Перекрестки судеб

***

Стамбул. Османская Империя. Август 1592 года.       В честь праздника обрезания шехзаде Ферхата в саду накрывали столы на мужской и женской половинах. Повара с раннего утра трудились на кухне, слуги сновали по дворцу, выполняя поручения господ. Семья султана готовилась к торжеству.       — Да пошлет Аллах шехзаде Ферхату долгих и счастливых лет жизни, — с улыбкой произнесла черноволосая Назлы Султан, облаченная в нарядное платье серебристого цвета, подчеркивающего цвет ее серых глаз. Ее мать, Дениз-хатун, наградила дочь одобрительным взглядом, радуясь, что ее султанша выросла настоящей госпожой.       — Аминь, — с несвойственной для нее улыбкой отозвалась Мехрибан Султан, которая, впрочем, в столь праздничный день не изменяла себе. Лицо ее, как и прежде, скрывал платок. Султанша разгладила несуществующие складки на подоле платья, провела пальцами по причудливому узору из золотых нитей, пытаясь унять волнение. Мехрибан не любила быть в центре внимания, ей казалось, что всем видны отвратительные шрамы на ее лице. В глазах окружающий она постоянно видела насмешку и презрение, что здорово осложняло ей жизнь. Даже в праздник султанша не могла оставить дурные мысли, хотя и пыталась казаться счастливой. Мехрибан чувствовала, что находится не в своей тарелке и не знала, как унять это гадкое ощущение.       — Наши шехзаде так быстро растут, — улыбнулась Валиде Дефне Султан, сидящая на тахте в окружении родственниц. По правую руку от нее сидела Айше Султан, дочь покойного султана Баязида и сестра Повелителя. Почетное место по левую руку от матери падишаха занимала рыжеволосая и все так же прекрасная Гюльбахар Султан, в этот день отдавшая предпочтение красному платью, хотя больше предпочитала синий. В ее волосах сияла рубинами небольшая корона, от которой волосы султанши казались почти красными. — Еще вечера шехзаде Ферхат был совсем крошечным и беспомощным, — улыбнулась Дефне, глядя на мать мальчика, которая заискивающе ей улыбнулась, словно пыталась заслужить одобрение.       Дефне Султан редко обращала внимание на Мехрибан Султан. Вторая жена сына ее никогда не беспокоила, была учтива и так тиха, что Валиде временами забывала о ее существовании. Больше беспокойства у нее вызывали постоянные сколки Халиме и Айнур. А для упокоения души была Гюльбахар Султан, заменившая Валиде дочь. Однако Дефне Султан временами вспоминала о тихой и скромной Мехрибан, которая возвысилась благодаря милости хозяйки. Да, Валиде помнила, что Мехрибан, в прошлом Измир, была служанкой ее покойной дочери Хюррем Султан, и сердце у нее сжималось от скорби. Наверное, поэтому Дефне сторонилась невестки.       Двери в опочивальню распахнулись и в покои степенно вошли Айнур Султан, облаченная в белое платье с золотой вышивкой, и Халиме Султан, традиционно отдавшая предпочтение зеленому. Их дети поспешили к бабушке, чтобы получить от нее порцию ласк. Дефне Султан любили все.       — Госпожа, — улыбнулась Айнур Султан и поклонилась. — Султанши, — промолвила она, окинув многочисленных представителей династии мягким взглядом, на что Халиме Султан лишь криво усмехнулась. Да, не только она умеет притворятся.       — Здравствуй, Айнур, — холодно кивнула Дефне Султан, помня, кто перед ней. Эта женщина напоминала внешне Амрийе Султан, и нрав имела похожий, правда более осторожный и скрытный, что вызывало проблемы. Амрийе действовала прямо и часто шла на поводу у чувств, а Айнур старалась держать эмоции под контролем и действовала исподтишка. — Селим, Асхан, — подозвала Дефне к себе светловолосых, как и мать, внуков. Дети покорно подошли.       — Халиме Султан, — произнесла Айлин Султан и взглядом указала на подушку около себя. Халиме послушно подошла к госпоже и села рядом, тонко улыбнувшись жене султанзаде Османа. Мать шехзаде Махмуда знала, что Айлин Султан способна влиять на мужа да и сама по себе она наделена властью, поэтому подружилась с госпожой и всеми силами пыталась удержать эту «дружбу», считая, что рано или поздно они могут помочь ее сыну Махмуду.       — Как вы, султанша? — спросила Халиме Султан, выражая всем своим видом искреннюю заинтересованность.       — Все в порядке, — отмахнулась Айлин Султан. — Мое положение больше беспокоит моего мужа, — усмехнулась султанша, а в ее глазах промелькнула насмешка. Да, она знала, что любима мужем и это льстило ее самолюбию. — А как вы? — спросила Айлин Султан прямо.       — Слабость не покидает меня, — ответила Халиме Султан и накрыла живот рукой, улыбнувшись. Ее ребенок рос, и к концу зимы должен был появится на свет.       — Вам нужно больше отдыхать, — отозвалась Айлин Султан, и в этот момент раздался звон разбитого стекла. Султанши вздрогнули и повернули головы к источнику звука. Шехзаде Махмуд, разбивший вазу, виновато опустил голову, спрятав руки за спину.       — Как здесь отдых, госпожа? — со смешком спросила Халиме Султан, глядя на сына, который больше напоминал нашкодившего котенка, как-то подаренного ей султаном Мехмедом. Как жаль, что котенка кто-то отравил. Халиме подозревала, что это сделала Айнур из зависти.       — Не поранился? — добродушно спросила Дефне Султан, взглянув на притихшего внука. Тот помотал головой, а потом, поняв, что его ругать никто не будет снова затеял какую-то игру с Хюмашах, Нурбану и Альмас. Слуги убрали осколки, чтобы дети не поранились, а разговоры возобновились.       — Айлин Султан, позвольте узнать, Хатидже Султан почтит нас присутствием? — громко осведомилась Айнур Султан, которая поддерживала отношения с женой великого визиря, надеясь, что однажды это сыграет ей на руку.       — Сестра писала, что обязательно пребудет на праздник, — отозвалась Айлин Султан, в глазах которой промелькнул холод, когда она взглянула на светловолосую султаншу.

