Перекрестки судеб

***

Август 1602 года. Османская Империя.

      Стамбул — столица подлунного мира, сердце великой империи, город грез и город грехов. Он привлекал, обещал большее, сулил исполнение всех желаний, но в конце концов губил души.       Дервиш тяжело вздохнул. Он молил вернуться в этот город, чтобы снова узреть лик своей госпожи, но на сердце была тоска и печаль. Совсем скоро Дервиш будет назначен санджак-беем в одну из провинций, если он хорошо проявит себя, то его возвысят. Он получит место в Имперском Совете. С одной стороны, мужчина этого жаждал, с другой нет. Визири Совета жили в роскоши, были наделены властью, но их шеи обвивали шелковые шнурки. Одна ошибка, и падишах безжалостно затянет концы этих шнурков.       Мужчина оттянул поводья, с трудом остановив свою лошадь. Его старый боевой конь был ранен в сражении, и ему Повелитель даровал нового из своей конюшни. Величайшая честь получить такой дар от султана. Но в конце концов Девриш хорошо проявил себя на поле боя, сражался так храбро, насколько мог.       После нескольких месяцев похода не верилось, что они возвращаются. Поход затянулся бы, если бы шехзаде Осман не убил предателя. Подробностей Девриш не знал. Ему было известно не так много. Шехзаде Осман смог выманить из укрытия лже-Джихангира и убить его в битве. Наследник был ранен в плечо, но благодаря Рамилю-аге не погиб и снес голову врагу. После смерти предводителя мятежники кинулись в лес, но янычары, подчиняющиеся шехзаде Осману, настигли их и убили. Наследник завернул голову предателя в свой плащ и преподнес в дар отцу со словами: «Вот голова того, кто посмел бросить Вам вызов, мой Государь, и осквернить память вашего брата».       Весть о том, что именно шехзаде Осман быстро распространилась по лагерю. Популярность его возросла, но султана это не волновало, по крайней мере, он не показывал беспокойства. Всю дорогу до столицы то и дело их встречали люди, которые шли к своим домам. Поняв, чья именно процессия едет из Бурсы, люди останавливались и восславляли имя шехзаде Османа и своего султана. Впрочем, шехзаде любили и славили намного громче.       Дервиша напрягала возросшая еще больше популярность наместника Манисы. В глазах тысяч людей, в том числе и своего отца, он был достойнейшим из достойных. Но свет для одного, тьма для другого. Девриш не любил Османа, поскольку тот может стать палачом для шехзаде Ахмеда… Его госпожа не выдержит этой потери. Значит, нужно сделать все, чтобы ослабить силу Османа или убрать его с пути. Но даже если не будет Османа, шехзаде Ахмед пятый сын, шансы его невелики.       Девриш наблюдал за султаном и шехзаде всю дорогу, но оба выглядели довольными и счастливыми. Повелителя не волновала популярность сына, а шехзаде вел себя тихо, скромно, благоразумно, делал все, чтобы угодить отцу, хвалил его силу и могущество. Словом, льстил. Шехзаде не был дураком, не пытался бросить тень на власть отца.       Они продолжили путь, подъезжая к воротам города. Дервиш ехал аккурат за султаном и его сыном. Еще больше его бесило даже не присутствие наследника престола, а новой фаворитки султана, которая весь путь от Бурсы проехала верхом, а ночами ночевала в султанском шатре, в объятьях господина.       Девриша бесила эта женщина, наглая, заносчивая, высокомерная, которая глядела на него надменно и холодно, с высока. Он злился на себя, что не придушил ее в самом начале, не утопил и не покалечил. Султан увлекся этой хатун, все эти два месяца он звал ее к себе, они беседовали, смеялись. И он увез ее в столицу. Девриш надеялся, что жизнь в Топкапы быстро сотрет улыбку с уст хатун, переломает ей крылья и лишит надежд. В конце концов она совсем не красива, не так умна и образованна. Ее не готовили для роли наложницы султана, что она умеет?       Султан у самых ворот вдруг вскинул руку, вынудив процессию остановиться. Он в сияющих доспехах восседал на грозном черном коне и выглядел величественно, но в лучах солнца были заметны морщины на его лице. Падишах старел и не был силен, как прежде. Его век уходил. — Сын мой, — произнес громко султан Мехмед так, чтобы его слышали многие. Шехзаде Осман вскинул взгляд на отца и нахмурил брови. — Ты убил предателя, ты герой этой войны. Я приказываю тебе, мой шехзаде, въехать в город первым.       Воцарилась тишина. Девриш замер, вслушиваясь в пение птиц и щуря глаза от яркого солнечного света. Такого никогда не было, чтобы шехзаде ехал впереди падишаха. — Этот город, как и вся империя принадлежит вам, мой султан, — произнес шехзаде Осман спокойным, но твердым тоном. — Сначала Повелитель, затем шехзаде. Иначе и быть не может.       Султан Мехмед, кажется, остался довольным ответом. Шехзаде хоть и возразил его приказу, но уважил его натуру. Повелитель первым въехал в город, шехзаде покорно последовал за ним, и только после них въехали остальные государственные мужи. Их встречали овациями, люди кидали цветы под ноги лошадям, славили имена государя и наследника. Султан ехал впереди всех, и Девриш не видел его лица, как и выражения на лице шехзаде Османа. — Шехзаде Осман весьма умен, — произнес наместник Румелии, с которым Дервиш завязал дружбу в походе. — Да, паша, и хитер, — ответил Дервиш-ага, смирив мужа Атике Султан усталым взглядом. Тот криво усмехнулся, в его карих, лисьих глазах, промелькнула искра хитрости.       Остаток пути прошел молча. Топкапы распахнул для них ворота, стоило султану въехать на территорию родного дворца, как раздался пушечный выстрел, возвещающий жителей города о том, что их государь вернулся из военного похода.       Дервиш-ага, пребывая в напряжении, спешился с коня и протянул поводья слуге. Он пытался вернуть себе состояние спокойствия, но душа рвалась в стены дворца, желая увидеть госпожу. Она, вероятно, сильно тосковала. Но, увы, не по нему. Дервиш взглянул на султана и поджал губы, видя, что к господину без страшно подошла Назрин-хатун. Всю дорогу она ехала рядом с султаном Мехмедом, среди его свиты. Но, чтобы не привлекать внимания, облачилась в мужскую одежду и темно-коричневый грубый плащ с глубоким капюшоном, скрывающим ее от мира. Но на территории дворца девушка скинула с головы капюшон и огляделась по сторонам. На ее лице читалось любопытство. — Я и не думала, что он настолько огромный, — восторженно заметила она, подойдя к султану. — Ты еще не видела его изнутри, — ответил султан Мехмед наложнице, на которую смотрел слишком уж тепло. На памяти Дервиша он глядел так только на одного человека. На Амрийе Султан. Так неужели, свершилось чудо? — Я буду с вами? — спросила Назрин-хатун, когда султан вышел на садовую дорожку. — Ты отправишься в гарем, там тебе выделят комнату, одежду, ты сходишь в хаммам, — говорил султан терпеливым и уж больно теплым тоном. — Я сообщил Валиде Султан о том, что со мной приедет наложница.       Некоторое время они шли молча, Назрин семенила рядом с султаном, с трудом поспевая за его размашистым шагом. Позади них ступал шехзаде осман, который делал вид, что ему очень интересна садовая растительность, а не беседа отца и его нового увлечения. — А я ей понравлюсь? — спросила вдруг тихо Назрин-хатун. — Кому? — не понял султан Мехмед, но, окинув взором наложницу, догадался. — Не сомневайся и не беспокойся, Назрин. Ты моя фаворитка, значит, тебя будут уважать и оберегать. Такова моя воля.       Дервиш про себя хмыкнул. Кончено, будут уважать. Пока ею увлечен султан, возможно и будут. Но стоит интересу угаснуть, как раю придет конец. Сколько фавориток закончили в Старом Дворце, скольких продали на невольничьем рынке, когда они надоедали Повелителю? Султан был крайне жестоким человеком, чье сердце не внимало жалости и состраданию. И каждая новая фаворитка надеялась растопить его сердце, изменить его, излечить. Но бесполезно спасать того, кто сам не жаждет спасения.

***

Топкапы. Покои Валиде Дефне Султан.

