Перекрестки судеб

1602 год. Османская Империя. Стамбул.       Его брат вместе с семьей гулял по саду. Его маленькие дочери бегали по поляне от шехзаде Баязида. Осман стоял в стороне вместе со своей любимицей Сафиназ. Нурефсун Султан тоже разделила с ними прогулку, но казалась чужой в семейной идиллии. О, она была красива, как мерцающая в небе звезда. Прекрасная, яркая, статная и благородная. Нурефсун Султан выделялась на фоне той же простой и блеклой Сафиназ-хатун. Его прекрасная госпожа в этот день облачилась в темно-красное платье, расшитое золотой нитью. Ее черные, кудрявые волосы были уложены в высокую прическу. В них бриллиантами сверкала корона…       Шехзаде Ферхат вышел в сад, желая проветрить голову, но увидел там семью брата. Он хотел бы уйти прочь, но не смог пойти против своих чувств. Он так мало видел любимую женщину… Они месяцами не видели друг друга, а когда встречались во мраке ночи довольствовались поцелуями и объятьями. Но Ферхату всегда было их мало! Он вспоминал ту единственную ночь, когда она отдалась ему в саду, и сходил с ума. Шехзаде умом понимал, что ступил на очень скользкую дорожку, что эта любовь приведет его к могиле, но ничего не мог с собой поделать. Да и не хотел.       Он всегда получал желаемое. Являясь любимцем отца и матери, он рос в центре их внимания. Шехазде упивался собственной значимостью, он привык получать все самое лучшее, привык следовать своим прихотям. Но Нурефсун Султан он получить не смог. Шехазде Осман обошел его и в этом. Кончено, Ферхат любил брата. Еще с детства Осман стал ему примером во всем: в уме, в хитрости, в военном искусстве. Осман был идеальным наследником, любимцем народа, многие паши желали видеть его султаном. И в сущности из всех сыновей султана Мехмеда только Осман обещал стать справедливым и добрым правителем. Он был благороден, всегда поступал правильно. Под его началом Маниса расцвела, он почти искоренил преступность на улицах города, он организовал сиротский приют, направил средства на строительство больницы. Кончено, он все это делал не один, а с помощью Ханзаде Султан, но народ возносил молитвы в его честь. Шехзаде Ферхат слышал от горожан Амасьи, когда переодетым гулял по рынку города, как славно живет народ Манисы под началом шехзаде Османа. И, стыдно признаться, Ферхат завидовал Осману…       Он сам не понимал, когда именно любовь к брату переросла в зависть. Осман всегда знал, как поступить правильно, как понравиться людям, а Ферхат никогда. Наверное, масло в огонь зависти подливала и запретная любовь. У Османа было все еще до того, как он стал наместником санджака наследника. А потом еще и знатная невеста появилась. Невеста, которая могла обеспечить ему престол и лояльность новых персидских земель. Долгое время шехзаде Ферхат старался не думать об этом, взывал к братской любви, но вода камень точит.       Когда он открыл в себе любовь к Нурефсун и захотел владеть этой женщиной, как ценным сокровищем, шехзаде потерял покой. Он искал утешенье в объятьях наложниц. Его гарем был полон красавиц, черноволосых и черноглазых, как на подбор. Они все были похожи типажом на нее, но все-таки не были ею.       Ферхат любил Нурефсун, но она не принадлежала ему. Когда он представлял ее в объятьях брата, то сходил с ума. Руки его сжимались в кулаки, глаза становились темнее, ярость вспыхивала в груди, но шехзаде прятал все темное и злое за маской веселья, чтобы никто и никогда не узнал о его порочных и недостойных мыслях. Ферхат с детства привык притворяться. Его отец обладал не самым добрым и мягким характером и с годами становился все подозрительнее и подозрительнее. Матушка была слаба и нелюбима султаном Мехмедом, а значит и он мог с легкостью остаться в тени братьев и сестер.       Ферхат еще в детстве осознал свое шаткое положение. Шехзаде Осман долгое время был единственным сыном шехазде Мехмеда, он был умен, вежлив, учтив. Повелитель был им доволен. Шехзаде Махмуд, хотя и был вспыльчив и дерзок, преуспел в военном деле, был прекрасным охотником и наездником, как отец. Покойный шехзаде Селим был светловолосым и светлоглазым и, очевидно, отец любил его только из-за фантазии о том, что он его сын от Амрийе Султан… Шехзаде Джихангир и шехзаде Ахмед были сыновьями от любимых наложниц, а значит тоже были любимы падишахом.       Шехзаде Ферхат же хоть и был умен, но всегда шел на поводу у своих желаний, не мог вовремя остановиться и склонить голову. Подчиняться кому-либо было трудно. Нрав не позволял. Охотником он тоже оказался неважным, в то время, как его отец обожал охоту. Мать Ферхата не была любима султаном. Повелитель провел с ней только одну ночь и забыл о ней. Ферхат понял, что ему нужно чем-то выделиться на фоне братьев и сестер. Вот и осталось ему быть тем, кем никогда не могли стать его братья: веселым, беззаботным и полным счастья шехзаде. Ферхат смеялся, когда его называли солнцем султана Мехмеда. Люди просто не знали, что он из себя представляет. Да он и сам долгое время этого не осознавал. Влюбившись в жену брата, Ферхат долгое время молил Аллаха избавить его от запретных чувств, сопротивлялся, винил во всем себя, заливал боль в душе вином, но все было зря… Лишь отпустив ситуацию, признавшись Нурефсун в чувствах и, узнав, что они взаимны, он принял себя со всеми недостатками и пороками.       Шехзаде Баязид вдруг упал и разразился плачем. Нурефсун Султан поспешила к сыну и подняла его на руки. Шехазде Осман на мгновение оставил свою Сафиназ и подошел к жене и ребенку.       Шехзаде Ферхат вдруг ощутил раздражение, видя, как его брат берет на руки его сына, как обнимает его и прижимает к себе. О, он многое был отдал, чтобы оказаться на его месте и воспитывать своего ребенка. Ферхат уже хотел уйти прочь, но его заметила одна из дочерей Османа. Гюльзаде или Армаан он так и не понял, султанши были слишком похожи друг на друга. Пришлось приблизиться к брату и его семье. — Доброе утро, Осман, — улыбнулся шехазде Ферхат задорно. — Доброе, Ферхат, — усмехнулся Осман, окинув его взглядом. — Удивлен, что ты встал в такую рань.       В ранней юности, до отъезда Османа в санджак и до всех событий, проложивших между братьями пропасть, они часто подкалывали друг друга подобным образом. Впрочем, пропасть между ними видел только Ферхат, который сам же и спровоцировал этот раскол предательством. Для Османа все осталось, как и прежде. Ферхат по-прежнему оставался его любимым младшим братом, которого он должен защищать. — В Топкапы долго не поспишь. С утра пораньше голос Юсуфа-аги «Шехзаааде, солнце уже встало, а вы еще нет», — спародировав голос евнуха, произнес Ферхат, скорчив гримасу.       Маленькие султанши рассмеялись над его словами. Шехзаде Осман тоже улыбнулся. Ферхат же покосился на Нурефсун, которая стояла рядом с мужем и старалась на него не смотреть. Он увидел на ее губах мимолетную улыбку, от которой на душе у него сразу посветлело.       Переведя взгляд на шехзаде Баязида, который с довольным видом сидел на руках шехзаде Османа, своего официального отца, Ферхат помрачнел. Он никогда не назовет этого ребенка своим. Баязид никогда не скажет ему «папа». Разглядывая маленького мальчика, Ферхат малодушно радовался, что шехзаде Баязид во всем пошел в мать: кареглазую, черноволосую и смуглую Нурефсун. Если бы у него были голубые глаза или бледная кожа от кровного родителя, то это вызвало бы вопросы. — Не хочешь подержать племянника? — предложил Осман, не замечая ни состояния брата, ни своей жены, которая замокла и стояла, как чужая рядом с ним. — Я? — удивился Ферхат. — Не помню, когда в последний раз держал на руках ребенка. — Да неужели? — спросил Осман. Понятно, на что он намекал. У них было четыре младших брата, которых они навещали и с которыми играли.       Ферхат промолчал и протянул руки к своему сыну, ощущая, что у него дрожат колени от волнения. К большому сожалению, он не смог приехать в Манису, когда родился маленький шехзаде. Шехзаде Ферхат слег с сильной простудой, и они с Мехрибан Султан не смогли отправиться в путь. Ферхат отправил брату письмо с поздравлениями, при этому чувствуя себя отвратительно. Он представлял Нурефсун в объятьях брата, ее мужа, представлял, как они делят постель, как она носит под сердцем чужого ребенка… Ферхат думал, что сойдет с ума, увидев этого шехзаде.       Несколько дней назад, впервые увидев Баязида на руках у Повелителя, Ферхат жалел, что он не его сын. Он тогда подумал, что продал бы душу шайтану, чтобы этот ребенок был его. К счастью, отдавать душу не пришлось. Первого сына ему подарила любимая Нурефсун Султан.       Шехзаде Баязид не был капризным ребенком, как Джихангир в его возрасте или болезненный и слабый Ахмед. Даже Мустафа в раннем детстве заходился криком, стоило ему упустить мать из виду. Баязид спокойно протянул ему руки, позволил взять себя на руки и теперь с интересом рассматривал его. На мгновение Ферхату показалось, что его судят и судят строго. У мальчика были темно-карие глаза матери, смуглая кожа, из-под шапочки выглядывали черные кудри. С годами, быть может, проявятся и его черты. Ферхат покосился на брата, боясь, что тот что-то заметит.       «Пусть лучше будет похож на мать», — подумал шехзаде. — Кажется, ты ему понравился, — улыбнулся Осман.       Ферхат горько усмехнулся, ощутив укол вины. Осман же любит его, считает братом, а он пошел против него, когда полюбил его женщину. Впрочем, совесть шехазде стихла, когда он посмотрел на Нурефсун Султан, которая молчаливо стояла рядом с мужем. Он смотрела куда угодно, только не на него. На щеках ее горел румянец. — Моим детям повезло с дядей, — улыбнулся Осман, глядя на сына, который вдруг опустил голову на плечо шехазде Ферхата, у которого дрогнуло сердце. — Иншалла, скоро ты возьмешь на руки своих детей и познаешь радость отцовства. — Аминь, — произнес Ферхат, блаженно прикрыв глаза, наслаждаясь теплом своего сына. — А у нас будет еще братик или сестричка! — вдруг раздался голос одной из дочерей Османа, которая крутилась рядом с ними.       Шехазде Ферхат открыл глаза и посмотрел на султаншу, кажется, Армаан, более шумную и бойкую, которая несколько дней назад умудрилась выпросить у деда-султана кольцо с рубином. Вторая девочка, Гюльзаде, отошла к клумбе с цветами и теперь поочередно нюхала их, что-то рассказывая служанке Сафиназ-хатун — Нарин-хатун. — Армаан, — шикнул на дочь Осман и рассмеялся так, как смеется абсолютно довольный жизнью и счастливый человек. Он погладил дочь по черноволосой голове, отчего та задорно улыбнулась. Девочка не выглядела напуганной, поскольку знала, что ругать ее не будут. — Мы с Сафиназ только вчера узнали благую весть и хотели объявить это за ужином у Асхан. — Ты хочешь взять ее собой? — спросил Ферхат, нахмурившись. Он скользнул взглядом по тихой и скромной Сафиназ-хатун в простом платье и без короны. Она походила не на госпожу, а на служанку. Особенно на фоне роскошных одежд Нурефсун. — Да, мы семья, — сказал Осман, как ни в чем ни бывало. — Значит, я тоже могу взять с собой наложницу? — спросил Ферхат.       Он удивлялся тому, как его брат превозносит рабыню. Осман никогда с ней не расставался. О их любви знала вся империя, их сравнивали с султаном Сулейманом и его Хюррем Султан. Эта женщина даже сына не смогла ему подарить, родила только девочек, а он не видел никого и ничего. Даже Нурефсун не смогла завлечь его. — Не думаю, что это уместно, — промолвил Осман. — Но поступай, как пожелаешь.       Слова Османа звучали равнодушно, но стоило ему посмотреть на Сафиназ, которая начала к нему ласкаться, как улыбка снова коснулась его губ. — Полагаю, сегодня вечером маленький шехзаде останется во дворце один? — спросил Ферхат, переводя внимание на ребенка. На самом деле его беспокоило другое, останется ли во дворце Нурефсун или она, как и Сафиназ, будет сопровождать мужа на ужине. — Нет, что ты… Нурефсун останется с сыном, — ответил Осман.       Ферхат подавил вспыхнувшую в душе радость. Возможно, если он отлучиться с ужина раньше, то сможет побыть с возлюбленной. Может, ему и вовсе не ехать на этот ужин? Окрыленный Ферхат посмотрел на Нурефсун и радость его утихла. Султанша выглядела расстроенной и растерянной. Она кусала губу и сжимала руки в кулаки, очевидно, чувствуя ярость. Ферхат временами не понимал ее. Она не любила Османа, но все равно пыталась насолить Сафиназ-хатун. Нурефсун Султан управляла гаремом мужа, как его жена. Она устраивала праздники, отправляла в покои мужа наложниц и делала все, чтобы вытеснить Сафиназ из покоев господина. Султанша словно мстила за то, что когда-то Осман предпочел ей, принцессе, рабыню.       Вот и теперь Нурефсун расстроилась, что Сафиназ едет на ужин к членам правящей семьи, будет среди наследников великого султана Мехмеда, а она, жена Османа, останется в Топкапы с ребенком. — Становиться прохладно, шехазде нужно в тепло, — промолвила Нурефсун Султан, шагнув к Ферхату. Она забрала сына из рук его кровного отца, и Ферхат ощутил небывалую пустоту.       На мгновение шехзаде пересекся взорами с любимой, давя в себе желание, шагнуть ей на встречу и обнять ее. Малыш Баязид расплакался, когда мать понесла его в сторону Топкапы.

