Перекрестки судеб

***

Десятью годами ранее. 1592 год. Османская Империя. Стамбул.       К горлу подступало мучительное чувство тошноты, отдающее болью в желудке. Она ступала по золотому пути, но с каждым шагом ее все сильнее и сильнее одолевала дурнота и слабость. Ноги подкашивались, коленки позорно дрожали. Разум захлестывал страх, и ожидание грядущей боли и унижения рождало чувство безысходности. Все чаще и чаще Райхан Ханум, как она себя называла мысленно, именно «ханум», а не «султан», жалела, что не погибла в ночь штурма отцовского дворца.       Если ад на земле и существовал, то это Топкапы. Если шайтан реален, то это султан Мехмед Хан да уйдет его душа к всевышнему. Если раньше она ненавидела его всем сердцем и всей душой, сопротивлялась, пыталась вывести его на эмоции, то теперь, узнав его гнев во всей красе, она его боялась до ужаса.       Ненависть ее все еще полыхала в душе, но страх перед этим чудовищем затмевал все остальные чувства. Райхан выросла в роскоши, вокруг нее всегда была толпа слуг, с нее пылинки сдували, а братья берегли ее, как зеницу ока. О, как же быстро изменилась ее счастливая и спокойная жизнь!       Она знала, что она дочь шаха Исмаила, и, конечно, в юности думала о браке. Это был бы ставленник ее отца, который боялся бы его гнева, как шайтана и посему делал бы все, чтобы она, Райхан, была счастлива и довольна. Возможно, она бы полюбила этого человека и была бы рада делить с ним постель.       Но вместо подданного шаха Исмаила, готового на все ради ее улыбки, мужем ее стал владыка Оттоманской Порты, самый худший из мужчин на грешной земле. И почему наложницы так его любят и стремиться в его покои? Почему Хандан-хатун ходит счастливая после ночей в главных покоях? Почему?!       Райхан видела в султане Мехмеде одни недостатки. Да, он красив внешне, но это всего лишь обертка, скрывающая безобразную суть. Он крайне жесток, любит причинять ей боль просто ради удовольствия. Он холоден и беспощаден, слезы и мольбы не способны разжалобить его каменное сердце. Еще у него острый и неприятный язык, словами он ранит не хуже меча.       Райхан его боялась. Он был ее ночным кошмаром с первой брачной ночи. После рождения дочери, к которой она почти не прикасалась, Райхан надеялась, что султан забудет о ней, и снова будет поглощен гаремом и наложницами. Но не тут-то было. Прошло два месяца после родов, как падишах пожелал ее видеть.       Райхан шла словно на эшафот. Она усилием воли расправила плечи и держала спину прямо, поднимала повыше подбородок и до боли кусала внутреннюю сторону щеки, чтобы не зарыдать. Как же ей хотелось убежать, спрятаться, чтобы это чудовище ее не настигло.       Повелитель временами навещал дочь в детской. В это время Райхан старалась сидеть в своих покоях тихо-тихо, чтобы не привлечь его внимание. Каждый раз, когда падишах приходил, Райхан молилась, чтобы он не одарил ее вниманием. Пока Аллах слышал ее молитвы, но видимо его милость закончилась.       У дверей в султанские покои ее ждал хранитель покоев Дервиш Мехмед-ага, который поклонился и велел страже отворить двустворчатые, резные двери. Райхан Султан замерла, ощутив приступ дурноты. Слезы душили ее, нос заложило, а она еще не видела Повелителя. Перед внутренним взором упрямо мелькали воспоминания о всех хальветах до известия о беременности. В первые разы Райхан находила в себе силы сопротивляться натиску падишаха и этим только распаляла его. Повелитель был воином и охотником по натуре, он любил медленно загонять жертву в угол или силой брать свое, словно штурмовать неприступную крепость.       Кто знает, будь они чуточку разными, возможно смогли бы друг друга полюбить. Однако падишах не смог смирить ненависть в сердце, он видел в Райхан шаха Исмаила, которого люто ненавидел. Повелитель даже не пытался установить духовную связь с ней, найти общий язык. Впрочем, вряд ли это бы помогло. Райхан тоже была упряма и горда, она тоже питала к нему лишь ненависть. Она никогда не смогла бы полюбить его, не после того, как он от макушки до пят измазался в крови ее семьи.       Со временем ярость и буйный нрав Райхан сменились затравленной покорностью. Она боялась боли, боялась, что он снова заломит ей руки да так, что у нее в глазах потемнеет. Боялась, что намотает ее волосы на кулак или шлепнет по ягодицам, оставляя синяки на нежной коже. Боялась, что он возьмет ее на полу, не щадя ее и не слушая ее рыданий…       Райхан стала покорной его воле, не дерзила, не вырывалась, не пыталась его ударить как в первую брачную ночь. Она терпела близость, терпела его грубые ласки, терпела, глотая слезы и мечтая исчезнуть… Каждый раз, когда падишах нависал над ней, входил в ее лоно и наваливался на нее всем весом, Райхан вспоминала и проклинала своего отца.       Шах Исмаил виноват в падении своего государства и своей семьи, но он мертв стараниями султана Мехмеда, а Райхан платит за его грехи. Разве справедливо? Понимая, что время идет, а охрана начинает смотреть на нее с удивлением и неодобрением, султанша все же переступила порог султанской опочивальни. Двери за спиной захлопнулись, и Райхан подавила рвущийся из груди всхлип. Ей показалось, что ее снова кинули в клетку ко льву.       Султан ждал ее. Он поднялся с тахты, отложив в сторону какую-то книгу в кожаном переплете, и криво усмехнулся Райхан. Заложив руки за спину так, что полы красного халата разъехались, явив рубаху и шаровары из белого сатина, султан Мехмед неспешно подошел к Райхан. Девушка опустилась на колени и подползла к его ногам, как и учили слуги в гареме. Она ненавидела это действо, унижающее ее достоинство, но хотелось поскорее закончить хальвет и дать волю слезам в хамаме. А для этого нужно сделать все, чтобы не вызвать гнев султана.       Райхан взяла в руки полы султанского халата и поцеловала его, боясь поднять голову. Ее страшило то, что ее ждет в блажащем будущем. В груди все натянулось до предела, готовое вырваться потоком бурных слез. Но слезы его разозлят еще больше. — Приятно видеть, что тебя научили правильным манерам, — усмехнулся падишах насмешливо. — А то, помню, ты кланяться не умела, — очевидно вспомнив первую брачную ночь, заметил султан Мехмед.       Райхан Султан молчала, стоя на коленях на ковре, что причинял ей боль даже через ткань красного платья, в которое ее нарядили. Она не знала, что ей сказать, хотела поскорее завершить начатое, но боялась пошевелиться. — Пришли вести из Венеции, — вдруг произнес падишах.       Райхан в один миг напряглась еще больше и вскинула голову. Она пересеклась взором со взглядом султана. В серых глазах царила насмешка и самодовольство. И откуда такое хорошее настроение? В Венеции, насколько знала Райхан, скрывался ее последний выживший брат, Ахмад. Она надеялась на него, молилась за его здравие, верила в него, верила в то, что он сможет вернуть сефевидский престол и отомстить султану Мехмеду за всем потери их семьи. Но мертвые, как их подданные Сефевидского государства, находящиеся на захваченных землях, мало волновали Райхан. Самое главное, Ахмад, уничтожив владыку Порты, сможет вырвать из плена ее, Райхан. — Я отправил за твоим братцем палачей, — с усмешкой промолвил султан Мехмед то, чего Райхан так боялась услышать. Она вздрогнула, как от удара. Умом девушка понимала, что у Ахмада мало шансов, оторванный от дома и семьи, лишенный союзников, в окружении неверных, едва ли кто-то решиться поддержать его. Если только святой престол будет заинтересован… Но надежда только разгоралась в сердце Райхан. — Иншалла, я подарю тебе голову твоего брата на нашу вторую годовщину, жена.       Райхан вздрогнула от ужаса, отвращение к стоящему перед ней мужчине возросло многократно. Как он смеет уповать на Аллаха, желая совершить убийство?!       Райхан смотрела на султана, чувствуя нарастающее негодование и злость. Она всегда отличалась сумасбродным и вспыльчивым нравом, гордость не позволяла ей склонить голову, вот и теперь в груди полыхнуло огнем да так, что необдуманные слова сорвались с ее губ: — Кто знает, возможно, это мой брат подарит мне вашу голову… Повисла тишина. Райхан на миг ощутила торжество, видя, как вытянулось лицо падишаха от удивления. — Дерзишь, принцесса, это хорошо. Я уже думал, что моя любимая игрушка сломалась, — с усмешкой промолвил он, после чего схватил ее за шею и вынудил подняться на ноги. Райхан, пытаясь избежать боли, встала, прикрыв глаза, чтобы не видеть лица мужа. — Ахмад, как и я не виноват ни в чем, — тихо сказала Райхан, собравшись с мыслями. — Он даже не знал о планах отца по захвату вашей Порты. — Незнание не освобождает от ответственности, — ответил падишах, наконец отпустив шею девушки. Райхан отшатнулась от султана, накрыв шею руками. — Твой родитель должен был понимать, чем грозит война с моей страной… — Но причем здесь я, причем Ахмад? Почему кровью заплатили женщины и дети, почему моих племянников убили всех до одного? Одного из малышей вырвали из рук матери в то время, когда она его кормила, и швырнули в стену, другого утопили в фонтане, третьего выкинули в окно… В чем виноваты дети?       Райхан говорила, не взирая на то, что слезы сорвались с ее ресниц и покатились по щекам, она помнила ту страшную ночь в мельчайших подробностях и всеми силами пыталась забыть.        Они со служанкой смогли покинуть охваченный пламенем, болью и страданиями дворец, в котором янычары сеяли смерть. Райхан помнила, как бежала по тайным коридорам, как вернулась за одним из своих братишек, но в детской нашла только разрубленное на двое тельце ребенка да его мать, забитую до полусмерти в разорванном платье и раскинутыми в стороны руками и ногами. Райхан тогда вырвало от увиденного, а страх усилился многократно.       Они покинули дворец и наткнулись на отряд янычар, которым командовал Осман-паша. Возможно, Райхан ожидала бы участь мачехи, но янычары, это зверье в облике людей, боялись гнева Османа-паши и только проводили ее вожделеющими взорами. Когда отряд Османа-паши вел Райхан и ее служанку к военному лагерю падишаха, принцесса дрожала от ужаса, вцепившись в руку Хюмейры-хатун, которая тоже была напугана. По пути она увидела, как несколько мужчин по очереди насилует одну женщину, которая уже не кричала и не вырывалась, а смотрела безумными глазами прямо перед собой и мычала.       Райхан думала, что хуже быть не может, но уже у шатра султана Мехмеда увидела, как несколько янычар нанизывают на пику чью-то голову. Когда принцесса, в тусклом свете факелов узнала в опухшей физиономии лик своего отца, то лишилась чувств. Впрочем, Осман-паша быстро привёл ее в сознание. Облив водой из фляжки, он затащил напуганную и едва стоящую на ногах Райхан в шатер падишаха, где швырнул ее к ногам султана, восседающего на троне. — А в чем виноваты были мои братья и племянники? — вопросом на вопрос ответил султан Мехмед. — В чем виновата моя сестра Хюррем, которой нанесли около сотни ударов мечом? В чем виновата моя жена Амрийе? Она была в положении и именно в тот самый день мы узнали о грядущем пополнении. Эти изверги мало того, что исполосовали ее тело кинжалами так еще и вырвали моего ребенка из нее и швырнули рядом с ней!       Райхан вздрогнула от отвращения и ужаса. Она не верила, что такое зверство могло произойти из-за приказа ее отца! Почему мужчины играют в престолы, а страдают женщины и дети? — Кровь за кровь, Райхан. Жизнь за жизнь, — промолвил султан Мехмед. — Чтобы выжить в этом жестоком мире нужно грешить больше врагов.       С этими словами падишах накрыл губы Райхан своими, он привычно запутался пальцами в ее волосах, оттягивая их назад и причиняя ей боль. Султанша продолжала беззвучно плакать от страха за брата, от того, что стала жертвой чужих амбиций и от того, что не видела выхода. Руки султана тем временем начали расстегивать пуговицы ее платья. Чувствуя его прикосновения, жгущие, как раскаленные угли, Райхан мечтала, чтобы все поскорее закончилось. … После близости, если так можно назвать то, что вновь сделал с ней султан, не слушая ее болезненных вскриков, Райхан поспешила покинуть опочивальню, не желая оставаться с тираном еще хоть сколько-нибудь. Султанша сползла с ложа, боясь, что Мехмед снова наградит ее вниманием. Но видимо государственные дела его вымотали, что султану одного раза было достаточно. Райхан завернулась в простынь, брезгливо утерев с ног белеющие следы семени Повелителя, после чего выбежала из покоев, чувствуя, что ее снова втоптали в грязь.       Райхан Султан покачала головой, пытаясь отогнать дурные воспоминания. Она с грустью думала, что Ахмад так и не смог ее спасти, а она оказалась слишком слаба, чтобы бороться. Султанша стояла у зеркала и надевала новые бриллиантовые длинные серьги, переливающиеся от каждого ее движения. — Мама, ты такая красивая, — сказал шехзаде Орхан, сидящий на тахте с книгой в руках. Ягмур Султан, которой не нравилось общество матери и брата, презрительно фыркнула, смирив мать недовольным и злобным взглядом. Райхан видела взор дочери и ее выражение на лице в отражении зеркала. Дочь действовала на нее, как красная тряпка на быка. — К сожалению, это все достоинства нашей валиде, — ехидно заметила Ягмур Султан, прищурив темно-карие глаза. — Что за слова, Ягмур? — резко спросила Райхан Султан, обернувшись на султаншу, которая поднялась с тахты и демонстративно медленно приблизилась к ней. Девочка едва достигала ее груди, а глядела до того надменно и высокомерно… Видимо кровь султана Мехмеда выжгла в ней все хорошее, все женственное и нежное. — Неужели вас задела правда, мама? — спросила султанша, наклонив голову чуть вправо. Райхан побледнела. Даже в мельчайших жестах ее дочь специально или неосознанно копировала отца. — Ягмур, — подал голос шехзаде Орхан. Он был тихим и спокойным ребенком, по крайней мере в глазах Райхан. Временами он ссорился с Джихангиром, но этот дикаренок провоцировал ее мальчика, а затем перекладывал ответственность с себя на Орхана. — Помолчи, — резко осадила брата Ягмур Султан, продолжая наступать на мать, которая уже предчувствовала очередной конфликт на ровном месте. Главное держать себя в руках и не поддаваться на провокации маленького шайтана. — Итак, вы красивы, валиде, это правда. Но на этом ваши достоинства заканчиваются. Одно дело терпеть постоянные унижения от султана Мехмеда, совсем другое от своей дочери. И за что ей такое? Почему она родила именно Ягмур, а не кого-то с тихим и покорным нравом вроде Амаль? — Я твоя мать, Ягмур, имей уважение, — процедила Райхан Султан, чувствуя гнев. Султан точно так же доводил ее своими речами, но он слишком сильно боялась его, чтобы попытаться дать сдачи. А Ягмур была слабее отца, слабее матери, и Райхан знала, что имеет над ней хоть какую-то власть, может поставить девчонку на место, в отличии от ее отца. — Уважение нужно заслужить, — словами царственно родителя заключила Ягмур. — Я, пожалуй, пойду к брату Махмуду, пока вы не начали руки распускать…       Сказав это, девочка покинула опочивальню взбешенной матери. Ягмур, ожидаемо, не простила ей синяки на запястье. Султанша от отца взяла не только буйный нрав и острый язык. Еще ей досталась его мстительность. Теперь Ягмур, чувствуя безнаказанность, спорила и дерзила вдвойне. Она носилась по покоям матери, шумела, скакала с деревянными мечами брата, плевала в жаровни и вела себя невоспитанно. Еще девочка любила ставить мать в неловкое положение в гареме, проводила много времени в конюшне, рвала платья, теряла банты и украшения… Райхан негодовала, пыталась осадить дочь словами, но та ни во что ее не ставила, слушала только кормилицу, с которой проводила больше времени, чем с Райхан, которая боялась не выдержать и снова причинить вред неотесанной девчонке. — Не расстраивайтесь, мама, — промолвил Орхан, подойдя к матери. Райхан провела рукой по его черным волосам и грустно улыбнулась сыну. Только он ее понимал и защищал в этом дворце. Он и Атике Султан.       При мысли о новой подруге, как Райхан теперь называла Атике Султан, в душе расцветало чувство благодарности. Атике первый человек в этой стране, который интересовался ее чувствами и тревогами, который относился к ней, как к человеку. И глубоко одинокая Райхан Султан привязалась к этой женщине, как дочь к матери или младшая сестра к старшей.