      Прозвучал пушечный выстрел, которого все так ждали. Члены семьи султана Мехмеда, что собрались в покоях управляющей гаремом, всполошились. Дильруба Султан быстренько поправила завитые локонами волосы и переглянулась с матерью, в которой, очевидно, искала поддержку. Халиме Султан снисходительно улыбнулась старшей дочери и сжала руку младшей, юной Амаль Султан, облаченной в легкое белое платье. Ягмур Султан, дочь Райхан, которая весь день даже не глядела в ее сторону, теперь ерзала и вздыхала, не в силах сдержать волнение.       Валиде Дефне Султан прикрыла на мгновение глаза и вознесла молитву Всевышнему, желая всем сердцем поскорее увидеть своего сына-султана. Ханзаде Султан, облаченная в красный наряд, сохраняла спокойствие, только глаза ее лихорадочно блестели. Асхан Султан и не пыталась скрыть своей радости, держа за руку дочь, Бейхан Султан, в черные волосы которой были вплетены ленты.       Только Райхан Султан не разделяла всеобщего нетерпения и радости. Она сидела на тахте, поджимая губы и хмурясь. Три месяца она была свободна, если так можно выразиться, но ее снова хотят запереть в одной клетке с мучителем. Султанша была благодарна Атике Султан за поддержку и наставление, в ней она обрела подругу и наставницу, но внимать ее советам, отпустить ненависть, так и не смогла. Вот и теперь Райхан то и дело поглядывала на своего «верного друга», как нарекла Атике Султан, которая улыбнулась ей мягкой и светлой улыбкой, словно подбадривая. — Дорогу! Султан Мехмед Хан Хазрет Лери! — объявила стража, стоящая у входа в покои. — Шехзаде Осман Хазретлери!       Султанши и шехзаде выстроились в ряд по старшинству и статусу, среди них были и новые люди. Например, Дениз-хатун и Назлы Султан, которые приехали в Топкапы по приглашению Валиде Султан. Райхан Султан совсем их не знала, да и не желала знать. Ей хватило встречи с Дениз-хатун, которая глядела на нее с болезненной ненавистью. Из-за отца Райхан она потеряла сына, шехазде Орхана. Видимо даже через столько лет раны ее были болезненны и кровоточили, причиняя невыносимые муки. В который раз Райхан спрашивала у Всевышнего, почему она расплачивается за амбиции и жестокость своего отца? — Лев мой, наконец-то, ты вернулся! — произнесла Дефне Султан и заключила сына в объятья. Райхан Султан сжала зубы, не смея поднимать головы, не желая видеть тирана. — Тише, валиде, полно вам плакать, я добром здравии и рядом с вами, — говорил султан. Звук его голоса пробрал Райхан до костей. Стало дурно.       «Запомни, принцесса, я твое прошлое, настоящее и будущее. Отныне ты принадлежишь и служишь мне», — слова, сказанные после первой брачной ночи, когда он осквернил ее тело и выжег душу, запомнились Райхан Султан навсегда. В кошмарах она часто слышала этот вкрадчивый, пугающий шепот.       После приветствия матери султан поприветствовал второго сына, шехазде Ферхата. — Ферхат, ты возмужал, — в голосе Повелителя звучало одобрение. — Вижу, обязанности регента пошли тебе на пользу. — Я хранил для вас престол, отец, — произнес шехзаде Ферхат. — И вверяю его вам, мой султан, — сказал шехзаде.       Райхан Султан опасалась всех старших шехзаде, как и их отца. Они старше, а значит несут опасность для ее Орхана. Султанша сильнее сжала вспотевшую ладошку сына, который стоял подле нее, но не корчил рожицы, как дикарь Джихангир. Ее Орхан был хорошим, тихим, послушным и воспитанным ребенком. — Махмуд, надеюсь, у тебя хватило ума не находить неприятности на свою голову? — вопросил султан у третьего сына, когда настал его черед.       Райхан Султан почувствовала, как стоящая рядом с ней Халиме Султан напряглась. Между шехзаде Махмудом и его валиде произошел раскол. Как бы они не пытались все скрыть, правда все равно видны. Дикий нрав шехзаде пугал многих обитателей Топкапы. Махмуда просили вести себя благоразумно, но он редко внимал чьим-либо советам. Шехзаде напоминал бешенного пса, которого заковали в цепь. Конец этой цепи держала в руках Халиме Султан, только ей уже не хватало сил обуздать нрав сына. Райхан Султан подозревала, что шехзаде Махмуд пойдет по стопам сына Махидевран Султан, предателя шехзаде Мустафы, и будет казнен отцом-султаном. — Я делал все, чтобы вас не разочаровать, — промолвил сдержанно шехзаде Махмуд, и Халиме Султан позволила себе вздох облегчения. Она с волнением поглядывала на султана, чего-то опасаясь. — Ханзаде, свет моей жизни, — Райхан Султан не удивилась ласке в словах Повелителя. Она не удержалась и все же обратила взор на султана и его старшую дочь. Райхан всегда завидовала Ханзаде Султан и ее отношениям с отцом. Если султан Мехмед кого-то в этом мире и любил, то только старшую дочь. Рыжеволосая султанша была похожа на отца нравом, и вселяла в Райхан тот же страх, что и ее отец. Но зависть была намного сильнее. Любимая отцом, семьей, свободная, насколько может быть свободна женщина в их жестокие времена, Ханзаде имела право выбора и к ее мнению прислушивались. Глядя на Ханзаде, Райхан каждый раз думала о том, как бы сложилась ее жизнь, если бы войну выиграл шах Исмаил. Их государство было бы независимым, отец нашел бы для дочери хорошего мужа, она бы могла его полюбить… Но вместо свободы — золотая клетка, вместо любящего, ласкового мужа — самый жестокий из мужчин, вместо счастья — страдания. — Отец! Я возносила молитвы за ваше здравие, молила его, чтобы вы вернулись ко мне невредимым, — произнесла эмоционально рыжеволосая султанша, поцеловав руку отца. Султан Мехмед коснулся пальцами ее щеки и улыбнулся кончиками губ, в глазах его растаял лед.       Райхан Султан не в силах видеть эту перемену отвела взор и вздохнула. Ей он обычно являл совсем другое лицо, жестокое, жуткое, беспощадное. — Всевышний любит тебя Ханзаде, раз он внял твоим молитвам, — ответил султан Мехмед и, не удержавшись, поцеловал дочь в лоб, отчего та улыбнулась, широко и ясно, что не вязалось с ее холодным и надменным нравом.       Встреча с Асхан Султан выдалась менее теплой, хотя султанша и улыбалась и выглядела довольной. Но Асхан не была так любима отцом, как ее старшая сестра, но вряд ли ее это тревожило. Султанша то и дело касалась рукой округлившегося живота и улыбалась. Она была занята грядущим пополнением. Райхан глядела на белокурую госпожу, которая совсем не походила на жестокого отца и ядовитую мать, и задавалась вопросом, как два отвратительных человека могли дать жизнь кому-то настолько чистому и доброму.       Дильруба Султан заверила отца, что не сомневалась в его победе, что неудивительно.       После приветствия родных султан Мехмед велел всем удалиться и остался поговорить с матерью. Райхан Султан только этого и ждала. Если сперва в глубине души она думала о том, что можно хотя бы попытаться наладить с мужем отношения, но стоило ей увидеть его лицо, как страх черной дымкой заволок сознание, рождая чувство неистового ужаса. Она не могла победить страх. Он давно уже стал ее частью.

***

Вечер того же дня. Топкапы. Стамбул.

