Перекрестки судеб

***

Июнь 1602 года. Османская Империя.

      В Амасье царила скука. А они уже почти месяц находились в гостях у Ирем-хатун и ее мужа Али-эфенди. Даже по законам гостеприимства это слишком длительный срок. Альмас Султан опостылел этот дом, этот город, общество приторной Ирем-хатун, ее глупого мужа и мачехи. Она хотела бы поскорее вернуться в столицу, чтобы снова и снова наслаждаться объятьями шехзаде Сулеймана. Как там он без нее? Тоскует ли? Жаждет ли их встречи так же сильно, как и Альмас Султан?       Дни текли однообразно. Утром завтрак в ненавистной компании, которая все больше и больше раздражала султаншу. Затем ненужная прогулка по набережной, в ходе которой Дениз-хатун в лучшем случае молчала, в худшем начинала вспоминать былое. Видимо с возрастом в ней проснулась сентиментальность, раз женщина то и дело вспоминала былое. Она с тоской в карих глазах глядела на возвышающейся на холме дворец санджак-бея, в котором когда-то была счастлива. Иногда Дениз рассказывала Альмас истории из прошлого, о людях, которые когда-то жили, о том, что видела. Но никогда, ни при каких обстоятельствах она не говорила о родителях Альмас Султан. Словно они оба, шехзаде Махмуд и Альфия Султан, не были достойны, чтобы их вспоминали.       После прогулок были унылые посиделки в компании той же Дениз, Ирем и дочери бывшей служанки, четырехлетней пухлой девочке, которая раздражала глупыми капризами и просьбами поиграть. Альмас за время пребывания в гостях успела ее крепко возненавидеть, поскольку девчонка таскалась за ней, могла войти в ее гостевую комнату, трогала ее вещи.       Альмас Султан ненавидела этого ребенка и в глубине души завидовала ей, как в свое время завидовала Нурбану Султан, у которой была нормальная семья, отец и мать, души в ней не чаявшие. Ильяс-паша и ей внимание уделял, но Нурбану он, безусловно, любил всем сердцем.       Вечером Альмас удалялась в гостевую спальню, ложилась в постель и мечтала о воссоединении с Сулейманом. Она представляла его поцелуи, его руки на своей талии, его ласки. От всего этого жар охватывал тело и отдавал приятной тяжестью внизу живота. Больше всего на свете Альмас желала всегда быть с любимым и стать с ним одним целым. Но пока их счастью мешали. Дениз, султан, правила. Только тетушка Михрумах ее понимала и поддерживала, только она понимала и принимала ее такой, какой Альмас была и не желала, чтобы девушка притворялась другим человеком, как это делала Дениз. — Когда мы вернемся домой? — упрямо спросила Альмас Султан, в этот вечер изменив привычным правилам. Она явилась в опочивальню мачехи, которая сидела перед зеркалом в бардовой сорочке, которая выгодно подчеркивала ее смуглую кожу и кудрявые черные волосы. — Всему свое время, — глядя в отражение Альмас в зеркале, произнесла Дениз-хатун, расчесывая серебряным гребнем свои роскошные волосы, пронизанные сединой. Время ее не пощадило, а потери прибавили морщин на некогда красивом лице. Временами, глядя на мачеху Альмас думала, что в юности та была прекрасна, как никто другой. Интересно, какой была родная мать Альмас? — Ты всегда так говоришь, — капризно надув губы, сказала Альмас, сев на тахту. Она была облачена в сорочку цвета слоновой кости с длинными рукавами. — Нельзя пользоваться гостеприимством хозяев так долго, — заметила она, не зная, как повлиять на мать.       Дениз-хатун устало вздохнула и, закончив расчесывать волосы, отложила в сторону гребень. После чего поднялась с дивана и приблизилась к сидящей на тахте Альмас Султан. — Альмас, свет моей жизни, — заговорила она ласкающим слух бархатным голосом. Альмас Султан замерла, как мышка перед удавом. Ей редко доводилось слышать похвальбу и добрые слова от скупой и строгой матери, поэтому такие мгновения на вес золота. — Почему ты стремишься в сырость Старого Дворца, где мы всего лишь птички, запертые в клетку? Почему бы не наслаждаться свободой. Только в ней истинное счастье, — говорила Дениз-хатун и, положив руки на плечи дочери. Альмас Султан сперва напряглась, но когда мачеха погладила ее по плечам, девушка дрогнула. Нуждаясь в опоре и ласке, она поддалась к Дениз и обняла ее за талию, уткнувшись лицом в ее живот. — Разве счастье не в любви? — спросила девушка негромко. — Любовь… — фыркнула Дениз. — Поверь моему опыту, любовь не то, ради чего стоит рисковать жизнью. И она очень редко приносит счастье, скорее уж наоборот.

Бурса. Османская Империя.

