Alpha Dog

***

Сынмин заходит в кабинет Чанбина, скидывает на пол сумку и ухмыляется. Чанбин смотрит на него тяжело. Очень тяжело. - Ты сменил имидж, - тихо говорит он. - Ага, - Сынмин картинно машет рукой и подхватывает бутылку коньяка с журнального столика и наливает себе немного. Делает маленький глоток, довольно урчит и отставляет бокал в сторону. После скандала с днем рождения сестры Сынмин в приступе злобы убрал лак с ногтей, а теперь вернул снова. Чанбин ничего не сказал на эту его выходку, а он теперь жадно следит за его пальцами. Ну еще бы, это и правда выглядит красиво, и в прошлый раз этому бесчувственному придурку не удалось этим в полной мере насладиться. Но это не главное новшество. Сынмин покрасился в черный и коротко подстригся. Сейчас его волосы картинно растрепаны, на лице макияж с темными стрелками и алыми губами, и весь он выглядит так, что сам бы себя трахнул. Сынмин буквально поймал себя на мысли, глядя в зеркало, перед выходом из дома, что понимает, почему Чанбин его украл и теперь не может отпустить. Раньше Сынмин сам себе так никогда не нравился. - Ты ведь не злишься? – растягивая слова, тягуче спрашивает он, - решил сделать себе подарок. Меня, знаешь ли, еще никогда так не замечали, как сегодня. Чанбин прикрывает глаза и злобно выдыхает. Сынмин смеется. У него сегодня день рождения. Чанбин позвонил ему за два дня и предупредил, что приехать нужно будет двадцать второго сентября вечером, поэтому Сынмин должен спланировать этот день с учетом этой информации. Сынмин чуть было спасибо ему за предупреждение не сказал. А теперь он красивый, накрашенный, пахнущий чужими духами, потанцевавший кажется с десятками прекрасных женщин и девушек, получивший сотни комплиментов, подарков и восхищений, выпивший пару бокалов шампанского и окончательно уверенный, что в его отношениях с сестрой все в порядке, и она не злится за его внезапное исчезновение со своего праздника, стоит перед Чанбином и ухмыляется. Он подготовился заранее, так что он не пойдет в душ и не смоет с себя чужой запах. Чанбин будет играть с ним и будет знать, что его касались сотни рук и взглядов, и ничего он с этим не сделает. - Хочешь сегодня что-то особенное? – тихо спрашивает Чанбин, приближаясь и гладя его по подбородку. - Мм… поехать домой? - Нет, - резко выдыхает Чанбин и в который раз пытается поцеловать. Сынмин смеется и уворачивается, но с места не двигается. Он начинает получать странное извращенное удовольствие от этой игры. Ему нравится думать, что он носит в себе темный секрет, и что каждый раз отчитывая своих подчиненных или отправляя проекты на доработку, предстает перед ними страшным начальником. А потом ползает в ошейнике в ногах своего альфы. Чанбину в очередной раз хочется дать затрещину за то, что он такая козлина, и заставляет делать это силой. Был бы он чуть умнее, Сынмин сам обивал бы двери его дома и умолял обратить на себя хоть немного внимания. Но он идиот. Еще и явно сумасшедший, так что хрен ему, а не поцелуи. - Кстати, - вальяжно тянет Сынмин, легко толкая Чанбина в грудь и снова подходя к столику с коньяком, - ты говорил что-то про то, что все знают, чей я. Я могу узнать, что это значит? - А ты точно хочешь? – Чанбин жадно следит за каждым его движением и неосознанно облизывает губы. Сынмину еще никогда не казалось, что этот человек настолько в его власти. Даже когда он трахал его замком на поле для гольфа. - А разве смысл не в том, чтобы все понимали ваши сраные правила? Я вот до сих пор въехать до конца не могу. Чанбин вздыхает и снова, как будто он на привязи, идет поближе к Сынмину. - Ты мой, этого достаточно. - Что это, блять, значит? - с нажимом спрашивает Сынмин, - что значит «каждая псина в округе знает, чей я»? - Есть разные уровни членства, Сынмин, - Чанбин вздыхает, подходит еще ближе и наливает коньяк и себе, делает такой же маленький глоток, а потом отходит к креслу, садится в него и продолжает, - некоторые приходят один раз и больше не появляются, некоторые приходят, уходят и возвращаются через месяц, через полгода, даже через пару лет. Таким безопасность гарантирована, и на них никакие правила не распространяются. Их нельзя трогать, и за это члены клуба, скажем так, золотые члены клуба, могут получить большие неприятности. Но иногда парни приходят и приходят. Возвращаются