***

      Солнце сияло так ярко, что он щурился от его лучей, наблюдая за тренировкой сыновей султана Мехмеда. Шехзаде Махмуд объяснял шехзаде Джихангиру, как правильно стрелять из лука, чтобы стрела всегда настигала цель. — Не задерживай дыхание и не волнуйся, тревога собьет тебя с верного пути, — говорил Махмуд брату.        Давут-ага находился при третьем сыне султана третью неделю и за это время смог неплохо изучить нрав наследника. Он был вспыльчив, неудержим, яростен и порывист, больше слушал сердце, а не разум. Например, когда явился ко дворцу Османа-паши, а потом, получив в который раз отказ, отправился на прогулку по городу… Однако были у шехзаде и достоинства. Он был довольно умен и хитер, но вспыльчивость зачастую лишала его осмотрительности. Еще шехзаде Махмуд любил свою семью всем сердцем и готов был ради нее на все. Помимо этого, шехзаде не боялся применить грубую силу и жестокость в случае необходимости. За это Давут его уважал лишь сильнее. Шехзаде не цеплялся за мнимые рамки морали, не оправдывал свою жестокость необходимостью или благими намерениями, он не боялся кары Всевышнего. Он видел цель и шел к ней, цена его не волновала. Давут-ага был такой же. Шехзаде Джихангир выстрелил из лука и почти попал в цель. — Молодец, брат, ты стреляешь все лучше и лучше, — подбодрил рыжеволосого мальчика шехазде Махмуд и похлопал его по покатому плечу. Джихангир приосанился и засиял довольной улыбкой. — Орхан, теперь твоя очередь, — сказал шехзаде Махмуд с улыбкой посмотрев на еще одного младшего брата, черноглазого и черноволосого, он разительно отличался от братьев и сестер, как и Ягмур Султан.       Шехзаде Орхан взял лук из рук Джихангира, при этом рыжеволосый шехзаде улыбнулся брату во все зубы, словно задумал какую-то подлость. Шехзаде Орхан выстрелил, и стрела вонзилась рядом с мишенью. — Неплохо, Орхан, чуть больше усердия, и ты будешь лучшим лучником в Империи, — подбодрил брата шехзаде Махмуд, было удивительно видеть, как дети султана Мехмеда верны друг друга и питают к друг другу чувства, хотя являются соперниками. У шехзаде Махмуда для всех братьев находились слова поддержки. Наверное, дело был в достойном воспитании. Халиме Султан вырастила хорошего и достойного шехзаде, султан Мехмед привил детям любовь к семье… — Ахмед, — забрав лук из рук Орхана, шехзаде Махмуд протянул его к сыну Хандан Султан.       Давут смотрел на тощего мальчика с жалостью, он был с шехзаде Мустафу ростом, хотя старше его на три года. Невысокий, хрупкий, излишне бледный, шехзаде Ахмед напоминал хрустальную вазу. Одно неверное движение и разобьется. У него было вытянутое лицо с бумажно-бледной кожей, настолько тонкой, что были видны вены, на лице выделялись скулы и тонкий нос, глаза у мальчика всегда были красными то ли от слез, то ли от болезни. Когда Давут смотрел в серые глубины глаз шехзаде Ахмеда, то понимал, что он мертвец. Такие дети никогда не становятся мужчинами, а шехзаде тем более. В случае бури его загрызут первым.       Во всем шехазде Ахмед, не считая цвета глаз, был похож на мать. Видимо, от нее он и унаследовал излишнюю хрупкость и слабое здоровье. Как иначе объяснить, что все дети султана Мехмеда сильны и здоровы, только у Асхан Султан так же имеются некоторые проблемы со здоровьем, а шехзаде Ахмед настолько жалок?       Разумеется, свои мысли Давут-ага держал при себе. Если кто-то узнает о том, как Давут позволяет себе думать о сыне султана, то шехазде Махмуд первым оторвет ему голову. — Я не умею, — тихо промолвил шехзаде Ахмед. Голос его был едва слышным, напоминал шепот. Он отвел взгляд, с тоской глядя на мишень. Насколько знал Давут, у шехзаде Ахмеда были проблемы со зреньем. — Не бойся, я тебя научу, — улыбнулся шехзаде Махмуд и пальцами коснулся щеки брата. Тот вскинул на него взгляд, полный надежды. — Я смогу охотиться? — спросил мальчик с надеждой. — Конечно, — кивнул шехзаде Махмуд, и Ахмед взял в руки лук и стрелу, протянутую старшим братом. — У тебя все получиться, и однажды мы вместе с отцом отправимся на охоту…       Давут поджал губы, слушая речи шехзаде Махмуда, который стоял за спиной младшего брата. Шехзаде Ахмед повернулся лицом к мишени и получше перехватил лук слабыми руками. Глава стражи сомневался, что он вообще сможет оттянуть тетиву. Излишние усердия могут причинить вред здоровью мальчика.       Ожидания Давута-аги оправдались. Шехзаде Ахмед хоть и смог оттянуть тетиву, но стрела рухнула к его ногам, заставив мальчика густо покраснеть от стыда. Прежде, чем шехазде Махмуд смог что-то сказать, раздался счастливый смех шехзаде Орхана, который самодовольно глядел на брата. Шехзаде Ахмед вскинул на него взор, наполненный слезами. — Стреляешь, как девчонка. Ты не шехзаде, а ничтожество, — слишком жестоко для шестилетнего мальчика, сказал шехзаде Орхан.       Шехзаде Ахмед, мотнув головой, швырнул на землю лук и кинулся прочь с поляны, скрываясь за раскидистыми кустами растительности. Шехзаде Махмуд окликнул брата, после чего побежал за ним. Давут, оставив младших сыновей султана на попечение двух евнухов, последовал за шехзаде Махмудом и шехзаде Ахмедом.       Он настиг их в тени раскидистого дерева. Шехзаде Ахмед сидел на массивном корне дерева, прижавшись спиной к стволу. Он прижал к груди ноги и уткнулся лицом в острые коленки. Плечи его тряслись от рыданий. Шехзаде Махмуд жестом велел Давуту не мешать, а сам, приблизившись к брату, присел рядом с ним на корточки. На фоне младшего брата Махмуд, облаченный в зеленый кафтан, выглядел великаном, хотя и уступал в росте двум старшим братьям. — Ахмед, не слушай всего, что говорит Орхан, — заговорил старший шехзаде, погладив брата по черным волосам. Видимо, в ходе бега наследник потерял чалму. — Он прав, — тихо проскулил шехзаде Ахмед, давясь слезами. — Я не сын султана, а ничтожество. Папа такой большой и сильный, а я недостоин быть его сыном, недостоин его любви и… гордости, — заикаясь от горьких рыданий, сказал мальчик. — Это не так, Ахмед, — промолвил шехзаде Махмуд, но мальчика было не остановить. Видимо, слабое здоровье угнетало его очень сильно. Ахмед продолжил горько рыдать от бессилия, и в Давуде на мгновение проснулось чувство жалости к ребенку. Да, тяжела его ноша. Такой шехзаде никогда не станет мужчиной, никогда не будет воином и уж тем более султаном. — Наш отец любит тебя больше, чем братьев, поверь мне, он же так много свободного времени проводит с тобой, — проговорил шехзаде Махмуд, пытаясь переубедить младшего брата. — Он проводит время с Джихангиром и матушкой, и это не любовь, а жалость.       Поразительно, как точно шехзаде Ахмед описал спектр чувств, который он вызывает у окружающих. Из-за слабости здоровья, мальчик был окружен слугами, лекарями и вниманием семьи.       Шехзаде Махмуд хотел что-то сказать, как вдруг шехзаде Ахмед зашелся кашлем и поднял голову. Давут-ага напрягся, видя, что из носа мальчика течет кровь тонкой струйкой. — Ахмед?.. — позвал брата шехзаде Махмуд, но тот что-то пробормотал, а после начал трястись, словно какая-то сила начала трясти его за плечи. Шехзаде Махмуд тут же сгреб младшего брата в охапку и вскочил на ноги. — Возвращайся к моим братьям, — рявкнул шехзаде Махмуд Давуту не своим голосом, прижимая к груди шехзаде Ахмеда с закатившимися глазами. Махмуд кинулся в сторону Топкапы. Краем глаза Давут-ага увидел, что на губах шехзаде Ахмеда вскипала кровавая пена.       Шехзаде Махмуд пробежал мимо младших братьев, которые проводили его испуганными взглядами. — Давут-ага, что случилось? — вопросил властно Джихангир, сурово нахмурив рыжеватые брови, что на детском лице выглядело забавным. — Шехзаде Ахмеду стало дурно, — отпуская подробности, сообщил Давут-ага, он хотел продолжить тренировку с младшими шехзаде, как вдруг сын Гюльбахар Султан резко повернулся к шехзаде Орхану и пронзил его яростным взором. — Это ты виноват! — вскрикнул мальчик. — Это не так, — возразил Орхан, и прежде, чем Давут успел преодолеть расстояние и разнять наследников, они сцепились в безобразной драке, рухнули на траву и начали лупить друг друга. Причем рыжеволосый шехзаде, который напоминал солнце детской непосредственностью и постоянными улыбками, вел в драке. Он навалился на младшего брата всем весом и начал лупить того кулаками по голове. Орхан, пытаясь вывернуться, вцепился в рыжие кудри Джихангира, но тот только сдавленно зарычал…       Подоспевшие евнухи помогли скрутить мальчишек и оттащить их друг от друга. У шехзаде Орхана был разбит нос и рассечена бровь, у шехзаде Джихангира на скуле красовался синяк и рассечена губа. — Что вы творите, шехзаде? Разве такое поведение достойно сыновей великого султана? — вопросил Давут-ага, на всякий случай он не велел евнухам отпускать детей, иначе они снова сцепиться. — Не тебе судить, что достойно сыновей султана, а что нет, — процедил злобно шехзаде Джихангир, вздернув подбородок. В синих глазах полыхало такое бешенство, что не вязалось с жизнерадостным и веселым нравом рыжеволосого мальчика. Давут-ага вскинул бровь в изумлении, похоже, кровь султана Мехмеда сильна и в Джихангире. Шехзаде Орхан закрывал руками нос, из которого тонкой струйкой текла кровь. В карих глазах мальчика стояли слезы, и он явно боролся с ними, чтобы не разреветься. — Ты слаб и жалок, Орхан, если кто и недостоин зваться шехзаде, то только ты, — словами как кинжалами, ударил шехзаде Джихангир, после чего потребовал евнухов его отпустить. Они повиновались, хотя и боялись, что Джихангир снова кинется к брату. Шехзаде Орхан сжался и попытался спрятаться за слугу, на что получил презрительный взгляд рыжеволосого брата.       Джихангир направился в сторону дворца, заложив руки за спину. Давут смотрел ему вслед и жестом велел евнухам идти за ним. Если по пути шехзаде станет дурно после драки, голову в первую очередь оторвут ему.       Давут-ага посмотрел на сына султана от законного брака. Шехзаде Орхану было шесть, и он был плодом династического союза. Но, если верить слухам, мальчик держался в стороне от братьев и редко удостаивался внимания царственного отца.

