Перекрестки судеб

***

Осень 1692 года. Османская Империя. Топкапы.       В гареме царил мир и покой, что казалось странным. Не было слышно ссор и сколок, девушки не обсуждали наложниц повелителя. Забытые фаворитки не начинали конфликтов из-за отсутствия внимания султана.       В последнее время покои Повелителя посещали только Халиме Султан да Хандан-хатун. Многих такое положение вещей не устраивало, но никто не смел поднимать бунты или возражать. То ли они боялись гнева Валиде Султан. Возможно, опасались ярости Повелителя, с позволения которого провинившихся девушек продавали на невольничьем рынке, как скот или вещь. Помимо этого, Нефизе-калфа следила за соблюдением всех правил и приличий.       Наложницы утром, позавтракав, отправились на занятия. Те, кто уже закончил обучение, занимались уборкой. Иными словами, жизнь текла своим чередом, когда хрупкий мир был вдребезги разбит криками: — Лекаря, срочно!       Девушки, побросав свои дела, выбежали в коридор и увидели, как перепуганный Юсуф-ага несет на руках бледного и дрожащего шехзаде Селима, а следом бежит не менее бледная Бирсен-хатун.       Юсуф-ага скрылся за поворотом, ведущем в лазарет, Бирсен-хатун, служанка Айнур Султан, последовала за ним. Одна только напуганная Асхан Султан, облаченная в уличные одежды, осталась стоять посреди коридора, глядя вслед слугам. Девочку трясло, а в ее серых глазах застыл ужас. — Госпожа, что случилось? — спросила Нефизе-хаун, привлеченная шумом. Она подошла к султанше и вздрогнула, встретившись с взором серых глаз. — Брата укусила змея. — О, Аллах, — пробормотала калфа. — Я отведу вас к Валиде Султан.       Женщина взяла дочь султана за руку и настойчиво повела ее в покои управляющей гаремом, не понимая, как обычная прогулка в саду, обернулась трагедией. Но быть может, все обойдется, и змея была не ядовита. Да и откуда в такое время года змея в саду? Уже осень, они должны впасть в спячку, но погода-то стояла теплая. Топкапы. Покои управляющей гаремом. — Наши султанши будут прекрасней солнца и луны, — улыбнулась Дефне Султан, сидя на тахте и покачивая на руках маленькую Амаль Султан, которая с интересом ее рассматривала, привлеченная блеском бриллиантов в длинных серьгах Валиде Султан. Амаль Султан беззубо ей улыбалась, отчего в душе султанши разливалось тепло. — Аминь, госпожа, — улыбнулась вежливо Халиме Султан, которая за годы жизни в гареме приспособилась к здешним порядкам и вела себя достойно. Мать шехзаде Махмуда сидела справа от султанши у ее ног, на большой подушке. Напротив нее устроилась Райхан Ханум, в карих глазах которых кипело раздражение от того, что кто-то посмел ее беспокоить.       Халиме Султан раздражала персидская принцесса, которая все еще являлась таковой, несмотря на то, что ее страна захвачена, а почти все братья мертвы, кроме Ахмада. Халиме Султан надеялась, что и того скоро настигнуть палачи Повелителя. Поскольку тот юноша был ей чужим, если он останется жив, то может прийти с возмездием в Топкапы. Халиме любила своих детей, она хотела, чтобы они жили. Значит, Ахмад должен умереть.       Райхан Султан, хоть и носила титул хасеки и родила султану дочь, все еще оставалась в Топкапы чужой, представительницей вражеской династии, как и ее дочь, маленькая Ягмур, которую сейчас баюкала расхаживающая по покоям служанка. Райхан, судя по всему, не очень любила дочь. Она, если верить сплетням, к ней почти не прикасалась. — Как мои внуки, Махмуд и Дильруба? — спросила Валиде Султан, обратив взор светло-карих глаз на Халиме Султан. — Рука Махмуда почти зажила, он все рвется возобновить тренировки с Рамилем-агой, — поделилась султанша, нежно улыбнувшись, вспомнив о сыне. — Дильруба стремится к