сначала раз в месяц, а потом являются и каждую неделю. Если они альфы, то мы начинаем отслеживать их историю посещений и поведения, чтобы решить, взять ли их в более тесный круг или оставить так, обычными пользователями. - А если это нижние? – хмурится Сынмин. - У нас есть небольшое число альф, которые пользуются особыми привилегиями. Они могут пометить и забрать щенка себе. Нижние, которые являются постоянными клиентами, знают об этом и либо сами себя предлагают, либо выбирают альф с осторожностью и под первого встречного не ложатся. Но бывает такое, когда кто-то, нижний, приходит впервые и очень приглядывается альфе. - И он его крадет, как ты меня? - Не говори ерунды, конечно, нет. Он может переспать с ним, провести следующее утро, попытаться познакомиться поближе. Но метить не имеет права. Вместо этого он должен сообщить администратору, что хотел бы этого человека себе. Если этот парень приходит снова, то ему озвучивают новое для него правило – он может спать с кем угодно, но если кто-то его пометит, то он будет принадлежать этому альфе. В правилах это указано для всех, но в этот раз на это обращают особое внимание, говоря, что это не шутка и не фигура речи. В клубе он будет иметь право проводить время только с одним альфой, а за пределами клуба общаться только с людьми, которые не относятся к данной тусовке, потому что если его пометят, то все альфы будут знать, что он кому-то принадлежит и просто не станут с ним разговаривать. - А что, если человек не воспримет это серьезно? - Я пересмотрю видеозапись и уволю администратора, если он или она не донесли серьезность происходящего до гостя, вот и все. - И у вас бывали случаи, когда кого-то метили, а он потом пытался сделать вид, что не понимает, что происходит? - Да, бывало. Как правило эти люди просто переставали приходить. Но пока альфа их не освободил, они принадлежат ему, так что как только они переступят порог клуба снова - их альфе сообщат. Есть паренек, который ругается, плачет и закатывает всем истерики, что ненавидит и не хочет своего альфу, но продолжает исправно приходить. Есть у меня подозрение, что все его устраивает, но я не лезу. Никто его силком в клуб на тянет, это только его желание. - Что, если альфы за пределами клуба будут преследовать омег? - Для них это закончится большими неприятностями. Мы гарантируем безопасность и то, что никакая информация за пределы клуба не выйдет. - Тогда со мной что не так? – рявкнул Сынмин. - Ты особенный. - Почему меня не предупредили об этом идиотском правиле? Почему мне даже не сказали, что есть вероятность, что в меня засунут узел? - Потому у тебя не было выбора, ты принадлежал мне с момента, как переступил порог клуба. И для тебя не было никаких вероятностей, только обязательность. И все вокруг знали об этом. - Но… - Сынмин склонил голову набок, вспоминая, - там ведь был парень, который меня за яйца потрогал. Он был новичком или тем самым альфой, который в курсе? Судя по мрачному выражению лица Чанбина, вопрос был излишним. - Это идиот решил, что может поиграть с тобой, а заодно и со мной. - И что с ним? - Если бы он успел что-то большее, я бы пристрелил его, но поскольку он только коснулся пальцами… что ж, его пальцы были очень больно и очень сильно сломаны. - Но я ведь не то, что тебя не знал, я даже еще не видел тебя к тому моменту, - Сынмин смотрит на Чанбина и хмурится, потому что вдруг очень ясно осознает – он, блять, реально мог застрелить человека за какую-то ерунду, за ебанные правила ебанного клуба любителей потрахаться как песики. - Он знал, что ты принадлежишь мне. Не по правилам, а по факту. Каждый из этих псов знает тебя в лицо и по имени, и каждый знает, что Ким Сынмин принадлежит Со Чанбину. - Подожди, - Сынмин встает с кресла, в котором сидел и делает шаг ближе к Чанбину, - то есть они без шуток знают мое имя? Они, блять, знают, кто я? Ты рассказал толпе народу, что один из младших членов моей семьи чертов гомик и любит трахаться под хвост? - Они не имеют права подходить к тебе ни в клубе, ни за его пределами. Как, по-твоему, они могли бы знать, что тебя нельзя касаться, если бы не знали, кто ты такой? - Но они могут раскрыть мою личность, мою ориентацию! – в ужасе шепчет Сынмин, его вновь рядом с этим человеком окутывает страх и беспомощность, - они могут слить информацию