Перекрестки судеб

***

1602 год. Османская Империя.

      В покоях Валиде Дефне Султан мало, что изменилось за прошедшие годы. Дефне Султан, как и прежде предпочитала голубой и бежевые оттенки, слуги по-прежнему каждое утро приносили свежие цветы для султанши из дворцового сада, валиде по-прежнему принимала жен пашей и управляла гаремом. Вот только годы неукротимо брали свое. Дефне Султан постарела и поседела. Все чаще и чаще ее беспокоили боли в груди, а по утрам накатывала слабость, от которой султанша временами не могла подняться с постели. Жизнь Дефне Султан катилась к закату и все это понимали. Но в этот день Валиде Султан впервые за долгие месяцы сменила простые легкие наряды без украшений на роскошное платье из фиолетовой парчи. В седых волосах ее бриллиантами сверкала высокая корона, подаренная султаном Мехмедом после очередного военного похода, из которого падишах триумфально вернулся с многочисленными трофеями.       Дефне Султан сидела на тахте, окруженная внучками, внуками и невестками. По правую руку от нее расположилась Ханзаде Султан, в этот день отдавшая предпочтение синему цвету, подчеркивающему цвет ее глаз. Дефне Султан с тоской смотрела на внучку, на ее украшения из сапфиров и серебра и вспоминала свою луноликую Хюррем Султан, которая так рано покинула этот мир. Ее маленькой белокурой госпоже было бы тридцать семь лет, у нее бы были дети и, возможно, уже внуки. Но вместо свадебного наряда бедная Хюррем надела погребальный саван.       По левую руку от Валиде Султан расположилась Асхан Султан, отдавшая в этот день предпочтение белому платье с тонкими, воздушными рукавами. Волосы госпожа распустила и завила так, что они волнами рассыпались по тонким плечам. Асхан Султан была нежна и эфемерна, и Дефне Султан в который раз задалась вопросом, каким образом ее сын Мехмед и Айнур Султан породили такого ангела.       В Асхан Султан не было жестокости султана Мехмеда, его высокомерия и грубости. Она никогда не наказывала слуг, взгляд у нее был чуточку мечтательным, а не холодным и надменным, как у отца-султана. В султанше не было зависти, злобы и алчности матери. Девушка запросто находила общий язык со всеми, много улыбалась и смеялась. Вот и теперь султанша пританцовывала в такт играющей в покоях музыке, глядя на дочь, которая красовалась перед ней и смеялась.       Третья дочь султана Мехмеда не отходила от своей матери Халиме Султан, которая расположилась у ног свекрови на подушке. Дильруба Султан была похожа на султана Мехмеда не только внешне, в отличии от шехзаде Османа. Глядя на султаншу, Дефне Султан видела более молодую женскую версию своего сына и это вызывало волнение. Амаль Султан, воспитанница Халиме Султан, четвертая дочь падишаха, была высокой и тонкой девочкой с русыми кудрявыми волосами, уложенными в прическу из многочисленных кос. Облаченная в платье из светло-зеленой ткани, девочка бегала по покоям за Ягмур Султан, которая громко смеялась и кривлялась, чем вызывала недовольство матери — хасеки Райхан Султан, которая тоже присутствовала в покоях и с раздражением смотрела на дочь. — Ягмур, веди себя прилично, — резко осадила дочь Райхан Султан, гневно на нее посмотрев. Девочка испуганно замерла и уставилась на мать большими карими глазами. — Райхан, пусть Ягмур веселиться, детство так быстротечно, — улыбнулась Дефне Султан, глядя на невестку, с которой так и не смогла найти общий язык. Султанша редко покидала покои, предпочитая прогулкам по дворцу и ужинам в компании остальных членов султанской семьи чтение книг. Она и сына, шестилетнего Орхана, от себя не отпускала. Из-за этого мальчик сторонился братьев и сестер. Вот и теперь Орхан покорно сидел рядом с матерью, не участвуя в играх. Он рос странно тихим и хмурым ребенком, и Дефне задавалась вопросом, какие мысли Райхан Султан вкладывает в голову сына?       Ягмур Султан счастливо улыбнулась Дефне Султан и продолжила играть с султаншами и с шехздае.       Дочери шехзаде Османа вместе со своей матерью и мачехой тоже прибыли в покои управляющей гаремом. — Валиде Султан, — Сафиназ-хатун поклонилась матери падишаха. — Да хранит вас Аллах, султанша.       Сафиназ-хатун нравилась Дефне Султан, скромная, милая молодая женщина, которая никогда не опускалась до сколок и интриг. Она была хорошо воспитана, трудолюбива — это Дефне знала от Ханзаде, которой Сафиназ служила несколько лет прежде, чем та подарила девушку брату.       Дефне Султан подозвала к себе внучек-близняшек. Более бойкая Армаан Султан тут же поспешила к ней, с почтением поцеловала протянутую ей руку и начала с детским восторгом говорить о ее короне. Гюльзаде Султан сперва взглянула на мать, словно спрашивая ее позволения. Только после этого она приблизилась к госпоже. — Ханзаде Султан, рада вас видеть в добром здравии, — промолвила Сафиназ-хатун, улыбаясь госпоже. Похоже, она единственная, кто не опасался нрава Ханзаде Султан. Стоящая рядом с Сафиназ Нурефсун Султан, законная жена шехзаде Османа, с трудом подавила желание скривиться. Вместо этого она улыбнулась членам семьи мужа, вот только глаза ее остались серьезными. Нурефсун поприветствовала членов султанской семьи, после чего приблизилась к родственнице — Райхан Султан. — Султанша, здравствуйте. К сожалению, накануне мы не успели с вами встретиться, — произнесла хасеки шехзаде Османа.       Райхан Султан ограничилась сухим кивком. Она была немногословна и тиха. Жизнь с нелюбимым мужем и врагом, для которого ты не более, чем военный трофей, что-то сломала в ней. И эти осколки срослись неправильно, изуродовав душу султанши. Райхан больше не стремилась на свободу, поскольку боялась за свою жизнь. К счастью для нее, она больше не делила с султаном постель. Пыл падишаха угас, после вторых родов жены. И она попыталась найти покой в материнстве, вот только дети, хоть и были внешне похожи на нее, напоминали о том, каким образом они пришли в этот мир. Сафиназ-хатун села у ног Ханзаде Султан, с которой начала переговариваться на отвлеченные темы — о погоде. Большое скопление людей не позволяло им беседовать на иные темы.       Нурефсун Султан примостилась рядом с единственной живой родственницей. В отличии от Райхан Султан, она не питала ненависти к султану и османской династии. Нурефсун была племянницей Рахан Султан, единственной дочерью ее единокровного брата Ибрагима. Ибрагим был казнен по приказу шаха Исмаила, когда девочки было всего три года. Шах Исмаил остался в памяти Нурефсун, как сыноубийа и тиран, маленького брата Нурефсун тоже казнили вместе с ее отцом, а девочку вместе с матерью выслали из столицы. Таким образом, Нурефсун была свободна от ненависти к мужу и его семье. Сперва Райхан Султан, как только Нурефсун прибыла в Топкапы, пыталась вызвать в ней ненависть, но после поняла, что Нурефсун просто не за что ненавидеть убийц шаха Исмаила. Нурефсун стала женой шехзаде Османа четыре года назад. И брак ее оказался удачнее, чем у Райхан Султан.

