Перекрестки судеб

***

Стамбул. Октябрь 1591 года.

      Хотя уже давно наступило утро и время приближалось к полудню, они все еще находились в постели, наслаждаясь лаской друг друга. К счастью, служба у Османа в этот день начиналась не с утра. Пользуясь этим, супруги нежились в постели. Они позавтракали в покоях и вернулись в кровать. Султанзаде Осман сидел на кровати, прислонившись спиной к изголовью. Айлин лежала рядом с ним, положив черноволосую голову на колени мужа, который перебирал пальцами длинные волосы жены. Султанша жмурилась от удовольствия и мечтательно улыбалась, что казалось противоестественным. Обычно Айлин Султан держала себя строго и даже высокомерно. — Говорят, что Повелитель подумывает о военном походе, — произнесла задумчиво султанша, открыв глаза. Осман вздохнул, и его серые глаза затянула пелена размышлений. — Неужели второй наш ребенок родится, когда тебя не будет рядом? — капризно спросила Айлин Султан, надув губы, как ребенок. Султанзаде Осман как-то грустно улыбнулся жене и, наклонившись, поцеловал ее в лоб. — Надеюсь, поход начнется, когда ты уже разрешишься от бремени, — ответил Осман, осторожно коснувшись живота супруги так, словно прикасался к какой-то святыне. — Ты не можешь остаться в столице? Например, охранять престол? — спросила Айлин Султан, которая не хотела расставаться с любимым человеком. Когда они поженились, султанша не верила такому счастью. Два года султанзаде Осман жил с женой в собственном дворце, но спустя два года после никяха началась военная кампания против Персии. Осман отправился сражаться за султана Мехмеда, оставив беременную жену в столице.       Каждый месяц они обменивались письмами. Султанзаде посвящал жене стихи, Айлин хранила их в шкатулке, украшенной серебром и золотом. Когда тоска по супругу становилась совсем невыносимой, Айлин перечитывала их, так ей казалось, что Осман рядом. К счастью, их разлука закончилась. Султанзаде вернулся целым и невредимым. Он еще больше возмужал, мышцы, оплетающие его тело, стали крепче и больше, изменился взгляд серых глаз. Осман отрастил бороду, как когда-то его отец. Он изменился, но неизменным осталось чувство в его глазах. Осман смотрел на жену, как на сокровище, и такое обожание окрыляло Айлин. Она даже не подозревала, что однажды сможет стать хорошей женой, любящей матерью и столь добродетельной женщиной, чье имя известно даже за пределами столицы.       Айлин Султан не хотела расставаться с мужем. Ей все время было мало его внимания, она стремилась продлить миг счастья, упиться им. Османа подобное положение дел устраивало. — Я верный соратник султана Мехмеда, моя госпожа, я должен быть рядом с ним как в мирное время, так и в военное, — сказал Осман. — Это мой долг. — Ты не просто его слуга, Осман. Ты член династии. Султанзаде, — промолвила, хмурясь, султанша. — Значит, ответственности на мне больше, чем на простых рабах и слугах. Благо султана — мое благо. Планы султана — мои планы, — уверенно проговорил Осман, и в его серых глазах отразилась решимость и вера.       Айлин Султан вздохнула. Она знала упрямый нрав мужа, и в тайне гордилась его высокими моральными принципами и верностью правящему падишаху. Султанша сама была таким человеком. Если она во что-то верила, то до конца. Эту черту характера ей привил покойный отец. — Значит, наш сын с большой долей вероятности появится на свет, когда тебя не будет рядом, — сказала султанша. — Какое имя мне ему дать? — спросила она, вглядываясь в лицо мужа. Он задумался, нахмурив темные брови. — Рустем, в честь моего отца Великого Визиря Дамата Рустема-паши, — уверенно проговорил Осман поглаживая жену по темным, прямым волосам. Айлин медленно кивнула и о чем-то задумалась, хмуря темные, густые брови. Это не укрылось от взора ее мужа. — Что такое? Не понравилось имя? — спросил он встревоженно. — Понравилось, — ответила Айлин, натянуто улыбнувшись. — Просто я подумывала над именем Мустафа или Баязид, так звали моих братьев. Жаль, что тебе не довелось узнать их поближе. Вы бы поладили. — У нас будет много детей, Айлин. Для каждого найдется достойное имя, — ответил султанзаде Осман, снова с любовью взглянув на выпирающий под ночным платьем живот жены. Айлин согласилась с ним, наслаждаясь близостью любимого человека.       Ее радости и счастья совсем не разделяла старшая сестра, Хатидже Султан, которая сидела на тахте в главных покоях и, глядя в окно, наблюдала за тем, как ее муж, Аяз-паша, собирается в дорогу. Слуги седлали лошадей, которые топтались перед дворцом. Хатидже Султан напряженно смотрела на них, больше всего на свете боясь случайно себя выдать.

***

Утром, после очередной мучительной ночи, султанша, ощущая тяжесть на душе, собралась на прогулку. Она любила гулять в ранний час, когда мир только-только просыпался. Вот и сегодня Хатидже не изменила привычке. Облачившись в теплое платье и накидку из дорогого черного меха, султанша торопилась в сад, радуясь, что муж уже покинул спальню. Видеть и слышать его она не хотела. Ночью он в очередной раз уничтожим ее морально, твердя, что Хатидже настолько никчемна, что даже ребенка родить не может. Он словно специально бил по самому больному, видя, как его слова действуют на жену.       Когда султанша проходила мимо кабинета мужа, она услышала крайне интересный диалог. — Отправь подарок Ильясу-паше, он пока наша основная цель, — говорил Аяз-паша, но Хатидже ничего не поняла. — Мы должны окружить Повелителя нашими людьми, чтобы в нужный час никто не смог ему помочь, — на этих словах Хатидже вздрогнула и поспешила уйти от греха подальше, но султанша случайно уронила кувшин, стоящий в коридоре на подставке. Девушка поспешила скрыться, пока ее не поймал за подслушиванием муж.       Хатидже Султан ушла в сад, пребывая в мрачном и озадаченном настроении. Слова мужа отдавались в душе, заставляли переживать и тревожится. Он что-то замышлял против Ильяса-паши и зачем-то хотел окружить султана предателями. Впрочем, не трудно додуматься зачем. Чтобы осуществить переворот.       Хатидже не знала, как ей реагировать на подобные новости. Доказательств у нее не было, а без них ей никто не поверит, у Аяза много заслуг, и султан может не поверить словам племянницы. Да и не трудно догадаться, кто стоит за идеей переворота. Хатидже знала, что ее матушка, Михрумах Султан, жаждет власти, и подозревала, что орудием в ее руках станет маленький Сулейман. Еще Хатидже понимала, что султан Мехмед не простит предательства и без труда и раздумий приговорит шехзаде Сулеймана и всех причастных к смерти. В том числе и Михрумах. Да, у Хатидже были очень натянутые отношения с валиде, точнее их совсем не было, но мать есть мать. При всех разногласиях султанша никогда бы не смогла ее погубить.       И вот теперь султанша терзалась раздумьями, с одной стороны сестра Айлин и ее муж, которые поддерживают султана Мехмеда и ненависть к Аязу. Подозрение в предательстве — весомый повод для развода и способ избавиться от ненавистного брака. С другой — жизнь маленького Сулеймана и Михрумах Султан. — Решила проводить мужа на службу, как и подобает хорошей жене? — вырвал султаншу из размышлений насмешливый мужской голос. Хатидже Султан вздрогнула и, втянув голову в плечи, встала, хотя это Аяз должен кланяться и вставать при ее появлении. — Вы скоро вернетесь? — спросила дрогнувшим голосом Хатидже, с опасением глядя на высокую и мощную фигуру мужа. Аяза-пашу можно было назвать красивым мужчиной, если бы не ее вечно мрачный вид. Карие глаза паши отливали металлическим блеском, губы были плотно сжаты, глаза имели хитрый и злобный прищур. Хатидже сколько помнила этот брак, всегда боялась мужа. А он ее презирал, считал слабой и недостойной его внимания и ласки. Кажется, он вообще не мог испытывать теплых чувств. — Уже соскучилась? — спросил Аяз, поправив черную чалму с драгоценной брошью на ней. Эту брошь ему подарил покойный шехзаде Абдулла в знак особого расположения. — Просто интересно, — сконфузившись, ответила Хатидже Султан, отводя взгляд. Она все пыталась не выдать себя, боялась реакции мужа. Аяз всегда и все держал под контролем и, когда что-то шло не по плану, то очень гневался. Пожалуй, поэтому его слушали члены Совета Дивана. Но в последнее время в совете произошел раскол. Война за власть и влияние была на пороге.       К счастью, Аяз-паша не заметил перемен в поведении жены. Он считал ее слабой и глупой, неспособной на ложь и хитрость, значит, недостойной его внимания. Хатидже с облегчением вздохнула, думая над тем, что ей делать с полученной информацией. Отправиться к Айлин и рассказать ей? Тогда уже к вечеру этого дня шехзаде Сулейман будет убит, а палачи отправятся в Акшехир за головой Михрумах Султан.       Молчать и бояться? А вдруг у Аяза все получится? Султанша предпочла отогнать от себя дурные мысли и не принимать столь серьёзных решений. В противовес Айлин султан она не умела нести ответственность. Разучилась. Вместо этого Хатидже решила чуть позже съездить в Топкапы, но не для аудиенции с султаном Мехмедом, а для встречи с Райхан Ханум. Почему-то в принцессе она увидела родственную душу, и как никто другой понимала ее безвыходное положение.       Райхан Ханум тоже была обречена на брак с нелюбимым мужчиной, которого она ненавидела и боялась. Она тоже была раздавлена потерями и болью, но никто этого упрямо не замечал. Весь вид принцессы буквально кричал, что она нуждается в помощи, но обитатели Топкапы в упор ничего не видели и не слышали.       Хатидже прониклась к принцессе симпатией. По возможности она навещала ее, дарила подарки, гуляла с ней в саду, но ни разу Райхан не наградила ее улыбкой или добрым словом. Девушка волком глядела по сторонам, и в глазах ее горела безысходная ненависть.