      Шехзаде Махмуд вошел в роскошные султанские покои, чувствуя нарастающее смятение. Ему было, что скрывать, и он опасался, что вести о его проступках дошли до ушей падишаха. Халиме Султан заверила сына, что она делала все, чтобы обезопасить его от гнева султана, но спасти себя может только сам шехзаде, если перестанет играть с судьбой и смеяться в лицо опасности.       Около месяца назад он снова выбрался в город. Махмуд не мог находиться в стенах дворца, даже в саду было мало места, хотелось чего-то нового, новых видов, новых ощущений, хотелось свободы. Но, когда ты шехзаде, твоя свобода очерчена жесткими рамками. Махмуду нравилось гулять вечерами по столице, только так ему казалось, что он жив и счастлив. Новые впечатления притупляли болезненные чувства у Нурбану Султан, которая оставалась холодна и избегала его. Она возвращала ему все подарки, не отвечала на письма, отчего Махмуд чувствовал нарастающее бешенство. Будь она рабыней, он бы давно ее украл. Но сердце его забрала султанша династии, потомок султана Сулеймана. Она никогда ему этого не простит.       Шехзаде Махмуд видел любовь в зеленых глазах своей любимой, но та противилась этим чувствам, думала, что в этой любви он найдет свою погибель. Но разве любовь может нести смерть? Махмуд не верил в это, и посему пытался завоевать сердце Нурбану, сломать ее сопротивление. Но каждый раз получал отпор. Все его дары возвращались назад, что рождало чувство бессилия. Бессилие пробуждало в нем ярость. Ярость застилала взор, туманила рассудок и мешала мыслить. В таком состоянии шехазде Махмуд всегда совершал опрометчивые поступки и не мог просчитать шаги и угадать последствия своих действий.       Месяц назад шехзаде Махмуд все-таки смог закончить серебряное ожерелье с изумрудами. Украшение, что удивительно, получилось очень красивым. Дильруба Султан надеялась, что оно для нее, Махмуд с трудом забрал его у сестры, заверив ее, что оно ее не достойно, недостаточно роскошно для дочери султана. Дильруба была падка на лесть, Махмуд знал это, как никто другой.       Шехзаде положил ожерелье в шкатулку обвитую зеленым бархатом и отправил ее во дворец Османа-паши, вот только Нурбану Султан вернула украшение назад. Махмуд в ярости разгромил покои, чувствуя бессилие и злость. Когда он сидел на тахте, глядя яростным взором на царящий в покоях бардак, в опочивальню явилась Дидар-хатун, которая с каждым днем его все больше и больше раздражала. Он старался быть ласковым к ней, но она была не той, кого он любил и желал.       Девушка пыталась выведать у шехзаде, что же случилось, подошла к нему, села рядом на тахту, прильнула к нему, пытаясь утешить, но Махмуд, не в силах унять гнев, оттолкнул хатун от себя. Она упала на пол и ударилась.       Глядя в карие, полные изумления и вины глаза фаворитки, Махмуд ощущал себя так скверно, что в пору было выть. Разумеется, он приласкал Дидар, которая слишком сильно его любила и готова была простить абсолютно все. В качестве жеста примирения Махмуд подарил ей ожерелье, сделанное для Нурбану. Теперь он почти каждый вечер видит это ожерелье на шее фаворитки и ощущает бессильную злость от пережитого унижения и обиды.       Пытаясь унять эту злость, Махмуд стал чаще выходить в город, и однажды нарвался на шайку разбойников. Они с Давудом-агой выбрались из передряги, но шехзаде был ранен в плечо. Рану его обработали в стенах дворца, в покоях Дильрубы Султан, которая пригрозила лекарше лишить ее языка. Что-то, а при необходимости Дильруба всегда защищала сумасбродного брата. Но правда все-таки всплыла. Видимо, лекарша проболталась.       Халиме Султан пришла в ужас, узнав правду. Она ворвалась в покои сына после окончания его тренировки и закатила скандал. Помня перекошенное от злости лицо матери, страх в ее зеленых глазах, шехзаде Махмуд испытывал чувство вины. Но мать обещала, что попытается сгладить острые углы.       И вот теперь шехзаде Махмуд ощущал себя паршиво, оказавшись в стенах султанской опочивальни. Слуги накрывали столы, вокруг которых лежали разноцветные подушки. Должен был состояться ужин в честь возвращения государя из похода. В гареме тоже готовилось увеселение. Шехзаде Махмуд улыбнулся кончиками губ, вспомнив, как Амаль Султан, его луноликая и нежная сестричка, выбирала ткань для наряда. Султанша перебирала ткани, то и дело обращалась за советом к матери, желая встретить отца в самом лучшем наряде.       Помимо слуг в опочивальне присутствовали и султан Мехмед вместе со вторым визирем Имперского Совета, Османом-пашой. Они находились на террасе, двери на которую были распахнуты. Шехзаде Махмуд, подавив волнение, вышел на террасу, убеждая себя, что страх его глуп. — Повелитель, доброго вечера вам, — покорно поклонился шехзаде Махмуд, хотя ему всегда было трудно склонять голову. Султан Мехмед, что стоял у мраморных перил, смирил сына грозным взглядом, от которого Махмуду сделалось не по себе. — Махмуд, лев мой, я рад, что ты исполнил мою просьбу прийти на ужин раньше, — промолвил султан Мехмед, прищурив взор серых глаз. — Ваша воля — закон для нас, Повелитель, — сказал шехзаде Махмуд, наблюдая ща отцом, который ухмыльнулся. Он перевел взор на Османа-пашу, который стоял с непроницаемым выражением на лице и слушал беседу отца и сына. — Осман, ты уверен, что не желаешь остаться на ужин? — спросил падишах у визиря. — Благодарю за приглашение, мой султан, но я истосковался по семье, не видел их долгих три месяца, — ответил Осман-паша и губы его тронула улыбка. — В таком случае не смею тебя задерживать, — сказал Повелитель, Осман-паша пожелал султану хорошего вечера, поклонился замершему изваянием Махмуду и покинул султанские покои.       Повелитель тем временем обратил взор на стремительно темнеющий небосвод, на котором одна за другой зажигались звезды. Шехзаде Махмуд стоял позади отца-султана, боясь пошевелиться и не знал, чего ему ожидать. В глубине души шехзаде надеялся, что опасность минует, что отец вызвал его потому что соскучился, но опыт говорил, что это не так. Данная мысль оказалась правдивой, поскольку стоило слугам покинуть покои, как падишах повернулся лицом к сыну и смирил его гневным взором серых, словно сталь, глаз. — Почему ты не ценишь жизнь, которую тебе подарила мать? — вопросил султан Мехмед, твердо глядя на сына сверху вниз. Шехзаде Махмуд приосанился, желая казаться больше и выше, но он заметно уступал в росте отцу. — Объясни мне, почему тебя постоянно тянет в город, полный опасностей? — Я жажду свободы, — признался шехзаде Махмуд, собравшись с мыслями. Получать выволочку от султана Мехмеда всегда было трудно. Но отец, к счастью, никогда сильно на него не гневался. — Свобода заканчивается там, где начинается угроза жизни или обязательства перед кем-то, помни об этом, — процедил султан Мехмед. — Я хотел отдать тебе в управление санджак, но, вижу, что ты еще не готов принять такую ответственность…       Слова о санджаке заставили сердце шехзаде Махмуда биться чаще. Он вздрогнул и вскинул на отца полыхающий взор, хотел возразить, но не успел, поскольку в опочивальню вошел Дервиш-ага и объявил о приходе остальных сыновей султана. Повелитель прошел мимо сына, даже не взглянув на него. — Отец, я так рад, что мы снова смогли собраться все вместе и в очередной раз восславить ваше имя! — заговорил шехзаде Ферхат с широченной улыбкой на губах. Шехзаде Махмуд поморщился от его улыбки, чувствуя всплеск раздражения. Отец считает его недостойным санджака, просто прекрасно. А Ферхат-то самый достойный. Но, понимая, что негодование лучше придержать при себе, шехзаде Махмуд вдохнул и выдохнул, пытаясь поймать равновесие. — Я тоже рад видеть тебя, мой шехзаде, — сказал султан Мехмед, обняв сына на мгновение. Ферхат просиял очередной довольной улыбкой, глядя в глаза отца-султана. Он всегда умел находить счастье и радость в мелочах, и улыбался несмотря ни на что. Наверное, поэтому Повелитель ему благоволил. — Отец, я научился лучше сражаться на матраках, — заговорил шехзаде Джихангир, который выглядел до того счастливым и веселым, что это даже вызывало опасение. Султан Мехмед провел рукой по щеке сына, который глядел на него преданно и восторженно. Голубые глаза его сияли внутренним светом.       Шехзаде Мустафа тоже удостоился ласки отца, к тихой радости шехзаде Махмуда. Ну хоть кто-то из них будет любим отцом и не вызовет на себя его гнев. Мустафа был добрым и невинным ребенком, воспитанным и тихим, он ничего не брал без разрешения, хорошо учился, не проказничал. После Мустафы султан Мехмед поднял на руки шехзаде Ахмеда.       