***

      Время быстротечно. Еще вчера она с братом играла в этих покоях, а Дефне Султан сидела на тахте и смотрела за их возней с улыбкой на губах. Теперь она уже взрослая и самостоятельная женщина, мать троих детей и… так же, как и когда-то находится в главных покоях управляющей гаремом. Вот только Дефне султан за прошедшие годы сильно постарела и ослабла.       Золото ее волос давно сменилось серебром седины, лицо венчали глубокие морщины, карие глаза потускнели и стали мутными, кожа одрябла и покрылась пятнами… Дефне Султан угасала, и угасала медленно и мучительно. Султанша, которая застала султана Сулеймана и его Хюррем Султан, стала женой султана Баязида и помогла занять ему трон, а после застала правление сына, умирала.       Болезни делали свое гнусное дело. Все чаще и чаще султанша мучилась от болей в желудке или в груди, временами она не могла подняться с кровати от слабости. Сын-падишах делал все для матери, но отсрочить неизбежное он не мог. Вот и теперь, Дефне Султан лежала в постели, а рядом с ней сидели две ее старшие внучки, Асхан и Ханзаде, две ее любимицы, такие юные и прекрасные, такие нежные. — Скоро вам станет легче, бабушка, — произнесла Асхан Султан, поправляя подушку Валиде Султан. — Мое время уходит, — вымученно улыбнулась султанша, глядя с нежностью на самую добрую из своих внучек. Праздник в честь вступления шехзаде Махмуда в корпус янычар утомил ее, кажется, в саду ее все-таки продуло да и не надо было есть тот плов. — Не говорите так, вы еще нас всех переживете, — улыбнулась Асхан Султан, и Дефне вздрогнула. — Не говори так, — строго произнесла она, глядя на внучку неожиданно твердо. — Может, нам остаться с вами? — спросила белокурая султанша, покосившись на старшую сестру, сидящую на тахте. Ханзаде Султан, как и всегда выглядела великолепно: в платье из фиолетовой ткани, в бриллиантовой тиаре, она была воплощением красоты и благородства. Ханзаде Султан всегда умела себя подать и в любом наряде выглядела великолепно. Более простая и изящная Асхан Султан завидовала сестре, все-таки ее красота была более сдержанной и спокойной, чем красота Ханзаде. — Не нужно, ты говорила, что в Ибрагимом-пашой устареваете ужин, соберитесь все вместе, проведите весело время, — сказала Дефне Султан. — Оно так быстротечно… Еще вчера я впервые прошла по золотому пути и оказалась в объятьях шехзаде Баязида… Еще вчера взяла на руки своего Мехмеда.       Дефне Султан тяжело вздохнула, и Асхан тут же взяла любимую бабушку за руку в знак поддержки. Ханзаде Султан поджала губы. Она знала историю Валиде Султан и знала, что ту подослали в гарем ее деда, чтобы убить его. К счастью, все обошлось.