***

      Подбодрив шехзаде Ферхата, шехзаде Осман спешил в сад, где его ждал султанзаде Мурад, сын тетушки Айше. Еще ему не терпелось встретиться с Рамилем-агой, молодым воином, который обучал его воинскому искусству. Поскольку в окружении Османа было так мало сверстников, он тянулся к двоюродному брату и слуге, игнорируя высокомерные слова сестры, что слуга не может стать другом. Ханзаде почему-то сразу не взлюбила Рамиля-агу, периодический говорила, что ей не нравится его лисий взгляд, однако ничего не предпринимала. Рамиль-ага оставался равнодушен к словам госпожи и старался соблюдать правила приличия. Нельзя проявлять неуважение к султанше династии, а к дочери султана Мехмеда — тем более. Поэтому ага держал себя в руках, хотя у него периодический возникало острое желание поставить выскочку на место.       Шехзаде Осман лишь с усмешкой наблюдал за этим противостоянием, не ведая, какие чувства скрываются за всем этим. Он был далек от подобных вещей и сердце его оставалось нетронутым волнениями первой любви, что не могло не радовать. Ханзаде Султан была старше брата почти на полтора года и ей скоро должно было исполниться пятнадцать, и в девушке постепенно расцветала женственность, фигура ее округлялась, приобретала волнующие изгибы. Впрочем, все достоинства внешности напрочь перечеркивал характер султанши.       Шехзаде Осман был так увлечен своими чувствами и мыслями, что не сразу заметил девушку, идущую по коридору. Она, видимо, тоже была погружена в свои мысли, поскольку не увидела приближающегося наследника престола. Юноша пришел в себя только тогда, когда резко на кого-то налетел. Этот «кто-то» громко ойкнув, пошатнулся и свалился на пол, ударившись коленом. Осман замер, виновато глядя на черноволосую девушку с пронзительными карими глазами. Она, облаченная в платье служанки, виновато на него глядела. И взор ее заставил чистое сердце шехзаде затрепетать.       — Простите, шехзаде, — смущенно пролепетала девушка, пытаясь встать. Однако она наступила на подол платья и вновь осела на пол. Щеки ее тронул румянец смущения, и Осман неожиданно для себя подумал, что девушка весьма милая и забавная. Он протянул ей руку, желая помочь подняться. Наложница подняла голову и заглянула в его красивое и бледное лицо, столкнулась взглядом с мягким взором серых глаз, напоминающих грозовое небо.       — Я не кусаюсь, — улыбнулся Осман с тенью насмешки. Девушка, улыбнувшись, взяла шехзаде за руку, и он помог ей встать. Служанка поспешила одернуть руку, а Осман внимательно ее рассматривал, пытаясь припомнить, видел ли он ее раньше.       — Мне пора идти, шехзаде, — прошептала смущенно девушка, еще девочка и замерла, дожидаясь позволения уйти.       — Как тебя зовут? — спросил Осман, ощутив, что в душе что-то всколыхнулось.       — Сафиназ, шехзаде.       — Красивое имя, — промолвил Осман и прикусил язык, вдруг ощутив смущение. Да что с ним происходило? Хвала Аллаху, хоть не начал заикаться. Вот-то позор был бы.       — Меня Гюльбахар Султан так назвала, — улыбнулась Сафиназ, отчего на ее щеках появились очаровательные ямочки.       — У моей матушки прекрасный вкус. Имя тебе подходит, — улыбнулся Осман, не понимая, что в этот момент он был, как никогда похож на отца. Сафиназ улыбнулась и ответила:       — Прошу прощения, мне пора идти, Ханзаде Султан меня ждет, — поклонившись, девушка поспешила прочь, а шехзаде Осман напрочь позабыл куда шел. Он стоял посреди коридора и глядел вслед наложницы затуманенным взором серых глаз, а сердце его гулко билось в груди, разнося по крови волнение.       Сафиназ вошла в покои своей госпожи, и увидела ее стоящей у зеркала. Рядом с Ханзаде Султан стояла вторая ее служанка Руя-хатун, которая держала в руках раскрытую шкатулку с драгоценностями. Дочь султана брала из шкатулки серьги и поочередно прикладывала к уху, критический оглядывая себя в зеркале.       Обычно она не утруждала себя подобными мелочами и чисто женскими развлечениями. К украшениям госпожа, выросшая в роскоши и в любви, оставалась равнодушно. Платье ее хоть и были созданы из самой дорогой ткани, не отличались изысканностью и Ханзаде никогда не стремилась к красоте. Однако эти времена прошли. Теперь юная султанша стремилась стать лучше, тщательно подбирала образы для прогулок, слуги тратили много времени, укладывая ее длинные рыжие волосы в причудливые прически. Ханзаде Султан не так давно получила от отца ожерелье с сапфирами и теперь ей не терпелось его надеть.       Помимо этого, султанша стала задумчивой и рассеянной. Она временами забывала, где оставила книгу, платок. Забывала, что обещала братьям сыграть в шахматы или навестить мать. Вечерами Ханзаде сидела перед растопленным камином и смотрела на языки пламени, не ведая, что с ней происходит. Все эти симптомы можно было бы списать на последствия падения в хаммаме, однако помимо этих проявлений других не было. Слабость отсутствовала, и Ханзаде не понимала, что с ней. Гюльбахар Султан, видя перемены в дочери, лишь усмехалась. В голубых глазах ее царило некое подозрение, но госпожа не спешила делать выводы. Она заняла позицию наблюдателя и всячески помогала дочери выбрать новую ткань для платья или платок к украшениям.       Ханзаде Султан вздохнула. Да, сейчас помощь матери пришлась бы как нельзя кстати. Как жаль, что она сегодня не навестила ее. Девушка остановила выбор на сережках с сапфирами, подчеркивающими цвет ее ярких глаз.       — Ты задержалась, — промолвила госпожа, надевая украшения. Сафиназ-хатун, которая относила на кухню поднос после завтрака, приблизилась к госпоже и встретилась с ее взглядом от отражении зеркала.       — Я случайно столкнулась с вашим братом, — ответила служанка, отведя взгляд карих глаз. Ханзаде усмехнулась, видя, что девушка отчего-то смутилась.       — Неужели эта встреча так тебя смутила? — спросила султанша, закончив с серьгами. Расторопная Руя-хатун, неодобрительно взглянув на бездельницу Сафиназ, поднесла госпоже платок, и Ханзаде молча позволила ей прикрепить его к ее волосам.       — Просто мне стыдно, что я не заметила шехзаде, — ответила Сафиназ, снова подняв взгляд на госпожу. Та, усмехаясь, кивнула, после чего вновь взглянула в зеркало, оценивая результат. Удовлетворенно вздохнув, Ханзаде Султан покинула опочивальню, направляясь в покои управляющей гаремом, где собиралась женская половина семьи перед выходом в сад.