***

      Когда клятвы были принесены, праздник перенесся в дворцовый сад, разделенный на две половины ширмой. Султан Мехмед с удобством расположился под навесом, защищающем его от солнца, на диване. За столами заняли места паши совета дивана и сыновья султана. Сыновей у падишаха было семеро. Самому старшему, шехзаде Осману было двадцать четыре года, самому младшему Мустафе три года. Именно Мустафе выпала честь сидеть рядом с отцом на диване. Он наслаждался его лаской, улыбался окружающим и с аппетитом поглощал плов. Повелитель гладил сына по спине, отчего мальчик счастливо улыбался. Повелитель часто был занят делами государства и маленький шехзаде редко его видел, но любил не меньше, чем мать, хотя едва ли что понимал в столь нежном возрасте.       Виновник торжества, шехзаде Махмуд, с улыбкой смотрел на младшего брата. Он никогда не был любимцем отца из-за своего дерзкого характера и неповиновения, но надеялся, что Мустафе повезет намного больше, чем ему. Из всех братьев Махмуд больше всего любил Мустафу и, как ни странно Ахмеда. Мустафу, поскольку у них одна мать и один отец. Ахмеда, поскольку шехзаде вызывал только жалость. Он всегда был слаб и капризен от этой жалости. К тому же шехзаде Ахмед итак много страдал, казалось, что все недуги, обошедшие стороной сыновей султана, свалились только на него.       Султан Мехмед разговаривал с младшим сыном, который не мог сдержать радости и восторженно на него смотрел широко распахнутыми зелеными глазами матери. Его темно-русые кудри были аккуратно причесаны, на по-детски пухлых щеках горел румянец. В белом кафтане он напоминал ангела, и султан желал, чтобы эта невинность никогда не исчезала в его сыне. Но время идет, шехзаде взрослеют, невинность уходит.       Повелитель глядел на повзрослевших сыновей и постоянно вспоминал своего отца — султана Баязид Хана, на которого оказался похож намного больше, чем ему сперва казалось. Покойный падишах тоже имел необузданный характер, гнев его был подобен пламени, сметающим все на своем пути. Мехмед был таким же, как отец, хоть и пытался сдержать нрав за каменной оболочкой. Многие становились жертвами его ярости. Но больше всего доставалось самым близким людям. Мехмед все чаще вспоминал отца. То, как он смотрел на него и его братьев, словно в них скрывается опасность. 1574 год. Османская Империя Солнце было в зените, но тренировку это не остановило. Весна давно вступила в свои права, сад цвел. Шехзаде Мехмед, еще юный, пятнадцатилетний юноша, упражнялся вместе с султанзаде Османом на поляне перед дворцом. Солнце жгло его бледную кожу, покрытую потом и пылью от долгой и изнурительной тренировки. Но шехзаде не сдавался и упрямо отражал удары Османа. Двое юношей, похожих внешне и объединенных общей кровью, кружились в замысловатом танце, то и дело раздавался лязг метала об металл. Шехзаде Мехмед бил точно, не щадя противника. Осман же преимущественно укорачивался от атак. — Дорогу! Султан Баязид Хан и Хасеки Дефне Султан!       Юноши прекратили тренировку и поклонились султану и его жене, которые не оставили без внимания столь хорошую погоду. Шехзаде Мехмед первым поднял голову и встретился взглядом с Повелителем. Он никогда его не боялся, поскольку чувствовал, что они делят одну кровь и одну плоть. Они отец и сын. — Повелитель, — Мехмед улыбнулся кончиками губ, сжимая в руках саблю с затупленным лезвием. Впрочем, улыбка так и не коснулась его серых, как и у отца, глаз. — Ты преуспел в военном искусстве, сын, — похвалил отпрыска султан Баязид. Отчего Дефне Султан, стоящая рядом с мужем, тепло улыбнулась, глядя на супруга восторженным взглядом. Мехмеду всегда нравилось, как его матушка смотрит на отца — словно он весь ее мир. Впрочем, он никогда не сомневался, что его и его братьев и сестер она любит в тысячу раз больше. В случае угрозы Дефне Султан пойдет даже против мужа и Повелителя. — У меня есть лучший пример для подражания, отец. Это вы, — отбросив прочь титулы, учтиво сказал Мехмед, прекрасно зная, что отец любит лесть. Временами он без зазрения совести пользовался слабыми местами людей и только выигрывал от этого.       Султан Баязид улыбнулся сыну и перевел взгляд гна султанзаде Османа, который стоял позади друга и названного брата. Глаза султана погрузились в печаль, поскольку он вспомнил о любимой сестре Михримах султан, чью жизнь, как и жизни его детей и внуков забрала черная смерть. Султан Баязид справился о здоровье Османа, на что султанзаде заверил падишаха, что чувствует себя великолепно. Пока отец беседовал с Османом, Мехмед приблизился к матери, которая вытащила из небольшой вязанной сумочки, расшитой бисером, платочек и промокнула им лоб сына. — Ты вспотел, сынок. Как бы тебя не продуло, — заботливо промолвила Дефне Султан, отчего шехзаде поморщился. — Я в полном порядке, мама, — в голосе его прозвучало упрямство, когда шехзаде увернулся от рук матери. Та лишь поджала губы и покачала головой. После беседы с Османом Повелитель пожелал сразиться с сыном. Мехмед никогда не любил показательные бои, но не стал спорить с отцом. Он вновь поднял саблю, падишах взял саблю у Османа. Больше всего шехзаде Мехмед боялся опозориться в глазах отца. Но отступать поздно. Они схлестнулись в поединке, и очень быстро поняли, что равны. В какой-то момент Мехмед увидел, как диким пламенем вспыхнули глаза отца, но в спешке списал все на солнечный свет… Повелитель сделал выпад, одновременно ставя сыну подножку.       Шехзаде запоздало хотел поставить блок, но из-за падения лезвие разрезало воздух и случайно чиркнуло по руке султана, разрывая тонкую ткань его кафтана. Шехзаде упал навзничь, а отец наступил на его руку так, что Мехмед со вскриком разжал ладонь, выпуская из нее оружие. Повелитель приставил саблю к его горлу. Мехмед сильнее сжался в землю, испуганно глядя на отца. Ни до ни после он не ощущал такого страха. Хотя до ощущал. Мехмеду не было и четырех лет, когда Нурбану Султан явилась во дворец Бурсы, чтобы убить его. Мехмед плохо помнил тот страшный день. Крики умирающих, плач матери, свой собственный плач, лязг мечей. Больше всего ему запомнилось, как его вырвали из рук ревущей матери, поставили на колени, как какого-то раба и затянули шелковый шнурок на его шее.       Нефизе-хатун не так давно рассказала племяннику, что только приезд отца-будущего султана спас ему жизнь. Если бы удушение было чуть дольше, его бы не спасли. Еще Мехмед помнил день, когда шехзаде Мурад, сын змеи Нурбану и шехзаде Селима поднял мятеж. До столицы сначала дошли слухи о гибели султана и его сыновей в походе, а потом о вражеской армии, идущей на столицу. Мурад лично возглавил поход. Его старший брат, храбрый шехзаде Орхан, охранял престол в те жуткие дни, пока члены семьи шехзаде и султана прятались в холодных подвалах под дворцом. Маленькие шехзаде, братья Мехмеда, Сулейман, Мустафа, Ибрагим, не осознавали ужас происходящего. Они плакали, прижимаясь к матерям, шехзаде Джихангир, которому в ту пору было несколько месяцев, спал на руках у Дефне Султан. А Мехмед сидел на подушках, прижав к груди ноги и кусал губы. Он все прекрасно понимал. Понимал, что будет с ним и его братьями, если Мурад победит, понимал, что их задушат, как котят и о них никто никогда не вспомнят. Все они станут просто именами в сводках гаремных книг.       Еще Мехмед ясно видел свое маленькое надгробие и годы жизни на нем. Все это приводило его в ужас. Именно тогда Мехмед понял, что боится смерти. Боится стать одной строчкой, именем, в истории страны, как и сотни шехзаде до него.       И вот теперь, лежа на земле и ощущая прикосновение холодного металла к шее, шехзаде вновь ощутил страх смерти. Еще страшнее стало от взгляда отца-султана. Он хотел бы порадоваться, что лезвие сабли тупое, но Повелитель без труда мог бы вспороть его глотку даже им.       Внезапно раздались аплодисменты. Повелитель вдруг вздрогнул и убрал ногу с руки сына и, что важнее, убрал лезвие сабли от шеи шехзаде так, что тот с облегчением вдохнул воздух, чувствуя, как обливается холодным потом. — Вы прекрасно сражаетесь, мой султан, — льстиво промолвила Дфене Султан. Именно ей принадлежали аплодисменты. Она подошла к султану и заглянула ему в глаза, положив руку на его широкую грудь.       