***

— Что происходит? — тихо спросила Махпейкер-хатун, когда наложниц гарема, среди которых была и она, выстроили в ряд и велели им склонить головы. — Халиме Султан собирает гарем для сына, -прошептала светловолосая Пеллин-хатун, которая стояла рядом с ней.       Махпейкер-хатун задумалась. Она пыталась стать наложницей шехзаде Османа, но у нее ничего не получилось. Наследник престола не был заинтересован в ней, да он даже не глядел на нее! Других сыновей султана она не рассматривала. Зачем ей они? Шехзаде Ферхат и шехзаде Махмуд уступали Осману хотя бы тем, что родились после него. Всем известны законы этой империи, или престол, или саван, третьего не дано. Так зачем ей рисковать собой и своим ребенком?       С другой стороны всегда можно расчистить дорогу к трону. Но это слишком сложно. Пока Махпейкер напряженно размышляла, как же ей поступить, в гарем вошла Халиме Султан, высокая и статная, она была похожа на настоящую госпожу, не то, что Мехрибан Султан, Райхан Султан или Хандан Султан.       Мехрибан Султан была невзрачна и слаба. Шехзаде Ферхат был очень красив, видимо красоту он унаследовал от царственного отца, а не от матери. Еще шехзаде обладал добрым нравом, много шутил и смеялся да и осыпал приближенных дарами. Махпейкер знала все это от Махфирузе-хатун, наложницы Ферхата, которую он привез в Топкапы в знак искренней привязанности. Махфирузе так сладко рассказывала рабыням о своей жизни в Амасье, что многие девушки хотели туда попасть. Но что толку, если Ферхат лишь второй претендента на трон? Когда Осман унаследует престол, он отдаст приказ о казни братьев и племянником, зачем напрасно рисковать? Да и с шехзаде Ферхатом что-то было не так. Его все любили, он был добрым и веселым, он был щедрым… Отец говорил, что идеальных людей не бывает.       Тем временем Халиме Султан отобрала несколько наложниц для сына. — Как тебя зовут? — спросила она у высокой и статной девушки с красивой фигурой. У хатун были рыжие волосы, горящие подобно пламени. У дочери султана был такой же оттенок волос. — Долунай, госпожа, — робко произнесла наложница, боясь поднять взгляд на султаншу. — Что ты можешь о ней сказать, Элдиз-калфа? — спросила султанша у калфы, которая занималась обучением новеньких. — Умна, спокойна, вежлива, в сколках замечена не была, трудолюбива, — перечислила Элдиз-калфа, глядя карими глазами на наложницу, которая вся трепетала, понимая, что решается ее судьба. — Есть ли у нее таланты? — спросила султанша, рассматривая наложницу. — Она поет, танцует и играет на арфе, — перечислила Элдиз-калфа. Халиме Султан улыбнулась, но улыбнулась как-то странно — улыбка султанши не дошла до ее зелено-карих глаз. — Прекрасно. Подготовьте ее для Махмуда, — велела Халиме Султан. — Остальным, отобранным мной наложницам, выдайте синие кафтаны, они теперь принадлежат к гарему моего сына, — сказав это, султанша покинула гарем, который тут же зажужжал. — Ты счастливица, Долунай, станешь женой принца, — промолвила одна из наложниц, Джейн-хатун, черноволосая и кареглазая красавица, которую тоже выбрали в гарем шехазде Махмуда. — Не принца, а шехзаде, — покачала головой Долунай-хатун, которая выглядела довольной и счастливой. Совсем скоро она разделит ложе с шехзаде, влюбит его в себя и они всегда будут вместе. Шехзаде Махмуд вознесется к вершинам, и она, Долунай, вместе с ним. Оставалось только подождать и держаться поближе к Халиме Султан. — Как думаешь, какой он? — спросила Джейн завистливо. — Не знаю, я его видела лишь мельком. Но господин определенно хорош собой, — улыбнулась Долунай, поправив свои рыжие кудри. — Конечно, хорош собой, наш Повелитель красив внешне да и Халиме Султан прекрасна, — поддакнула еще одна девушка.       Махпейкер-хатун, слушая их болтовню, села на тахту. Вечер обещал стать интересным. Было забавно наблюдать за тем, как девушки делят наследников и султана, который никогда не забывал о своем гареме, между собой. Только Махпейкер не интересовали ни сам султан, ни его младшие сыновья. Шехзаде Осман — вот ее цель. — Дорогу, султан Мехмед Хан Хазретлери! — объявил Землют-ага, один из евнухов гарема, который всюду бегал за Халиме Султан и был ее глазами и ушами.       Наложницы встали со своих мест, выстроились в два ряда и склонились в поклонах. Они стояли низко опустив головы, и никто не решался пойти против правил. Рабыни султана Мехмеда быстро узнали жестокий и свирепый нрав хозяина, стоило кому-то проявить непочтение к султанше или к фаворитке, нарушить спокойствие, то этот кто-то был обречен. Ссылка в Старый Дворец, куда за последние годы отправился не один десяток рабынь, не самое страшное, что может ожидать. Многих надоевших султану наложниц выдавали замуж или продавали на невольничьем рынке. Фаворитки, чья судьба завесила от воли падишаха, вели себя скромно и тихо, старались лишний раз не гневить господина и молили Аллаха о его милости. Вот только до небес их молитвы не доходили.       Этаж фавориток пополнялся почти каждый месяц. Тех, кого Повелитель забывал, выдавали замуж спустя год после последнего хальвета. Что удивительно, за последние десять лет ни одна наложница, кроме Хандан Султан, не вознеслась до статуса султанши в гареме Повелителя мира.       Махпейкер боялась даже дышать. Султана она опасалась. Он все еще оставался привлекательным мужчиной, хотя красота его угасала. Но сильный и жестокий характер пугал и отталкивал окружающих. Девушка надеялась, что шехзаде Осман унаследовал от отца-падишаха только красоту.       Когда Повелитель проходил мимо, очевидно, направляясь в покои захворавшей Валиде Султан, Долунай-хатун внезапно захихикала над какой-то шуткой Джейн-хатун. Наложница, которую выбрала Халиме Султан для сына, находилось в прекрасном расположении духа и теперь словно светилась внутренним светом. Ее негромкий смех, похожий больше на перезвон колокольчиков, в наступившей тишине звучал особенно громко.       Внезапно султан Мехмед остановился и посмотрел на свой гарем, в котором цвели и увядали сотни прекрасных невольниц со всего света. Вот только он давно разучился их ценить. Рабыни-однодневки сменяли друг друга слишком быстро. Он никем серьезно не увлекался, да и слишком много их было в его жизни. Взгляд султана скользнул по наложницам в поисках источника шума. Как рабыня смеет смеяться и радоваться, когда Валиде Султан болеет?!       Султан Мехмед пребывал в дурном расположении духа, переживания за мать сводили его с ума. Еще пришло сообщение от санджак-бея Бурсы, дамата династии Омера-бея. Нечестивец-самозванец, назвавший себя шехзаде Джихангиром, его покойным братом, объявил себя султаном и собирал вокруг себя предателей.       Повелитель был в ярости, когда Осман-паша доложил ему об этом. Он решил лично подавить очередное восстание и обезглавить предателя, посмевшего назваться его братом!       Султан, наконец, нашел взглядом ту, кто посмел смеяться в его присутствии и глаза его расширились в изумлении. Элдиз-калфа что-то шикнула рыжеволосой девушке, которая вздрогнула и подняла голову. На секунду Мехмеду показалось, что он сошел с ума. Раньше ему всюду мерещилась Амрийе Султан, особенно после того, как Валиде начала покупать светловолосых девушек в его гарем. Теперь Мехмеду казалось, что он вернулся в прошлое…       Когда-то, еще будучи шехзаде, он проходил мимо гарема, наложницы выстраивались в ряд и только она одна смела поднять голову и улыбалась ему. Рыжеволосая и прекрасная Гюльбахар, его весенняя роза.       