Из всех братьев опасений в Махмуде не вызывали только Мустафа да Ахмед. Мустафа был сыном Халиме Султан, они птенцы одного гнезда. Ахмед же слаб и болезнен, его все жалели и лелеяли, понимая, что век его будет короток. Безусловно, шехзаде Махмуд любил братьев, но временами глядя в глаза шехзаде Ферхата или шехзаде Османа чувствовал, как его душу грызет червь сомнений. Что если он ошибается в них?       Глядя на то, как султан Мехмед поднял на руки шехзаде Ахмеда, а мальчик слабо улыбается, глядя в лицо падишаха, шехзаде Махмуд понимал, что Ахмед вряд ли доживет до той поры, когда мальчик становиться мужчиной. Худощавый, бледный и болезненный, он едва стоял на ногах, страдал от проблем со зрением, а от волнения у него начиналась приступы трясучки. И за что ребенку такие муки? — Почему Орхан не с вами? — спросил султан Мехмед строго, окинув взором сыновей. — Райхан Султан сообщила Валиде Султан, что у Орхана болит горло, поэтому он не будет присутствовать на ужине, — сообщил шехзаде Осман, до этого хранивший молчание.       Повелитель обеспокоился состоянием сына и, видимо, решил навестить его после ужина. Султан и его сыновья сели за накрытые столы, при этом по правую руку от падишаха разместился Джихангир, по левую — Ахмед. Мустафе досталось место рядом с Ахмедом. Махмуд оказался дальше всех от султана Мехмеда, что вызывало у него тревогу. Но она быстро сошла на нет, стелило ему увидеть довольное лицо Мустафы. — Полагаю, всем нам нужно провести время вместе, — промолвил султан Мехмед некоторое время спустя. — Как вы смотрите на то, что мы все вместе отправимся на охоту? — спросил он у сыновей. Идея падишаха была поддержана воодушевленными возгласами. — Будет славно поохотиться вместе перед разлукой, — промолвил шехзаде Осман, обеспокоенно хмурясь. — Мне нужно поскорее отбыть в санджак, лала пишет, что есть некоторые проблемы… — Похвально, что ты держишь все под контролем, Осман, — одобрительно кивнул Повелитель, тепло глядя на старшего сына. — Какие вести приходили из своего санджака, Ферхат? — спросил падишах у второго сына.       Шехзаде Ферхат отставил кубок с щербетом на стол, прочистил горло, глядя в глаза Повелителя, и словно собирался с мыслями. Шехзаде Махмуд про себя усмехнулся, Ферхата не очень-то волновали дела государства во время регентства. Он в основном полагался на советы Касима-паши и Ибрагим-паши. Да и в санджаке от его лица правит совет. — Там все в порядке, — сообщил уклончиво шехзаде Ферхат. — Надеюсь, ты прав, — усмехнулся султан Мехмед, глядя в глаза сына. Махмуд задался вопросом, а не происходит ли в Амасье что-то скверное, что-то, что не известно Ферхату, но что ведомо падишаху через его шпионскую сеть? — Совсем скоро Махмуд и ты примешь на себя такую ответственность, — без задней мысли сказал шехзаде Осман с улыбкой, но свет в его глазах померк, когда он наткнулся к хмурый взор Махмуда. — Не так ли, отец? — Вашему брату нужно многому научиться прежде чем получить в управление санджак, — ответил султан Мехмед, сверля взором третьего сына, который с трудом выдержал его взгляд, сжав руки в кулаки под столом, словно этого никто не видит.       Шехзаде Махмуду тема беседы была неприятна до крайности, старшие братья глядели на него с интересом, и если в глазах Ферхата царило понимание, за что именно падишах наказывает сына, то Осман так ни о чем и не знал. Впрочем, это к лучшему, не нужно будет слушать очередную проповедь от старшего брата, всеми любимого и восхваляемого щехзаде Османа. Как будто бы ему матери, сестры и Валиде Султан мало!       Первым ужин покинул шехзаде Осман, который, видимо, желал поскорее оказаться в объятьях своей любимой фаворитки. Затем за младшими шехзаде пришли служанки и увели их к матерям, при этом шехзаде Ахмед начал капризничать, не желая покидать заботливые объятья отца. К счастью, Ахмед так и не разревелся, что радовало.       Шехзаде Махмуд тоже откланялся и решил напоследок зайти к матери, чтобы поговорить с ней. Так было всегда, они ссорились из-за чего-то, Махмуд из упрямства отдалялся от нее, но в случае чего шел просить совета у своей умной и хитрой валиде.       Покои Халиме Султан встретили Махмуда уютом и приятной тишиной. Он в погоне непонятно за чем и забыл, как в них спокойно. Халиме Султан, узнав о том, что к ней явился старший сын, вышла из детской ему навстречу. Сорочка из темно-зеленой ткани и в тон ей халат в пол подчеркивали зелень ее глаз, черные волосы госпожи были распущены и ниспадали по плечам до самой талии. — Матушка, доброго вечера вам, — сказал Махмуд негромко, обеспокоенно глядя на мать. Он начинал злиться на себя, что приполз к Халиме Султан, стоило отцу выбить почву у него под ногами, отнять самую заветную мечту. О так мечтал о санджаке, так желал оправдать доверие отца, но в конечном итоге все разрушил своими же руками.       Халиме Султан, взглянув в глаза сына, обеспокоенно нахмурилась, тревога заволокла ее взор. Женщина взяла его за руку и увлекла к тахте, Махмуд послушно сел, султанша разместилась рядом. — Что произошло, мой шехзаде? — спросила Халиме Султан с волнением. Шехзаде Махмуд опустил голову, потупив взор, хотя это было не в его характере. Но он так устал от борьбы за любовь, что впадал в отчаянье, и терял волю. Хотелось покоя. Объятья Дидар больше не даровали ему утешения. — Отец не отправит меня в санджак, — сказал Махмуд удрученно. Во снах он видел себя санджак-беем, что нес справедливость Повелителя, правил провинцией. — Я, по его мнению, не готов к этому. — Значит, еще не пришло время, — покачала головой Халиме Султан, взяв сына за руку. Тот поджал губы, отняв у матери свою руку. — Матушка, вы можете поговорить с Повелителем? — спросил Махмуд с надеждой. — Неужели, он вас не послушает, вы же та, чьим словам он внимает, — прибегая к откровенной лести, говорил шехзаде. — Нет, Махмуд, не могу, — сказала Халиме Султан. — До похода Повелитель хотел даровать тебе в подчинение Конью, но, вернувшись из похода, передумал. Очевидно, что он узнал что-то из твоих выходок.       Махмуд помрачнел, а в его глазах вспыхнул гнев, который разгорелся в один миг. Шехзаде взвился на ноги и заходил по покоям. — Каждое действие имеет последствия, Махмуд. И только тебе отвечать за последствия своих решений и деяний, — говорила Халиме Султан спокойно, она видела его состояние, но сохраняла самообладание. — Усмири свой нрав, сынок, усыпи гордость и упрямство. Научить подчиняться и склонять голову. — Я не могу, — глухо ответил Махмуд, которого всю жизнь раздражали люди, которые ползали в ногах, подчинялись и заглядывали в рот сильным мира сего. Неужели, чтобы получить желаемое, ему нужно льстить и заглядывать в рот султану, родному отцу? — Сможешь, если захочешь выжить, — резко заметила Халиме Султан. — Я научилась этому, научишься и ты… — Я, пожалуй, вернусь к себе, спокойной ночи, валиде, — сказал шехзаде Махмуд, после чего быстро поцеловал протянутую ему руку матери и ушел прочь.       Идя по коридорам Топкапы, Махмуд прокручивал в голове фразы матери. Ползать в ногах, лебезить, льстить и подчиняться он не умел, но цель, как говорят, оправдывает средства. Но как же противно! Нужно бы взять пару уроков у Османа, он всегда все делал правильно и никогда не был объектом недовольства отца. А после того, как он убил предателя лже-Джихангира ему ничего не угрожает. Как не погляди, идеальный сын. Куда ему до Османа.       Проходя мимо ташлыка, в котором обитали наложницы, шехзаде Махмуд невольно замедлил шаг. Двери были приоткрыты, и он заметил одну из наложниц, которая сидела на своей расстеленной постели и расчесывала свои длинные русые волосы. — Юсуф-ага, — позвал шехзаде Махмуд главного евнуха, что проходил мимо гарема. — Да, господин, — учтиво поклонился слуга. — Как зовут эту хатун? — спросил Махмуд негромко, указав на рабыню, которая продолжала расчесывать волосы, переливающиеся в пламени свеч. Она была чудо, как хороша. Девушка напевала какую-то песню, по крайней мере, губы ее шевелились. — Махпейкер, господин, — ответил Юсуф-ага. — Она часть гарема шехзаде Османа, завтра предстанет пред ним. — Я желаю ее для себя, — сказал шехзаде Махмуд. — Я поговорю с братом, уверен, он не сильно расстроиться и подарит мне ее.       Сказав это, шехзаде продолжил путь, оставив главного евнуха в смятении. Он слышал, как слуга пробормотал «О, Аллах, что я скажу Ханзаде Султан», но Махмуда не волновало мнение слуг. И тем более его не интересовали чувства рабыни, чья судьба должна была измениться совсем скоро.

