охоту на нечисть, но сам при всем этом продолжал руководить и брать на себя абсолютно всю ответственность. Ичиро без конца твердил ему, что это небезопасно для них обоих — и, в общем-то, был совершенно прав. Но Кевин не мог отдать контроль в руки другого человека, не доверял никому кроме себя, и потому они часто спорили на эту тему. Ичиро никогда не обвинял его в том, что он ставит под удар его самого, но всегда говорил, что беспокоится именно за безопасность Кевина. Но эта ссора — та, в разгар которой Кевин и заглянул, — одна из самых сильных, что были у них за все время отношений. И Кевин видит гнев и тревогу в глазах Ичиро, видит, что тот по-настоящему переживает за Кевина, пытается втолковать ему, повторяя его любимое «да как ты не понимаешь…»,но Кевин упрямо молчит. И сцена размывается туманом, оставляя за собой лишь головную боль и учащенный пульс. Очередная вспышка проявляет кадр со спальней в доме Кевина: шторы плотно задвинуты, света практически нет, но он и не сильно им нужен, потому что они оба на кровати, Ичиро собрал волосы в хвост, чтобы они не мешались, и Кевин пытается не нервничать, отвечая на его смазанные поцелуи. — Ты все ещё можешь отказаться, — говорит ему Ичиро, нависая над ним, упираясь ладонями в кровать над его головой. — Потому что ты не обязан этого делать. И думать обо мне. Я-то справлюсь. Я больше… — он отводит взгляд. Кевин знает, как тяжело Ичиро признавать свои чувства, особенно — вслух, так что он тянет ладонь к его предплечью, мягко касаясь, чтобы подбодрить. — Я больше беспокоюсь за тебя, Кевин. — Я потерплю, — отвечает он, испытывая непривычный трепет, — ради того, чтобы в конце концов мы были рядом как можно дольше. Так? — его ладонь ложится на скулу Ичиро. Тот смотрит на него долго, пристально, не мигая. В его взгляде — любовь, которую редко увидишь во взгляде вампира, губы чуть пересохли, прядь волос выбилась из хвоста. Он наконец медленно кивает. — Я просто надеюсь, что тебе будет не очень больно, — бормочет он, и Кевину почти тяжело дышать от заботы в его голосе. Сейчас, проживая это уже во второй раз, зная, что будет дальше, он просто не понимает, почему Ичиро так поступил — как кто-то, настолько явно влюбленный, может своими руками отдалить от себя любимого человека? Ему это кажется безумием, но мысли едва пробиваются сквозь дымку. Он не может ничего менять: лишь наблюдает и говорит то, что уже было когда-то сказано, словно повторяет заученные фразы. — С тобой — не будет, — мягко отвечает Кевин, и Ичиро целует его снова. Отчаянно и осторожно. А после — спускается к его шее. Ещё до того, как он касается кожи зубами, Кевин ощущает это — боль, пронизывающую всё тело иглами, боль приятную и терпкую, потому что он согласился на неё добровольно и знает, ради чего. Конечно же, чтобы стать вампиром и быть рядом с Ичиро, стать еще ближе, понять его еще лучше… Ичиро спрашивает снова. Целует Кевина в шею, получив его согласие, а затем Кевин чувствует, как зубы царапают чувствительную кожу, вонзаясь глубже, и все тонет в ослепительно белом свечении. Если бы Кевин знал, на что обречет его вампирская сущность, согласился бы он? Даже сейчас, когда летит сквозь белый туман и ветер без направления и цели, Кевин знает ответ: да. Да, согласился бы, и он бы многое отдал за то, чтобы пережить это мгновение снова. По-настоящему. Не позволяя предаться ностальгии, память с хлопком бросает его в омут другого кадра: напряженное волнение чувствуется в воздухе, такое густое, что можно хватать его руками. Ичиро наматывает круги по кабинету, Кевин тревожно сидит за столом. Они узнали. Они все узнали. Семья Ичиро основала вампирский клан, и сам Ичиро — на правах старшего сына и наследника — играл там важную роль: именно он отвечал за безопасность, именно он присутствовал на собраниях людей, посвященных защите нечисти — как-то, на котором познакомились Ичиро и Кевин. И все-таки взгляды большинства вампиров в его клане были достаточно устоявшимися и они не доверяли людям. Даже когда те хотели помочь. О сотрудничестве с людьми мнение было получше, но вот связь вампира с человеком была преступлением и предательством — обычно за такое без труда изгоняли из клана. И вот — Ичиро и Кевин ломают голову, не понимая, кто их предал и почему Ичиро встретили десятки разъяренных глаз и угрозы. Ичиро был слишком важным членом клана, чтобы избавляться от него так сразу, но