Перекрестки судеб

***

Османская империя. Топкапы. Июнь 1602 года.

      Мехрибан Султан, дрожа от ужаса, охватившего всю ее существо, бежала к султанским покоям. Ночью ее разбудила служанка и сообщила, что на шехзаде Ферхата, ее любимого и единственного сына, совершено покушение.       Не помня себя от страха, Мехрибан быстро облачилась в платье с запахом и даже не удосужилась собрать волосы и скрыть изувеченное лицо платком. Она спешила к сыну, чувствуя нарастающую панику. Только бы Ферхат не пострадал.       Ворвавшись в покои султана, в которых ночами никогда не была, Мехрибан Султан едва не свалилась без чувств, увидев сына живым и невредимым. Ферхат сидел на ложе падишаха и держал в руке кубок, очевидно, с вином.       Ей никогда не нравилось пристрастие сына к этому напитку, но сейчас не время читать нотации. Мехрибан Султан огляделась и увидела, как два евнуха перекладывают на носилки тело наложницы, которую она сегодня отправила по просьбе сына.       Рабыню, красивую, чистую и невинную, было, безусловно, жалко. Но лучше она, чем ее сын, ее драгоценный мальчик. Слуги унесли тело, на которое Мехрибан Султан даже не посмотрела, потому что осознание того, что на носилках мог лежать ее бездыханный сын, сводило с ума. К глазам подступили слезы ужаса и отчаянья.       Когда слуги, наконец удалились, наведя порядок в покоях, Мехрибан Султан нашла в себе силы приблизиться к сыну, который глядел сквозь нее. Кубок в его руке опасно подрагивал. Султанша опустилась на колени перед ложем султана и взяла лицо сына в свои маленькие ладони. Это привела шехзаде Ферхата в чувства. Он вздрогнул и с неким удивлением на нее воззрился. — Мама, — произнес шехзаде одними губами. — Хвала Аллаху, ты цел, мой мальчик. Не представляю, как бы я жила без тебя, — сказала Мехрибан Султан дрожащим и надломленным голосом. Ферхат поморщился от ее слов. — Нам повезло, что умерла рабыня.       Ферхат так странно на нее посмотрел. Он выглядел разбитым и уставшим. Действительно, не каждую ночь наложница умирает у тебя на глазах. Что же он пережил? — Ее звали Нурхаят, мама, — сказал Ферхат, убрав ее руки от своего лица. — И она умерла вместо вас.       Мехрибан Султан была слишком взволнованна, чтобы придать словам сына значение. Он, видимо, уже выпил достаточно много вина, заливая печаль от трагедии. Ему нужно отдохнуть.       Султанша села рядом с сыном на ложе, забрала из ослабевших пальцев кубок и поставила его на пол, а сама приобняла сына. Когда-то он был таким маленьким и беззащитным, лежал в его руках, косил на нее синие глаза и улыбался ей. Когда-то он сидел у нее на руках, а она ворковала над ним, любуясь его румяным лицом и по-детски кудрявыми черными волосами.       Ее шехзаде вырос, возмужал, был выше нее почти на две головы, она всегда терялась на его фоне, но он для нее остался маленьким мальчиком, который так боялся грозы и раскатов грома, что прибегал к ней ночами и просил его защитить.       Шехзаде Ферхат не сопротивлялся заботливым рукам матери, которая надавила ему на плечи и он лег, положил голову ей на колени, как в детстве, когда его что-то волновало или он снова поссорился с шехзаде Махмудом.       Мехрибан Султан провела рукой по черным волосам сына таким же, как и ее собственные и запела колыбельную, которую пела сыну в детстве, надеясь, что сможет прогнать часть его страхов и унять волнение. Шехзаде закрыл глаза и дыхание его некоторое время спустя выровнялось. А Мехрибан Султан так и сидела, обнимая спящего сына. Она очень боялась за его будущее. Что же его ждет с воцарением шехазде Османа?       Мехрибан Султан перебирала пальцами черные волосы сына, с ужасом представляя его бездыханное тело со следом шелкового шнурка на шее. Сколько шехзаде погибли только из-за кровавого закона?       Вспоминая произошедшее ночью и свой ужас, Мехрибан ощущала дурноту. Она до рассвета не могла сомкнуть глаз, охраняла сон сына и думала, думала, думала. Страх ее постепенно отступил. Она никогда не была очень умной, но смогла научиться хитрости. Ее считали слабой и недальновидной, но ради сына она научилась быть сильной и стойкой. В голове султанши то и дело всплывали слова сына «И она умерла вместо вас». Мехриабн Султан привыкла видеть своего шехзаде смешливым, веселым и актвиным, она никогда не думала, что он способен на что-то страшное. Но, в конце концов, Ферхат — ее сын. Шехзаде находился в тени шехзаде Османа и Ханзаде Султан подобно тому, как Мехрибан Султан пребывала в тени многочисленных жен падишаха. Султанша знала, как никто другой, что в тени скрываются и набираются сил самые страшные монстры.       Когда-то в юности Мехрибан Султан была невинной, слабой и доброй, она никому не желала зла, только хотела любить и быть любимой. Однако выбрала для воплощения своих сокровенных желаний не того шехзаде. Но разве сердцу прикажешь? Оно само выбирает кого и за что любить…       Шехзаде Мехмед был таким красивым, таким умным, он блестяще владел мечом и умел очаровывать, возможно, даже не целенаправленно. Мехрибан-Измир в ту пору было всего четырнадцать. Ее красота только-только начала расцветать, но оказалась безнадежно испорчена и истоптана ревнивой и жестокой Айнур-хатун.       О, именно Айнур научила ее ненависти. Именно она сделала ее такой, какой она стала. Она во всем виновата. Долгие годы Мехрибан воспитывала сына, тайком мечтая о большем. Ей никогда не нужна была власть, ей достаточно было любви господина. Султан Мехмед любил сына и проводил с ним время, а значит был рядом с Мехрибан. Она ни в чем не нуждалась, у нее было все для жизни. Все, кроме любви господина. А она так мечтала снова узнать его поцелуи и ласки, разделить с ним постель и, разумеется, родить еще сыновей и султанш. Но судьбу нельзя выбрать, увы.       Находясь в тени многочисленных жен и наложниц, Мехрибан Султан полнилась обидой и злобой. На Айнур, на султана, на судьбу. Айнур Султан она ненавидела особенно сильно за изувеченное лицо и сломанное судьбу, к тому же она ее боялась, боялась того как белобрысая змея глядела на ее любимого Ферхата.       Еще и Халиме Султан доставляла проблем. Она каким-то образом смогла завоевать расположение султана, которые ее уважал, что казалось странным. Халиме Султан смогла стать матерью не один и не два раза, а когда-то она была служанкой Мехрибан Султан. Султанша обиду не простила. План созревал долгие месяцы. Мехрибан Султан была неопытна в интригах и пуглива, но репутация слабой, жалкой и плаксивой женщины, неспособной дать отпор даже рабыням гарема, которые откровенно говоря насмехались над нелюбимой и изуродованной султаншей, сыграла ей на руку. В то же время репутация Айнур и ее высокомерный, склочный нрав были известны всем.       Во время семейного ужина в покоях Валиде Дефне Султан Мехрибан Султан, сидящая рядом с Халиме Султан подлила в щербет беременной соперницы яд, вызывающий кровотечение. Пузырек от яда Фатьма-хатун подкинула в покои Айнур Султан. В ту ночь Мехрибан Султан не спала, прислушиваясь к ночной тишине. Вскоре началась буря.       У Халиме Султан начались преждевременный роды. Султанша так кричала, что слуги шептались: Халиме Султан — нежилец. Но она выжила, но ее сын родился мертвым, слишком рано он явился в этот мир.       Жестокий нрав султана Мехмеда знали все, особенно члены его семьи. Повелитель начал расследование и, ожидаемо, первой под подозрение попала Айнур Султан, которая ненавидела Халиме Султан и постоянно с ней воевала. Пузырек из-под яда, найденный среди вещей султанши, только подтвердил подозрения падишаха.       Айнур Султан должны были казнить, Мехрибан Султан предвкушала падение ненавистной соперницы, хотела, чтобы перед смертью Айнур видела ее обезображенное лицо, но Повелитель всего-навсего сослал жену. Но это было началом конца для Айнур. Ее сын остался беззащитным и не то, чтобы Мехрибан готова была омыть руки в крови ребенка, к тому же смерть шехзаде расследовали бы с особой тщательностью. Но тут все решил Всевышний. Видно, шехазде Селиму было слишком мало времени отпущено, смерть пришла за ним в виде змеи. Как в прохладное время года она оказалась в саду — загадка, но итог был печальный для Селима и его матери. А Мехрибан малодушно радовалась удаче.       