прессе, моя семья узнает, и меня просто раздавят, и я… я… - Сынмин, успокойся, - Чанбин подходит к нему совсем близко и гладит пальцами щеку, - они все как один очень богаты. За членство в клубе я не принимаю оплатой статус, так что у них у всех есть деньги. А у того, у кого есть деньги, как правило, есть огромное желание их никогда не лишаться. Никто из них не идиот, чтобы лишиться и денег, и жизни за возможность порадовать журналистов сенсацией. Да и ты все же никогда не был задействован в криминале лично. Ты простой работник на руководящей должности, ты мало им интересен. - Но мой дед, - Сынмин хмурится, а потом вцепляется в Чанбина, - подожди, что значит, никто из них не идиот? Мы только что обсуждали парня, который якобы с первых минут знал, кто я, и что принадлежу тебе, и все равно полез. Он рычал на тебя во всеуслышанье! Я мог бы выбрать его, а не тебя, мог бы отталкивать тебя и лезть к нему. Ты бы позволил этому шоу случиться или все же на какое-то время отпустил бы меня? Значит, этот парень понимал, что я могу достаться ему, и пошел против тебя, бросил вызов, прилюдно. А теперь ты говоришь, что мне нечего бояться? - У него сломаны пальцы, Сынмин. Поверь мне, он не хочет, чтобы еще был сломан и череп. - Но ты не можешь знать! Ты утратил контроль! Пусть всего на секунду, но ты его утратил. - Поэтому ты получил узел в наш первый раз, - тихо говорит Чанбин, - я сомневался до последнего, жалел тебя и хотел поступить мягче, медленнее, правильнее. Но потом этот идиот влез, и я понял, что здесь нет места мягкости и терпению, и есть вещи, на которые нельзя закрыть глаза и правила, которые нельзя нарушать. Если бы кто-то пометил тебя до меня, я бы не смог вмешаться. - А как же я застрелю любого? – скривился Сынмин. - Это не может быть панацеей от всего. - Но они бы не имели на это права, я ведь не был предупрежден. Кто бы не заявил свои права, они бы нарушили правила, ты сам это сказал. Значит, нет в тебе ко мне милосердия, да? Только жадность? - Я люблю тебя, Сынмин, - серьезно сказал Чанбин. Сынмину хотелось закричать. - Люблю, как умею, и не отпущу. Если хоть кто-то отпустит хоть малейший смешок или намек в твою сторону, ты говоришь мне, я его проверяю, и если он оказывается из наших, то говорить он больше не сможет. Никто тебя не тронет, не только в плане секса или прикосновений, никто не сможет навредить твоей репутации. - А если это будет совершенно рандомный человек? Не из ваших? - Я не вмешиваюсь в твою личную жизнь, ты же знаешь, - Чанбин нахмурился и будто бы серьезно задумался, - я не лез и не спрашивал, что и с кем ты делал, поэтому полагал, что с обычными проблемами ты будешь справляться сам. Но… Они все еще стояли близко и теперь смотрели друг другу в глаза. Ощущение праздника и собственной силы и уверенности испарилось, и Сынмин теперь молча разглядывал мужчину напротив. Он был уверен, что Чанбин мучает его, но делает это так, что никто об этом не знает, что Сынмин в безопасности, а теперь получается, что, возможно, половина его окружения в курсе, под кем Сынмин проводит ночи и дни. - Если будут проблемы, говори, - вдруг твердо произносит Чанбин, - с обычными людьми мне придется поступать мягко, но я все решу. Обещаю. Сынмин хочет его обнять, хочет, чтобы он обнял его в ответ, чтобы сказал теплые успокаивающие слова. Чтобы хотя бы сегодня они были нормальными. Но он опускает взгляд вниз и тихо спрашивает: - Ты ведь позвал меня сегодня, потому что мне снова надо будет надеть маску? - Да. Горечь на языке - такое знакомое чувство, как и всегда рядом с Чанбином. Маска, которую Чанбин ему протягивает через минуту, черно-желтая, и Сынмин фыркает и надевает ее сам. - Жаль, что тебе не будет видно моего красивого лица, - говорит он прежде, чем застегнуть ее. Чанбин вздрагивает всем телом и спешит отвернуться. Сынмин знает, что ему тоже больно, но не понимает, почему он все это не прекратит. Почему игра важнее, чем что-то, что очевидно есть между ними – слабое, болезненное, но отчаянно пытающееся выжить. Как странный, мокрый, серый птенец. Почему Чанбин отчаянно пытается его задушить вместо того, чтобы позволить вырасти ему в прекрасного лебедя? Чанбин надевает на него черно-желтые ремни, кожаные трусы с молнией через всю промежность и ошейник с кроваво-красными камнями. Сынмин гладит их пальцами