С ее смертью что-то вновь сломалось в нем. Когда султанша была жива, он совсем ее не ценил. Она всегда была рядом с ним, где-то поблизости. Мехмед сам не понимал, в какой момент Гюльбахар Султан стала частью его сердца… Он оценил ее по достоинству слишком поздно. Он убил ее своим ребенком.       И вот теперь она стоит посреди гарема и смотрит на него испуганным взглядом.       «Гюльбахар мертва», -услужливо напомнил внутренний голос, и Повелитель очнулся от наваждения. Наложница не была Гюльбахар Султан, чуть ниже ее ростом, волосы короче и глаза иного цвета. Тем не менее султану вдруг захотелось овладеть тенью минутного наваждения.       Наложница отвела взгляд, вмиг сникнув и желая сделаться меньше, чем была. Султан тем временем подозвал к себе жестом Элдиз-калфу. Та повиновалась. — Подготовьте рыжеволосую наложницу, я сегодня хочу видеть ее в султанских покоях, — негромко приказал султан Мехмед и, бросив последний взгляд на наложницу, продолжил путь в покои матери.       В покоях Валиде Дефне Султан пахло лекарствами. Султан Мехмед подавил тошноту. О, как он ненавидел этот запах. Его дочери и Мехрибан Султан, пришедшая навестить султаншу, поднялись и склонились в поклонах. — Как она? — спросил падишах, глядя с болью в глазах на лежащую в постели мать. Она утопала в подушках, ее седые волосы лежали на подушке, грудь, скрытая одеялом, приподнималась. Валиде Султан морщилась во сне. На вопрос отца-султана ответила Ханзаде Султан, как более хладнокровная и спокойная из всех присутствующих. — Спит после приема отвара, — сказала рыжеволосая султанша и бесстрашно подошла к отцу и встала рядом с ним. Она единственная, кто мог так поступить. Остальные боялись и прятали взор. — Валиде Султан обязательно поправиться. — Уповаю на это, — ответил падишах и, приблизившись к постели матери, сел рядом на кровать. Он осторожно взял ее за руку и оставил на тыльной стороне ладони поцелуй. Он и забыл насколько она слабая и хрупкая. Сейчас это было отчетливо заметно, когда одеяния не скрывали ослабшее тело Дефне Султан, а платок не прятал ее седые волосы. Он помнил матушку совсем другой, улыбчивой, доброй и веселой. Она всегда смеялась, когда он будучи ребенком бегал с мечем на перевес по ее покоям и говорил, что будет ее защищать.       С годами свет, который излучала Дефне Султан, померк. Отчасти в этом был виноват его отец, султан Баязид. Он говорил ей о любви, посвящал ей стихи, а сам брал наложниц. Сначала Эсманур, затем Эфсун, кажется был еще кто-то. Дефне Султан старалась не показывать сыну горя и печали, но он все равно все видел. И злился на отца, который говорил, что любит его валиде, даже брак заключил с ней, а сам предавал эту любовь. Но как бы там не было, султан Баязид после всех женщин, после всех сомнений, возвращался к Дефне Султан. Она стала его тихой гаванью.       Султан Мехмед не хотел быть похожим на отца. Открыв для себя любовь, влюбившись в дочь командующего флотом, он заключил с ней брак и распустил гарем. Даже Гюльбахар Султан отошла в тень. Будь Амрийе Султан жива, он остался бы верен только ей одной. Но ее нет, и она уже никогда к нему не вернется. Бесполезно искать ее в ком-то другом. Такой больше нет и не будет.       Остальных своих женщин падишах никогда не любил, хотя, видит Аллах, он пытался найти в них что-то хорошее. Халиме Султан была красива и умна, но он уважал ее, как мать своих детей. Покойная Гюльбахар напоминала о днях юности, она никогда его не осуждала и всегда поддерживала во всем. Султану Мехмеду было это необходимо. Она стала для него светом в темные времена, стала другом, не запятнала себя интригами, была любима народом, подарила ему троих детей. Возможно, султан Мехмед полюбил бы ее всем сердцем, если бы не смерть.       Хандан Султан заинтересовала его жизнелюбием и невинностью. Но жизнь во дворце и утраты ее сломали. Мехрибан… Взгляд султана коснулся матери шехзаде Ферхата. Он никогда ее не любил и даже не вспомнил бы ее имени, если бы она не родила ему прекрасного сына.       Повелитель снова посмотрел на мать. Она всегда была рядом с ним, была его опорой и поддержкой, его советником. Только благодаря ей он все еще держался на грани безумия. Она смягчала его подчас суровые решения. И только она была верна только ему одному. Дефне Султан была всегда с ним и за него. И теперь она угасала. Султана Мехмеда боялись, им восхищались, его ненавидели. Говорили, что без его разрешения даже солнце не взойдет на небосвод. Повелитель правил твердой рукой, вел за собой армию, командовал сражениями и неоднократно сам вступал в бой. Он был бесстрашным и твердым, как сталь. Но Мехмед, как и всякий человек, был слаб и уязвим против самого беспощадного врага — против смерти. Из схватки с этим свирепым врагом он победителем никогда не выйдет. — Я всегда восхищалась Дефне Султан, — вырвала султана из размышлений Мехрибан Султан. С годами она стала уверенней и тверже, больше не робела в его присутствии и не искала его взгляда. Видимо, управление гаремом сына вдали от Топкапы и него сделало Мехрибан Султан сильнее. Теперь она была настоящей госпожой, матерью второго претендента на Османский Престол и направляла сына на опасном пути к власти. — Дефне Султан забрал меня из школы для девочек в Манисе, она же сделала меня служанкой Хюррем Султан. Я видела султаншу в мгновения радости и печали, я слышала ее звонкий смех…       Голос Мехрибан Султан звучал тихо, но ее никто не перебивал. — Госпожа — сильная, она сильнее кого-либо в этом гареме. Она столько всего пережила, потеряла сыновей и дочь, потеряла султана Баязида, которого любила и до сих пор любит.       Мехмед помрачнел от слов жены. Да, Дефне Султан похоронила почти всех, кого любила. Только он выжил из ее детей. Только ради него она держалась в этом мире. И как же он будет жить без матери? — Султанша поправиться, мой господин, — сказала Мехрибан Султан, обращаясь к падишаху. Тот снова на нее взглянул. Взор голубых глаз султанши горел уверенностью. Хотел бы и он в это верить. — Ханзаде, Асхан, — Повелитель обратился к своим дочерям. — Вам пора отправляться во дворец Асхан, — султан посмотрел на белокурую султаншу. — Или вы передумали собираться этим вечером? — Не беспокойтесь, отец, — промолвила Асхан Султан. — Я отдала необходимые распоряжения. Вечер будет незабываемым. Мы с Ибрагимом постарались сделать его таковым.       Султан Мехмед кивнул дочери, радуясь, что его старшие дети дружны. — Отправьте приглашения во дворец Османа-паши, думаю, Хюмашах Султан и Нурбану Султан не откажутся немного развеяться, — велел Повелитель, вспомнив о еще двух султаншах династии. — Как вам угодно, отец, — услужливо сказала более покорная и дружелюбная Асхан Султан. — Жалко только, что Ферхат не приедет на этот ужин. — Почему? — спросила Мехрибан Султан не без удивления. — У брата разболелась голова, он выпил отвар и лег спать, я навещала его, — сообщила Асхан Султан, которая была дружна с Ферхатом, как никто другой.       Мехрибан Султан поджала губы. И почему она узнает о недомогании сына от дочери змеи Айнур, а не от слуг? Но мать шехзаде подавила раздражение. Сын ее отдыхает, она навестит его позже.