На мгновение Мехмед ощутил обиду — покалечили его, а мать вьется вокруг отца. Но шехзаде подавил обиду. Осман тем временем приблизился к нему и хотел помочь ему встать, но Мехмед, игнорируя жуткую слабость в теле, поднялся сам. Он пошатнулся, но быстро взял себя в руки. Юноша осмотрел руку, на которую наступил султан — должен был вылезти синяк, но, кажется, ничто не сломано. Наследник хмуро взглянул на Повелителя — тот стоял к нему спиной и принимал лесть от жены. На мгновение Мехмед подумал, что пора прощаться с жизнью. О, Аллах, что это было?!       Мехмед встретился взглядом с матерью. Та улыбнулась ему, словно ничего и не произошло. — Благодарю тебя, Дефне, за столь сильного сына. Он будет великим воином. Пусть хранит его Аллах.       Султан Баязид, сказав это, окинул сына пристальным взглядом и поджал губы. После чего удалился прочь с поляны. Дефне Султан проводила его теплым взглядом, который очень быстро сменился страхом и волнением. Султанша подошла к сыну и схватила его за руку, осматривая нанесенный ущерб. — Как ты? — Для человека, которому едва не вскрыли глотку удивительно неплохо, — съехидничал шехзаде Мехмед, вырвав руку у матери. Он с гневом в серых глазах на нее посмотрел. — Отец не желает тебе смерти, — возразила Дефне Султан. Мехмед глухо зарычал в ответ на ее слова. — Знаете, пару мгновений назад я готов был прощаться с жизнью, — процедил он, не понимая, почему мать настолько слепа от своей любви. — Тише, — схватив сына за плечи, прошептала Дефне, опасливо окинув взглядом слуг. — Прошу тебя, ничего не говори. Даже у стен есть глаза и уши. Будь осторожен. Мы поговорим об этом вечером.       Слова матери были тверды, в них звучала уверенность, но в глазах ее плескался страх. Она боялась… боялась за него. И специально зааплодировала, чтобы отвлечь отца от него.       Теперь, вспоминая тот поступок отца, султан Мехмед понимал, почему родитель с подозрением на него смотрел. Почему он смотрел так только на него и не на кого больше. Мехмед напоминал султану Баязиду одного единственного человека — себя самого. Тогда-то все встало на свои места. Султан Баязид пошел войной на брата, а потом, вернувшись из плена у Тахмаспа, собрал армию, чтобы сместить с трона отца, но не успел. Султан Сулейман скончался раньше. Султан Баязид боялся, что сын пойдет по его стопам. Все же победитель сразу виден. И Мехмед понимал, что выживи султан и его сыновья после нападения шаха Исмаила, разразилась бы война за трон. Возможно, султан Баязид бы отдал приказ о казни сына. Возможно, Абдулла, заняв трон, умертвил бы братьев. Но Мехмед понимал, что в любом случае он бы боролся, но не за трон, а за жизнь.       Победитель получал все, проигравший — только саван. И, что хуже всего, в саван надели бы дети Мехмеда, Осман и Ферхат.       Повелитель коснулся взором старших сыновей, который, как всегда сидели рядом. Осман и Ферхат были неразлучны с детства. Рожденные разными матерями, они делили одни и те же увлечения, были дружны и любили друг друга. Шехзаде Осман был внешне похож на отца, как никто другой, но имел другой склад характера, более уступчивый и покладистый. Там, где Мехмед шел напролом, шехзаде Осман избегал лишних жертв, тщательно взвешивал каждый шаг, уступал в спорах. Он мог вовремя склонить голову и всегда шел за советом к отцу, за что султан Мехмед ему благоволил. Мехмед старался быть хорошим отцом, но, увы, его главный и любимый ребенок — Османская Империя, он принадлежит только ей.       Султан старался не видеть в детях врагов, но чем больше они взрослели, тем сильнее Повелитель тревожился об их будущем. Он надеялся, что они не начнут войну после его смерти. Но этого было мало. Падишах, которого в народе шепотом и на ушко называли кровавым, думал отменить закон Фатиха, на котором и построилась эта империя. Но пока не решался. Народ плохо принимал перемены.       Взгляд султана коснулся шехзаде Ферхата, который что-то рассказывал брату, активно жестикулируя и разбавляя все шутками, отчего Осман и сидящие рядом с ним паши улыбались. Ферхат был весел и улыбчив еще с детства, за что его любили все. Он был душой компании, постоянно привлекал к себе внимание и умел красиво говорить так, что его слушали и слышали. Но за безмятежной улыбкой Ферхата что-то скрывалось, в глазах его мелькал острый ум, тщательно замаскированный весельем.       Шехзаде Махмуд пил щербет из кубка. Сегодня — он главный виновник торжества, но шехзаде не выглядел счастливым. Скопление людей ему не нравилось. Нелюдимый, замкнутый шехзаде, предпочитающий общество книг. Он был умен, но вспыльчив. Часто выходил из себя. Еще он был прям. Все эти черты Махмуд перенял от родителей. Шехзаде Джихангир, которому быстро надоело представление в виде боев на матраках приблизился к брату Осману и сел рядом с ним. Осман приобнял родного брата и что-то прошептал ему на ухо, отчего шехзаде заулыбался.       Джихангир был похож на старшую сестру и покойную Гюльбахар Султан. Если бы султан знал, что третья беременность и последующие роды убьют Гюльбахар, ставшую для него родным человеком, он бы никогда не возобновил их отношения. Еще больше султан боялся увидеть осуждение в глазах старших детей, он косвенно виноват в смерти их матери. Но, к счастью, ни Осман, ни Ханзаде не винили ни отца, ни брата. Султан Мехмед смотрел на Джихангира и вспоминал Гюльбахар. Все говорили, что Ханзаде похожа на мать, но эти люди не видели ее младшего сына. В Ханзаде было слишком много холода, а Гюльбахар же олицетворяла тепло и свет. Джихангир был таким же. Добрым и чутким мальчиком, постоянно всех жалел — наложниц в гареме, жителей города, больных животных.       Когда Повелитель смотрел на Джихангира, память возвращала его в тот день, когда он родился и не стало его жены. Беременность проходила хорошо, Гюльбахар была полна сил и сильна. Она казалась такой счастливой и веселой, что Мехмед не мог не улыбаться, глядя на нее. И почему он раньше не обратил взор на нее?       Хасеки, как ее называли, хотя она никогда ей не была, проводила много времени на свежем воздухе вместе со старшими детьми. Некоторые особенно смелые наложницы шептались, что она не переживет роды из-за возраста. Ей было тридцать три года. Особенно языкастых пришлось продать на рынке. Но… все они оказались правы. Роды начались ранним утром. Султан Мехмед рассчитывал к вечеру взять на руки ребенка, поскольку помнил сколько времени Гюльбахар рожала старших детей. Она была создана для этого — сильное тело, широкие бедра, выносливость… Но что-то пошло не так. Это стало ясно только к вечеру, когда головка так и не показалась. — Что ты хочешь этим сказать? — спросил Повелитель у одной из акушерок, которую вызвал в свои покои. — Плод слишком крупен и неправильно лежит. Он идет не головкой, а ножками, — пряча глаза, промолвила хатун. — Мы попытались его повернуть, но кажется ребенок запутался ногами. — Что можно сделать? — спросил Мехмед, понимая, что дела худы. — Ребенок жив, он шевелиться… — Вы можете спасти обоих? — спросил Мехмед, сжав пальцами переносицу и прикрыв глаза. Ему стало дурно. — Мы можем попытаться спасти только ребенка. Султанша в любом случае обречена, слишком большая кровопотеря… — О, Аллах, — прошептал султан Мехмед. — Что вы должны сделать для спасения ребенка? — падишах хотел спасти жену, у него было достаточно детей, а Гюльбахар была одна единственная. К тому же детей ему родят другие рабыни. — Вскрыть чрево султанши, Повелитель, и вытащить дитя. Но нужно быстро принять решение, время ограничено, еще пару часов и ребенок задохнется. Слова поразили султана. Будь это любая другая женщина он бы без труда отдал этот страшный приказ. Но это была Гюльбахар Султан, подарившая ему старших детей, которые его никогда за это не простят. — Гюльбахар Султан обречена. — Я навещу ее. — Вам туда нельзя, — возразила акушерка, но султан так на нее посмотрел, что та побледнела.       Повелитель отправился в покои жены, ощущая себя паршиво. Он неоднократно отдавал приказы о казнях, сам убивал, но проклятье, это же его жена. Он был к ней привязан, она стала для него опорой и поддержкой после смерти Селима и самоубийства Айнур.       