Вспоминая былое, султанша не знала, что и думать. Ее сын был похож многими чертами характера на нее. Он вполне мог погубить Нурхаят, чтобы отвести подозрения от себя и от нее.       Думая об этом, Мехрибан Султан обеспокоенно хмурилась. Ее сын был скрытным и часто прятал настоящие чувства от окружающих, она сама этому научилась в стенах Топкапы. Но неужели ее светлый мальчик мог погубить невинную душу?       «Ребенок Халиме тоже был невинным и чистым», — услужливо шептал внутренний голос султанши, и она предпочитала его не слушать. — Мехрибан Султан, — в покои госпожи вошла верная Фатьма-калфа, которая поклонилась и с беспокойством в карих глазах посмотрела на свою хозяйку. — Махфирузе-хатун пришла. — Проси, — велела султанша и тяже вздохнула. Она сидела на тахте и размышляла о поведении сына, о прошлом и будущем. Так страшно ей давно не было. Бессонная ночь сказывалась на ней головной болью и тошнотой, но сон к ней не шел. Мехрибан только ворочалась в постели и глядела на резные столбики кровати и шелковый полог. Еще и в гареме сына не все было гладко. До нее дошел слух, что между наложницами Ферхата, Махфирузе и Саадат, случился конфликт. Все это очень не нравилась Мехрибан Султан, будто бы у них других забот нет.       Махфирузе вошла в опочивальню и поклонилась. — Присядь, — велела султанша и девушка, подойдя к ней, опустилась на подушку у ее ног, расправила складки на подоле бирюзового платья.       Мехрибан Султан эта девица не нравилась. Да, красивая, да, тихая и скромная, редко вступала в конфликты, но ее подарила Ханзаде Султан, которая любила только одного из братьев — Османа. Махфирузе — шпионка, кто знает, что у нее на уме? Но ребенок под сердцем у наложницы — очень ценен. За три года, что Ферхат правил Амасьей, ни одна наложница не понесла. Мехрибан Султан волновалась. Она предпочла бы, чтобы первенца Ферхату подарила Саадат. Но, видимо, и в ней она ошиблась. — Мне доложили о том, что вчера вечером произошло в ташлыке, — заговорила Мехрибан Султан раздраженно. — Ты — беременная фаворитка моего сына, не смей подвергать жизнь ребенка, что спит в твоем чреве опасности. — Простите, госпожа, но Саадат-хатун начала первой, — промолвила Махфирузе, все так же не поднимая на Мехрибан взора. Султанша поджала губы. Она ненавидела, когда кто-то смел возражать ей, в такие моменты ей всегда казалось, что в ее руках недостаточно власти или она не сможет е удержать. — Она посмела говорить, что я потеряю расположение господина, а потом очередь и до ребенка дойдет.       Мехрибан Султан смежила веки на мгновение. Как же ей надоели многочисленные женщины сына, которые не могли сидеть тихо и постоянно строили козни против друг друга. Один мужчина и множество его фавориток не смогут жить в мире, кто-то обязательно решит, что жизнь несправедлива. Мехрибан знала это по себе. Ферхату были они безразличны, и он доверял в вопросах гарема матери, только это успокаивало Мехрибан. — Никто не посмеет тронуть твое дитя, Махфирузе, — сказала султанша. — Я поговорю с Саадат. — Но она угрожала ребенку шехзаде, — возразила наложница и подняла на султаншу взгляд темно-карих глаз и тут же вздрогнула — Мехрибан была без платка и ее увечья были заметны в дневном свете. — Шехзаде должен узнать и наказать девушку. — Мой сын занят, — вспомнив про покушение, сказала Мехрибан. Не хотелось впутывать шехзаде в женские разборки. Саадат-хатун была неплохой девушкой, очевидно, она ревнует, но всем нужно давать шанс. — Я приму необходимые меры, Махфирузе. Не тревожься и не опускайся до сколок. Если потеряешь ребенка, в первую очередь спросят с тебя.       Махфирузе нехотя кивнула. Мехрибан велела ей возвращаться в свои покои — Ферхат вопреки правилам и законам велел выделить для нее отельную опочивальню к ярости матери. Зачем он так возвышает эту девицу, неужели не понимает, на что способно уязвленное самолюбие и зависть? — Приведи ко мне Саадат, — велела Мехрибан после ухода первой фаворитки сына. Покой ей только снился. — Как прикажете, султанша.

***

Военный лагерь султана Мехмеда III. Июнь 1602 года. Предместия Бурсы

      Имперский совет собрался под сводами большого темно-серого шатра. В центре на большом сидении, которое в походных условиях служило троном государю, на бархатной бордовой подушке с золотистой бахромой восседал Повелитель трех континентов и внимательно слушал доклад санджак-бея Бурсы и близлежащих территорий.       Омер-бей высоким и худощавым мужчиной средних лет, из-под синего тюрбана выглядывали короткопостриженные черные волосы бея. Глаза у него были темно-карие, не лишенные хитринки, лицо вытянутым, похожим на лошадиное. Бей читал доклад и заискивающе поглядывал на падишаха, который никак не реагировал на его слова, лишь смотрел на зятя династии немигающим взглядом серых глаз.       По правую руку от престола стоял, сложив руки на уровне живота шехзаде Осман, облаченный в серебристо-серый кафтан из добротной ткани. На его сером, в тон кафтану тюрбане, словно звезды мерцали драгоценные камни. Шехзаде внимательно слушал бея, повторяя выражение лица царственного отца. Осман без труда перенимал привычки царственного родителя, беря с него пример, что вкупе с внешностью делало его копией отца-султана. Шехзаде часто говорил с интонациями падишаха, никогда не повышал голоса, но почему-то его спокойствия опасались, видимо, помнили, чей он сын. — У этого предателя хватает наглости выдвигать требования! — злобно процедил великий визирь Аяз-паша, который за минувшие годы порядком раздался в талии и теперь с трудом влезал в боевое облачение, хотя некогда слыл славным воином. В военной кампании против Сефевидов Аяз-паша блестяще себя проявил, за что снискал милость государя, который ценил умных и сильных людей. — Мы сметем их без труда, мой султан, — промолвил Аяз-паша. — Не стоит недооценивать противника, — подал голос Осман-паша, который стоял рядом со своим тезкой и наследником престола. Они втроем, султан Мехмед, шехзаде Осман и Осман-паша, второй визирь имперского совета, были похожи. Похожи настолько, насколько могут схожи люди, объединенные одной кровью. Все трое принадлежали великой Османской Династии, были русоволосы и сероглазы. Вероятно, серый цвет глаз они получили от Хасеки Хюррем Султан, матери Баязид Хана. — Позвольте выразить свое мнение, мой падишах, — заговорил шехзаде Осман, вынырнув из размышлений. Он, слушая доклад Омера-бея, глядел на карту, что была расстелена у ног султана Мехмеда.       Повелитель одобрительно кивнул сыну, когда его могучий взор коснулся наследного шехзаде, взор его помимо воли потеплел, а губ коснулась усмешка. — Можно ввести противника в заблуждение, пустить слух, что у нас мало людей, — заговорил шехзаде Осман, облизав кончик рта, но ничто не выдавало его волнения. — Предатели будут думать, что мы слабы, расслабятся и станут легкой добычей. К тому же, раз у нас нет возможности выманить врага в чистое поле и добить, можно заманить его в ловушку. — У тебя есть соображения на этот счет? — спросил султан Мехмед с интересом.       Шехзаде Осман задумался на мгновение, после чего сосредоточенно кивнул. Он кратко изложил суть, заставив пашей совета одобрительно кивать. Только Аяз-паша стоял мрачный и сосредоточенный. Он сверлил твердым взором карих глаз наследника престола и понимал, что, пока жив этот юноша, власти ему не видать. Больно хитер и умен. Весь в отца.       Осман-паша, который поддерживал шехзаде Османа во всех начинаниях, следил за его образованием и изучением военного дела, ощущал гордость. Шехзаде Осман из слабого, болезненного ребенка вырос в сильного и благородного мужчину. Сарухан под его началом процветал, как никогда. По всей империи шла молва о достойнейшем шехзаде. Многие желали видеть его на троне и, что самое главное, больше всего об этом мечтал сам султан.       Султанзаде Осман-паша был потомком султана, он вырос под сводами Топкапы вместе с падишахом, именно с ним султан Мехмед делился мечтами и планами. Они всегда были больше, чем слуга и господин, они были связаны кровными, нерушимыми узами.       