***

      Халиме Султан читала письмо провидца, который писал, что султан Мехмед скоро отойдет в лучший мир и ему будет наследовать его старший сын. Разумеется, султанша не была глупа, все ее письма, содержащие опасную информацию, были тщательно зашифрованы. А подобное предсказание было опасно. В первую очередь для детей султана Мехмеда. Всем известно, насколько подозрителен падишах. Впрочем, старший сын — кто это? Шехзаде Осман самый старший, но без сестры он не так силен, хотя и представляет угрозу. Его любит народ и янычары. Впрочем, история хорошо помнит шехзаде Мустафу, сына султана Сулеймана. Его тоже любил народ и янычары, и это его погубило. Кто знает, вдруг Осману уготовлена такая же судьба?       Второй в очереди Ферхат, которого Халиме никогда не считала соперником для Махмуда. Ветреный и непостоянный, он любил вино и развлечения, хотя и был любим султаном. Солнечный наследник, свет Османской Империи, как его только не называли. Но Ферхат глуп. Он много смеялся и улыбался, был до того беззаботным и безмятежным, что любой ветерок сдует его с пути Махмуда. Следующим претендентом был шехзаде Махмуд, и если смотреть относительно младших детей султана, он — старший…       Халиме Султан не знала, что и думать. Он прибегала к помощи гадалок, но они давали до того размытые предсказания, что нельзя было их как-то трактовать. Оставалось уповать лишь на себя и свой ум. Только она, Халиме Султан, сможет возвести сына на трон. Только она и никто больше.       Султанша не рисковала убивать Османа и Ферхата. Ее быстро вычислят и убьют. Султан Мехмед не дурак и голыми руками выжмет из нее жизнь. Он Айнур едва не казнил за ее мертворождённого сына. Впочем, быть может опальная Айнур вовсе не повесилась, а султан сам ее задушил. Халиме Султан была готова и к такой новости. За годы жизни в Топкапы султанша неплохо узнала нрав мужа. Она не стремилась его приручить, лезть в его дела, давать советы. Мехмед ненавидел это и тут же закрывался в себе. Поэтому Халиме Султан все время играла роль покорной жены. Хвала Аллаху, она жила разумом, а не сердцем. И мыслила расчетливо, иначе бы не выжила в этом гадюшнике и гнила бы в могиле, как любившая Повелителя до безумия Айнур Султан или же Гюльбахар Султан, которую после смерти почитали, как святую. — Султанша, к вам Долунай-хатун, — в покои султанши вошла верная ей Менекше-хатун. — Проси, — велела султанша, сворачивая письмо. Положив его на стол, женщина устремила взор на рыжеволосую девушку, вошедшую в ее опочивальню. Наложница была бледная и напугана. Светло-карие глаза ее стали еще больше, губы дрожали. Долунай-хатун внезапно кинулась ей в ноги, взяла подол ее платья и поцеловала его. — Что случилось? — спросила изумленная Халиме Султан, подняв взгляд от рабыни на верную служанку. Менекше-хатун пожала плечами. — Прошу спасите, султанша, — дрожа от волнения, взмолилась наложница, сжав подол платья Халиме так, что костяшки пальцев побледнели. — Вы выбрали меня для шехзаде Махмуда, но Повелитель велел подготовить меня к ночи.       Халиме Султан прикрыла глаза на мгновение. Вот оно что. Жалко, конечно, что такая хорошая девушка не попадет к ее сыну в ближайшие дни, но в гареме есть и другие девушки. — Поздравляю, хатун, сегодня ты вознесешься в райские сады и познаешь объятья падишаха, — сухо промолвила Халиме Султан, глядя на наложницу, которая еще больше побледнела от ее слов, хотя, казалось бы, куда дальше. — Если обрадуешь его да сына подаришь, станешь госпожой и членом его семьи.       Слова Халиме Султан звучали насмешливо. Она знала, что многие девушки опасаются султана, хотя всегда покорно служат ему и делят с ним постель.       Долунай-хатун расплакалась, тихо и обреченно, как обычно плачут дети. На секунду Халиме стало жалко ее. Юная и красивая, она была похожа на неокрепший и хрупкий цветок. Такие быстро вяли в гареме султана Мехмеда. Их губили не интриги или соперницы, нет, их губил падишах. — Прошу, помешайте хальвету, султанша, я буду верна вам до могильной земли, — взмолилась Долунай. — Ты в своем уме говорить о таком? — строго спросила Халиме Султан. — Кто ты такая, чтобы противиться воле великого султана Мехмед Хана? Ты рабыня и твое место в его постели. Ты должна его ублажать и, не дай Аллах, он будет недоволен.       Долунай-хатун покинула опочивальню Халиме Султан, давясь рыданиями. Она представляла, что станет женой молодого и красивого шехазде, а окажется в руках его тирана-отца. Говорили, что султан убивает непонравившихся девушек, что привычки его грубы и жестоки… — Жалко ее, — тихо прошептала Менекше-хатун, глядя вслед девушке. — Такова судьба, — вздохнула Халиме Султан, радуясь, что она стала женой султана, когда он был молод, красив и не настолько холоден и жесток.