***

      В гареме тоже был организован праздник. Уроки отменили, уборка была сделана накануне и теперь девушки наслаждались свободным временем. Кто-то пытался танцевать, кто-то играл на арфе, кто-то сплетничал, сбившись в стайки. — Вы поглядите, змея выползла из норы, — процедила черноволосая и статная Ширин-хатун, сидя в окружении подруг. Она подняла взор на второй этаж туда, где располагались комнаты для фавориток. У деревянных перил стояла Хандан-хатун, которая только-только вышла из своей комнаты, и робко посмотрела вниз, страшась спуститься в это змеиное логово, где ее, как и раньше, ненавидели. — И что в ней нашел Повелитель? — спросила Махфирузе-хатун, еще одна фаворитка султана, прошедшая по золотому пути лишь один раз. — И не говори. Кожа да кости, еще и лицом не вышла, — подхватила третья девушка, брезгливо сморщив носик. Хандан-хатун тем временем спустилась по лестнице и нерешительно прошла к тахте и села, чувствуя на себе враждебные взгляды окружающих. Ее удачи все завидовали, но никто не знал, что творится в ее душе. У Хандан было ощущение, что ее снова пленили, снова лишили дома и семьи и привезли в незнакомое место, как и годы назад. Она безумно тосковала по Эдирне, по сестре, по Нуртен Султан, даже Эсманур Султан стала для нее близким человеком! В Топкапы же все было иначе. Гаремом управляла справедливая Валиде Султан. За покои султана чуть ли не воевали, а гарем напоминал змеиное гнездо, и куда бы не шла Хандан, до нее всегда доносилось враждебное шипение змей. — Хандан-хатун, ты, как я помню, не хотела быть наложницей, — насмешливо произнесла Махфирузе-хатун, вставшая с тахты. Она неспешно, словно хищница, приблизилась к безмолвной жертве, которая подняла на нее напряженный взгляд. — Но посмотри… Минуло почти два месяца, и ты наложница, как и я, — с насмешкой произнесла Махфирузе, и в ее серых глазах промелькнуло злорадство, от которого Хандан хотела спрятаться. Девушка потупила взгляд. Да, ей хотелось признаться, что за эти недели отношения между ней и Повелителей не ушли дальше поцелуев и объятий, однако тогда она потеряет отдельную комнату и подарки. Возвращаться в гарем и жить со всеми совсем не хотелось. Султан Мехмед мог бы без труда овладеть ею, взять силой, но, видимо, ему не доставляло удовольствие насилие. Он избрал другую тактику, постепенно оплетал жертву своими чарами, соблазнял ее дарами и внимание, обещал большее, как только она добровольно кинется в пламя его желания. Самое неприятное во всей этой ситуации то, что, чем больше Хандан сопротивлялась, тем сильнее запутывалась в ловко растравленных сетях. Султан Мехмед ей нравился. Он был хорош собой, умен, хитер и еще имел некое очарование, которое сражало наповал окружающих. Однако Хандан все еще сопротивлялась. Да на шее ее имелись следы от его поцелуев, тело хранило жар его объятий, но девушка все еще стойко держалась. На его ласки она не отвечала, не пересекала невидимую черту, разделяющую их, не спешила кинуться в омут с головой, понимая, что точно утонет в нем. Здравый смысл твердил Хандах-хатун, что нужно до последнего держать оборону, что, получив желаемое, Повелитель оставит ее, поскольку по натуре охотник. Но, чем больше наложница противилась, тем сильнее султан Мехмед желал сокрушить ее оборону, и Хандан чувствовала, что решимость ее дрожит по швам и вот-вот падет, как крепость под натиском армии. Махфирузе, излив яд, ушла. Хандан проводила ее напряженным взором голубых глаз, прекрасно понимая, что девушку точит ревность. Наложница провела с султаном всего пару ночей, и вот уже больше двух недель Повелитель не вспоминал о Махфирузе. Хандан-хатун же пользовалась его вниманием часто, и пусть они просто говорили, ужинали вместе, а потом девушка засыпала в его постели. В первый раз Хандан боялась и думала сбежать. Мало ли что взбредет в голову государю, когда они окажутся в одной кровати. Наложница боялась, что он кинется на нее, как зверь, но султан держал себя в руках. Видимо, для утоления похоти ему хватало других рабынь. Хандан же нужна была для исцеления души. Подобные мысли грели девушке душу, но она старалась держать чувства под контролем. Хандан взяла со столика кубок с щербетом и отпила немного, наблюдая за обстановкой вокруг. Друзей у нее по-прежнему не было, что очень угнетало, и девушка изнывала от тоски. Наверное, отчасти поэтому она привязывалась к султану Мехмеду, к единственному человеку, который уделял ей внимание.