      Разомлевая после жара хаммама Назрин-хатун шла по затемненным коридорам главного дворца Бурсы, направляясь в комнату для слуг. Она весь день провела подле Нуртен Султан, которая с каждым днем беременности становилась все капризнее и капризнее. Видимо, состояние матери передалось и ее сыновьям. Ибрагим и Мустафа весь день проказничали и капризничали, и Назрин все время была при них. Сегодня у нее даже не получилось потренироваться в саду утром, что весьма ее расстроило. Она привыкла, что по утрам во время тренировок пересекается с султаном Мехмедом, общество которого ей нравилось все больше и больше. Наверное, дело было в власти, которой был с ног до головы окутан султан. Или в том, что он смотрел на нее, как на человека, а не на грязь. Почему-то несмотря на дурную славу Повелитель не вызывал в ней страха, скорее уважение и восхищение.       Так или иначе тренировку в саду пришлось пропустить, и провести весь день за присмотром близнецов и выполняя прихоти султанши. Еще и Рузиля-хатун стана невыносимой и теперь цеплялась по всяким мелочам. Раньше она не обращала на Назрин никакого внимания, а теперь вдруг заинтересовалась ее работой, что казалось странным.       Вечером, уложив султанзаде спать, Назрин с разрешения Нуртен Султан посетила хамам. Она любила купаться, но слугам это не дозволялось делать часто, как бы хотелось. Слугам не была доступна и большая часть уходовых средств, что раньше Назрин ни капли не расстраивало, а теперь почему-то огорчало. Она сама не поняла, как начала наряжаться, стараться чтобы одежда всегда была опрятна и чиста, лицо не заляпано грязью, а волосы, уложенные в косы, были чистыми и растрёпанными. Еще Назрин с волнением оглядывалась по сторонам, гуляя по саду, или занимаясь домашними делами, словно искала кого-то или ждала. В глубине души хатун понимала, кого именно жаждет увидеть, но пока не готова была себе в подобном признаться. После хаммама Назрин, облачившись в платье из грубой ткани серого цвета, шла по темным коридорам, удивляясь, почему погасили факелы. В коридорах было прохладно, и хотелось поскорее добраться для комнат прислуги и лечь в убогую постель, чтобы хоть немного отдохнуть.       Внезапно она услышала за спиной шаги, а в следующий миг ее так приложили по голове, что девушка вскрикнула и начала оседать на пол. Но не тут-то было. Некто схватил ее за волосы и затащил в одну из подсобок, темную и пыльную. В темноте она не видела лица нападающего, но пыталась дать ему отпор. Жалко, что у нее нет в руках хотя бы кинжала!       Ярость вылилась в кровь бурным потоком, Назрин попыталась вывернуться из крепкой явно мужской хватки. Нападающий был высоким и крепким, даже слишком. Назрин попыталась ударить его в пах, но нога ее была перехвачена, а щеку обжег сильный удар. В следующий миг ужас озарил сознание девушки, когда шершавые ладони задрали юбку платья и легли на ее худощавые бедра. Она словно снова оказалась в одном из своих ночных кошмаров. Но боль во рту от пощечины, как и запах пота от нападающего и запах сырости подсобки, в которой ее хотели изнасиловать говорили, что происходящее не сон.       Руки тем временем разорвали лиф платья, Назрин, понимая, что сама не справиться и не защитит себя, закричала во всю силу легких, за что снова получила сильную пощечину. Слезы брызнули из ее глаз, когда руки до боли сжали небольшие груди, причиняя тем самым боль. Она думала, что под сводами этого дворца находится в безопасности, что ее никогда не постигнет участь сестры. Хасан, ее брат, обещал, что ее никто не посмеет тронуть в этом месте. Похоже, он солгал ей.       Послышались торопливые шаги и голос, который напугал несостоявшегося насильника. Тот отпустил Назрин, и она рухнула на грязный пол, содрогаясь от беззвучных рыданий. Неизвестный убежал, хлопнув дверью, а Назрин продолжала рыдать, размазывая по лицу слезы. Она представляла то, что с ней хотели сделать и чувствовала страх и омерзение. Снова она ощущала себя маленькой, жалкой и никчемной, ни на что неспособной.       Распахнулась дверь, и Назрин поморщилась от света факела в руке вошедшего. Девушка сжалась, инстинктивно пытаясь прикрыть нагие участки тела, и ощутила волну мучительного стыда, когда поняла, кто именно спугнул насильника. Яркий свет факела освещал все еще красивое лицо султана Мехмеда III, взор которого остановился на плачущей Назрин-хатун. То, что происходило потом, девушка помнила смутно. На стене подсобки была подставка для факела. Султан Мехмед, повесив факел, приблизился к сидящей на полу Назрин и, молча, не задавая вопросов, снял с себя халат и накинул его на плечи девушки.       Назрин тут же вцепилась в халат султана, как в единственное свое спасение и продолжила дрожать всем телом. Ей казалось, что она все еще чувствует шершавые руки, скользящие по ее телу, поцелуи, смрадное дыхание изо рта и запах пота, что исходил от нападавшего.       Повелитель, оставшийся в ночном одеянии из шелка, склонился над Назрин и осторожно убрал от ее опухшего лица прядь волос, отчего девушка зажмурилась и попыталась отвернуться и спрятать лицо. Она, должно быть, выглядит просто отвратительно. — Тише, Назрин, тебе ничего не угрожает, — негромко заметил султан Мехмед, после чего поднял ее на руку. Назрин хотела оказать сопротивление султану, вспомнив о том, что у него до конца не зажило плечо, но замерла, ощутив сильные и надежные мужские руки, которые словно защищали ее от всего мира.       Девушка придалась к груди султана и уронила голову ему на плечо и тихонько заплакала, хотя прежде считала слезы проявлением слабости. Но так страшно ей давно не было, а чувство благодарности к падишаху росло и множилось в душе. Он принес ее в свои покои, в которых обосновался на правах правителя. Там, посадив Назрин на ложе, султан взял кубок и наполнил его вином. — Выпей, — велел господин, протягивая Назрин кубок. Девушка приняла его и испила напиток, морщась при этом. Ее все еще трясло от ужаса и страха. — Скажи, тот кто на тебя напал, успел что-то с тобой сделать? — спросил султан Мехмед негромким и вкрадчивым голосом, глядя в голубые глаза девушки, которая отдала ему опустевший кубок. — Нет, нет, — покачала головой Назрин-хатун. — Вы пришли вовремя, вы меня спасли! — всхлипнув, вскрикнула девушка, изменяя привычной выдержке. Она вскочила с кровати и кинулась к ногам падишаха. — Вы спасли меня, спасли! — в подступающей истерике твердила Назрин. — Тише, — лаконично сказал, точнее велел Повелитель. Наверное, он не привык кого-то утешать и быть героем. Султан Мехмед, взяв девушку за предплечье, велел ей встать и снова посадил на кровать. Назрин глядела на него снизу вверх широко распахнутыми глазами. Она ненавидела чувство слабости и жалости, особенно когда кто-то питал эти чувства к ней, жалел ее или считал слабой. Но в данный момент девушка ничего не могла с собой поделать. Было так страшно и так жутко, а чувство благодарности разливалось в душе, вытесняя смущение перед султаном. Все существо служанки затопила благодарность.       Назрин вдруг снова всхлипнула, вспомнив мрачные детали прошлого, которые хранила столько лет в своей душе и никому не показывала и рассказывала. Даже Хасан не знал всего, что ей довелось пережить. Она поклялась себе, что никогда не будет слабой и вот она снова слаба. Быть женщиной в жестоком мире мужчин непросто. Чтобы чувствовать себя в безопасности, нужно находиться рядом с самым сильным из мужчин. Только тогда другие мужчины не посмеют причинить тебе вред.       Назрин бессильно разревелась, поняв эту простую истину. Наверное, поэтому ее так влекло к султану Мехмеду. Он был самым сильным из мужчин, что она видела, самая сильная и могущественная фигура на доске жизни. Против него никто в здравом уме не пойдет. — Все позади, Назрин. Ты в безопасности. Тебя никто не тронет, — говорил тем временем султан. Он говорил языком фактов, а не чувств. — Я найду того, кто это хотел сделать и лишу жизни, если тебя это успокоит. Скажи, ты что-нибудь запомнила?       Назрин покачала головой. — Было темно, он напал со спины, — ответила плаксиво девушка. — Но я расцарапала ему шею, лицо и руки. — Этого будет достаточно, — заключил падишах мрачно. Но Назрин уже не могла остановиться. Она стискивала руки в кулаки и кусала губы, пытаясь гасить всхлипы, но не могла. Какая же она слабая! Какая жалкая! Как бы она хорошо не владела мечом, но ей всегда придется прятаться за чей-то спиной. — Тебя проводят в твои покои, — сказал султан Мехмед, и Назрин вздрогнула, вскинув на него напуганный взгляд. А если некто завершит начатое, а если ее убьют, чтобы она чего-то не вспомнила? — Ладно… — сдался султан под взглядом девушки. — Эту ночь проведешь здесь, я тебя не трону, обещаю.       Назрин толком не подумала, как это будет выглядеть в глазах людей. Мозг отказывался соображать. Она слишком устала от произошедшего. Хотелось поскорее лечь спать, а завтра разбираться с последствиями. Султан Мехмед велел слуге принести какую-нибудь чистую сорочку, таз с водой и мочалку, что тут же выполнили.       Назрин-хатун смыла с себя пыль, она терла мочалкой места поцелуев нападавшего и плакала от бессилия. Девушка пыталась действовать как можно быстрее, скрываясь за ширмой. Почему-то она даже не сомневалась в намерениях султана и не боялась, что Повелитель захочет с ней сделать то же, что хотел тот, от кого он ее спас. Стерев грязь и пыль, Назрин облачилась в лимонного цвета сорочку в пол с длинными рукавами, и вышла из-за ширмы. Султан Мехмед сидел за низким столиком и просматривал какие-то бумаги. — Ложись спать. Ты устала, — велел султан, даже не глядя на Назрин, которая впервые повиновалась приказу другого человека.       Кровать у Повелителя была очень мягкой, а простыни чистыми и гладкими. Назрин свернулась в клубочек под теплым одеялом и закрыла глаза. Очень скоро ее сознание поглотила темнота.       Утро наступило позже обычного. Назрин, проснувшись, сперва не поняла, где находиться. Приподнявшись в постели, девушка оглядела роскошные покои и нахмурилась, силясь вспомнить детали ночи. А когда вспомнила, пожалела, что не забыла. Служанка откинулась на подушки и взглянула на вторую половину кровати, все такую же аккуратную, гладкую и заправленную, словно султан Мехмед и не ложился ночью в постель. Назрин снова приподнялась в постели и оглядела комнату. Повелитель сидел за письменным столом, продолжая работать, пристально выверяя что-то в книге. — С добрым утром, Назрин, — все таким же спокойным голосом, лишенным чувств, сказал султан Мехмед, оторвав взор серых глаз от записей. Он обратил взгляд на растрепанную Назрин, которая щурилась от солнечного света, бьющего ей в глаза. — С добрым, — сказала наложница. — Вы так рано встали? — осторожно спросила девушка. — Я и не ложился, — ответил султан Мехмед все тем же скучающим тоном. — Не могу спать при посторонних, — сказал он, и Назрин ощутила укол совести. — Мне жаль, что я вам помешала, — промолвила девушка, а после спохватилась. — Меня, вероятно, Нуртен Султан ищет. — Она знает, что ты со мной, все во дворце это знают, — ответил султан Мехмед, заставив Назрин-хатун побледнеть. Теперь-то до нее начал доходить смысл ситуации, в которую она попала. Никто не поверит, что султан всю ночь работал, а она спала одна на его ложе. Для всех был хальвет. Проклятье! С другой стороны, все не так уж и плохо… Впервые за столько лет она хотя бы выспалась. — Я теперь ваша наложница? — спросила Назрин, заплетающемся языком. Султан Мехмед неожиданно улыбнулся, что ничуть не портило его лица, а наоборот добавило ему приятных красок и смягчило холодные и резкие черты. — А ты хочешь? — спросил он. Назрин покраснела и покачала головой. — В таком случае, я велю подать завтрак, а после ты отправишься к своей госпоже и объяснишься с ней… — А… — начала было Назрин, но султан без слов понял ее. — Тот, кто напал на тебя, будет найден и казнен, — сообщил Повелитель. — Я его из-под земли достану. Обещаю.       Почему-то в обещании султана Мехмеда Назрин не сомневалась, что весьма радовало. Она кое-как выбралась из теплой и мягкой постели, в которой было так хорошо и приятно находиться, что не хотелось ее покидать. Но не всегда жизнь учитывает наши желания.       Назрин-хатун только сейчас поняла, что на ней только сорочка из тонкой ткани, которая вроде бы скрывала ее тело от посторонних глаз, но тем не менее обтягивала ее силуэт. Но, как будто бы у нее красивая фигура. Скорее уже наоборот, слишком худощавая.       Девушка быстро заплела пшеничные волосы в косу и несколько раз ее перекрутила, чтобы волосы не распустились. Все это время она задумчиво наблюдала за султаном, который, как и прежде, работал за столом и не обращал на нее никакого внимания. Назрин была благодарна султану за защиту и помощь, рядом с ним было безопасно и спокойно. К тому же ее тянуло к этому сильному мужчине, который одним взглядом заставлял ее трепетать и жаждать большего. Но ночью он к ней даже не прикоснулся. Неужели она его ни капли не привлекает?       «У него целый гарем красавиц со всего мира, а ты, Назрин, таковой не являешься», — услужливо прошептал внутренний голос. И девушка предпочла его заткнуть, — Как ваша рана, Повелитель? — спросила Назрин-хатун, желая нарушить тишину, которая начала давить на нее. Появилось желание привлечь его внимание, заговорить с ним.       С покушения минуло несколько дней. Шехзаде Осман шел на поправку, султан Мехмед тоже не жаловался на травмы. К сожалею, лекарь больше не позволял ей приблизиться к ранам государя. — Она меня не беспокоит, — сказал падишах спокойным голосом, продолжая рассматривать бумаги. Кончено, в столице остался регент престола, но все остальные важные решения принимал сам Повелитель. Даже находясь на войне, султан Мехмед держал все под своим неустанным контролем и все нити власти были сосредоточены в его руках, что вызывало уважение.       Назрин подумала, что султан ей лжет. Раны, подобные той, что отныне украшала плечо султана Мехмеда заживают долго. А падишах на следующий день после покушения покинул дворец санджак-бея и отправился в военный лагерь, дабы его подданные видели, что султан их жив, здоров и по-прежнему силен.       Девушке было интересно, кто осмелился совершить столь дерзкое нападение на правителя и его наследника, но ей ничего не было известно. Даже Хасан не знал ничего, или делал вид, что не знал.