***

      Султан Мехмед Хан пребывал в хорошем расположении духа, что случалось очень и очень редко. Впервые за долгое время он ощущал покой и умиротворение на душе, словно раны, полученные много лет назад, затянулись и перестали его волновать. Когда Повелитель пришел в покои матери, чтобы по традиции получить благословение перед очередным советом дивана, Дефне Султан проверяла расходные книги гарема. Расходы увеличились, поскольку после успешной военной кампании увеличилось число наложниц в гареме.       Султан Мехмед являлся ценителем женской красоты. Но в последний месяц только одна наложница посещала его покои, что очень не нравилась женам султана и его фавориткам. Число недовольных росло и в первую очередь от них страдала любимица падишаха Хандан. К счастью, пока до бунта дело не доходило, и девушку никто не трогал. Но Дефне Султан прекрасно понимала, чем все это может обернуться. Рабыни боялись гнева Повелителя, но скоро военный поход, а значит Хандан останется без должной защиты и внимания. Дефне Султан кожей ощущала напряжение и угрозу. То, что затаились Айнур и Халиме тоже не внушало оптимизма. Эти две султанши точно не потерпят конкуренции и избавятся от хатун. Дефне же хотела уберечь столь редкий алмаз, как Хандан. Давно ее сын кем-то так не увлекался. — Мой султан, — улыбнулась Валиде, закрыв расходную книгу. Она отдала ее Нефизе-калфе, своей преданной и верной тени. Калфа, поклонившись Повелителю, удалилась, бережно держа книгу в руках. Валиде Султан, дождавшись, когда сестра скроется за дверьми, встала с тахты и протянула сыну руку, которую он с почтением поцеловал, погладив уже дряблую кожу на материнских руках. Султану было больно видеть, как стареет мать. Он делал вид, что все хорошо. Но на самом деле страх овладевал его сознанием всякий раз, когда Повелитель замечал седину в некогда золотых волосах матери, сеточку морщинок вокруг глаз, опущенные уголки ее губ. — Как вы, мама? — спросил султан Мехмед, по-хозяйски устраиваясь на тахте. Он помнил, как играл в покоях управляющей совсем мальчишкой, когда еще была жива сестра отца, Михримах Султан. Столько лет прошло, а покои остались неизменны. Только хозяйка сменилась. — Я в порядке, Мехмед, — взяв сына за руку, как ребенка, промолвила Валиде, чутко улыбаясь. Она заглядывала в его глаза, пытаясь найти в них ответы на все свои вопросы. Они всегда были близки, хотя в юности Мехмед часто испытывал терпение матери и проявлял упрямый характер. Один брак с Амрийе чего стоил, ох и волновалась тогда Дефне. — Хандан-хатун витает в облаках, — усмехнулась Дефне Султан, вспоминая свою молодость и влюбленность в султана Баязида, тогда еще шехзаде. — Девушка тебе понравилась? — спросила валиде, видя, как нахмурился ее сын, явно недовольный темой разговора. Он как всегда держал чувства при себе. Когда-то давно, кажется, в другой жизни Дефне Султан точно так же выпытывала у сына приглянулась ли ему Гюльбахар. Шехзаде Мехмед тогда ответил, что подарок пришелся ему по вкусу. — Она очень чистая и невинная. Удивительно, но мне это нравится, — ответил Мехмед, немного погодя. — Но не думаю, что я влюблен в нее, — Дефне Султан поджала губы, видя, что сын что-то скрывает.       Неужели, Амрийе Султан теперь пройденный этап? Дефне всем сердцем желала этого, но боялась спугнуть удачу. Султан Мехмед сам страдал от потери и мучил окружающих. В первую очередь от него страдали его женщины. Гюльбахар Султан смогла справиться с чувствами, Халиме, кажется, не подалась им, что очень и очень хорошо. Ее сердце не ведает боли от разбитого сердца. А вот Айнур Султан и Мехрибан Султан страдают и мучаются. Дефне Султан видела их метания, видела боль в их глазах, и испытывала к ним жалость. Она прекрасно знала, что могут чувствовать отверженные и брошенные женщины. Но, к счастью, султан Баязид хотя бы питал к ней, своей хасеки, нежные чувства. Султан Мехмед же не любил жен. Мехрибан-Измир стала женщиной на одну ночь, неудавшейся попыткой вытеснить из покоев шехзаде Амрийе Султан. Айнур Султан имела неосторожность быть похожей на Амрийе Султан, погибшую от рук разбойников.       Валиде Султан в глубине души понимала, что рано или поздно ряды отверженных и брошенных женщин пополнит и Хандан-хатун. Она слишком хорошо знала нрав своего сына, слишком хорошо понимала его. Пока он увлечен, Хандан для него приятна и интересна, но очень скоро ее чувства начнут его раздражать. Султан захочет чего-то нового и интересного. Мехмед охладеет к наложнице, и тогда ее останется лишь пожалеть. Дефне Султан надеялась оттянуть этот момент, чтобы фаворитка забеременела и родила султаншу или шехзаде в качестве утешительного приза. Да, ранее Дефне надеялась, что Хандан станет для султана Мехмеда пристанищем, тихой гаванью. Однако со временем, узнавая Хандан получше, Дефне понимала, что у девушки просто нет шансов в борьбе за место возле Мехмеда. Она была слишком чистой, слишком доброй и нежной, рядом с Мехмедом такие люди не выживали.       Хуже всего было не осознание того, что очередная попытка найти подходящую девушку для сына не увенчалась успехом, а то, что Дефне Султан сама бросила Хандан в объятья отпрыска, зная, что ее ждет рядом с ним. — Рада, что девушка пришлась тебе по вкусу, — ответила Дефне Султан ровным тоном. Ей было не приятно от того, что нужно сделать, что она должна сделать, но это для общего блага и спокойствия в гареме. — Ты уже больше месяца не желаешь видеть никого другого. — Разве это плохо? — спросил султан Мехмед, не понимая, почему матушка начала этот бессмысленный на первый взгляд разговор. — Вы же хотели, чтобы я нашел себе любимицу. — Да, хотела… — удрученно вздохнула Валиде Султан, разгладив складки на подоле платья песочного цвета. — Но гарем есть гарем, Мехмед. Нельзя выделять кого-то одного. Этим ты только усугубляешь положение Хандан-хатун. — Не понимаю, — произнес мужчина, хмурясь. Его глаза отдавали свинцовым блеском, он казался напряженным и встревоженным. — Самая страшная война идет за султанские покои, сынок. Так было всегда. Ты даже не представляешь на что способны женщины ради любви и из-за ревности. Поверь, в гареме сейчас растет недовольство. Девушкам не нравится, что твои покои посещает только Хандан, — тщательно подбирая слова, говорила Дефне Султан, заглядывая в глаза сына. Тот не возражал, а внимательно слушал матушку. — Они не посмеют ей навредить, — процедил султан Мехмед, понимая, к чему клонит мать. — Сейчас не посмеют. А когда ты уйдешь в поход? Я, конечно, буду оберегать ее, как и остальных, но женщины очень коварные существа. Одна Айнур чего стоит, — покачала головой Дефне Султан, как бы между делом приплетая к разговору Айнур. Султанша затаилась, не покидала покоев, и Валиде Султан доложили слуги, что между султаном и его женой случилась ссора. Повелитель молчал о причинах раскола, Айнур тоже хранила все в секрете, разве что вела себя еще невыносимее и наглее. — Айнур не тронет Хандан, — уверенно заметил Мехмед, вспоминая беседу с женой и ее слезы. Она боялась его, а страх связывает людям руки. Порой, страх — лучшая защита от глупостей. — Ты плохо ее знаешь, — ответила Дефне Султан. — Помимо Айнур есть и другие, которые могут навредить ей. — Что вы предлагаете? — сдался султан Мехмед, которому уже надоела беседа. Валиде закусила губу, как делала всегда в минуты сомнений, но все же заговорила: — Возьми еще фавориток. Пусть они посещают твои покои, чередуясь с Хандан. Тогда количество недовольных уменьшится, традиции будут соблюдены… — Ах, вот что вас волнует. Традиции и обычаи, — усмехнулся султан Мехмед. — Как я не догадался, помню, вы и из-за Амрийе устраивали подобные беседы. Но Амрийе больше трех лет была моей единственной и любимой женщиной, и ничто с ней не случилось… — Не считая того, что озлобленная и униженная Гюльбахар едва не задушила ее вскоре после никяха, — ехидно заметила Дефне Султан в ответ на слова сына. Тот поджал губы, вспомнив тот эпизод. О, тогда он с трудом сдержался, чтобы не ударить провинившуюся жену. Настолько велик в нем был гнев. — Амрийе смогла выжить в гареме и выстоять, поскольку всегда была сильной. Хандан же слабая и беззащитная. Не надо давать наложницам лишний повод для ненависти. — Что ж, — вздохнул султан Мехмед, закатив глаза. — Если вас это успокоит, и вы так волнуетесь о Хандан, я позову к себе кого-нибудь в эту ночь. Точнее вы отправьте, а то я мало кого запомнил, — усмехнулся мужчина, вспоминая череду образов. — Хорошо, — кивнула Дефне Султан, довольная, что все же смогла сына хоть в чем-то убедить. Султан Мехмед славился категоричностью и упрямством, если он принимал решение, то никакая сила не могла на него повлиять. Однако его мать временами могла найти рычаг для давления, что играло ей на руку.