***

      Празднество переместилось в сад, где накрыли шатры для мужчин и для женщин. Султан Мехмед восседал на троне, наблюдая за боем на матраках и ощущал некое напряжение, разлитое в воздухе. По правую руку от него сидел Великий Визирь — Аяз-паша, который был поглощен собственными мыслями и планами. Паша делал вид, что наблюдает за состязанием, на самом деле он обдумывал письмо Михрумах Султан, которая поведала ему о своих планах. Султанша вела сразу после прочтения послания сжечь его, что Аяз и сделал, понимая, что за такое его точно казнят и никакое богатство не спасет его от гибели. План был весьма опасен, особенно в свете последних событий. Повелитель с каждым годом становился все подозрительнее и подозрительнее, и, что хуже всего, славился жестокостью к врагам и предателям. Аяз чувствовал, что вот-вот найдет проблемы, которые ему даже не снились, однако так же он понимал, что благодаря маленькому шехзаде Сулейману может достичь еще большего могущества. Аяз-паша, несмотря на свой ум, имел существенный недостаток: властолюбие, и в этом он не знал меры. Вот и теперь жажда разгоралась в его душе, грозясь перейти в неистовый пожар. Паша уже мысленно просчитывал ходы, как ему обыграть султана Мехмеда и его ближайших соратников. Он думал над тем, кого привлечь на свою сторону, и приходил к выводу, что ему нужны свои люди в Совете Дивана.       Ильяс-паша, второй визирь, представлял существенную угрозу. Мужчина был предан падишаху. Он сидел по левую руку от падишаха и обсуждал с ним перспективу очередного военного похода, пока на уровне слухов и домыслов. Сын Онура-рейса, брат покойной Амрийе Султан отличался умом и хитростью, однако терпение не входило в число его добродетелей. Он вполне мог наделать ошибок, который способны повергнуть его в пропасть.       Осман-паша, сын Михримах Султан и ближайший соратник султана Мехмеда, тоже будет верен до конца своим принципам. Аяз мрачно наблюдал за султаном и его ближайшими сторонниками и понимал: прежде, чем сети Михрумах Султан оплетут престол падишаха, ей придется пройти через всю его семью и ближайших друзей. А уже потом султан жестоко покарает ее.       Вывод напрашивался один: Ильяс-паша, как и Осман-паша должны встретиться с Всевышнем, только тогда султан Мехмед окажется открыт со всех сторон. Аяз окружет его предателями, и когда власть султана дрогнет, низвергнет его в пропасть. На трон сядет шехзаде Сулейман, сын единственного шехзаде, который был достоин власти. Когда воцарится новый малолетний султан, Аяз станет ему наставником, убедит мальчишку в своей верности и сделает из него послушную марионетку.       Султан Мехмед, не зная, какие планы строит его великий визирь, наслаждался праздником, наблюдая за представлением. Он был окружен семьей и ближайшими соратниками и позволил себе расслабиться.       — Отец, позвольте мне отлучиться? — спросил шехзаде Осман, посмотрев на родителя чистыми серыми глазами. Повелитель медленно кивнул, наградив сына спокойным взглядом серых глаз. Шехзаде Осман поднялся из-за столика и скрылся в саду, спасаясь от шума и большого скопления людей. Он не выносил подобных мероприятий, поскольку кожей ощущал фальшь и для него она была неприемлема.       Юноша ступал по дорожке, думая о том, как хорошо было бы хоть на день сбежать из Топкапы. Чем больше он жил, тем сильнее понимал, что дворец — не более, чем золотая клетка. Снаружи все было хорошо и благополучно, но внутри лились реки крови, плелись кровавые интриги, строились заговоры. Когда шехзаде вышел на поляну, то увидел ту самую девушку, с которой сегодня столкнулся в коридоре. Сафиназ-хатун, о которой он не переставая думал, видя перед внутренним взором ее мягкие карие глаза, стояла посреди поляны и что-то держала в руках. Осман замер в тени раскидистого дерева, наблюдая за служанкой сестры. Губы его тронула теплая улыбка, когда он заметил бабочку в ее руках.       Девушка улыбалась, и ее круглое лицо светилось искренней радостью. Глаза сияли, а в волосах играли солнечные лучи. Впервые в жизни ощущая, как сердце трепещет в груди, Осман буквально любовался служанкой.       «Сафиназ» — означает чистая грация. Шехзаде поймал себя на мысли, что имя подходит девушке. Она излучала чистый свет, а каждое ее движение было наполнено грацией. Не желая быть пойманным за подглядыванием, шехзаде скрылся в тени дерева и продолжил наблюдение, впервые в жизни ощущая, как душу охватывает волнение.       На женской половине дворца тем временем царило веселье. Дефне Султан восседала на подушках за столиком, наблюдала за танцами наложниц и мысленно подмечала самых изящных и грациозных, чтобы однажды отправить их к сыну. Вдруг одна из девушек оступилась, пошатнулась и едва не упала. Однако хатун смогла поймать равновесие и подняла робкий и смущенный взгляд на Дефне Султан, которая подбадривающие ей улыбнулась. Девушка была довольно красивой, других в гарем не брали. У нее были кудрявые каштановые волосы, отдающие медью. Светло-карие глаза сияли добротой и мягкостью. — Как зовут ту хатун? — спросила тихо Валиде Султан у стоящей неподалеку Нефизе-калфы, облаченной в неизменные черные одежды. — Алтуншах, госпожа, — ответила Нефизе-калфа. — Я раньше ее не видела, — промолвила задумчиво Дефне Султан, продолжая наблюдать за наложницей, которая продолжала изящно двигаться. — Омер-бей прислал ее в подарок Повелителю, — ответила калфа, сузив голубые глаза. Она тоже взглянула на наложницу, заинтересовавшую ее сестру и поджала губы. Да, рабыня была красива. Но едва ли она надолго увлечет падишаха. Султан Мехмед предпочитал светловолосых женщин с соблазнительными формами, а Алтуншах волосы имела темные и являлась обладательницей изящной и хрупкой фигуры.       Айнур Султан, услышав разговор Валиде Султан с ее соратницей, поджала губы, свирепо взглянув на девушку, о которой они говорили. Султанша нахмурила светлые брови, понимая, что наложница красива и вполне может увлечь султана. Боль и ревность обожгли измученное сердце Айнур, и она поспешила отпить из кубка напиток, чтобы унять пламя ревности, разгорающееся у нее в груди. Любовь, когда-то дарующая ей исцеление и радость, озаряющая тьму вокруг ярким светом, отныне не приносила ей счастья, поскольку томление ее было бесполезным.       