***

      Хандан Султан, оставшись одна в опочивальне, занялась вышивкой, силясь найти столь желанный покой. После покушения на ребенка падишаха она не покидала своих покоев, неся наказание. Кроме Ханзаде Султан и Дефне Султан никто не знал, в чем дело. Члены семьи думали, что Хандан захворала.       К счастью для Хандан, Долунай-хатун поправилась. Испитый яд не нанес серьезного вреда ее здоровью. На празднике наложницу вырвало, и большая часть яда покинула ее желудок прежде, чем нанести вред. Хандан должна была радоваться тому, что угроза миновала, что султан не узнает правды о ее преступлении, но она не могла. Как она может радоваться ребенку соперницы? Почему-то султанша была уверенна, что на свет родиться шехзаде. Семя султана Мехмеда крепко, у него больше сыновей, чем дочерей.       Хандан не стремилась к власти над империей, ей достаточно было любви господина. Но страх отравлял ее, выжигал все светлое и нежное, что в ней было. Хандан злилась. На себя за то, что не умеет плести интриги. На султана за то, что тому никогда не было достаточно ее одной. На Долунай, эту самодовольную выскочку, ходящую по гарему с бесстыдно счастливым видом. Хандан ненавидела эту девчонку, которой просто повезло. Несколько раз повезло. Для начала понести, а после испить яд и не потерять дитя. Хандан злилась, отгоняла прочь дурные мысли, но они по пятам преследовали ее. Даже во сне она не могла найти покоя. Она начала видеть сны.       Султанская опочивальня, порог которой переступила Хандан, была окутана полумраком. Только тусклый свет луны лился через приоткрытые двери террасы. Хандан зябко поежилась, холод пробирал до костей, а тишина пугала до дрожи в коленях. Когда от стены отделилась массивная черная тень, султанша вздрогнула и попятилась к выходу, но двери оказались заперты. — Я разочарован в тебе, Хандан, — молвила тень голосом султана Мехмеда. Женщина задрожала и замерла, узнав родной и любимый голос. — Я зол на тебя. Как ты посмела убить моего ребенка?!       Хандан Султан вздрогнула, глаза ее в ужасе расширились. Неужели, Долунай потеряла дитя, неужели ребенка не смогли уберечь? О, Аллах. Хандан Султан знала, что отпираться бесполезно. Знала нрав господина и его принципиальность в данных вопросах. Если он вызвал ее к себе, значит уверен в ее виновности. И почему она рискнула всем? Долунай могла родить и девочку, возможно, она не та женщина, что заменит ее. Все могло быть иначе.       Султанша хотела кинуться в ноги падишаха и молить о пощаде, но не ради себя, а ради маленького сына. Весть о смерти матери убьет Ахмеда, он так хрупок и слаб. Но Хандан не успела осуществить задуманное, поскольку на ее горле сомкнулась стальная хватка. Она вцепилась в запястье султана, чьего лица не видела из-за темноты и подступающих слез. Воздух не поступал в легкие, рождая мучительную боль… Повелитель беспощадно выжимал из нее жизнь…       Каждый раз ее преследовал один и тот же сон. Повелитель призывал ее в свои покои, где убивал ее, чаще всего душил, и как бы Хандан не вырывалась и не кричала, как бы не молила, итог был один — смерть. В конце концов не ей, слабой женщине, бороться с сильным мужчиной.       Вновь вспомнив кошмары, преследующий ее по пятам, Хандан Султан вскрикнула, случайно проткнув иголкой палец. Она запоздало одернула руку, видя, как из ранки сочиться алая-алая кровь, капающая на вышивку. Вид собственной крови ввел ее в ступор. — Султанша! — в покои ворвались Хаджи-ага и светловолосая Лалезар. Слуги замерли перед ней, бледные и встревоженные. — Что стряслось? — спросила Хандан Султан, увидев до смерти перепуганные лица слуг. — О, Аллах, — прошептала она, мгновенно все поняв.       Шехзаде Ахмеду стало лучше, и он так хотел посетить тренировку вместе с братьями, хотя Хандан Султан была против. Но все же уступила, не в силах видеть слезы сына. Она успокаивала себя, что Ахмед будет вместе с братьями и слугами, но неужели что-то с ним произошло… — Что с моим сыном?! — истерично взвизгнула Хандан, вскочив на ноги да так, что вышивка упала с ее колен, а боль от ранки на пальце притупилась. — Где он? — Шехзаде Махмуд принес шехзаде Ахмеда в лазарет, — промолвила Лалезар-хатун. Хандан, подобрав подол платья, ринулась прочь из покоев, желая увидеть сына. — Это еще не все… Шехзаде Джихангир подрался с Орханом…       Но какое ей дело до пышущего здоровьем и силой Джихангира, который никогда не болел и был крепок назло всем. Материнская любовь и страх за сына затмили все. Хандан Султан выбежала из покоев и ринулась в лазарет. Сердце стучало в висках, грудь жгло. Она в последние плохо питалась из-за волнения, кусок в горло не лез, слабость одолевала ее с самого утра. Но страх за сына затмевал все ощущения.       Когда Хандан ворвалась в лазарет, то тут же ринулась к кровати, на которой возлежал ее сын, бледный и неподвижный. Он был уже без кафтана, в белой нижней рубахе. Шехзаде Махмуд сидел на кровати рядом с Ахмедом и до странности осторожно и бережно утирал краснеющие разводы с его щек кусочком мокрой ткани. — Что… Что случилось? — спросила сдавленно Хандан, чувствуя, подступающую истерику.       О, как же она устала от этого страха за сына, как устала от его постоянных болезней и постоянной борьбы за его жизнь. Почему ее судьба сложилась именно так? Почему болен именно ее сын? Хандан Султан забыла о приличиях и не поклонилась напрягшемуся Махмуду, которого втайне недолюбливала из-за того, что он, во — первых, здоров и крепок, во-вторых, старше Ахмеда и представляет угрозу для его жизни, как и остальные сыновья султана, в-третьих, Махмуд — сын Халиме Султан, которую Хандан так и не смогла подвинуть. Временами ей казалось, что проклятая абхазская рабыня ведьма, как еще объяснить то, что за девятнадцать лет Халиме все еще не надоела падишаху и пользовалась его благосклонностью?       Да, Повелитель не любил Халиме Султан, но уважал ее, что уже о многом говорило. Султан Мехмед мог сколько угодно времени проводить с рабынями, но о Халиме Султан никогда не забывал, как и о детях, рожденных от нее. Он даже временами оставался в ее покоях на ночь, чтобы поиграть с Мустафой.       Делить любимого мужчину с кем-то еще было невыносимо больно. Но таков ее удел, как бы противен он не был. Халиме Султан не та женщина, которая займет место Хандан подле падишаха. — Во время тренировки Ахмеду стало дурно, — промолвил шехзаде Махмуд. — Он не попал в мишень и расстроился.       У Хандан Султан, которая обошла кровать и села с другой стороны от Махмуда на постель, появилось чувство, что сын Халиме Султан не договаривает. Султанша смотрела на неподвижного сына, и глаза ее застелила пелена слез, а губы задрожали. — Ахмед поправиться, султаным, ваши молитвы и любовь даруют ему долгих лет жизни, вот увидите, — промолвил шехзаде Махмуд уверенно. Хандан Султан подняла голову и посмотрела в глаза шехзаде Махмуда, так похожего чертами лица на мать. — Иншалла, будет так, — прошептала она. — Гюнеш-хатун, что с моим сыном? — спросила Хандан, переведя взор на лекаршу, которая, видимо, закончила осмотр и теперь готовила какое-то снадобье, растирая что-то в ступке. — У шехзаде начался приступ трясучки, — ответила пожилая лекарша, заставив Хандан Султан побледнеть. У шехзаде Османа в детстве и ранней юности бывали подобные приступы, но они никогда не доходили до потери сознания, а со временем и вовсе исчезли. Шехзаде Османа они больше не беспокоили.       У Ахмеда же приступы случались все чаще и чаще и не было средства, чтобы их унять. Хандан помнила каждый из этих приступов и чувствовала нарастающее отчаянье. — Неужели нет лекарства? — спросила султанша заплетающимся языком. — Я могу только облегчить некоторые симптомы, — покачала головой Гюнеш-хатун. — Мне тяжело вам об этом говорить, но шехзаде Ахмеду становится хуже. Раньше приступы случались один-два раза в год… А за этот год их было четыре. Еще один-два подобных удара и…       Лекарша замолкла и отвела взор от Хандан Султан, которая замерла, широко распахнув глаза. Она мотнула головой, словно не верила в слова Гюнеш-хатун. — Что «и»? — спросила султанша одними губами. — Брат отправиться к Всевышнему, — произнес шехзаде Махмуд сквозь зубы.       Хандан Султан вздрогнула, как от удара, глядя на третьего сына падишаха с отчаяньем. Она закрыла лицо руками, не в силах сдержать слезы и видеть свое единственное дитя в таком состоянии. Что же с ней будет без ее мальчика? Если Ахмед уйдет в сады к Всевышнему, жизнь Хандан рухнет окончательно. Нет страшнее боли, чем боль от потери ребенка, а Хандан хоронила детей одного за другим, и каждый раз ей казалось, что она не сможет вынести этой боли и этих страданий.       Когда умер ее львенок Баязид, султанша думала, что она сойдет с ума от ужаса и отчаянья. Долгое время она слышала его плачь где-то рядом, однажды ночью, находясь в бреду, отправилась искать своего сына по дворцу. Стояла зима, Хандан не до конца оправилась после смерти шехзаде Баязида и выкидыша, она босиком бродила по дворцу в одной сорочке и рухнула без сил в одном из коридоров. Ее нашли слуги и отнесли в покои.       Все эти годы рядом с Хандан Султан был Повелитель ее сердца и души. Он поддерживал ее, оберегал ее по мере сил и находил в своем каменном сердце сочувствие ее горю и боли. В его объятьях султанша забывалась, его руки и шепот, обещающий, что все наладиться и все беды уйдут, исцеляли ее.       Если Ахмеда не станет, Повелитель отвернется от нее окончательно. Он любил сына, и только любовь к Ахмеду заставляла его находить теплые слова для Хандан Султан. Без сына падишах забудет ее раз и навсегда. И что ей останется? Увядать в гареме, лить слезы по былому и наблюдать за тем, как рядом с султаном правит другая женщина.       Нет, она не выдержит всего этого. Не вынесет такой боли.