По дворцу летали крики Гюльбахар, которые то и дело затихали, а потом вспыхивали вновь, подобно лесному пожару. Султанша кричала во всю силу, пытаясь дать жизнь ребенку, но уже не могла этого сделать. Султан замер у дверей в покои жены. У них маячила фигура Ханзаде султан, которая была в простом сером платье. Девушка ходила кругами по коридору, заламывая руки. — Отец! — вскрикнула она, подняв на него воспаленные, красные глаза. Губы ее дрожали. — Когда все закончиться? — спросила она, словно он знал ответы. Ханзаде всегда думала, что она знает все, но султан не был всемогущ и всеведущ. — Скоро, моя госпожа, — промолвил он и в отческой ласке коснулся припухшей от слез щеки дочери. Султан глядел в глаза своей любимицы и понимал, что ему нужно убить ее мать приказом. О, Аллах, за что ему это? Как он посмотрит в голубые глаза дочери, точно такие же, как и у Гюльбахар?       Но время шло. Собрав волю в кулак, Повелитель вошел в покои. Ханзаде хотела кинуться следом, но ее задержала стража. Едва султан переступил порог опочивальни, как в нос ударил сильный запах крови, лекарств и…смерти. Так же пахло в пкооях его матери, когда чума забрала шехзаде Сулеймана, так же пахло в покоях его сестры, когда Хюррем была безжалостно убита. Этот запах витал в покоях Айнур, когда смерть явилась за Селимом. О, как он его ненавидел.       Все нутро султана Мехмеда сжалось, а руки задрожали. Он ощутил дыхание смерти за своей спиной, а уже была здесь. Вокруг ложа, где лежала Гюльбахар Султан и откуда доносились страшные крики толпились люди, слуги и повитухи, которые ничем не могли облегчить муки султанши. Когда султан приблизился к постели умирающей, все расступились и поклонились. — Оставьте нас, — тихо сказал султан. Он хотел бы отдать приказ властно и уверенно, но голос подвел его. Слуги отошли в сторону, Повелитель встал справа от постели и с болью и жалостью посмотрел на жену, которая лежала на постели, белье которой пропитала кровь, как и ее ночную сорочку. Гюльбахар кричала уже не так громко, она уже не металась в постели, а лежала, тяжело и шумно дыша, сжимая простыни кулаками и все еще пыталась тужиться, но все было зря. Из зажмуренных глаз ее катились крупные слезы, губы были покусаны в кровь, а лицо, как и тело, покрыто потом.       Султан Мехмед, подаваясь жалости, склонился над женой и коснулся рукой ее щеки, влажной, липкой и холодной. Он не понимал, почему пришел сюда. Он мог просто отдать приказ вскрыть хасеки, как барашка и вытащить ребенка, но пришел сам туда, где по всем законам не должен находиться. Чего он хотел? Попрощаться или попросить прощения? Наверное, всего и сразу. Попросить прощения за холодность и жестокость, которой он изводил жену годы назад, за свой брак с Амрийе, который вызвал у Гюльбахар роды раньше времени. Извиниться за то, что он выслал ее и отнял сына, когда Осману не было и недели… Он был ужасным мужем, но хотел стать хорошим отцом. Но теперь он должен лишить своих детей матери. — Гюльбахар, моя весенняя роза…       Он назвал ее весенней розой в первую их ночь. Она и была розой, красивой, яркой, прекрасной. С годами султанша стала еще прекрасней, когда исчезла юношеская капризность и высокомерие, когда Гюльбахар повзрослела и стала умнее и хитрее, чем была. Теперь они могли обсуждать поэзию и философию, вместе отправлялись на конные прогулки. И Мехмед, столько лет мечтавший о покое, вдруг обрел его рядом с давно забытой им женой. Она стала его тихой гаванью и теперь она покидала его. Помимо воли глаза султана увлажнились. Он снова оставался один, как тогда в день смерти Амрийе Султан.       Умирающая султанша открыла глаза, в которых стояли слезы. Кажется, она уже не понимала, что происходит. Но сфокусирвоав взгляд на падишахе. что склонялся над ней и сжал ее руку, султанша слабо улыбнулась. — Ты пришел, я знала…       Каждое слово давалось ей с трудом. Султанша вновь заплакала и затряслась всем телом, крови, кажется, стало лишь больше. — Я умираю, Мехмед. Я умираю, — обреченно промолвила Гюльбахар, когда боль отошла. Она снова посмотрела на него, протянула руку, чтобы коснуться его лица. Пальцы у султанши были холодными. Губы хасеки коснулась улыбка. — Я всегда знала, что ты будешь великим… Прошу, спаси нашего ребенка… Он должен жить, я видела его на престоле во снах. Это сын, наш сын.       Кажется, она уже бредила от потери крови. — Вытащи его, Мехмед, спаси, прошу! — захлебываясь слезами шептала Гюльбахар, с неожиданной силой вцепившись в руку мужа. — Он должен жить! — Мы его спасем, -уверенно сказал султан, понимая, что должен спасти этого ребенка, свою кровь и плоть. Султан отпустил руку жены и уже хотел отойти от постели, чтобы позвать лекаршу, как его на мгновение остановил голос жены. — Я люблю тебя. И всегда любила.       Мехмед обернулся на умирающую госпожу, которая улыбалась ему мучительно, но в то же время счастливо. — Я тебя тоже, — ответил султан и все же отдал нужный приказ. Он велел перед началом операции вырубить хасеки, чтобы она не чувствовала еще большей боли.        Султан вышел из покоев жены с тяжелым сердцем. Слезы душили его, хотя он давно уже не плакал. К нему тут же кинулись старшие дети с расспросами, но увидев взгляд отца оба разразились рыданиями. Падишах смог только обнять их обоих и прижать к себе. Шехзаде Осман и Ханзаде Султан обняли отца и разревелись, словно маленькие дети, которыми они и были. Слишком юные, слишком слабые и осиротевший этой ночью.       Крики Гюльбахар Султан стихли и внутри Повелителя что-то оборвалось. Он даже не ощутил радости, когда из-за дверей донесся громкий плачь ребенка, который вопреки всему вырвался в этот мир. Радость не пришла и когда вышла акушерка, чтобы сообщить о рождении шехзаде.       Уже глубокой ночью в покоях Валиде Дефне Султан, которая не спала все это время, молясь за здравие внука и невестки, собрались члены семьи султана. Точнее Повелитель и его старшие дети, которые сидели на тахте и жались к друг другу, не скрывая слез.       Падишах же дал имя новорожденному сыну. Он нарек его Джихангиром в честь брата и помня слова Гюльбахар, что тот станет правителем. Джихангир — означает «хозяин мира», но Мехмед не верил в это. Ребенок был слаб, хотя и был крупным и громко кричал. Кожа у него посинела, лекарша объяснила это долгими родами. Султан отдал сына кормилице и посмотрел на старших детей, которые смотрели на новорождённого брата хмуро. Они оба были ему не рады, он отнял у них мать. — Нужно организовать похороны. — Вот бы и мне увидеть настоящее сражение! — восторженно заговорил Джихангир, слушая рассказ шехзаде Османа о последнем походе. — И мне, и мне! — подхватил Орхан, который всегда крутился где-то поблизости. Орхана все сторонились, поскольку в нем текла кровь вражеской династии, но мальчика это пока не заботило. — Папа! — вскрикнул Джихангир в своей дикой манере, наградив отца восторженным взглядом. И всех детей только трое называли его так: Ахмед, Джихангир и Мустафа. Для остальных он либо отец или Повелитель. — А когда я пойду с вами в поход? — Скоро, мой лев, скоро, но прежде тебе нужно освоить науки, — произнес падишах, наблюдая за сыном. — Я побеждаю Орхана в боях на деревянных мечах и лучше братьев стреляю из лука, — хвастливо сказал шехзаде Джихангир, но был перебит шехзаде Орханом. — Именно поэтому ты не так давно подстрелил бедного евнуха, — усмехнулся сын Райхан Ханум, за что был награжден гневным взглядом брата. — Ты испортил мой лук, я знаю, — процедил Джихангир, хмурясь. — У плохого художника всегда кисть виновата, — ответил Орхан, удивив отца таким изречением. Он явно услышал его от кого-то, возможно, от матери. — Да как ты… — Не ссорьтесь, — улыбнулся Осман, приобняв Джихангира за плечи. Тот взглянул на него и сразу успокоился. Осман был для него авторитетом и опорой. Джихангир любил брата. Мехмед, видя эту связь, в тайне радовался и надеялся, что они станут для друг друга опорой и поддержкой со временем. Осман быстро привязался к брату, который стал причиной гибели матери. Ханзаде же некоторое время его избегала, но в конченом счете любовь победила.