Султан Мехмед желал, чтобы его царство унаследовал старший и любимый всеми сын. Осман-паша и сам этого желал. Конечно, он питал уважение ко всем сыновьям султана. Но, как и Повелитель, знал их недостатки.       Шехзаде Ферхат хоть и обладал добрым и веселым нравом и был любим отцом-султаном, не имел того склада характера, который помог бы ему править. Конечно, на должности санджак-бея Амасьи он проявлял себя достаточно достойно, но то заслуга совета провинции, совета, который целиком и полностью состоял из людей султана Мехмеда. Шехзаде Ферхат был подвержен влиянию извне и редко доводил все свои задумки до конца. Бывало, он запускал дела санджака, или пускал их на самотек, перекладывал ответственность на членов совета. Это в глазах султана Мехмеда выглядело слабостью.       К тому же по-настоящему сложные решения вроде казни предателя давались ему крайне трудно. Ферхат не любил зря проливать кровь и до последнего пытался уладить любой конфликт мирным путем, что зачастую приносило большие проблемы. Некоторые уважали только грубую силу и жестокость.       Помимо этого, шехзаде любил вино и много времени уделял своему гарему, но почему-то за три года ни одна из наложниц так и не подарила ему сына-наследника. Существовала опасность, что династия прервется на шехзаде Ферхате, если вдруг он унаследует трон. Зачем государству владыка, неспособный подарить достойного наследника? Это прямой путь к смуте.       Безусловно, султан переживал за сына и не списывал его со счетов. На все воля Всевышнего       Шехзаде Махмуд слыл крайне вспыльчивым и своенравным человеком. Он был подобен лесному пожару, неистовому и страшному. Малейшая искра могла спровоцировать бурю. Такой правитель будет рубить головы направо и налево и к чему он приведет государство?       Еще шехзаде Махмуд был нетерпеливым и резким. Он говорил то, что думал, сумасбродные выходки вроде вылазок в город под носом у отца-султана тоже ему не чужды. Сын Халиме Султан любил ходить по краю пропасти и часто смеялся в лицо опасности, по крайней мере, так все выглядело со стороны. Он с трудом принимал взвешенные решения и просчитывал шаги наперед.       Временами, думая о третьем сыне султана Мехмеда, Осман-паша удивлялся тому, как такой холодный человек, как Повелитель смог породить такого вспыльчивого шехзаде? Можно было подумать, что шехзаде пошел в мать, но Халиме Султан была учтива, спокойна и всегда сохраняла самообладание. Так в кого же шехзаде Махмуд пошел необузданным нравом?       О младших сыновьях султана Мехмеда Осман-паша не думал. Они слишком малы для того, чтобы на что-то претендовать. Но Джихангир, если верить султану, был любознателен, любил братьев и оберегал мать. Шехзаде Ахмед в виду слабого здоровья был капризным и избалованным. Шехзаде Орхан тихим и скромным, он редко покидал покои матери, прилежно учился и находился в тени братьев и сестер. Шехзаде Мустафа, самый младший сын султана, был, как и все дети, невинным и добрым ребенком, он любил играть с братьями, любил проводить время с отцом, кто знает, каким о вырастет?       После заседания совета паши и беи покинули шатер султана. Осман-паша вышел вместе с шехзаде Османом, который, выйдя на дневной свет, вдруг чихнул. — Надеюсь, вы не заболели, шехзаде, — растягивая гласные, проговорил Аяз-паша, заставив Османа-пашу заскрипеть зубами. Великий визирь много о себе возомнил, но, к сожалению, был не настолько глуп, чтобы бросить тень на могущество Повелителя, иначе бы уже давно кормил бы червей.       Аяз-паша верно служил государству и Повелителю, в его делах всегда царил порядок, как не посмотри, идеальный человек. Но то, что он поддерживал связь с Михрумах Султан вызывало волнение.       Будь воля Османа-паши, он давно бы избавился от него от греха подальше. Но султану не понравиться, если его визиря убьют без суда и следствия. Приходилось ждать, когда великий визирь наконец оступиться и освободит должность. — Я здоров, Аяз-паша, — ответил шехзаде Осман, внимательно взглянув на Аяза-пашу, который сказал «хвала Всевышнему» и удалился прочь. Шехзаде проводил его внимательным взором серых глаз и обеспокоенно нахмурился. — Вы были великолепны, шехзаде, — вспомнив о плане наследника разделить шайку предателей обманом на группы, заманить в ловушки и перебить по очереди, произнес султанзаде Осман. — Я учился у лучших из лучших, паша хазретлери, — улыбнулся шехзаде, взглянув на тезку.       Встав рядом с наследником, султанзаде Осман заметил, что мужчина бледен и под глазами его залегли серые тени. Видимо, походные условия не всем подходят. Еще и султан Мехмед отказался остановиться во дворце санджак-бея Бурсы, сообщил, что останется с армией. Это решение подняло боевой дух янычар, которые и без того был до безумия преданы султану после всех его блестящих побед.       Поскольку султан решил жить в шатре, члены его имперского совета не могли оставить своего Повелителя и то же жили под открытым небом, хотя и не всем нравились условия жизни. Осман-паша, закаленный во многих походах, привык к полевым условиям, но шехзаде Осман был приспособлен к ним намного хуже, хотя никогда ни на что не жаловался и с неистовой целеустремленностью пытался побороть неудобства и себя.       Осман-паша в ответ на слова шехзаде по-доброму усмехнулся. При необходимости наследник престола без зазрения совести использовал лесть. И этим оружием он владел не хуже, чем мечем. — Осталось утвердить, кто возглавит атаку и пойдет на предателя, — сказал Осман-паша, когда они оба двинулись прочь от султанского шатра. — Атаку возглавлю я, — уверенно произнес шехзаде, и в его глазах вспыхнула злая решимость, с которой обычно идут до концов. — Я предложил план, я его и исполню, паша, покажу всем пример. — Да будет ваше решение благим, шехзаде, но не стоит зря рисковать. Вы — надежда империи, — остановившись в тени раскидистого дерева, сказал Осман-паша, вдруг ощутив дискомфорт в правой руке. После ампутации руки он носил протез из металла в виде перчатки. Со временем смог научиться сражаться левой рукой и остался ценным воином султана, как и прежде. Но протез натирал кожу и причинял дискомфорт. Из-за жары, тело потело и трение усилилось. — Не преувеличивайте, Осман-паша, — ухмыльнулся шехзаде Осман, но сказал это он скорее для вида. Шехзаде знал, что многие жаждут увидеть его на троне, и это, должно быть, льстило его самолюбию. Главное, чтобы всеобщая любовь не взрастила в душе наследника высокомерие. — Что до предателей… Главарь этой шайки посмел назваться братом Повелителя, моим дядей. Я, как представитель рода Османов, должен уничтожить эту падаль, показать всем, что будет с теми, кто пойдем против моей семьи, — твердо и уверенно произнёс щехзаде Осман, глядя решительным взором на второго визиря.       Понимая, что, если наследник престола, что-то вбил в себе в голову, спорить с ним бесполезно, Осман-паша вздохнул и уступил ему. Шехзаде Осман был упрям, если он чего-то желал, то всегда достигал цели, чего бы ему это не стоило. Поразительно, насколько он похож на султана Мехмеда III. Наверное, поэтому Осман-паша благоволил ему.       Однако султан Мехмед Хан был категоричен, жесток и бессердечен, он был холодным и беспощадным, всем известны методы его проявления. Шехзаде Осман был мягче отца, намного мягче. Но суть одна, стержень у них один и тот же… Из самой прочной стали.       Осман-паша хотел сказать шехзаде, что для него честь сражаться с ним плечом к плечу, но не успел, поскольку в тени деревьев увидел внушительную фигуру Дервиша Мехмеда-аги, хранителя султанских покоев. Прищурившись, поскольку зрение в последние месяцы стало его подводить, Осман-паша с изумлением вскинул брови.       Дервиш Мехмеж-ага, ставший за годы службы во дворце Топкапы, образцом невозмутимого спокойствия и сурового молчания, сидел на пне и держал в руках белоснежную ткань, похоже, женский платок… Он с несвойственной и иррациональной нежностью гладил этот платок и скупо улыбался, думая о своем. — Глядите-ка, похоже не только мы с вами, паша, пали жертвами любовных чар, — усмехнулся шехзаде Осман, глядя с весельем на Дервиша-агу. — Поверьте, шехзаде, перед настоящей любовью бессилен даже самый стойкий и сильный мужчина. Она подчинит кого угодно, — ответил Осман-паша.

Вечер того же дня. 1602 год. Стамбул.