***

— Шехзаде Хазретлери, — Рамиль-ага вошел в опочивальню своего господина, который стремительно шел на поправку. Вот только его щеку теперь украшал шрам, за который Рамилю придется ответить перед Ханзаде Султан, гнева которой он боялся. Точнее не боялся гнева султанши, как такового, а опасался увидеть разочарование в ее глазах. Все же за эти годы, как бы он не пытался избавиться от запретных чувств, которые подобно стреле пронзили его сердце когда-то, он не смог их победить. Любовь в его сердце была сильнее. И вот теперь брат Ханзаде Султан пострадал из-за покушения и вынужден находиться во дворце санджак-бея до полного восстановления сил. Таков приказ султана Мехмеда. Шехзаде Осман все рвался в бой. Уже через два дня, встав с постели, он явился в военный лагерь, чтобы после беседы в султанском шатре вернуться во дворец.       О чем говорили султан и его сын, Рамиль не ведал. Его, как и многих других, султан выгнал из шатра, стоило Осману войти в него. Но после беседы с отцом шехзаде находился в скверном настроении. Видимо, впервые получил выволочку от отца-султана за нарушение его приказа — отдыхать и восстанавливать силы.       Шехзаде Осман с виду слыл мягким и уступчивым человеком, но Рамиль-то знал его суть. Если шехзаде что-то вбивал себе в голову, ни одна сила не могла его остановить. Вот и теперь только гнев султана и выговор от него усмирили его пыл и жажду битвы. Шехзаде восстанавливал силы во дворце, хотя ему было невыносимо скучно. Рамиль это видел. — Доброго дня, — хмуро сказал шехзаде Осман, который редко выходил из себя и пребывал в скверном расположении духа. Шехзаде сидел на тахте и держал в руке кубок с вином.       Рамиль нахмурился. Шехзаде Осман не любил вино и пил его крайне редко. Что-то точно произошло. Что-то, что вывело господина из состояния душевного покоя и равновесия. — Надеюсь, вы в добром здравии, — промолвил Рамиль, сложив руки в замок на уровне живота. Он глядел на шехзаде, который сделал несколько больших глотков из кубка и поморщился, словно от отвращения. — О, Аллах, как люди это пьют? — проворчал он и отставил кубок на столик, накрытый для завтрака. Рамиль-ага пожал плечами, глядя на шехзаде, который поспешил заесть вино. — Я чувствуя себя здоровым, как никогда, — произнес шехзаде Осман, смирив слугу внимательным взором серых глаз. — Но государь считает иначе, — фыркнул он. — Впрочем, воля падишаха — закон. — Султан отдал крайне любопытный приказ, господин, — заговорил Рамиль-ага, который подслушал беседу Дервиша-аги и одного из воинов султана, который участвовал в его охране.       Шехзаде Осман вопросительно вскинул бровь, давая понять, что заинтересован словам слуги и друга. — Повелитель велел проверить всю охрану дворца на предмет расцарапанных рук. Или искать царапины на их лицах, — сообщил Рамиль-ага, подбирая слова. — Еще Назрин-хатун не так давно покинула опочивальню султана, она провела в покоях господина всю ночь. — Это ожидаемо, — пожал плечами шехзаде Осман, ему, кажется, было все равно на дела отца. — Мой отец — Повелитель мира, если он хочет взять кого-то, то берет. Его желание — закон для всех.       Некоторое время они хранили молчание. Шехзаде Осман снова погрузился в какие-то мрачные размышления, если судить по тому, что тень печали легла на его бледное лицо. — Вас что-то тревожит? — спросил Рамиль прямо. Он находился при шехзаде больше десять лет и изучил его повадки вдоль и поперек. Поэтому без труда угадывал перемены в настроении господина и знал, как унять его гнев или сгладить гулы. — Пришло письмо из столицы. От Сафиназ, — промолвил шехзаде Осман мрачно. — Всевышний решил, что я слишком счастлив и забрал мое дитя. Рамиль подавил вздох. Он знал, как шехзаде любит свою женщину и как дорожит ею и своими детьми. — Да пребудет ваше дитя в раю, шехзаде, — промолвил Рамиль-ага. — У вас еще будут дети, иншалла. — Аминь, Рамиль, Аминь.