Топкапы. Покои шехзаде Османа.

      Когда она вошла в опочивальню наследника престола, то с изумлением увидела на полу разбросанные листы пергамента с чертежами и набросками. Подняв один из них, султанша развернула его и увидела портрет молодой и красивой девушки, почти ребенка. Разумеется, она узнала ту, кто послужила натурщицей.       Озабоченно нахмурившись, Гюльбахар Султан рассматривала рисунок, думая о том, не рановато ли ее сын увлекся противоположным полом. Да ему уже почти четырнадцать лет, но все же… Султанша переживала за отпрыска. Еще и разговор предстоял серьезный. Где же Осман?       Гюльбахар сложила рисунок несколько раз и спрятала в рукаве платья. Женщина окинула взором опочивальню, хмуря коричневые брови. В покоях царил беспорядок. Когда Осман работал, он не давал слугам убирать в покоях, говоря, что уборка прогоняет вдохновение. Гюльбахар понятия не имела, в кого пошел ее сын любовью к рисованию. Но пока увлечение искусством мешало шехзаде Осману осваивать воинское мастерство. Шехзаде старался на уроках с Рамилем-агой. Но из-за того, что по ночам он не спал, а читал или рисовал, утром он клевал носом и пропускал удары. Гюльбахар Султан каждый раз с тревогой видела на коже сына все новые и новые ссадины и синяки. Осман каждый раз отмахивался от заботливых рук матери и ее расспросов, но она-то видела, что юноша работает на износ.       Султанша прошла на террасу, поскольку дверь на нее была распахнута и ветер гулял по покоям. Видимо, он и раскидал листки по покоям. Увидев Османа сидящим на диванчике и запустившим пальцы рук в русые волосы, Гюльбахар заволновалась. — Шехзаде, сынок, — произнесла она, сделав шаг к сыну. Тот вздрогнул и поднял голову, посмотрел на мать немного задумчивым взглядом и как-то нервно вздрогнул. — Валиде, — с почтением сказал Осман, поднявшись с дивана и сделав шаг к матери. Он взял ее руку и поцеловал, как требовали приличия. — Ты не заболел? — спросила султанша с волнением. Она коснулась рукой его лба, проверяя есть ли жар. — Сколько раз тебе говорить не сидеть на террасе, завывают холодные ветра, еще заболеешь… — Я в полном порядке, мама, — нетерпеливо сказал Осман, взяв мать за руку и увлекая ее в покои. Та подалась, продолжая причитать о необходимости беречь себя и тепло одеваться. На все это Осман лишь терпеливо улыбался, давя желание закатить глаза. Валиде всегда очень о нем пеклась, даже Ханзаде она так не берегла, как его. Может, потому что Ханзаде с детства не нуждалась в поддержке и внимании? — Зачем вы пожаловали, стряслось что? — спросил Осман, закрыв двойные двери на террасу. Он оглядел масштабы погрома и покачал головой. — Может, позвать слуг? — спросила Гюльбахар, проследив за взглядом сына. — Нет, спасибо. Я сам наведу порядок, — слишком резко возразил Осман, но тут же поспешил сгладить острый угол улыбкой. Он указал матери на тахту, а сам сел на подушку, рядом с ней. — Хорошо, — с сомнением оглядев погром, царящий в покоях, сказала султанша. Она обратила взор голубых глаз на сына, разгладила несуществующие складки на юбке темно-синего платья, в котором была в этот день, натянуто улыбнулась отпрыску. Шехзаде Осман нахмурился, он прекрасно чувствовал настроение матери и всегда с точностью мог сказать, что ее тревожит. — Сынок, ты уже достаточно взрослый, чтобы понять, ты — будущее этого государства, — начала говорить Гюльбахар. — Одному Аллаху известно, кому перейдет трон, мама, — хмурясь, ответил Осман, как всегда поражая мать здравомыслием. — Твой отец желает, чтобы его дело унаследовал ты. Именно поэтому султан Мехмед желает укрепить твою связь с Персией, — подняв руку, чтобы призвать сына к тишине, сказала Гюльбахар Султан, глядя в глаза сыну. Тот вскинул брови в удивлении, не понимая, к чему ведет мать. Даже мимикой шехзаде походил на отца, отчего султанша ощущала горечь и сожаление. Хотела бы она видеть в единственном сыне свои черты. — Для блага государства между тобой и внучкой покойного шаха Исмаила, Нурефсун Ханум, будет заключен брак. — Брак? — с изумлением переспросил Осман, вздрогнув. Он покачал головой, словно не верил в слова матери и насупился, недовольный, что такое решение приняли без него. — Да, это будет политический союз, который укрепит твои позиции, выделит среди шехзаде, — сказала Гюльбахар, взяв сына за руку. Тот неуверенно кивнул, все еще выглядя растерянным. — У меня будет жена, а я даже не знаком с ней, — усмехнулся Осман. — А если она не придётся мне по вкусу? — невесело спросил он, глядя в глаза матери, словно ища у нее поддержку. — Нурефсун пребудет следующей весной, вы познакомитесь, — ответила Гюльбахар. — Даже, если ты ее не полюбишь, у тебя будет свой гарем, жены и наложницы. — Нурефсун пребудет следующей весной? — изумился шехзаде Осман. Сейчас, когда он разволновался, на его бледных щеках вспыхнул румянец, отчего юноша выглядел еще краше. Осман нервничал и испуганно глядел на мать, не понимая, как ему быть. — Не волнуйся, брак будет заключен только через лет пять, видишь ли, принцессе всего двенадцать лет, — успокоила сына Гюльбахар, прекрасно понимая, что такая новость кого угодно удивит и взволнует. Осману, кажется, полегчало. Он успокоился, хотя в глазах его все еще плескался страх и смятение.       Гюльбахар Султан решила увести беседу в другое русло. Начала спрашивать о тренировках, о встречах с отцом, на что шехзаде отвечал односложно, витая где-то в облаках. В конце концов он только что узнал о своей дальнейшей судьбе, так что некая растерянность простительна. Поняв, что сын не настроен на беседу, Гюльбахар покинула покои сына, пряча в рукаве платья рисунок юной и красивой девушки.       Уже в коридоре султанша вытащила из рукава сложенный в трое лист пергамента и развернула его. Оглядев набросок, Гюльбахар в который раз поразилась таланту сына. Девушка выглядела, как настоящая. Интересно, служанка ее дочери знает, что стала музой для шехзаде?