      Он изо всех сил цеплялся за надежду, которая тлела в его сердце. Она придет, обязательно придет, иначе и быть не может. Они столько лет знали друг друга, понимали с полувзгляда, с полслова. Она не может не прийти на эту встречу.       Однако время шло, шехзаде Махмуд ходил кругами вокруг некогда белого, а теперь посеревшего от времени и погодных условий, фонтана, пытаясь унять пламя, стремительно разгорающегося в груди. Шехзаде, облаченный в темно-зеленый плащ и в такого же цвета кафтан, заложил руки за спину, то и дело останавливался и с тоской глядел на дорогу, ожидая увидеть, наконец, Нурбану. — Она придет, шехзаде, не сомневайтесь, — слова Давута-аги, который отныне сопровождал его почти и всюду, немного унимали пламя в сердце наследника, убеждали, что все сложится благополучно. Махмуд цеплялся за слова слуги, как утопающий за спасительную соломинку. Он так хотел верить в лучшее.       За последние дни произошло много чего плохого. Для начала его любимая сестра Дильруба Султан до сих пор лежала без чувств. Видеть ее в таком состоянии было подобно пытке, Махмуд навещал сестру, но долго в ее покоях находиться не мог. Гнев полыхал в нем, выжигал все хорошее в сердце шехзаде. Да, они с Дильрубой временами соперничали за внимание отца и матери, но никто, никто в этом мире, не имел права причинять ей боль. Дильруба была членом семьи шехзаде Махмуда, она была своей, а свою семью шехзаде Махмуд любил неистово.       Халиме Султан, любимая матушка шехзаде, не отходила от постели дочери. Она плохо спала, мало ела и за минувшие дни осунулась и похудела. Теперь султанша напоминала тень прежней себя. Махмуду было тяжело видеть ее такой слабой и беззащитной. Он как никто знал, насколько Халиме Султан сильная, но все же она женщина.       Султанша заботилась о дочери, поила ее смесью молока и меда, держала ее за руку, но результата это не приносило. Лишь милость Аллаха могла спасти Дильрубу. Пока Халиме Султан заботилась о дочери, ее остальные дети были предоставлены сами себе. Об Амаль Султан и шехзаде Мустафе заботилась Валиде Дефне Султан. Шехзаде Махмуд же взял на себя расследование, которое зашло в тупик. Собственно говоря, из-за ослабшего контроля матери шехзаде Махмуд и смог покинуть дворец, не волнуясь, что за ним кто-то следит.       В копилку проблем шехзаде Махмуда прибавилось покушение на шехзаде Ферхата. Этой ночью кто-то посмел подать отравленное вино на стол регента престола, лишь по случайному стечению обстоятельств вино первой вкусила наложница Ферхата. Махмуд боялся представить, что было бы, если бы Ферхат погиб. Шехзаде одинаково любил всех своих братьев и верил, что плечом к плечу они, сыновья и дочери султана Мехмеда III, смогут построить новый, лучший мир для поданных. В конце концов, чтобы быть сильнее, нужно держаться семьи.       Утром, когда ему сообщили о несостоявшемся покушении, Махмуд пришел в опочивальню султана, которую на правах регента занимал шехзаде Ферхат. Увидев бледного регента трона, который занимался государственными делами, Махмуд напрягся. Ферхат всегда был улыбчив и весел. Он мог насмешить кого угодно, поэтому Махмуд и любил проводить с ним время, с Ферхатом было легко и просто, не то что с правильным во всем Османом, который считал нужным давать ему советы, как будто бы он сам ничего не знал и не понимал.       Под глазами шехзаде Ферхата залегли серые тени — признак плохого сна, кожа его было бледнее обычного, а волосы всколочены. Казалось, что с ночи Ферхат так и не сомкнул глаз.       Махмуд справился о состоянии брата и убедился, что тот здоров. Смерть наложницы, которая умерла в муках у него на руках, а он ничего не смог сделать, встревожила шехзаде Ферхата. Должно быть, он ощущал собственное бессилие и слабость.       Шехзаде Махмуд понимал брата, он испытывал примерно те же чувства, когда видел бесчувственную Дильрубу Султан в постели да отчаянье в глазах Халиме Султан. Шехзаде Махмуд испытал гнев, видя брата в таком состоянии. Кто посмел покушаться на жизни двоих наследников престола, кто этот таинственный враг?       Страшная догадка поразила сердце шехзаде Махмуда, а если этот кто-то посмеет покуситься на жизнь их отца и Повелителя, султана Мехмед Хана? Шехзаде Махмуд попросил брата отправить письмо отцу-султану о случившемся и предупредить его об опасности. Шехзаде Ферхат согласился с его доводами, и они вместе написали послание султану, надеясь, что страхи их ложны и Повелителю ничто не угрожает.       …Время шло, а Нурбану Султан все не появлялась и не появлялась. В конце концов, когда солнце закатилось за горизонт, шехзаде Махмуд, чувствуя, как его охватывает неистовый пожар, сжигающий в пепел остатки самообладания, подошел к своей лошади, что стояла на привязи у дерева. Он оседлал коня, даже не глядя на Давуда-агу, который последовал его примеру.       Почему она не пришла? Зачем испытывает его терпение? Неужели то, о чем говорили ее глаза, ложь? Он видел в них большие чувства такие же, какие пылали в его взоре. Шехзаде Махмуд поспешил вернуться во дворец. Он набрал скорость, ветер шумел в его ушах, и шехзаде надеялся, что он выбьет из его головы печальные и тоскливые мысли, остудит его гнев, потушит этот пожар. Следом на черном коне несся Давут-ага.       Добравшись до дворца шехазде Махмуд поспешил убраться в свои покои. Не хотел, чтобы кто-то видел его в таком состоянии. Махмуд слыл вспыльчивым человеком, легко выходил из себя. Он боялся, что не сможет сдержаться и в гневе сорвется на близких и любимых. Накануне, после того проклятого поцелуя, шехзаде вернулся во дворец, спустился в темницы и хотел выместить ярость на предателе, но ублюдок испустил дух. Конечно, Давуд-ага позаботился, чтобы он раньше времени не истек кровью, перевязал его раны, оставленные Махмудом. Но Давуд не был лекарем, скорее наоборот. Предатель-ага сгинул во мраке темниц, а о его теле позаботился глава стражи.       Шехзаде Махмуду пришлось искать альтернативный метод, чтобы выпустить ярость. В этом ему помогла наложница, Дидар-хатун, ставшая чем-то вроде его привычки. Она обладала примерно тем же ростом, что и Нурбану, имела смуглую кожу, длинные, густые волосы чернее ночи. Но глаза у нее, к сожалению, темно-карие, а не зеленые. Впрочем, в полумраке опочивальни различия казались незначительными. Шехзаде Махмуд отдался пороку и страсти, изо всех сил стараясь представить на месте своей наложницы другую девушку.       Нурбану Султан так и не пришла на место встречи. Шехзаде Махмуд злился на нее, злился на себя. Если бы он сдержался и смог обуздать чувства, если бы он не поцеловал ее тогда… Изначально шехзаде хотел просто поговорить с Нурбану о книгах, но, оказавшись рядом с ней, не смог сдержаться. Его проклятая несдержанность привела к расколу между ними.       В покоях шехзаде Махмуда поджидала новая напасть в лицах младшего брата Мустафы и сестры Амаль Султан, которые сидели на тахте и тихо перешептывались до его прихода. Увидев брата, они вскочили и кинулись к нему. — Брат мой, брат! — вскрикнул шехзаде Мустафа с детской непосредственностью. — Давай поиграем, — мальчик порывисто обнял брата. — Не сейчас, Мустафа, — сказал шехзаде Махмуд, пытаясь сдержаться. Он взъерошил русые волосы ребенка и отстранил его от себя. — Ты так всегда говоришь, — насупился Мустафа, глядя наивными светло-зелеными глазами на Махмуда. Старший из братьев подавил желание закатить глаза. Всего пару раз отказался от игры с Мустафой, а он уже говорит «всегда».       Амаль Султан молча взяла его за руку, тем самым привлекла внимание к себе. Она всегда так делала, когда не знала, как ей прервать чужую беседу. — Когда Дильруба поправиться? — спросила девочка капризно. — Я хочу, чтобы она была здорова.       