Султан Мехмед не любил Айнур, и она это понимала, и осознание этого рождало самую страшную боль. Султанша должна была перестать надеяться на чудо, перестать верить в эти чувства, в любимого мужчину, но она все еще верила. Верила, что однажды он ее полюбит, что однажды поймет, что она ему дорога. Однако годы разлуки ничего не изменили. И даже попытки Айнур подстроится под интересы любимого мужчины — тоже. Повелитель оставался равнодушным к ее чувствам. Он забывал о ней и вспоминал, когда в его памяти вновь и вновь воскресал образ покойной Амрийе Султан. Айнур прекрасно понимала, что он удостаивает ее вниманием только из-за сходства с покойной хасеки, и осознание этого заставляло ее еще больше страдать.       Султанша взглянула на довольную Халиме Султан, которая поедала луккум с вазочки, воркуя над дочерью, сидящей рядом с ней. Айнур перевела взор на слегка распухший живот соперницы и обессиленно смежила веки. Халиме Султан носила очередного ребенка и была счастлива в своем материнстве. Кажется, ее даже не волновал тот факт, что отныне путь в покои султана для нее закрыт. Появлялись новые фаворитки, а Халиме по-прежнему была образцом спокойствия.       Она не сомневалась в своей силе и значимости, ей было безразлично, сколько у султана женщин, и она была свободна от разрушающего яда любви. Айнур стыдно было признаться себе, но она завидовала Халиме. Дело было даже не в том, что султанша пользовалась вниманием падишаха, не в том, что она носила третьего его ребенка, а в том, что Халиме не попала во власть любви.       Айнур же все пыталась вырвать из сердца это чувство, взывала к своей гордости и происхождению, но раз за разом терпела крах. Теряла остатки гордости, терпела унизительное безразличие и страдала, страдала, страдала. Женщина перевела взгляд на Гюльбахар Султан, которая о чем-то тихо беседовала с дочерью. Рыжеволосая Хасеки уже не ведала боли от разбитого сердца. Она дошла до того состояния, когда сердце замолкло под гнетом обид и безразличия, когда надежды обернулись в пепел. Всем известно, что пепел не горит. Айнур тоже хотела, чтобы ее чувства стали пеплом, чтобы ветер унес его прочь от дворца, от интриг, от султана.       — Что, Айнур, не долго ты правила в покоях султана? — с издевкой произнесла Мехрибан Султан, сидящая неподалеку от соперницы. Айнур в удивлении на нее посмотрела, словно не до конца верила в то, что султанша посмела что-то ей сказать. — Для Халиме путь в султанские покои закрыт, появилась Махфирузе-хатун, она, говорят, очаровательна и красива. Еще в покоях Повелителя была Фатьма-хатун, это не говоря уже о Хандан, которая все еще пользуется его вниманием… — с усмешкой на губах и злорадством в голубых глазах говорила мать шехзаде Ферхата, видя боль в глазах Айнур Султан, которая изнывала от тоски и обиды. — А теперь Валиде Султан, скорее всего, выбрала очередную фаворитку, — добавила с мрачным торжеством Мехрибан.       Айнур Султан уже не думала о том, откуда в тихой Мехрибан столько смелости. Ее охватила ревность, и она свирепо взглянула на Алтуншах, которая закончила танцевать и отошла в сторону, не ведая, что сейчас, возможно, решается ее дальнейшая судьба.       — Твое злорадство неуместно, Мехрибан, — дрогнувшим голосом отчеканила Айнур, вновь возвращая на лицо маску надменного равнодушия. — Ты говоришь так из зависти, поскольку у тебя самой нет возможности быть счастливой, вот ты и полнишься ядом. Желаешь, чтобы страдала не только ты, но и окружающие.       В словах светловолосой султанши скрывалась истина. Мехрибан, нервно проглотила вставший в горле ком, ощутив горечь и сожаление. Да, она была одинока, да она страдала. И кто виноват в ее муках? Ответ очевиден — Айнур. Если бы она ее не изуродовала, все было бы иначе.       — Скажи, по чьей милости я лишена счастья? — спросила Мехрибан, стараясь быть стойкой и смелой. Ответом ей послужил колкий взгляд серых глаз.       — Ты и без меня знаешь ответ, — высокомерно ответила Айнур Султан, после чего демонстративно повернулась к Асхан Султан, которая не спешила играть с остальными детьми и сидела рядом с матерью.       Мехрибан подавленно молчала. Вся ее смелость испарилась, а на плечи навалилась тяжелая ноша. О, если бы она была красива, если бы лицо у нее осталось нетронутым, все было бы иначе. Вечер того же дня. Покои султана.       Праздник удался на славу. Султан Мехмед вернулся в свою опочивальню после хамама и сел на тахту, потер устало переносицу, чувствуя какую-то слабость. День выдался тяжелым, кто бы мог подумать, что отдыхать так же утомительно, как и работать. Ну ничего, завтра он окунется в государственные дела. Повелитель Мира вспомнил, как мать уговаривала его принять очередную наложницу. Он некоторое время сопротивлялся, ссылаясь на усталость, но потому подумал, а почему бы и нет? Халиме Султан, которая была умна и осторожна и оттого сильно не раздражала его, была в положении. Айнур Султан уже надоела своей ревностью и взглядами, полными обожания. Конечно, султану приятно было чувствовать себя единственным и любимым, но Айнур вела себя так, словно он ей чем-то обязан. О Мехрибан Султан Мехмед не думал, как о женщине. Гюльбахар стала для султана добрым другом. Больше всего мужчина желал Хандан-хатун, однако девушка упрямилась. Кончено, он мог бы взять ее силой, но что толку? Почему-то впервые в жизни его волновали чужие чувства, и он не хотел причинять кому-то боль.       Опочивальню подготовили к ночи, султан налил себе в кубок вино, предвкушая отдых в компании рабыни. Главное, чтобы девушка была тихой и не сильно болтливой. Мехмед не любил девушек, которые много разговаривали, пытаясь его растормошить. Чаще всего после близости он велел наложницам возвращаться в гарем. За годы войны султан стал тем еще параноиком и опасался, что его удавят во сне. Чести спать рядом с ним удостаивались только самые близкие: Айнур и Халиме.       Когда Повелитель встал и приблизился к горящему камину, держа в руке кубок, двери в покои распахнулись и в опочивальню вошла девушка, облаченная в откровенное платье. Она опустилась на колени и подползла к его ногам, как и требовали традиции. Дрожащей рукой взяла край его халата и поцеловала. Султан же продолжал наблюдать за наложницей, которую прислала ему мать. Невысокая, с русыми, кудрявыми волосами, довольно красивая. Сойдет для пары ночей.       Мехмед отставил кубок на стол, после чего взял девушку за подбородок и жестом велел ей встать. Наложница повиновалась и замерла, опустив взгляд. — Посмотри на меня, — сказал султан, и в его голосе ясно угадывались повелительные нотки, говорящие, что мужчина с детства привык отдавать приказы.