***

      Хандан-хатун и ее подруги, Алие и Мария, сидели в комнате на этаже для фавориток и рассматривали многочисленные подарки от султана Мехмеда. Два больших сундука были открыты, и девушки копались в них, беседуя о всякой ерунде. — Какой красивый гребень, — с восхищением вздохнула светловолосая и голубоглазая Мария-хатун, рабыня родом из русских земель. Он смотрела на серебряный гребень в руках у Хандан с крупными самоцветами. Наложница султана улыбнулась, глядя на подругу, отчего на щеках Хандан появились очаровательные ямочки, а глаза вспыхнули внутренним светом. Видимо, именно этот свет так завлек Повелителя. — Я дарю тебе. Возьми, — сказала Хандан-хатун, протягивая Марии гребень. Девушка замерла на мгновение, с неверием глядя на фаворитку. — Бери-бери, Мария, мне он все равно не нужен. Волосы слишком короткие, — уговаривала Хандан-хатун, и Мария все же приняла гребень. — У тебя очень красивые волосы, — сказала Хандан, глядя на то, как подруга встает с подушек и идет к зеркалу, чтобы закрепить гребень в длинных светлых волосах, собранных в простую косу. — Спасибо, Хандан, — вскрикнула Мария, надев гребень. Она довольно улыбалась и выглядела очень довольной жизнью и собой. — А это тебе, Алие, — произнесла Хандан-хатун, протянув второй подруге браслет. — Спасибо, Хандан, — улыбнулась черноволосая и кареглазая Алие-хатун, принимая подарок. — Ты очень добра.       Наложница султана Мехмеда смущенно улыбнулась и покраснела, слушая похвалу. Она нашла подруг и друзей в гареме. Кого-то она подкупала подарками, кто-то стремился к ней, видя добрый и веселый нрав. Хандан либо любили, либо ненавидели, равнодушным она не оставляла никого. — Повелитель так тебя любит, хатун, постоянно дарит подарки, — сказала Алие-хатун, примеряя золотой браслет. Хандан отвела взгляд, краснея. Девушка знала, что Повелитель увлечен ею, но не верила, что он ее полюбил. Боялась верить в это. Они знаю друг друга всего ничего, да и трудно полюбить кого-то одного, когда вокруг столько красавиц. Одна Алтуншах-хатун чего стоила.       Хандан покосилась на Алтуншах, которая тоже присутствовала в комнате и сидела на своей постели. Наложница читала книгу, хмуря тонкие брови, и Хандан злобно прищурилась, глядя на нее. Да, она одна делала с падишахом постель больше месяца, но в ее сердце все еще жила ревность к другим наложницам, особенно к Алтуншах. Хандан успокаивала себя, что ее соседку по комнате давно забыли и скоро отправят в Старый дворец доживать свой век. Но лучше от этого не становилась.       Хуже всего было не само присутствие Алтуншах и не напоминание о том, что она когда-то тоже была в объятьях султана. А то, что она могла снова стать фавориткой и увлечь повелителя. Алтуншах была весьма красива: круглое лицо, светло-карие, словно янтарные глаза, кудрявые русые волосы, изящные и плавные черты лица, красивые и волнующие изгибы тела. Хандан терялась на фоне Алтуншах и все время боялась за свое будущее рядом с Повелителем. Она была худощавой и нескладной, у нее не было красивых форм, которые так нравились султану, если верить слугам. Лицо у Хандан тоже было простоватым и не отличалось особенной красотой, хотя она была по-своему очаровательной. — Я сегодня снова к нему пойду, — хвастливо сказала Хандан, сама не понимая зачем. Почему-то хотелось досадить Алтуншах, которая итак в последнее время часто лежала в постели и казалась уставшей и разбитой. Но на слова Хандан та не отреагировала, продолжая читать книгу. — Он меня позвал. — Неужели? — с сомнением спросила Алие-хатун. — Сказал, что мы почитаем вечером вместе, — улыбнулась Хандан, вспоминая минувшую ночь, следы от которой были рассыпаны по ее телу. Повелитель совсем не щадил ее и временами забывался, отдаваясь пылу и страсти. Хандан слишком его любила и не замечала грубости и резкости с его стороны. — Повезло тебе, Хандан, — улыбнулась Мария, видя радость в глаза подруги. Девушки снова начали разбирать сундук с подарками, говоря о всякой ерунде. Мария без труда выпросила новый белый платок, а Алие со временем откололась от подруг, с завистью глядя на чужие дары и на их хозяйку. Хандан понятия не имела, что в глазах ее знакомой горит огонь зависти и неприязни, и что та рядом с ней только из-за каких-то благ.       Когда в комнату для фавориток вошла Элдиз-калфа, Хандан-хатун радостно подскочила и поспешила схватить с тумбочки банные принадлежности. Алие и Мария засобирались прочь, Алтуншах лишь поджала губы, но не оторвалась от книги. — Хаммам уже готов? — спросила Хандан, подойдя к Элдиз-калфе, которая с насмешкой на нее смотрела. — Готов, — кивнула калфа. — Но не для тебя, хатун. Алтуншах, удача снова улыбнулась тебе. Повелитель ждет тебя.       Повисла тишина. Присутствующие с недоумением переглянулись. Алтуншах распахнула шире глаза и с удивлением уставилась на калфу, не веря ее словам. Хандан же казалось пришибленной и испуганной. Ее глаза в ту же секунду увлажнились и сделались тоскливо-печальными. Мария поспешила взять подругу за руку, поскольку та казалась оглушенной. Алие тоже решила поддержать фаворитку, хотя в ее карих глазах отразилось злорадство и насмешка.       Алтуншах-хатун резво собрала свои банные принадлежности и ушла вслед за Элдиз-калфой, не замечая, что Хандан тяжело дышит, пытаясь сдержать слезы обиды. — Как же так? — повторяла девушка, глядя прямо перед собой. Губы ее дрожали, нос покраснел. — Все же было хорошо, он же говорил, что мы почитаем вместе… — Не плачь, Хандан, Повелитель любит тебя, — уверяла фаворитку Мария-хатун, отведя ее к кровати. Хандан села, потирая глаза, чтобы в голос не расплакаться от обиды и боли в районе сердца. Она вспомнила, как страдала ее сестра из-за увлечений шехзаде Мустафы и нервно усмехнулась. Глупо было думать, что ее судьба сложиться иначе. — Почему тогда позвал Алтуншах? — севшим голосом спросила Хандан. Ею овладела злость и волнение, хотя обычно она была полна светлыми и добрыми чувствами. Хандан отдала ему самое ценное, что у нее было, единственное, что у нее осталось — честь, а он так пренебрег ее чувствами. Не зря она боялась сближаться с повелителем, все сложилось так, как и думала Хандан, как говорила Рузиля.       Неверие, обида, злость взметнулись в душе наложницы и, подаваясь им, она взвилась на ноги и спешно покинула комнату, оставив подруг в недоумении. Хандан выбежала из гарема под удивленные взгляды рабынь и устремилась к султанским покоям. Ее трясло от непролитых слез, губы дрожали, а глаза лихорадочно блестели. Девушка все пыталась понять причины, по которым султан решил позвать другую женщину. Неужели, она ему надоела?       Остановившись у дверей в покои падишаха, Хандан потребовала стражу впустить ее. Видимо, приказа никого не впускать не существовало, и стража пропустила дрожащую от эмоций фаворитку. Войдя в покои, Хандан огляделась и увидела султана и хранителя покоев, обсуждающих какой-то вопрос. Вернее, Дервиш-ага что-то рассказывал, стоя на ковре перед диваном, на котором восседал падишах.       