***

      Ночь укрыла их от всего мира, свечи давно погасли, погружая покои шехзаде Османа во мрак. Обычно Сафиназ-хатун боялась темноты, вспоминая те далекие дни, когда ее, как и десятки других невольниц, везли в грязном и мрачном трюме корабля. Даже спустя годы жизни в качестве османской женщины не смогли до конца вытравить страх из сердца Сафиназ. Но рядом с любимым мужчиной, рядом с шехзаде Османом, ее страх отступал.       Тело наложницы до сих пор хранило жар ласок мужчины, которые были до того приятными и сладкими, что ноги дрожали, а блаженство заполняло все ее существо. Они стали единым целым, шехзаде за три месяца разлуки истосковался по ней, обнимал до того нежно и бережно, целовал ее губы, перебирал пальцами волосы и любовался ее лицом. Каждый раз, видя большое чувство в глазах господина, Сафиназ боялась, что оно угаснет. Но время шло, а страсть и желание шехзаде Османа не угасали.       Они стали единым целым, а после утомленные ласками друг друга свалились на измятые простыни. По всем правилам Сафиназ должна удалиться в хаммам, а слуги должны сменить белье, но им не хотелось разрушать столь интимный миг счастья и единения. Сафиназ прижималась к горячему телу господина и хозяина, слушала стук его сердца, вдыхала его запах. О, как же она любила его… Девушка молилась, чтобы семя, излитое Османом, прижилось, чтобы она смогла даровать ему долгожданного сына, чтобы никто и ничто между ними не встало. — Я так счастлива, мой шехзаде, так рада, что мы снова вместе, — произнесла девушка, поглаживая плечи наследника. В темноте она не видела его красивого лица. К сожалению, на его щеке теперь красовался шрам, оставленный предателем, а идеальное тело было изувечено ожогом. Но красоту шехзаде Османа, унаследованную от царственного отца, шрамы не умоляли. Наоборот, добавляли очарования и мужественности. Сафиназ помнила, как шехзаде после приветствия семьи султана в покоях Валиде Султан, явился в свою опочивальню.       Сафиназ не была членом династии, да и покои управляющей не могли вместить их всех. Семья шехзаде Османа приветствовала мужа и отца отдельно. Едва Осман переступил порог покоев, он распахнул объятья для дочерей, которые с радостными визгами кинулись к отцу. Поочередно поцеловав султанш в макушки, шехзаде Осман двинулся к женам и сыну. Взор его был направлен на Сафиназ, она и сама хотела поскорее познать его объятья, но реальность такова, что Нурефсун Султан и ее сын стоят намного выше Сафиназ. Шехзаде Осман ценил традиции и не мог ими пренебречь, поэтому первой он поприветствовал законную жену и мать шехзаде.       Нурефсун Султан поцеловала протянутую ей руку и с улыбкой справилась о здоровье мужа, тот заверил ее, что с ним все в порядке, а после уделил внимание шехзаде Баязиду, которого Нурефсун держала на руках. Мальчику уже было почти полтора года, но его мать всюду носила его на руках, отчего шехзаде рос капризным. Но единственному сыну наследника престола можно позволить подобную слабость?       Каждый раз глядя на черноглазого и черноволосого Баязида, Сафиназ сожалела, что он не ее сын. Еще больнее становилось, когда она видела обожание в глазах Османа, когда он глядел на своего шехзаде. — Как же ты подрос, Баязид, — улыбнулся шехзаде Осман, взяв на руки мальчика. Баязид посмотрел на него испуганным взором и вскоре начал капризничать, видимо, отвыкнув от отца. Осман нахмурился и передал отпрыска в руки его матери. Только после этого он подошел к Сафиназ. — Шехзаде, я так рада, что Аллах вас уберег, — произнесла с трепетом Сафиназ, не в силах отнять волнение. Она была благоразумной и воспитанной женщиной, старалась не показывать посторонним эмоции и чувства, пыталась быть похожей на степенную и уверенную в себе Гюльбахар Султан, но пылкая натура, живущая где-то глубоко в душе, все-таки прорывалась через маску спокойствия. Вот и теперь внутреннее она дрожала, хотела бы кинуться в объятья любимого мужчины, но присутствие детей и соперницы ее отрезвляло.       Шехзаде Осман не сдержался и, бережно положив теплые ладони на щеки жены, отчего кожу наложницы тут же окрасил румянец, поцеловал ее в лоб. Сафиназ слабо улыбнулась, глядя в глаза мужчины. Она пыталась увидеть в серых омутах господина разочарование тем, что не смогла дать жизнь их ребенку, но видела в них только большое чувство.       Краем глаза наложница заметила, как Нурефсун Султан закатила глаза и скривилась, словно съела что-то кислое. Султанша никогда не любила Сафиназ, впрочем, ее можно понять. Будучи законной женой господина, она едва ли являлась таковой. Особенно после рождения Баязида. Шехзаде Осман, конечно, звал ее к себе в ночь с четверга на пятницу, но не касался ее, как мужчина.       Кончено, возможно он лгал Сафиназ. Никто не знает, что именно происходило за закрытыми дверьми его покоев, но фаворитка верила любимому мужчине и не сомневалась, Осман сдержит обещание, данное себе и ей. — Моя Сафиназ, я благодарен Всевышнему, что он позволил мне снова вернуться к тебе, — сказал шехзаде Осман, ласково проведя раскрытой ладонью по обнаженной спине фаворитки. Та блаженно прикрыла глаза. Но страх, что червем ее грыз, снова начал шевелиться в душе. Что если Ханзаде Султан убедит брата взять еще наложницу? Что если она увлечет шехзаде? — Мне жаль, что я разочаровала вас, — прошептала едва слышно Сафиназ, сильнее прижимаясь к мужчине. Она почувствовала, ка кон напрягся, а после тяжело вздохнул. — Ты ни в чем не виновата, Сафиназ, — произнес Осман немного погодя. — Я знаю, что ты сделала все, чтобы сберечь наше дитя, но против воли Всевышнего мы все бессильны.       Слова шехзаде были пронизаны сожалением, но в месте с тем в них чувствовалась уверенность. Сафиназ тихо вздохнула, радуясь, что господин не считает ее виноватой в случившимся. Она прокручивала в голове детали того дня, корила себя за произошедшее. Почему она не смогла перетерпеть головную боль, почему не убедилась в том, что отвар, действительно, безопасен. После выкидыша, наложница лила слезы, но потом захотела разобраться в произошедшем. Лекарша утверждала, что отвар не должен был навредить ребенку, но навредил. Неужели, женское здоровье Сафиназ настолько слабое? После потери первого ребенка она не сможет понести? — Ханзаде Султан выбрала самых красивых и плодовитых наложниц для вас, — с сожалением произнесла фаворитка, нежась в объятьях мужчины. Тот подавил вздох. — Я знаю, сестра уже сообщила мне о своем решении, — с нотками раздражения в голосе проворчал шехзаде Осман. — Так же я знаю, что обо мне распускают гнусные слухи, что я слаб и не смогу продолжить великий османский род. Но сплетни эти лживы, и вряд ли мне навредят. -А если… — возразила испуганно Сафиназ. Она ненавидела интриги, ненавидела лицемерие, старалась видеть в людях только хорошее, но раз за разом понимала, как утопична ее вера в лучшее. Сафиназ страшилась грядущего, боялась потерять любимого мужчину. Боялась, что интриги и престол погубят шехзаде Османа, убьют. Глядя в серые, словно серебро, глаза мужчины, целуя его мягкие губы, Сафиназ думала, что готова умереть вместо него в случае необходимости. Пусть он здравствует и царствует, а она возьмет на себя все беды, все его грехи и муки. — Тебе не нужно бояться, я не позволю навредить нам, — с нажимом сказал шехзаде Осман. — Касательно наложниц, я сказал Ханзаде, скажу и тебе: мне никто не нужен, кроме тебя, Сафиназ. Я больше не желаю обманывать и предавать самого себя, идти против своего сердца.       Слова шехзаде грели душу наложницы. Она все пыталась успокоиться, но получалось плохо. Девушка поерзала, прижавшись к господину, обвила его стан руками, провела ладонью по отросшим вьющимся волосам. Шехзаде Осман, утомленный долгой дорогой, вскоре уснул, прижимая ее к себе, а Сафиназ вслушивалась в его дыхание, не в силах сомкнуть глаз. Она трезво оценивала ситуацию, знала, что позиции ее мужа сильны. Ни один из братьев Османа не имел такой поддержки. Народ восхвалял его имя, армия готова была идти за ним, султан Мехмед видел Османа преемником. Личностные качества шехзаде Османа говорили, что он первый среди равных, он достоин трона, как никто другой.       Но тем не менее Сафиназ страшилась грядущего. У господина есть братья, его соперники. Как бы они не любили друг друга, в первую очередь они враги. Осман верил, что они с братьями смогут сделать мир лучше, найти компромисс, поймать равновесие, что страшный закон Мехмеда II Фатиха, изжил себя.       Сафиназ хотела бы верить в эту утопию, но, видя огонь в глазах Халиме Султан, понимала, что та сделает все, чтобы сберечь своих сыновей. Райхан Султан тоже мать, она скорее омоет руки в крови соперников своего сына, лишь бы ее Орхан жил и правил. В синих глазах шехазаде Ферхата, любимого брата Османа, тоже царило какое-то странное выражение. Все сыновья султана вроде как были преданы друг другу, любили друг друга, но кто знает, что произойдет, если сомнения и страхи отравят их сердца?       Сафиназ, приподнявшись на локтях, поцеловала любимого мужчину. В темноте она немного промахнулась и коснулась губами скулы господина. Тьма скрывала от нее лицо Османа, но память заботливо воспроизвела перед ее взором красивые и идеальные черты возлюбленного. — Что бы не произошло, Осман, я всегда буду рядом, — тихо прошептала наложница. — Я стану для тебя щитом и мечом, точкой опорой, даже если ты отвернешься от меня…       Шехзаде Осман спал и не слышал ее клятвы. Он, вероятно, сильно устал в походе. Сафиназ знала, что походные условия не сильно нравились господину, а слабое здоровье могло доставить неприятностей. Но сила воля у шехзаде была невероятная, он терпел, стиснув зубы, и шел к поставленным целям, несмотря на любые преграды. Ее господин лучше братьев, лучше отца-тирана. Он то, что нужно Османской Империи.