остальные лишь потребовали несколько дней на принятие решения. Ичиро знал решение заранее: ему не избежать изгнания. — Я ни о чем не жалею, — твердо повторяет Ичиро уже в который раз за последний час. Кевин лишь кивает. — Я бы все равно остался с тобой. Даже зная, чем всё закончится. Не изменил бы этого. Кевин слышит эти слова, и что-то внутри него заходится криком. Отчаянным — едва ли не воплем. Сейчас он уже не может воспринимать эти слова так, как воспринимал их тогда. Тогда он принял их за должное, хотя ему определенно не стоило этого делать. А сейчас… Сейчас он просто не понимает, в какой момент все пошло не так, — и ему так тяжело, что он не может ухватиться за нить, уловить последовательность, взять в свои руки контроль — и проследить. Узнать с точностью до дня, часа, минуты, когда всё пошло не так. Когда Ичиро решил, что оно того не стоило. Тьма за окном нагнетает тревогу, и в конце концов Кевин позволяет ей утопить себя. Из этой сцены его вызволяет вспышка света. Очередная. Он уже перестал их считать. Порывом ветра с него, кажется, снова срывает что-то из одежды, но теперь Кевин может думать только о том, что видит перед собой. А к такой картине он оказывается не готов. Потому что перед ним стоит Рико Морияма — младший брат Ичиро собственной персоной, ещё живой, все такой же отвратительно наглый и самовлюбленный. Кевин его не слушает. В ушах звенит нестерпимо, так, что он даже не может сконцентрироваться на словах — лишь следит за движениями губ. Но он вспоминает. Вспоминает всё, что ему тогда сказал Рико, во всех прелестных подробностях — высказал и за то, что он «развратил» его брата, и за связь с вампиром, и за его черты характера и бесполезную человеческую сущность. Кевин пытается вырваться из этого кадра добровольно, чтобы снова не переживать те мучительные мгновения боли, которую испытал, когда на него наложили проклятие. Тогда он даже не знал о том, что Рико делает, выяснил только позже, но в моменте, когда тот начал шептать что-то на неизвестном языке, глядя на Кевина в упор, тот не успел ни защититься, ни сделать что-то в ответ — его обратили в вампира совсем недавно, он еще не научился столь хорошо ориентироваться в собственном теле. И вдруг — подобное предательство практически ни за что. Сейчас он не хочет испытывать это снова, но время не подчиняется его прихотям. Он ощущает приближение бури каждой клеточкой существа, и его разум, пытаясь себя защитить, переключается на мысли о Натаниэле. Натаниэль — потому что он был для Кевина тем же, кем Рико был для Ичиро. В какой-то мере. Возможно, Ичиро и Рико не были так близки, а ещё их связывало именно родство, — но всё-таки когда-то Кевин не мог воспринимать это иначе. Словосочетание «младший брат» отзывалось в сердце горечью потери, солоноватой дымкой слез и бурей ярости на людей, которые отняли у него Натаниэля. Из-за Нейта Кевин пошел по пути защиты вампиров в первую очередь, из-за него так привязался к одному конкретному вампиру, отчасти из-за него решился на обращение — и из-за него сейчас стоял и задыхался от боли. Нейт был для Кевина практически родным младшим братом. Успел стать им за десять лет, что они жили вместе до его побега, смог изменить мировоззрение Кевина и его отношение не только к вампирам, но и к жизни. Кевин сам до сих пор не знает, как сумел так привязаться, но как будто бы так было суждено. И Кевин не был готов потерять его в девятнадцать — может, не насовсем, но с тех пор Кевин ни разу о нем не слышал и предполагал худшее, втайне надеясь на лучший исход. Но, так или иначе, Натаниэль был для него самым важным человеком после матери — и Кевин просто не мог представить, как кто-то, имеющий кровного младшего брата, может не ценить это. До такой степени, чтобы рука поднялась его убить. Именно это стало основной причиной разногласий между Кевином и Ичиро — не только то, что Кевин ощущал себя так, словно находится на грани смерти, но и новость о смерти Рико. Взгляд Ичиро. Гордость в его глазах. Он и правда гордился тем, что убил его собственными руками? Кевин плевать хотел на тот факт, что это было сделано ради него — он тут же выпалил огнем в лицо Ичиро слова о том, что сам он ради Ичиро никогда не убил бы Натаниэля. Ичиро это не впечатлило. — Мне это безразлично, — сказал он тогда, избегая смотреть Кевину в глаза, — да и сейчас это уже не имеет никакого значения. Дело сделано. Он больше