***

Тем временем на женской половине сады тоже царило веселье. Дефне Султан беседовала с Асхан Султан, которая делилась с бабушкой впечатлениями от пребывания в столице. Асхан Султан с аппетитом поглощала свежую клубнику, немного пританцовывая на месте в такт играющей музыке. Она буквально вся светилась, а на щеках ее горел румянец. Дефне с улыбкой слушала внучку. Все чаще и чаще она вспоминала покойную дочь. Хюррем Султан едва ли оправдывала имя, получавшая при рождении. Султанша была тиха и задумчива, немного мечтательна и отнюдь не весела. Но она была все равно любима всеми.       Асхан Султан, как и покойная тетушка имела серые глаза и светлые волосы, предпочитала светлые оттенки, была нежна, хрупка и удивительно добра. Дефне Султан временами думала, что в Асхан Султан переродилась ее дочь. Настолько они были похожи. В час, когда умерла Хюррем, Айнур дала жизнь Асхан.       Из всех своих внучек Дефне Султан выделяла Ханзаде и Асхан. Ханзаде была ее первой внучкой и родилась от любимой невестки, которая всегда находилась при ней. Ханзаде же всюду следовала за матерью. Асхан Султан после смерти матери и брата оказалась на попечении у Валиде Султан. Та растила ее с девяти до пятнадцати лет, пока султанша не вышла замуж. — Ханзаде, благодарю тебя за чудесный дворец, — улыбнулась Асхан Султан сестре. — Не меня благодари, а отца, — отозвалась рыжеволосая султанша, держащая на коленях вторую свою дочь — рыжеволосую, как и она Хюррем Султан, названную в честь сестры падишаха. Старшая дочь Ханзаде — семилетняя Дефне Султан играла вместе с Ягмур Султан и Амаль Султан. Трехлетняя Бейхан Султан без труда влилась в компанию султанш. — Во дворце есть небольшой пруд, неплохо было бы установить там беседку. В жаркую пору она придется в самый раз, — задумчиво произнесла Асхан, с нежностью глядя на маленькую дочь, которая совершенно не была на нее похожа — кареглазая, черноглазая и смуглая, она обладала чертами востока и взяла много от отца. Но от этого она любила ее лишь сильнее. — Ибрагим обещал все устроить. — Тебе очень повезло с мужем, Асхан, — улыбнулась Дефне Султан. Она была рада, что нежная и добрая султанша смогла полюбить мужа, и он, кажется, любил ее в ответ. — Мы с Ибрагимом хотим организовать ужин и пригласить всю нашу семью к нам во дворец, — робко произнесла белокурая султанша. — Буду рада вас навестить, — ответила Дефне Султан благосклонно. Она всегда исполняла все просьбы Асхан. То ли подаваясь жалости, то ли любви. — Ханзаде? — переведя взгляд на старшую сестру, которую не растопило даже жаркое июньское солнце, спросила Асхан. — Вы с Касимом-пашой пребудете на ужин? — Сообщи заранее, — односложно отозвалась Ханзаде, но поняв, что сестра не оставит ее в покое, оторвала взор от старшей дочери и поудобнее устроила на коленях младшую. — У меня много дел.       Дильруба Султан, сидящая рядом с матерью, и не участвующая в беседе вздохнула и закатила глаза. Ханзаде и Асхан были любимы всеми, в то время, как она была в их тени. Ханзаде была холодна и тверда, как сталь и вызывала у в Дильрубе чувство уважения. Асхан же больше ее раздражала. Слишком мягкая, мечтательная и нежная…       Дильруба окинула взором всех султанш, прибывших в Топкапы в этот радостный день, посвященный ее брату, и вздохнула. Айлин Султан о чем-то говорила с Сафиназ-хатун и Нурефсун Султан, женами шехзаде Османа. Мехрибан Султан не участвовала в беседах и пребывала в своих мыслях. Она, как и всегда была облачена в слишком закрытое платье и лицо ее скрывал платок. Сколько ее помнила Дильруба, султанша всегда прятала свое тело и лицо.       Хюмашах Султан, старшая дочь Айлин Султан развлекала султанш шехзаде Османа, Гюльзаде и Армаан. И только Райхан Султан была в стороне ото всех. Она сидела на подушке, как на троне и мрачно глядела перед собой. Взгляд ее карих глаз был пуст, губы плотно сжаты, а между бровями пролегла морщинка — свидетель скверного нрава султанши.       Дильрубе никогда не нравилась жена его отца. В ее глазах скрывалось что-то жуткое и страшное, эта женщина их ненавидела и презирала, хотя всегда вела себя тихо и вежливо со всеми.       Дильруба помнила, что о ней говорила ее матушка. Райхан Султан так и не смирилась со своей участью и с ней нужно быть осторожной, и Дильруба верила матери, она внимательно наблюдала за хасеки и ее детьми, осознавая, что в детях хасеки Райхан Султан, как и в ней самой, течет кровь вражеской династии, которая пала стараниями ее отца сулатна Мехмеда.

