Alpha Dog

***

За ним и правда приезжает такая же черная крутая затонированная тачка, и уже другой, но не менее вежливый водитель открывает перед ним дверь, спрашивает, какую в салоне установить температуру, хочет ли Сынмин послушать музыку, а также предлагает напитки. В этот раз невиновного человека Сынмину хочется задушить. Почему он так вежлив с тем, кого будут нещадно насиловать всю ночь? Или не ночь. Чанбин сказал, что он всегда будет уходить, но сколько будет длиться экзекуция ни разу не упоминал. Чанбин встречает его в большом холле с мягким теплым светом и красивой утонченной мебелью. Все, кто был внутри, выходят в ту же секунду, и они остаются одни. Чанбин поднимает голову от письменного стола, и он снова в темных домашних вещах, его волосы вновь кудрявые и топорщатся, а еще на нем очки в черной оправе, и Сынмин шипит и отводит взгляд. Он нравится Сынмину. Он редко чувствует симпатию чисто к внешности знакомых ему мужчин, но Чанбин определенно внешне ему нравится. И Сынмин видел его без одежды и знает – в нем все идеально. От этого становится тошно и очень грустно. Ненависть могла помочь справиться с ситуацией, а теперь Сынмину хочется просто заорать: - Зачем ты это делаешь? Зачем ты делаешь это силой, если я бы достался тебе и так? Я бы согласился с тобой спать и играть для тебя какую угодно роль, если бы ты просто попросил. Взял номер, пригласил в ресторан, познакомился бы нормально и попросил. - Я думаю, нам стоит обсудить правила, - серьезно говорит Чанбин, снимая очки, протирая их и водружая обратно, - ты голодный? Сынмин думает, что, возможно, не стоит отказываться от еды, потому что неизвестно, когда он сможет поесть в следующий раз. С другой стороны, хочется заорать, что Чанбин может подавиться своей едой и вежливостью, и сдохнуть. Поэтому он неопределенно жмет плечами, пыхтит и отворачивается. - Ты ведь понимаешь, что я не стану тебя травить, да? – серьезно спрашивает Чанбин, а Сынмин лишь горько усмехается. - Нет, не понимаю. Я уже пил с твоих рук, лизал твои пальцы, доверчиво, открыто, и чем это закончилось? - Мне жаль, - тихо говорит Чанбин. - Нет, не жаль. - Это было необходимо. - О, да неужели? – Сынмин все-таки кричит и сжимает кулаки. Чанбин сказал, что он не имеет права говорить, когда на нем маска, но сейчас же ее нет, верно? Значит, он может злиться, обвинять и высказывать претензии сколько угодно. - Это был релаксант и седативное. Ты бы не смог принять узел так быстро, да и я хотел увести тебя из клуба, чтобы ты остался отдыхать в моем доме. - Ну то есть бояться всего, что может попасть мне в рот, все же стоит? И еще эта штука, которую ты дал мне понюхать. - Этого больше не повторится. Без твоего согласия – нет, - Чанбин говорит твердо, а Сынмин хочет швырнуть вазу ему в лицо, - как я и сказал, ты будешь получать мой узел, но теперь это будет естественно. Ты сможешь приять его сам, так что… - Какой к хуям узел? Ты просто засовываешь в меня охуеть какую большую игрушку и говоришь «твой узел». Мне вот интересно, что у тебя по справкам из психиатрических лечебниц, м? Зачем ты вообще в меня его засунул, если я не был готов, и, если теперь, оказывается, ты спешить не будешь и боли не причинишь? - Это было необходимо, как способ… пометить. - Я не твоя сука, - орет Сынмин и подскакивает ближе. Он понял, вот правда, понял бы, если бы Чанбин просто заставил его с собой спать. Но эти его собачьи приколы… - Моя. Не сука, а щенок, или омега. Мне такое определение больше по душе, - Чанбин встает, идет к комоду и достает оттуда собачью маску, а потом несет к Сынмину. - Нет, - ужас застилает глаза и сдавливает горло, - я не готовился, ты сделаешь мне больно, я не хочу. - Ты слишком много споришь и злишься, так не должно быть, это неправильно. Давай, Сынмин, встань на колени, так будет удобнее. Сынмин вертит головой и шепчет бесконечное «нет», но ноги подгибаются сами, и он гулко падает на пол. - В следующий раз напомни мне наколенники на тебя надевать сразу, - недовольно ворчит на это Чанбин, а