***

      Амаль Султан играла на арфе, отдавая всю себя музыке. Девочка, облаченная в светло-сиреневое платье, украшенное белым кружевом и воздушными бантами, с завитыми золотыми кудрями, что вились до самой талии султанши, олицетворяла свет и нежность. Султанша едва заметно хмурила светлые брови и закусывала губу, боясь ошибиться при таком количестве людей. Однако присутствие любимой матушки внушало ей чувство уверенности, Дефне Султан видела, как внучка косила взор светло-карих глаз в сторону Халиме Султан, которая с тенью улыбкой за ней наблюдала. Взор черноволосой султанши светился гордостью.       Амаль Султан закончила играть на арфе и огляделась по сторонам, опасаясь критики, которая каждый раз ранила ее нежное и доброе сердце. — Удивительно, какая прекрасная музыка рождается от прикосновений к струнам, — улыбнулась Дефне Султан. — Да сохранит тебя Аллах от дурного глаза, Амаль. — Благодарю, бабушка, — поблагодарила девочка, и щеки ее тронул румянец смущения. — Халиме, ты отлично справляешься с воспитанием детей, — одобрительно кивнула невестке Валиде Султан, отчего сидящая по левую руку от нее Мехрибан Султан скривила губы. В голубых глазах султанши промелькнула зависть. — Вам есть что сказать, султанша? — вопросила Дильруба Султан, заметившая перемену на лице матери шехзаде Ферхата. Все давно привыкли к острому языку султанши, как и к тому, что над ней никто не имел полноценной власти. Дильруба Султан с легкостью находила слабые места людей и умела на них давить, отчего многие ее избегали и считали неприятным человеком. Однако матушку и братьев султанша любила всем сердцем, и не приведи Аллах, если кто-то дурно о них отзывался или проявлял недостаточно уважения. — Я восхищена музыкой, — улыбнулась Мехрибан Султан, но из-за шрамов на лице, улыбка ее походила на оскал. Дильруба Султан прищурила взор, подумав, что лучше бы жена ее отца по-прежнему прятала обезображенную физиономию, а не пугала людей своим лицом. — Да, не всем дан подобный талант, — ехидно заметила девушка, и Амаль Султан, которая избегала склочную и язвительную сестру, которая не очень-то ее жаловала, впервые за долгое время посмотрела на нее с благодарностью, приняв слова Дильрубы за похвальбу. — Да, сестренка красиво сыграла, — согласилась черноволосая Ягмур Султан. Они с Амаль Султан были одногодками, но кардинально отличались. Ягмур Султан была смуглой, черноглазой и черноволосой девочкой, лицо ее обладало резкими восточными чертами, а темные брови могли так хмуриться, что запросто выдавали ее буйный нрав. Султанша любила наряды из темных тканей, лишенных вычурных узоров и предпочитала удобство красоте. Будь ее воля, она бы облачилась в мужскую одежду, но пока Райхан Султан сдерживала пыл дочери.       В характере Ягмур присутствовала дикость и непокорность. Этим она поразительно походила на шехзаде Махмуда, и члены семьи султанши удивлялись, как же так вышло, что брат и сестра, рожденные от разных матерей оказались похожи нравами. Видимо, кровь султана Мехмеда, точнее султана Баязида, их деда, бушевала в них неистовым пламенем. Они оба, шехзаде Махмуд и Ягмур Султан, не умели скрывать истинные чувства, оба действовали импульсивно и не всегда могли оценить здраво те или иные обстоятельства.       И если нрав шехзаде Махмуда вызывал у династии опасение и страх, что шехзаде пойдет путем деда и угодит в раннюю могилу, то к выходкам Ягмур Султан все относились снисходительно. Этот дворец знал много подобных султанш, пылких и дерзких, бесстрашных и прямолинейных, но все они повзрослели, остепенились и создали собственные семьи. В конце концов, многие помнили Айлин Султан в пору юности. Она и сейчас обладала стальным характером, облаченным в мягкую оболочку, но в молодости была головной болью матери. Но пылкий и воинственный нрав не помешали ей стать надежной опорой и тылом для мужа и матерью пятерых детей.       Амаль Султан олицетворяла настоящую султаншу династии. Амаль любила украшения, которые так ненавидела Ягмур, любила вычурные прически из кос, любила высокие короны, зачастую не подходящие ей по возрасту. Она меняла наряды по несколько раз на дню, любила цветы, над которыми Ягмур Султан откровенно говоря смеялась. Еще девочка любила сказки и легенды, которыми ее щедро баловала Халиме Султан в детстве.       Таким образом, если Ягмур Султан была ночью, полной мрака и холода, то Амаль Султан олицетворяла солнечный и ясный день, чем была очень похожа на Асхан Султан. Султанши, несмотря на различия в характерах, прекрасно ладили и дружно играли. Между ними никогда не возникало конфликтов, девочки нашли в друг друге подруг и партнеров по детским играм.       Вот и теперь султанши покинули общество взрослых и поспешили выйти на террасу. — Как здоровье шехзаде Мустафы, Халиме? — спросила Дфене Султан у невестки. Накануне мальчик в ходе игры оступился и упал, ушиб колено, отчего теперь не покидал постели и остался под надзором верной служанки матери, Менекше-хатун. — Лекарь сказал, что к исходу недели боль пройдет и мой сын выздоровеет, — ответила Халиме Султан, помрачнев. — С вашего позволения, мама, я вернусь к Мустафе, — улыбнулась Дильруба Султан, поднимаясь с подушки подле своей валиде. — Я обещала ему почитать.       Дильруба Султан покинула покои управляющей, после ее ухода Мехрибан Султан, отпив кислого щербета из кубка, заметила негромко, не обращаясь к кому-то конкретному: — Султанша так любит младшего брата, похвально в наши времена, — улыбка коснулась тонких губ матери регента трона, но эта улыбка так и не дошла до ее голубых глаз.       Глядя в глаза Мехрибан, временами Халиме Султан думала, что она не так за кого так старательно себя выдает. Султанша нашла верных слуг и отправила их в санджак шехзаде Ферхата, решив начать с него. Ферхат не отличался большим умом, с легкостью мог совершить ошибки, о которых Халиме Султан доложат лазутчики, а она, в свою очередь, донесет суть дела до султана Мехмеда.       Разумеется, убирать с пути Ферхата, пока жив Повелитель, Халиме Султан боялась. Султан вполне мог вырезать всех вероятных причастных к гибели сына, даже не имея доказательств виновности. Одного подозрения достаточно.       Отправлять лазутчиков в Манису, в санджак шехзаде Османа, Халиме Султан тоже боялась. Во-первых, Осман не зря столько лет правил Манисой и она под его надзором процветала, во-вторых, за его спиной, держа брата за руку, стояла Ханзаде Султан, обладающая таким же нравом, что и ее отец. К тому же Осман был не так уж и прост. Он казался мягким, слабым, молчаливым, но народ никогда не полюбит наследника за красивее лицо и добрые глаза. За такой любовью людей и армии определенно что-то стояло, что-то твердое, сильное и явно страшное. Узнавать истинное лицо шехзаде Османа Халиме Султан пока не хотела. — Они птенцы одного гнезда, Мехрибан, — улыбнулась Халиме Султан матери второго шехзаде.