Наложница повиновалась и посмотрела в лицо султана, проглотив вставший в горле ком. Она замерла, как мышка перед удавом, столкнувшись с его, объятым тьмой, взглядом. — Как тебя зовут? — спросил султан. — Алтуншах, господин, — ответила медовым голосом наложница. — Я здесь для того, чтобы сделать вас счастливым, — произнесла она, обольстительно, как думалось ей, улыбнувшись. Мехмед с трудом удержался от желания закатить глаза. Да, каждая девушка вливала ему это в уши. Кажется, в гареме их учат только этим простым и глупым словам. Султан наклонился к девушке, осторожно заправил завитую прядь волос за ухо и прошептал: — Так сделай.       Алтуншах-хатун сама потянулась за поцелуем, обвив плечи мужчины тонкими руками. Мехмед положил руки ей на талию, чувствуя, как в груди разливается жар. Да, после долгого дня это самое приятное завершение. Впрочем, Повелитель не сомневался, что завтра уже не вспомнит имени наложницы.       Он начал теснить ее к кровати, бесстыдно сминая девственное тело своих руках. Зрачки глаз расширились, и серые глаза теперь казались черными, волосы растрепались, султан быстро дышал, словно ему не хватало воздуха в этом водовороте страсти. Алтуншах таяла в руках Повелителя, хотя пыталась сохранять ясность ума. Было сложно, но прикосновения мужчины рождали чувство радости и эйфории, хотя она всегда думала, что сможет держать чувства под контролем.       Мехмед избавился от рубахи, оставшись обнаженным по пояс, а наложница провела руками по его широкой груди, ощущая жар, исходящий от тела. — Меня многому научили, — прошептала Алтуншах, когда султан толкнул ее на кровать и навис сверху, желая дать волю всем своим темным желаниям, которые жили в его душе. — Не сомневаюсь, — прошептал падишах, вновь завладев губами наложницы. Она перебирала его волосы, кусала губы, пытаясь сдержать рвущиеся из груди стоны. Прикосновения сильных рук зарождали в груди огонь, и Алтуншах уже сомневалась, стоит ли ей воплощать коварный замысел в реальность?       Через некоторое время они лежали на смятых простынях. Наложница положила голову на грудь султана и слушала его размеренное сердцебиение. Повелитель перебирал ее спутанные волосы, глядя ясным взором серых глаз в потолок.       Алтуншах чувствовала, что угодила в ловко расставленную ловушку и не ведала, что ей делать. Не хотелось совершать злодеяние, брать на себя грех. Раньше она думала, что сможет воплотить замысел в реальность. Думала, что султан коварен и жесток, но, попав в его объятья, усомнилась в этом. Он был обыкновенным мужчиной, страстным, сильным, взор его манил, а улыбка источала самодовольство. Наложница приподнялась в постели и взглянула в лицо султана Мехмеда, который нахмурился, глядя на нее. Вопросительно приподнял бровь, словно спрашивая «что случилось?».       Алтуншах усилием воли заглушила страх в душе. Она должна это сделать, иначе их ждет смерть. — Я проголодалась, — состроив жалобную мину, промолвила девушка. — Я тоже, — усмехнулся султан Мехмед и поднялся с кровати. Обвязал вокруг талии шелковую простынь и направился к выходу из опочивальни. Алтуншах тем временем выбралась с ложа и торопливо натянула на себя халат-платье, оставленное специально для нее. Покосившись на султана, который выглянул в коридор и отдавал приказы слугам, наложница нашла в ворохе своего платья небольшой пакетик с порошком, скрытый в кружевах. Брать снадобье во флаконе было слишком опасно, могли заметить, другое дело порошок в крошечном пакетике. Алтуншах спрятала его в рукаве платья и улыбнулась султану, который отдал приказ и вернулся к ней. — Идем, — сказал он, взяв ее за руку и утянув в сторону столика. Они сели на подушки, а Алтуншах ощутила, как по спине ее стекают капли пота, а сердце колотится, как безумное. — Откуда ты родом? — спросил с интересом султан Мехмед, который после близости, как обычно, расслабился и казался спокойным и даже добродушным, поскольку призраки прошлого, день ото дня терзающие его, отступили назад. — Я из Греции, — ответила наложница, стараясь непринужденно улыбаться, но взгляд ее карих глаз казался очень напряженным и настороженным. — Три мои женщины из этой страны, — ответил султан Мехмед. — Неудивительно, Греция славится красивыми девушками, — с хитрым прищуром сказал он.       Алтуншах услужливо рассмеялась, выжидая подходящий момент. Когда слуги принесли еду, он был получен. Ага поставил на стол поднос с яствами и удалился. Султан взял кувшин с вином и наполнил им кубок. Потом Мехмед, очевидно, замерзнув, отправился надевать халат, и Алтуншах, дрожа от ужаса, насыпала в кубок падишаха яд. Ни о чем не подозревающий Повелитель вернулся к столу, сел на подушки и взял кубок. Поднес его к губам и как раз в этот момент раздался стук в дверь. — О, Аллах, что еще? — недовольно пробурчал султан Мехмед, поставив кубок с отравой обратно на стол. — Войдите! — рявкнул он, недовольный, что его отвлекли. В покои с поклоном вошел дворцовый евнух, который, наткнувшись на недовольный взор Повелителя, побледнел и сделал шаг назад. Алтуншах затаила дыхание, молясь, чтобы все получилось. Она неотрывно смотрела на кубок с ядом и все ждала, когда он сделает хотя бы глоток. — Повелитель, прошу прощения за беспокойство, но Осман-паша велел передать вам, что Райхан Ханум найдена, — сообщил евнух, и Алтуншах со страхом в карих глазах наблюдала за тем, как на губах у падишаха расцветает дьявольская, зловещая улыбка. — Какая приятная новость, — усмехнулся он. — Недолго побегала на свободе. Где она? — В темнице, — ответил евнух, все еще боясь поднять взор на государя. Султан поднялся с подушки и, даже не взглянув на наложницу, произнес: — Можешь идти, — в голосе его не было и тени усталости и спокойствия, теперь в нем ясно угадывались стальные нотки, говорящие о привычке отдавать приказы и повелевать. Наложница поднялась с подушки, на которой сидела, опустив голову. Она была огорчена тем, что ее замысел провалился, но все равно в ней еще жила надежда, что Повелитель все же выпьет вино с ядом.       Алтуншах скрылась за дверью, как и евнух. Султан Мехмед, не ведая, какие мысли роились в хорошенькой головке, взял со стола кубок и, вздохнув, преподнёс его к губам. В этот момент словно какая-то сила дернула его за плечо, рука дернулась и кубок выскользнул из его рук.       — О, Аллах, — простонал мужчина, глядя на свою руку. В походе его ранили, к счастью, ему повезло. Рана быстро зажила, но иногда руку охватывала судорога. Данный факт очень раздражал, поскольку в бою это могло стоить султану жизни. Мехмед потер локоть, злясь на этот недуг, не ведая, что именно он только что удержал его на краю гибели.