***

      Новость о покушении на султана Мехмеда, дошедшая до Топкапы, вывела Валиде Дефне Султан из душевного равновесия. Султанша ощутила слабость, видимо, волнение — непосильная ноша в ее годы. И вот теперь Валиде Султан лежала в постели, укрытая одеялом, ее длинные седые волосы покоились на подушках, а грудь тяжело поднималась. Султанша выглядела крайне взволнованной, карие глаза ее лихорадочно блестели. — Что вы, бабушка, опасность миновала, — говорила Асхан Султан, которая узнав о болезни любимой бабушки, заменившей ей мать, тут же прибыла в Топкапы. — Когда же эти шакалы успокоиться? — с отчаяньем вопросила Дефне Султан, морщась от боли в груди. Она тяжело дышала, пытаясь справиться с волнением и сжимала руку второй внучки, которая всегда старалась быть рядом с ней и напоминала султанши себя в юные годы. — Наш Повелитель сильный, — уверенно изрекла Ханзаде Султан, стоящая у окна. Она всегда была уверенная в силе отца, верила в него, как никто другой. — Он раздавит предателей и мятежников, иначе и быть не может. — Аминь, Ханзаде, аминь, — слабо ответила Дефне Султан. — Мне нужно восстановить силы, — промолвила она, взглянув на Асхан Султан, которая с пониманием улыбнулась султанше.       Через некоторое время Валиде Султан уснула, а сестры решили прогуляться по саду. Они поддерживали хорошие отношения, уважали и любили друг друга, но по-настоящему близкими не стали. Уж больно разными были. — Гляди-ка, Ханзаде, кажется наш брат Махмуд нашел себе спутницу жизни, — довольно улыбнулась Асхан Султан, махнув изящной рукой в сторону лавочки, скрытой раскидистыми ветвями кустарника. Там, думая, что растительность спрятала их от всего мира, сидели шехзаде Махмуд и его фаворитка Дидар. Шехзаде, облаченный в изумрудно-зеленый кафтан сидел, расставив ноги, что-то негромко втолковывал сидящей рядом с ним и льнущей к нему наложнице.       Ханзаде Султан мрачно улыбнулась. Она хорошо помнила то, как ее брат поцеловал Нурбану Султан, а она его отвергла. Неужели его признание было ложным? Едва ли. Султанша неплохо знала своего брата, она часто замечала в нем черты отца-султана, значит, Махмуд так просто не откажется от запретной любви. Даже если Нурбану Султан делает вид, что шехзаде ей безразличен. В том, что она притворяется Ханзаде не сомневалась. Достаточно было видеть, как они взаимодействуют. Нурбану и Махмуд понимали друг друга с полувзгляда, с полуслова. А как он на нее смотрел? Словно она — весь его мир. — Иншалла, наш брат будет счастлив, — добродушно сказала Асхан Султан и увлекла сестру прочь, не желая мешать брату и его фаворитке, которая с восхищением слушала своего господина и заглядывала ему в рот. Было заметно, что Дидар потеряла голову от любви.       После прогулки Ханзаде Султан уже к вечеру вернулась в родной дворец. Дети встретили ее радостными криками и начали рассказывать матери, устроившейся на тахте о том, как прошел их день. Ханзаде Султан с улыбкой слушала отпрысков, любовалась их невинными лицами, заглядывала в их глаза и чувствовала, как страх за отца отступает. Только дети служили ей источником силы и вдохновения, только они имели ценность.       Поужинав с детьми, Ханзаде Султан немного поиграла с ними и уложила их спать. После чего отправилась в хаммам, где всеми силами пыталась взять себя в руки. О, Аллах, предатели едва не убили ее отца и брата, то, чего она так боялась, случилось. Хвала Всевышнему, опасность миновала, но ужас сковал душу султанши, руки ее мелко дрожали, а к глазам подступили слезы от одной только мысли, что она могла потерять дорогих сердцу людей. Самых родных и любимых.       Смахнув с глаз слезы, Ханзаде Султан взяла себя в руки. Никто не должен видеть ее слабой. Вокруг нее столько стервятников, почуяв ее слабость, они раздавят ее. Султанша уже и не помнила, когда в последний раз плакала. Кажется, это было в день смерти матушки, Гюльбахар Султан. С тех пор минуло семь лет, и Ханзаде думала, что она разучилась лить слезы. Видимо, она ошибалась.       Смыв с себя дневную грязь, султанша вернулась в опочивальню и застала в ней мужа, Касима-пашу, чей визит оказался неожиданным. Обычно он без позволения не переступал порог ее покоев. — Здравствуй, жена, — растянув губы в усмешке, произнес Касим-паша, сидящий на тахте. Он листал какую-то книгу в кожаном переплете, видимо взятую с полки. Ханзаде, во всем любившая порядок и не выносившая, когда ее вещи кто-то трогал, скрипнула зубами, глядя враждебно на супруга. — Здравствуй, муж, — вторя тону паши, произнесла султанша, как ни в чем не бывало проходя к большому зеркалу во весь ее рост. Оглядев себя, Ханзаде с тенью гордости подметила, что она по-прежнему безупречно красива. Но была и обратная сторона монеты.       Касим-паша тем временем поднялся с тахты, отложив на нее книгу. Он решительно приблизился к жене и встал за ее спиной. Хотя Ханзаде и была самой высокой среди сестер, но на фоне высокой и статной фигуры Касима-паши, который помимо прочего был сильным бойцом, она казалась незаметной. Султанша ненавидела, когда кто-то возвышался над ней, поэтому вытянулась в струнку и напряглась, когда широкие руки мужа со сверкающими на них золотыми перстнями опустились на ее плечи. Даже через шелковую ткань халата чувствовалось, насколько горячи руки паши, который наклонился и уткнулся носом в огненную макушку жены.       Ханзаде Султан замерла, борясь с собой. Она не любила, когда ее касались без разрешения, но Касиму закон был не писан. Он ее, безусловно, уважал, но себя любил намного больше, как и свои желания. К тому же их брак связан узами с позволения Аллаха, она не имеет права не выполнять супружеский долг. Это может стать поводом к разводу.       Ханзаде понимала, что не может остаться без ценного союзника сейчас, когда враги в очередной раз сделали ход. Она должна защитить братьев и отца. Обязана. Поэтому султанша накрыла своими ладонями руки паши и сжала их. Касим замер в удивлении, явно не ожидал того, что жена будет благосклонна.       Султанша повернулась к нему лицом и коснулась рукой щеки мужа, который с жадностью ловил каждый ее жест, каждый взор. Он глядел на нее, как преданный пес, разве что хвостом не вилял от радости. Ханзаде с горечью думала, что Касим не самый худший из мужчин. Он умен, силен, хитер и дальновиден, когда-то она выбрала его по этим критериям. Паша уважал ее, стал ей другом, союзником и отцом ее детей, но, к сожалению, полюбить его она так и не смогла.       Временами, глядя в отражение зеркала, Ханзаде сомневалась в своей способности любить кого-то, помимо себя. Видимо, кровь султана Мехмеда сыграла с ней дурную шутку. Даже Рамиля-агу, слугу шехзаде Османа, она не любила по-настоящему. Ей льстило его внимание.       Ханзаде Султан, вздохнув, подалась вперед, встав при этом на цыпочки. Ее мягкие губы коснулись узких губ Касима-паши, который только этого и ждал и тут же по-хозяйски сжал ее в своих объятьях, цепко, но нежно. Руки его сжали ягодицы султанши, а она гнала из головы скверные мысли и понимала, что похоже ей снова придется идти в хаммам.       После близости Ханзаде Султан покинула постель и вышла на террасу. Она взглянула в ночное небо и нашла взором звезду, которую олицетворяла с душой своей матери. Султанша думала о том, как сложилась бы ее жизнь останься Гюльбахар Султан жива… — Ханзаде, — послышался вопросительный голос Касима-паши из покоев. Султанша скривилась, но снова надела маску равнодушия, когда муж вышел следом за ней на террасу. — На Повелителя совершено покушение, — вздохнула Ханзаде, зябко поежившись. Касим-паша обнял ее со спины, прижав к широкой и горячей груди. Он всегда был, словно печка, в то время, как она часто мерзла. — Нам сообщил шехзаде Ферхат, — ответил Касим-паша негромко. — Видели бы вы, как он испугался. — Я тоже едва не лишилась рассудка, — призналась Ханзаде Султан. — Не представляю, что будет, когда отца не станет. Он всегда был рядом со мной, одной его тени было достаточно, чтобы унять мои страхи, — султанша запоздало прикусила язык. Видимо, она так устала все носить в себе и так встревожилась покушением, что страх развязал ей язык. — Мне знакомо это чувство, Ханзаде, — обратившись по имени, признался Касим-паша. — Я тоже был привязан к своим родителям. Но оба мертвы уже много лет, и, признаюсь, эта боль так и не ушла до конца. Я просто научился жить с ней. — Соболезную твоей утрате, паша, — промолвила Ханзаде негромко. Касим снова уткнулся носом в ее макушку. Он часто так делал, словно не мог надышаться на нее. Может, он, действительно, ее любит? И брак их не так уж и плох. Некоторым везет гораздо меньше. — Эндже-хатун прислал сообщение, — сказал паша немного погодя. — Михрумах Султан сидит тихо во дворце паши, Бахарназ Султан часто посещает рынок. Ничего удивительного. — Пусть следит дальше, но помнит, что ее главная цель — великий визирь, — сказала Ханзаде Султан, надеясь, что наложница сможет соблазнить пашу, а после дело за малым — довести случившееся до ушей султана Мехмеда. Такого пренебрежение членом династии падишах не простит никому. Аяз-паша наденет черный кафтан.