***

— Следи, чтобы султанши не ели много сладкого за ужином, — произнесла Сафиназ-хатун, стоя перед большим зеркалом в нарядном зеленом платье.       Ее вечерний туалет хоть и был однотонным, но все-таки подчёркивал ее статус и богатство. Сафиназ не очень любила броские наряды, вычурные узоры и показную роскошь в отличии от Нурефсун Султан. Она всегда считала, что благородство и богатство — это не золото, а душа. Так ее учила Гюльбахар Султан, которой она обязана всем. Именно Гюльбахар Султан заметила ее на невольничьем рынке, именно она купила ее и определила в школу для девочек в Старом Дворце. Султанша справилась о ее успехах, словно она была ее дочерью. После обучения госпожа забрала девушку во дворец и сделала служанкой Ханзаде Султан. Сафиназ уважала Гюльбахар Султан и любила ее. Она заменила ей мать, была внимательна к ней, следила за ее здоровьем и заботилась о ней. Родная мать Сафиназ, в прошлом Надежды, учила ее помнить доброту. И она помнила.       Смерть Гюльбахар Султан глубоко ранила служанку, она тоже ее оплакивала вместе с Ханзаде Султан и шехзаде Османом. Именно в ту пору, семь лет назад, ее судьба круто изменилась. Ханзаде Султан отлучилась к Повелителю, которого тревожило состояние дочери. Султанша почти не ела и постоянно плакала, тоскуя по матери.       Сафиназ-хатун осталась одна в покоях госпожи и вела уборку, как вдруг двери распахнулись, и кто-то вошел. Это был шехзаде Осман, мрачный, облаченный в черные одежды и какой-то жуткий, очень похожий на отца-султана. Сафиназ-хатун поклонилась шехзаде и испуганно наблюдала, как он подходит к ней. Что-то с ним было не так, ломанная походка, хмурый взгляд…       Остановившись в шаге от нее, шехзаде вдруг вытащил из-за пояса фиолетовый платок и вручил его ей. После этого он, ничего не говоря, покинул покои сестры, оставив обескураженную служанку одну посреди опочивальни, с фиолетовым платком — знаком того, что ее выбрали фавориткой, в руках.       Сафиназ-хатун дождалась возвращения Ханзаде и со страхом ей сообщила о том, что произошло. Она боялась, что султанша посчитает ее предательницей. Но Ханзаде вдруг сказала, что желает ей счастья, что она вольна творить свою судьбу самостоятельно. Больше Сафиназ, которой давно нравился шехзаде Осман, не медлила. Тем же вечером она прошла по золотому пути. — Когда вы вернетесь, султанша? — спросила Нарин-хатун, глядя на Сафиназ. — Я не султанша, Нарин, — устало поправила девушку наложница. — Но шехзаде вас любит, — промолвила упрямо русоволосая и голубоглазая Нарин. — Любовь господина не дарует мне этот титул, Нарин, его даст только сын, — промолвила Сафиназ и помрачнела. Ее мальчик родился раньше срока и родился мертвым. Случилось это три года назад, после этого она долго не могла понести. Женщина коснулась рукой живота, боясь потерять и этого ребенка. — Ты затмишь всех в этот вечер, — в покои жены с улыбкой вошел шехзаде Осман. Облаченный в белый кафтан и белый тюрьбан, она казался воплощением света и доброты. Белый, цвет праведников, несказанно ему шел, хоть и подчеркивал бледность его кожи.       Сафиназ склонилась в поклоне, после чего кинулась в объятья мужа, когда он раскрыл их для нее. — Ты прекрасна, — произнес Осман, отстранившись от жены и матери своих султанш. Он осторожно заправил ей за ухо прядь завитых черных волос. В этот вечер Сафиназ распустила свои роскошные волосы и служанки завили их. Она знала, как шехзаде любит ее волосы.       Осман поцеловал возлюбленную, она сперва ответила на поцелуй, а потом вспомнила, что они не одни. — Нарин, возвращайся к султаншам, — велела Сафиназ-хатун, смущенно взглянув на служанку.       Нарин-хатун быстро поклонилась и ушла в смежную комнату. Закрывая за собой двери, она с тоской и завистью во взгляде наблюдала, как Осман снова целует жену, бережно ее обнимая. Нарин служила Сафиназ-хатун шесть лет и с каждым днем зависть в ней росла и росла.       Шехзаде так любил Сафиназ, что никого не видел вокруг. Даже Нурефсун Султан не смогла вырвать из его сердца любовь к Сафиназ. Нарин завидовала и хотела такой же любви, хотела, чтобы все, что имеет Сафиназ — дочерей-султанш, любовь господина, золото, наряды и украшения, расположение Ханзаде Султан — абсолютно все принадлежало ей. Нарин хотела быть Сафиназ.       Но ей оставалось довольствоваться ролью служанки. Она хотела бы изменить свою судьбу, но шехазде Осман не заводил других наложниц помимо законной жены и любимой фаворитки. Девушки, которые пытались поймать его в саду, отнести ему ужин или какими-то другими способами привлечь к себе внимание, терпели неудачи. Многих продавали или выдавали впоследствии замуж.       В покоях шехазде царствовала лишь Сафиназ-хатун.