и тихо гудит, а Чанбин улыбается и гладит его по голове. Сынмин тыкает пальцем ему в голову и тявкает. - Почему я не в маске? Потому что я… у меня есть для тебя подарок, но… На лице Чанбина растерянность и замешательство, и Сынмина пронзает нехорошее предчувствие. Он подходит к Чанбину на четвереньках и трется головой о ширинку. - Хочешь, чтобы я тебя взял? Это странно, но Сынмин понимает, что Чанбин вообще-то так его ни разу в качестве альфы и не трахнул, кроме как в клубе. Он использовал игрушки или позволял Сынмину сосать, но его член в нем, как в омеге, так ни разу и не оказался. И новых узлов не было. Сынмин хмурится, впервые это осознавая. Он беспокойно крутится на месте, и не знает, почему так сильно разволновался из-за этого. - Я… ладно. Подожди немного. Сынмин видит, как Чанбин берет телефон и пишет кому-то. Он получает ответ, раздраженно вздыхает и только после этого натягивает маску и портупеи. Он пристегивает к ошейнику Сынмина поводок и тянет за собой. - Можешь встать. Я не принес наколенники, так что иди нормально. «Разве щенки ходят на двух лапках?» - хочет спросить Сынмин, но не спорит, и действительно поднявшись идет следом. Они приходят все в ту же комнату, но по другой лестнице, минуя многочисленный персонал дома. - Ложись на живот, - тихо говорит Чанбин, а сам чем-то звенит за спиной у Сынмина. - Я пристегну тебя, не бойся. Сынмин вертит головой и скулит, когда Чанбин пристегивает поводок, так что его шея оказывается в слегка натянутом положении. Чанбин тем временем надевает на него мягкие наручи, а потом пристегивает к ним цепи, разводя в стороны и то же делает с ногами. Сынмин оказывается распят и обездвижен на кровати. Липкое чувство страха затапливает его медленно, но неотвратимо. Он никогда не был лишен возможности подняться на ноги и убежать, он всегда чисто теоретически мог сбить Чанбина с ног и полезть в драку. Он никогда не был в таком зависимом и бессильном положении. Он скулит отчаянно, тихо, понимая, что еще немного и впадет в истерику. - Не бойся, не бойся, - тоже отчаянно шепчет ему не альфа, Чанбин, - боже мой, не бойся меня, пожалуйста. «Тогда развяжи меня», - хочется прохрипеть Сынмину, но он лишь еще жалобнее скулит. - Все хорошо, тише, тише, - альфа трется мордой маски о его затылок, а теплые скользкие пальцы аккуратно проникают внутрь и проверяют степень растяжки. Альфа ложится на него, накрывает собой полностью, и осторожно, мягко толкается внутрь. Он хорошо смазан и двигается медленно, пока не заполняет полностью и не замирает. Сынмин с трудом дышит, адреналин подскакивает до небывалых высот, но альфа не перестает тереться о его шею и затылок, и он потихоньку успокаивается. Это всегда лишь обычный секс, а его всего лишь привязали к кровати. Сынмин пытается дышать ровнее и пропускает первые толчки своего альфы. - Тише, тише, я позабочусь о тебе, - шепот пронзает насквозь, а толчки становятся совсем тягучими и глубокими, так что Сынмин первый раз тихо несмело стонет, а потом рвано выдыхает. Эта поза слишком открытая, он чувствует себя слишком беспомощным, и не может никак от этой мысли избавиться. Он дергает ногами и видимо мешает альфе, так что тот придавливает его поясницу чуть сильнее, толкается глубоко внутрь и снова замирает. Сынмин не прекращая скулит и дергает ногами, он даже не может толком повернуть голову набок из-за натянутого поводка, так что ему только и остается, что шуметь и пытаться привлечь к себе внимание. - Хорошо, хорошо, я освобожу твои ноги, не ругайся. Он и правда освобождает лодыжки Сынмина, и тот сразу сводит ноги вместе и выпячивает задницу. - Ну какой же ты… - его альфа снова кусает его за шею, неловко, неудачно задевая ошейник и Сынмин согласно гудит. После прошлой их встречи у них обоих остались укусы, и не сказать, что Сынмин не чувствовал странного удовлетворения, разглядывая их в зеркале и касаясь пальцами. Он носил рубашки с расстегнутыми воротниками и без галстука несколько дней, так чтобы эти следы было видно другим. Он прекратил это делать сразу же, как только отец смерил его нечитаемым взглядом, но это чувство, что он кому-то принадлежит и демонстрирует это открыто… странно окрыляло. Поэтому он и сейчас как может выгибается, пытаясь подставится под новые метки, и альфа радостно урчит и бодает его головой. Он трахает его