***

      В гареме было спокойно и тихо. Хандан-хатун не спала, сидя перед зеркалом. Девушка расчесывала свои короткие волосы, жалея, что потеряла роскошную шевелюру. Она уныло вздыхала, и взор ее был затуманен печалью. Она ожидала, что султан сегодня снова повезёт ее. Они поужинают вместе, потом обсудят какую-то книгу, но этого не произошло, и девушка испытала сильное разочарование. Помимо ее воли в душе прорастали семена влюбленности, и это одновременно влекло и пугало. Хандан страшилась того чувства, что пробуждалось от длительного сна у нее в душе, но одновременно с этим желала его испытать.       Внезапно двери в комнату фавориток распахнулись и вошла Элдиз-хатун, новая калфа в гареме, подручная строгой Нефизе. Следом за калфой в комнату нырнула миниатюрная девушка с русыми, кудрявыми волосами, которые казались спутанными. Девушка была облачена в халат и поверх него укрыта расшитым золотой нитью покрывалом. Хандан, которая не в первый день была в гареме, мгновенно все поняла. В таком виде в ночи в гарем возвращались наложницы, ублажающие султана. Девушка знала, что султан опасается за свою жизнь и никто, кроме жен не остается с ним на ночь. И вот, глядя на очередную фаворитку, прошедшую вглубь комнаты, Хандан внезапно ощутила болезненное чувство в груди. Сердце сдавила тихая, ядовитая злоба. Ревность. — Алтуншах, ты теперь будешь здесь, — произнесла Элдиз-калфа, игнорируя мрачный взгляд Хандан-хатун. — Других комнат не осталось? — словно со стороны услышала Хандан свой недовольный голос, полный раздражения. Она была тихим и спокойным человеком, радовалась всему, что ее окружало, как ребенок, излучала свет. Именно свет в ней привлек внимание султана Мехмеда, однако после двух месяцев жизни в гареме он померк и теперь в душе Хандан появлялись темные чувства. — Не мни из себя султаншу, Хандан, — снисходительно произнесла Элдиз-калфа. — Теперь вы будете жить вместе, хочешь ты этого или нет. Алтуншах, располагайся, завтра повелитель пришлет тебе подарки. — У меня нет сорочки, — проговорила наложница, пройдя к свободной кровати и садясь на нее. Она смотрела на калфу и казалась очень уставшей. — Тебе принесут, — сказав это, служащая гарема удалилась, оставив фавориток одних. Алтуншах-хатун скинула с себя покрывало, и Хандан поджала губы от зависти. Хатун была во многом лучше, чем она. Красивая, с соблазнительными формами и мечтательным взглядом. Увидев на шее наложницы краснеющие следы от его губ, Хандан задохнулась от ревности и отвернулась к зеркалу. Смежила на мгновению веки, удивляясь ревности вспыхнувшей в ее сердце.

***

      Халиме Султан, уложив детей спать, расположилась перед камином на подушках. Она решила почитать книгу, пока у нее появилась свободная минутка. Ее дети росли, и султанша просто не могла сбросить всю заботу о них на слуг. К тому же она была беременна, и это здорово утомляла, хотя прежде Халиме не ощущала признаков дурного самочувствия. Султанша, читая книгу, хмурила темные брови, словно пыталась сосредоточиться. Ее темные волосы были распущены и мягкими волнами спадали до самой талии, карие-зеленые глаза сияли на бледном лице, которое обладало резкими чертами. Халиме Султан не была писанной красавицей, как Айнур Султан или Гюльбахар, в ней скорее присутствовало очарование и природный магнетизм.       Ее за спиной называли ведьмой. Халиме лишь посмеивалась над наложницами из гарема, над змейками, как она ласково их называла. Для них всякая женщина, наделенная хитростью и умом, ведьма. Султанша негласно правила в гареме, собирала вокруг себя верных людей и неизменно излучала уверенность. Именно поэтому перед ней рушились все трудности. Халиме подумывала заняться благотворительностью, как Гюльбахар, чтобы ее имя было на слуху. Султанша прекрасно понимала, что самая лучшая дорога к трону — это путь через сердца подданных.       Пусть ее сыну было всего шесть лет, но пройдут годы, он окрепнет и станет достойной заменой султану Мехмеду. Халиме Султан не относилась к людям, которые спокойно ждут и уповают на Аллаха. Она была уверенна, что каждый сам выбирает свой путь, все в руках человека, а не Аллаха. Именно это осознание заставляло ее действовать, осторожно и ловко выбирать сторонников, прощупывать почву, искать слабые места у окружающий, чтобы в случае необходимости иметь преимущество. Халиме Султан видела расстановку сил и понимала, что главные ее соперники — Гюльбахар Султан и ее дети. Интуитивно султанша осознавала, что Гюльбахар только внешне невинная и чиста. В глазах народа и семьи рыжеволосая хасеки казалась мудрой, доброй и смиренной женщиной, но Халиме понимала, что все это не более, чем маска. Тронь ее детенышей, как котенок превратиться в львицу и уничтожит все на своем пути. Временами Халиме задавалась вопросом: осознает ли сама Гюльбахар, что очень сильна? Едва ли.       Помимо этого, Гюльбахар единственная, к чьим советам прислушивался султан, единственная, кто мог на него влиять. Но султанша не пользовалась таким преимуществом к удивлению Халиме. Сама Халиме Султан не обладал такой властью над султаном. Дети у рыжеволосой хасеки тоже были довольно сильными, они обещали стать очень опасными со временем. Особенно, если будут действовать в паре. Ханзаде Султан обещала вырасти настоящей красавицей, которая разобьет не одно мужское сердце. Но красота — не самое главное ее оружие. Всевышний даровал Ханзаде самое страшное оружие, что может быть у женщины — ум. Халиме Султан знала, что победителя видно на старте. Ей очень повезло, что Ханзаде — не шехзаде, иначе у других наследников не было бы шансов. Еще старшая дочь султана Мехмеда очень любила младшего, полнокровного брата и делала все для него. Они были неразлучны, они чувствовали друг друга, понимали с полуслова, с полувзгляда. Ханзаде обещала стать проблемой в будущем, и Халиме Султан опасалась этого ребенка с чистыми голубыми глазами, которые таили в своих глубинах множество тайн. Султанша наблюдала за дочерью султана, подмечала детали ее характера и старалась сделать так, чтобы у нее и Махмуда тоже сложились хорошие отношения.       