знаниям. К счастью, Повелитель пошел мне на встречу и нашел для султанши учителей. Дефне Султан кивнула своим мыслям, понимая, что Халиме, кажется, знает подход к Повелителю, раз то и дело получает от него подарки, и он выполняет ее желания. Султан Мехмед уважал четвертую жену и считался с ее мнением. — Махмуд сейчас на уроках, Дильруба тоже, — улыбнулась Халиме Султан, краем глаза заметив, как Райхан Ханум закатила темно-карие, подведенные краской глаза. — Райхан Султан, вы так редко покидаете покои, должно быть, еще не восстановились после родов, — елейным тоном заметила Халиме, которую временами раздражали жесты хасеки. — Да, я все еще не пришла в себя, — даже не пытаясь улыбнуться, заключила принцесса. — Вы должны беречь себя, у вас есть месяц, чтобы оправиться. Золотой путь ждет вас, — доброжелательно сказала Халиме Султан. Райхан Султан вздрогнула так, словно ей дали пощечину и прикрыла на мгновение глаза, борясь с эмоциями. Султанша сжала руки в кулаки так, что ногти ее впились в кожу ладоней и разодрали ее до крови. — Я непременно оправлюсь и исполню свой супружеский долг, раз вас это так волнует, — процедила хасеки ровным тоном, сверля недоброжелательным взглядом султаншу. Когда-то Халиме Султан пыталась ей помочь сбежать. Но Райхан прекрасно понимала, что спасти она хотела не ее, а себя и своего сына. На деле же в этом дворце у нее не было друзей и близких. У нее не было никого. Даже верную служанку-землячку, с которой она приехала в этот ад, отослали в Старый Дворец. Дефне Султан уже хотела остановить эту милую беседу, когда двери в покои вдруг распахнулись и вошли Нефизе-калфа и Асхан Султан. На их лицах царствовало волнение и страх. — Что стряслось? — вопросила Валиде, обращаясь к сестре. — Шехзаде Селима укусила змея во время прогулки, — произнесла Нефизе-калфа спокойным голосом. Дефне Султан громко ахнула, отчего Амаль Султан на ее руках испугалась и захныкала.       Халиме Султан поспешила забрать из рук свекрови дочь и прижала ее к груди, с волнением глядя на калфу и маленькую султаншу, которая шмыгала покрасневшим носом. — Оставьте нас, — велела Дефне Султан дрогнувшим голосом.       Повторять дважды не пришлось. Райхан Ханум поспешила встать с подушки и, поклонившись, первой покинула покои управляющей гаремом. За ней поспешила ее служанка Эсма с Ягмур Султан на руках. Халиме немного замешкалась, желая узнать подробности инцидента. Ей сделалось дурно от того, что на месте Селима мог оказаться Махмуд. К счастью, ее шехзаде был на занятиях в это время. Шехзаде Селим же занимался отдельно от шехзаде Ферхата и шехзаде Махмуда, поскольку те его постоянно обижали и обзывали, чего ранимый и мягкий Селим не мог вынести. Белокурый шехзаде рос слабым и изнеженным, мать всяческий его баловала и потакала его желаниям, с годами ситуация только усугублялась.       Когда за Халиме Султан и ее дочерью закрылись двери, Валиде султан поспешила успокоить напуганную внучку. Девочка даже не плакала от испуга, она села рядом с бабушкой на тахту, пока ее служанка снимала с нее теплую накидку и платок. — Брат же поправиться? –спросила Асхан Султан надломленным голосов, посмотрев на Валиде Султан светлыми глазами, такими же, как и у ее опальной матери. — Разумеется, — кивнула Дефне Султан, пытаясь всеми силами сохранить ясность рассудка и самообладание. Получалось из рук вон плохо, но если она начнет паниковать, то напугает Асхан. — Матушка будет огорчена, если Селим заболеет, — заметила девочка и покачала головой. — Это я виновата. — Тише, Асхан, тише, — Валиде Султан, хмурясь, обняла внучку за худенькие плечи. Почему-то Асхан всегда была маленькой и худенькой, в отличии от по-детски пухленькой Дильрубы. Дефне