Шехзаде Махмуд печально улыбнулся сестренке. Из всех детей султана Мехмеда Амаль Султан и Асхан Султан меньше всего были на него похожи. В них не было ни зависти, ни злобы, ни ненависти, лишь чистый свет. Глядя в светло-карие глаза сестры, которая росла у него на глазах, шехзаде Махмуд надеялся, что свет в ней никогда не померкнет. Он, Махмуд, не позволит ему угаснуть. — Сестра обязательно поправиться, Амаль, — сказал шехзаде Махмуд, глядя в глаза сестры. Он знал, насколько бывает важна поддержка в трудную минуту. Особенно для нежной и ранимой Амаль Султан. Обычно она всегда была рядом с Халиме Султан, но теперь, пока Дильруба болела, султанша не знала к кому податься. С Валиде Султан девочка не была сильно близка и держалась с ней на некотором расстоянии, чуточку отчужденно. — Мустафа, я обещаю, что поиграю с тобой. — Когда? — спросил мальчик, и Махмуд скрипнул зубами. Мустафа был очень-очень приставучим, ему нужно было знать все и сразу, а если он что-то вбивал себе в голову, переубедить его та еще задача. В этом они были похожи, оба упрямые, но Мустафа хотя бы не вспыльчив и послушен. Шехзаде Махмуд помнил себя в его возрасте, он сбегал от учителей и нянек, ломал вещи, носился по дворцу от Ферхата и за ним, сбивая с ног слуг. Халиме Султан часто говорила, что из-за него она поседеет. Шехзаде Мустафа и Амаль Султан были всем тем, чем они с Дильрубой и Нурбану никогда не были: воспитанные, тихие, послушные.       Подумав о Нурбану Султан, шехзаде Махмуд снова ощути тоску. — Завтра вечером, — сказал шехзаде Махмуд, слабо надеясь, что Мустафа заиграется и забудет об его обещании. Но надежда, как говориться, умирает последней. Он хотел поскорее избавиться от общества младшего брата и сестры и дать свободу неистовому пламени, что горел у него в душе, норовя вырваться наружу в самый неподходящий момент. Больше всего на свете не хотелось пугать яростью Амаль и Мустафу, они итак временами глядели на него с опаской. — Спасибо, брат, — произнесла Амаль Султан. — Доброй тебе ночи. Идем, Мустафа, Валиде Султан, должно быть, нас ищет по всему дворцу.       Султанша увлекла младшего брата к выходу. Она постучала в дверь и слуги, стоящие снаружи, распахнули двери. Шехзаде Мустафа, довольный донельзя, первым выскочил в коридор, а Амаль Султан немного помедлила. — Я не знаю, где ты был, брат, — сказала девочка, глядя на него янтарными глазами. — Но я никому не скажу, что тебя долго не было ни в саду, ни в покоях.       Сказав это, султанша покинула опочивальню шехзаде Махмуда, который заскрипел зубами вновь. Дожил, теперь его покрывает маленькая сестра, что дальше?       Понимая, что вот-вот сойдет с ума переизбытка чувств, Махмуд велел страже принести ему вина. Халиме Султан не нравилось, что сын пил этот напиток, и она контролировала каждый его шаг или действие. Но пока матушка увлечена переживаниями за Дильрубу, он сможет насладиться этим напитком сполна. Тем более он расслабляет и дарует частичку покоя. Махмуд надеялся, что вино потушит пламя ярости и непонимания в его душе.       Так же шехазде велел передать Дидар-хатун, что он ждет ее на хальвет. Наложница, как человек, ему не очень-то нравилась, но за минувши дни она стала ему привычной и родной. Дидар-хатун была похожа на Нурбану Султан, но не была ею. Шехзаде Махмуд очень надеялся, что ему не долго придется себя обманывать. Да, Нурбану его оттолкнула, но он знал, что любим в ответ. Знал и видел это в ее глазах.       Они были созданы друг для друга Всевышнем, были слишком похожи, чтобы их пути не сошлись. В конце концов, всем известно, что подобное притягивает подобное… В Нурбану Султан, как и в нем, Махмуде, полыхал неистовый огонь, полный страсти и тьмы, им суждено гореть в этом огне вместе. Иначе и быть не может. По крайней мере, шехзаде очень хотел в это верить.       Когда пришла Дидар-хатун, шехзаде Махмуд допивал второй кубок красного вина, вальяжно развалившись на тахте. Горячие угли в жаровнях наполняли опочивальню теплом, но едва ли это тепло могло согреть его. Махмуду казалось, что он вымерзает изнутри. Мысли то и дело возвращались к Нурбану Султан, к ее мягким губам, которые были невозможно сладкими и желанными для него, к рукам, что обвили его шею на мгновение. Когда она ответила на его поцелуй, прижалась к нему и обняла его в ответ, шехзаде Махмуду показалось, что он научился летать и взмыл в небесную высь. Но та пощечина, обжигающая, как огонь, вернула его на землю. Она была такой неожиданной, что шехзаде растерялся и мог только с изумлением смотреть на султаншу своего сердца. — Шехзаде Хазретлери, — произнесла Дидар-хатун с улыбкой на губах. Она поклонилась ему и бесстрашно приблизилась к нему, все еще не зная, сколько тьмы бурлит в Махмуде, и насколько страшные его демоны. Временами шехзаде Махмуду было ее жаль, она не видела дальше своего носа, верила его лживым речам и подаркам. Но все, что он делал — пытался слепить из Дидар-хатун другого человека.       Он дарил ей ткани зеленого, темно-синего и золотистого цвета, любимых цветов Нурбану Султан, велел слугам передавать ей цветы, пионы, любимые цветы Нурбану Султан, передавал ей книги, чтобы им было, что обсудить. Думал, научить наложницу стрельбе из лука… Но Дидар, которая и пыталась перенять его увлечения и угодить ему, была просто не той, в ком так нуждался он. Обсуждения книг сводилось к тому, что девушка, в отличии от упрямой Нурбану, всегда соглашалась с тем, что говорил Махмуд. Она всегда ему уступала, и это раздражало. Временами Махмуд забывал, что Дидар — всего лишь рабыня, которой столько лет вбивали, что ее задача — ублажать господина и не перечить ему, а Нурбану — свободная, гордая девушка, султанша династии.       Шехзаде Махмуд отчужденным взором смотрел на то, как наложница опускается перед ним на колени и целует край его кафтана. Она заглядывала ему в глаза так преданно, так любяще, что он ощути отвращение к себе. Махмуд в который раз убедился, что он сын своего отца. Того тоже никогда не волновали судьбы окружающих и их страдания. Особенно женские. Из всех султанш падишах уважал и любил лишь троих: мать, дочь и покойную жену. Остальные удостаивались лишь его равнодушия и презрения.       Временами Махмуду становилось стыдно за свои деяния, но он никогда не пытался быть хорошим для окружающих и для себя. А смысл? Окружающих он мог бы обмануть, пустить им пыль в глаза, но от себя-то не убежишь. Он такой, какой есть и другим уже не станет.       Понимая, что самокопание скоро сведет его с ума, шехзаде Махмуд велел наложнице встать и, перехватив ее поперек талии посадил себе на колени. Девушка взвизгнула и рассмеялась, когда он коснулся губами ее обнаженной шеи. Мужчина сжал руками грудь наложницы через ткань зеленого платья, в котором она была. Дидар-хатун вздрогнула и закрыла глаза. Махмуд чувствовал, как она дрожит в его объятьях, как прижимается к нему. — Шехзаде, господин моего сердца, вы мой рай на земле, — прошептала девушка, когда Махмуд, поудобнее перехватив девушку руками, поднялся вместе с ней с тахты и понес ее в сторону большого ложа. Ему так хотелось забыться, вино не принесло ему покоя, не потушило пожар в душе.       Дидар-хатун, видимо, ожидала от него нежных слов, но Махмуд предпочел промолчать. Не говорить же ей правду, что она ему безразлична, что его привлекает только ее тело и не более того. Лгать ей он тоже не хотел, чтобы не обманывать наивные ожидания наложницы.       Махмуд положил фаворитку на постель, накрытую покрывалом, а сам навалился сверху, впившись поцелуем в чуть приоткрытые губы девушки. Закрыв глаза, шехзаде отдался страсти, отчаянно представляя, что ласкает ту, что излучает свет.