***

      Асхан Султан, прибыв Топкапы, первым делом решила навестить любимого брата, который всегда находил для нее слова поддержки и долгие годы служил для нее оплотом света и надежды.       Шехзаде Ферхат, как ей доложил Коркут-ага только-только вернулся с совета, на котором присутствовал, как регент престола. Насколько знала Асхан со слов мужа, Ферхату будни правителя давались тяжело, и Ибрагим всеми силами пытался облегчить его ношу. В столице было неспокойно, шехзаде Ферхат отправил часть стражи в город, чтобы контролировать соблюдение законов, за минувшую неделю очень много нарушителей побывали в темницах, которые оказались переполнены. Их выпускали спустя несколько дней без хлеба и еды, но поток людей не уменьшался.       Касим-паша, супруг Ханзаде, хотел казнить парочку зачинщиков, чтобы припугнуть разбушевавшийся народ, среди которых явно затерялись проповедники предателей и мятежников. Но Ферхат не готов был лить кровь.       Едва Асхан Султан вошла в султанскую опочивальню, то тут же увидела внушительную фигуру брата, который наливал в кубок вино из кувшина. — Ферхат, — позвала султанша брата, и тот обернулся с выражением усталости на лице. Впрочем, стоило ему ее увидеть, как губы мужчины растянулись в улыбке. Он отставил кубок на стол и шагнул навстречу сестре, которая тут же поспешила в его объятья. — Асхан, свет моей жизни, — низким голосом промолвил шехзаде, бережно обнимая сестру. Щеки султанши тронул румянец смущения, она отстранилась от брата и заглянула в его голубые глаза. Ферхат улыбался ей только так, как он один умел: широко и ясно, открыто, казалось вот он — перед тобой настоящий, какой есть. Однако Асхан Султан без труда могла увидеть малейшие перемены в его настроении. Она всегда смотрела в суть, чего не хватало Мехрибан Султан. — Выглядишь неважно, — с беспокойством произнесла Асхан, покосившись на кубок с вином, стоящий на столе. Наверное, совет дивана прошел в напряжении, раз Ферхат искал покой в вине. Не так-то просто управлять огромной империей в отсутствии султана в столице. Асхан Султан никогда не лезла в политику, хотя некоторые аспекты были ей известны, но девушка считала политику и войну делом мужчин. — Просто утомился, — пожал плечами шехзаде Ферхат, он поспешил снять с головы чалму и кинул ее на диван, затем пригладил руками всколоченные черные волосы, как всегда делал в детстве. Асхан, наблюдая за братом, ощутила тень тоски по ушедшим временам. Как быстротечно детство и юность. Еще вчера она играла в этих покоях с братом подле отца-султана, а сейчас она уже сама мать. — Помнишь, мы играли в прядки в саду? — спросила Асхан Султан с интересом. Она с хитрым прищуром взглянула на брата, который неожиданно усмехнулся. — Мы с Дильрубой залезли на дерево и не могли слезть. — Да, такое не забудешь, — ухмыльнулся шехзаде Ферхат. — До сих пор стоят в ушах причитания Юсусфа-аги «О, Аллах, султанши, вы главное не двигайтесь, главное не упадите». — Да, совет евнуха «главное не упадите», пришелся как нельзя кстати, — улыбнулась Асхан Султан, вспомнив, как сорвалась с дерева и едва не расшиблась, к счастью, она зацепилась подолом платья за ветки, а Дильруба успела перехватить ее за руку. Асхан помнила до смерти перепуганный взор сестры, которая держала ее из последних сил, плакала от напряжения и страха, но не отпускала.       Пожалуй, только это воспоминание наполняло сердце султанши теплотой и любовью по отношению к младшей сестре, высокомерной ко всем и ехидной. Как бы Дильруба не старалась повторять манеры матери и выставлять напоказ черты характера, доставшийся от отца, Асхан видела ее настоящую: добрую, мягкую, готовую рисковать собой ради близких людей. — Хвала Аллаху Гюльбахар Султан, да упокой Аллах ее душу, увидела вас и позвала слуг, от которых вы ловко удрали, — вспоминал былое шехзаде Ферхат. — Я помню, когда нас сняли, султанша сгребла нас с Дильрубой в объятья и поочередно поцеловала, словно мы были ее дочерями, — сказала Асхан Султан и обеспокоенно нахмурилась, до сих пор не понимая природы чувств, которые рыжеволосая султанша питала к детям мужа, рожденным не ею. — Бабушка сказала, что, если женщина любит мужчину, то она примет и всех его детей, рожденных не ею. Наверное, это, действительно, так. Посему, бабушка приняла всех детей султана Баязида от Раны Султан, а Гюльбахар Султан по мере сил заботилась о нас… Я бы так не смогла. — Я бы тоже, — ответил шехзаде Ферхат, продолжая держать сестру за руку. — От отца пришло письмо, — улыбнулся мужчина. — Что он пишет? — тут же оживилась Асхан Султан, обеспокоенно глядя на брата. — Отец рассчитывает уложиться в установленные сроки, — немного уклончиво ответил Ферхат, видимо, султан сообщил сыну о некоторых политических нюансах, которые женщине знать не следовало. Асхан Султан улыбнулась. — Поскорее бы они вернулись, — промолвила девушка и тут же помрачнела, что не укрылось от цепкого взора шехзаде Ферхата. Он нежно коснулся румяной щеки сестры и спросил в чем дело. — Когда отец вернется из похода, все разъедутся. Осман отбудет в Манису вместе с семьей. Я видела его женщин, признаюсь, Сафиназ мне пришлась по вкусу, воспитанная и спокойная, себе на уме, но за всем этим скрывается сильная суть. — А вторая жена? — спросил зачем-то Ферхат, имея ввиду Нурефсун Ханум, которая не очень-то понравилась Асхан Султан. Надменная, самодовольная, считающая себя выше других, только из-за благородного происхождения и брака, заключенного между ней и шехзаде. Она ничего из себя не представляла и кичилась кровью, текущей в ее жилах. Но Ханзаде Султан права, кровь и происхождение не делает тебя избранной и выше других, только поступки определяют человека и сколько он вынес ради своей цели. — Какая-то она надменная, — пожала плечами Асхан Султан, не понимая, к чесу был задан этот вопрос. — Неужели она тебе приглянулась? — с смешком спросила султанша, лукаво взглянув на брата. Тот звонко рассмеялся. — Я скорее предпочту кого-то вроде Нефизе-калфы, чем жену своего любимого брата, — ответил шехзаде Ферхат. — В любом случае после похода Осман уедет в Манису, ты отбудешь в Амасью, а Махмуд в санджак, в который его назначит Повелитель, — вздохнула Асхан Султан. Она почти четыре года жила вдали от семьи, и теперь упивалась обществом родных, хотела насладиться им сполна, но скоро они все разлетятся, как птицы со своего гнезда.       Шехзаде Ферхат заверил сестру, что будет писать ей каждый день и даже пригласил погостить в Амасье, сказал, что двери его дворца всегда для нее открыты. После чего Асхан Султан покинула обществ брата. Как бы ей не хотелось подольше побыть с ним и поговорить, но у Ферхата были дела. Обязанности регента отнимали все его силы.       Асхан Султан шла по родному дворцу, в котором выросла, наслаждаясь тишиной и спокойствием. На задворках сознания мелькали неприятные мысли о матери и брате, ныне покойных, но девушка усилием воли заглушала их, понимая, что расстраиваться ни к чему. Воспоминания причиняли ей боль, вызывали горькие слезы и тоску, но жизнь была слишком прекрасной, чтобы постоянно горевать и страдать.       Когда султанша, облаченная в золотистое платье из шелка, проходила мимо гарема, то ее внимание привлекли две наложницы. В первой она, остановившись, узнала Махфирузе, любимицу шехзаде Ферхата, которая носила под сердцем его первого ребенка. Махфирузе стояла, скрестив руки на груди и высокомерно глядела на миловидную светловолосую девушку. Если черноволосая беременная фаворитка была красива и изящна в фиолетовом платье с высокой талией, то наложница в более скромном облачении из голубого шелка терялась на ее фоне, хотя тоже была привлекательна. — Не понимаю, что шехзаде в тебе нашел, — ядовито промолвила светловолосая девушка, которая напоминала бы ангела, если бы не ненависть и зависть, бурлящие в ее голубых глазах. — Кожа да кости. Асхан Султан не сказала бы, что Махфирузе излишне худощава. Беременность добавила изящества ее телу, заставила округлиться грудь и ягодицы. Да и до нее Махфирузе была прекрасна, как весна. Неудивительно, что Ферхат пал перед ее очарованием и красотой. В ее чертах, конечно, сквозила некая капризность, но она тоже играла фаворитке на руку. — Не переживай за меня, Саадат, — улыбнулась беременная фаворитка, прищурив карие глаза. — Какая разница, что у меня кожа да кости, раз я нравлюсь шехзаде? Он каждую ночь проводит со мной, а ты увядаешь в гареме после двух ночей. Скоро о тебе все позабудут и выдадут замуж.       Договорив, Махфирузе-хатун хотела обойти наложницу, как вдруг та схватила ее за руку и вынудила остановиться. — Он зовет тебя только из-за ребенка под сердцем, — прошипела подобно змее Саадат-хатун, очевидно, вторая наложница шехзаде Ферхата.       Асхан Султан, видя эту безобразную сцену, жестом велела слугам не вмешиваться. Опыт говорил, что больше можно увидеть и услышать, когда участники конфликта тебя не замечают. Двери в главные комнаты гарема были чуть-чуть приоткрыты, открывая для султанши обзор, в то время, как наложницы, увлеченные ссорой, ее не намечали.       Асхан Султан поджала губы, видя, как красивое лицо Саадат покрывается красными пятнами, а в светлых глазах царит ярость и обида брошенной женщины. Ей было жалко этих девушек, которых совсем детьми оторвали от дома и продали словно дорогие украшения на невольничьем рынке. Подумать только, многие из них потеряли не только свободу, но и родных, которых любили, многие видели, как убивали родителей, братьев и сестер… Наложниц привезли в гарем, лишили дома, семьи, прошлого, отняли у них их веру. К ним относились, как к скоту, даже за лошадьми порой ухаживали лучше.       Многие из рабынь так и остались невольницами, служанками, но кому-то повезло попасть в покои господина. Асхан Султан не знала какого это спать с незнакомым мужчиной, терпеть холодное и безразличное отношение, понимать, что ты ничего не решаешь в своей жизни.       В сравнении с ними, рабынями, участь султанши династии гораздо лучше. Да, они разменная монета в интригах матерей и отцов, но хотя бы имеют право на развод, призрачное, но право. Они могут выбрать мужа по вкусу, была бы сила воли идти до конца ради любви. У рабынь такого права нет, они делят одного мужчину между собой и терпят чужих детей, не говоря уже о том, что их запросто могут убить по щелчку пальцев господина. Сколько наложницы покинуло стены Топкапы по велению ее отца? Что с ними стало?       Скорее всего, их неоднократно продавали на невольничьих рынках, пока из цена не падала по мере взросления и травм, наверное, некоторые доживали свой век в публичных домах…       Асхан Султан было жалко наложниц и жен ее отца и братьев. У них нет выбора, даже любимица Османа, Сафиназ, находиться в уязвимом положении, которое зависит от любви шехзаде и от того сможет ли она родить сына. Но даже в этом случае она слаба перед волей шехзаде Османа. Стоит его любви угаснуть, и Сафиназ обречена. — Не будет ребенка, не будет и тебя! — произнесла Саадат-хатун. Махфирузе, наконец, вырвала руку из хватки наложницы, и поспешила прочь, на этаж для фавориток.       Саадат-хатун хотела что-то крикнуть в вдогонку, но ее остановила Дидар-хатун, кажется, это была она. Фаворитка шехзаде Махмуда, облаченная в бежевое платье с вплетенной в волосы жемчужной нитью, преградила Саадат-хатун путь. — Ты поступаешь глупо, — покачала Дидар-хатун черноволосой головой. — Не лезь не в свое дело, — огрызнулась Саадат, покрасневшая от злобы, бушующей в ней. — Она же беременна, потеряет ребенка, спросят с тебя, — разумно произнесла Дидар-хатун, в который раз поразив Асхан Султан благоразумием. Да, рядом с вспыльчивым Махмудом должна быть подобная, спокойная женщина, способная усмирить его бешенный пыл. — С чего бы это? — ослепленная ревностью Саадат не осознавала элементарных вещей. — Весь гарем слышал, как ты ей угрожала, — ответила Дидар-хатун, покачав головой.       Поняв, что ничего нового она не услышит, Асхан Султан продолжила путь в покои Валиде Султан, по пути девушка наткнулась на Нурефсун Султан, которая беседовала со своей служанкой. Законная жена шехзаде Османа поклонилась Асхан Султан, которая даже не удостоила ее вниманием, а зря, поскольку на дне карих глаз Нурефсун Султан промелькнул недобрый огонек.       Султанша переглянулась с Лале-хатун и кивнула ей, давая понять, что задуманное необходимо осуществить любой ценой. Она устала ждать и уповать на судьбу. Ее надежды оправдываются очень редко, пора все делать самостоятельно.