неспешно, размеренно и нежно, и Сынмин согласен на такое хоть каждый день. - Сегодня ты не получишь узел, но я дам тебе кое-что другое, - шепчет альфа ему на ухо, и Сынмин согласно и задорно рычит и улыбается. Хренов любитель секс-игрушек. Ладно, Сынмин согласен уже и на замок, и на хвост, поэтому всем видом демонстрирует радость и предвкушение. Он шел сюда сегодня с намерением мотать Чанбину нервы, но… сейчас под своим альфой, чувствуя его нежность и его член глубоко внутри, Сынмин не сильно стремится портить обстановку. Они еще успеют снять маски и Сынмин еще повыделывается. Но не сейчас, сейчас он весь сплошной комок удовольствия, а еще его альфа очень заботливый, раз пошел на уступки и развязал его, так что он будет очень хорошим и послушным мальчиком и не разочарует его. - Может все-таки хочешь шарик? - Мм? - Сынмин непонимающе мычит, понимая, что не слушал, и снова пытается повернуть голову. Шарик? Он его в зубах что ли должен будет принести? - Шарик, анальные бусы, тебе будет приятно. Сынмин вздыхает и кивает, шарик так шарик, господи боже. Альфа лезет рукой под Сынмина и сжимает его через кожаные трусы – он расстегнул их только на заднице, так что Сынмин все еще чувствует давление одежды. Он трет, и сжимает, и перекатывает его, и Сынмин изломленно стонет – амплитуда толчков увеличивается, а он, честно говоря, еще бы покайфовал на медленной прожарке. Он ловит себя на мысли, что готов попросить Чанбина трахнуть себя так и без маски - чтобы долго, медленно и чувственно. Хрен с ней с гордостью, его все равно имеют во все дыры, а так он хоть сможет контролировать ситуацию и управлять ею. Сынмин стонет, дергается и кончает и только сильнее выпячивает задницу, чтобы альфе тоже было хорошо и удобнее дойти до конца. Его трахают еще несколько долгих минут, и Сынмин довольно тихо постанывает от каждого точка. Ему нравится такое, а от мысли что в него сейчас еще и кончат, и сперму внутри запрут, хочется просто погавкать. Когда альфа наконец кончает, Сынмин расслабленно выдыхает и остается лежать смирно, как ему и сказали. Он чувствует, что что-то снова сильно его растягивает, но послушно расслабляется и глубоко дышит, пока шарик не оказывается внутри. Он довольно крупный, но все же меньше, чем тот адский узел или яйцевидная пробка на хвосте, так что он выдыхает, и даже виляет задницей, словно благодарит. - Тут еще два, так что могу дать тебе еще один. Сынмин замирает. Он не о чтобы хочет, но… шар внутри ощущается приятно, его можно сжимать и от этого по телу разбегаются искорки удовольствия. Сынмин стонет от бессилия и активно кивает, потому что да, он хочет еще один блядский шар внутри. - Мой послушный щенок, обещаю, потом я сделаю для тебя все, что угодно, - тихо шепчет альфа и проталкивает еще один шарик, застегивает трусы насколько это возможно из-за тонкой перемычки между шариками, а потом, судя по звуку, снимает с себя маску. - Эй, можешь заходить, - кричит он кому-то, и Сынмин замирает. Ему послышалось? - Да ты серьезно? Ты его трахал что ли? Зачем, хен, я же сказал, раз выдумал такую дичь, то надо было руки, ноги пристегнуть, а не сношать его. Или ты думаешь, что оргазм вместо обезбола действует? Боже, у него еще и шар из задницы торчит, мама дорогая. - Захлопни пасть, Хан-и, и приступай к работе, - рычит на него Чанбин, и Сынмин даже звука издать не может, потому что не понимает, что происходит. - Ты бы лучше ему из той склянки дал понюхать, - тянет Хан и подходит к Сынмину, пытаясь пристегнуть левую ногу обратно. Сынмин воет и дергается, а Хан сначала недовольно шипит, а потом вдруг ласково гладит его по бедру. - Успокойся, ты меня знаешь. Меня зовут Хан Джисон, мы уже виделись, помнишь? Сынмин помнит, и помнит, при каких обстоятельствах они виделись, поэтому воет еще отчаяннее. - Дай ему склянку, - жестко горит Хан. - Я обещал, что больше этого не сделаю. Только с его согласия. - Так может он согласен, ты бы спросил сначала! Чанбин подходит ближе, встает у изголовья кровати, и Сынмин видит в его руках тот самый маленький пузырек. - Если ты хочешь… Сынмин кричит и дергается все сильнее. - Видишь? Ты же все равно местный обезбол будешь использовать, так что я не собираюсь травить его этой дрянью. Снова. - Ладно, ну ты и идиот, конечно, хен, пристегни ему ноги, ну. - А ты когда это таким дерзким