потом расстегивает маску и пытается натянуть на Сынмина. - Откуда ты меня знаешь? Мое имя? Откуда ты узнал обо мне, и зачем я тебе нужен? Маска застегивается, и Сынмин замолкает, тяжело дыша. Он боится. Боится того, что Чанбин может с ним сделать, а правило «не говорить в маске» вполне доступно и понятно, чтобы Сынмин хотел его нарушить. - В масках будем мы оба, всегда, но сейчас я все же сначала поговорю с тобой, а потом ее надену, если ты не возражаешь. Когда мы в масках, мы играем свои роли и не выходим из них – вышедший получит наказание, и я в том числе, если вдруг это действительно буду я. Это все, что нужно для понимания – ты будешь послушным щенком, а я твоим ласковым псом. Мы ни на шаг не отойдем от этой концепции, если оба будем вести себя правильно. Я могу и умею наказывать, но вариант, как в клубе, когда мы просто трахались и были довольны друг другом, мне нравится куда больше, понимаешь? Кивни. Сынмин кивает, и все еще хочет спросить – «а почему мы тогда не остались в клубе?». - У таких как мы есть определенные правила поведения, ты наверно ознакомился с брошюрками ранее. Мне они все нравятся, но я готов обсуждать любые из них, и, если ты сможешь привести достаточные аргументы, я уступлю. Я выполню любое твое требование, если оно будет направлено на тебя и на получение тобой большего удовольствия. Ты будешь носить замок. Это необязательное условие в нашей тусовке, но мне просто нравится, как это выглядит. Сначала его буду надевать я, потом ты будешь делать это сам для меня. Сынмин машет головой и пытается отвернуться, но Чанбин мягко удерживает его голову и присаживается перед ним на корточки, поглаживая морду ладонью. - Если ты захочешь трахаться со мной вне этих сессий, то я дам тебе это. Правило одно, сначала сессия, потом обычный секс. Сынмин фыркает просто оглушительно и смотрит зло. - Я не всегда буду тебя трахать, и ты не всегда будешь получать оргазм, - пожимает плечами Чанбин, - поэтому зря ты думаешь, что тебе не будет хотеться простого человеческого - крепкого члена в заднице и яркого оргазма. Сынмин от удивления таращится и молчит, а сам хочет спросить – «в смысле, не всегда будешь трахать? А для чего это все тогда?». - Покидая этот дом, ты волен делать все что угодно, идти куда угодно, говорить с кем угодно, жить свою обычную жизнь. Я не хотел бы, чтобы ты делил постель с другими, но… если это будут разовые связи, и вы будете предохраняться, то я уступлю и не стану влезать. Сынмин мычит и дергается. - Если нет? Этот человек бросит тебя очень быстро, поверь мне. Данное правило не распространяется на женщин – если твоя семья все-таки найдет тебе невесту и заставит жениться, я в это лезть не буду совершенно. Жена, дети, семья – та сфера твоей жизни, которой я не касаюсь, и не буду мешать. Сынмин фыркнул. Жениться он хотел еще меньше, чем находиться здесь. - Я буду вносить изменения в твою внешность. Разовые и недолгие. Мне нравятся твои рыжие волосы, такие яркие и красивые. Они похожи на шелк, - Чанбин погладил его по голове, а Сынмин с горечью подумал о том, что он не может сейчас коснуться его волос из-за чертовой маски, - но, если я захочу, чтобы ты подстригся и перекрасился в черный, ты так и сделаешь. Потом сможешь вернуть себе какой угодно цвет и длину. Это же касается пирсинга. Сынмин дернулся и протестующе замычал. - Не ругайся, пожалуйста, но, если я скажу проколоть мошонку – ты это сделаешь, ясно? Ты сможешь снять украшение спустя время, если вообще захочешь его снимать. Но сделать будешь обязан. Сынмин фыркнул и оскалился и потом влупил Чанбину рукой по бедру. - Ауч, - тот расхохотался, притянул Сынмина к себе и сминая маску поцеловал. Он хорошо целовался, влажно, томно, его полный язык проникал все глубже, исследуя рот Сынмина. Целоваться с ним было намного лучше, чем слушать его бредовые речи. - Ты наверно хотел узнать, что с тобой будет за непослушание? – Чанбин все еще был близко, тяжело дышал и упирался лбом в лоб Сынмина, - я говорил про клетку и то, что ты просто