Увидев девушку, оба мужчины нахмурились. Дервиш поспешил опустить взгляд, а Повелитель удивленно глядел на фаворитку. — С вашего позволения, мой султан, — сказал хранитель покоев и удалился, дождавшись позволительного кивка падишаха. Когда дверь за слугой закрылась, султан Мехмед, прищурив взгляд серых глаз, спросил: — Что стряслось? — Хандан вздрогнула от звука его голоса и подавила желание безобразно разрыдаться от обиды и унижения. Теперь, когда она стояла перед ним, ее решимость таяла, а боль в сердце становилась невыносимой. Однако Хандан сдерживала слезы, сжимая руки в кулаки так, что ее ногти врезались в кожу ладошек. Душевную боль вытесняла боль физическая, удивительным образом становилось чуточку легче. — Вы говорили, что мы почитаем, — дрожащим голосом сказала Хандан, подняв взгляд на Повелителя, который продолжал расслаблено сидеть на диване. От его твердого взгляда по телу наложницы прошла нервная дрожь и страх закрался в душу, но девушка отринула его. Султан был ею увлечен, одаривал ее вниманием и подарками, они провели множество ночей вместе, они беседовали, сидя перед камином. Он говорил, что желает от нее сына… Так почему Повелитель позвал другую женщину? — Планы поменялись, Хандан, — вздохнув, ответил султан Мехмед, отчего Хандан снова отвела взгляд, борясь с желанием расплакаться. — Ты узнала о наложнице? — догадался мужчина, видя нервное и словно затравленное состояние фаворитки. Та понуро кивнула, подняв на мужчину обиженный взгляд, затуманенный слезами.       Султан Мехмед поджал губы, недовольный увиденным. Он не выносил вида женских слез, считая, что таким образом женщины пытаются манипулировать мужчинами. Видит Аллах, так оно и было. Повелитель помнил, как ловко его матушка использовало это типично-женское оружие, заставляя султана Баязида уступать ей.       Мехмед же не хотел ни от кого зависит и признавал лишь силу и ум. Он не любил проявления слабости. А слезы — первый признак этой слабости. Его жены часто плакали из-за его безразличия, пытались надавить на жалость, которой в султане давно не было. Больше всех в этом преуспела Мехрибан Султан, наверное, поэтому султан Мехмед предпочел отдалиться от второй жены, чтобы не слушать ее сетования на судьбу и не видеть горьких слез, катившихся из голубых глаз. — Почему вы ее позвали? — внезапно спросила Хандан, не понятно откуда взяв смелость. Она никогда не была храброй и дерзкой, боялась шагу ступить без руководства и надзора кого-то старшего. В опочивальне падишаха вела себя скромно, временами начиная веселиться, говорить без умолку, чтобы хоть как-то растормошить Повелителя. Но храбрости за ней не наблюдалось никогда. — Потому что захотел, — процедил султан Мехмед, который терпеть не мог, когда женщины лезли в его дела. Только Амрийе Султан имела права говорить с ним о таком и задавать подобные вопросы. Но даже она этого не делала, поскольку была уверена в его чувствах. — А как же я? — плаксиво спросила Хандан, потирая глаза, которые жгло от сдерживаемых слез. — Ты моя наложница, Хандан, будешь ждать своего дня, — терпеливо ответил султан Мехмед, подымаясь с дивана, чтобы подойти к фаворитке. — Но… — начала было девушка, вновь подняв обиженный взгляд на мужчину, и замерла, глядя на его высокую фигуру, приближающуюся к ней. Повелитель остановился в шаге от нее, буравя ее тяжелым взглядом. — Я люблю вас, — зачем-то сказала Хандан-хатун. — И теперь мне больно.       Султан Мехмед вздохнул, понимая метания девушки. Ему нравилось, что его любили и боготворили, но проблема была в том, что он не мог любить так же. Повелитель воспринимал женщин, как некое лекарство от внутренней боли, способ избавиться от воспоминаний, забыться. По сути, он и с Хандан-хатун связался, потому что она даровала ему частичку покоя. Но Мехмед ее не любил. Был привязан, питал к ней какую-то нежность и симпатию, но на любовь это точно не похоже. — Возвращайся в свою комнату, Хандан, — оставив признание девушки без должного внимания, спокойно велел Повелитель, понимая, что, если разговор продолжится, он может разгневаться и обидеть фаворитку резким словом. Султан Мехмед слыл разумным и холодным человеком, но, когда он выходил из душевного равновесия, происходило что-то плохое и жуткое. В первую очередь от его характера страдали самые близкие, Мехмед ранил их, но не мечом, а словами. Он не хотел ломать Хандан, потому что у него были на нее планы.       Фаворитка громко шмыгнула носом, давя всхлипы. В голове не укладывалось, что ее царство в покоях любимого мужчины закончилось. Хотелось сбежать из этого дворца, снова вернуться в Эдирне к сестре и племяннице. Вот почему она покинула их, почему встретилась с султаном?       Хандан-хатун, сгорбившись, словно на ее плечи взвалили непосильную ношу, покинула покои султана Мехмеда, а он смотрел ей вслед, неожиданно для себя открыв жалость. Повелитель хотел бы остановить девушку и провести эту ночь с ней, чтобы не видеть ее слез и печали в голубых глазах, не слышать заглушаемых всхлипов, но в этом случае он покажет людям свою слабость. А Мехмед ненавидел слабость и любые ее проявления. Если он вернет Хандан в покои и ночь проведет с ней, то покажет людям, что и на него можно влиять. Да и приказ о наложнице уже отдан, поздно что-то менять.       Двери за Хандан-хатун закрылись, и Повелитель предпочел вернуться к дивану, на котором лежала книга о военной стратегии, написанная его предком Мехмедом Завоевателем.       Когда Хандан-хатун вышла в коридор из султанских покоев, она оперлась рукой о стену, потому что у нее закружилась голова, а от слез все плыло перед глазами. Девушка закрыла рот рукой, чтобы подавить рвущиеся наружу всхлипы. Так больно ей давно не было. Ревность сжигала разум, обида шипами врезалась в кожу. Девушку трясло, как в лихорадке, и она безобразно всхлипывала. — Хатун, все в порядке? — раздался мужской голос. Хандан поспешила вытереть слезы с щек и подняла взгляд голубых глаз, затуманенный слезами, на хранителя султанских покоев, на Дервиша-агу. — Да, — кивнула наложница и поспешила уйти, помня о том, что беседовать с посторонним мужчиной для фаворитки султана — табу. Дервиш смотрел ей вслед, хмуря темные брови. Почему-то ему самому стало дурно и тоска овладела сердцем, когда он заглянул в голубые глаза фаворитки Повелителя. Обычно она была веселой и непосредственной, напоминала ребенка, поэтому видеть ее слезы было дико и неправильно.       Дервиш Мехмед-ага хмуро посмотрел на запертые двери султанских покоев и вздохнул, понимая, что не ему судить выбор султана Мехмеда. За годы службы он неплохо изучил нрав господина, и знал, насколько он жесток с женщинами. Они не были в его глазах людьми, он играл с ними, как с игрушками, без зазрений совести мог продать на невольничьем рынке, выслать в Старый дворец, играть на чувствах.       Одна Айнур Султан чего стоила. Все обитатели гарема ненавидели султаншу за ее неприятный нрав, за ее жестокость, желчность и высокомерие, но никто понятия не имел, что все это — крик о помощи. Самый громкий крик. Айнур Султан любила, точнее обожала султана Мехмеда, а он отыгрывался на ней по полной программе, вымещая свою боль от потери любимой женщины.       Видя метания белокурой султанши, Дервиш ощущал сожаление. Айнур была очень красива, но столько же несчастна и одинока в толпе людей. Мужчина надеялся, что Хандан не повторит судьбу султанши, но султан Мехмед не остановится.