стал? Давно под альфой не был? - Ты же знаешь, что я своего послал, - в голосе Хана слышится смешок и самодовольство, - между прочим упоминание личного знакомства с тобой стало не последней причиной его согласия меня отпустить. Он омега, понимает Сынмин с облегчением, он из этой блядской тусовки, но он омега, а значит ему не стоит его так уж бояться. - Как будто бы я собирался вмешиваться в твои дела, – бурчит Чанбин, и аккуратно, любовно тянет ногу Сынмина, чтобы пристегнуть к цепи. - Нет, но он-то этого не знает. Удобно, что ты не мой альфа, но клубные боятся тебя как моего. Чанбин фыркает, а потом залезает на кровать и ложится рядом с Сынмином. Он отстегивает цепь, удерживающую ошейник и голову Сынмина и поворачивает к себе, чтобы он не смотрел на Хана. - Это мой подарок, ты должен его принять. Сынмин трясет головой, он все еще не понимает, что происходит. Что Хан с ним будет делать и зачем ему обезбол? - Так, хен, я нарисовал эскиз от руки, сам, так что будет тебе эксклюзив. - Делай пониже, чтобы бельем можно было скрыть, - тихо говорит Чанбин и не перестает смотреть Сынмину в глаза и гладить его по голове. - А смысл в этом тогда какой? Как все должны знать, что он твой, если оно бельем будет скрыто? - Все и так знают, что он мой. Но на пляже или в сауне он должен иметь возможность это скрыть за плавками или трусами с высокой посадкой, ясно тебе? - Ясно-ясно, а ты дружочек, лежи смирно и не брыкайся, - Хан запрыгивает ему на бедра и чем-то протирает поясницу, а затем что-то клеит на нее, прижимает, а потом снимает. Кожа в этом месте начинает неметь. До Сынмина наконец с очень долгим запозданием доходит. Чанбин попросил этого парня набить ему чертово тату. - Нет, - едва шепчет Сынмин, - ведь это же навсегда. Совсем навсегда. Нет. - Я тоже навсегда милый, - Чанбин гладит его и даже не ругается за использование слов, - ты всегда будешь принадлежать мне. Ты мой, Сынмин, совершенно серьезно тебе это говорю. - Пожалуйста, не надо, - Сынмин боится и боли, конечно, но в основном того, что этот след нельзя будет стереть также, как он стер лак с ногтей, нельзя будет избавится от него также, как от лишней длины или неудачного цвета волос. - Ты примешь этот дар, Сынмин, - Чанбин прижимает его лоб к своему, и льнет ближе, - ты примешь его. Сынмин тихо плачет весь сеанс, не понимая, что с ним делают, какую надпись оставляют. Что там – «шлюха»? «Частная собственность»? «Послушная сука Со Чанбина»? Что его чертов безумный альфа выдумал в этот раз? Пистолет загоняет краску ему под кожу, а кажется по ощущениям, что режет душу на части. Сынмин не хочет этого, по-настоящему не хочет, и он связан недостаточно крепко, и он мог бы наверно попытаться вырваться, вырвать цепи, скинуть с себя Хана, а потом придушить Чанбина и выбраться отсюда. Но он терпит. В который раз покорно терпит. Наверно, он и правда послушная сука. Он не знает, сколько проходит времени, по ощущениям целая вечность, но Хан вдруг довольно фыркает и сообщает: - Ну вот и все, дружочек, а ты боялся. Тут всего-то пара клякс, так несерьезно. Может однажды я тебе настоящее тату покажу, и ты себе тоже такое захочешь, а не эту чепуху. - Ты пасть сегодня свою захлопнешь, нет? – устало спрашивает Чанбин, все еще цепко наблюдая за расфокусированным плачущим Сынмином. - А чего ты такой злой, я не пойму? Принимай работу, и я сваливаю. Как ухаживать смской скину. Чанбин встает, и Сынмин захлебывается в рыданиях. Чанбин обходит его и, очевидно, разглядывает, а потом тихо говорит: - Да, хорошо, просто замечательно. -Бедный парень, зачем ты так, он может и согласился бы без всего этого… - голос Хана ощутимо меняется, понижается на несколько октав, становится серьезным, но Сынмин ничего не слышит, а Чанбин отрывисто отвечает: - Свободен. Он идет обратно к Сынмину, снимает все цепи и ложится рядом, снова пытаясь заглянуть в глаза. Как только за Ханом закрывается дверь, Сынмин сдергивает с себя маску и орет: - Ты клеймил меня! Зачем ты это сделал? Зачем ты, блять, это сделал? Тебе было мало того, что ты со мной делаешь, и ты решил… - Мне всегда тебя мало, - тихо говорит Чанбин и придвигается только ближе. - Не смей меня трогать! Вот теперь это истерика. Сынмин орет, бьет Чанбина иногда ладонями, иногда кулаками, брыкается, рыдает и хохочет. Он осознает себя спустя