подозревала, что внучка плохо питается, но слуги говорили, что султанша не жалуется на аппетит. — Ты не виновата, это случайность. — Нет, — покачала головой девочка, и в ее голосе прозвучали истеричные нотки, а глаза заслезились. — Селим знал, что я собираю и сушу красивые листья. Он сошел с тропы, чтобы собрать для меня листья. Я отвлекла Бирсен вопросом, пока он отвечала, Селима укусила змея. Это я виновата. Я! Голос султанши сорвался, Асхан затряслась в беззвучном плаче. Дефне Султан велела служанке позвать лекаршу для девочки, а сама взяла внучку на колени. У нее болезненно сжалось сердце, когда Асхан Султан обняла ее за шею и, прижавшись к ней, положила светловолосую голову ей на плечо. Султанша плакала горько, задыхалась, но ни стона не сорвалось с ее губ. Говорили, что Айнур Султан ночами плакала точно так же. Тихо и беззвучно, чтобы ничто ее не услышал. Пришедшая через некоторое время лекарша дала султанше отвар из трав, которые должны были ее успокоить. Дефне Султан, не пребегая к помощи слуг, сама отнесла внучку к кровати и уложила ее в свою постель. Да, Валиде Султан нельзя было таскать тяжести, все-таки в последние годы у нее все чаще и чаще болела спина и ноги. Но Асхан так прижалась к ней, что Дефне решила не тревожить внучку. Валиде Султан, изнывая от беспокойства за внуков, укрыла султаншу одеялом, некоторое время посидела рядом с ней, держа ее за руку и напевая ей колыбельную на родном, почти забытом языке. Когда Асхан уснула, Дефне Султан велела служанке остаться при султанше, а сама, узнав, что шехзаде Селима, уже перенесли из лазарета в покои его матери, направилась туда. Гарем шумел, как улей. Девушки были взволнованны, и калфы тщетно пытались успокоить их. Сделать это без властной и жесткой Нефизе было трудно. Хандан-хатун, узнав о случившемся от Элдиз-хатун, ощутила нешуточное волнение. Не каждый день случается такая трагедия? Как же султан Мехмед, как он справится с произошедшем? Хандан надеялась, что шехзаде Селим поправиться, но наложницы шептались, что шехзаде обречен. Дурные новости вызывали печаль и грусть. Повелитель любил всех своих детей, а Хандан любила Повелителя. Не в силах справиться с волнением Хандан вышла в коридор и начала расхаживать по нему, заламывая тонкие руки от волнения. Увидев Валиде Султан, девушка приблизилась к ней и поклонилась. — Я могу чем-нибудь вам помочь? –спросила наложница дрожащим голосом. — Отправляйся в свою комнату, — велела Дефне Султан и продолжила путь.       Уже подходя к покоям Айнур Султан, Валиде почувствовала запах обреченности и смерти. Дурное предчувствие росло в душе, оплетало паутиной ее сердце. Неужели?.. Евнухи распахнули перед Валиде Султан двустворчатые двери, и она на мгновение замешкалась, словно страз сковал ее тело. Однако, собравшись с мыслями, султанша вошла в покои. Вокруг постели суетились лекари. Султан Мехмед сидел на тахте, сгорбившись и потирая переносицу. Казалось, что ему на плечи свалился тяжелый груз. Рядом с отцом сидела Ханзаде Султан, облаченная в темно-коричневое, закрытое платье. Ее огненные волосы скрывал платок. Впервые за столько лет Валиде Султан заметила, что глаза внучки покраснели. Гюльбахар Султан стояла у постели шехзаде Селима и с болью в глазах смотрела на шехзаде, бывшего соперником ее сыну, который в растерянности стоял рядом с матерью и с ужасом смотрел на младшего брата, хватающего ртом воздух. — Валиде Султан, — увидев бабушку, Ханзаде хотела встать и поклониться, но Дфене Султан жестом велела ей сидеть. — Что с шехзаде? — спросила Валиде Султан, не зная, к кому ей первым делом подойти — к сыну, или к маленькому внуку. — Яд распространился по телу, на все воля Аллаха, — сказал один из лекарей, отчего сердце Дефне сжалось, а потом рухнуло куда-то вниз, в пропасть. О, как она ненавидела эту фразу.       