***

      После праздничного ужина все семейство собралось в покоях Османа-паши, который сейчас с удобством разместился на тахте, расставив ноги. У него на коленях сидел двухлетний Муса, который соскучился по ласке родителя и поэтому притих, вслушиваясь в его размеренный голос. По обе стороны от отца устроились младшие дочери Михримах Султан и Хатидже Султан, которые, перебивая друг друга с восторгом делились всем, что происходило с ними пока отец отсутствовал.       Айлин Султан вместе со старшей дочерью и сыном разместились на больших подушках подле мужа и отца. Султанша с улыбкой наблюдала за происходящим, глядя на своих детей, которые сияли довольными улыбками на детских, совсем еще невинных лицах. Султанзаде Рустем жался к матери и молчал. Он рос тихим и спокойным мальчиком, много читал, желал знать как можно больше. Видимо тягой к знаниям он пошел в отца. Хюмашах Султан, старшая дочь Айлин, похожа на отца во всем от цвета волос до цвета глаз, тоже была задумчива и немногословна. Впрочем, это ее обычное состояние. Девушка росла себе на уме, предпочитала обществу братьев и сестер уединение с книгой. — Отец, вы говорили, что мы после похода отправимся на охоту, — сказал Рустем, привлекая тем самым внимание отца. Он испытующе вгляделся в черты родителя, ища в них подтверждение чаяньям. — Значит, отправимся, — кивнул Осман-паша уверенно. — Повелитель уладит кое-какие дела, после чего мы отбудем на охоту на пару дней. — Как славно, — мечтательно прикрыл глаза Рустем, который никогда не был на совместной охоте с семьей султана. Мальчик хоть и не был сильно воинственным, старался быть достойным сыном. Его отец любил охоту и отлично владел мечом, поэтому Рустем не пренебрегал тренировками, хотя они давались ему с трудом. Султанзаде желал стать достойным сыном и наследником Османа-паши, и родители в этом ему помогали.       Через некоторое время, когда детям настала пора отходить ко сну, Айлин Султан позвала прислугу, которая увела султанш и султанзаде из опочивальни. Хюмашах Султан пожелала родителям доброй ночи, поблагодарила отца за подарок — браслет, и удалилась.       Айлин Султан села рядом с мужем на тахту. Она, очевидно, весь вечер ждала, когда они останутся они, чтобы насладиться обществом мужа. Стоило ей прильнуть к супругу, как он с жадностью ее поцеловал, словно желал показать, насколько сильно соскучился. С годами сомнения в том, что она недостойна его любви, улетучились, уступив место уверенности. Осман любил ее всем сердцем, оберегал от всех бед, служил тихой гаванью и опорой во всех начинаниях. Айлин Султан отвечала ему тем же. — Я так тосковала, — призналась султанша, пряча лицо в отвороте кафтана мужа. — Я тосковал больше, моя госпожа, — ответил Осман-паша с улыбкой на губах. Айлин Султан вдруг хихикнула, как юная девица. — Что такое? — вопросил мужчина, не поняв, что послужило причиной ее веселья. — Видел бы нас кто сейчас. Мы как влюбленные юнцы, — рассмеялась султанша. — Поверь, рядом с тобой я и ощущаю себя юнцом, — сказал паша, заключив жену в объятья. — Я тоже, — ответила Айлин Султан, больше всего на свете желая, чтобы ее счастья было вечным, и чтобы никакая сила не отняла у нее тех, кого она так любит, и кто любит ее в ответ. — Осман, — некоторое время спустя султанша позвала мужа по имени, он отозвался тут же. — Меня беспокоит Нурбану.       Осман-паша тяжело вздохнув, вспомнив о воспитаннице, дочери давнего друга Ильяса-паши, который почил много лет назад и передал ему тяжкое бремя. Айлин Султан знала эту историю со слов мужа. Когда-то давно, во время похода на Сефевидов Ильяс-паша закрыл Османа от вражеской стрелы и был тяжело ранен. Он думал, что умрет, а Осман испытывал чувство вины. Стрела предназначалась ему, а не Ильясу. Осман позаботился, чтобы за пашой смотрели лучшие лекари и навещал его в шатре. Ильяс-паша думал, что не выкарабкается, что Азраил уведет его в сады Всевышнего. Осман-паша был обязан ему жизнью, и тогда Ильяс попросил друга лишь обо одном. Позаботиться о его единственной дочери, которую Ильяс-паша никогда не видел. Нурбану родилась после ухода отца в военный поход. Осман-паша пообещал, что воспитает султаншу, как родную дочь, и сделает все для ее счастья и благополучия. К счастью, Ильяс-паша выжил, вернулся в Стамбул, забрал дочь у ее тетки, Гевхерхан Султан. Нурбану Султан росла подле отца и его новой жены, Назлы Султан, племянницы султана Мехмеда. Осман-паша уже было забыл о данной когда-то клятве, но болезнь унесла жизни Ильяса-паши и его беременной жены, Нурбану Султан осиротела. Тогда-то и настало время вспомнить когда-то данное обещание.       Осман-паша, поговорив с женой, которая тоже ценила данные клятвы, забрал осиротевшую султаншу в свой дворец. Нурбану хотели забрать Юсусф-ага и Хасан-рейс, родные братья ее отца, но султан Мехмед отклонил их кандидатуры, оставив дочь верного слуги на попечение члена династии. Ильяс-паша был братом Амрийе Султан и верно служил государству, Повелитель всегда высоко ценил заслуги верных людей.       Осман-паша старался, чтобы Нурбану Султан стала своей в стенах его дворца, но султанша была разбита потерей родителей, печальна и грустна. Помня, что ему рассказывал Ильяс-паша об увлечениях дочери, Осман подарил султанше лук, меч и лошадь. Но едва ли это помогло им сблизиться. С Хюмашах Султан Нурбану Султан тоже не смогла подружиться. Слишком уж разными они были. Так и жила дочь Ильяса-паши с ними в одном доме, но едва ли была частью их семьи. — Что с ней? — спросил Осман, когда Айлин отстранилась от него, чтобы заглянуть в его глаза. — Она в последнее время задумчива, плохо ест, ее что-то гложет, но я не знаю, что именно, она не открывает мне сердце, — удрученно рассказала Айлин Султан. — Нурбану всегда была своенравна, активна и остра на язык, теперь же она стала тенью самой себя, словно что-то вытягивает из нее волю к жизни.       Осман-паша взволнованно нахмурился. Он плохо понимал женщин и был больше воином, чем всем остальным. Если его дочери принадлежали ему, росли на его руках, то Нурбану Султан так и осталась загадкой. Девочка, теперь уже девушка, никому не открывала душу, не позволяла дотронуться до сердца. Сегодня, во время ужина Осман заметил, что Нурбану бледна и печальна, глаза ее были красны, словно от болезни или частых слез. Она так ничего и не поела, не участвовала в дискуссиях между Хюмашах и Айлин, которые временами за ужинами спорили о той или иной книге. После ужина Нурбану удалилась в свои покои, выбрав одиночество, а не семейный вечер. — Может, она поссорилась с Дильрубой Султан и шехзаде Махмудом? — предположил султанзаде Осман. Так уж вышло, что Ильяс-паша поддерживал Халиме Султан, а его жена, Назлы, была ее подругой. Султанши часто проводили время вместе, поэтому и их дети были дружны. После смерти родителей Нурбану если и тянулась к кому-то, то только к детям Халиме Султан. — Вероятно, так и есть, — согласилась Айлин Султан. — Нурбану отказывается от визитов в Топкапы, словно избегает кого-то.       Осман-паша поджал губы. Еще конфликта с детьми султана не хватало. Шехзаде Махмуд и Дильруба Султан были не самыми приятными людьми. Но и Нурбану далеко не робкая, она могла дать отпор в случае чего. Так что же произошло? — Дефне Султан сегодня упомянула, что нужно подыскать достойного мужа для Нурбану, а там очередь и до Хюмашах дойдет, — обеспокоенно заметила Айлин Султан, и в ее глазах вспыхнул упрямый огонь. Она была против желания Валиде Султан выдать султанш замуж. — Осман, прошу сделай что-нибудь, еще слишком рано. Наша Хюмашах слишком юна для брака. После свадьбы она уедет в санджак мужа, и я с ума сойду от разлуки с дочерью, — Айлин Султан дала волю чувствам, и позволила отчаянью заполнить ее взор. Осман-паша был удивлен подобным всплеском эмоций, но быстро совладал с собой. — Тише, душа моя, — сказал он, снова заключая жену в объятья. — Я поговорю с нашим Повелителем, думаю, нам стоит с этим повременить.       Айлин Султан с облегчением вздохнула. Она наделась найти для дочери достойного мужа, которого она сможет полюбить, и не просто полюбить, а полюбить взаимно. Нет ничего прекраснее, взаимной любви, Айлин знала об этом, как никто другой. Она была счастлива в браке и любима, и желала своим детям того же. В конце концов, какая мать не желает своему ребёнку счастья?       «Если только это не Михрумах Султан», — подумала Айлин Султан и настроение ее стало скверным. Матушка принесла в жертву Хатидже и Рану в угоду личным амбициям, она хотела так же поступить и с Айлин, к счастью решительность Османа спасла их всех от печальной участи.       Когда детей у Михрумах не осталось, она взялась за племянниц. Бедная Бахарназ Султан стала женой старика и едва ли счастлива в браке, но едва ли этот аспект кого-то волнует.