какое-то время, когда Чанбин прижимает его к себе, стискивая руками и ногами в захвате. - Тише, тебе нельзя ложиться на спину пока что. - Кстати почему, не расскажешь? - хрипит Сынмин и понимает, что его запал сходит на нет, оставляя после себя только апатию. - Ты сможешь ее свести, - Чанбин видя, что Сынмин больше не дергается, прижимает его теперь только одной рукой, а второй ерошит короткие черные волосы, - она небольшая. - Что там? Адрес, куда меня отнести, если я потеряюсь? Чанбин тяжело вздыхает и тянется к валяющемуся рядом телефону. Сынмин поверить не может, что он успел уже и сфоткать. - Смотри, - он тыкает телефоном Сынмину в нос, и тот близоруко щурится, разглядывая покрасневшую кожу и натянутую пленку. А еще рисунок. Отпечаток собачьей лапки. Слегка когтистой лапки. Сынмин не может сдержать вымученного стона. Она милая. Чертова лапка милая и симпатичная, он же, блять, реально согласился бы на это. Он так и говорит Чанбину и бьет его кулаком в бок. Тот охает и прижимает Сынмина к себе крепче. - Знаю, что согласился бы. - Тогда зачем ты каждый раз со мной это делаешь? Зачем ты меня мучаешь, заставляешь бояться себя? Я же знаю, что нравлюсь тебе, зачем тогда этот бесконечный цирк? Почему в мой день рождения меня ждет принудительное татуирование, а не шикарный ресторан, огромный букет роз и космически дорогое украшение? Я честно не понимаю. Все ведь могло бы быть по-другому. - Могло, - соглашается Чанбин, - но было бы еще хуже. Я ведь говорил, ты узнал бы, кто я, и в ужасе сбежал, а я бы тебя преследовал. Сейчас ты не можешь сбежать, а искусственно созданный мною ужас не такой уж и ужасный. Я причиняю тебе маленькую боль, как будто делаю вакцину от настоящей большой боли, ведь после такого вряд ли будешь способен разочароваться во мне уже по-настоящему. - Ты ненормальный, ты придумал себе какую-то странную больную реальность и живешь в ней, и ладно, каждый, как говорится, дрочет как хочет, но ты тянешь за собой меня. - Мне жаль, Сынмин. - Нет, не жаль! Ты поставил на мне клеймо! Что дальше? Шрамирование? Принудительное обрезание? Лишишь меня глаза, потому что тебе нравятся пираты? - Хватит! Хватит нести чушь! – Чанбин приподнимается вместе с ним, и в его глазах читается настоящая ярость. Сынмин не уверен, что боится его прямо сейчас. Он вообще не уверен, что может почувствовать страх после того, что с ним сделали. - Мы оставляем метки определенным образом, узел, укусы, татуировки. Я все еще продолжаю думать, что ты хоть что-то из того, что тебе дали для ознакомления, читал. И ты кусал меня, кусал так сильно, что мне показалось… - Мы ведь были без масок, ты же это не засчитываешь. - А ты что куда засчитываешь? Или ты обычно своим партнерам в шею вгрызаешься и кровь пускаешь? Для тебя не было разницы в маске ты был или без нее, потому что ты метил меня, и не спорь. Я решил, что татуировка будет хорошим подарком для тебя, потому что это про значимость и серьезность. И я сказал, что ты мой навсегда, так что да, ты можешь поехать и начать сводить ее хоть завтра, но факт принадлежности мне, который она символизирует, не изменится. - Но ты мог мне сказать! То же самое! Показать эскиз, познакомить нормально с этим твоим Ханом, думаешь я бы не обрадовался возможности поговорить с другой омегой? Я бы согласился, и это действительно был бы хороший момент для нас обоих, а ты сделал то, что искалечило меня изнутри, и теперь я действительно хочу ее свести. - Я знаю, - вдруг тихо сказал Чанбин, поморщился и внезапно попытался от Сынмина отползти, - я знаю, я понял это в тот самый миг, когда ты лежал здесь распятый. Я знаю, что многое делаю охуеть как неправильно, но это перешло все границы. Я должен был остановиться, должен был спросить нормально. Черт, я знаю, что я виноват. Что-то внутри Сынмина ломается в который раз. Чанбин хочет аккуратно его с себя сдвинуть, его глаза красные, он тяжело прерывисто дышит и смотрит в сторону. Сынмин цепляется на него и не дает отползти. - Посмотри на меня. - Я не могу это исправить, Сынмин, так что… - Скажи, что больше этого не сделаешь. - Не сделаю, все метки, какие мог, я поставил, так что мне больше нечего делать. - Скажи, что больше не причинишь мне боль. - Хан клялся, что будет использовать самый лучший обезбол, и процесс нанесения должен был быть комфортным. - Ты