Fangs and chains.

      В городе хаос и суета, новообращенные иллитиды появляются то тут, то там, а он, как какой-то ненасытный подросток, не может отпустить эту чертову дуру. Ни на шаг от себя. Она краснеет, смущается из-за его поведения, но не мешает.       — Мир катится к чертям! А мы чем заняты?! — Гейл ворчит просто потому что и сказать-то толком больше нечего. Его несколько умиляет новая привычка отродья буквально дышать эльфийке в затылок, держа ее за руку и чмокая в острые уши каждый раз, когда в голову взбредет, но в данной ситуации это кажется несколько неуместным. Радость за друга конфликтовала с внутренним желанием попросить относиться ко всему серьезнее.       У жрицы Шар наконец отпали все аргументы и доводы: за ней следили и быть это могли только бывшие товарищи по вере. Карлах, казалось, смирилась со своей участью и стала громче и яростнее обычного. Будто каждая лишняя капля вина и пролитой ею крови продлит ей жизнь. Они все сходили с ума от волнения и страха перед неизвестностью. Все по разному.       — А мы идем громить храм Шар! — весело отчеканила блондинка. Никто не понимал, почему она так довольна этим их решением. А у Лорелеи внутри все клокотало от предвкушения: ну вот сегодня то они поимеют эту чертовую дроу, что помогала хозяину держать ее под контролем! Цепи, изобретенные Занмаром, были плодом совместного труда самого павшего хозяина, Касадора и Виконии ДеВир. И если первые два столпа ее длительного плена уже гнили в земле, то эта женщина все еще избегала ее праведного гнева.       Астарион снова чмокнул ее в ухо, в нем зазвенело. Она поморщилась, хихикнула, шутливо отмахнулась. В его глазах плохо скрытое напряжение. Уже давно она не видела в них глубокого отблеска ужаса. Но он боялся не предстоящего налета на храм, о нет. Он боялся, что каждый чертов прохожий в любой момент, в любую секунду, начнет блевать кровью и отращивать щупальца. Вот чего на самом деле боится ее драгоценный вампир. Что новообращенный иллитид схватит ее и сожрет, а он не сумеет, попросту не успеет ничего сделать. Ей тоже страшно и она это прячет так же плохо, как и бледный эльф. То и дело хватает его за пальцы, старается шагать как можно ближе, почти заставляя его наступать на пятки.       Этот страх раздражает. Ее саму и всех окружающих. И чужой, и свой собственный. И гнетущая атмосфера города уже не кажется чем-то, что заслуживает отдельного внимания. Никто не в безопасности. Ни простые горожане, ни Огненный Кулак, ни стража Врат, ни они сами, ни их враги. Никто. Этот город воняет ужасом и напряжением так сильно, что хочется зажать нос и отвернуться. Но они все равно идут вперед, потому что другого выбора, по сути, нет.       Викония кашляет кровью. В глазах все еще темно от черного дыма, хочется прокашляться, хочется умыться, хочется поскорее вытащить темную дрянь на свет и распять на солнечном свете, но Лорелея лишь стоит позади. Ее притязания — ничто по сравнению с тем, что пережила Шэдоухарт. А потому эльфийка молчит. Сверлит взглядом сурово, ощущает холодные пальцы на запястье, что держат не столько ради того, чтобы остановить, сколько ради того, чтобы снова не потерять во тьме. Никто не знает, что выкинет ДеВир, если они оставят ее в живых.       — Что же делать? — в глазах бывшей жрицы Шар боль и отчаяние, она просит совета, но эльфийка не тот человек, который может помочь. Она смотрит на подругу, опускает глаза в пол. Что ей сказать? Пощадить родителей и жить в боли до конца своих дней? Отпустить едва обретенную семью ради собственного блага? Лорелея не тот человек, чтобы выбирать. Свой выбор она уже сделала и кровь ее матери на руках ощущать будет до конца своих дней. Она не жалела, нет. Но поступила бы она иначе, если бы ненависть и злоба не застилала глаза? Кто знает.       