***

      С трудом уложив детей спать, Хандан Султан вернулась в свою опочивальню, оставив с шехзаде верных слуг. Она после праздника в гареме все еще не переоделась в ночные одежды, лелея надежду, что султан придет в ее покои. Он всегда после походов или охоты ее навещал в первую ночь. Истосковавшись по женской ласке, падишах приходил поздней ночью и оставался до утра. Утром они завтракали вместе с детьми, после чего он покидал ее. Только потом наставал черед других его женщин. Халиме Султан, Райхан Султан или других наложниц.       Но в этот раз что-то изменилось. Хандан Султан успокаивала себя, говорила себе, что все идет, как обычно, ей бояться нечего, что будет, как всегда. Но новое увлечение султана Мехмеда расхаживало по гарему. Ее звали Назрин, и Повелитель привез ее из Бурсы.       Хандан Султан помнила все письма сестры в мельчайших подробностях. Рузиля писала ей обо всем, она даже пыталась погубить хатун, подкупила стражника, чтобы тот ее обесчестил. Но Назрин мало того, что повезло, так еще сам султан ее спас. Рузиля хотела убрать Назрин, но сама толкнула ее в объятья Повелителя. Хатун делила с султаном постель два месяца, пока длился поход, и теперь прибыла в Топкапы.       Хандан Султан взывала к своему благоразумию, но страх отравлял ее душу, а ревность ослепляла. Она убеждала себя, что он забудет о Назрин, но они были вместе два месяца, она могла его увлечь. А если понесет? Той же Долунай хватило трех ночей. Вспомнив о рыжей выскочке, Хандан едва не застонала. Еще одна ее головная боль. Она беременна уже три месяца, и твердит, что у нее родиться шехзаде. Султанша ненавидела девчонку, мечтала от нее избавиться, но помнила, что защищать от гнева султана ее не станут. Она итак боялась, что о покушении на дитя Долунай узнает сам Повелитель.       «У этого короля их будет много. Ты будешь его королевой, пока тебя не заменит другая. Моложе, ярче и сильнее. Когда она придет, ты все потеряешь и захлебнешься в слезах и в крови. В твоем конце — ее начало. Такова судьба…» — слова пророчества набатом звучали в голове, лишая рассудка. Как много людей жаждет отнять ее счастье, уничтожить все, что у нее есть. Забрать у нее любовь султана Мехмеда, каждый раз глядя на очередную наложницу Хандан впадала в отчаянье. Долунай или Назрин? Кто из них ее заменит? Первая беременна, вторую он привез из Бурсы. Она не красива, да соблазнительной фигуры не имеет, чем она его завлекла? Быть может в пылу сражений султана обуяла похоть, а рядом не было красавиц? Хотела бы Хандан в это верить.       Сегодня, во время приветствия господина в покоях управляющей гаремом, Хандан Султан трепетала от нетерпения и страха. Впрочем, ее тревога усилилась, стоило султану Мехмеду подойти к ней. Она поцеловала протянутую ей руку, заглянула в его глаза, и увидела в них лишь холод и безразличие. Не было привычного тепла, не было ухмылки на его губах. Так неужели час пришел?       Во время праздника в гареме Хандан Султан была печальна. Она глядела на происходящее с безразличием, ожидая ночи, чтобы развеять свои страхи. Халиме Султан источала улыбки, беседуя с Дениз-хатун, сидящей рядом с ней. Обе женщины были чем-то неуловимо похожи, овалом лиц, статью, чертами лица, только у Дениз-хатун волосы вились и глаза были карие, а не зеленые.       Атике Султан даже поинтересовалась у них, не родственницы ли они, на что женщины рассмеялись и заверили ее, что нет. Хотя обе были абхазского происхождения. Долунай-хатун к ярости Хандан Султан тоже сидела в кругу султанш. Девушка была облачена в изумрудное, слишком роскошное для фаворитки платье, в ее рыжих, распущенных волосах сияла корона с изумрудами. Хатун поедала сладости и пританцовывала в такт музыке, смеялась и веселилась, вызывая на лице Валиде Султан улыбку. Хандан Султан чувствовала досаду и страх, глядя на Долунай. Молодая, красивая, здоровая и беременная от господина. Султанша молилась, чтобы хатун родила девочку, чтобы султан Мехмед о ней не вспомнил и не сделал ее любимицей.       Хуже стало, когда Дефне Султан велела привести Назрин-хатун, что тут же выполнили. Фаворитка султана, облаченная в светло-голубое платье, в котором ей, кажется, было некомфортно, не произвела на султанш впечатления. Высокая, но слишком худая, с вытянутым лицом, вся в веснушках и голубыми, до странности светлыми глазами, она была какой-то блеклой. Еще и волосы тонкие и мышиного цвета, что господину в ней понравилось? — Назрин, ты обустроилась в комнате? — спросила Дефне Султан, глядя равнодушным и словно усталым взором на хатун. — Да, госпожа. Спасибо за заботу, — улыбнулась девушка, склонив светловолосую голову. — Для меня честь познакомиться с матушкой Повелителя и его семьей. — Надеюсь, ты найдёшь свое место в Топкапы, — кивнула Валиде Султан, глядя на наложницу. — Иди, повеселись с другим фаворитками.       Назрин-хатун поклонилась и удалилась. Вопреки словам управляющей, она не осталась на празднестве, а поднялась на второй этаж, видимо, решила вернуться в свою комнату. В комнату, где она жила одна, так повелел султан Мехмед. — Вот и закончилось твое время, Хандан, — негромко промолвила сидящая рядом с султаншей Мехрибан Султан, в глазах которой царило злорадство. — Мое время никогда не закончиться, — не осталась в долгу Хандан Султан, она хотела бы говорить твердо и уверенно, но от страха голос дрогнул. Мехрибан Султан криво усмехнулась, отчего ее обезображенное лицо приняло жуткую гримасу и решила не отвечать любимице султана.       Хандан Султан покинула праздник первой. Не было сил видеть Долунай-хатун, чей смех действовал на нее подобно яду, слушать полные лжи и лицемерия беседы Мехрибан и Халиме. Вот уж две змеи стоят друг друга. И когда тихая и незаметная Мехрибан, боящееся собственной тени, стала такой ядовитой? Или она всегда такой была?       Метания Хандан Султан по покоям были прерваны приходом Хаджи-аги. Султанша посмотрела на слугу с надеждой, что повелитель не придет, поскольку позвал ее к себе. Но слова слуги разбили ее ожидания: — Повелитель сейчас в гареме. В покоях Райхан Султан.       Что? Почему? Райхан Султан никогда не входила в число любимых женщин падишаха, скорее наоборот, она была им презираема. Так почему в первую ночь он отправился к ней. Хандан вспомнила, что Райхан отсутствовала на празднике, поскольку, как сообщила Дефне Султан, Орхан немного приболел.       Наверное, следует позвать лекаря. Хоть Ахмед и не был рядом с братом, но Джихангир посещал с ним одни и те же уроки, он мог заразить слабого и уязвимого Ахмеда, в то время как сам будет здоров. Понимая, что султан занят, Хандан хотела позвать лекаря для сына, но заглянув в его опочивальню, увидела спящего мальчика и решила, что позовет лекаря позже. Ахмед в последнее время с трудом засыпал, спал чутко, а когда просыпался, начинал капризничать.