не сможет тебя тронуть. А сейчас Рико стоит перед ним — живой, невредимый, с отвратительной злорадной ухмылкой. И Кевин вдруг начинает понимать. Постепенно, плавно, будто бы нехотя — но понимает, что тоже предпочел бы, чтобы он был мертв уже сейчас. Вспышка света вырывает его из этой сцены за мгновения до того, как хлынет волна цунами в виде смертельного заклятия. Возможно, Кевин действительно должен был умереть — но вампира убить не так-то просто, а потому Рико заковал его в наручники временной петли, которая никак не отпустит Кевина и мучает его этими жгучими воспоминаниями. Ещё несколько кадров мерцают болезненно ярко: разговоры с Ичиро, волнение, всеобщая тревога. Ичиро, снова наворачивающий круги по комнате. Каблуки его сапог стучат по полу, Кевин замирает в нервном напряжении. — Я повторяю ещё раз, Кевин, это ради твоего же блага, — Ичиро повторяет сквозь сжатые зубы. — Нам нужно расстаться на время. Оборвать связь. Я не хочу и не могу подпускать тебя к своей семье, это может быть опасно и плохо закончиться. — Да всё со мной будет в порядке, — устало отвечает Кевин, повторяя одни и те же слова. Он помнит, как вчера: Ичиро тогда убеждал его в том, что кто-то хочет сделать ему больно, у кого-то плохие намерения по отношению к Кевину, он сам подслушал кусочек разговора. Кевин тогда беспечно пропустил его слова мимо ушей, хотя сейчас понимает — стоило прислушаться. — А если и не будет — да и плевать. Я не могу просто взять и по непонятной причине согласиться на этот бред… Ичиро потирает виски — так, словно неимоверно от этого устал. Кевин жаждет вырваться. Ему здесь душно, от него уже ничего не зависит, но он не хочет по второму кругу проживать их ссоры, так что он с облегчением выдыхает, когда кадр наконец пропадает, а сам он на мгновение оказывается погружен во тьму, которая позволяет его глазам отдохнуть от яркого света. В висках пульсирует, голова вот-вот расколется надвое, и Кевин вдруг чувствует, что начинает задыхаться. Так что он снова выныривает на поверхность, чтобы сделать глоток воздуха, и его безжалостно выбрасывает в белоснежный туман сцены, которую он ни за что в жизни не хотел бы проживать снова. Никогда. И все-таки он сейчас здесь. Ичиро — напротив. Хмурый взгляд, глаза, опущенные в землю, расстегнутое шерстяное пальто на плечах, растрепанные волосы. Звон в ушах помогает Кевину не слышать, но ему и не нужно слышать, чтобы знать, что Ичиро говорит. Он запомнил эти слова наизусть. Не прошло и двух дней после той ссоры, как Кевин узнал о смерти Рико — и тут же примчался к Ичиро с расспросами, требуя объяснений. Тот выглядел угрюмо, но решительно, и весь тот разговор между ними был словно наэлектризован. Вот и сейчас Кевин стоит напротив, подавляя дрожь во всём теле, и ему невыносимо это видеть, невыносимо снова все это проживать, — пусть он и понимает теперь, что Ичиро оказался прав. Это мало что меняет. Снова и снова это обсуждение убийства Рико: Ичиро, хладнокровно признающий, что сделал это, не испытывая угрызений совести, и Кевин, у которого перед глазами опять встаёт лицо Натаниэля. Загнанный в угол зверек с распахнутыми синими глазами. Он так невыносимо по нему скучает, сейчас, в это мгновение, в этом воспоминании — особенно. — Я просто принял крайние меры, — отрезает Ичиро, складывая руки на груди. — Ты не хотел соглашаться на мирный вариант. Я должен был тебя обезопасить. Его смерть — последствия твоей безрассудности и упрямства, Кевин, так что — любуйся. Этого Кевин вынести не может. Не снова. Стук сердца в ушах заглушает слова Ичиро, но он видит, как двигаются его губы. — Я не смогу быть вместе с кем-то, кто способен так поступить, — говорит Кевин сквозь гул, — и с кем-то, кто относится так… ко мне. Во взгляде Ичиро вспыхивает пламя. Он ничего не говорит, хотя видно, что хочет, поджимает губы, смотрит на Кевина в упор. — Твоё дело. Как скажешь, — отрезает он. — Мне же проще. Зачем пытаться спасти того, кто не хочет быть спасенным? На этой фразе Кевина затягивает в водоворот. Там смешивается всё: свет, туман, ветер, пронзительный писк, гул, словно от турбин самолёта, — и Кевин теряется в этом взрыве звуков и вспышек света. Они мерцают перед закрытыми веками, словно молнии, пронзают его тело насквозь, и в конце концов он сдается, поддается неведомой силе, расслабляется и позволяет свету поглотить его целиком. А после наступает долгожданная тьма.