станешь запертой шлюхой, и я вообще не шучу, но единственная вещь, за которую тебя это ждет – если ты не приедешь, когда я позову. Во всем остальном – да, тебя будут ждать наказания. Более или менее приятные, стыдные или не совсем привычные. Я все еще гарантирую твою безопасность. А еще я могу просто забить на твое непослушание и вообще не наказывать. Как настроение в этот день будет, то ты и получишь. Сынмин боднул его головой. Не сильно. Сам не зная зачем. - Хороший щенок, - Чанбин вновь потрепал его по голове, а потом улыбнулся, - ты правильно понял, что хоть говорить тебе и нельзя, но всем остальным телом пользоваться можно. Это значит, что ты можешь рычать на меня, кусать, набрасываться, валить на пол или на постель, прижимать меня собой и да, бить. Если сможешь. И, если захочешь. За это не будет наказания, потому что это моя задача – усмирить своего щенка, и хреновый из меня альфа, если я с этим не справляюсь. «Интересно, а трахнуть я тебя смогу, а? Большой злой альфа?» Сынмин изобразил пальцами отверстие и ткнул туда палец, а потом кивнул головой на Чанбина. - Хочешь побыть сверху? – и без того темные глаза Чанбина вдруг заволокла непроглядная тьма, он снова присел, чтобы быть на одном уровне с Сынмином, и тихо выдохнул: - Мы альфа и омега, и, конечно же, это невозможно. Но когда мы снимем наши маски… что ж, если ты будешь просить достаточно хорошо, может я и соглашусь. Но тогда я должен знать, что уже ты сможешь гарантировать мою безопасность. Сынмин будто не видел и не слышал его после сказанных слов. Что с этим человеком? Кто он, и почему его мозг такой? Почему он разделяет одну общую реальность на две разных, в одной из которых он просто может брать его как непослушного щенка, как игрушку, на которую перед всеми заявил свои права, а в другой реальности, он хочет полного согласия и безопасности для них обоих? Как это вообще работает? - Сиди спокойно и жди меня, - скомандовал Чанбин, поднялся на ноги и ушел. Вернулся он слишком быстро для того, чтобы Сынмин мог придумать, что ему делать. Хотя, положа руку на сердце, он знал, что ничего не сделает – он в чужом доме, в который приехал практически добровольно, и его и пальцем не коснулись, чтобы причинить вред. А еще он знает, что его и так отсюда выпустят. Рано или поздно. Чанбин зашел со второй маской, цепями, ремешками и наколенниками, и налокотниками. Сынмин хотел было дернуться, но Чанбин мягко погладил его по голове. - Я надену маску, а потом раздену тебя. Сеанс переговоров окончен, я слишком долго ждал тебя, щеночек. «Какие же это переговоры?», хочется взвыть Сынмину, но он внезапно пугается. Чанбин мягко и вежливо разговаривает, не злится, не кричит и хоть что-то, но объясняет. Пока он является просто самим собой. Но что сделает этот человек, возомнивший себя альфа-псом, дальше, Сынмин понятия не имеет. В прошлый раз он был до охуения горячим, внимательным любовником, но потом накачал Сынмина лекарствами, засунул узел и украл. Так что тут надо быть тоже внимательным и не выебываться. Чанбин надевает маску на себя, и при свете ламп она кажется самой обычной, но Сынмин знает, что в темноте она наверняка будет светиться. Чанбин молча и аккуратно стягивает с вялого Сынмина одежду, а потом надевает наколенники и налокотники. - В прошлый раз мой щенок стер нежную кожу без всякой надобности, ведь он был самым лучшим и послушным и был достоин похвалы. Не расстраивайся, я уволил этого идиота, который принес тебе некомплектный костюм. Сынмин вспоминает, что на коленях действительно были ссадины, потому что он шел на поводке вслед за Чанбином в отдельную комнату. Спасло бы это его, если бы он отказался, уперся и остался в общем зале? Чанбин застегивает на нем кожаный черный ошейник, предварительно продемонстрировав его Сынмину. Тот смотрит и понимает, что шипы тут вряд ли просто металлические, а камни очень сомнительно, что просто стразы. - Я подарю тебе сотню самых красивых ошейников, если ты захочешь, - воркует над ним Чанбин, и Сынмин лениво думает, стоит