***

      Наложница, облаченная в белое платье, вошла в его покои. Она опустилась на колени и подползла к нему. Затем девушка взяла край его халата и поцеловала его. Султан Мехмед смотрел на низко опущенную рыжеволосую голову наложницы и видел перед собой другого человека. — Встань, — велел султан. Девушка повиновалась. Мехмед взял ее за подбородок, хатун подняла голову и наваждение тут же спало. Глаза у невольницы были светло-карие, а не синие. Впрочем, она была хороша собой, как и все рабыни в его гареме. Других в Топкапы не брали. Девушка казалась напуганной и бледной. — Тебе не хорошо, не рада меня видеть? — спросил с усмешкой султан Мехмед.       Разумеется, он знал, что его многие бояться. Но столько же рабынь им восхищались и силились попасть в его покои. Но порой он не мог отличить восхищение от страха. — Что вы, мой господин. Для меня честь быть с вами, — прошептала девушка, и он даже не хотел знать ее имени. Уже не хотел. Теперь, видя ее лицо и осознав, что это не Гюльбахар, а ее жалкая копия, Мехмед злился. В первую очередь на себя. Что не ценил мать своих старших детей, что она увядала в гареме без должной любви и внимания. Злился, что обратил на нее свой взор, злился, что зачал с ней ребенка. Злился, что велел вскрыть султаншу, как барашка, чтобы вытащить Джихангира на этот свет. Злился, потому что понимал, что виноват в смерти Гюльбахар Султан.       Эта хатун поможет ему расслабиться, сбросить напряжение, что скопилось за последние дни. Халиме Султан и Хандан Султан ему приелись. Райхан Султан падишах презирал, помня, кто она по крови. Наложниц из гарема он даже не запоминал.       Султан наклонился к хатун и поцеловал ее пухлые, алые губы, беспощадно сминая их. Он увлек девушку к кровати, исследуя ее молодое и красивое тело. Круглая грудь, приподнятая тканью корсета, округлые ягодицы, талия, роскошные волосы, в которые удобно было зарываться руками — ничто не осталось без внимания Повелителя мира.       Он толкнул ее на постель и навалился сверху, разрывая платье на девушке, чтобы поскорее добраться до столь желанного тела. Похоть заволокла сознание султана, и он даже не заметил, что наложница одеревенела и почти не отвечала на его действия. Она лежала, закрыв глаза, позволяя ему делать с ней все, что он хочет. Но молилась, чтобы комар поскорее закончился. Ей было обидно и стыдно почти до слез, но Долунай держалась из последних сил, помня, что слезы могут вызвать гнев султана.       К счастью, Повелитель, не замечал ее состояния или был абсолютно равнодушен к нему. Правы невольницы, он человек из камня и льда. В нем нет ничего хорошего и человеческого. Султан сорвал с нее платье, исследовал шершавыми ладонями ее тело, затем перевернул ее на живот, заставил встать на четвереньки. Долунай сгорбилась и сжала ягодицы, боясь того что должно случиться. Не так он представляла ночь в объятьях господина. С шехзаде Махмудом все было бы иначе. Слезы заволокли ее взор, но она не давала им пролиться.       Султан тем временем сжал ее талию и медленно вошел в ее девственное лоно. Вскрик сорвался с губ девушки, и она все же тихо заплакала, оплакивая сломанные надежды. Повелитель овладел ею, совсем ее не жалея. Даже слезы его не остановили. Впрочем, может, он их и не видел. Долунай качалась в такт сильным толчкам, вскрикивала. Низ живота горел огнем, хотелось, чтобы все это поскорее прекратилось. Но султан и не думал останавливаться. — В гареме ты была веселее, — процедил над ухом наложницы падишах, и она вздрогнула, как от удара. В гареме она радовалась грядущим переменам в жизни, примеряла на себя титул султанши и любимой женщины шехзаде Махмуда. Кто же знал, что судьба сведет ее с его отцом.       Когда падишах излился и перевалился на вторую половину кровати, Долунай скрестила ноги и отползла от него подальше. Девушка натянула на себя одеяло, пытаясь унять слезы, текущие по щекам. Низ живота противно ныл, по ногам текло что-то липкое и мерзкое, даже видеть этого не хотелось. — Можешь идти, — холодно бросил султан Мехмед.       Дважды повторять не пришлось. Долунай выбралась из постели падишаха, натянула и, кутаясь в одеяло, выбежала из султанских покоев, чтобы столкнуться с ожидающими ее слугами. Краска бросилась в лицо девушки, когда она поняла, что ее крики, кажется, слышали.       Элдиз-калфа накинула на нее длинную простынь и велела идти в хаммам. Долунай, икая от слез, поплелась следом. Боль внизу живота путала мысли еще больше, а семя султана, стекающее по ногам, вызывало тошноту и отвращение. Ее только что использовали и беспощадно выбросили.       Уже в хаммаме, смывая с себя следы близости с султаном, Долунай горько плакала, словно от слез стало бы легче. Она до боли терла кожу мочалкой так, что кожа ее покраснела и припухла. Губы ссадили от поцелуев Повелителя, глаза жгло от слез. И как ей теперь дальше жить?

***

      Не только Долунай-хатун этой ночью оплакивала разбитые надежды. В своих покоях не спала Хандан Султан, которая сегодня вечером отправилась к султану Мехмеду, но ее встретили запертые двери и Дервиш Мехмед-ага, хранитель покоев. — Повелитель наедине со своим гаремом, — сообщил Дервиш, который столько лет поддерживал ее в этом змеином логове. Хандан Султан показалось, что в ее сердце вонзил кинжал. Снова.       Конечно, за все десять лет отношений, султан никогда не говорил ей о любви, не обещал быть верным, но султанша надеялась, что ее чувства все же взаимны. Но каждый раз Повелитель растаптывал ее любовь. Хандан Султан, услышав о очередной наложнице, побледнела и вздрогнула. Она несколько ночей не спала, тревожась о сыне. Ахмеду стало лучше и султанша решила провести время с мужем. Он же сам сказал, что хочет ее видеть! И что в итоге? Забыл, призвал наложницу. — Возвращайтесь в гарем, госпожа, — с сочувствием глядя ей в глаза, сказал Дервиш-ага. — Спокойно ночи, Мехмед-ага, — пустым голосом сказала Хандан Султан и вернулась в свою опочивальню, сдерживая злые слезы. Сколько еще будет наложниц и фавориток? Почему он не может ограничиться только ей одной?!       Хандан Султан вернулась в покои, где кое-как взяла себя в руки. Ее сыну нельзя видеть мать в таком состоянии. Ахмед всегда тонко чувствовал окружающую обстановку и слезы матери могли ухудшить его состояние. Да, Хандан Султан любила Повелителя, но не могла рисковать благополучием единственного сына. Султанша, утерев с щек слезы, заглянула сперва к шехзаде Ахмеду. Мальчик спал, а рядом с ним сидела лекарша и его няня, Назиз-хатун. Хандан Султан в очередной раз мысленно поблагодарила Всевышнего, что он даровал ее сыну исцеление и отправилась в соседнюю комнату покоев, которую занимал шехзаде Джихангир.       Шехзаде Джихангир не спал. Он, облаченный в пижаму, упражнялся с деревянным мечем, делая пасы рукой. Мальчик был так увлечен, что не заметил появления приемной матери. Хандан смотрела на шехзаде, который называл ее матерью, и не чувствовала к нему большой любви. Мальчик был словно насмешка судьбы. Повелитель вспомнил о Гюльбахар Султан после смерти шехзаде Селима. Пока Хандан Султан вынашивала шехзаде Баязида, своего львенка, который так мало прожил, султан уделял время самой первой своей жене, о которой давным-давно забыл. И вдруг вспомнил.       После смерти Гюльбахар Султан шехзаде Джихангир остался без матери, и Хандан взяла его на воспитание, точнее выпросила у султана Мехмеда роль матери для шехзаде. После смерти Баязида Хандан боялась, что падишах о ней забудет. А с Джихангиром у нее появился шанс быть членом семьи султана, и чаще видеть объект любви. Но Джихангир был до того похож на свою мать, что становилось больно. Еще и отличался крепким здоровьем, был активен и бодр, в то время, как Ахмед родился прежде срока и всю жизнь борется с недугами. И почему ее сын такой слабый?       Хандан Султан знала, что слабое здоровье никогда не сделает Ахмеда падишахом, он не сможет вести за собой армию и управлять народом, который привык к сильным правителям. Султан Сулейман Великолепный, султан Баязид Бесстрашный, султан Мехмед Кровавый — все они были сильны и свирепы, все они правили твердой рукой. Значит и преемник их должен быть таким.       Еще и закон Фатиха сводил с ума. Взошедший на престол наследник должен умертвить всех своих братьев и племянников, чтобы избежать смуты в государстве. Таковы законы великой страны. Величие Османов стояло на костях правящей династии. Ахмед был младшим сыном, младше только Орхан, сын Райхан Султан, дикий и наглый мальчишка да отпрыск Халиме Султан, шехзаде Мустафа. Даже Джихангир был впереди Ахмеда в очереди на трон, но он был слабым соперником, в то время, как есть Осман, Ферхат и Махмуд.       Султан Мехмед, взойдя на престол, не казнил шехзаде Сулеймана, сына своего брата, но кто знает, как сложится судьба? В последние годы то и дело вспыхивают бунты, особенно на новых землях. Возможно, султан все же отдаст приказ о казни Сулеймана, который теперь занимался наукой и стремился улучшить жизнь людей. Хандан молилась, чтобы Сулемйан никогда не захотел отвоевать трон, в таком случае их всех ждет беда. — Мама? — спросил Джихангир удивленно. Он только ее заметил и прекратил тренировку без учителя. Положив деревянный меч на стол, шехзаде приблизился к Хандан Султан. — Я думал вы останетесь с отцом. — Повелитель занят, — вымученно улыбнулась Хандан. — Он вас обидел? У вас глаза такие, словно вы плакали, — слишком проницательно для ребенка сказал Джихангир. — Я с ним поговорю. Никто не смеет вас обижать.       Слова Джихангира звучали слишком твердо для ребенка, и Хандан погладила мальчика о щеке с пылающим на ней румянцем. — Мой храбрый шехзаде, мой львенок, твой отец властелин великой империи и его воля — закон, — улыбнулась Хандан Султан приемному сыну. Она хотела говорить уверенно, но в словах ее звучала горечь. — К тому же я не спала несколько дней, переживая за твоего брата. Поэтому глаза мои красны. — В таком случае вам нужно отдохнуть, мама, — сказал Джихангир и, подаваясь порыву, обнял ее за талию, прижавшись щекой у ее животу. Хандан Султан вздохнула, обняв мальчика в ответ. И как его можно не любить? Это же самый добрый ребенок из всех, что она знает. Хандан ощутила укол совести и тяжесть на душе. Кто знает, может болезни Ахмеда — это кара за то, что она так и не смогла полюбить сироту?