Шехзаде Осман на фоне сестры мерк. Она была неистовым пламенем, он же больше напоминал воду. И в этом и заключались опасения. Халиме понимала, что в тихой воде скрываются самые страшные черти. Осман был осторожен и скоромен, характер имел мягкий и податливый. Он подстраивался под окружающую обстановку, знал, что и кому сказать, где улыбнуться или промолчать. Шехзаде умел притворяться, и Халиме никак не могла понять, в кого из родителей он пошел этим. Внешне шехзаде был очень похож на отца-султана, унаследовал от него черты лица, бледную кожу, темно-русые волосы и пронзительные-серые глаза, напоминающие грозовые тучи. Взор шехзаде все еще был полон детского очарования, но кто знает, когда исчезнет его невинность? Халиме опасалась за свое будущее, боялась за свих детей, но старалась мыслить холодно. К счастью, она, в отличии от Айнур, не была увлечена султаном, поэтому мыслила холодно. Чувства не застилали ей взор, и это радовало. Султанша думала, как бы ей занять наиболее выгодную позицию, но в ее голове не возникало даже мысли о том, чтобы избавиться от Османа.       Халиме прекрасно знала, к чему это приведет. Султан Мехмед не пощадит ее, ему хватит даже подозрения. Да что уж там, если она убьет Османа, падишах не успеет и глазом моргнуть, как разъяренная Гюльбахар обратит Халиме в пепел. Значит, нужно ждать. Год, два, может десятки лет прежде, чем век султана Мехмеда пойдет к закату. Тогда-то можно будет начать игру на выживание. А пока нужно достойно воспитать сына. — Матушка, — вырвал Халиме из дум голос шехзаде Махмуда. Женщина вздрогнула и повернула голову к источнику звука. — Что случилось? — нахмурилась она, глядя на отпрыска. Махмуд казался напуганным, а его лицо было мокрым от слез, что изумило султаншу. Ее сын, несмотря на возраст, считал слезы слабостью и не давал волю им. Шехзаде Махмуд неожиданно с тихим всхлипом кинулся к матери, сел рядом с ней и обнял ее. Его плечи затряслись от слез. — Что с тобой? — спросила в смятении Халиме, гладя сына по иссиня-черным, как у нее, волосам. — Мне приснилось, как меня душат палачи, — прошептал Махмуд очень тихо и снова заплакал, не в силах унять слезы. — Учитель сегодня рассказал нам о законе Фатиха… Как же так, мама? — спросил мальчик, отстранившись от матери. Он испуганно заглянул в зеленые глаза своей Валиде и закусил губу. — Если отец умрет, нас всех казнят. Осман должен будет нас убить. — Тише, — шикнула Халиме, снова обнимая сына. Он вновь расплакался. — Этого не произойдет, ваш отец здоров и силен. Он будет жить очень долго- говорила она, от всей души желая в это верить. — А что потом? — упрямо спросил Махмуд. — Неужели Осман сможет убить меня, Ферхата и даже Селима? Халиме Султан молчала, не зная, как ей утешить сына. Да, суров закон, но он закон. Только закон Фатиха обеспечил величие Оттоманской Порты, но султанша чувствовала, что однажды этот закон их погубит. — Этого не произойдет, Осман любит вас всех, — произнесла султанша, гладя сына по голове. Она сама не верила в свои слова. Братская любовь кончается там, где начинается борьба за существование. Махмуд постепенно успокоился в объятьях матери и теперь просто сидел рядом с ней, мрачным взглядом каре-зеленых глаз глядя на огонь в камине, Он был хмур и взъерошен, а в глазах у него царило недетское выражение. Шехзаде сжимал руки в кулаки, словно им овладела злость и только присутствие матери мешало ему проявить дурные чувства. — Просите, мама, я испугался, — прошептал мальчик очень тихо. Он взглянул на мать и вздохнул. Валиде учила его ничего не бояться, но он струсил и теперь ему было стыдно. — Страх — естественное чувство. Оно может дать тебе силу, заставить действовать, а может сделать тебя пленником, марионеткой, — задумчиво перебирая волосы сына рукой, сказала Халиме Султан. — Научись управлять страхом, подчини его себе. Пусть это чувство станет твоим оружием… — говорила женщина, а мысленно дополнила «сделай так, чтобы твои враги испытывали страх».       Шехзаде Махмуд, хмурясь, внимал словам матери. Сон его очень напугал. В голове мелькали воспоминания урока, когда им, детям, рассказывали о чудовищной правде, о том, на чьей крови и как строится могущество Османской Империи. Именно в этот день шехзаде Махмуд, сидя в одном классе с братьями, понял: они ему не братья. Стук в дверь разрушил единение матери и сына. В опочивальню вошла бледная и встревоженная Менекше-хатун, служанка султанши. — Тебе пора спать, сынок. Завтра рано вставать, — с нажимом произнесла Халиме, и Махмуд, что удивительно, не упрямясь, встал и ушел в детскую. Султанша проводила его задумчивым взглядом, после чего посмотрела на служанку. — Что стряслось? — спросила она негромко и устало. — Вы только не волнуйтесь, — произнесла Менекше, и Халиме нахмурилась еще больше. Страх проник в ее сердце, но султанша все пыталась понять: почему? — Райхан Ханум поймали и вернули во дворец, — произнесла служанка, и Халиме вздрогнула, с неверием уставившись на нее.       О, Аллах, только не это. Если принцесса признается, кто ей помог бежать, их ждет буря. Султан Мехмед будет в ярости.