***

      День лицемерия и лести подошел к концу. Райхан Султан, отправив детей с нянькой в детскую, напрашивалась в хаммам, желая смыть с себя следы усталости. Скулы болели от вынужденных улыбок, голова тоже ныла, хотелось расцарапать кожу, поскольку ей казалось, что ее снова испачкали в чем-то противном и мерзком.       Райхан Султан зашла в хаммам и устроилась на скамье, вытянув ноги. Она прикрыла глаза. Ей в который раз за свою недолгую жизнь захотелось заплакать, подобно ребенку. Как же она ненавидела этот дворец, ненавидела султана и его семью. Закрыв лицо руками, султанша тихо расплакалась от бессилья. Она горела в пламени ненависти и злобы, но ничего не могла сделать. У нее было слишком мало союзников здесь, ей не доверяли. Слуг она с трудом переманивала на свою сторону, наложницы были за нее только временно, золото покупало их преданность. Но этого было мало для дальнейших действий. Да и не выйдет у нее ничего.       Больше всего на свете Райхан хотела отомстить своему мучителю, султану Мехмеду, который вырезал всю ее семью без жалости и сострадания. Последнего брата Райхан, Ахмада, настигли кинжалы султана Мехмеда в Риме. Точнее его настиг яд. Султан Мехмед купил жизнь брата Райхан, заплатил папе римскому и тот погубил Ахмада точно так же, как папа Александр VI продал жизнь шехзаде Джема его брату султану Баязиду II. Райхан даже знать не хотела, во сколько папа оценил жизни Ахмада и его сына. Она долгое время верила, что Ахмад сможет найти союзников, сможет выжить, сможет отомстить Османской династии. Она верила, что он ее спасет, вызволит из плена и убьет тирана-падишаха. Но ее мечты не сбылись. В реальности добро не всегда побеждает. Султан Мехмед убил ее брата, папа прислал ему тело Ахмада и его брошь. Брошь султан преподнес в дар своей жене.       Райхан помнила, как слуги принесли ей шкатулку с «подарком». Случилось это четыре года назад. Она открыла шкатулку и, увидев брошь брата, подаренную ему шахом Исмаилом, все поняла. Райхан помнила, как прижимала брошь к груди и рыдала в голос, осознавая, что теперь она совершенно одна в этом мире. В таком состоянии ее застал маленький сын, разбуженный ее завываниями.       Шехзаде Орхан вылез из кровати, в которой должен был видеть восьмой сон, и пришел к матери. Райхан Султан сидела на тахте, закрыв лицо руками, на ее коленях лежала брошь покойного брата. Шехзаде Орхан, единственный, кого Райхан любила и кем дорожила в этом мире, поскольку тот был похож на ее отца, шаха Исмаила, ощутила, как ее по голове гладит маленькая ладошка.       Султанша подняла голову и встретилась заплаканным взором с сыном, которому было на тот момент чуть больше года. — Не плачь, — тихо произнес Орхан, заглядывая в глаза матери. Султанша хотела посадить сына себе на колени, но с них соскользнула брошь Ахмада. — Что это? Красиво, — подняв брошь дяди с пола, задумчиво произнес Орхан. — Тебе нравится? — спросила Райхан у сына, который слишком задумчиво ее разглядывал. Сын кивнул в знак согласия. — Теперь она твоя.       С тех пор брошь была у Орхана, и он с ней почти не расставался. Райхан Султан, видя это, радовалась. Ей хотелось хоть как-то досадить султану-убийце, который по жестокой шутке судьбы стал ее мужем и отцом ее детей.       Но падишах, увидев брошь на кафтане сына, лишь усмехнулся и посмотрел на жену. Райхан Султан захотелось умереть от его взгляда, презрительного и насмешливого. Той же ночью он призвал ее к себе… И Райхан явилась. До рождения сына она делала все, чтобы оттянуть визит к мужу. Даже принимала отвары, от которых появлялась сыпь на коже. Но и это не помогло, дворцовый лекарь вмиг ее раскусил, после чего ее ждала очередная мучительная ночь в объятьях мужа.       Хуже всего были не действия султана или его грубые привычки, а те убийственные комментарии, которые он отпускал в ее адрес. Он издевался над ней, методично втаптывал ее в грязь, ломал ее. И сломал окончательно и бесповоротно. К счастью, со временем интерес султана угас, и Райхан перешла в разряд забытых женщин падишаха. Она воспитывала детей, пыталась искать союзников и училась лгать и притворяться, что смирилась со своей участью.

***

      Султан Мехмед вошел в покои четвертой жены и своих сыновей. Шехзаде Джихангир, до этого читающий на тахте, отставил книгу и тут же взвился на ноги, восторженно глядя на родителя. Он всегда так реагировал, когда видел отца. И сегодняшний день, хотя мальчик провел с ним достаточно времени, не изменил ситуацию. — Матушка вас ждет. Она расстроилась, что не смогла оставить брата Ахмеда и посетить торжество, — протараторил Джихангир, глядя на отца широко распахнутыми голубыми глазами.       Султан Мехмед подозвал к себе сына, тот приблизился к нему и без страха взял его за руку. Мальчик его совсем не боялся, что весьма радовало. Даже шехзаде Осман время от времени отводил взгляд от его взора и боялся глядеть на него. — Как тебе праздник? — спросил султан, проведя рукой по рыжим кудрям сына. На мгновение тоска заволокла глаза султана –он вспомнил, что у Гюльбахар Султан волосы были того же оттенка, что и у их сына, и они тоже вились. — Мне очень понравилось! И все братья рядом, что может быть лучше? — слишком эмоционально заговорил Джихангир, глядя на отца снизу вверх. — Еще охота будет… — мальчик закусил губу, нахмурив брови. — Жаль, что я не смогу присутствовать. — Почему, у тебя что-то случилось? — поинтересовался султан. Джихангир ждал этой охоты долгие месяцы, мечтал, чтобы он взял его с собой. Что же произошло? — У меня нет, но Ахмед приболел и не сможет поехать, а он так хотел, — шепотом, покосившись в сторону детской Ахмеда, ответил Джихангир. — Я останусь с братом и мамой, чтобы им не было скучно и грустно.       Султан Мехмед неожиданно тепло улыбнулся сыну. Трогательная забота Джихангира о родных радовала его. Этот ребенок никогда и никому не желал зла и старался всех поддерживать по возможности, а ведь ему всего семь лет. — Ты решил правильно, сын, — сказал султан Мехмед, и Джихангир счастливо улыбнулся от его похвалы. — Мы еще съездим на охоту все вместе и не раз. — Ахмед тоже с нами поедет? — спросил мальчик, увлекая отца в детскую брата. — Разумеется, — кивнул падишах, хотя и сомневался в этом. Дальняя дорога могла подорвать и без того хрупкое здоровье шехзаде Ахмеда, ему нельзя переживать, ему нельзя бояться. Любое волнение могло стать фатальным для шехзаде. Мехмед понимал это, но… как же трудно такое осознавать.       Все его дети были подобны львам, а Ахмед напоминал беззащитного кролика или ягненка. С ним всегда были няньки, штат лекарей следил за здоровьем шехзаде, Хандан Султан не знала покоя, оберегая сына, но все зря. Султан Мехмед понимал, что слабые не выживают в этом мире и в этой Империи. Его сын обречен. Временами, глядя на Ахмеда, султан уже слышал поминальную молитву по нему. Повелитель не хотел никому в этом признаваться, не хотел, чтобы кто-то подумал, что он желает смерти сыну… Но слишком он был слаб и хрупок. Иногда Мехмеду казалось, что его сын расплачивается за его грехи.       Когда он вместе с рыжеволосым сыном вошел в детскую, то Хандан Султан, сидящая у постели сына, встала и склонилась в поклоне. Ахмед открыл глаза и слабо ему улыбнулся. Выглядел он неважно: серые тени под глазами, сами глаза покраснели от слез и ввалились, вытянутое личико еще больше осунулось, губы были искусаны. — Повелитель, — промолвила с почтением Хандан Султан, облаченная в легкое однотонное платье из серой ткани. Волосы ее были собраны в простую косу, видно, женщина никого не ждала и переживала только о ребенке. — Здравствуй, Хандан, — благосклонно кивнул жене султан. Когда-то она была его любимицей. Он по-своему дорожил ею и был к ней привязан. Но интерес султана, увы, угас. Особенно после нескольких выкидышей Хандан. Да, он по-прежнему звал ее в свои покои, часто оставался в ее опочивальне вместе с ней и детьми. Однако это скорее было привычкой, чем любовью.       Да и сама Хандан сильно изменилась за прошедшие годы. От веселой и легкой девушки не осталось и следа. Вечно уставшая, хмурая и мрачная, она часто пребывала в своих мыслях, переживала за сына и мало интересовалась делами султана, хотя все еще его любила. От частых потерь и переживаний Хандан подурнела: волосы ее потускнели, в них появилась седина, кожа ее была бледной и сухой, лицо осунулось, а глаза стали грустными и уставшими. Пламя юности в ней угасало. И единственное, что не давало ему окончательно исчезнуть была забота о сыне и любовь к нему.       Султан подошел к постели сына и сел рядом с ним, с другой стороны от жены. Ахмед протянул к нему руку, вымученно улыбаясь при этом. Повелитель сжал худенькую ладонь сына, ужасаясь тому, насколько холодны его руки. — Я скучал, папа, — сказал мальчик, глядя на отца серыми глазами. Шехзаде Ахмед внешне был похож на мать, только глаза имел отцовские. Но в них никогда не было силы и твердости. — Джихангир рассказал мне о празднике, жалко, что я не смог увидеть все своими глазами.       Ахмед нахмурился, а после вдруг закашлял, отчего Хандан тут же кинулась к нему, придерживая голову мальчика. Потом, когда шехзаде откашлялся, она вытерла тряпкой его лицо. Ахмед откинулся на подушки и закрыл глаза, борясь со слабостью. Султан Мехмед ощутил тень вины. Да, это его вина, его наказание. Джихангир тем временем сел рядом с отцом, преданно на него смотря, словно спрашивая, чем он может помочь? Повелитель приобнял сына одной рукой, отчего тот ему улыбнулся.