Дефне Султан, посмотрела на шехзаде Селима и всхлипнула. Он был таким маленьким, таким слабым и хрупким. Мальчик утопал в подушках, укрытый по пояс одеялом, его светлые волосы блестели в пламени свеч от влаги, шехзаде трясло, и он стучал зубами от холода. Кажется, у него поднялся жар. Руки ребенка бессильно лежали вдоль его тела, и на правом запястье расползалось сине-красное пятно, из которого сочилась кровь.       Когда Селим заворочался и из раны потекла густая, черная кровь, шехзаде Осман, стоящий рядом с матерью, содрогнулся от рвотных позывов. Юноша, будущее Османской Империи, скрючился и расстался с содержимым желудка. Гюльбахар Султан вздрогнула и помогла покрасневшему от стыда сыну, который виновато поглядывал на сидящего на тахте отца, выпрямиться. Осман утер влагу с губ рукавом кафтана. — Ханзаде, помоги брату дойти до его покоев, — неожиданно твердо и властно велела Гюльбахар Султан, и в ее глазах промелькнул стальной блеск, такой же, что и у Ханзаде, и у султана Мехмеда. Ханзаде Султан, что удивительно, не стала спорить с матерью. Она покорно поднялась с тахты, подошла к брату и хотела уже придержать его под руку, но Осман, краснея, сам направился к выходу из покоев. Дефне Султан проводила старших внуков усталым взглядом, а сама направилась к сидящему на тахте сыну, пребывающему в мрачных мыслях. Она села рядом с ним и тяжело вздохнула, даже не зная, что ей делать, что сказать. — Селим поправиться, — Дефне поняла, что ее слова глупы, когда Мехмед вдруг горько усмехнулся, а его серые глаза заволокла печаль. Султанша знала, что ее сын ненавидит слабость, что вслед за печалью и болью придут ярость и ненависть. Но на кого они обрушаться? — На все воля Всевышнего, — хрипло заметил султан. — Наверное, я его чем-то прогневал, раз он забирает у меня тех, кто мне дорог.       В словах султана Мехмеда звучала тоска и обреченность. Дефне Султан взяла сына за руку, жалея, что он уже взрослый и сильных мужчина, а не напуганный ребенок такой, каким он был сразу после восшествия отца на трон. Тогда можно было его уложить в свою постель, обнять, поцеловать в лоб, погладить по курчавым русым волосам. Еще вчера он был смешным малышом, бегающим по покоям с деревянным мечом в руках, а сегодня он уже султан Османской Империи.       Гюльбахар Султан тем временем намочила в тазу с водой тряпку и принялась вытирать пот со лба шехзаде Селима, который пребывал между сном и явью. Султанша ласково гладила мальчика по волосам, так, словно он был ее сыном. И Дефне в который раз убедилась, что шестнадцать лет назад не зря выбрала Ирину в наложницы сыну. — Повелитель, — внезапно обратилась Гюльбахар Султан к падишаху. Тот вскинул на нее усталый взгляд, с сереющими тенями под глазами. — Простите за дерзость, но нужно призвать ко двору Айнур Султан, Селим ее сын, она имеет право…       «Попрощаться», — повисло в воздухе, но Гюльбахар не рискнула произнести это слово вслух. Впрочем, все было понятно и без него. — Отдай необходимые распоряжения, — велел падишах, подымаясь с тахты. — А я пойду побеседую с Бирсен-хатун, которая должна была внимательно смотреть ща моим сыном… — Мехмед, — обреченно прошептала Дефне Султан, понимая, что у сына началась вторая стадия горя, вслед за страхом потери и болью, пришла злоба и ярость. Она знала, что ему нужно на кому-то сорваться, но Бирсен-хатун, которая была живым напоминанием о покойном Джихангире, не виновата в несчастном случае.       Султана Мехмеда это не остановило. Он стремительно покинул покои третьей жены, подаваясь ярости и боли, которые лишали его рассудка.