***

      Они встретились водном из пустующих павильонов дворца. Оба при этом рисковали жизнью. Но оба были слишком влюблены, чтобы глас разума доходил до них. Их сопровождали верные слуги. Шехзаде Ферхата — Коркут-ага, хранитель его покоев. Нурефсун Султан — Лале-хатун. Слуги остались за дверью, пока их господа предавались греху.       Шехзаде Ферхат целовал губы любимой женщины. Он расстегнул пуговицы ее платья, обнажив упругую грудь султанши. Шершавые ладони сжимали округлые полушария, а давление в паху становилось все сильнее и сильнее.       «Ты поступаешь неправильно! Ты — предатель! Твоем место в аду!», — шептал внутренний голос Ферхата, но он давно уже его не слушал. Он не противился ему, поскольку принял себя со всеми пороками. — Ферхат, мой шехзаде, вот бы нам всегда быть вместе, — шептала Нурефсун Султан в губы брата своего мужа. Шехзаде не отвечал на ее слова, осыпая жадными поцелуями ее тонкую шею. Он зарылся рукой в ее вьющиеся черные волосы, сжимал руками круди госпожи, отдаваясь страсти.       Нурефсун казалось, что она сходит с ума от его ласок. Изголодавшееся тело горело пламенем, ноги дрожали. Шехзаде Осман никогда не доводил ее до такого состояния. Никогда не заставлял ее шептать его имя с мольбой. Ферхат был совсем другой. Шехзаде рывком вошел в ее лоно и Нурефсун застонала, как какая-то порочная уличная девка. Впрочем, она и впрямь порочная, только в жилах ее текла кровь великой династии Сефевидов. Толчки Ферхата были сильными и глубокими, он брал ее так, словно она принадлежала только ему. Нурефсун ударялась головой о каменную стену, к которой он ее прижал, чтобы не потерять равновесие.       Султанша зарылась пальцами в волосы шехзаде Ферхата, уткнулась ртом в его плечо, чтобы не слишком шуметь. — Да, мой любимый, мой единственный.       Когда оба насладились грехом, ночь окутала подлунный мир. Шехзаде Ферхат обнимал возлюбленную, наслаждаясь ее близостью. Он многое бы отдал, чтобы так было всегда. Только рядом с ней он был счастлив, только она даровала ему покой. Но Нурефсун — принадлежит его брату. Брату, который предпочел благородной женщине рабыню. — Сафиназ беременна, — тихо произнесла Нурефсун Султан. В ее карих глазах вспыхнуло волнение. — Ты боишься, что на свет родиться шехзаде? — спросил Ферхат. Девушке не нужно было отвечать, все было и без слов понятно. — Я не хочу, чтобы у нашего сына были соперники. — Не переживай напрасно, Нурефсун. Дитя, что спит под сердцем у любимицы брата, хрупко, как снежинка в весенний день. Наложница моего отца, Хандан-хатун прежде, чем родить шехзаде Ахмеда лишилась троих детей. А после Ахмеда еще троих, — слова Ферхата звучали почти равнодушно, словно потерянные дети султана Мехмеда не были ему родными по крови. — Думаешь, что с ребенком Сафиназ может что-то случиться? — спросила Нурефсун Султан с любопытством. — Да, — кивнул Ферхат уверенно. — Только молю тебя, во имя нашей любви, не предпринимай ничего против этой рабыни. Мой брат за одну ее слезинку испепелит весь мир. А за гибель своего ребенка он задушит тебя собственными руками. В этом он похож на нашего отца. — Ты боишься его? — пользуясь тем, что шехзаде разомлел от близости, Нурефсун оставила все титулы и обращалась с шехзаде Ферхатом на равных. — Я никого не боюсь, — ответил Ферхат немного погодя. На самом деле он опасался, что их связь раскроется и Осман возненавидит его. Но ненависть Османа — не самое страшное, что им грозит. Ярость султана Мехмеда будет подобна буре. Но Повелитель — его отец. Да, он вероятно отдаст приказ о казни Нурефсун, но сына и внука, Баязида, не тронет.       Больше всего Ферхата страшило то, что может сделать Ханзаде Султан. Временами, глядя на нее, шехзаде не понимал, как за столь красивым обликом, может скрываться такая твердость и беспощадность. Как безобидная и слабая Гюльбахар Султан могла родить такую дочь? Временами Ферхату казалось, что Ханзаде — продолжение, новое воплощение Повелителя. Он знал, что Ханзаде Султан верна только двум людям — отцу-султану и брату Осману.       Если предательство Нурефсун и шехзаде Ферхата вскроется, будет буря. Ферхат знал, возможно, его простит брат, возможно, простит отец, вот только Ханзаде не простит его никогда. Не простит и не забудет. — Если надо будет, ради тебя я восстану против всех в этом мире. Брошу вызов и Аллаху и шайтану, — уверенно произнес шехзаде Ферхат, понимая, что идет очень по тонкому льду. Один неверный шаг, и он мертв. На самом деле шехзаде еще не настолько обезумел от желания обладать женой брата, чтобы начать из-за нее войну. Глупо лишиться всего из-за женщины. Однако шехзаде знал, как Нурефсун любит подобные слова и жесты. Вот и теперь ее глаза вспыхнули неистовым пламенем. — Ты говорил, что Хандан Султан теряла детей Повелителя, — с любопытством произнесла Нурефсун некоторое время спустя. — Но разве после первого выкидыша рабынь не высылают? — спросила она. — Вдруг и остальные дети будут больны или родятся мертвыми. — По всем правилам гарема таких рабынь высылают после того, как они не уберегли ребенка династии. Но Повелитель не пожелал расставаться с Хандан Султан, — рассказал Ферхат. Он до сих пор удивлялся этому решению отца. — Значит, султан Мехмед все же любит ее, — улыбнулась Нурефсун, считающая любовь чем-то великим и священным. — Мой отец любит только себя, — покачал головой шехзаде Ферхат. Он снова притянул к себе любимую девушку и поцеловал ее. Разговоры о семье его утомили. Нужно было торопиться, пока во дворце Асхан Султан не закончился ужин, и в Топкапы не вернулись его братья и сестра.