***

      Очередной день завершился. Шехзаде Осман, чувствуя приятную усталость в теле, вошел в хаммам. Он начал раздеваться, думая, что нужно поторопиться, чтобы Сафиназ долго его не ждала. Он не был с женой почти неделю. Сперва его завалили делами санджака, затем была долгая дорога, после праздник. Он соскучился по объятьям любимой женщины, по ее нежным рукам, перебирающим его волосы, по горячим и сводящим с ума поцелуям. О, как же он любил эту женщину, как дорожил ею! Когда он был рядом с ней, то в его груди вспыхивал огонь. Мир начинал играть новыми красками. Когда шехзаде избавился от рубахи и принялся за завязки бридж, то замер. В хамаме кто-то пел.       Ничего не понимая, наследник престола последовал за звуком и, войдя в одно из помещений, замер. Спиной к нему, стоя на коленях пела девушка. Она зажигала свечи, видно, готовилась к его приходу. И почему она здесь? Видимо, наложницам велели приготовить хаммам к его приходу, и одна из них решила, что самая хитрая. Сперва Осман подумал, что это кто-то из его жен, но Сафиназ-хатун имела дляинные черные волосы, имела худощавое телосложение и смуглую кожу. Нурефсун Султан же обладала черными, вьющимися волосами длиной до лопаток. Его хасеки была невысокая и обладала соблазнительной фигурой.       Эта же хатун была ниже Сафиназ, но выше Нурефсун, кожа у нее была слишком светлая. Если судить по рукам, да и волосы у нее были светлее. Осман подавил раздраженный вздох. Как ему надоели эти рабыни, всюду следующие за ним и кидающиеся ему под ноги. За всю свою жизнь Осман знал только двух женщин и обе теперь его жены. Впрочем, если бы не политика и вынужденный брак с Нурефсун, он ограничился бы одной Сафиназ.       Шехзаде Осман сократил число невольниц в гареме Манисы, к сожалению, он не мог его распустить, все же это традиции, да и с годами наложницы Манисы смирились, что путь в его покои для них закрыт.       Но чего только не было за эти года и в объятья его падали, и в саду пытались его выловить, кто-то даже пытался заявиться к нему лично. Осман лишь посмеивался, глядя на это сумасшествие. Хотя Ханзаде была им недовольна. У него только один сын в его-то годы. Но Осман оставался верен своему выбору. Он не хотел предавать Сафиназ еще раз. Он знал, что брак с Нурефсун разбил ее сердце, что каждая его ночь с ней сводила Сафиназ с ума.       Однако шехзаде не мог игнорировать вторую жену. Она принцесса по крови, ее любовь обеспечит ему престол не только Османской Империи, но и Персии. Нурефсун Султан посещала его покои в ночь с четверга на пятницу. Несколько лет они действительно делили постель и исполняли супружеский долг. Так продолжалось пока Нурефсун не забеременела. После рождения шехзаде Баязида Осман продолжал звать жену в ночь четверга, но они ужинали, разговаривали, а после спали в одной кровати. Да, он ее обнимал и старался быть справедливым и внимательным к ней, но… Он просто не мог заставить себя переступить черту, которую сам же и провел. — Что ты здесь забыла, хатун? — громко и четко спросил Осман. Девица взвилась на ноги и обернулась. Увидев его, она ахнула и склонилась в поклоне. При том лицо ее казалось напуганным, но Осман знал — это просто игра. — Мне зовут Махпейкер-хатун, — представилась девушка, потупив взор. — Мне велели подготовить для вас хаммам. Шехзаде Осман вновь ощутил нешуточное раздражение. — Я спросил, что ты здесь забыла, а не как тебя зовут, — промолвил он, разглядывая наложницу. Красивая и так старается. Впрочем, отступать от своего выбора он не собирался. — Можешь идти. Наложница вскинула на него взгляд светлых глаз, кажется, голубых, в приглушенном свете свеч этого было не видно. Она хотела с ним поспорить, но наткнувшись на полный равнодушия взгляд, поклонилась и покинула хамам, оставив наследника одного. Осман сел на скамью и втянул ноги. Можно было «осчастливить наложницу», дать ей возможность помыть его, но Сафиназ-хатун едва ли поймет его.       Махпейкер-хатун покинула хамам и вернулась в гарем, ощущая раздражение. Она, узнав, что в столицу едут сыновья султана Мехмеда, обрадовалась. Некоторые девушки сражались за покои султана, но большинство желало попытать счастья в гаремах шехзаде. Зачем им султан, когда есть молодых наследники?       Шехзаде Осман управлял Манисой, санджаком наследника. Он был главным преемником султана и имел всего двух жен. Еще господин был хорош собой и не так свиреп и жесток, как его отец. Чем не принц из легенд и сказаний?       Махпейкер потратила почти все накопления, чтобы оказаться в этот день в хаммаме. В ее мечтах шехзаде Осман был очарован ее красотой, и они разделили бы постель. Но господин смотрел на нее холодно, как на какую-то назойливую букашку.       «Ну ничего, я добьюсь желаемого и стану госпожой», — думала Махпейкер-хатун, но не знала как ей добиться поставленной цели. Можно было пасть к ногам Дефне Султан и молить, чтобы ее отправили в гарем шехзаде Османа. А еще лучше молить о снисхождении Ханзаде Султан. Именно она отбирала девушек для брата, но никто из этих красавиц так и не смог пройти по золотому пути. Кто-то стал прислугой, но большую часть просто продали на рынке Манисы или выдали замуж, когда стало ясно, что в покоях шехзаде царствует лишь Сафиназ-хатун. И что в ней особенного?       Когда шехзаде Осман вернулся в свои покои из хаммама его уже ждала жена. Сафиназ-хатун, облаченная в красное платье, поднялась с тахты и поклонилась ему, как того требовали приличия. — Моя Сафиназ, — улыбнулся супруге шехзаде и подошел к ней. Он взял в свои ладони ее лицо и коснулся губами ее губ. Фаворитка ответила на поцелуй господина, но все же прервала его, глядя в светящиеся обожанием светлые глаза мужчины. — У меня для вас благая весть… — произнесла она, улыбаясь. — Я беременна. Осман замер, а после с трепетом положил руку на пока еще плоский живот любимицы. — Ты осчастливила меня, Сафиназ. По милости Всевышнего, ты родишь сына. Сафиназ-хатун улыбалась, хотя и беспокоилась. Что если она снова родит девочку, и господин в ней разочаруется и надет утешение в ком-то другом? Она не сможет пережить этого.