***

      Темнота окутала столицу подлунного мира, давая свободу тем, у кого имелись какие-то тайны. Шехзаде Ферхат под покровом вечера покинул дворец, устремившись в один из павильонов, в котором его ждала та, которую он желал всем сердцем и которую так любил. По пятам за шехзаде следовал верный Коркут-ага, облаченный в темный плащ, он проверял нет ли слежки за ними. Только ему Ферхат мог доверять, хотя и временами сомнения одолевали его. Коркут знал слишком много его тайн, который могли привести его к смерти. Но верность нужно ценить, пока Коркут ничем себя не запятнал, и Ферхат щедро награждал его за службу.       Шехзаде вошел в окутанное полумраком помещение, в котором горело всего несколько свеч и ему навстречу тут же кинулась Нурефсун, которую он тут же прижал к себе так, словно боялся, будто женщина исчезнет. — Моя Наиле, — прошептал мужчина, уткнувшись в кудрявую макушку султанши, которая была облачена в закрытое серое платье, в такое, на котором не видно было грязи. Волосы султанши были забраны в низкий пучок без украшений. Нурефсун никогда не наряжалась для их встреч, как бы ей не хотелось. Украшения могли стать уликой в руках врагов. Если кто-то заподозрит наличие связи между ними, быть беде. А серьги, заколки, ожерелья, браслеты слишком просто потерять. Тем более все они приметные, большую часть драгоценностей Нурефсун дарил шехзаде Осман, у которого была слишком хорошая память на мелочи. — Я так скучала так тосковала, ночами не могла спать, — сбивчиво шептала Нурфесун, прижимаясь всем телом к Ферхату, который гладил ее по спине. Она отстранилась от него, посмотрела ему в лицо снизу вверх. В тусклом пламени свеч мужчина увидел, что на ресницах султанши блестят слезы. Чувство удовлетворения затопило сердце шехзаде Ферхата, она его любит.       Он осторожно пальцем утер слезы с ее глаз и, наклонившись, поцеловал ее в подрагивающие губы. Нефресун Султан тут же с жаром ответила на его поцелуй, обвив его шею цепкими руками. — Я тоже скучал, прости, что мы так редко видимся, — произнес Ферхат сбивчивым шепотом. Он хотел бы встречаться с ней чаще, но слишком опасно, их отсутствие могли заметить. — Как мой сын? — спросил он. — Растет и крепнет день ото дня, — улыбнулась Нурефсун, преданно глядя в глаза мужчины. — Скоро начнет говорить, тогда точно его не успокоишь, — хихикнула она, и шехзаде Ферхат в который раз ощутил укол боли, что не мог воспитывать своего сына, рожденного от любимой женщины.       Да, скоро он станет отцом официально, Махфирузе родит ему сына или дочь, он будет любить этого ребенка, но первенцем в его сердце навсегда останется Баязид, который правды никогда не узнает, поскольку правда может погубить их всех. — Я бы хотела родить тебе еще детей, сыновей и дочерей, — с упоением промолвила Нурефсун Султан.        Шехзаде Ферхат тяжело вздохнул, снова заключая любимую женщину в объятья. Он тоже этого бы хотел, но они слишком редко выделись, к тому же слишком опасно. Если Нурефсун Султан понесет в отсутствии мужа, то не сможет вовремя замести следы, опоить Османа снотворным. Правда вскроется, и ее казнят. Нет, это слишком неосмотрительно. Поэтому Ферхат посоветовал султанше пить отвар для предотвращения беременности. Не хватало еще последствий. — Я хотел бы дочь с такими же кудрями, как у тебя и с твоими прекрасными глазами, — не понимая, что подпитывает несбыточные надежды любовницы, произнес шехзаде Ферхат немного мечтательно. — Но Осман в походе, поэтому тебе лучше пить тот отвар. — Я понимаю, — кивнула удрученно Нурефсун. — Вот бы его никогда не было, — слишком запальчиво вздохнула она, заставив Ферхата напрячься всем телом. Он и сам думал об этом каждый день. Если бы не Осман, а он женился на Нурефсун, все были бы счастливы.       Вариант «вот бы его никогда не было» шехзаде Ферхат никогда не рассматривал, в таком случае ему бы пришлось рано или поздно встать во главе государства, чего шехзаде не очень-то хотелось. Да, быть владыкой огромного государства мечта каждого, и Ферхат временами грезил этим. Однако ответственность — цена величия. Чем больше власти, тем сильнее ответственность. Ферхат здраво оценивал свои силы, и понимал, что ему эту ношу не вынести.       Престол — обязанность шехзаде Османа, он был рожден, чтобы править, его готовили к этой роли с пяти лет. — Не говори так, — сухо примолвил шехзаде Ферхат, которого в глубине души точила совесть за то, что его бесстрашный и сильный брат, который был лучше всех остальных сыновей султана, сейчас, возможно, рисковал жизнью на поле брани во имя будущего их семьи, а он, Ферхат, развлекался с его женой. — Прости, я от тоски не соображаю, что говорю, — поспешила сказать Нурефсун и вновь потянулась за поцелуем. Шехзаде Ферхат не стал ей препятствовать, отвечая на горячие поцелуи любовницы. Его руки тем временем сжали ягодицы султанши, а ловкие пальцы Нурфесун скользнули под темно-синий кафтан шехзаде и начали возиться с завязками бридж. Очень скоро похоть заволокла сознание шехзаде Ферхата, и он кинулся в бездну с головой.

***

      Хандан Султан осталась в лазарете рядом с сыном, пребывающем без чувств. Ханзаде Султан хотела бы навестить шехзаде Ахмеда, но видеть эту жалкую и глупую женщину, недостойную внимания ее отца и его благосклонности, она не желала. Хатун была глупа, легко впадала в истерику, часто плакала, не тая слез от детей. Джихангир и Ахмед слишком остро воспринимали слезы матери, особенно впечатлительный и слабый Ахмед.       И как отец позволил этой ничтожной женщине смотреть за Джихангиром? Она-то за собственным сыном с трудом смотрела, увлеченная чувствами и страданиями. Вместо того, чтобы уделять время детям, на которых держалось ее положение, Хандан Султан пыталась плести интриги своим скудным умишком.       Ханзаде не ожидала, что тихая и скромная наложница посмеет что-то выкинуть против беременной наложницы ее отца. Да рабыни и за меньшее теряли головы, а эта женщина с чего-то решила, что она избранная, что гнев падишаха ее не коснется.       К счастью, Долунай вовремя оказали помощь. Ханзаде Султан поспособствовала, чтобы наложнице выделили отдельную комнату на этаже для фавориток и дополнительных слуг. Пока рыжеволосая рабыня шла на поправку и не покидала выделенной ей комнаты, за ее состоянием следили лекари. Яд, вроде бы, не нанес серьезного вреда здоровью Долунай, ребенок под ее сердцем не пострадал. И только данный факт усмирял ярость Ханзаде, которая, как и ее отец, превыше всего ценила родную кровь.       Ханзаде Султан без труда поняла, кто стоял за отравлением. Хандан Султан слишком сильно нервничала и не сводила взора с Долунай-хатун. Нужно было еще тогда забить тревогу, но Ханзаде не думала, что Хандан посмеет отравить наложницу на глазах у всего гарема.       Валиде Дефне Султан тоже все поняла, но решила скрыть правду. Повелитель в ярости мог отдать приказ о казни Хандан Султан или выслать ее, это бы сказалось на шехзаде Ахмеде, который был очень привязан к матери и остро реагировал на многие вещи. Только ради брата Ханзаде уступила бабушке, но раздражение и неприязнь к Хандан Султан усилились многократно.       Ханзаде Султан, узнав о драке братьев, ощутила тень негодования. Она сперва навестила Райхан Султан и шехзаде Орхана, пытаясь узнать правду. Орхан, ее младший брат, которого Ханзаде пыталась любить, как остальных своих братьев и сестер, был ей неприятен. В глазах окружающих он был тихим и послушным ребенком, но Джихангир неоднократно упоминал, что Орхан первый к нему лезет, а, получив сдачи, бежит реветь у подола матери. Вызывала беспокойство и Райхан Султан, которая держала сына в стороне от братьев и сестер. Кто знает, какие мысли эта предательница вкладывает в неокрепший ум сына?       Перед визитом к Райхан Султан Ханзаде первым делом справилась о состоянии Джиханира у лекарши, которая заверила, что шехзаде не сильно пострадал в отличии от Орхана. Ханзаде хотела бы сперва навестить родного брата и провести с ним воспитательную беседу, но решила начать с Орхана. Джихангиру нужно уделить больше внимания, раз уж Хандан Султан занята.       В покоях Райхан Султан находились хозяйка опочивальни и ее сын. При этом жена падишаха сидела на тахте, а Орхан лежал, положив голову на колени матери. Султанша перебирала смуглыми пальцами с золотыми кольцами на них черные волосы сына и что-то говорила ему тихим, ласкающим голосом.       