***

      Переступив порог опочивальни принадлежащей его беременной наложнице, шехзаде Ферхат застал Махфирузе сидящей за накрытым столиком. Она была облачена в синее платье с завышенной талией, которое подчеркивало ее положении. Увидев его, наложница встала и поклонилась, после чего обратила на него восторженный взор карих глаза. Такое обожание с ее стороны льстило самолюбию.       Ферхат, нуждаясь в поддержке и тоскуя по любимой женщине, с которой не мог видеться каждый день, искал утешение в объятьях той, кто был похож на возлюбленную. — Шехзаде, я вас ждала чуть позже, — улыбнулась Махфирузе, когда Ферхат приблизился к ней и, взяв ее лицо в ладони, поцеловал в лоб. Фаворитка довольно улыбнулась. — В самом деле? — окинув взором накрытый стол, спросил шехзаде. Их ужин прошел в тишине, Ферхат не спешил говорить, пребывая в скверном настроении. На отца и брата совершено покушение. Отца мужчина любил, как и брата. Но если весть о покушении на султана Мехмеда вызвала страх, то на брата Османа — досаду. Досаду не от того, что покушение случилось, а от того, что оно не увенчалось успехом.       Поймав себя на этой недостойной мысли, Ферхат ощутил отвращение к себе. Неужели он желал смерти Осману? Нет. Шехзаде никогда не хотел занять его место главного наследника. Но назойливая мысль, что в случае смерти брата он смог бы жениться на Нурефсун Султан червем грызла его душу.       После ужина шехзаде Ферхат лег в постель, желая поскорее заснуть, чтобы предательские мысли не сводили его с ума. Махфирузе, облачившись в светлую сорочку, тут же последовала за ним, прильнула у нему. Ферхат обнял наложницу и вгляделся в ее лицо. Сейчас, когда опочивальня находилась в полумраке, она как никогда походила на Нурефсун Султан. Подаваясь желанию, шехзаде вовлек фаворитку в поцелуй. К сожалению, им нельзя делить постель, но есть и другие способы доставить удовольствие, и Махфирузе о них прекрасно знала.       Словно узнав о его мыслях, наложница тянула с Ферхата одеяло и скользнула руками ниже. Ловкие теплые пальцы коснулись мужского достоинства наследника, а когда он ощутил горячие губы фаворитки и ее язык, ласкающий его плоть, то все недостойные мысли разом покинули его голову.       Ферхат блаженно откинулся на подушки и закрыл глаза, наслаждаясь умелыми ласками рабыни, знающей, как доставить ему удовольствие. Так можно было представить, что блаженство ему дарит любимая султанша, а не безродная наложница.