***

      Султан Мехмед ненавидел чувство бессилия. И в который раз он его ощущал. Он ничего не мог сделать, не знал, как помочь сыну, понятия не имел, как его спасти. Молиться Повелитель не любил, в такие моменты он ощущал себя слабым и беззащитным. Да и не верил он в силу молитв. Молитвы не сберегли Амрийе Султан в ту ночь, когда на дворец напали наемники, и он во главе стражи отражал атаку, молитвы не спасли его сына от Хандан-хатун, так стоит ли молиться теперь?       Султан Мехмед, вернувшись в свои покои, первым делом налил в кубок из кувшина красного вина и до дна осушил его, не ощутив вкуса. Бессильная ярость заволокла его сознание, хотелось выть волком на луну. Еще вчера все было хорошо, Селим был жив и здоров, а сейчас он лежит при смерти, даже глаза не открывает. И все из-за глупой случайности, или нет?       Служанка Айнур Султан не досмотрела за шехзаде. То, что Селим погружен в сон лекарем, ее вина. Мехмед хотел так думать. — Повелитель, — в тишине опочивальни раздался надломленный и тихий женский голос. В нем не было мольбы и слез, только обреченность и чувство глубокой вины.       Султан Мехмед обернулся и увидел, как служанка Айнур Султан, черноволосая и голубоглазая Бирсен-хатун упала на колени и опустила голову так, что концы ее длинных и растрёпанных черных волос достигли пола.       Султан Мехмед двинулся на эту хрупкую девушку, уже молодую женщину, которая когда-то была наложницей его брата. Бирсен-хатун даже не дрогнула, продолжая стоять на коленях. — У тебя есть, что сказать? — спросил Повелитель. — Я виновата, я не уследила, — слова, сорвавшиеся с губы наложницы брата, удивили султана. Он ожидал услышать мольбы о пощаде. — Я готова нести наказание, молю только, не отдавайте меня в руки Айнур. — Неужели ты так боишься своей сестры? — спросил султан, разглядывая девушку. Он редко обращал на нее внимание, она была подле Айнур девять лет, но всегда находилась в ее тени. — Она меня убьет за Селима. Собственными руками жизнь из меня выжмет, — всхлипнула Бирсен. — Как же я посмотрю ей в глаза, как? — наложница всхлипнула и затряслась об беззвучного плача. Кажется, ее больше пугала не смерть, а то, что она так подвела свою сестру. — Нет мне прощения.       Неожиданно для себя султан Мехмед ощутил жалость, гнев куда-то испарился, ярость снова ушла в глубины души, султан тяжело вздохнул. — Возвращайся в покои сестры. Присмотри за шехзаде Селимом, — произнес Повелитель, удивив Бирсен. Она подняла на него удивленный взгляд заплаканных глаз. — Айнур… — прошептала служанка. — Ты ее так боишься. Удивительно. — Вы ее не знаете так, как ее знаю я, — покачала головой Бирсен-хатун. — В таком случае иди в покои Валиде Султан, там, должно быть, сейчас Асхан Султан, ей нужно внимание и ласка, — велел падишах.       Бирсен тяжело поднялась с пола и пошатнулась — она не ела с самого утра, смотря за племянниками. Султан Мехмед придержал ее под руку, отчего девушка отшатнулась от него. Поклонившись, служанка покинула покои падишаха.