***

      Она спешила на встречу, кутаясь в длинный плащ из темно-коричневой ткани. Посильнее натянув на голову капюшон, девушка мысленно подгоняла время, желая поскорее оказаться в его надежных и сильных объятьях. Следом за ней поспевала верная ей Телли-хатун.       Султанша остановилась, оглдевшись по сторонам. Она отошла достаточно далеко от дворца. Из-за весны кустарники и деревья разрослись, надежно скрывая ее от посторонних глаз. Сердце гулко стучала в груди, ноги подкашивались. Если ее кто-то поймает, если их увидят… Она не могла даже думать о таком исходе. Девушка подошла к раскидистому дереву, у которого они встречались, нарушали своих клятвы. Именно у этого дерева почти два года назад они преступили черту. Именно у этого дерева был зачат ее сын. — Здравствуй, моя Наиле, — негромко произнес вкрадчивый и глубокий мужской голос. Она замерла, ощутив дрожь в теле. Ее муж никогда не вызывал в ней таких сильных эмоций, его пристуствие никогда не заставляло ее дрожать от чувств. Она обернулась и встретилась взглядом с человеком, с которым стала преступницей и грешницей. Но ее это не волновало. — Ферхат. — Наиле.       Он назвал ее Наиле, что означало «целеустремленная», в миру же ее звали иначе, для остальных она была Нурефсун, внучкой шаха Исмаила, женой шехзаде Османа и матерью его сына. Впрочем, брак с Османом величайшая ошибка в ее жизни. Они с мужем не смогли друг друга полюбить, несколько лет делили постель в ночь с четверга на пятницу, но оба были мыслями не с друг с другом. Шехзаде Осман всегда любил Сафиназ.       Даже в первую брачную ночь эта женщина стояла между ними, Осман через силу конкурировал брак, после чего сбежал к этой наложнице. Нурефсун это задевало. Она — принцесса, в ней кровь великой династии, а Сафиназ — рабыня, жалкая рабыня, единственное предназначение которой ублажать господина.       Нурефсун так и не смогла влюбить в себя Османа, он делил с ней постель, он проводил с ней время, пытаясь быть хорошим мужем, но мыслями всегда был с Сафиназ. Нурефсун долгое время не могла забеременеть в то время, как Сафиназ родила дочерей, затем мертворожденного сына. Шехзаде Осман охладел к ней, и девушка горько переживала. Нет, сердце ее не было разбито безразличием мужа. Это были переживания из-за уязвленной гордости, обиды, что ее не оценили по достоинству.       Три года назад, когда она разочаровалась в своем браке и надежда стать матерью почти погасла в ней, они с мужем явились в Стамбул. Шехзаде Ферхат, второй сын падишаха, которого Нурефсун помнила нескладным мальчишкой, вступал в корпус янычар.       Любовь вспыхнула между ними подобно пламени факела, освещая все вокруг. Осман и в подметки не годился своему веселому и харизматичному брату, который много смеялся и шутил. Ферхат любую историю мог преподнести так, что его слушали и слышали. И Нурефсун сама не поняла, как пала жертвой его очарования. Она корила себя за недостойные мысли за то, что деля постель с мужем, который, как и она не хотел с ней быть, представляла себя в объятьях другого мужчины. Но потом они с Ферхатом снова встретились, на этот раз на свадьбе Асхан Султан и Ибрагима-паши.       Тогда-то оба поняли, что чувства их взаимны. Долгое время оба держались у последней черты. Они встречались во мраке ночи, обнимали друг друга и целовали, но каждый раз сдерживались, понимая, что не могут броситься в омут с головой. Но два года назад все встало с ног на голову. Шехзаде снова прибыли в столицу дабы отпраздновать обрезание шехзаде Джихангира. Нурефсун поссорилась с шехзаде Османом, который совсем забыл о ней.       «Будь ты хоть королевой, а не принцессой, я бы все равно любил лишь ее», — сказал в гневе Осман жене. И она не смогла позабыть его слов. Следующим вечером, встретившись с Ферхатом, она кинулась в омут с головой.       Нурефсун, увидев шехзаде Ферхата, облаченного в парадный кафтан, замерла, любуясь его красотой. Шехзаде распахнул объятья, и она бросилась в них. Обнимая любимого мужчину, Нурефсун целовала его лицо, гладила его плечи, заглядывала в его синие глаза. Как же она была счастлива! Месяцы ожидания того стоили. Теперь даже страх разоблачения не страшил ее, когда она ощущала его сильные руки на своей талии.       Шехзаде наклонился и впился требовательным, жадным поцелуем в губы любовницы. Шехзаде Осман никогда ее так не целовал. Поцелуи его были лишены тепла, ласки какие-то лживые. В Османе не было огня и пыла брата. — Наиле, я так скучал, — шептал Ферхат, осыпая лицо девушки поцелуями. Он был младше ее на три года, но разницы в возрасте никто из них не ощущал. — Каждую ночь я видел тебя во снах, говорил с тобой. — Мне тоже снились такие сны, — шептала Нурефсун, прижимаясь к широкой и твердой мужской груди. Шехзаде Ферхат был выше брата на полголовы, тело его оплетали мышцы, он был большим и сильным, поскольку, в отличии от Османа, не пренебрегал тренировками.       Нурефсун оторвалась от любимых губ и посмотрела в волевое лицо любимого человека снизу вверх. Ей нравилось быть слабой и хрупкой на его фоне. — Ты привез наложницу.       Шехзаде Ферхат усмехнулся, видя ее ревность. — Она всего лишь попытка забыться, но тебя никто и никогда не затмит. Этих слов было достаточно для Нурефсун Султан. Она снова прижалась к мужчине. — У нас так мало времени. А я так соскучилась по твоим объятьям, — прошептала девушка. — Скажи мне Баязид — сын Османа? — наклонившись к уху любимой женщины, спросил Ферхат. Нурефсун шикнула на него, приложив палец у его губам. — Нет, — ока покачала головой. — Осман ко мне не прикасался больше двух лет. После той ночи я обнаружила, что в положении. Нужно было действовать быстро и четко. Я достала снотворное, дождалась ночи четверга — в эту ночь он всегда меня зовет, пытается быть хорошим мужем, но едва ли является таковым… — Нурефсун горько усмехнулась, но вздрогнула, услышав рык, который вырвался из груди Ферхата. Он сходил с ума от ревности и не хотел ее ни с кем делить. Он любил ее и дорожил ею. — Тише, любовь моя, тише… Я напоила шехзаде снотворным, он уснул, едва добравшись до кровати. Я с трудом его раздела… Никто ничего не знает, но Баязид твой сын. Шехзаде Ферхат прикрыл глаза, словно у него закружилась голова. За три года, что он управлял Амасьей, ни одна из его фавориток так и не понесла. Единственного сына ему родила любимая женщина. Женщина, которая никогда не станет его. — Я бы многое отдал, чтобы быть его отцом. — Ты и есть его настоящий отец. — Султанша, кто-то идет, — шикнула Лале-хатун, и влюбленные вынуждены были расстаться. Шехзаде Ферхат растворился во мраке ночи, а Нурефсун Султан стояла, глядя в темноту и ощущая, как места прикосновений шехзаде к ее телу жжет огнем.