Увидев Ханзаде Султан, которая степенно вошла в покои, Райхан Султан поспешила встать. Орхан принял вертикальное положение, недовольно нахмурившись, впрочем, недовольство его померкло, уступив место страху. Лицо Орхана было усыпано синяками и ссадинами. — Султанша, — поклонилась Райхан Султан и замерла, напрягаясь всем телом. Подобно отцу, Ханзаде Султан чувствовал человеческий страх. — Я пришла справиться о здоровье брата, — промолвила Ханзаде. — Надеюсь, ты донесла до его ума, что драки неприемлемы, что он шехзаде, а не какой-то уличный бродяга и, если так будет угодно Аллаху, будет править этой империей? — спросила строго рыжеволосая султанша, видя, как побледнела Райхан Султан, а Орхан задрожал, втянув голову в плечи. — Я провела с сыном беседу, султанша, полагаю, кто-то должен заняться воспитанием Джихангира, — ответила Райхан Султан, в тоне ее ясно прозвучала непокорность и несогласие. — Он каждый раз кидается на моего сына, сразу видно, что не хватает материнской руки.       Ханзаде Султан побледнела от гнева, глаза ее заволокла злость. — Не беспокойся о Джихангире, Райхан, мы говорим о твоем сыне, — процедила она. — Еще один подобный случай, и Повелитель примет меры.       Заметив, как побледнела Райхан Султан, Ханзаде ощутила тень удовлетворения. Поняв, что с нее достаточно, султанша направилась к выходу из покоев, как ее взор зацепился за платок Райхан Султан, висящий на спинке дивана. На зеленом фоне был вышит золотой лев на фоне закатного солнца…       Ханзаде Султан была слишком увлечена волнением за брата, что не обратила на узор внимания и отправилась в покои Хандан Султан, чтобы навестить родного брата, которого любила не меньше, чем шехзаде Османа и должна была так же оберегать его ото всех бед. В конце концов ее валиде хотела бы этого. Разве могла Ханзаде подвести Гюльбахар Султан?       Шехзаде Джихангира султанша застала за крайне интересным занятием. Он не спал. Облаченный в ночные одежды, мальчик что есть мочи лупил резной столбик своей кровати деревянным мечом, покраснев от гнева и бушующей в нем злости. Никогда прежде Ханзаде не видела улыбчивого шехзаде в состоянии такого гнева. — Джихангир, — позвала Ханзаде брата, но тот не обратил на нее никакого внимания, тогда она подошла к нему из-за спины и перехватила запястье его руки, которой он сжимал меч. Джихангир сперва хотел что-то сказать, а потом замер, повернув голову и поняв, кто перед ним. — Твоя кровать ни в чем не виновата, -кончиками губ улыбнулась султанша, глядя в голубые глаза брата. Было как-то странно видеть в ком-то черты, которые она ежедневно наблюдала в отражении зеркала. — Ханзаде, — обреченно вздохнул Джихангир, в миг утратив весь пыл. Он разжал пальцы руки и меч со стуком упал на персидский ковер. Ханзаде Султан поспешила сжать рукой ладошку брата, который виновато на нее смотрел снизу вверх. — Ты пришла меня ругать, не так ли? Бабушка уже лишила меня сладкого.       Ханзаде Султан, не удержавшись, провела рукой по рыжим кудрям брата. Такой оттенок волос был только у трех человек на памяти султанши, у их матери да у них двоих. Дочь Ханзаде, Хюррем, тоже была рыжеволосой, но волосы у нее были немного темнее и прямые. — Вовсе нет, — ответила Ханзаде Султан, глядя в лицо мальчика, рождение которого сделало ее сиротой и оставило Османа без главной защиты и опоры. Когда-то она думала, что ненавидит этого мальчишку, за которого ее мать отдала жизнь, но с годами ее боль утихла, уступив место смирению и любви. В конце концов матушка не хотела бы, чтобы старшие ее дети возненавидели младшего за то, над чем он власти не имел. — Я хочу узнать, почему ты избил Орхана.       Если судить по синякам, Джихангир пострадал меньше шехзаде Орхана. Неудивительно, сын Райхан Султан мало времени проводил на тренировочном поле, в то время, как Джихангир не расставался с деревянным мечом, подаренным султаном Мехмедом.       Ханзаде, сжав руку брата, настойчиво повела его к тахте, села на нее и похлопала на место рядом с собой. Джихангир сел рядом с ней, понурив голову, словно ему было очень стыдно. — Ахмед пытался выстрелить из лука и не смог. Орхан начал его обзывать, и брат убежал в слезах, а потом Махмуд унес его во дворец, на губах Ахмеда была кровь. Я так сильно за него испугался и так разозлился, что не сдержался, — рассказал шехзаде Джихангир. — Я больше не буду никого бить, Ханзаде, честно-честно, — он поднял взор голубых глаз на сестру, но в них не было раскаянья, лишь упрямство. — Но и извиняться перед Орханом, как велела бабушка я тоже не буду. Орхан заслужил то, что я с ним сделал! — запальчиво сказал мальчик, мотнув головой. — Все можно решить словами, Джихангир. Не обязательно лезть в драку, — промолвила Ханзаде, приобняв брата за плечи. Тот прильнул к ней, нуждаясь в поддержке, и султанша ощутила тень вины, что так мало времени уделяла Джихангиру. Наверное, ему не хватало внимания. Хандан поглощена Ахмедом, Ханзаде постоянно занята, а между тем ему всего семь, он совсем ребенок, которому важно знать, что его любят и ценят. — Мне мама сниться, — спустя некоторое время, в течение которого они сидели молча, прижавшись к друг другу, сказал Джихангир, заглядывая в глаза сестры. — Ты очень похожа на нее, Ханзаде, — со слезами в голосе прошептал он, и глаза его увлажнились. Ханзаде сильнее обняла брата, снова ощутив боль потери, которая не утихала. Время не лечило, оно просто учило ее жить с этим. — Ты тоже на нее похож, даже больше чем я или Осман, — промолвила султанша, глядя в лицо шехзаде Джихангира. — Расскажи мне о ней, — почему-то шепотом попросил мальчик, заглядывая в глаза сестры, которая грустно улыбнулась, глядя прямо перед собой. — Она была очень красивой, — начала говорить она, но была перебита братом. — Ну… об этом я знаю, — фыркнул мальчик, улыбаясь. — Еще она была доброй и всегда всем помогала, — продолжила Ханзаде Султан. — Она очень любила нашего отца и… нас, — султанша с трудом подбирала слова, чтобы выразить все свое восхищение матерью. Джихангир слушал ее с жадностью, голубые глаза его лихорадочно блестели. — И меня? — спросил Джихангир с надеждой. — Да, — кивнула Ханзаде Султан. — Матушка, узнав, что ты спишь под ее сердцем, расплакалась… — Она расстроилась? — спросил наивно Джихангир, тут же помрачнев. — Нет, то были слезы радости, — поспешила заверить брата Ханзаде Султан. — Она тебя очень сильно любила. — Какой еще она была? — поинтересовался Джихангир. — Очень храброй, готовой на все, чтобы нас защитить, — с гордостью промолвила Ханзаде Султан. — Однажды, когда наш отец был санджак-беем Коньи, и мы отправились в столицу, на процессию напали разбойники. Предатели хотели убить нашего отца и брата-Османа. Помню, нас выволокли из кареты, маленького Османа, которому в ту пору было всего четыре года, вырвали из рук матушки и занесли над ним меч… Матушка каким-то образом смогла вырвать меч из рук одного из разбойников и убила этим мечом того, кто хотел погубить Османа. — Ого, — с восхищением выдал Джихангир, и глаза его вспыхнули от радости, он прикрыл их на мгновение, очевидно, пытаясь представить образ матери. Ханзаде Султан с грустью на него глядела, сожалея, что он никогда не сможет узнать, какой она была на самом деле, а не с ее слов. — Я же не виноват в том, что ее не стало? — тихо спросил Джиханигр, снова прильнув к сестре. Ханзаде Султан, нахмурившись, поспешила заверить брата, что его вины в кончине Гюльбахар Султан нет. Откуда в голове ребенка такие мысли? Неужели, кто-то посмел говорить рядом с ним о подобном? — Ты не мог стать причиной ее смерти, Джихангир, так решил Всевышний, — сказала с горечью Ханзаде султан. О, сколько раз она думала о том, почему родами умерла именно ее валиде, а не предательница Алтуншах или Райхан Султан, даже Хандан Султан за семь раз могла истечь кровью. Однако Алтуншах, покусившиеся на жизнь султана Мехмеда, была обезглавлена после родов, Райхан Султан здравствовала, не ценила милость Повелителя, а Хандан Султан заняла место Гюльбахар Султан подле падишаха. — Почему он так решил, почему забрал ее у меня, у нас? — всхлипнув, вопросил Джихангир, покачав рыжеволосой головой. Он торопливо стер с щек злые слезы, считая их чем-то постыдным. Шехзаде Осман так же реагировал в первые месяцы после похорон, когда Ханзаде заставала его за слезами. — Не только в нашем мире нужны храбрые, сильные и благородные люди, как наша матушка, Джихангир. Всевышнему тоже нужно, чтобы его кто-то защищал, — сказала Ханзаде Султан, продолжая обнимать брата.       Через некоторое время она уложила Джихангира спать, а сама села рядом с ним на постель, держа его за руку. Взор шехзаде был затуманен слезами печали и грусти. Ханзаде Султан поправила одеяло, и запела колыбельную на родном языке Гюльбахар Султан, ту самую, которую пела им с Османом мать.