Вечер того же дня. Топкапы.

      От жара хаммама покалывало кожу, и тело наливалось приятной слабостью и усталостью. Айнур Султан сидела на скамье, щурясь от жара в то время, как ее служанка, Бирсен-хатун, мыла ее длинные платинового оттенка волосы. Султанша взяла с подноса кусочек яблока и отправила его в рот, с наслаждением прожевав его. Она любила кислые яблоки и ничего не могла с этим поделать. — Повелитель совсем забыл обо мне, — тоскливо вздохнула Айнур, вновь ощущая, как тяжесть стягивает грудь. В последнее время она ощущала жуткую усталость и слабость. Хотелось постоянно спать, лежать в постели и не покидать ее. Девушка почти не покидала покоев, мучаясь от головных болей, от боли в разбитом сердце. Лекарша прописала ей сильное успокоительное и отвар от головной боли, но едва ли они помогали. От успокоительного она была заторможена и ощущала еще большую разбитость. От отвара против головной боли ей снились кошмары. — Он вспомнит, Айнур, — вздохнув, заверила сестру Бирсен, которая уже не знала, как ее утешить. — Эта Хандан увлекла его, — со злобой сказала султанша, но в ее голосе отчетливо прозвучала зависть и обида. Даже она в свое время не смогла хоть на мгновение увлечь падишаха. — Я хочу, чтобы она страдала, — тихо произнесла женщина с мстительным удовольствием в голосе.       Бирсен-хаутн вздохнула, закачивая промывать волосы сестры. От обиды и боли Айнур становилась завистливой и мстительной, она постоянно строила коварные планы, думала о лучших исходах, но каждый раз проигрывала в борьбе за место рядом с Повелителем. Постоянно ощущала тоску и печаль, Айнур видела мир в черно-белых красках и хотела, чтобы страдала не только она, но и окружающие. — Не печалься, Айнур, — сказала Бирсен. — Хандан-хатун уже пройденный этап, — султанша напряглась и повернула голову, слушая сестру. — Дефне Султан отправила в покои Повелителя наложницу, Алтуншах.       Сказав это, Бирсен хотела хоть как-то успокоить госпожу, но получила противоположный эффект. Айнур Султан вздрогнула и с горечью покачала головой, ее губ коснулась ухмылка, которой она хотела замаскировать боль от очередного удара от любимого человека. — Это меня мало утешает, — промолвила султанша. — Уйдет одна, придет другая. Какая мне разница, если в его объятьях другая женщина. Я хотела бы, чтобы Повелитель любил только меня, был только со мной. Однако меня он даже не любит.       Плечи Айнур поникли, султанша сгорбилась и закусила губу, чтобы унять печаль и не дать чувствам выплеснуться. Она так устала от всего, ей так хотелось покоя и мира, но как его отыскать, когда на сердце печаль, когда злые ветры ее терзают день ото дня. Раньше Айнур желала любви, теперь она мечтала от нее избавиться. Бирсен закончила промывать волосы госпожи и замерла за ее спиной, борясь с желанием обнять ее и утешить. Когда служанка уже решилась положить руку на плечо сестры, в хамам неожиданно вошли. — Айше, я хочу чтобы ты забрала драгоценности, которые я заказывала, — говорила Мехрибан Султан и ее голос казался удивительно живым и веселым, что казалось странным. Айнур Султан тут же вытянулась в струнку, горделиво расправила плечи, выпрямила спину и надела на лицо очередную маску надменной самоуверенности. Она не любила показывать слабость и печаль, понимая, что враги только и ждут этого и раздавят ее сразу же, как только почувствуют ее слабые места.       Мехрибан Султан вошла в хаммам в сопровождении служанки Айше-хатун и замерла на пороге, с удивлением глядя на Айнур Султан. Мать шехзаде Ферхата делала все, чтобы не пересекаться с кем-то в гареме, особенно с Айнур султан, которую тихо ненавидела. В каждом взгляде Мехрибан видела насмешку и порицание, если в ее присутствии кто-то улыбался или смеялся, то султанша думала, что смеются над ней. Поэтому девушка избегала наложниц и членов семьи. По ее расчетам, хаммам должен был пустовать. Айнур Султан обычно посещала его чуть раньше и уже должна была уйти, но сегодня что-то пошло не так раз две непримиримые султанши встретились. — Мехрибан, — протянула Айнур Султан насмешливым голосом, она сузила глаза и впилась взором в изувеченное по ее приказу лицо соперницы. Соперницы ли? Разве может серая мышка сравниться с ней, с Айнур Султан? — Удивительно, что ты выползла из своей норы. — Ты, как всегда, очень любезна, — нашлась Мехрибан Султан, давя желание убежать прочь, чтобы не видеть насмешливый и чуточку презрительный взгляд светловолосой султанши.       Пытаясь отвлечься, Мехрибан Султан прошла к скамье, напротив скамьи, на которой сидела Айнур. Девушка села и ее служанка начала промывать ее черные прямые волосы, всеми силами пытаясь игнорировать брезгливый взгляд Айнур, которая словно упивалась смятением соперницы. — Интересно, для кого ты стараешься? — с ехидством спросила светловолосая султанша, наклонив голову вправо. Мехрибан Султан напряглась еще больше, боясь спровоцировать очередную ссору. Айнур Султан она ненавидела всем сердцем, желала ей страшных мук, но к действом не переходила, страшась гнева султана. Да и сама по себе Айнур, будучи особой мстительной и жестокой, представляла опасность. — Повелителю ты неинтересна. Он переспал с тобой по ошибке.       Мехрибан Султан дрогнула, поджав губы. Она пыталась игнорировать выпады и слова соперницы, но воспоминания об единственной ночи в объятьях любимого человека настолько въелись в ее память, что султанша каждую ночь лелеяла их в душе, вспоминая настойчивые и умелые поцелуи, ощущение сильных рук на своей талии, размеренные и немного болезненные толчки внутри… Султанша вспоминала единственную ночь, в которую была по-настоящему счастлива и тайком плакала, осознавая одну простую истину — та ночь никогда не повториться. И все из-за шрамов, которыми ее одарила ревнивая Айнур. — А чем лучше вы? — внезапно спросила Айше-хатун, служанка Мехрибан, которая тоже недолюбливала Айнур и видела мучения своей госпожи. Айше считала Мехрибан Султан доброй и чуткой женщиной, ей было больно видеть ее мучения. — Что ты сказала? — спросила Айнур, свирепо сузив глаза. Айше даже не вздрогнула от этого змеиного взгляда, полного ярости и злобы. — Знай свое место, рабыня. А ты, Мехрибан, настолько слабая, что не можешь даже слуг научить манером, не говоря уже о сыне. — Вы тоже рабыня, султанша, — сказала Айше-хатун. — Все мы рабы султана Мехмеда. — Замолчи, — зло процедила Айнур, которая терпеть не могла, когда ей говорили о ее плачевном статусе. Будучи особой гордой и спесивой, султанша всеми силами хваталась за сове знатное происхождение, не в силах понять, что рабство уравняло ее со всеми. В гареме не имеет значения, кем ты была раньше, служанкой или госпожой. Все равны. И есть только один господин — султан.       