***

      Мехрибан Султан перед сном решила навестить беременную фаворитку сына, которая была наказана и заперта в одной из комнат на этаже для фавориток без права покидать ее. Девушка по донесениям слуг плохо ела, проводила дни в кровати и без остановки плакала. В глубине души Мехрибан питала к ней жалость, помня себя в те времена, когда любила своего господина. Но неужели Саадат за две ночи успела полюбить Ферхата? Быть такого не может. Впрочем, Мехрибан Султан прекрасно помнила себя в ее годы. Ей для того, чтобы влюбиться в шехзаде Мехмеда хватило пары встреч, во время которых господин беседовал или с матерью, или с Хюррем Султан. На тогда еще Измир, хрупкую и тихую рабыню-служанку, шехзаде Мехмед не обращал никакого внимания, словно она была пустым местом. Мехрибан просто дважды повезло. Сперва тем, что Хюррем Султан была добра и милосерда, относилась к ней по-человечески. Затем тем, что она понесла от одной ночи, несмотря на хрупкое здоровье. Та же Халиме Султан не была столь удачлива. Она посещала опочивальню молодого султана многие месяцы, деля его внимание с Айнур-хатун, но беременность все не наступала. Среди рабынь ходили слухи, что абхазская рабыня проклята, раз Аллах не даровал ей дитя. Знала Мехрибан и ту, что эти слухи распускала. Айнур-хатун сходила с ума от ревности и строила козни против соперницы, которая проявляла огромное терпение и не велась на провокации.       Впрочем, к сожалению, Халиме Султан все же понесла. И не один раз, в то время, как у Мехрибан Султан был только один сын, ее надежда, опора и смысл жизни. — Саадат, — позвала султанша наложницу, которая лежала на кровати, сжавшись в комочек под одеялом. Плечи девушки вздрагивали, и она, увлеченная страданиями, не обратила внимания на вошедшую госпожу. Если сперва Мехрибан ощутила раздражение тем, что хатун нарушает правила, то потом раздражение сменилось жалостью. Она слишком хорошо помнила себя, маленькую, слабую и никому в этом мире не нужную. В первые недели после покушения, Мехрибан не покидала постели и постоянно плакала, отчего раны на лице болели лишь сильнее. Сейчас, вспоминая былое, султанша злилась на себя и сетовала на собственную глупость и слабость. Нет и не было ничего важнее ребенка господина, а от слез и волнения она могла его потерять. Чем она думала?       Наложница, поняв, что она не одна, ойкнула и хотела вскочить, но Мехрибан жестом велела ей лежать. Султанша приблизилась к постели, глядя на Саадат-хатун, лицо которой покраснело от рыданий, опухло и сделалось безобразным. Голубые глаза застилала пелена слез, губы дрожали. Скользнув взором по запястьям хатун, она прижимала к груди одеяло, Мехрибан поджала губы. Синяки, оставленные ее сыном, Ферхат в приступе гнева слишком сильно сжал хрупкие запястья девушки, почти зажили. Остались только желтовато-сиреневые отметины. И в какой миг она пустила воспитание сына? Когда он стал таким жестоким, что смог поднять руку на женщину?       Возможно, Саадат заслужила такое обращение, когда покусилась на дитя? Мехрибан усилием воли отогнала эту мысль. Никто и никогда такого отношения не заслуживает. Лучше бы он кинул ее в темницу или выслал, чем жестоко сломал. В том, что Саадат-хатун раздавлена суровой реальность, в которой она никому не нужна, а ее радужные мечты о любви разбиты, Мехрибан не сомневалась. Все же ревность, ссоры с Махфирузе и все сколки она начинала из-за того, что не смогла увлечь ее сына. Зависть ослепляет. — Как ты? — спросила Мехрибан Султан, глядя на лежащую в постели наложницу, которая потерла покрасневшие глаза. — Я в здравии, — промолвила девушка гнусаво. Губы ее дрожали, а в глазах стояли слезы. — Я велю приготовить мазь, которая быстрее заживит твои раны, — промолвила Мехрибан. Она должна была злиться на глупую наложницу, которая своими руками уничтожила крупицы благосклонности ее сына. Но почему-то жалость побеждала все остальное. — Благодарю вас, — сказала Саадат, которая не была настроена на беседу. — Ты, дай Аллах, родишь мне внука или внучку, станешь частью моей семьи, семьи моего сына, веди себя благоразумно, следи за здоровьем и береги ребенка под сердцем, он залог того, что шехзаде тебя простит, — проговорила черноволосая султанша, глядя на наложницу, которая внимала ее словам. Тень легла на лицо Саадат, и она помрачнела, отведя взгляд. — Я только об этом молю Всевышнего, — сказала наложница очень тихо. — Умоляю, позвольте мне выходить в сад, я сойду с ума в четырех стенах, — взмолилась фаворитка, подняв отчаянный взор на Мехрибан. — Наказал тебя шехзаде Ферхат, и только он в силах тебя помиловать, — сказала султанша, видя, что Саадат снова мрачнеет. — Я ношу под сердцем вашего внука, ему будет полезен свежий воздух, — тихо заметила Саадат-хатун, вновь проявляя упрямство. — Махфирузе часто посещает сад, как и Долунай. Чем я хуже? — Тем, что ты едва не стала убийцей, едва не омыла руки в крови османской династии, — разозлившись, резко произнесла Мехрибан, заставив наложницу побледнеть и сжаться. Она хотела возразить, как и прежде утверждать, что не виновата, но факты вещь упрямая. — Помни, что ты совершила, сиди тихо и моли Аллаха, чтобы после родов мой сын не забрал у тебя ребенка и не выкинул тебя из дворца. — Ребёночку будет лучше с матерью, -всхлипнула Саадат, накрыв живот руками, словно боялась, что дитя отнимут здесь и сейчас. — Не тебе решать, хатун, — сказала Мехрибан Султан все так же твердо. Видя, что в глазах наложницы собираются слезы, она все же сжалилась. — Я, так уж и быть, поговорю с сыном, возможно, он сжалиться над тобой.       Договорив, Мехрибан Султан покинула комнату на этаже для фавориток. Проходя мимо гарема, она увидела процессию, во главе которой был Землют-ага, вечно крутящийся вокруг Халиме Султан. Приглядевшись, султанша поняла, что слуги ведут наложницу, Дидар-хатун, к шехзаде Махмуду.       Проведя слуг мрачным взглядом, с завистью подметив красоту рабыни, Мехрибан Султан тяжело вздохнула. Не так то просто похоронить в душе мечты о взаимной любви. О, она многое был отдала, чтобы султан Мехмед ее хоть чуть-чуть любил и вспоминал о ней хоть иногда. Она хотела бы быть на месте той же Халиме Султан, которая хоть и не была любима государем, но по-своему была ему дорога. Повелитель ценил и уважал Халиме Султан, а она смогла заслужить его благосклонность и, что самое главное, не раз стала матерью. В то время, как у Халиме два здоровых сына, а у нее, Мехрибан, только один.       «Одного сына я все же у нее отняла», — с мрачным торжеством подумала султанша, неприятно улыбнувшись, отчего ее обезображенное лицо приняло особенно жуткое и отталкивающее выражение.       Вернувшись в свои покои, Мехрибан Султан позвала верную служанку, Фатьму-калфу, которая служила ей уже девятнадцать лет, со дня рождения шехзаде Ферхата. Слуги помогли ей переодеться ко сну. Облачившись в сорочку из синего шелка, султанша устроилась на тахте, пока служанка распускала ее высокую прическу.       Мехрибан Султан глядела на огонь в камине и думала о грядущем. У ее сына слишком много соперников и, хотя Ферхат, не хочет идти против братьев, война все равно неизбежна. Закон Фатиха существовал больше столетия, к нему все привыкли, отмену закона могут и не поддержать. Шехзаде Осман, заняв трон, быть может и не захочет убивать братьев, но кто его мнения спросит? Старая знать начнет давить на традиции, обычаи, стабильность в империи нарушиться, страх мятежей все же возьмет вверх, и Осман, каким бы благородным он не был, отдаст роковой приказ. О, Аллах, что ей делать? И почему покушение недругов не увенчалось успехом?       Узнав о покушении на султана и шехзаде, Мехрибан неожиданно для самой себя ощутила досаду. Две ее проблемы могли решиться разом, если бы враги были бы чуть удачливее. Повелитель погиб бы вместе с соперником ее Ферхата. Сын Мехрибан Султан унаследовал бы царство отца, а дальше дело за малым. На законных основаниях можно было бы избавиться от оставшихся шехзаде.       Раньше подобные мысли ужаснули бы Мехрибан Султан, но она больше не та наивная девочка, которая попала на ложе господина. Да, она его любила больше жизни, но под влиянием безразличия падишаха ее чувства угасли. Да и каждый ребенок, рожденный султану многочисленными женами, отдалял ее от Мехмеда на тысячу шагов. Нет, ее семья — шехзаде Ферхат, только он достоин ее любви.       Когда волосы были расчесаны, а служанка покинула покои, пришла Фатьма-кафла. Мехрибан Султан смирила ее внимательным взором синих глаз и жестом велела подойти к ней. — Ну, чем порадуешь? — спросила султанша. — Шехзаде Ферхат остался в покоях Махфирузе-хатун, — промолвила Фатьма с опаской.       Мехрибан тяжело вздохнула. Ей не нравилась эта хатун, ее подослала Ханзаде Султан, которая в данный момент была наиболее сильной фигурой на доске. А если она шпионка? Кто знает, какие сведения она отправляет госпоже? Шехзаде Ферхат не внимал предупреждениям матери, из-за чего отношения у них были напряженными. Оставалось надеяться, что ребенок под сердцем убедит Махфирузе быть верной только своему господину, и никому больше. — Ты передала подарок для Ибрагима-паши в его дворец? — спросила Мехрибан Султан. Паша, будучи четвертым визирем совета, будет полезен в грядущих сражениях. Он был лоялен к Ферхату, давал ему верные советы и напутствия. Вот уже не могла подумать султанша, что начнет питать чувство благодарности к дочери ненавистной Айнур. — Да, -кивнула Фатьма-калфа. Мехрибан кивнула своим мыслям, думая, кого бы еще склонить на свою сторону. — Райхан Султан сблизилась с Атике Султан, что вызывает у меня тревогу, — промолвила Мехрибан устало. Райхан была самой жалкой фигурой дворца, в руках которой, несмотря на законный брак с султаном, не было никаких козырей. Хотя нет, один все же был. Она мать шехзаде, рожденного в законном браке, от союза двух династий. Шехзаде Орхан родился после восшествия султана Мехмеда на престол, его происхождение — дар для него и проклятье для его братьев. Если Райхан отпустит обиды, начнет думать головой и поймет свой статус, то это превратит ее в сильного соперника. Она явно возжелает увидеть своего сына на османском престоле. — По вашему приказу я отправила девушку следить за Райхан Султан, — сообщила Фатьма-калфа. — Пока Атике Султан уговаривает султаншу быть хорошей женой…       Мехрибан Султан криво усмехнулась. Хорошая жена и Райхан Султан понятия несовместимые, за десять лет брака она так и не смогла понять, кем стала и найти подход к падишаху, который все-таки звал ее на хальветы. Лучше бы все оставалось как прежде. — Муж Атике Султан наместник Румелии, а это все европейские провинции. Нужно их рассорить, — поняла Мехрибан Султан. Она все думала, кого бы еще перетянуть на свою сторону, но пока не знала. Халиме Султан наверняка тоже не будет сидеть без дела, и ищет союзников. У нее есть две дочери, который могут стать важными фигурами на доске игры за трон. Кого она выберет? Халиме не глупа, наверняка это будет умный и хитрый человек, который поможет ей посадить сына на трон. Еще и Махмуд вырос и скоро султан Мехмед отправит его в санджак. Два стратегически важных санджака уже заняты. Манисой управляет шехзаде Осман, и она ближе всего к столице. Амасья хоть далека от трона, но важный портовый город, стоящий на пересечении торговых путей, фортпост Османской Империи. Скорее всего, Халиме Султан сделает все, чтобы ее сын занял Конью.

1602 год. Османская Империя. Бурса.