ли и ему дробить реальность в своей голове? Стоит ли ему в такие моменты про себя называть Чанбина альфой? Или тут достаточно одного сумасшедшего? Он осторожно надевает портупею на спину и гартеру, которая похожа на пояс для чулок и по два кожаных кольца на каждом бедре, соединенные между собой тонким шнурком. Это даже красиво. Если бы кто-то спросил мнения Сынмина. А потом Чанбин берет в руки замок, и Сынмин дергается, пытаясь отползти в сторону. Он машет головой и пытается рычать. Выходит довольно жалко. - Это не так страшно как ты думаешь, успокойся. «Это не страшно, это унизительно», думает про себя Сынмин и ползет все дальше, пока не упирается спиной в стену. Пусть он знает, что Сынмину страшно и неприятно. Пусть видит, что никакого восторга и желания в его глазах нет. Может, хоть это испортит ему удовольствие, и он Сынмина отпустит. Вот оно что! Портить ему удовольствие. Сынмин чувствует, как нащупывает спасательную нить в своей голове. Он не может никому пожаловаться, он, скорее всего даже если задействует связи, не сможет на него повлиять. Он совершенно точно не пойдет в полицию, потому что ему, кроме проведенных с огоньком и классными мужиками выходных, не о чем рассказать. Единственные видимые следы на его теле – ссадины на коленях, и их тоже не предъявишь полиции. Особенно если рассказать, что он ехал в специальный клуб, где все трахаются, чтобы… потрахаться. Но, если Сынмин будет Чанбину неинтересен, противен или скучен… вот тогда, возможно, он его отпустит. Но не сейчас. Сейчас Сынмин хнычет, когда теплые пальцы касаются его мягкого члена и продевают в штуку похожую на небольшой железный презерватив, состоящий из прутьев. Эта штука явно больше по размеру, чем те, которые Сынмин видел в клубе, потому что его член в спокойном состоянии в ней помещается, и он не чувствует боли, давления или иного дискомфорта. Чанбин застегивает железную скобу под яичками и нехотя отпускает его. Сынмин с трудом дышит открытым ртом, сидя на заднице и прислонившись спиной к стене. Он не хочет признавать, что это оказалось и близко не так страшно, как та штука, которую Чанбин в него засунул. Даже пальцы его бывших были во стократ хуже. Чанбин гладит его по морде, и он закрывает глаза. Ему не хочется никого видеть и никого слышать. Ему хочется запереться одному где-нибудь и лежать несколько часов, просто обняв себя. Он даже согласен остаться в таком виде, главное, чтобы ему больше ничего не пришлось делать. У Чанбина явно другие планы. Он пристегивает к ошейнику поводок и мягко тянет за собой. Сынмин уже мысленно представляет, как сопротивляется как лягается и кусается, но вместо этого покорно ползет следом. В наколенниках и правда намного лучше, не больно и следов не останется. Они идут через весь зал, а потом Чанбин толкает дверь и выходит наружу. Сынмин послушно идет следом, переступает порог и проходит пару метров, когда наконец поднимает глаза и обращает внимание на обстановку вокруг. А вокруг полно людей, кто-то, судя по одежде рабочие и уборщицы, снует туда-сюда, кто-то на кого-то кричит за недостиранную штору, справа из-за угла выруливает очень красивая женщина на каблуках с высоким пучком и папкой бумаг в руках и идет в их сторону, а потом замечает Сынмина, разворачивается и, не снижая скорости, идет в другую. На него смотрят. Мельком, очень быстро, тут же отворачиваясь, но все равно смотрят. Сынмин садится на задницу хватается руками за голову и трясет ею. - Пойдем, щенок, нам наверх. Сынмин скулит и пытается пятиться назад. Люди не уходят, каждый продолжает заниматься своим делом, будто им совершенно плевать, что происходит, будто бы они уже много раз видели подобное. Наверняка они видели. Сынмин скулит только отчаяннее и отказывается идти. Он не может, он не может позориться так сильно. Он обнажен, открыт, чертов замок звенит на каждом движении, и все, абсолютно все, видят его таким. - Пойдем, - рычит Чанбин и больно дергает поводок. Сынмин понимает, что тот протащит его волоком, если он откажется идти. Он