Alpha Dog

***

Он приходит в себя медленно, чувствуя свое тело странно легким и как будто ватным. В горле пересохло так сильно, что теперь неприятно дерет. Также неприятно стягивает лицо, и Сынмин морщится и касается щек пальцами. На нем больше нет маски, а чувство стянутости наверняка от слез, потому что он очень сильно плакал, буквально рыдал. Сынмин вспоминает причину и в ужасе застывает. В голове вертятся два вопроса – «где я?» и «что в меня засунули?». Сынмин заводит руку назад и касается пальцами большого ограничителя. Он пытается потянуть его назад, но внутри что-то шевелится, давит на простату и Сынмин со стоном отпускает эту штуку и хнычет. У него стоит прямо сейчас, и он слишком слаб, чтобы это вытащить. А еще он боится, что нанесет себе травмы и разрывы, хотя по ощущениям все это уже должно быть при нем после введения. Но он не чувствует боли. А вот огромное давление, смешанное чувство удовольствия и дискомфорта – да. Сынмин моргает, выдыхает и оглядывается по сторонам. Он явно в спальне, в очень дорого и со вкусом обставленной спальне, на шелковых простынях мягкого кофейного цвета. Ни плеток, ни ножей, ни красного бархата, ничего, что выдало бы в хозяине этой спальни больного извращенца, здесь нет. - Хорошо, что ты пришел в себя. Сынмин подскакивает на месте и стонет от того, что пробка или что там внутри него, шевелится, задевая все самые чувствительные места. - Кто ты такой? – хрипит Сынмин, оборачиваясь к нему. Он знает, кто это такой. Это парень, с которым он трахался, которому подставлялся, которого даже сам попытался поцеловать. Почти успешно. Сынмин знает, что это он, хоть сейчас он и одет в мягкие спортивные штаны и свободную футболку, скрывающие тело. У него пушистые кудрявые черные волосы, смуглая кожа и бархатный голос. «Он очень красивый», с горечью думает Сынмин, потому что полагает, что оказаться в лапах мерзкого урода психологически было бы куда проще. - Меня зовут Чанбин, - он останавливается в метре от кровати и смотрит на Сынмина внимательно, но как будто бы безэмоционально, а еще Сынмин понимает, что они скорее всего практически ровесники, - ты сможешь узнать больше, если захочешь сам, но в этой спальне это не будет иметь никакого значения. - Я пленник? – паника начинает накрывать, и Сынмин вновь шевелится и снова стонет. - Нет, сегодня ты уйдешь отсюда. И мы обязательно вытащим узел, не беспокойся и не дергайся. Сынмин тяжело дышит и пытается соображать, но с головой что-то не так, и видимо та жидкость, горечь на пальцах Чанбина позже, а еще эта штука, которую Сынмин вдохнул… видимо это были наркотики или седативные. Или что-то в этом роде. - Ты уйдешь отсюда сегодня, и всегда сможешь уходить. Но когда я буду говорить, что тебе надо приехать ко мне, ты будешь приезжать, надевать маску и ты будешь моим послушным молчаливым щенком, пока я не разрешу уйти. - Что? А если я не приду? – глупо спрашивает Сынмин. - Ты можешь жить свою жизнь как тебе хочется и как тебе нравится, но приходить ты будешь обязан. Поверь, приезжать ко мне и быть моим любимым щенком тебе понравится намного больше, чем на всю оставшуюся жизнь поселиться в клетке метр на метр, и лишиться права голоса окончательно. Ты ничего не будешь видеть, ничего не будешь слышать, ты просто будешь дыркой сначала для меня, а потом для каждого желающего. А желающих на такое много, поверь мне. А так… Чанбин сел на кровать и заглянул ему в лицо спокойными глазами. - Ты будешь моим единственным щенком, а я буду твоим единственным хозяином. И я гарантирую, что никакого насилия. - А это не насилие? – орет Сынмин, подскакивая, и тут же жмурясь, - вытащи из меня эту чертову штуку… Его голос ломается и истончается, и он отворачивает голову. - Конечно, иди ко мне. Ему приходится подползти ближе, приходится