***

      Айнур Султан вышла из кареты в темноте ночи и даже не поежилась от пронизывающего холода. Она не ощущала холода, не чувствовала, как от мелкого дождя накидка становиться мокрой, не ощущала ветра, обвевающего ее бледные щеки.       Султанша забежала во дворец и побежала по его коридорам, к своим покоям. Когда к ней прибыл гонец из Топкапы и сообщил о несчастном случае, Айнур сперва не поверила, думала, что он просто ошибся, что ее сын не мог стать жертвой несчастного случая. Однако, когда до нее дошел смысл послания, она пришла в ужас. О, нет, только не Селим, не ее сын.       Айнур Султан любила сына больше жизни, больше себя и больше султана. Возможно, она была не самым лучшим человеком, но матерью была хорошей. Султанша любила сына не потому, что он был ее опорой и на нем держался ее султанат и власть, а потому что он был даром от любимого мужчины, которой Айнур обожала и возвела в культ. Селим был во всем похож на мать, вобрал многие черты ее характера, он связывал Айнур с султаном Мехмедом.       Айнур Султан, пока бежала по коридорам дворца, запыхалась. Платье, промокшее от влаги улицы, путалось под ногами и несколько раз женщина едва не упала. Светлые волосы, собранные в простую косу, растрепались и лезли в покрасневшее лицо. Наконец, Айнур Султан добежала до дверей в свои покои и замерла, глядя на стражников у дверей, который стояли и смотрели на нее с сочувствием. — Пропустите меня к сы… — заплетающимся языком начала говорить султанша, чьи глаза были красными от едва сдерживаемых слез. Но не успела она договорить, как евнухи распахнули двери покоев.       Айнур вошла в них на подкашивающихся ногах, чтобы крик, полный боли и ужаса, сорвался с ее бледных губ.       Лекари накрывали тело светловолосого ребёнка белой простыней. Айнур Султан со стоном осела на ковер, вытаращив глаза на кровать. — Айнур, прими мои соболезнования, — к султанше подошла Гюльбахар Султан, которая протянула ей руку, чтобы помочь женщине встать. Но Айнур не приняла ее помощь. Вместо этого наложница подползла к кровати и, поднявшись на дрожащий ногах, стянула с тела сына белую простынь, которой его укрыли.       Болезненный вопль, полный боли и отчаянья вырвался из груди Айнур-хатун. Женщина кинулась к бездыханному сыну, начала гладить его по светлым волосам, по щекам, по посиневшим рукам со следами мелких кровоизлияний. — Мой сын, мой львенок, мой шехзаде, — бормотала она надломленным голосом. — Ты, должно быть, устал, решил поспать. Спи, моя душа, спи. Мама рядом…       Гюльбахар Султан, стоящая за спиной Айнур, прикрыла глаза, по ее щекам заструились слезы печали. Она тоже была матерью, она понимала горе соперницы. Соперницы ли? — Почему он такой бледный? — спросила Айнур-хатун, обернувшись на Гюльбахар. — Должно быть, замерз.       После этих слов, женщина начала укрывать тело ребенка одеялом, напевая ему колыбельную на родном греческом языке.       Гюльбахар, чувствуя, как от слез становиться тяжело дышать и не в силах видеть картину, как Айнур баюкает мертвого сына, поспешила отвернуться и хотела убежать из покоев, когда вдруг налетела на кого-то. Подняв голову, женщина увидела бледного и мрачного султана Мехмеда, который вдруг сгреб ее в охапку и прижал к себе так, словно это у нее, а не у Айнур, умер ребенок.       Гюльбахар Султан замерла в объятьях султана, а после со стоном боли и печали обняла его в ответ, как когда-то давно, кажется, в другой жизни, когда он был шехзаде, а она простой фавориткой.       Повелителя била нервная дрожь, а его дыхание пахло вином. Кажется, он был пьян. Гюльбахар ненавидела запах вина, но готова была потерпеть неудобства, зная, что султану нужно утешение.       Айнур-хатун тем временем, не замечая никого и ничего, продолжала петь песню мертвому сыну, и слова этой песни, колыбельной на греческом языке, въедались в душу Гюльбахар.       Спустя несколько часов, когда тело шехзаде Селима удалось вырвать из рук помешавшейся от горя Айнур-хатун, а ее саму усыпить, Гюльбахар Султан не знала покоя в своей опочивальне. Она переоделась ко сну в сорочку из фиолетового шелка. Ее рыжие волосы вились до самой талии, а на щеках горел болезненный румянец.       