чувствует дрожь во всем теле и делает шаг вперед, а потом еще один. Слезы застилают глаза, и он судорожно вздыхает, но все же делает один небольшой шажок за одним. Замок оповещает о каждом из них. Сынмин отчаянно думает, что, если бы он был меньше, возможно, так не раскачивался и не звенел. То, что казалось удачей, теперь превращается в проклятие. Они проходят через просторный холл и доходят до лестницы. Сынмина буквально трясет к тому моменту, и он неосторожно оступается и валится на один бок. - Осторожнее, если ты поранишься, наказание ведь будет ждать и меня. Тебе бы это понравилось, но… пожалуйста, будь осторожнее. Ему кажется, что это говорит не его альфа, а сам Чанбин, но у Сынмина нет сил ловить его на этом. Он встает и послушно идет дальше, даже заносит руку, чтобы сделать первый шаг, когда сзади доносится: - Чанбин-хен! Я звонил тебе примерно десять тысяч раз, чем это таким ты занят, что… Сынмин поворачивается на звук. Позади застыл парень. Симпатичный. С черными волосами, волной лежащими на пробор, с круглыми бусинками-глазами и притягательной улыбкой. Улыбка, впрочем, сползает с его лица. - Свали, - рычит Чанбин, и парень хмурится, сглатывает и поднимает руки вверх. - Понял, понял не дурак, но ты же мне потом отве… - Хан, - рычит Чанбин снова и дергает Сынмина, чтобы повернулся и шел дальше. Сынмин не понимает, это имя, прозвище, счет, ответ на какой-то вопрос или что-то еще. Парень наверняка тоже смотрит на него теперь. Как будто это больше не имеет значения. Хотя, наверно этот другой, этот не наемный работник, а друг, коллега или, может быть, нормальный любовник, которого Чанбин не заставляет наряжаться в собачью маску. Он не знает, как он доходит до второго этажа. Чанбин заводит его в ту же комнату, в которой он очнулся две недели назад, и Сынмин падает на пол, разражаясь рыданиями. Так больно ему не было никогда. До этого дня он вообще не знал, что душа способна болеть куда сильнее чем тело. Чанбин пытается стащить с него маску, но он упирается крутит головой и отталкивает. - Мне жаль Сынмин-а. Это было необходимо. Чанбин наконец стягивает маски с них обоих, подхватывает Сынмина на руки и несет в кровать, аккуратно опуская на мягкие простыни, и ложится рядом, обнимая. - Это было наказание, да. Понимаешь за что? - За споры? За несогласие? За отказ от чертова замка? – выплевывает Сынмин, все еще рыдая. - Нет, нет, за это можно бы, конечно, но это такая ерунда, что нет. Но ты сказал, что не готовился. Так нельзя, Сынмин, слышишь меня? Это пренебрежение твоей безопасностью, и я мог этого не заметить, пытаясь засунуть в тебя игрушку, и ты бы пострадал. Есть вещи, которые ты должен делать обязательно, и подготовка – одна из них. Ты слышишь? То, что произошло сейчас, это наказание за то, что ты поставил свое здоровье под угрозу, и я надеюсь, оно достаточно запоминающееся, чтобы ты больше так не делал. Сынмин горько плакал в его руках, а Чанбин обнимал, гладил по волосам и говорил успокаивающие вещи. Самые обычные, нормальные. Наверняка он был бы для кого-то чутким хорошим парнем. Или даже был прямо сейчас. Издевался над Сынмином как над своей игрушкой, а потом поедет к своему настоящему парню и будет любить его и заботиться о нем. Может быть, это даже тот красавчик. Хан. - Ты спрашивал, откуда я тебя знаю, - тихо проговорил Чанбин, все еще осторожно прочесывая рыжие густые волосы Сынмина, - не хочу спрашивать, что ты обо мне думаешь, но мы не такие разные, как ты хотел бы думать. Я давно увидел тебя на одном из светских приемов. Волосы у тебя тогда были темными. Но я навсегда запомнил твой голос, твой смех и твою улыбку. Я смотрел на тебя и не мог оторвать глаз. Ты был самым красивым, самым ослепительным человеком в тот вечер. Спустя несколько месяцев я понял, что ты самый ослепительный человек, которого я когда-либо видел, потому что ты не выходил у меня из головы. - Ты планировал это давно? – прохрипел Сынмин с ужасом. - Конечно нет, я ведь не знал, что ты предпочитаешь мужчин. О тебе такие слухи