***

      Шехзаде Орхан болел не так часто, как шехзаде Ахмед, но волнение Райхан Султан это не умаляло. Утром шехзаде был здоров и бодр, но к вечеру у него появилась слабость, а к ночи он слег в постель, дрожа от холода. У него болело горло, мальчик стучал зубами, что даже грелка не помогала. Райхан находилась рядом с сыном, держала его за руку во время осмотра лекаря, утешала и подбадривала. Она не могла оставить сына одного и не посетила праздник в гареме, да и не любила их султанша. Очередной театр абсурда, лжи и лести, частью которого Райхан Султан за десять лет брака так и не стала.       Отправив Ягмур Султан на торжество, чтобы султанша не путалась под ногами и не испытывала ее терпение, Райхан осталась с сыном. Она держала его за руку, гладила по смуглым щекам, шептала слова любви. Орхан, ее маленький львенок, отвечал ей тем же. — Я буду тебя защищать, мама, и беречь, — говорил тихо шехзаде, глядя черными глазами в очи матери. В глазах сына сияли тысячи звезд, наполняя душу Райхан Султан такой любовью и лаской, что слезы наворачивались на глаза. — Я вырасту и стану таким, как мой отец, буду самым сильным…       Упоминание султана Мехмеда стерло улыбку с губ Райхан Султан. Каждый раз, когда ее дети говорили, что желают быть похожими на отца-султана, султанша молилась об обратном. Ей было невыносимо слышать подобные речи от своих детей, видеть в них черты деспота и мучителя. Но они дети, им всего не объяснишь и не расскажешь. К тому же султан Мехмед не забывал о них. Что еще нужно ребенку, особенно мальчику? Чтобы отец был рядом и гордился тобой. — Ты будешь намного лучше своего отца, Орхан, — говорила едва слышно Райхан Султан, страшась, что ее кто-то услышит. Она хотела бы сказать, что султан Мехмед не тот человек, на которого следует равняться, но не могла. Даже у стен есть уши, ее слова вырвут из контекста, извратят до неузнаваемости и донесут до падишаха. Давать причину для гнева не хотелось.       Райхан Султан малодушно надеялась, что весть о болезни Орхана не дошла до ушей Повелителя, что не стоит бояться, что он нарушит их покой, но в этом дворце ничто не происходило без ведома султана.       Когда стража объявила о приходе господина, Райхан Султан задрожала от ощущения неизбежности и страха. Она понимала, что пока рядом сын и дочь, он не причинит ей боли, но все равно находиться рядом с падишахом было страшно и жутко. Оживали призраки прошлого, перед глазами мелькало все, что он делал с ней за закрытыми дверьми главных покоев.       Райхан Султан встала с края постели сына и склонилась в поклоне. Время царило позднее, и она, уповая на то, что падишах не явиться к сыну, облачилась в темно-красную сорочку в пол из тончайшего шелка. На дворе стоял август, самый жаркий из месяцев лета, из-за жары в покоях было душно, и Райхан предпочитала отходить ко сну в легких одеяниях. Поверх сорочки, отточенной черным кружевом был накинут легкий халат, который она инстинктивно запахнула, стремясь скрыться от взора султана. Шехзаде Орхан задремал, не дождавшись прихода отца. Райхан Султан надеялась, что падишах скоро уйдет, она давила в себе желание убежать из детской, спрятаться. — Что с ним? — спросил обеспокоенно Повелитель, задержав взор на султанше. Полы халата немного разъехались, открывая шею и вырез декольте. Райхан подавила желание прикрыться. Она все еще оставалась молодой и красивой женщиной, и могла распалить в муже желание. Вот только близость с ним была по-прежнему ужасна и мучительна. — Болит горло, поднялся жар, — сказала Райхан Султан. — Ягмур ждала вашего прихода, она в детской, — сообщила принцесса в надежде, что султан Мехмед покинет детскую сына и навестит дочь. Так и вышло. Повелитель осторожно поправил одеяло на сыне и отправился в комнату дочери. Проходя мимо Райхан Султан, он окинул ее взором и усмехнулся. — Полагаю, нам нужно возобновить наши ночи. Я соскучился по твоим ласкам, — с издевкой сообщил султан Мехмед, заставив жену побледнеть да так, что кожа ее приобрела зеленоватый оттенок. Райхан Султан подавила желание кинуться в ноги господина и не расплакаться, моля ее больше не трогать. Но это только распалит его. Султана влекла жестокость, а мольбам он никогда не внимал.       Повелитель ушел к дочери, а Райхан обессилено опустилась на край постели сына и, чувствуя, как внутри все сжимается от страха и отвращения, склонилась над Орханом и коснулась губами его горячего лба. Женщина молилась, чтобы султан Мехмед забыл о ней, нашел себе новые игрушки. Вот только кто она такая, чтобы ее молитвы дошли до Всевышнего?