знаешь, про какую я боль. - Я не могу тебе этого обещать, ты ведь знаешь. - Черт! – орет Сынмин ему прямо в лицо и снова плачет. Он хочет этого человека, он хочет с ним оставаться, даже хочет играть в его дурацкую игру, но почему он не может быть человечнее? Почему не может просто адекватно оценивать окружающую остановку и поступать правильно. - Ты обидел своего щенка, ты так сильно ранил его, - скулит Сынмин, надеясь, что хоть это возымеет какой-то эффект. - Сынмин, пожалуйста… - Что ты за альфа такой, если я постоянно плачу в твоей постели? - Сынмин, хватит. Сынмин тоже может играть по этим извращенным правилам. - Разве ты заслуживаешь меня? Чанбин хватает его за подбородок и целует, и это ощущается слишком хорошо. Чанбин такой бестолковый в обычной человеческой коммуникации, утешать поцелуем умеет просто потрясающе. Чанбин невесомо гладит его по лопаткам, а Сынмин чувствует его возбуждение животом. - Войди в меня, - просит Сынмин. - В тебе шарики, ты помнишь? И сперма. Сынмин зло фыркает и зло кусает его за губу. - Конечно, я помню, что помимо того, что я был привязанный, так еще и с полной жопой лежал. Это было весьма умно и очень помогало стабилизации моей психики. Судорога проходит по его красивому лицу, и Чанбин снова явно пытается отползти. - Ты идиот. - Прости меня, пожалуйста, прости меня. - И я все еще не могу попросить свободы? Сынмин видит, как слезы катятся сначала из левого, потом из правого глаза Чанбина. Он плачет, и сейчас Сынмин почему-то верит, что ему и правда жаль. Что он знает, что перегнул палку и поступил хреново. Что Сынмин не заслужил произошедшего, они оба не заслужили. Они должны были пить виски в его кабинете, а потом трахаться на его рабочем столе посреди важных бумаг. Без масок. Вот какой подарок Сынмин заслуживал. Но теперь и правда поздно об этом мечтать, надо просто двигаться дальше. Сынмин понимает, что для них обоих лучше перешагнуть через это и войти в следующую дверь, иначе они сгрызут себя заживо и сойдут с ума окончательно. Оба. Сынмину нравится его ум, он не хочет никуда с него сходить. - Я… - шепчет Чанбин и Сынмин понимает, что если сейчас будет давить дальше, то возможно, получит то, чего так долго хочет. Но внезапно, он не хочет получать это таким способом. Он хочет выгрызть свободу в честном поединке, хочет, чтобы кровь поверженного противника оседала медью на языке, а в его собственной крови плавился восторг и гордость за себя, а не горечь, разделенная на двоих. Возможно, в Сынмине от пса намного больше, чем он думал. - Вопрос риторический, - тихо говорит Сынмин, улыбаясь, и касается окровавленной губы Чанбина, которую тот все-таки прокусил. Он спасает Чанбина этой фразой, поселяя в его глазах надежду. - Тогда, что я могу сделать для тебя? - Я придумал тебе наказание. Войди в меня. Чанбин сглатывает тянет руку вниз, гладит себя несколько раз, а потом приставляет головку ко входу и медленно давит. Сынмин стонет, ощущает, как внутри все растягивается и от шариков, и от члена. Он вообще не уверен, что у Чанбина получится, но тот двигается медленно и осторожно, и Сынмин чертовски радуется, что внутри него полно смазки. Когда Чанбин входит до конца, они оба плохо соображают. У Сынмина кружится голова от ощущений внутри и растянутости, а Чанбин хмурится закусывает губу и пытается толкнуться. - А теперь слушай внимательно, - хрипит Сынмин привлекая внимание, - если ты сделаешь хоть одно самое маленькое движение, то можешь прощаться со мной и готовить для меня клетку, потому что я пропущу твой следующий звонок и не приеду, понял меня? Чанбин таращится на него с ужасом. - Ты этого не сделаешь. - А ты хочешь проверить? Ты сказал, что это правило непреложно, и ничто тебя не остановит от исполнения угрозы. Вот и посмотрим, Со Чанбин, какова цена твоего слова. Шевельнешься сейчас хоть на миллиметр, и я не приеду следующий раз, клянусь тебе. - Сколько мне нужно терпеть? – сдавленно спрашивает Чанбин, а Сынмин ухмыляется. Он уверен, абсолютно уверен, что Чанбин никогда ничего не сделает ему. Он никогда не отдаст его другим. Даже если Сынмин попытается сбежать, он будет бегать за ним по всему миру, а когда найдет… повалит на пол, прижмет собой, проявляя силу, и будет трахать и кусать, пока мозги на место не встанут. Сынмин знает, что ему больше нечего бояться.

***