не ходили. Твоя семья в подобных скандалах замешена не была. Все что мне оставалось – это забыть тебя, и лишь изредка наблюдать издалека, если мы опять окажемся в одном месте в одно время. - А потом я сам пришел в твои лапы, - понимает Сынмин. - Да. Когда мне на стол легла твоя заявка и твое фото, я думал, что перепил накануне и теперь мне мерещится. Но нет, ты и правда пришел, был очаровательно застенчивым, не знал, какую маску выбрать. - И ты решил… - Да. Я забрал тебя себе, пометил, сделал своим. Ты спрашивал почему? Потому что иначе, ты пришел бы снова. Ты раз за разом возвращался бы, отдавая себя другим, и я все равно бы однажды сорвался, но тогда бы я наказывал тебя за тех, кто к тебе прикасался. Я знаю, что в этом не было бы твоей вины, но… ты все равно получил бы сполна. - Но я ведь не девственник. Я указал это в профайле, да и ты, думаю, и так это понимаешь. - Это другое. То, с кем ты спал, до того, как окунулся в эту жизнь… они не имеют значения. В нашем сообществе есть правило – альфа дает узел тому, с кем хочет остаться подольше, кого не планирует отпускать на утро. И есть второе правило – нижние, омеги, свободны в выборе партнера, но если они получают узел, то они не могут уйти. Что-то вроде, сначала думайте, а потом ложитесь под незнакомцев. Ты ведь должен был это прочесть. - Я думал, это игра, - стонет Сынмин, - думал, что в любом случае могу больше никогда туда не возвращаться, если мне не понравится, да и эта штука, я понятия не имел, что она будет такой огромной. Как ты меня не искалечил ею? - Правила действуют на всех, но не на тебя, Сынмин, как я и говорил. Но любой другой мог бы уйти, это верно, но, если бы решил вернуться – через день, через месяц, через полгода, администратор бы оповестила того, кто дал ему узел, чтобы он мог решить его судьбу. Это правило, и даже ты под ним тоже подписался, хоть и не читал. А насчет игрушки – я выбрал такую специально, чтобы ты запомнил. И я не дал бы тебе лекарств, если бы думал, что ты справишься сам, и уж точно не сделал бы ничего с тобой, что могло навредить. Узел был очень большим, но я растягивал тебя, и ты был готов. Сынмин помнит пальцы, которые Чанбин добавлял к члену. Тогда, в моменте, это казалось элементом игры, и ему очень даже нравилось. Он вынужден признать, что Чанбин ни разу не сделал ему больно. Страшно, очень страшно - да, но не больно. Эта мысль раздражает. Насильника и жестокого человека ненавидеть легче. У Сынмина язык не поворачивается назвать насильником человека, который целовал его раскрытый анус, а теперь ругает за несоблюдение техники безопасности. - Я знаю, что мне ничего не светит, - вдруг довольно жестко говорит Чанбин, - и ты себя грезами не мучай. Я знаю, кто я и чем занимаюсь. И я не имею в виду этот клуб, он так, для души, когда хочется получить немного любви и нежности от людей, готовых к подчинению. Это просто хобби. Но есть и другое. Много всего. - Я бы пошел с тобой по своей воле, - тихо шепчет Сынмин мысль, которая мучила его все это время. - Знаю, а потом бы в ужасе сбежал. Ты и сейчас вероятно хочешь сбежать, но отсутствие между нами чувств делает ситуацию более… стерильной. Я хочу тебя и беру свое тем способом, который считаю подходящим для меня. Ты волен быть кем угодно и лишь иногда должен посещать это место. Я не буду звонить каждый день. Поверь, я этого хочу, но я не буду. - Так нельзя, это плохо, это похоже на болезнь. - Знаю, но ты будешь принимать душ, надевать свежую одежду и выходить отсюда здоровым. - Мне кажется, я уже нет. - Такой вариант самый лучший. Поверь, я много об этом думал. Я бы не смог заставить тебя, если бы ты был моим возлюбленным, а ты бы не смог остаться, если бы пошел по своей воле. В конце концов, я бы просто пристрелил тебя, а потом оплакивал бы тебя до конца жизни. Так лучше для нас обоих. - Но эти чертовы маски… - Так тоже лучше. Когда ты будешь ее надевать, ты будешь другим человеком, а потом снова будешь возвращаться к себе. - Это ненормально. - Но ты это сделаешь. Для меня.