***

      Ханзаде Султан этот день провела в своем дворце, рядом с детьми. Временами она злилась на себя, что не уделяла своим султаншам и султанзаде достаточно внимания и за ними следили няньки, но такова уж была ее натура. Подобно царственному отцу султанша привыкла все держать под своим неустанным контролем, словно это даровало ей частичку покоя.       Утром, позавтракав с мужем и детьми, она проводила супруга в Топкапы, а сама велела накрыть в саду стол и поставить шатры. Погода царила теплая, что было поводом устроить пикник на свежем воздухе.       Дети пришли в восторг, они носились по саду под надзором слуг, то и дело подбегали к сидящей в тени шатра матери и, перебивая друг друга, делились впечатлениями, что-то рассказывали. Самыми шумными и шустрыми были младшие Хюррем Султан, которая никогда не сидела на месте и маленький Абдулла, носившийся за сестрой хвостиком. Дефне Султан хоть и играла с братом и сестрой, то и дело возвращалась к матери, чтобы сесть рядом с ней и, обняв ее поперек талии, прижаться к ней черноволосой головой.       К вечеру семейство вернулось во дворец. Теперь дети играли в главных покоях, где проходили трапезы. Слуги накрывали на стол, вот-вот должен был вернуться со службы Касим-паша.       Султанзаде Абдулла и Хюррем Султан играли с деревянными мечами. Ханзаде Султан, чувствуя умиротворение и спокойствие, глядела на них с тенью едва заметной улыбки на губах, синие глаза ее потеплели и теперь напоминали весеннее небо, а не замершие озера. Рядом с султаншей на тахте сидела Дефне Султан, которая молча обнимала мать, ласкалась к ней и преданно заглядывала в ее глаза.       Ханзаде Султан обнимала девочку за плечи, чувствовала тепло ее тела, которое растапливало ее замершее после смерти матери и под страхом грядущего сердце. Султанша слыла человеком холодным и беспощадным, один ее взгляд внушал страх подданным отца, но рядом с детьми она была совсем другой. Рядом с ними она была обычной слабой любящей женщиной, матерью.       Права была Гюльбахар Султан ничто на свете не сравниться с любовью матери к ребенку. Это чувство, глубокое и сильное, не сравнимо ни с чем. В юности Ханзаде Султан матушке не верила, особенно после того, как она умерла.       Султанша злилась на валиде от бессилия. Отца винить ни в чем она не могла, поэтому и пыталась малодушно переложить ответственность на маленького брата да матушку. Если Гюльбахар Султан так их любила, то почему оставила их одних? Разве не должна была она их защищать, оберегать?       Со временем боль Ханзаде Султан перестала быть такой ослепляющей. Она поняла, что матушка, будь она в состоянии это сделать, ради нее, Османа и Джихангира выбралась бы из пекла преисподней. Вот только есть вещи намного сильнее материнской любви, смерть например.       Но всю полноту материнской любви Ханзаде Султан прочувствовала, когда лекарша вложила ей в руки сверток с ее первенцем, с дочкой, которую султан Мехмед назвал в честь Валиде Дефне Султан. Султанша не была похожа на царственного деда и мать, она пошла в Касима-пашу, такая же черноволосая, кареглазая и смуглая, как и он. Но в кого она пошла добрым нравом Ханзаде Султан понятия не имела. Временами, когда султанша глядела на дочь, ей казалось, что Касим-паша что-то от нее скрывает.       Дефне Султан была невинной, спокойной и доброй. Она словно светилась внутренним светом и излучала тепло. Ее маленькую госпожу все любили, а родители и вовсе в ней души не чаяли. Если что-то в этом мире действительно объединяло Касима-пашу и Ханзаде Султан, то только любовь к старшей дочери. Конечно, они любили всех своих детей, но Дефне Султан была особенной для них.       К тому же, когда Ханзаде Султан проводила время со старшей дочерью, когда пела ей колыбельную, расчесывала и заплетала ее волосы цвета вороньего крыла, она ощущала себя не такой ужасной.       Разумеется, Ханзаде Султан знала свой неприятный и жестокий нрав, что руки ее по локоть в крови, что она лишена чувства сострадания и жалости. Султанша никогда себя не оправдывала, но, временами, глядя на старшую дочь, она думала, что и в ней есть что-то светлое и хорошее, что она не такая ужасная, что она не «принцесса пламени и крови, султанша пепла и костей», как ее называла всегда Афсун-хатун, провидица.       Дети наполняли жизнь султанши светом, но выделяла она, как и ее отец-султан, первенца, Дефне. Султан Мехмед как-то сказал шехзаде Осману, Ханзаде Султан тоже присутствовала во время того разговора, что первенцы особенные для родителей, они учат их, что можно любить кого-то сильнее себя. Шехзаде Осман в ту пору стал отцом двоих дочерей. Ему повезло вдвойне.       Ханзаде Султан улыбнулась, когда Абдулла, устав от беготни, кинулся с объятьями на Хюррем Султан. Шехзаде Осман делал так же, когда чувствовал грядущее поражение. Он начинал обнимать сестру и этим отвлекал и обезоруживал ее. — Папа пришел! — громко завопил черноволосый и голубоглазый Абдулла, увидев вошедшего в покои отца.       Касим-паша, которого многие считали образцом высокомерия, твердости и холода, распахнул свои объятья для детей. Ханзаде Султан с ухмылкой смотрела, как Хюррем и Абдулла с радостными воплями влетают в объятья паши. Касим-паша подхватил на руки сына, который тут же начал рассказывать отцу о том, как прошел его день, безобразно коверкая слова. Мужчина взлохматил рыжие кудри Хюррем Султан, отчего девочка взвизгнула. Она тоже удостоилась внимания отца и получила поцелуй в макушку. — Султанша, — кивнул жене Касим-паша, задержав на ней пристальный взгляд. Ханзаде Султан напряглась от его взора. Неужели, пока ее не было во дворце Топкапы, что-то случилось? Или пришли вести из военного лагеря? Только бы с отцом и Османом все было в порядке.       Касим-паша опустил на пол младших детей и приблизился к жене и старшей дочери. Дефне Султан поднялась с тахты и улыбнулась родителю тепло и открыто. Она изо всех сил пыталась походить повадками на мать, но это скорее вызывало умиление и улыбку. — Моя луноликая госпожа, какое красивое у тебя платье, — оглядев изумрудно-зеленый наряд дочери, произнес паша, после чего поцеловал дочь в макушку. — Матушка разрешила мне взять ее браслет, — произнесла Дефне Султан радостно, проведя пальчиком по золотому браслету с россыпью изумрудов. Украшение было великовато, пришлось дважды обернуть его вокруг худенького запястья девочки. Ханзаде Султан усмехнулась. Подобно тому, как она вила веревки из отца-султана, Дефне Султан использовала ее. Султанша так хотела браслет, но не новый, нет… А тот, что был в шкатулке матери.       Ханзаде Султан с теплой грустью в душе вспоминала, как в детстве любила мерить украшения матери, Гюльбахар Султан. Она перебирала многочисленные драгоценности в шкатулках своей валиде, то и дело просила надеть на нее что-либо из них. Гюльбахар Султан всегда ей все позволяла, хотя у султанши, дочери правящего падишаха, своих нарядов и драгоценностей было неимоверно много. Но разве они сравнятся с тем, что носила матушка? — Тебе очень оно идет, Дефне, — сказал Касим-паша. — Хочешь, я тебе сегодня почитаю на ночь? — предложил он, не в силах устоять перед очарованием любимой дочери. Насколько знала Ханзаде, у Касима-паши были дети от наложниц. Но ради брака с Раной Султан, а затем с ней, Касим отказался от гарема и прошлого, в том числе и от детей. Кончено, паша помогал детям и их матерям, но в столице они не появлялись, чему султанша, будучи собственницей по натуре, была несказанно рада. — В таком случае после ужина я зайду к тебе. А теперь возьми брата и сестру и отвели их к столу.       Дефне Султан, улыбаясь, исполнила просьбу отца. Ханзаде Султан без труда догадалась, что паша хочет что-то ей рассказать. Что-то точно случилось… Касим-паша проводил дочь мягким взором, который казался неестественным на его волевом и обычно мрачном лице, после чего взор его вернул привычную холодность, а лицо властность.       Паша подошел к тахте и сел рядом с женой, которая не шелохнулась. Она его никогда не боялась, поскольку знала, кто она. За одно лишь грубое слово в ее адрес он лишиться языка, а за упавший волос с ее головы — жизни. Касим-паша снял темно-зеленую чалму и положил ее себе на колени, после чего обратил на супругу напряженный взор темных глаз. — На шехзаде Ферхата ночью было совершено покушение, — произнес паша. У Ханзаде султан сердце пропустило удар, она побледнела пуще прежнего, что без труда заметил внимательный паша. — Погибла наложница, шехзаде жив. — Хвала Всевышнему, — вздохнула Ханзаде Султан с облегчением. Касим-паша с изумлением на нее взглянул. — Так это не ваших рук дело? — вырвалось у него. Султанша гневно сверкнула глазами. — За кого вы меня принимаете? — процедила она с вызовом во взоре. — За братоубийцу?       