лечь на живот рядом с этим человеком. - Как ты вообще смог меня выкрасть? Как смог дать наркотики и как смог пронести их туда? Это место… я думал, там безопасно. - Там безопасно. Для всех остальных, но не для тебя. - Почему? – Сынмин отчаянно стонет, когда Чанбин тянет игрушку из него. Она растягивает его так сильно, что он снова плачет, чувствуя себя таким униженным и грязным. - Расслабься, - Чанбин гладит его по пояснице, - я сказал, что никакого насилия, а значит тебе никогда не будет больно. - Мне сейчас больно, - шепчет Сынмин. - Не лги, твоей душе или разуму – возможно, но не твоему телу. Ты всегда будешь смазан и растянут достаточно, чтобы травмы были исключены. И даже твои наказания… только приятная боль, не болезненная. - Шри-Ланка, - вдруг вспоминая, шепчет Сынмин, а потом и кричит, - Шри-Ланка, Шри-Ланка! - Сынмин, ты больше не в клубе, - мягко отвечает Чанбин, вытаскивая наконец игрушку под скулеж и ужас Сынмина, разглядывающего здоровенный член с огромным узлом в основании, - стоп-слово работало там, но здесь… у тебя не будет стоп-слова, потому что тебе нельзя будет говорить во время наших встреч. Пока ты в маске, ты сможешь издавать любые звуки, но говорить тебе запрещено, понятно? Сынмин едва дышит и чувствует себя открытым. Буквально он чувствует, как дырочка не смыкается полностью, а когда он пытается ее сжать выходит странный хлюпающий звук. - Это чертовски красиво, - говорит Чанбин, касаясь его, обводя пальцем края, - я бы трахнул тебя сейчас, ведь ты наверно такой чувствительный после узла твоего альфы. Но ты без маски, а значит, сейчас ты можешь мне отказать. - И ты натянешь на меня чертову маску обратно и все равно трахнешь? - Нет, - Чанбин ложится на кровать и склоняется над ним и лижет открытое отверстие, - нет, не надену и без разрешения не трону. - Ты же уже, блять, трогаешь, - в ужасе скулит Сынмин от того, как ярко ощущается даже самое слабое прикосновение. - Ну так оттолкни меня. Сынмин молчит и скребет ногтями шелковую простынь, когда язык погружается глубоко в него. Чанбин словно целует его, аккуратно, трепетно, а потом касается пальцами. Они влажные, Сынмин слышал, как он их облизал, но он сейчас так растянут, что даже и без слюны они отлично в него бы зашли. Чанбин отстраняется и все же приносит смазку, гладит себя, а потом толкается внутрь. Сынмин все еще молчит и только тихо стонет, а Чанбин шепчет на ухо: - Хочешь перевернуться? Ты всегда будешь получать узел, и я всегда буду брать тебя после, уже без права выбора, но сегодня, раз мы оба, это просто мы, ты можешь лечь на спину или сесть на меня. В следующий раз ты этого не сделаешь, я всегда буду брать тебя сзади. - Может оно и к лучшему, - шепчет язвительно как может Сынмин. - Ты такой строптивый, - Чанбин смеется и целует его шею, его прикосновение ласковое и движения мягкие и медленные. Сынмин действительно слишком чувствительный и он как будто бы горит изнутри. Ему хочется выть от того, что даже так, даже после наркоты и без чертова согласия, Чанбин все равно нежнее и трепетнее с ним, чем все его предыдущие партнеры. И сейчас, и в клубе, ни один его чертов толчок не причинил боли. - Давай перевернемся хотя бы на бок, - тихо говорит Чанбин, - хочу приласкать тебя. Этого тоже не будет, потому что ты будешь в замке. - Нет, - шепчет Сынмин. - Хорошие щенки должны быть маленьким для своих альф, разве нет, - смеется Чанбин и все же тянет Сынмина и переворачивает на бок, тут же окольцовывая его член, - они должны показывать, что они послушные и полностью удовлетворяют потребности своего альфы. - Почему я? Как ты вообще это сделал? - Я хозяин этого клуба, - тихо шепчет Чанбин и толкается чуть глубже, от чего у Сынмина внутри все сжимается, и он кончает, - и потому что ты невероятный.