Понимая, что настроение ее окончательно упало, особенно после всех новостей, Айнур Султан решила покинуть хаммам, не желая продолжать ссору. Айше-хатун задела ее за живое, и теперь султанша пыталась сбежать от правды. — Султана, я слышала, наложница ублажать будет, — внезапно усмехнулась Мехрибан султан, когда светловолосая султанша уже направилась к выходу из хаммама. — Вот и закончилось твое царство, — Айнур Султан остановилась, глубоко вдохнула и выдохнула, медленно обернулась, чтобы наградить соперницу презрительным взглядом. — Пусть ублажает, меня из покоев Повелителя никто не вытеснит, — уверенно сказала Айнур. Ах, хотела бы она сама в это верить. — У тебя же совсем нет шансов.       Сказав это, Айнур Султан неприятно улыбнулась и покинула хаммам, ее служанка поспешила следом. Мехрибан же, подаваясь внезапной и бессильной злости, смахнула с лавки почти опустевший поднос с вазочками из-под фруктов. — Да захлебнется она ядом, — промолвила Мехрибан Султан, ощущая, как ненависть клубится в душе. — Аминь, — улыбнулась Айше-хатун, начав подбирать с пола посуду и фрукты. Девушки переглянулись, радуясь, что они сошлись в ненависти к светловолосой госпоже.       Мехрибан полыхала злобой и обидой, но ничего не предпринимала. Она мечтала, чтобы кара сошла на Айнур и султанша расплатилась за все, что успела натворить за минувшее годы. За шрамы на лице Мехрибан, за ее ревность и боль, за множество мелких и грязных интриг, за злобу, которой она обливала окружающих. Айше-хатун уверяла госпожу, что рано или поздно все совершенные злодеяния обернуться против того, кто их совершил. Мехрибан Султан, которая не могла сама покарать обидчиков, уповала на слова служанки и горячо верила в них.       Айнур Султан тем временем шла по коридору дворца, полыхая от злобы и ярости. Она шипела под нос проклятья в адрес Мехрибан, сжимала руки в кулаки и кляла окружающих, желая выплеснуть весь яд, который стремительно копился в ее измученном сердце. — Айнур, они не стоят твоих переживаний, — говорила Бирсен, осознавая, что ненависть и злоба сжигают душу сестры день ото дня. Она боялась и переживала за нее, но султанша не замечала этого, мечтая только о султане и его ласках.

***

      Опочивальня султана Мехмеда погрузилась в полумрак. Повелитель ласкал наложницу, нависая над ней, пытаясь забыться, но мысли о Хандан-хатун только все портили. Повелитель злился на себя, пытался заглушить мысли, но они все равно не давали ему покоя. Кое-как утолив желание, все же он был вполне себе сильным мужчиной в цвете лет, падишах перекатился на вторую половину кровати и откинулся на подушки, глядя мрачным взглядом в украшенный росписью потолок.       Алтуншах-хатун поспешила стыдливо прикрыть наготу и скрестить ноги, чувствуя, как горячее семя течет по ее ногам. Девушка морщилась от дискомфорта в промежности, султан был не очень-то ласков с ней, впрочем, ее это не задевало. Больше всего ее волновал факт того, что она должна совершить для блага своей семьи.       Наложница посмотрела на браслет из бус на своей правой руке. В одной из бусин, отличающихся по цвету от остальных, спрятан яд. Достаточно одной капли, чтобы Повелитель заболел и умер за считанные часы. Только как осуществить убийство?       Алтуншах лежала, замерев. Со стороны казалось, что она смущена и напугана, но на самом деле девушка расчетливо думала, как ей добраться до подноса с едой, стоящем на столике перед камином. В прошлый раз Повелитель сам пожелал, чтобы они разделили ужин вместе. Сейчас он был мрачен и явно не настроен на продолжение вечера. — Принеси мне вино, — велел султан Мехмед, не ведая, что вручает свою судьбу в руки убийцы.        Алтуншах-хатун, порадовавшись, встала с постели, завернулась в простынь со следами белой жидкости и направилась к столику с едой. Она встала спиной к падишаху и краем простыни скрыла поднос от взора Повелителя. Девушка, чувствуя, как сердце бьется в висках, а ноги дрожат то ли от волнения, то ли от минувшей близости, простерла руку над подносом и пальцами другой руки надавила на нужна бусину. Несколько капель бесцветной жидкости упали в пустой кубок. Алтуншах поспешила налить в него вино из кувшина, после чего взяла его и отнесла к ложу, на котором возлежал султан.       Девушка натянула на губы нежную улыбку, скрывая беспокойство и боясь пролить отравленное вино. Она всеми силами притворялась влюбленной наложницей, пытаясь скрыть страх, чтобы Повелитель ничего не заподозрил. К счастью, султан Мехмед был слишком расслаблен. Он явно не ожидал, что предатель подберется к нему так близко, раз позволил змее пробраться в его постель. Алтуншах ему послала Валиде Султан, в которой Мехмед не сомневался.       Повелитель принял кубок из рук рабыни и в несколько глотков осушил его, не ощутив горечи яда. Мужчина вернул кубок наложнице, а сам поднялся с кровати, не стесняясь наготы. Алтуншах, понимая, что времени мало прежде, чем султан начнет задыхаться, поспешила вернуть кубок на стол, а сама засобиралась прочь, помня о правилах. Повелитель не возражал. Алтуншах для него была просто вещью, о чувствах которой он не особо заботился. Впрочем, как о чувствах многих его женщин.       Наложница покинула опочивальню султана, понимая, что теперь пути назад точно нет. Но фаворитка ни о чем не жалела. Жизнь султана Мехмеда, правителя чуждого и враждебного государства, ничто по сравнению с жизнями членов семьи Алтуншах. Да, ее казнят после расследования. В том, что ее без труда вычислят, наложница не сомневалась. Но ее семья будет жить, Ахмад сдержит слово.       Алтуншах-хатун посетила хаммам, где торопливо смыла с себя следы близости, она терла мочалкой отметины, оставленные султаном Мехмедом, словно пыталась стереть их со своего тела. Смывая семя, девушка морщилась от ощущения, что ее облили грязью и использовали. Дважды. Сначала Ахмад, сделав ее марионеткой в своих играх, потом султан Мехмед.       После водных процедур наложница облачилась в сорочку и халат и вернулась в свою комнату, в которой, очевидно, ночевала в последний раз. Скоро за ней придут, чтобы отправить ее темницу.       Войдя в комнату на этаже фавориток, Алтуншах увидела Хандан-хатун, которая сидела на кровати и мрачно глядела в стену напротив. По искусанным и дрожащим губам и покрасневшим глазам лазутчица поняла, что соседка по комнате плакала. Увидев Алтуншах, Хандан нахмурилась и поспешила лечь в постель, не желая ее ни видеть, ни слышать. Девушка укрылась одеялом и обняла подушку, мечтая, чтобы этот ужасный день, в который она познала всю полноту ревности, поскорее закончился.       Алтуншах тоже легла спать, но уснуть так и не смогла, прислушиваясь к ночной тишине. Если подымится шум — значит план удался, султан предстал перед всевышним. Наложницу трясло от волнения, руки вспотели и с каждым мгновением страх ее усиливался. А вдруг у нее ничего не получилось? Мертв ли Повелитель?       Ощущая тошноту от волнения, наложница крутилась в постели, с ужасом понимая, что она сделала ради блага родных. Какого ощущать дыхание смерти за спиной? Страх отравлял разум, но Алтуншах скрывала его.       «Почему ничего не происходит? Почему так тихо?» — думала наложница. От браслета она избавилась еще в хаммаме, но слуги не дураки, сразу ее вычислят. Лекари без труда определят яд. Спасения нет. Все уже сделано и предопределено.