Ханзаде Султан хотела видеть на троне шехзаде Османа, но и остальных братьев она любила. Точнее питала к ним родственную привязанность и хранила в душе теплые воспоминания из ушедшего детства. Она желала отодвинуть их от престола, чтобы они не путались под ногами у Османа, но если кто-то попробует навредить ее брату, то пощады точно не будет. Пусть ценят ее милость. — Простите, султанша, — вздохнул Касим-паша и накрыл рукой ее руку. Ханзаде Султан не шелохнулась, продолжая испытывающее на него глядеть. — Я просто не знаю, что и думать. Дегустатор пробовал все блюда перед тем, как подать их на стол шехзаде, но яд все равно оказался в султанской опочивальне. Как он просочился в сердце мира, как оказался в султанских покоях? — говорил Касим-паша негромко, глядя на супругу темно-карими глазами. — Кто-то смог подать яд на стол регента трона, а если этот кто-то тронет шехзаде Османа или, не приведи Аллах, яд вкусит сам падишах?       Ханзаде Султан откинулась на спинку тахты и обреченно прикрыла глаза, словно ей сделалось дурно. Как бы не хотелось верить в то, что отец человек из стали, что он бессмертный и сильный, что всегда будет рядом, реальность была сурова.       Султан Мехмед старел. В его волосах серебрилась седина, лоб пересекали морщины, они же имелись в уголках глаз. Отец старел, и время его уходило, солнце шло к закату. Но султан Сулейман умер в возрасте шестидесяти восьми лет, султана Баязида смерть настигла, когда его возраст перевалил шестидесятилетний рубеж.       Ханзаде Султан молилась за здоровье отца, но у престола много врагов. Султан беспощадно карал всякого, кто шел против его закона, но некоторые змеи выживали и жаждали мести. Будь ее воля, она бы помогла отцу обезопасить себя. Перебила их всех без жалости и сострадания, утопила бы страну в крови задолго до того, как змеи решаться напасть. — Вам дурно? — заботливо спросил Касим-паша, сжав руку жены. Та открыла глаза и вернула себе привычный невозмутимый вид. — Необходимо усилить охрану Повелителя и шехзаде Османа, найти еще нескольких дегустаторов, чтобы несколько слуг пробовали одно блюдо, — подумав, решительно заговорила Ханзаде Султан. — Найдите лекаря, который сможет изготовить противоядия к самым распространенным ядам, пусть в султанском дворце и во дворце Манисы хранится запас противоядий на случай, если кто-то посмеет отравить падишаха или его наследника, — Ханзаде Султан сжала пальцами переносицу, невольно повторяя жест отца. Она размышляла о способах, с помощью которых можно забрать чью-то жизнь и приходила в ужас. Помимо еды, ядом можно пропитать постельное белье, поленья для растопки камина, добавить яд в свечи, нанести его на страницы книг, четки, посуду… — Я приму необходимые меры, вам не о чем тревожиться, — проговорил Касим-паша и, пользуясь ее взволнованным состоянием, приобнял жену за плечи в ласке. Ханзаде Султан хотела бы оттолкнуть мужа, но он ей еще нужен.       Между ними не всегда все было гладко. Оба были твердолобые, с гордыми, сильными нравами, но оба старались во имя будущего и держались друг друга. Если бы они любили друг друга, то, скорее всего, смогли бы перевернуть мир, однако оба не могли переступить через себя. — Я зайду к вам в покои ночью? — спросил Касим-паша. Ханзаде Султан поджала губы, ей не очень-то нравилась эта часть супружеской жизни, но паша — ее цепной пес, временами нужно награждать его за службу. Чувствуя, как от отвращения все внутри сжалось, султанша тем не менее произнесла: — Как пожелаете, муж мой.

***

      В жаровнях тлели угли, прогревая опочивальню. Бирсен-хатун подумала, что нужно велеть слугам получше растопить поленья в покоях Асхан Султан, чтобы она не замерзла ночью. Госпожа, как и ее мать, была мерзлячкой, она всегда мерзла, словно этот холод шел у нее изнутри, из сердца.       Асхан Султан сидела на сидении со спинкой перед большим зеркалом и глядела на свое отражение с крайне задумчивым выражением на красивом лице. Она хмурила светлые брови с изломом и то и дело прикусывала нижнюю губу, как всегда делала ее покойная матушка в минуты волнения.       Бирсен-хатун расчесывала серебристые волосы султанши и племянницы с тоской в сердце вспоминая тех, кого потеряла. Она никогда никому не говорила о том, что временами представляла, что Асхан Султан, которой столько лет служила, ее дочь от шехзаде Джихангира да успокой Аллах его душу.       Но Асхан Султан была дочерью ее сестры Айнур Султан, в прошлом Оливии. Девушка до того была похожа на покойную мать, что Бирсен становилось больно, когда она глядела на нее. Женщина понимала, что ничто уже не изменить, историю не переписать, но как же ей хотелось вернуть время вспять.       Бирсен не понимала, почему Айнур оставила дочь. Неужели сын был для нее намного важнее, чем луноликая и нежная султанша, которая так любила холодную и безразличную к ней мать. Айнур с рождения Селима буквально помешалась на нем, позабыв о дочери. Об Асхан Султан заботилась Бирсен, выливала на нее всю нерастраченную любовь… Но мать есть мать.       Бирсен вспоминала те страшные дни с содроганием. Это она не доглядела за шехзаде Селимом. Вот почему она вывела их на прогулку в тот день, почему не заметила таящейся опасности в виде змеи, почему позволила детям сойти с дорожки? Айнур Султан, покидая Топкапы и отправляясь в ссылку в Старый Дворец, поручила Бирсен самое дорогое, что было в ее жизни. Думала, что сестре может доверять.       Бирсен не справилась и подвела сестру. Она вспоминала, как плакал и умирал маленький шехзаде, сероглазый и белокурый, как и мать. Тогда она верила, что его смогут спасти, но Всевышний жесток. Бирсен, которую помиловал сам султан, была настолько напугана и испытывала такую вину и боль, что решила смотреть за Асхан, она так и не смогла увидеть сестру, посмотреть ей в глаза после того, как недосмотрела за Селимом.       Бирсен помнила, как в ночь перед похоронами, когда ей доложили о том, что Айнур, которая из султанши снова стала простой фавориткой, прибыла во дворец, она расплакалась от злости на себя и страха. Она слишком хорошо знала сестру, за сына та ее придушит.       Когда Айнур-хатун перевели в скромные наспех приготовленные покои, Бирсен-хатун направилась к ним, но, стоя перед закрытыми двустворчатыми дверями, она слушала отчаянный вой сестры и так и не нашла в себе силы войти в эту опочивальню, посмотреть в глаза той, кому служила и которую так подвела.       Годы спустя Бирсен проклинала свою трусость и слабость. Она убежала от покоев сестры, оставила ее один на один со самым страшным горем, спряталась в опочивальне Дефне Султан, оправдывая себя тем, что Асхан Султан нужен присмотр.       Но Асхан Султан была дочерью султана, у нее была любящая и добрая бабушка, которая утирала слезы султанши, шептала ей слова поддержки и заботилась о ней. Маленькая госпожа уснула в объятьях Валиде Султан, не ведая, что ее мать осталась совсем одна.       Айнур-хатун нуждалась в поддержке больше всех. Это она потеряла надежду на светлое будущее, на прощение султана, потеряла сына, которого любила больше жизни. Но Бирсен струсила, Асхан спала в объятьях бабушки, да и могла маленькая девочка понять боль матери? Едва ли. Султан Мехмед предпочел общество Гюльбахар Султан.       Все слышали страшный вой Айнур-хатун, но никто так и не пришел ее утешить. На похоронах шехзаде Селима в ташлыке она так и не появилась, а вечером направилась к султану, видимо, надеялась на заботу с его стороны. Видимо, зря.       Весь гарем видел, как Айнур буквально волокли несколько евнухов, ее заперли в покоях, и никто так не узнал, что она натворила. А утром служанка, принесшая ей завтрак, нашла бывшую султаншу повешенной.       