      В лучах уходящего солнца сад был особенно красивым, но она пришла сюда по приказу султана Мехмеда не для того, чтобы любоваться закатом. Назрин-хатун подавила дрожь в ногах, но все же приблизилась к падишаху, облаченному в черные одежды, расшитые золотом. На поляне, помимо султана присутствовал его слуга Дервиш-ага, мрачного вида человек, лицо которого было отталкивающим и даже пугающим.       Увидев брата, Хасана, Назрин напряглась. Что он здесь делает? Хасан поднял на нее взор голубых глаз и покачал головой, давая понять, что ничего не знает. Назрин, которая утром имела неприятную беседу с Рузилей-хатун, вздохнула. Со вчерашнего дня вся ее жизнь поскакала кубарем. Ее чуть не изнасиловали, а после она провела ночь в опочивальне султана. И самое страшное, что все думали, что она стала фавориткой господина, легла под него. Правда никого не интересовала. Впрочем, теперь ее освободили от работы, только Рузиля-хатун, прежде лояльная к ней, смотрела на нее с презрением и злобой.       Окинув взором поляну, Назрин-хатун увидела стоящего на коленях мужчину с мешком на голове. Он был связан по руками и ногам. — Повелитель, — произнесла Назрин и поклонилась, когда серый взор государя остановился на ней. Султан стоял, держа руку на рукояти сабли, что находилась в ножнах на его поясе. Окинув ее взглядом, падишах жестом велел стоящему за спиной пленника Дервишу-аге снять с него мешок, что он и сделал. Неизвестный был избит так, что вся правая половина его лица была превращена в кровавое месиво, но тем не менее он находился в сознании. — Это тот нечестивец, что напал на тебя, — сообщил султан Мехмед, с презрением глядя на мужчину. — За нарушение порядка в военное время я приговариваю тебя, Явуз-ага, к смерти.       Назрин глядела на своего несостоявшегося насильника и не испытывала к нему жалости. А чувство благодарности к Повелителю лишь усилилось. Он не только спас ее из лап чудовища, но и нашел и покарал его. Поступок достойный уважения. — Возвращайся во дворец, Назрин, — вел султан, вытащив саблю из ножен. — Позвольте мне видеть смерть обидчика, мой султан, — возразила Назрин-хатун, непонятно откуда взяв смелость. Она говорила с ним так, словно была ему ровней, люди лишались голов и за меньшее. — Справедливое желание, — кивнул султан Мехмед, а после занес руку с саблей. Предатель тихо шептал молитву, встретившись взором со своим ангелом смерти. Назрин-хатун ощутила удовлетворение, когда острое лезвие снесло голову Явуза-аги, а кровь хлынула во все стороны. Голова стражника покатилась по зеленой траве, окропляя ее алой кровью. Назрин не пугал вид крови, она научилась убивать и защищать себя, ее не страшил грех убийства.       После казни султан Мехмел вытер саблю об одежды убитого, и велел избавиться от тела, Дервиш-ага кивнул с сосредоточенным видом. Повелитель, проходя мимо Назрин, вытащил из-за пазухи шелковый фиолетовый платок и на виду у всех вручил его опешившей девушке. — Жду тебя завтра вечером, — велел султан Мехмед и направился в сторону дворца.       Назрин-хатун стояла, словно оглушенная, ощущая шелковую гладь фиолетовой ткани. Ей казалось, что она спит и вот-вот проснется. Подняв взор от платка, она увидела, как Дервиш-ага смотрит на нее с прямо-таки сверкающей ненавистью, а брат ухмыляется. — Поздравляю, сестра, — промолвил Хасан-ага, подойдя к Назрин. — Теперь ты фаворитка султана и, кто знает, может ты станешь ему женой. — Не неси чепухи, Хасан, — возразила девушка заплетающимся языком. — Повелитель просто желает женской ласки. — Это не просто жажда, сестренка, это нечто большее, его взор полыхает, когда он смотрит на тебя, — сообщил мужчина, но легче от этого не стало.       Назрин тяжело вздохнула, прижав к груди платок. Она не мечтала быть фавориткой, жаждала свободы, но понимала, что рано или поздно ее выдадут замуж, не всегда же ей мечом махать. Брат, конечно, любил ее, но даже он не смог бы помешать господам. Не все ли равно кому отдать свою невинность, раз уж выбора у нее нет? Султану или какому-то аге? Султан Мехмед хотя бы красив и по-своему привлекателен. Он спас ее от печальной участи быть изнасилованной в подсобке, а после казнил обидчика. Из двух зол лучше выбрать меньшее, кто знает, быть может, она сможет его полюбить по-настоящему и интерес смениться любовью.

***

Переодетая ко сну Нурефсун Султан, укачав маленького сына, положила его в кровать. Любя своего львенка всем сердцем и боясь за него, она всегда укладывала его в свою постель, рядом с собой. Так ей казалось, что ее драгоценный львенок в безопасности. Султанша провела рукой по черным кудрям сына и тяжело вздохнула, ощущая тяжесть на душе. Она страшилась мыслей, что то и дело ее одолевали. Если бы шехзаде Османа никогда не существовало, а старшим наследником был бы ее славный и любимый Ферхат. Они заключили бы брак и были бы счастливы-счастливы. Нурефсун не стала бы предательницей, что изменяет мужу с его же братом. Шехзаде Осман пережил покушение. Покушение, которое очень близко подвело его к пропасти, но он в эту пропасть не рухнул, словно какая-то сила в последний момент отвела старуху с косой. Когда о случившимся сообщили Нурефсун, она сперва испугалась за господина, а потом ощутила досаду, что Осман выжил. Эта предательская мысль пролетела в голове, как стрела и вонзилась в душу. Предательница, чудовище, неверная жена… Какими только словами она себя не называла. Но сердце жаждало свободы рядом с любимым мужчиной, она часто мечтала о том, чтобы между ними никто не стоял. Еще страх разоблачения отравлял ей душу. Ее забьют камнями, как неверную жену и изменницу, как и полагается делать с таковыми. О том, что будет с Ферхатом и Баязидом Нурефсун Султан предпочитала не думать. Осман мог не простить брата за такое предательство, а Баязида могли казнить. Если его мать смогла изменить мужу, не факт, что он рожден от его брата. Нурефсун страдала от страха разоблачения, от запретной любви и жаждала свободы. А мысль о том, что она может стать свободной, стоит избавиться от шехзаде Османа сводила с ума. Девушка страшилась ее, боялась, пыталась заглушить. Даже провела остаток дня за чтением священного Корана, силясь найти покой и искупить грехи. Для людей она была образцом праведной жены и читала Коран, моля Всевышнего о здравии шехзаде Османа, своего любимого мужа. Но его она никогда не любила, он не позволил ей себя полюбить и сделал все, чтобы она упала в объятья Ферхата. Осман сам виноват, что его единственный сын не сын ему вовсе. Он сделал выбор в пользу рабыни, а Нурефсун выбрала быть счастливой вопреки всему. Женщина глядела в личико спящего малыша и молилась, чтобы судьба была к ним благосклонна. Кто знает, вдруг Всевышний сделает судтаном Ферхата, а она, Нурефсун, воссоединиться с ним под сводами Топкапы, войдет в этот ненавистный дворец, где ее похоронили заживо в браке с равнодушным к ней Османом, женой тринадцатого падишаха Султана Ферхата I?

1599 год. Османская Империя. Стамбул.