***

      Махфирузе-хатун с удобством разместилась в хамаме, закрывшись изнутри. Так уж вышло, что шехзаде Ферхат, прежде равнодушный к ее безопасности, помешался после известия о беременности фаворитки. Разумеется, наложница знала, что шехзаде беспокоится о ребенке, а не о ней. Такое пренебрежение ранило девушку, но она успокаивала себя тем, что это только начало. Главное в срок родить здорового ребенка. А забота шехзаде не помешает. Теперь ее всюду сопровождали слуги.       Шехзаде Ферхат выделил ей покои, но только для того, чтобы окружить Махфирузе слугами. Наложница ела под взглядами слуг, спала под их надзором, гуляла, ощущая на себе взоры прислуги и это начинало раздражать. Махфирузе любила побыть в одиночестве хотя бы немного, чтобы привести мысли в порядок, но постоянное присутствие людей, вызывало у нее раздражение. Она стала слишком резкой и вспыльчивой. Только в хаммаме у нее получалось побыть одной. Служанку Майсун-хатун, получилось подкупить, и она не заходила в хамам вслед за Махфирузе, а ждала ее снаружи.       Фаворитка шехзаде Ферхата налила в кубок щербет и отпила из него, разместившись на широкой скамье. В хамамме было не сильно жарко, что весьма радовало. Наложница неторопливо намывала свое тело, в котором начали появляться первые изменения, что вызывали в ней трепет. Для начала грудь стала чувствительной, теперь она реагировала на любые, даже незначительные прикосновения. Живот распух, но еще выглядел приемлемо. Махфирузе носила платья с завышенной талией, пряча свое положение от дурных глаз. В первую очередь вызывала волнение фаворитка шехзаде — Саадат-хатун. На первый взгляд кроткая, она была настоящим шайтаном, так глядела на Махфирузе, что той временами становилось дурно. Не таясь, Саадат несколько раз желала, чтобы беременная фаворитка потеряла ребенка, что пугало больше всего.       И хотя Мехрибан Султан заверила Махфирузе, что примет меры, ей наложница не верила от слова совсем. После предыдущей беседы с султаншей, Саадат сидела тихо ровно два дня, после чего снова начала плеваться ядом. Махфирузе намеревалась поговорить с шехзаде Ферхатом. Он волновался о ребенке, а если Махфирузе начнет плакать и давить на то, что Саадат желает смерти их малышу, то шехзаде избавиться от наложницы. К счастью, белокурая рабыня его не заинтересовала.       Махфирузе помыла голову, когда ощутила, что в хаммае стало дурно, а температура порядком увеличилась. Она не поняла этого сразу, поскольку вода, которой она омывала волосы была прохладной. Понимая, что нужно покинуть хаммам, пока не стало слишком душно, наложница смыла с себя мыло и, придерживая полотенце, обвязанное вокруг груди, направилась к выходу. Она отворила засов и толкнула дверь, но ничего не произошло.       Обеспокоенно нахмурившись, беременная фаворитка снова толкнула дверь, думая, что ее заело, но та не поддалась. Помня, что за дверью должна ждать Майсун-хатун, Махфирузе начала стучать по ней и крикнула: — Майсун! Открой дверь! — в ответ тишина.       Паника начала одолевать Махфирузе. Жар усилился, наложница начала тарабанить дверь руками, сдирая нежную кожу с ладоней, но бесполезно. Воздуха становилось все меньше и меньше, а страх охватывал все ее существо. Страшась за ребенка, что рос под ее сердцем, наложница кричала, слезы навернулись на ее глаза. Если станет еще жарче, она потеряет сознание и истечет кровью. И почему она ослушалась шехзаде? Почему отослала служанку? И где она?       Чувствуя, как силы начинают покидать ее, а от жара и нехватки воздуха все плывет перед ней, Махфирузе привалилась к двери из последних сил и сползла на пока еще холодный пол, который немного ее отрезвил. Собрав последние силы в кулак, наложница закричала, вложив в крик все свое отчаянье и страх: — Кто-нибудь, помогите!       Но ответом ей служила тишина. Девушка, сдавленно всхлипнув, начала терять сознание. Уже находясь на грани яви и мрака, она услышала чьи-то торопливые шаги за дверью, но, скорее всего, ей показалось…