***

Чанбин позвонил спустя долгие две недели, когда Сынмин уже успел сначала накрутить себя до состояния близкого к психозу, а потом и вовсе убедить, что ему все привиделось. Чанбин сказал не звонить в клуб и не пытаться жаловаться или что-то узнавать. Сынмин не мог что-то узнать в другом месте, потому что это означало бы необходимость раскрытия собственной ориентации и связи с подобным местом, поэтому спустя несколько дней он все же решил позвонить в клуб и прикинуться идиотом. Он сказал администратору, что кажется потерял где-то в клубе дорогой серебряный браслет, поэтому не могли бы они по камерам отследить, когда и как он покинул это место. Он назвал свое имя, номер членства, его безукоризненно вежливо выслушали и обещали перезвонить. Этим же вечером курьер привез ему продолговатую бархатную коробочку, в которой лежал толстый серебряный браслет, инкрустированный сапфирами. В записке, написанной слегка угловатым размашистым почерком, было указано: «За причиненные неудобства. Если этот браслет покажется не таким, какой ты представлял, когда описывал администратору, то я куплю тебе любой». Тело Сынмина похолодело, а сердце затрепетало. Помимо того, что теперь было совершенно ясно, что клуб официально или нет, но действительно находится во власти Чанбина, так еще и Сынмин сейчас находился не дома, а в гостях семьи своего друга. Это означало, что Чанбин следил за ним и знал обо всех его передвижениях. Он вспомнил его дом, который покинул, казалось бы, проще чем должен. Чанбин отпустил его сразу, как только он кончил, не заставил лежать под собой и ждать его оргазма. Сынмин уходил в душ и видел тот самый большой красивый член, который ему так понравился в клубе. Чанбин был все еще возбужден, но фыркнул и только проговорил: - Ты еще успеешь получить мою сперму, иди. И Сынмин ушел, сначала в душ, а потом покинул дом. Это был особняк, огромный, двухэтажный, с огромным количеством работающих в нем людей, которые были безукоризненно вежливы, но будто бы Сынмина не замечали. Его посадили в наглухо тонированную тачку, и вежливый водитель сказал, что довезет Сынмина куда угодно по любому адресу, а также отдал ключи от его собственной машины, и сказал, что она припаркована возле его дома. Сынмин не верил, что его и правда отпустят, поэтому назвал адрес самого большого торгового центра. И мужчина отвез его туда, остановившись неправильно прямо напротив центрального входа, чтобы Сынмину было быстрее и удобнее до него добраться, а потом вышел, открыл дверь и проводил с зонтом до входа, потому что шел дождь. А потом еще и настоял на том, чтобы Сынмин зонт забрал, потому что иначе господин будет недоволен. Сынмину было жаль этого мужчину. Он был самым обычным, вежливым и исполнительным, и он уж точно не был виноват в случившемся, поэтому вздохнув, взял зонт, и остался один, посреди шумной толпы людей, пришедших в торговый центр за покупками и развлечениями. Он добрался домой на такси, спустился на подземный паркинг и обнаружил там свою машину на положенном парковочном месте. В квартире все тоже было на местах, так как он и оставлял, когда собирался уезжать, чтобы пожить на период проверки несколько дней в отдельном домике возле клуба. Только дома он наконец достал телефон, включил его и обнаружил… ничего. Никто ему не звонил и не разыскивал. Это не было странно, потому что Сынмин предупреждал, всех, кому мог понадобиться, что уедет отдохнуть на пару дней. И он вернулся вовремя, даже раньше на почти полдня, потому что предполагалось, что гости клуба будут развлекаться весь вечер и всю ночь, а на следующее утро разбредутся по своим домиками и будут отдыхать и наслаждаться бассейнами, вкусной едой и друг другом, познакомившись поближе. Сынмин вот тоже познакомился поближе, но радостного вальяжного утра, переходящего в страстный обед, у него не случилось. Память услужливо подкинула нежные пальцы Чанбина на его члене и язык, касающийся его так глубоко и так откровенно. Сынмина передернуло. Он чувствовал себя странно. Ему было, конечно же, страшно, но при этом… Чанбин был вежлив, богат, явно образован, и хоть и говорил ужасные вещи и запугивал, но касался осторожно и настоящего вреда не причинил. А еще его водитель с чертовым зонтиком. Его очень хотелось бояться, но бояться по-настоящему не получалось. Поэтому даже несмотря на звонок администратору, даже несмотря на доставленный браслет, он все равно с успехом убедил себя, что даже если ему это не привиделось, то никакого продолжения не будет. Чанбин узнает, кто он, испугается и не полезет. Сынмин был очень хорош в убеждении самого себя. К концу второй недели он так смелеет, что даже лезет на сайт знакомств, посмотреть, какие красавчики сейчас там водятся. На следующий день Чанбин звонит ему и говорит, что он должен вечером приехать. - Без глупостей, - говорит он, - я не буду скрывать, что хочу облизать тебя всего с ног до головы, но я выполню свою угрозу, если не подчинишься. Сынмина трясет полдня после этих слов, а потом он все же пишет, чувствуя в себе странное неудовольствие и от того, что он подчиняется, и от того, что Чанбин даже не озаботился нюансами.

Я же понятия не имею, где ты

живешь, за это ты меня тоже

накажешь и в клетку посадишь?

За тобой приедут. Если тебе так удобно, за тобой всегда будут приезжать. Сынмин ноет в подушку, и орет на стены. В какой-то момент это все казалось шуткой, но больше не кажется. Впервые в нем поднимается ненависть. Он был готов все забыть, выкинуть из головы и всех простить, лишь бы это его больше не коснулось, но теперь злость обжигает внутренности, и он думает, что если за ним действительно приедут, то он не будет проверять, серьезна ли угроза Чанбина, но и удовольствия ему не доставит. Быть послушным щенком? Окей. Жаль, что Чанбин ничего про клизму не говорил, то-то его сюрприз ждет. Кому из них от этого будет хуже, Сынмин предпочитает не думать.