Лорелея берет Шэдоухарт за руку и та плачет, впервые за все это время искренне плачет, и делает свой выбор. Выбор, который Лорелея никогда не смогла бы сделать. Потому что в ней нет таких сил.       Родители жрицы восстанавливаются медленно, их комната в таверне уже похожа на настоящий постоялый двор, яблоку негде упасть. Изобель и Леди Эйлин покинули их лагерь. Отправились на помощь служителям Селунэ. Они звали Лорелею и Хальсина с собой. Им без паразита в последнюю битву с Абсолют ввязываться было совершенно не обязательно. Но они оба остались. Хальсин не мог покинуть товарищей и оставить их без лечения и своей боевой мощи. Лорелея не желала оставить новообретенную семью. Да и кто бы ее отпустил. Вампир еще несколько часов недовольно ворчал на аасимара и восставшую жрицу Селунэ, когда они уже покинули их.       — Решили тебя забрать с собой, уму не постижимо. — Лорелея хихикала и висла на его плечах, как маленький ребенок. Справедливости ради, ему было почти 240, а ей и просто 40 не было, так что ребенком она и была. — Ты моя.       Она чмокнула его в щеку, звонко, игриво. Астарион только поморщился недовольно. Словно обиженный кот, которому вовремя не дали поесть.       — Не беспокойся, я от тебя только на тот свет, — жутко захотелось дать ей затрещину. Но он сдержался. В голове противно копошилась мысль, что он бессмертен и рано или поздно, Лорелея действительно его покинет.       — Цква, — ворчит Лаэзель, в ожидании, пока Карлах разгадает адские письмена на полу. Лорелея валяется на чужой постели, в сапогах, утопая головой в волчьей шерсти, пока в соседней комнате все копошатся и тревожатся. Хальсин сурово глядит в окно, скрестив огромные мускулистые руки на груди.       — Мне не нравится эта затея… — Ворчит он. — Поход в Преисподнюю? Неужели нет другого выбора?       — Заключить сделку с Рафаилом разве что, — жмет плечами блондинка. Друид вздыхает и смотрит на нее с укоризной. Эльфийка разводит руками, мол, а что еще поделаешь.       — Почему бы мне не пойти с вами?       — Мы ведь это уже обсуждали. Нельзя на такую заваруху тащить кучу народу, это глупо и безрассудно. Мы справимся! А вы просто убедитесь, что никто не закроет нам проход, да?       — И все же, почему не взять с собой меня?       — Да ладно, — Лорелея села в постели, опираясь на вытянутые руки. Люпус недовольно заворчал. Ему тоже в преисподней места не было. — Лаэзель единственная сможет опознать молот Орфея. Карлах уже была в аду и знает что там да как. Шэдоухарт нас всех подлечит! Астарион мастерский вор и без него вообще там никак. А я… Ну куда он без меня?       Друид качает головой. И правда, притязания вампира на девицу стали настолько очевидными, что даже самый последний слепец заметит. Его жажда власти немного утихла, переросла в жадность до владения эльфийкой. Конечно, она все еще была своеобразной, ведь Астарион, по невероятным и непонятным причинам, к друиду больше не ревновал, хоть тот и проявлял однозначный интерс к блондинке. Или просто хорошо эту ревность скрывал. Тяжело было сказать наверняка.       Карлах вваливается в помещение, отводя глаза, будто ждала застать эльфов за каким-то непотребством.       — Пора, вроде как, — ворчит она неловко. Лорелея спрыгивает с постели, чешет волка за ухом в последний раз и следует за варваршей в горящую пламенем дыру в полу. И только по ту сторону эльфийка понимает. Не неловкость то была, а нежелание возвращаться. Блондинка видит боль в глазах варварши, когда адская машина в ее груди успокаивается и та может вздохнуть спокойно. Жить в плену войны и ада или умереть свободной. Выбор не завидный.       — Отойди! — рычит Астарион и отпихивает Надежду почти ногой, та мельтешит, что-то громко бормочет, выкрикивает, паникует. Карлах растерянно смотрит на вампира, но тому дела до этого нет. Блондинка уже не вопит от боли, а просто протяжно скулит. Ее ноги больше похожи на сваренные в кипящем масле лохмотья. Жрица Шар старается как может вылечить рану быстрее, чтобы следопыт не потеряла возможность ходить. Лорелея едва в сознании и сейчас у нее нет сил, чтобы успокоить вампира. Вся энергия уходит на то, чтобы не терять разум от безумной боли. Эти огненные сферы, черт бы их побрал, появились из ниоткуда. Одна такая уже должна была похоронить под собой варваршу и Лорелея просто отпихнула ее в сторону, а вот сама из-под удара уйти до конца не успела. Вампир сидит возле ее головы, поддерживает, гладит по макушке, но она совершенно этого не замечает. Ничего в этом удивительного ни для кого нет.       — Солдат, ты… — У Карлах нет слов, она почти готова зареветь. Эльфийка находит сил натянуть улыбку, но потом снова откидывает голову назад, воет. Процесс лечения безболезненным не бывает, а ее тело и без того все горит. Вампир держит крепко, она хватается за его руку, царапает возле локтя когтями, зубами скрежещет.       — Потерпи, еще немного, — сипло просит Шэдоухарт. Под ее пальцами сожженное мясо обретает нормальный оттенок, кожа постепенно белеет. У нее уже нет сил даже плакать, Лорелея просто мешком обмякла в руках вампира, ее глаза закатились и она отключилась.       — Быть может, стоит отправить ее подальше? — голос Хальсина звучит приглушенно, будто ей в уши напихали ваты.       — Куда ты предлагаешь ее отправить? По-твоему, где-то сейчас безопасно? — вампир огрызается, но больше ради вида. Он и сам, признаться, об этом задумывался.       — Уже в который раз после боя она нуждается в лечении и помощи. Гейл сказал, что те волшебные цепи частично ее защищали, но теперь их нет. А она бросается в битву так, словно она неуязвимая. — друид недоволен, но его недовольство звучит мягким и лишь немного укоризненным. После такого хочется сидеть в углу и думать над своим поведением. У Астариона недовольство совсем иное, резкое, грубое. От которого хочется защищаться и оправдываться. А у Лорелеи сил нет на споры ни с тем, ни с другим.       — Избавиться от меня решили? — ее голос необычайно хриплый, сорван от воплей боли. Она кашляет и к ее губам тут же подносят кубок с водой. Холодные пальцы поддерживают голову, путаясь в всклокоченных волосах. Она делает жадный глоток и тяжело вздыхает. Тело дрожит словно от лихорадки. — Ходить то смогу?..       — Сможешь, — голос вампира недовольный. Он борется с желанием ее обнять, спрятав ото всех вокруг, и вцепиться ей в горло и разорвать, прекратив мучения.       — Хорошо… — она выдохнула с облегчением и обмякла. — В Ад больше ни ногой. Понимаешь?       У Астариона глаз задергался. Она на него глядит, улыбается слабо, ждет, пока он хоть что-то скажет.       — Может просто придушить ее прямо сейчас? — Хальсин смеется. Лорелея тоже хихикнула и закашлялась, снова попросила воды. — У тебя отвратительное чувство юмора…       Она в ответ только пожимает плечами.       Прошло несколько дней. Девица уже скачет дикой ланью по городу на своих излеченных ножках, радуется тому, что все еще может ходить. Благодарит жрицу каждый раз, когда та появляется в поле зрения. Утешает Карлах, что та ни в чем не виновата. На бедрах следы клыков, скрытые под новенькой зачарованной броней. Вампир качает головой, наблюдает как она играет в догонялки со своим волком и все никак не может стряхнуть с плеч ощущение безысходности. Она погибнет. Она точно погибнет. Не сегодня, так завтра. Все три камня у нее в рюкзаке, Император уже ожидает, когда они отправятся в последний путь к Абсолют. И тянуть с этим уже совершенно нельзя.