Бирсен не знала, что ее сестре сказал падишах, но в том, что в могилу Айнур столкнул сам Повелитель, она ни дня не сомневалась, боялась только, что Асхан, любившая единственного родителя, однажды узнает правду. — Ты так задумчива, моя госпожа, — чуть улыбнулась женщина, вновь проводя гребнем по светлым прядям мягких, словно шелк волос. У Айнур Султан волосы были того же оттенка, что и у ее дочери и такие же мягкие. Бирсен с тоской вспоминала, как расчесывала волосы сестры и слушала ее полные надежд речи, пропитанные восхищением и любовью к султану Мехмеду. — Повелитель разрешил мне остаться на ночь, — говорила с радостным блеском в глазах Айнур-хатун, глядя на свое отражение в зеркале. Она сияла ярче звезд и была до того прекрасной, что приковывала к себе взоры окружающих. Счастье ей было к лицу. — Я уснула в его объятьях, Бирсен, до сих пор помню, как в них тепло и спокойно. Вот бы так было всегда.       Однако «всегда», о котором так мечтала Айнур, не случилось. Если до похода Повелитель часто звал к себе Айнур, даже несколько раз брал ее с собой на охоту, то после войны, длившейся почти шесть лет, все изменилось. Из похода вернулся совсем другой человек, еще более холодный, жестокий и страшный. Но Айнур полюбила его и такого, отвратительного и гнусного.       Она каждый вечер ждала его зова, облачалась в лучшие наряды и украшения, по несколько часов укладывала волосы и наводила красоту, но, чаще всего, падишах пренебрегал ею, и разбитая Айнур, которая до последнего цеплялась за призрачные надежды, вынуждена была отходить ко сну в одиночестве.       Видя терзания сестры, которая вопреки всему любила султана, Бирсен полнилась сожалением. Безответные, сильные чувства делали Айнур озлобленной, слабой и жестокой. Она завидовала всем, с кем делил постель Повелитель, и неистово их ненавидела, не осознавая, что эта ненависть в первую очередь разрушает ее саму. Бирсен помнила в каком состоянии находилась ее сестра, когда падишах увлекся Хандан-хатун. Она часто выходила на балкон и смотрела на наложниц в ташлыке, точнее на одну из них. На Хандан. — Не такая она уж и красивая, а с такой прической и подавно, — презрительно говорила султанша, наблюдая за миниатюрной наложницей, которую Повелитель привез из Эдирне.       На взгляд Бирсен, Хандан была довольно красива: с темно-русыми, хоть и обрезанными волосами, серо-голубыми глазами, тонкими чертами лица, бледной кожей и родинкой над губой, которая придавала ее лицу детского, невинного очарования. Хандан буквально излучала свет и тепло, которые давным-давно угасли в Айнур. Видимо этот свет, а также детская непосредственность, умение радоваться мелочам, как и отсутствие злобы и ненависти, привлекли Повелителя. Хандан-хатун, на взгляд Бирсен, была всем тем, чем не являлась ее сестра. Но не говорить же ей об этом. — Ты намного красивее, сестра, — уверяла султаншу Бирсен, понимая, что подпитывает ложные чаянья Айнур, чья уверенность в себе и чьи надежды таяли с каждым днем. Но она упрямо верила в лучшее, верила и любила.       Потеряв сестру, Бирсен надеялась, что Асхан Султан не постигнет участь неразделенной любви. Но султанше повезло больше, чем матери. Муж в ней души не чаял, а она любила его трепетной, нежной любовью. Вместе они были счастливы. — Мне так их не хватает, — вдруг заговорила Асхан Султан, вырвав Бирсен из мрачных воспоминаний. Не нужно было уточнять, о ком говорит ее госпожа. — Мне тоже, — сказала она. — Интересно, каким бы вырос Селим? — спросила девушка, прищурившись. — Был бы благородным и честным, как Осман, веселым и жизнерадостным, как Ферхат, или буйным и непокорным, как Махмуд?       Бирсен-хатун вздохнула, отложив гребень в шкатулку. Она посмотрела на отражение султанши и не знала, что ей сказать, что ответить. — Мама всегда так ясно улыбалась, когда к нам приходил отец, — с тоской вспоминала Асхан Султан. — Она словно светилась, когда он был рядом с ней, и смотрела на него с таким восхищением и обожанием. Я всегда хотела любить так же.       Данное откровение потрясло Бирсен. Не дай Аллах кому-то такой страшной любви, такого помешательства, какое было у Айнур Султан. Это не любовь — это настоящая, страшная болезнь, которая медленно убивает, черное пламя, выжигающее душу.       От необходимости что-либо отвечать Бирсен спас приход Ибрагима-паши. Увидев мужа, Асхан тут же взвилась на ноги и посмотрела на него с радостью и волнением. Паша, который уже снял кафтан и тюрбан, оставшись в рубахе да бриджах, подошел к жене, раскрывая для нее объятья. Бирсен поспешила покинуть покои султанши и ее мужа. Когда она закрывала двери, то увидела, как Ибрагим-паша нежно берет маленькое личико Асхан Султан в свои большие ладони, наклоняется и ласково целует жену во вздернутый носик.       Женщина молилась, чтобы хотя бы ее племянница была счастлива и любима, раз уж ни ей, ни ее сестре выпало так мало любви и счастья.

***

      Нурбану Султан не ведала покоя. Она весь день провела, как на иголках то порывалась пойти на встречу с шехзаде Махмудом, то, внимая голосу разума, отказывалась от нее. Султанша часто потакала своим желаниям, отец, любивший ее всем сердцем, всегда говорил: «если что-то нельзя, а очень-очень хочется, значит можно». Нурбану Султан жила по этому принципу. Но, потеряв отца и мачеху, которые любили ее и которых любила она, султанша стала воспитанницей Османа-паши и Айлин Султан. Пришлось взрослеть и подчиняться правилам, царившем в их семье. Конечно, к ней были добры, заботились о ней, но ни с кем из новой семьи Нурбану Султан не была близка.       Мечтательная и загадочная Хюмашах Султан, которая вела себя странно и отчужденно и казалась не от мира сего, не смогла стать для нее сестрой и подругой. Осман-паша был другом отца Нурбану, он следил, чтобы у нее все было, но едва ли они могли поговорить, как отец с дочерью. Хотя паша разрешал ей упражняться с луком и мечом, видимо в качестве дани памяти покойного Ильяса-паши.       Айлин Султан была справедливой женщиной, внимательной и заботливой, но для нее на первом месте, что неудивительно, всегда находилась ее собственная семья и ее дети, а не приемыш.       Нурбану Султан, пожалуй, была привязана к Альмас Султан и к Дениз-хатун, с которыми провела под одной крышей несколько счастливых и быстротечных лет. С Альмас Султан она играла, вместе они воровали еду из кухни, проказничали. Кончено, султанши ни в чем не нуждались, но обе любили приключения.       Временами Нурбану Султан сожалела, что не отправилась в Старый Дворец вместе с Альмас Султан и ее мачехой. Они были для нее роднее, чем семья Османа-паши. Султанша обменивалась письмами с Альмас и иногда они встречались, но Альмас Султан почему-то начала отдаляться от нее и стала какой-то мечтательной…       Наверное, поэтому Нурбану Султан так привязалась к Махмуду. Ее мачеха, Назлы Султан, и мать шехзаде, Халиме Султан, дружили. Они часто гуляли вместе, а их дети играли в компании друг друга. После смерти отца жизнь Нурбану круто изменилось и единственным неизменным оплотом спокойствия и света оказался шехазде Махмуд. Только он мог растормошить ее, только он мог ее рассмешить, сделать так, чтобы она не грустила.       И теперь они оба в опасности. Нурбану Султан проклинала свою глупость и слабость, но сердце ее рвалось навстречу шехзаде, но долг и честь, привитые отцом, пока побеждали. Но надолго ли?       Султанша после ужина, за которым не проронила ни слова, вернулась в свои покои после того, как Айлин Султан заботливо справилась о ее самочувствии. Девушка заверила госпожу, что она в здравии, а Хюмашах при этом так ехидно улыбнулась, что хотелось стереть эту усмешку с ее губ. Нурбану боялась, что ее чувства станут всеобщим достоянием. Да, она будет опозорена, но она останется в живых, все замнут, ведь на кону честь правящей династии, к которой Нурбану имела хоть и дальнее, но отношении. О том, что может случиться с ее любимым Махмудом, Нурбану предпочитала не думать. Она будет опозорена, а шехзаде может быть казнен.       Нурбану Султан слишком сильно его любила, чтобы подвергать опасности, но Махмуд словно ничего не понимал и поддавался чувствам.       «Шехзаде уедет в санджак, а меня выдадут замуж», — думала султанша, расположившись на подушке перед камином. Она села, прижав к груди острые коленки и положила на них черноволосую голову. Ее изумрудный взор был устремлен на пламя в камине, а тень печали легла на ее смугловатое лицо. Ей казалось, что душу ее выжигает пламя.       Глаза помимо воли застелила пелена слез, и девушка закусила губу, чувствуя, как грудь стягивает, словно удавкой. Вот почему они оба члены династии?