      «Каждый сам создает свою реальность. На высшие силы уповают только слабаки».       Фраза, брошенная Ханзаде Султан, не выходила из головы Нурефсун Султан. Она надеялась, что султанша повлияет на брата. Видимо, зря. Проплакав полночи в одиночестве, Нурефсун проснулась в скверном настроении. Она все прокручивала в голове разговоры с холодным и бесконечно далеким мужем, которому милее была рабыня, чем знатная жена, принцесса. Такое положение дел угнетало и внушало чувство неуверенности.       Но чем она хуже Сафиназ, в конце концов? Если судить объективно, Нурефсун считала себя достаточно красивой женщиной. У нее были густые черные, вьющиеся кудри, достигающие длиной талии, черные глаза, окруженные длинными темными ресницами. Глаза она подводила смесью золы и сурьмы, чтобы взгляд был загадочнее и выразительнее. Кожа ее была смуглой, лицо отличалось привлекательными чертами…       Сафиназ-хатун была похожа внешне на Нурефсун Султан, но выглядела на ее фоне замарашкой. Султанша обладала невысоким ростом и соблазнительной фигурой, в то время как любимица Османа была высока и худощава, как палка.       За три года брака с шехзаде Османом Нурефсун Султан всеми силами пыталась привлечь его внимание, очаровать его. Да она даже тайно велела своему слуге Амину-аге найти девушку, сведущую в доставлении удовольствия мужчине.       Амин-ага нашел подходящую хатун в одном из заведений Манисы. Нурефсун расспрашивала ее обо всех тонкостях, потом пыталась использовать новые знания на хальветах. Вот только… то ли в османских гаремах рабынь учили намного намного лучше, чем девушек в борделях, то ли для шехзаде Османа не было никого лучше Сафиназ, но к Нурефсун он оставался равнодушен.       Нет, он по-прежнему обеспечивал ей роскошную, сытую жизнь, отдал ей в управление гарем, если его можно так назвать, даже не смотря на отсутствие детей у Нурефсун. Получив власть в гареме, Нурефсун всеми силами пыталась усилить влияние на мужа, но бесполезно. Он видел все ее интриги насквозь и без труда пресекал их. Нурефсун была слишком вспыльчива и обидчива, от этого каждое слово, сказанное мужем, воспринимала в штыки и зависть и ненависть расцветали ее сердце. Нет, не к мужу, а к Сафиназ.       Временами у Нурефсун опускались руки, как вчера после беседы с Ханзаде Султан. Но ночь остудила ее обиду, и девушка поняла, что нужно бороться. К ночи Нурефсун начала готовиться после обеда. Она посетила хаммам, где ее кожу вымыли и натерли ароматными маслами, сделав ее мягкой и нежной на ощупь, там же она избавилась от всех лишних волос… После хаммама слуги помогли ей выбрать подходящий наряд… Выбор пал на белоснежное, слишком открытое для Порты платье, оно было выполнено скорее в сефевидском стиле и было слишком откровенным для повседневного туалета.       Нурефсун Султан старалась быть хорошей женой, она изучала его вкусы, привычки и всеми силами пыталась им соответствовать. Осман любил белый цвет, хотя Нурефсун любила желтый, оранжевый, зеленый и красный… Шехзаде Осман предпочитал золотым брошам и золотой вышивке на кафтанах серебро, значит, и Нурефсун любила серебро, хотя душа ее больше лежала к золоту.       С видимым довольством облачившись в белое платье с открытыми плечами и слишком глубоким вырезом, Нурефсун все же надела поверх платья серебристый кафтан и широкий серебряный пояс. Лале-хатун помогла ей уложить волосы, оставив их распущенными, но подобрав пряди от висков заколками. Служанка водрузила на голову Нурефсун бриллиантовую корону, сверкающую, подобно звездам в свете свечей. — В гареме говорили, что шехзаде велел Сафиназ готовиться к ночи, — сказала негромко Лале-хатун, и Нурефсун ощутила, как в груди полыхнуло яркое пламя. — Не говори мне о ней, — процедила она злобно, глядя в зеркало, пока вторая служанка подводила ее глаза.       Через некоторое время Сафиназ-хатун шла по золотому пути, молясь, чтобы все получилось. В мечтах ей виделась ночь, полная страсти и любви, после которой шехзаде позабудет свою наложницу и обратит взор на нее, свою жену. А эта рабыня останется всего лишь матерью его дочерей. Не более того. — Доложи шехзаде о моем приходе, — надменно вскинув подбородок, велела Нурефсун Султан вышедшему из кабинета у покоев господина Рамиль-аге, который окинул ее заинтересованным взором, не спешил выполнить приказ. — Шехзаде занят, — сообщил ага. Близился военный поход, и шехзаде Осман участвовал в подготовке. Он посещал заседания Имперского Совета, проводил много времени в библиотеке и выполнял все задания султана с особой щепетильностью. — Меня он примет с радостью, — процедила злобно Нурефсун Султан. Как бы она не пыталась найти подход и к другу господина, который всюду следовал за ним и знала о нем все, у нее не получалось. Рамиль-ага больше благоволил простоватой Сафиназ.       Ага, поджав губы, все же скрылся за дверьми покоев шехзаде Османа, а после вышел и сообщил, что господин готов ее принять. За это время Нурфесун вся извелась, чувствуя, как дрожат ее ноги от страха и волнения. Она поправила волосы, поправила платье и пояс, но все равно ей казалось, что она недостаточно хороша. Точно так же она волновалась в их первую брачную ночь.       Наградив Рамиля-агу надменным взором с презрительной улыбкой. Нурефсун плавно вошла в богатую опочивальню наследника. Шехзаде Осман был, действительно, занят. На его столе были разложены свитки, на полу расстелена карта империи. Некоторое время султанша наблюдала за действиями мужа, который что-то писал в одном из свитков, потирая при этом подбородок и закусывая губу. Он был так увлечен, что не видел ее, не замечал. И вновь душу обожгла обида. Минуты тем временем шли, а ничего не менялось. — Мой дорогой муж, — придав голосу очарования и соблазнительности, позвала шехзаде Нурефсун, намеренно подчеркнув его статус в ее отношении. Осман, наконец, поднял взор от свитка и отложил перо. На его лице властвовало раздражение, а брови были сдвинуты. Когда он окинул ее взором, лицо его так и не посветлело, а в глазах не появилось страсти.       Нурефсун Султан намеренно встала так, чтобы показать красоту своего тела в открытом платье, но от раздражения в глазах мужа ей хотелось только прикрыться. — Зачем ты пришла? — грубо вопросил шехзаде Осман, обезоружив девушку. Была у него отвратительная черта, он словно припечатывал словами. — Я занят, и сегодня не ночь четверга. — Зачем ждать четверга, чтобы исполнить свой долг? — спросила Нурефсун, всеми силами пытаясь сохранить самообладание, но гордый вспыльчивый нрав мешал, в душе все полыхало от негодования. Понимая, что должна завершить начатое, султанша расстегнула пояс и тот со звоном упал на ковер, затем с ее плеч соскользнул серебристый кафтан. Чувствуя, как бешено колотится сердце в груди, Нурефсун Султан поддела пальцами завязки платья и потянула за них. Платье белым облаком с шелестом опустилось на ковер, оставив ее нагой перед мужем. С волнением она глядела, как шехзаде Осман встает из-за стола и приближается к ней. Лицо его стало непроницаемым, а глаза расширились, и Нурефсун надеялась, что от желания. — К чему это представление? — окинув ее холодным взором, словно облив ледяной водой, от которой по коже султанши пробежала стая мурашек, спросил шехзаде. — Ты не знаешь правила?       Нурефсун не ожидала такой реакции. Да она неотразима! Что не так?! Лицо ее в удивлении вытянулось, когда она глядела в глаза мужа, который равнодушно окинул ее взором, в нем не было и намека на возбуждение. Поняв, что надо менять тактику, Нурефсун Султан взяла руку господина и приложила к своей груди, а сама, встав на цыпочки, коснулась губами его губ. Она должна остаться в опочивальне до утра, должна! Хотелось, чтобы Сафиназ узнала, какого это — встретить ночь в одиночестве, когда тебя не любят и не ценят. Шехзаде Осман не ответил на поцелуй, а, скривившись, осторожно, но настойчиво оттолкнул ее от себя. — Возвращайся к себе, — все так же спокойно сказал шехзаде, глядя на нее с равнодушием. — Но почему? — спросила Нурефсун Султан с отчаяньем. Она прикрыла руками грудь, чувствуя себя так скверно, что хотелось забыть случившейся. — Неужели я плохая жена, почему? — Ты просто не та, Нурефсун, — сказал шехзаде Осман. — Видит Аллах, ты не заслуживаешь всего этого, но наш брак — это политический союз, не больше. Я тебя не люблю.       Слова летели, как кинжалы, и султанша с трудом подавила всхлип. Не каждый день говорят, что не любят. Она откинула голову назад, борясь с подступающими слезами. От обиды и гнева ее начало потряхивать. Шехзаде Осман, видя ее состояние, предпочел не утешать ее, а вышел на террасу, бросив напоследок: — Возвращайся в гарем и жди четверга.       Нурфесун, сдавленно всхлипнув, быстро надела платье и выбежала их опочивальни мужа, чувствуя, как слезы застилают ее взор. Лале-хатун, думая, что она останется с шехзаде на ночь, уже ушла. Оказавшись в коридоре, Нурефсун Султан тяжело привалилась к стене, чувствуя, что вот-вот сойдет с ума. Так обидно и стыдно одновременно ей давно не было. Хуже стало только, когда она увидела Сафиназ-хатун, облаченную в голубое платье, которое удивительным образом ей не шло.       Нурефсун торопливо вытерла слезы, выпрямилась, злобно глядя на соперницу, которая окинула ее жалостливым взором. Слуги распахнули перед наложницей двери и она вошла в покои, из которых была изгнана сама Нурефсун. Слезы с новыми силами хлынули из глаз, а в груди все сжалось. Хуже стало, когда она увидела, что шехзаде подошел к Сафиназ и с нежностью заключил ее в объятья.       Нурефсун Султан, дрожа то ли от холода, все же в Топкапы ночами было прохладно, то ли от негодования, пошла прочь от покоев господина. Она утирала слезы, пытаясь сохранить лицо перед наложницами гарема. Все видели, что она идет по золотому пути. Ее неудачу долго будут обсуждать. Пасть ниже, чем она уже пала, султанша не хотела.       Остановившись у лестницы, Нурефсун все же всхлипнула. От обиды слезы не останавливались, но если она думала, что хуже быть не может, то ошибалась. — Султанша? — раздался за спиной удивлённый голос. Запоздало утерев с щек слезы, Нурефсун увидела, как к ней идет молодой и красивый шехзаде Ферхат, шестнадцатилетний брат ее мужа.