Сердце женщины разрывала боли и тоски. Она представляла себя на месте несчастной Айнур-хатун, которая сегодня потеряла сына. О, как же она переживёт эту трагедию, как оправиться? Найдет ли в себе силы жить дальше, хотя б ради дочери? Гюльбахар хотела бы верить, что найдет.       Султанша так же волновалась за своих детей. Ханзаде держалась молодцом, а вот Осману, после того, как ему сообщили о смерти брата, стало дурно. Гюльбахар боялась, как бы не вернулась падучая болезнь. Навестив сына и посидев немного с ним, Гюльбахар оставила его под наблюдением лекарей, борясь с желанием остаться в его покоях. Но шехзаде было уже четырнадцать, не маленький уже, почти мужчина. Скоро Повелитель вручит ему саблю и назначит санджак-беем Манисы, и Гюльбахар уедет с ним.       Не в силах успокоиться, Гюльбахар Султан села на тахту и принялась за вышивку. Вышивка всегда ее успокаивала. Можно сказать, она нашла в рукоделии утешение. Когда Гюльбахар Султан, наконец, вышила три алые розы, которые она так любила, двери в опочивальню распахнулись, и кто-то вошел. Думая, что пришла Фатьма-хатун с какими-то новостями, султанша, даже не понимая от вышивки головы, спросила: — Что-то с Османом?       Ответа не последовало. Гюльбахар султан подняла взгляд от вышивки и замерла в удивлении. Султан Мехмед, облаченный в ночные одежды, прошел вглубь опочивальни. — Повелитель, — Гюльбахар поспешила встать и поклонилась мужу и отцу своих детей. — Что вы?.. — Молчи, просто молчи, — процедил султан Мехмед заплетающимся языком. Он нетвердой походкой дошел до первой жены и остановился напротив нее, глядя затуманенным взглядом в ее удивленные глаза. В следующий миг Повелитель поднял руку и провел пальцами по щеке жены. — Я скучал.       А в следующий миг произошло то, чего Гюльбахар Султан меньше всего ожидала. Повелитель шагнул к ней, сгреб ее в свои сильные объятья и впился требовательным поцелуем в ее пухлые губы. Султанша дернулась от неожиданности, но затем, ощутив, как тело отозвалось странным, почти уже забытым жаром на действия Повелителя, ответила на этот поцелуй.       Наверное, завтра утром они оба пожалеют о случившемся. Султан Мехмед снова ее забудет, как когда-то. А Гюльбахар будет довольствоваться воспоминаниями. Но сейчас это не имело никакого значения. Гюльбахар Султан обвивал руками шею мужчины, прижимаясь грудью к его груди. Руки Повелителя бесстыдно заскользили по соблазнительному и все еще красивому телу наложницы.       Утром следующего дня Гюльбахар Султан проснулась, но не спешила открывать глаза. Произошедшее ночью, ласки султана, его горячие поцелуи, сильные руки, сжимающие ее пышную грудь — все казалось сном. Сладким сном, от которого становилось тепло внизу живота.       Султанша открыла глаза. Она лежала на животе и смотрела на столбик кровати, и кажется, была обнажена. Неужели это не сон? Гюльбахар поднялась на четвереньки и огляделась. Рядом с ней спал султан Мехмед, укрытый по пояс одеялом. Сама Гюльбахар была обнажена, ее сорочка лежала у кровати фиолетовым облаком.       Гюльбахар Султан со стоном вновь легла на подушки. О, Аллах, что же ей делать? Она давно научилась не думать о султане, как о любимом мужчине, с таким трудом поборола в себе чувства к этому жестокому, но красивому мужчине. И теперь годы труда обернулись прахом из-за минутной слабости.       Главное, не влюбиться в него снова. Гореть в огне ревности, страдать от безответной любви — удел юных наложниц и фавориток, а она султанша, мать первого наследника престола.       Пока Гюльбахар Султан собирала по осколкам детали минувшей ночи, проснулся султан Мехмед, который выглядел не лучшим образом. Кажется, выпитое накануне вино, которым он стремился залить горе, сказалось на нем. — Вели подать завтрак, — хрипло сказал Повелитель, лежа в постели первой жены. Гюльбахар Султан поспешила выполнить приказ. Она выбралась из постели, пытаясь прикрыть наготу, чем вызвала у Повелителя усмешку. Накинув на плечи халат, Гюльбахар смущенно посмотрела на султана. — Знаешь, как будто бы и не было всех этих лет, словно я снова шехзаде, а ты просто Ирина. Вот бы вернуться в те времена, — с противоестественной тоской в голосе заметил Повелитель. — Нам нужно поторопиться, сегодня… — пробормотала Гюльбахар Султан, запинаясь. — Я знаю, что сегодня похороны Селима, — перебил жену султан Мехмед, укрываясь одеялом с головой, словно хотел малодушно сбежать от происходящего ужаса.