***

      Падишах после ухода наложницы облачился в халат, съел пару жаренных бараньих ребрышек и запил их щербетом, после чего сел за письменный стол, решив немного поработать. Хандан-хатун все равно уже спала, и не было смысла ее звать. А самому идти к девчонке — тем более. Он завтра с ней поговорит и уймет чувство вины, которое неожиданно проснулось в нем.       Повелитель проверял расчеты пашей перед военным походом, как вдруг ощутил тянущую боль в животе, которая все нарастала и нарастала, но султан игнорировал ее, пока она стала совсем невыносимой. Он никогда не жаловался на проблемы с желудком, так с чего бы?       Мехмед потер глаза, понимая, что зрение туманится. Расчеты, выведенные ровным почерком Ильяса-паши, плыли перед глазами, размывались. Так было, когда он сильно уставал, но султан-то ощущал бодрость еще полчаса назад. Что-то явно не так? Повелитель ощутил металлический привкус во рту и потер горло, в котором нарастало жжение. Нет, что-то было явно не так. Не мог он заболеть… Взгляд серых глаз султана Мехмеда упал на кубок, который ему принесла Алтуншах-хатун и осознание промелькнуло в его глазах. Не может быть.       Мужчина, объятый ужасом и желанием выжить, с трудом встал из-за стола, желая позвать на помощь. Перед глазами все плыло, земля уходила из-под ног, Мехмед сделал шаг и его повело. Султан с трудом поймал равновесие, ощущая, как сердце громко стучит где-то в висках. Носом пошла кровь, что стало подтверждением, что его все же отравили. Ноги мужчины подкосились и он с грохотом упал на ковер, как подкошенный. Успел только руки выставить, чтобы не удариться головой.       От грохота в покои забежала стража, которая поспешила перевернуть падишаха на спину. Поднялся шум и суета, появился встревоженный хранитель султанских покоев. — Повелителя отравили! — рявкнул Дервши-ага не своим голосом страже. — За лекарем. Быстро! — мужчина склонился над господином, глядя в его серые глаза, затянутые пленой боли и ужаса. Сосуды в глазах полопались и белки окрасились в красный цвет, что выглядело жутко. — Алтун… Шах, — прохрипел Мехмед, в судороге вцепившись в кафтан Дервиша-аги. Мир померк. Темнота завладела его сознанием.       Девриш-ага с неверием глядел на тело Повелителя мира, завоевателя Персии и чувствовал, как пот течет по спине. Султан отравлен, убийца пробрался в гарем. Он все еще рядом.       Прибежал лекарь, который начал оказывать первую помощь прямо на полу, поскольку не было времени переносить бесчувственное тело на кровать. Дервиш же отлучился в свой кабинет, чтобы написать письмо Осману-паше. Когда письмо было написано и отправлено, хранитель покоев велел схватить Алтуншах-хатун, чье имя произнес султан Мехмед перед тем, как лишиться чувств.       Выйдя в коридор, Мехмед-ага увидел небывалую суматоху. У покоев султана толпились люди, слуги и стража, которые казались испуганными и изумленными. Смерть правителя сулила кровавые потрясения, Дервиш знал это, как никто другой. — Что с моим сыном? — раздался истеричный голос Валиде Дефне Султан, которая бежала со всех ног к покоям сына, будучи облаченной в сорочку и халат из синей ткани. Некогда золотистые волосы султанши, пронизанные сединой, пришли в полный беспорядок, видно, женщина уже спала, когда ей сообщили дурные вести. — Что с Мехмедом? — визгливо спросила Дефне Султан, наконец, остановившись и уставившись на хранителя покоев. В глазах ее плескался ужас и страх, но они почему-то были совершенно сухие, видимо, осознание случившегося еще не пришло. — Повелитель отравлен, — ответил Дервиш-ага, с жалостью глядя на мать султана, которая вскрикнула и закрыла рот рукой. Она пошатнулась и ее поспешила придержать под руку Нефизе-калфа, которая тоже была облачена в ночные одежды. — Кто посмел? — спросила Дефне Султан плохо слушающимся языком. — Скорее всего, Алтуншах. Я велел отправить ее темницу, — мрачно сказал Мехмед-ага, и Валиде со стоном осела в руки сестры, лишившись чувств от нервного потрясения.

***

      Хандан-хатун проснулась от сильного грохота и подскочила в постели, видя, как в комнату ворвались несколько евнухов, охранников гарема. Она не успела даже сформулировать вопрос, когда Алтуншах-хатун, которая обреченно глядела на мужчин, выволокли из постели и потащили к выходу. — Что случилось? — спросила напугано Хандан-хатун, вскочив на ноги и выбежав из комнаты. В гареме царил настоящий переполох, слуги пытались успокоить напуганных девушек, хотя сам тряслись от смятения и страха. — Что произошло? — спросила Хандан у Алсу-хатун, еще одной фаворитки султана Мехмеда, которая делила с ним ложе лишь однажды. — Говорят, Повелитель вот-вот предстанет перед Всевышнем, — ответила Алсу мрачным тоном, от которого по спине Хандан пробежались мурашки, и она пошатнулась от изумления и ужаса, вызванного словами хатун. — Его отравили.